- Во время ужина вы никуда не отлучались?
- Нет.
- Вам не звонили туда?
Он заколебался, словно удивившись, что Мегрэ это известно.
- Да, звонила женщина.
- Женщина, имени которой вы не хотите называть, так? Это была мадам Йонкер?
- Может быть, и так, я действительно знаком с Йонкерами.
- По дороге в отель вы заметили, что вашей машины нет на стоянке?
- Я возвращался не через Вандомскую площадь, а по улице Камбон захотелось пройтись.
- Вы знаете некоего Стэнли Хобсона?
- Вот что, господин Мегрэ, я не отвечу больше ни на один вопрос, пока не узнаю, в какое дело вы пытаетесь меня впутать.
- Случилось так, что некоторые из ваших друзей попали в затруднительное положение.
- Кто именно?
- Скажем, Норрис Йонкер. Если не ошибаюсь, вы для него покупали и продавали картины? :
- Я не торгую картинами. Иногда музеи или частные лица доверительно сообщают мне, что за определенную цену они хотели бы приобрести ту или иную картину того или иного художника. Если во время своих поездок я узнаю, что продается нужная картина, я сообщаю им об этом - вот и все.
- Без комиссионных?
- Вас это не касается! Это дело финансовых органов моей страны.
- Разумеется, вы понятия не имеете, кто мог украсть вашу машину? Вы вынули ключ?
- Нет, я всегда кладу ключ в отделение для перчаток. При моей рассеянности это единственное средство не потерять его.
Мегрэ то и дело прислушивался к шуму в коридоре; со стороны могло показаться, что допрос он ведет нехотя, для проформы.
Голлан этого явно не ожидал.
- Теперь я могу вернуться к своей даме? Я ведь пригласил ее поужинать вместе, - спросил он уже более мирным тоном.
- Подождите еще самую малость. Боюсь, что вы мне очень скоро понадобитесь.
Тут Мегрэ услышал шаги в коридоре, потом в соседней комнате открыли дверь, захлопнули ее снова, и за стеной зазвучал молодой женский голос.
(Этот вечер остряки управления окрестили потом "часами открытых дверей".) - Жанвье, зайди ко мне. Я выйду на минутку, а ты составь компанию мосье Голлану. Предложи ему перекусить - вот пиво, бутерброды. Ведь мы сорвали ему ужин...
...Несколько инспекторов, которых Мегрэ на всякий случай задержал на работе, и сам герой дня Лагрюм украдкой поглядывали на очаровательную девушку в синем костюме, которая, в свою очередь, смотрела на них во все глаза.
- Вы комиссар Мегрэ, да? Я видела вашу фотографию в газетах. Он умер?
Скажите мне сразу...
- Нет, нет, мадемуазель Ожье. Он тяжело ранен, но врачи надеются его спасти.
- Это он рассказал вам обо мне?
- Нет, говорить он еще не может и не заговорит раньше чем через два-три дня. Пройдемте ко мне, мадемуазель.
Он провел ее в небольшую комнату в конце коридора и плотно прикрыл за собой дверь.
- Надеюсь, вы понимаете, что дорога каждая минута. Поэтому обо всех подробностях расскажете потом. А сейчас я задам вам лишь несколько вопросов.
Это вы сообщили инспектору Лоньону, что в доме напротив не все ладно?
- Нет. Я ничего не замечала. Видела только, что в ателье у них часто горел свет по вечерам.
- Как и где вы познакомились с Лоньоном?
- Инспектор остановил меня как-то на улице по дороге домой. Сказал, что знает, где я живу и что ему очень нужно провести два-три вечера в моей квартире, последить кое за кем из окна. Он тут же показал мне полицейский значок и служебное удостоверение. Я ему не сразу поверила: чуть было не позвонила в полицейский участок.
- И что же вы решили?
- Мне стало его жаль. У него был такой несчастный вид. Он сказал, что ему всю жизнь не везло, но что теперь он напал на крупное дело и все может измениться, если я ему помогу.
- Он сказал вам какое?
- Потом сказал.
- Вы остались с ним дома в первый вечер?
- Да, мы вместе постояли в темноте у окна. Занавески в ателье напротив не сходятся, и время от времени мы видели в полосе света человека с палитрой и кистью в руках.
- Во всем белом? С чалмой из полотенца на голове?
- Да. Я еще засмеялась и сказала, что он похож на привидение.
- Вы видели, как он рисовал?
- Один раз. В тот вечер он поставил мольберт как раз напротив того места у окна, где расходились занавеси, и рисовал прямо как одержимый.
- Что значит "как одержимый"?
- Не скажу точно почему, но мне показалось, что он безумец...
- Кого-нибудь еще вы видели в ателье?
- Да, женщину.
- Высокую брюнетку?
- Нет, нет, не мадам Йонкер. Ее бы я узнала.
- А самого Йонкера вы видели?
- В ателье нет. Один раз я заметила там какого-то лысого мужчину средних лет.
- Что же произошло вчера вечером?
- Легла я рано, как обычно. Я очень устаю на работе и отсыпаюсь, когда могу. У нас в салоне часто работают допоздна, особенно если в городе готовятся к какому-нибудь балу или приему.
- Лоньон сидел в гостиной?
- Да. К тому времени мы уже подружились. Но не подумайте, что он пытался ухаживать. Он только говорил со мной ласково, по-отечески и все хотел меня как-то отблагодарить: то плитку шоколада принесет, то букетик фиалок.
- В десять часов вы уже спали?
- Я была в постели, но еще не заснула. Читала журнал. Лоньон постучал ко мне и сказал, что есть новости: только что какие-то двое увезли того художника в белом, да так быстро, что сам он не успел и отойти от окна.
Инспектор был очень взволнован. "Пожалуй, останусь еще ненадолго, говорит.
- Может быть, один из них и вернется".
Потом он снова уселся в кресле у окна, а я уснула. Разбудили меня выстрелы, выглянула я на улицу и увидела на тротуаре распростертое тело. Я начала второпях одеваться. Тут ко мне поднялась консьержка и рассказала, что случилось.
- Почему же вы убежали?
- Я подумала, что, если гангстеры знают, кто он и что делал в моей квартире, они доберутся и до меня. В ту минуту я и сама еще не знала, куда идти и что делать.
- Вы взяли такси?
- Нет, спустилась к площади Клиши и зашла в ночное кафе. Только долго там не высидишь - туда по ночам девицы со всего Монмартра идут на огонек. Вот и стали они на меня пялиться. Тут я вспомнила об одной загородной гостинице, где я в свое время бывала не раз с одним моим другом...
- С Жан-Клодом?
- Он вам все выложил?
- Мадемуазель, не сердитесь и поймите меня правильно! Потом вы расскажете обо всех ваших приключениях, и я с превеликим удовольствием вас послушаю. Но сейчас надо спешить. Сделайте одолжение, подождите меня в комнате инспекторов, я сейчас вас туда провожу. Жанвье тем временем запишет ваши показания.
- А Лоньон не ошибся? Он действительно напал на след?
- Лоньон знает свое дело и редко ошибается. Он сказал вам правду - ему и впрямь всю жизнь не везло. У самой цели кто-нибудь всегда перебегал ему дорогу. А теперь и того хуже: беднягу подстрелили, когда он мог уже праздновать победу.
Комиссар провел Маринетту к инспекторам и вернулся в свой кабинет, где его ждал Жанвье.
- Иди к себе, - сказал он ему, - запишешь показания мадемуазель.
Голлан вскочил как ужаленный.
- Вы и ее привезли сюда?
- Успокойтесь, мосье Голлан, это другая, совсем другая. Была бы ваша - я сказал бы: "допросишь эту особу". Вот так-то. Кстати, вы все еще не вспомнили, кто такой Хобсон по кличке Лысый Стэн?
- Я отказываюсь отвечать на ваши вопросы.
- Воля ваша. Садитесь. Сейчас у меня будет телефонный разговор, и вам, пожалуй, стоит его послушать. Соедините меня, пожалуйста, с господином Норрисом Йонкером с авеню Жюно.
Господин Йонкер? Говорит Мегрэ. С тех пор как мы расстались, я нашел ответы на многие из тех вопросов, которые вам задавал, - правильные ответы, учтите!
Сейчас, например, в моем кабинете сидит мосье Голлан. Он недоволен, что его побеспокоили, и все еще не знает, где его машина. Да, желтый "ягуар".
Тот самый, который стоял вчера у вашего подъезда и в котором вчера же в десять часов вечера двое неизвестных увезли вашего квартиранта.
Вот именно, вашего квартиранта. Как говорят, в довольно жалком виде: на ногах - ни носков, ни ботинок...
Слушайте меня внимательно, господин Йонкер. Я имею все основания немедленно или самое позднее завтра утром арестовать вас за незаконные 'торговые операция. Какие? Вы знаете сами какие. На всякий случай ставлю вас в известность, что ваш дом под наблюдением полиции. Вам все понятно? Так вот, попрошу вас явиться сюда как можно скорее вместе с мадам Йонкер. Мы продолжим нашу сегодняшнюю беседу. Если ваша супруга откажется ехать, скажите ей, что нам о ней решительно все известно. Не исключено, что, кроме мосье Голлана, она встретит у нас и некоего Хобсона - он же Лысый Стэн.
Помолчите пока, господин Йонкер! Говорить будете потом и, поверьте, очень скоро. Вы уже замешаны в деле о подлогах; это, конечно, неприятно, но соучастие в убийстве куда хуже, не правда ли?
Думаю, что вы не знали о задуманном покушении на инспектора Лоньона, возможно, не знал об этом и мосье Голлан. Но боюсь, что сейчас в эти минуты готовится еще одно преступление, прямым соучастником которого вы рискуете стать! Речь идет о человеке, которого вы держали у себя взаперти. Вы еще спрашиваете, где он! Это вы мне скажите, кто и куда его увез. Нет! Не когда подъедете, а сейчас по телефону, немедленно, слышите, господин Йонкер!
До его слуха донесся женский шепот. Видно, Мирелла шептала что-то мужу на ухо. Что она там ему советует?
- Клянусь вам, господин Мегрэ...
- Повторяю, время не терпит!
Вскоре в трубке снова раздался голос Йонкера:
- Улица де Берри, 27-бис, Марио де Лючиа. Он и увез Фредерико...
- Фредерико - это художник, работавший в вашем ателье?
- Да. Фредерико Палестри.
- Так жду вас, господин Йонкер. Не забудьте - вместе с женой!
И, даже не взглянув на американского искусствоведа, Мегрэ снова снял трубку.
- Соедините меня с комиссариатом восемнадцатого района. Алло! Кто у телефона? Дюбуа? Возьмите с собой трех-четырех человек. Да, не меньше - это опасный тип. Поедете на улицу де Берри, 27-бис, подниметесь в квартиру Марио де Лючиа. Если он дома, что вполне возможно, берите его. Да, именно сейчас же - до утра ждать нельзя!..
В его квартире находится человек по имени Фредерико Палестри. Его незаконно лишили свободы. Доставите ко мне обоих как можно скорее. Да, вот еще что! У Марио де Лючиа должен быть маузер калибра 7,63. Если он спрятал пистолет - обыщите квартиру.
Мегрэ повернулся к Эду Голлану.
- Видите, дорогой мосье Голлан, зря вы возмущались. Правда, мне пришлось здорово попотеть, прежде чем я докопался до сути. По части картин, что подлинных, что поддельных, я, признаться, профан и до сих пор понятия не имел, как торгуют предметами искусства. К тому же ваш друг Йонкер настоящий джентльмен и умеет держать себя в руках.
Опять затрещал телефон. Мегрэ схватил трубку.
- Слушаю! Алло! Люка? Где ты? В отеле "Турнель"? Понятно! Он там? Ужинает в соседнем бистро? Да, можно его брать! Нет, нет, один не ходи. Позвони в районный комиссариат - пусть подошлют двух инспекторов. Как зачем? А если "пушка" - то эта у него? Если именно он маузером балуется? Навряд ли, конечно, мокрые дела не по его части. Но чем черт не шутит. Хватит с нас бедняги Лоньона...
Он вышел в коридор и приоткрыл дверь в комнату инспекторов.
- Ребята, принесите кто-нибудь пивка похолодней.
Вернувшись к себе, комиссар снова сел за стол и начал набивать трубку.
- Ну-с, мосье Голлан. Будем надеяться, что вашего художника еще не успели прикончить. Имя Марио де Лючиа ничего мне не говорит, но, возможно, он проходил в архивах - свяжемся с итальянской полицией. Впрочем, через несколько минут и так все узнаем. Признайтесь, что вам тоже не терпится.
- Я буду говорить только в присутствии моего адвоката метра Спэнглера.
- Жаль, конечно, что вы, человек известный и уважаемый, впутались в такое дело. Надеюсь, что метр Спэнглер найдет веские доводы в вашу защиту.
Пиво еще не успели принести, когда раздался телефонный звонок.
- Да. Дюбуа?
Некоторое время он молча слушал.
- Хорошо! Спасибо. Ты тут ни при чем. Немедленно сообщи обо всем в прокуратуру. Я сам попозже туда подъеду.
Мегрэ встал и пошел к двери, не обратив внимания на вопросительный взгляд американца. Тот побледнел.
- Что случилось? Клянусь вам, что, если...
- Сидите и помалкивайте.
Он взглянул в соседнюю комнату, где Жанвье отстукивал на машинке показания Маринетты, и сделал ему знак выйти в коридор.
- Осечка, шеф?
- Подробностей пока не знаю, но художника нашли повешенным на цепочке от бачка в ванной комнате. Его там держали взаперти. Марио де Лючиа исчез.
Поройся в архиве - может, найдешь на него что-нибудь. Но сначала дай тревогу по всем вокзалам, аэропортам, пограничным пунктам...
- А что делать с Маринеттой?
- Пусть подождет.
Тут комиссар увидел на лестнице чету Йонкеров. Следом за ними, приотстав немного, поднимался полицейский из восемнадцатого района.
- Мадам Йонкер, попрошу вас подождать меня здесь, - сказал Мегрэ, открывая дверь в инспекторскую.
Маринетта подняла голову. Она давно знала йонкершу в лицо и теперь, оказавшись с ней в одной комнате, с любопытством на нее смотрела. Мирелла, в свою очередь, окинула девушку оценивающим взглядом.
- А вы, господин Йонкер, следуйте за мной. Он провел его в небольшой кабинет, где до этого беседовал с Маринеттой.
- Прошу садиться.
- Вы нашли его?
- Да.
- Он жив?
Голландец был мертвенно бледен. От его самоуверенности не осталось и следа. За несколько часов он буквально одряхлел.
- Лючиа убил его?
- Его нашли повешенным в ванной.
- Я всегда говорил, что добром это не кончится.
- Кому говорили?
- Жене... И другим... Но главным образом ей, Мирелле...
- Что вы о ней знаете?
Йонкер молча опустил голову, но потом, взяв себя в руки, негромко сказал:
- Наверное, все...
- И про Ниццу и про Стэнли Хобсона?
- Да.
- Вы с ней познакомились в Лондоне?
- Да, в имении моих друзей под Лондоном. В то время Мирелла пользовалась большой популярностью в определенных кругах.
- И вы влюбились в нее? Сами предложили ей руку и сердце?
- Да.
- Вы и тогда уже знали о ней все?
- Вам это покажется невероятным, но северянин понял бы меня. Я поручил одному частному детективному бюро навести о ней справки. Мне сообщили, что она много лет жила с Хобсоном, известным в уголовном мире под кличкой "Лысый Стэн". Работал он чисто. Английской полиции удалось лишь один раз упрятать его за решетку и то всего на два года.
Выйдя из тюрьмы, он разыскал Миреллу в Манчестере. К тому времени она уже была мадам Мьюр. После развода она переехала в Лондон и здесь порвала со Стэнли. Он только время от времени приходил к ней клянчить деньги.
В дверь постучали.
- Пиво, шеф.
- Вы, господин Йонкер, конечно, предпочли бы коньяк. К сожалению, не могу предложить вам тот ликер, который вы обычно пьете у себя дома. Принесите бутылку коньяку из моего кабинета - обратился Мегрэ к инспектору. - Она в стенном шкафу.
И опять они остались с глазу на глаз. Голландец залпом выпил рюмку коньяка, и щеки его слегка порозовели.
- Видите ли, господин Мегрэ, я не могу жить без нее... В моем возрасте опасно влюбляться. Она сказала мне, что Хобсон ее шантажирует и что избавиться от него можно, только заплатив немалую сумму. Я поверил ей и дал деньги.
- Как началась эта история с картинами?
- Вы не поверите мне, не поймете. Ведь вы не коллекционер.
- Нет, почему же? Только я коллекционирую не картины, а людей.
- Хотел бы знать, какое место в вашей коллекции занимаю я. Наверное, в рубрике старых идиотов?..
Ко мне часто обращаются за советом по поводу того или иного полотна. Если какая-нибудь малоизвестная картина побывала в моей коллекции, ценность ее сразу возрастает.
- Иными словами, в подлинности ее никто больше не усомнится, - вставил Мегрэ.
- Да. Впрочем, это привилегия любого крупного коллекционера. Утром я уже говорил вам, что иногда продаю кое-какие из своих картин, чтобы купить другие, еще более редкие и ценные. Раз начав, я не в силах был отказаться от этого. И вот однажды я ошибся: принял подделку за подлинник.
В голосе голландца звучали тоскливое безразличие и тупая покорность судьбе.
- А это был как-никак Ван-Гог, только не из тех его полотен, что достались мне от отца. Я купил картину через одного маклера и мог бы поклясться, что это подлинный Ван-Гог. Я даже вывесил ее в гостиной. Один коллекционер из Южной Америки предложил мне за нее сумму, на которую я мог в тот момент купить другую картину, о которой давно мечтал.
Сделка состоялась. Через несколько месяцев ко мне явился Голлан. Тогда я знал его только понаслышке.
- Когда это было?
- Примерно год назад. Он заговорил о моем Ван-Гоге, которого случайно увидел у того любителя из Венесуэлы, и доказал мне, что это искуснейшая подделка.
"Я не стал просвещать на этот счет вашего покупателя, - сказал он. - Для вас будет весьма неприятно, если бы вдруг обнаружилось, что вы продали подделку. Переполошились бы все, кому вы продавали картины, и вся ваша коллекция оказалась бы под подозрением".
Повторяю, вы не коллекционер, господин Мегрэ, и поэтому не можете себе представить, какой это был для меня удар.
Голлан приходил и еще. В один прекрасный день он заявил, что разыскал автора этих подделок. По его словам, это был гениальный юноша, который вполне может работать и под Мане, и под Ренуара, и под кого угодно. "Так что, говорит, - делайте выводы!"
- Ваша жена присутствовала при этом разговоре?
- Не помню... Кажется, я сам рассказал ей об этом после ухода Голлана.
Она ли мне первая посоветовала принять это предложение, или я уже раньше принял решение - трудно сказать. Говорят, что я богат, но все в мире относительно. Одни картины я действительно в состоянии купить, но есть и такие, которые мне не по средствам. А мне хотелось бы их иметь. Теперь вы меня понимаете?
- Вы решили как бы пропускать подделки через свою коллекцию, после чего их подлинность ни у кого не вызвала сомнения. Так?
- Примерно так. Для начала я поместил среди своих картин две-три подделки и...
- Одну минуту! Когда вас лично познакомили с Палестри?
- Спустя месяц-другой. Вскоре я продал две его картины через Голлана. Так и пошло. Голлан сбывал подделки коллекционерам из Южной Америки или в провинциальные музеи.
Палестри доставлял нам много хлопот. Это действительно был гений, но безумный, и вдобавок еще сексуальный маньяк. Вы, наверное, поняли это, когда вошли в его комнату?
- Я начал понимать, в чем дело, еще раньше, когда увидел вашу жену перед мольбертом.
- Увы, я вынужден был прибегнуть к этому маскараду.
- Когда и как вы обнаружили, что за вашим домом следят?
- Это, собственно, не я заметил. Хобсон...
- Значит, Хобсон опять "подружился" с вашей женой?
- Они оба клялись, что между ними теперь ничего нет. Хобсон - приятель Голлана. Он-то и нашел Палестри. Я достаточно ясно говорю?
- Да.
- Я завяз в этой истории. Пришлось пойти на то, чтобы Палестри работал в ателье, где никому не пришло бы в голову искать его. Ночевал он в той самой комнате. В город не просился, но поставил условия, чтобы ему приводили сюда женщин известного сорта и платили бы им, разумеется. Кроме женщин и живописи, его ничто на свете не волновало.
- Мне говорили, что он работал как одержимый.
- Да, так оно и было. Поставит перед собой две-три картины какого-нибудь мастера, носится вокруг них с кистью, как матадор вокруг быка. Иногда дело шло быстро, иногда затягивалось на пару дней, но в конце концов он создавал картину настолько точно выдержанную в духе и манере подлинника, что никому бы и в голову не пришло, что это подделка. Но квартирант это был не из приятных.
- Вы имеете в виду ночные визиты девиц?
- Не только. Он был еще и хам, каких мало, грубил всем подряд, даже моей жене... Да, господин Мегрэ, одной страсти для человека более чем достаточно с меня вполне хватило бы моих картин и увлечения искусством. Но я встретил Миреллу... И все же, поверьте, это не ее вина... Так о чем это вы меня спросили?
Ах да! Кто первый заметил, что за нами следят. Одна из наших вечерних посетительниц... Я не запомнил ее имени, кажется, она танцовщица из ночного кабаре на Елисейских полях. Лючиа познакомился с ней и привел к Палестри.
На следующий день она позвонила Лючиа и сказала, что когда она возвращалась от нас, за ней увязался какой-то "папаша". Потом пристал к ней, начал выспрашивать... После этого Лючиа и Стэн стали наблюдать за кварталом и заметили, что вечерами по авеню Жюно слоняется какой-то маленький, невзрачный человечек...
Однажды они увидели, как он входил в дом напротив с девушкой, которая там живет, и в тот же вечер засекли его на четвертом этаже у окна. Он стоял в темноте, думая, что его не видно с улицы. Но он, как видно, был заядлый курильщик, это его и выдало. Время от времени за окном вспыхивал огонек его сигареты.
- И никому из вас не пришло в голову, что он из полиции?
- Мы думали об этом. Но Хобсон божился, что, будь это полицейский, его сто раз бы сменили, а тут все один и тот же. В конце концов Стэн решил, что этот деятель, работает на какую-нибудь другую банду или же на свой страх и риск старается узнать о нас побольше, чтобы потом пошантажировать.
Надо было срочно перевести куда-нибудь Палестри. Это взяли на себя Лючиа и Хобсон. Вчера вечером они и увезли его в машине Голлана.
- Голлан, я думаю, был в курсе дела?
Йонкер пропустил вопрос мимо ушей и продолжал:
- Палестри не хотел уезжать. За год каторжного труда он дал нам много и теперь решил, что он больше не нужен и мы собираемся его ликвидировать.
Пришлось подсунуть ему снотворного. Но он как-то ухитрился еще до этого выбросить свои ботинки в сад через окно.
- Вы помогали тащить его в машину?
- Нет.
- А ваша жена?
- Конечно, нет. Мы ждали, когда его увезут, чтобы привести в порядок ателье и комнату, где он жил. Еще накануне Стэн увез из дома подрамники и холсты, над которыми Палестри уже начал работать. Клянусь, я не знал, что они собираются убить инспектора. Поверьте мне... если можете... Я понял это, лишь услышав выстрелы.
Наступило продолжительное молчание. Мегрэ устало и с каким-то невольным сочувствием смотрел на сидящего перед ним старика, Йонкер нерешительно потянулся к бутылке коньяку.
- Вы позволите?
Осушив вторую рюмку и поставив ее на поднос, голландец вымученно улыбнулся.
- Во всяком случае, я человек конченый, так ведь? Хотел бы знать, чего мне будет больше всего недоставать...
О чем он думал? О картинах ли, которые обошлись ему так дорого? О жене, без которой не мог жить, хотя и знал, чего она стоит...
- Вот увидите, господин Мегрэ, никто не поверит, что умный вроде бы человек, да еще в мои годы, способен так увлекаться и так себе навредить.
И, подумав, добавил:
- Коллекционеры, пожалуй, поймут.
А в соседней комнате Люка начал допрашивать Лысого Стэна.
Еще целых два часа в кабинетах беспрестанно хлопали двери, вопросы сыпались за вопросами, трещали пишущие машинки.
Как и накануне, свет в управлении погас около часа ночи.
***
Месяцем позже Лоньон вышел из больницы, худой, как скелет, но сияющий: в полицейском комиссариате восемнадцатого района он прослыл героем. К тому же Мегрэ постарался, чтобы газеты поместили на первых полосах фотографию Невезучего, а не его собственную.
В тот же день он по совету врачей на два месяца уехал с женой в Арденны, в деревню.
Де Лючиа схватили на бельгийской границе. Он и Хобсон получили по десять лет каторги.
Голлан доказал на суде, что к покушению на авеню Жюно он не причастен и в итоге отделался двумя годами тюрьмы за мошенничество.
Йонкер получил год тюрьмы с зачетом срока предварительного заключения.
Его освободили из-под стражи после вынесения приговора.
Из суда он вышел под руку с женой: Миреллу оправдали за отсутствием улик.
Мегрэ, стоявший в глубине зала, ушел еще раньше - одним из первых. Он не хотел встречаться с четой Йонкеров и, кроме того, обещал сразу же после приговора позвонить мадам Мегрэ.
- Нет.
- Вам не звонили туда?
Он заколебался, словно удивившись, что Мегрэ это известно.
- Да, звонила женщина.
- Женщина, имени которой вы не хотите называть, так? Это была мадам Йонкер?
- Может быть, и так, я действительно знаком с Йонкерами.
- По дороге в отель вы заметили, что вашей машины нет на стоянке?
- Я возвращался не через Вандомскую площадь, а по улице Камбон захотелось пройтись.
- Вы знаете некоего Стэнли Хобсона?
- Вот что, господин Мегрэ, я не отвечу больше ни на один вопрос, пока не узнаю, в какое дело вы пытаетесь меня впутать.
- Случилось так, что некоторые из ваших друзей попали в затруднительное положение.
- Кто именно?
- Скажем, Норрис Йонкер. Если не ошибаюсь, вы для него покупали и продавали картины? :
- Я не торгую картинами. Иногда музеи или частные лица доверительно сообщают мне, что за определенную цену они хотели бы приобрести ту или иную картину того или иного художника. Если во время своих поездок я узнаю, что продается нужная картина, я сообщаю им об этом - вот и все.
- Без комиссионных?
- Вас это не касается! Это дело финансовых органов моей страны.
- Разумеется, вы понятия не имеете, кто мог украсть вашу машину? Вы вынули ключ?
- Нет, я всегда кладу ключ в отделение для перчаток. При моей рассеянности это единственное средство не потерять его.
Мегрэ то и дело прислушивался к шуму в коридоре; со стороны могло показаться, что допрос он ведет нехотя, для проформы.
Голлан этого явно не ожидал.
- Теперь я могу вернуться к своей даме? Я ведь пригласил ее поужинать вместе, - спросил он уже более мирным тоном.
- Подождите еще самую малость. Боюсь, что вы мне очень скоро понадобитесь.
Тут Мегрэ услышал шаги в коридоре, потом в соседней комнате открыли дверь, захлопнули ее снова, и за стеной зазвучал молодой женский голос.
(Этот вечер остряки управления окрестили потом "часами открытых дверей".) - Жанвье, зайди ко мне. Я выйду на минутку, а ты составь компанию мосье Голлану. Предложи ему перекусить - вот пиво, бутерброды. Ведь мы сорвали ему ужин...
...Несколько инспекторов, которых Мегрэ на всякий случай задержал на работе, и сам герой дня Лагрюм украдкой поглядывали на очаровательную девушку в синем костюме, которая, в свою очередь, смотрела на них во все глаза.
- Вы комиссар Мегрэ, да? Я видела вашу фотографию в газетах. Он умер?
Скажите мне сразу...
- Нет, нет, мадемуазель Ожье. Он тяжело ранен, но врачи надеются его спасти.
- Это он рассказал вам обо мне?
- Нет, говорить он еще не может и не заговорит раньше чем через два-три дня. Пройдемте ко мне, мадемуазель.
Он провел ее в небольшую комнату в конце коридора и плотно прикрыл за собой дверь.
- Надеюсь, вы понимаете, что дорога каждая минута. Поэтому обо всех подробностях расскажете потом. А сейчас я задам вам лишь несколько вопросов.
Это вы сообщили инспектору Лоньону, что в доме напротив не все ладно?
- Нет. Я ничего не замечала. Видела только, что в ателье у них часто горел свет по вечерам.
- Как и где вы познакомились с Лоньоном?
- Инспектор остановил меня как-то на улице по дороге домой. Сказал, что знает, где я живу и что ему очень нужно провести два-три вечера в моей квартире, последить кое за кем из окна. Он тут же показал мне полицейский значок и служебное удостоверение. Я ему не сразу поверила: чуть было не позвонила в полицейский участок.
- И что же вы решили?
- Мне стало его жаль. У него был такой несчастный вид. Он сказал, что ему всю жизнь не везло, но что теперь он напал на крупное дело и все может измениться, если я ему помогу.
- Он сказал вам какое?
- Потом сказал.
- Вы остались с ним дома в первый вечер?
- Да, мы вместе постояли в темноте у окна. Занавески в ателье напротив не сходятся, и время от времени мы видели в полосе света человека с палитрой и кистью в руках.
- Во всем белом? С чалмой из полотенца на голове?
- Да. Я еще засмеялась и сказала, что он похож на привидение.
- Вы видели, как он рисовал?
- Один раз. В тот вечер он поставил мольберт как раз напротив того места у окна, где расходились занавеси, и рисовал прямо как одержимый.
- Что значит "как одержимый"?
- Не скажу точно почему, но мне показалось, что он безумец...
- Кого-нибудь еще вы видели в ателье?
- Да, женщину.
- Высокую брюнетку?
- Нет, нет, не мадам Йонкер. Ее бы я узнала.
- А самого Йонкера вы видели?
- В ателье нет. Один раз я заметила там какого-то лысого мужчину средних лет.
- Что же произошло вчера вечером?
- Легла я рано, как обычно. Я очень устаю на работе и отсыпаюсь, когда могу. У нас в салоне часто работают допоздна, особенно если в городе готовятся к какому-нибудь балу или приему.
- Лоньон сидел в гостиной?
- Да. К тому времени мы уже подружились. Но не подумайте, что он пытался ухаживать. Он только говорил со мной ласково, по-отечески и все хотел меня как-то отблагодарить: то плитку шоколада принесет, то букетик фиалок.
- В десять часов вы уже спали?
- Я была в постели, но еще не заснула. Читала журнал. Лоньон постучал ко мне и сказал, что есть новости: только что какие-то двое увезли того художника в белом, да так быстро, что сам он не успел и отойти от окна.
Инспектор был очень взволнован. "Пожалуй, останусь еще ненадолго, говорит.
- Может быть, один из них и вернется".
Потом он снова уселся в кресле у окна, а я уснула. Разбудили меня выстрелы, выглянула я на улицу и увидела на тротуаре распростертое тело. Я начала второпях одеваться. Тут ко мне поднялась консьержка и рассказала, что случилось.
- Почему же вы убежали?
- Я подумала, что, если гангстеры знают, кто он и что делал в моей квартире, они доберутся и до меня. В ту минуту я и сама еще не знала, куда идти и что делать.
- Вы взяли такси?
- Нет, спустилась к площади Клиши и зашла в ночное кафе. Только долго там не высидишь - туда по ночам девицы со всего Монмартра идут на огонек. Вот и стали они на меня пялиться. Тут я вспомнила об одной загородной гостинице, где я в свое время бывала не раз с одним моим другом...
- С Жан-Клодом?
- Он вам все выложил?
- Мадемуазель, не сердитесь и поймите меня правильно! Потом вы расскажете обо всех ваших приключениях, и я с превеликим удовольствием вас послушаю. Но сейчас надо спешить. Сделайте одолжение, подождите меня в комнате инспекторов, я сейчас вас туда провожу. Жанвье тем временем запишет ваши показания.
- А Лоньон не ошибся? Он действительно напал на след?
- Лоньон знает свое дело и редко ошибается. Он сказал вам правду - ему и впрямь всю жизнь не везло. У самой цели кто-нибудь всегда перебегал ему дорогу. А теперь и того хуже: беднягу подстрелили, когда он мог уже праздновать победу.
Комиссар провел Маринетту к инспекторам и вернулся в свой кабинет, где его ждал Жанвье.
- Иди к себе, - сказал он ему, - запишешь показания мадемуазель.
Голлан вскочил как ужаленный.
- Вы и ее привезли сюда?
- Успокойтесь, мосье Голлан, это другая, совсем другая. Была бы ваша - я сказал бы: "допросишь эту особу". Вот так-то. Кстати, вы все еще не вспомнили, кто такой Хобсон по кличке Лысый Стэн?
- Я отказываюсь отвечать на ваши вопросы.
- Воля ваша. Садитесь. Сейчас у меня будет телефонный разговор, и вам, пожалуй, стоит его послушать. Соедините меня, пожалуйста, с господином Норрисом Йонкером с авеню Жюно.
Господин Йонкер? Говорит Мегрэ. С тех пор как мы расстались, я нашел ответы на многие из тех вопросов, которые вам задавал, - правильные ответы, учтите!
Сейчас, например, в моем кабинете сидит мосье Голлан. Он недоволен, что его побеспокоили, и все еще не знает, где его машина. Да, желтый "ягуар".
Тот самый, который стоял вчера у вашего подъезда и в котором вчера же в десять часов вечера двое неизвестных увезли вашего квартиранта.
Вот именно, вашего квартиранта. Как говорят, в довольно жалком виде: на ногах - ни носков, ни ботинок...
Слушайте меня внимательно, господин Йонкер. Я имею все основания немедленно или самое позднее завтра утром арестовать вас за незаконные 'торговые операция. Какие? Вы знаете сами какие. На всякий случай ставлю вас в известность, что ваш дом под наблюдением полиции. Вам все понятно? Так вот, попрошу вас явиться сюда как можно скорее вместе с мадам Йонкер. Мы продолжим нашу сегодняшнюю беседу. Если ваша супруга откажется ехать, скажите ей, что нам о ней решительно все известно. Не исключено, что, кроме мосье Голлана, она встретит у нас и некоего Хобсона - он же Лысый Стэн.
Помолчите пока, господин Йонкер! Говорить будете потом и, поверьте, очень скоро. Вы уже замешаны в деле о подлогах; это, конечно, неприятно, но соучастие в убийстве куда хуже, не правда ли?
Думаю, что вы не знали о задуманном покушении на инспектора Лоньона, возможно, не знал об этом и мосье Голлан. Но боюсь, что сейчас в эти минуты готовится еще одно преступление, прямым соучастником которого вы рискуете стать! Речь идет о человеке, которого вы держали у себя взаперти. Вы еще спрашиваете, где он! Это вы мне скажите, кто и куда его увез. Нет! Не когда подъедете, а сейчас по телефону, немедленно, слышите, господин Йонкер!
До его слуха донесся женский шепот. Видно, Мирелла шептала что-то мужу на ухо. Что она там ему советует?
- Клянусь вам, господин Мегрэ...
- Повторяю, время не терпит!
Вскоре в трубке снова раздался голос Йонкера:
- Улица де Берри, 27-бис, Марио де Лючиа. Он и увез Фредерико...
- Фредерико - это художник, работавший в вашем ателье?
- Да. Фредерико Палестри.
- Так жду вас, господин Йонкер. Не забудьте - вместе с женой!
И, даже не взглянув на американского искусствоведа, Мегрэ снова снял трубку.
- Соедините меня с комиссариатом восемнадцатого района. Алло! Кто у телефона? Дюбуа? Возьмите с собой трех-четырех человек. Да, не меньше - это опасный тип. Поедете на улицу де Берри, 27-бис, подниметесь в квартиру Марио де Лючиа. Если он дома, что вполне возможно, берите его. Да, именно сейчас же - до утра ждать нельзя!..
В его квартире находится человек по имени Фредерико Палестри. Его незаконно лишили свободы. Доставите ко мне обоих как можно скорее. Да, вот еще что! У Марио де Лючиа должен быть маузер калибра 7,63. Если он спрятал пистолет - обыщите квартиру.
Мегрэ повернулся к Эду Голлану.
- Видите, дорогой мосье Голлан, зря вы возмущались. Правда, мне пришлось здорово попотеть, прежде чем я докопался до сути. По части картин, что подлинных, что поддельных, я, признаться, профан и до сих пор понятия не имел, как торгуют предметами искусства. К тому же ваш друг Йонкер настоящий джентльмен и умеет держать себя в руках.
Опять затрещал телефон. Мегрэ схватил трубку.
- Слушаю! Алло! Люка? Где ты? В отеле "Турнель"? Понятно! Он там? Ужинает в соседнем бистро? Да, можно его брать! Нет, нет, один не ходи. Позвони в районный комиссариат - пусть подошлют двух инспекторов. Как зачем? А если "пушка" - то эта у него? Если именно он маузером балуется? Навряд ли, конечно, мокрые дела не по его части. Но чем черт не шутит. Хватит с нас бедняги Лоньона...
Он вышел в коридор и приоткрыл дверь в комнату инспекторов.
- Ребята, принесите кто-нибудь пивка похолодней.
Вернувшись к себе, комиссар снова сел за стол и начал набивать трубку.
- Ну-с, мосье Голлан. Будем надеяться, что вашего художника еще не успели прикончить. Имя Марио де Лючиа ничего мне не говорит, но, возможно, он проходил в архивах - свяжемся с итальянской полицией. Впрочем, через несколько минут и так все узнаем. Признайтесь, что вам тоже не терпится.
- Я буду говорить только в присутствии моего адвоката метра Спэнглера.
- Жаль, конечно, что вы, человек известный и уважаемый, впутались в такое дело. Надеюсь, что метр Спэнглер найдет веские доводы в вашу защиту.
Пиво еще не успели принести, когда раздался телефонный звонок.
- Да. Дюбуа?
Некоторое время он молча слушал.
- Хорошо! Спасибо. Ты тут ни при чем. Немедленно сообщи обо всем в прокуратуру. Я сам попозже туда подъеду.
Мегрэ встал и пошел к двери, не обратив внимания на вопросительный взгляд американца. Тот побледнел.
- Что случилось? Клянусь вам, что, если...
- Сидите и помалкивайте.
Он взглянул в соседнюю комнату, где Жанвье отстукивал на машинке показания Маринетты, и сделал ему знак выйти в коридор.
- Осечка, шеф?
- Подробностей пока не знаю, но художника нашли повешенным на цепочке от бачка в ванной комнате. Его там держали взаперти. Марио де Лючиа исчез.
Поройся в архиве - может, найдешь на него что-нибудь. Но сначала дай тревогу по всем вокзалам, аэропортам, пограничным пунктам...
- А что делать с Маринеттой?
- Пусть подождет.
Тут комиссар увидел на лестнице чету Йонкеров. Следом за ними, приотстав немного, поднимался полицейский из восемнадцатого района.
- Мадам Йонкер, попрошу вас подождать меня здесь, - сказал Мегрэ, открывая дверь в инспекторскую.
Маринетта подняла голову. Она давно знала йонкершу в лицо и теперь, оказавшись с ней в одной комнате, с любопытством на нее смотрела. Мирелла, в свою очередь, окинула девушку оценивающим взглядом.
- А вы, господин Йонкер, следуйте за мной. Он провел его в небольшой кабинет, где до этого беседовал с Маринеттой.
- Прошу садиться.
- Вы нашли его?
- Да.
- Он жив?
Голландец был мертвенно бледен. От его самоуверенности не осталось и следа. За несколько часов он буквально одряхлел.
- Лючиа убил его?
- Его нашли повешенным в ванной.
- Я всегда говорил, что добром это не кончится.
- Кому говорили?
- Жене... И другим... Но главным образом ей, Мирелле...
- Что вы о ней знаете?
Йонкер молча опустил голову, но потом, взяв себя в руки, негромко сказал:
- Наверное, все...
- И про Ниццу и про Стэнли Хобсона?
- Да.
- Вы с ней познакомились в Лондоне?
- Да, в имении моих друзей под Лондоном. В то время Мирелла пользовалась большой популярностью в определенных кругах.
- И вы влюбились в нее? Сами предложили ей руку и сердце?
- Да.
- Вы и тогда уже знали о ней все?
- Вам это покажется невероятным, но северянин понял бы меня. Я поручил одному частному детективному бюро навести о ней справки. Мне сообщили, что она много лет жила с Хобсоном, известным в уголовном мире под кличкой "Лысый Стэн". Работал он чисто. Английской полиции удалось лишь один раз упрятать его за решетку и то всего на два года.
Выйдя из тюрьмы, он разыскал Миреллу в Манчестере. К тому времени она уже была мадам Мьюр. После развода она переехала в Лондон и здесь порвала со Стэнли. Он только время от времени приходил к ней клянчить деньги.
В дверь постучали.
- Пиво, шеф.
- Вы, господин Йонкер, конечно, предпочли бы коньяк. К сожалению, не могу предложить вам тот ликер, который вы обычно пьете у себя дома. Принесите бутылку коньяку из моего кабинета - обратился Мегрэ к инспектору. - Она в стенном шкафу.
И опять они остались с глазу на глаз. Голландец залпом выпил рюмку коньяка, и щеки его слегка порозовели.
- Видите ли, господин Мегрэ, я не могу жить без нее... В моем возрасте опасно влюбляться. Она сказала мне, что Хобсон ее шантажирует и что избавиться от него можно, только заплатив немалую сумму. Я поверил ей и дал деньги.
- Как началась эта история с картинами?
- Вы не поверите мне, не поймете. Ведь вы не коллекционер.
- Нет, почему же? Только я коллекционирую не картины, а людей.
- Хотел бы знать, какое место в вашей коллекции занимаю я. Наверное, в рубрике старых идиотов?..
Ко мне часто обращаются за советом по поводу того или иного полотна. Если какая-нибудь малоизвестная картина побывала в моей коллекции, ценность ее сразу возрастает.
- Иными словами, в подлинности ее никто больше не усомнится, - вставил Мегрэ.
- Да. Впрочем, это привилегия любого крупного коллекционера. Утром я уже говорил вам, что иногда продаю кое-какие из своих картин, чтобы купить другие, еще более редкие и ценные. Раз начав, я не в силах был отказаться от этого. И вот однажды я ошибся: принял подделку за подлинник.
В голосе голландца звучали тоскливое безразличие и тупая покорность судьбе.
- А это был как-никак Ван-Гог, только не из тех его полотен, что достались мне от отца. Я купил картину через одного маклера и мог бы поклясться, что это подлинный Ван-Гог. Я даже вывесил ее в гостиной. Один коллекционер из Южной Америки предложил мне за нее сумму, на которую я мог в тот момент купить другую картину, о которой давно мечтал.
Сделка состоялась. Через несколько месяцев ко мне явился Голлан. Тогда я знал его только понаслышке.
- Когда это было?
- Примерно год назад. Он заговорил о моем Ван-Гоге, которого случайно увидел у того любителя из Венесуэлы, и доказал мне, что это искуснейшая подделка.
"Я не стал просвещать на этот счет вашего покупателя, - сказал он. - Для вас будет весьма неприятно, если бы вдруг обнаружилось, что вы продали подделку. Переполошились бы все, кому вы продавали картины, и вся ваша коллекция оказалась бы под подозрением".
Повторяю, вы не коллекционер, господин Мегрэ, и поэтому не можете себе представить, какой это был для меня удар.
Голлан приходил и еще. В один прекрасный день он заявил, что разыскал автора этих подделок. По его словам, это был гениальный юноша, который вполне может работать и под Мане, и под Ренуара, и под кого угодно. "Так что, говорит, - делайте выводы!"
- Ваша жена присутствовала при этом разговоре?
- Не помню... Кажется, я сам рассказал ей об этом после ухода Голлана.
Она ли мне первая посоветовала принять это предложение, или я уже раньше принял решение - трудно сказать. Говорят, что я богат, но все в мире относительно. Одни картины я действительно в состоянии купить, но есть и такие, которые мне не по средствам. А мне хотелось бы их иметь. Теперь вы меня понимаете?
- Вы решили как бы пропускать подделки через свою коллекцию, после чего их подлинность ни у кого не вызвала сомнения. Так?
- Примерно так. Для начала я поместил среди своих картин две-три подделки и...
- Одну минуту! Когда вас лично познакомили с Палестри?
- Спустя месяц-другой. Вскоре я продал две его картины через Голлана. Так и пошло. Голлан сбывал подделки коллекционерам из Южной Америки или в провинциальные музеи.
Палестри доставлял нам много хлопот. Это действительно был гений, но безумный, и вдобавок еще сексуальный маньяк. Вы, наверное, поняли это, когда вошли в его комнату?
- Я начал понимать, в чем дело, еще раньше, когда увидел вашу жену перед мольбертом.
- Увы, я вынужден был прибегнуть к этому маскараду.
- Когда и как вы обнаружили, что за вашим домом следят?
- Это, собственно, не я заметил. Хобсон...
- Значит, Хобсон опять "подружился" с вашей женой?
- Они оба клялись, что между ними теперь ничего нет. Хобсон - приятель Голлана. Он-то и нашел Палестри. Я достаточно ясно говорю?
- Да.
- Я завяз в этой истории. Пришлось пойти на то, чтобы Палестри работал в ателье, где никому не пришло бы в голову искать его. Ночевал он в той самой комнате. В город не просился, но поставил условия, чтобы ему приводили сюда женщин известного сорта и платили бы им, разумеется. Кроме женщин и живописи, его ничто на свете не волновало.
- Мне говорили, что он работал как одержимый.
- Да, так оно и было. Поставит перед собой две-три картины какого-нибудь мастера, носится вокруг них с кистью, как матадор вокруг быка. Иногда дело шло быстро, иногда затягивалось на пару дней, но в конце концов он создавал картину настолько точно выдержанную в духе и манере подлинника, что никому бы и в голову не пришло, что это подделка. Но квартирант это был не из приятных.
- Вы имеете в виду ночные визиты девиц?
- Не только. Он был еще и хам, каких мало, грубил всем подряд, даже моей жене... Да, господин Мегрэ, одной страсти для человека более чем достаточно с меня вполне хватило бы моих картин и увлечения искусством. Но я встретил Миреллу... И все же, поверьте, это не ее вина... Так о чем это вы меня спросили?
Ах да! Кто первый заметил, что за нами следят. Одна из наших вечерних посетительниц... Я не запомнил ее имени, кажется, она танцовщица из ночного кабаре на Елисейских полях. Лючиа познакомился с ней и привел к Палестри.
На следующий день она позвонила Лючиа и сказала, что когда она возвращалась от нас, за ней увязался какой-то "папаша". Потом пристал к ней, начал выспрашивать... После этого Лючиа и Стэн стали наблюдать за кварталом и заметили, что вечерами по авеню Жюно слоняется какой-то маленький, невзрачный человечек...
Однажды они увидели, как он входил в дом напротив с девушкой, которая там живет, и в тот же вечер засекли его на четвертом этаже у окна. Он стоял в темноте, думая, что его не видно с улицы. Но он, как видно, был заядлый курильщик, это его и выдало. Время от времени за окном вспыхивал огонек его сигареты.
- И никому из вас не пришло в голову, что он из полиции?
- Мы думали об этом. Но Хобсон божился, что, будь это полицейский, его сто раз бы сменили, а тут все один и тот же. В конце концов Стэн решил, что этот деятель, работает на какую-нибудь другую банду или же на свой страх и риск старается узнать о нас побольше, чтобы потом пошантажировать.
Надо было срочно перевести куда-нибудь Палестри. Это взяли на себя Лючиа и Хобсон. Вчера вечером они и увезли его в машине Голлана.
- Голлан, я думаю, был в курсе дела?
Йонкер пропустил вопрос мимо ушей и продолжал:
- Палестри не хотел уезжать. За год каторжного труда он дал нам много и теперь решил, что он больше не нужен и мы собираемся его ликвидировать.
Пришлось подсунуть ему снотворного. Но он как-то ухитрился еще до этого выбросить свои ботинки в сад через окно.
- Вы помогали тащить его в машину?
- Нет.
- А ваша жена?
- Конечно, нет. Мы ждали, когда его увезут, чтобы привести в порядок ателье и комнату, где он жил. Еще накануне Стэн увез из дома подрамники и холсты, над которыми Палестри уже начал работать. Клянусь, я не знал, что они собираются убить инспектора. Поверьте мне... если можете... Я понял это, лишь услышав выстрелы.
Наступило продолжительное молчание. Мегрэ устало и с каким-то невольным сочувствием смотрел на сидящего перед ним старика, Йонкер нерешительно потянулся к бутылке коньяку.
- Вы позволите?
Осушив вторую рюмку и поставив ее на поднос, голландец вымученно улыбнулся.
- Во всяком случае, я человек конченый, так ведь? Хотел бы знать, чего мне будет больше всего недоставать...
О чем он думал? О картинах ли, которые обошлись ему так дорого? О жене, без которой не мог жить, хотя и знал, чего она стоит...
- Вот увидите, господин Мегрэ, никто не поверит, что умный вроде бы человек, да еще в мои годы, способен так увлекаться и так себе навредить.
И, подумав, добавил:
- Коллекционеры, пожалуй, поймут.
А в соседней комнате Люка начал допрашивать Лысого Стэна.
Еще целых два часа в кабинетах беспрестанно хлопали двери, вопросы сыпались за вопросами, трещали пишущие машинки.
Как и накануне, свет в управлении погас около часа ночи.
***
Месяцем позже Лоньон вышел из больницы, худой, как скелет, но сияющий: в полицейском комиссариате восемнадцатого района он прослыл героем. К тому же Мегрэ постарался, чтобы газеты поместили на первых полосах фотографию Невезучего, а не его собственную.
В тот же день он по совету врачей на два месяца уехал с женой в Арденны, в деревню.
Де Лючиа схватили на бельгийской границе. Он и Хобсон получили по десять лет каторги.
Голлан доказал на суде, что к покушению на авеню Жюно он не причастен и в итоге отделался двумя годами тюрьмы за мошенничество.
Йонкер получил год тюрьмы с зачетом срока предварительного заключения.
Его освободили из-под стражи после вынесения приговора.
Из суда он вышел под руку с женой: Миреллу оправдали за отсутствием улик.
Мегрэ, стоявший в глубине зала, ушел еще раньше - одним из первых. Он не хотел встречаться с четой Йонкеров и, кроме того, обещал сразу же после приговора позвонить мадам Мегрэ.