Страница:
– Конечно, я скажу ей,– проговорила Мария Чен.
В нескольких сантиметрах от лица Хэрода раздался тихий стук. Он судорожно вздохнул и зарылся подбородком в ямочку у шеи девушки. Голова ее была запрокинута назад, рот застыл в немом крике, невидящие глаза устремлены в низкий потолок.
Самолет тряхнуло, повело в сторону. Хэрод слизнул капельки пота на горле Кристен, наклонился и поднял белые трусики. Трясущимися руками он застегнул ее блузку, сунул порванные колготки в карман своей куртки и расправил складки на юбке девушки. Ноги у нее хорошо загорели, и отсутствие колготок будет не так заметно.
Хэрод постепенно ослабил давление. Мысли Кристен путались, воспоминания мешались со сновидениями. Он позволил ей прислониться к раковине, а сам отодвинул защелку.
– Сигнал «пристегнуть ремни» уже горит, Тони.– Тоненькая фигурка Марии Чен загораживала дверь в туалет.
– Иду.
– Что? – спросила стюардесса, бессмысленно глядя перед собой невидящим взглядом. Потом она наклонилась над раковиной, и ее стошнило.
Мария вошла в туалет и придержала девушку за плечи. Когда рвота кончилась, она вытерла ей лицо мокрым полотенцем. Хэрод стоял в коридоре, прислонившись к стене; самолет бросало, как маленький кораблик в бурном море.
– Что? – снова спросила Кристен и уставилась пустым взором на Марию Чен.– Я не… помню… почему…
Поглаживая лоб девушки, Мария глянула на Хэрода:
– Тебе лучше сесть, Тони. Могут быть неприятности, если ты не пристегнешься.
Он кивнул, вернулся на свое место и вытащил рукопись, которую читал. Через минуту пришла Мария Чен. Самолет немного выровнялся. Сквозь гул моторов было слышно, как впереди Курт о чем-то с тревогой спрашивает стюардессу.
– Не знаю,– бесцветным голосом отвечала Кристен.– Я не знаю.
Хэрод, уже не обращая на них внимания, принялся делать пометки на полях рукописи. Через некоторое время он поднял глаза и увидел, что Мария Чен смотрит на него. Он улыбнулся:
– Терпеть не могу, когда заказываешь выпивку, а ее не приносят.
Мария Чен отвернулась и стала глядеть в темноту, на мигающие красные огни на крыле самолета.
На следующий день рано утром Хэрод поехал к особняку Вилли. Охранник у ворот издали узнал его машину, и, когда красный «феррари» остановился, он уже открыл ворота.
– Привет, Чак.
– Доброе утро, мистер Хэрод. Не привык видеть вас здесь так рано.
– Да я сам к такому не привык. Но надо просмотреть кое-какие деловые бумаги. Приходится разбираться с финансовыми проблемами нескольких новых проектов, в которые нас втянул Вилли. Особенно с этим чертовым «Торговцем рабынями».
– Да, сэр, я читал. В газетах про это пишут.
– Охрана пока на месте?
– Да. По крайней мере до аукциона в следующем месяце.
– Макгайр вам платит?
– Да, сэр. Из того, что оставлено по завещанию.
– Ну ладно, увидимся, Чак. Держи ухо востро.
– Вы тоже, мистер Хэрод.
Мотор приятно взревел, «феррари» тронулся с места и помчался по длинной дорожке, ведущей к дому. Аллея была обсажена тополями, и при движении лучи утреннего солнца, казалось, вращались, пробиваясь сквозь ветви. Хэрод объехал высохший фонтан перед главным входом и остановился возле западного крыла, где находился кабинет Вилли.
Особняк в Бел-Эйр походил на дворец, перенесенный сюда, на север, из какой-нибудь банановой республики. Солнечный свет падал на бесчисленную лепнину, красную плитку и окна со множеством переплетов. Несколько дверей выходили во внутренний двор, через который по мощенным плиткой коридорам можно было попасть в другие дворы. Казалось, несколько поколений понемногу строили этот дом, тогда как на самом деле его воздвигли жарким летом 1938 года для не слишком известного киномагната, умершего три года спустя во время просмотра отснятого за день материала.
Своим ключом Хэрод открыл дверь в западном крыле. Сквозь жалюзи на ковер комнаты, где обычно сновали секретарши, падали желтые полосы. Помещение было аккуратно прибрано, пишущие машинки закрыты чехлами, на столах – ничего лишнего. Хэрода неожиданно больно кольнуло воспоминание о том, какой здесь обычно царил хаос с непрерывными телефонными звонками и постоянным канцелярским шумом. Кабинет Вилли был через две двери, за конференц-залом.
Хэрод вошел в кабинет, вытащил из кармана листок бумаги и открыл сейф. Потом разложил на большом белом столе разноцветные папки с документами – для каждого типа бумаг свой цвет, окинул их взглядом и вздохнул. День предстоял длинный и тоскливый.
Три часа спустя он потянулся, зевнул и отодвинул кресло от заваленного бумагами стола. Их содержание вряд ли могло доставить неприятности кому-либо, кроме нескольких любителей халявы в Голливуде да поклонников высоконравственного кино. Хэрод встал и немного побоксировал с тенью, наслаждаясь своей быстротой и ловкостью в новых «адидасовских» кроссовках. На нем был голубой спортивный костюм для бега, молнии на запястьях и щиколотках расстегнуты. Он вдруг понял, что хочет есть.
Легко, почти бесшумно двигаясь по выложенному плиткой полу, Хэрод прошел через западное крыло, вышел во двор с фонтаном, пересек крытую террасу, на которой вполне могла бы разместиться конференция гильдии киноактеров, и вошел через южную дверь в кухню. В холодильнике все еще было полно еды. Он открыл большую бутылку шампанского и начал намазывать майонез на кусок французской булки, когда услышал какой-то шум. С бутылкой шампанского в руке он пересек огромную столовую и вошел в гостиную.
– Эй, какого хрена ты тут делаешь? – заорал Хэрод.
Метрах в десяти от него кто-то ковырялся в видеокассетах на полке Вилли. Человек быстро выпрямился, тень его упала на четырехметровый экран в углу.
– А-а, это ты,– успокоился Хэрод.
Молодой человек был одним из любовников Вилли, которого Хэрод и Том Макгайр прогнали отсюда несколько дней назад. Он был очень молод, белокур и мог похвастать таким загаром, какой лишь немногие в мире люди имеют возможность поддерживать. Ростом под метр девяносто, парень был одет только в тесные шорты из коротко обрезанных джинсов и легкие сандалии. На обнаженном торсе волнами перекатывались мускулы. Грудные и дельтавидные мышцы свидетельствовали о долгих часах упорных тренировок. Глядя на его живот, можно было подумать, что кто-то ежедневно крошит на нем камни.
– Да, я. Тебе что-то не нравится?
Хэрод отметил, что голос у парня как у морского пехотинца, а не педика с пляжа Малибу. Он устало вздохнул, сделал глоток из бутылки и вытер рот.
– Иди-ка домой, малыш. Сюда вход воспрещен. Тебе, во всяком случае.
Загорелый купидон надулся.
– Почему это? Билл был моим лучшим другом. Я имею право тут находиться. Нас связывало глубокое чувство.
– Ну да, и у вас была одна баночка вазелина на двоих. А теперь катись отсюда к черту, пока тебя не вышвырнули.
– И кто же это сделает?
– Я,– сказал Хэрод.
– Ты? А еще кто? – Парень выпрямился во весь рост и поиграл мускулатурой.
Хэрод даже не мог сказать, что это было – бицепсы или трицепсы, они как-то переходили друг в друга, вроде тушканчиков, трахающихся под туго натянутым брезентом.
– Я и полиция.– Он подошел к телефону, стоявшему на столике у дивана.
– Ах, так? – Сопляк вышиб трубку из руки Хэрода и выдернул шнур из розетки. Не удовлетворясь этим, он крякнул и выдрал пятиметровый шнур из стены.
Хэрод пожал плечами и поставил бутылку с шампанским:
– Успокойся, Брюсик. Есть ведь и другие телефоны. У Вилли было очень много телефонов.
Мальчишка быстро шагнул вперед и встал перед Хэродом, загораживая дорогу:
– Не так быстро, пидорванец.
– Ой-ой-ой, я ведь такого не слышал с тех самых пор, как окончил школу. У тебя за пазухой нет еще чего-нибудь эдакого, а, Брюсик?
– Не смей называть меня Брюсиком, засранец.
– Ну, это я слышал.– Хэрод попытался обойти парня, но тот уперся пальцами ему в грудь и толкнул. Хэрод ударился о боковую стенку дивана, а его соперник отскочил назад и принял боевую стойку, расставив руки под странным углом.– Каратэ, да? Слушай, не стоит показывать тут свою силу.– В его голосе появились неуверенные нотки.
– Пидорванец,– повторил парень.
– Ай-ай-ай, повторяешься. Признак надвигающейся старости,– крикнул Хэрод и повернулся, собираясь бежать, но парень прыгнул вперед. Тогда он вспомнил про бутылку шампанского и, очертив ею большую дугу, ударил в левый висок мальчишки.
Бутылка не разбилась, звук был таким, словно дохлой кошкой треснули по большому колоколу, и парень рухнул на одно колено, опустив голову. Хэрод шагнул вперед и представил себе, что бьет одиннадцатиметровый, причем мяч установлен ровно под выступом тяжелой челюсти соперника.
– А-а-а! – заорал Тони и, схватившись за свою «адидасовскую» кроссовку, заскакал на левой ноге. Парнишка отлетел назад, врезался в толстые подушки дивана, затем качнулся вперед и упал на колени перед Хэродом, как кающийся грешник. Тот схватил великолепную мексиканскую лампу с тумбочки рядом и шарахнул ею по красивому лицу. Не в пример бутылке, лампа разлетелась на куски, причем весьма эффектно. Нос парня и другие не столь выдающиеся части его физиономии теперь тоже надо было собирать по кусочкам. Он свалился набок на толстый ковер, как ныряльщик с аквалангом, погружающийся с резиновой лодки.
Хэрод перешагнул через него и прошел к телефону на кухне.
– Чак? Говорит Тони Хэрод. Оставь Леонарда на воротах и подъезжай на своей машине к дому, ладно? Вилли тут оставил кое-какой мусор. Надо вывезти его на свалку.
Вдвоем они доставили любовника Вилли в травмопункт. Вернувшись, Хэрод выпил еще шампанского, закусил бутербродом с паштетом и направился к видеотеке хозяина дома. На полках стояло сотни три кассет. Некоторые из них были копиями ранних триумфально-успешных фильмов Вилли, таких шедевров кино, как «Трое на качелях», «Пляжные утехи», «Воспоминания о Париже». Рядом стояли восемь фильмов, продюсерами которых они с Вилли были совместно, включая «Резню на променаде», «Погибли дети» и два фильма из сериала «Вальпургиева ночь». Здесь были также старые любимые ленты из ночного кино, экранные пробы, отрывки из разных эпизодов и неудачная попытка Вилли поставить комедию положений для ТВ «Его и Ее». Дальше шло полное собрание порнухи, отснятой Джерри Дамиано, новые ролики, сделанные на студии, и стопки разрозненных кассет. Любовник Вилли успел снять с полки несколько пленок; Хэрод опустился на корточки и принялся их рассматривать. На первой были написано: «А и Б». Он включил проектор и зарядил пленку. В титрах, набранных на компьютере, стояло: «Александр и Байрон 4/23».
Первые кадры показали большой плавательный бассейн Вилли. Камера пошла вправо, мимо водопада, к открытой двери в спальню. Худенький молодой человек в красных бикини выскочил на свет. Он помахал в камеру – жест в точности в духе домашнего кино – и неловко остановился у края бассейна. Хэрод подумал, что вид у него как у анемичной безгрудой Венеры, выходящей из раковины. Вдруг из тени появился этот мускулистый любовник, Брюсик. Плавки на нем были еще короче, и он сразу же принялся демонстрировать мускулы, принимая разные атлетические позы. Тоненький юноша – Александр? – пантомимой изображал восхищение. Хэрод знал, что у Вилли есть отличная система для озвучивания домашних видеосъемок, но этот образчик «синема веритэ» был немым, как ранние работы Чаплина.
Любовник-культурист закончил свое представление каким-то особым изгибом торса. К этому моменту Александр уже стоял на коленях – поклонник у ног Адониса. Адонис все еще держал свою позу, когда почитатель потянулся и стащил узкие плавки со своего божества. Загар у божества был действительно идеальный. Хэрод выключил аппарат.
– Байрон? – пробормотал Хэрод.– Ни хрена себе.– Он вернулся к полкам. Ему пришлось потратить минут пятнадцать, но в конце концов он нашел то, что искал. На наклейке стояла надпись: «В случае моей смерти»; кассета была задвинута между «В крови по локти» и «Во тьме горячей ночи». Хэрод опустился на диван и некоторое время сидел так, поигрывая кассетой. В животе появилась какая-то сосущая пустота, ему очень захотелось выйти и уехать отсюда подальше. Все же он вставил кассету в магнитофон и нажал нужную кнопку.
«Здравствуй, Тони,– сказал Вилли с экрана.– Привет из могилы».
Изображение было более чем в натуральную величину. Вилли сидел в плетеном кресле на краю своего бассейна. Ветерок шевелил листья пальм за его спиной, но в кадре никого больше не было, даже слуг. В седых волосах старика, зачесанных вперед, виднелись загорелые залысины. На нем была свободная гавайская рубашка в цветочек и мешковатые зеленые шорты. Сердце Хэрода вдруг начало бешено колотиться о ребра.
«Если ты нашел эту пленку,– сказало изображение Вилли,– значит, надо полагать, случилось несчастье и меня уже нет с вами. Надеюсь, что ты, Тони, первым нашел мое… м-м-м… последнее послание и смотришь его один».
Хэрод сжал кулак. Трудно сказать, когда была сделана запись, но, по всей видимости, недавно.
«Надеюсь, ты уладил все остальные дела,– сказал Вилли.– Уверен, что компания будет в хороших руках. Успокойся, дорогой, если мое завещание уже прочитано, то на этой пленке нет каких-либо сюрпризов или дополнений. Дом принадлежит тебе. Это всего лишь дружеская встреча двух старых приятелей, ja?»
– Ч-черт,– прошипел Хэрод. По спине у него побежали мурашки.
«Распоряжайся домом как тебе хочется. Я знаю, что он тебе никогда особо не нравился, но его легко превратить в капитал и вложить куда-нибудь, если понадобится. Возможно, ты решишь воплотить в жизнь наш маленький проект „Торговца рабынями“, а?»
Да, запись была совсем свежая. Хэрода пробрала дрожь, хотя было очень тепло.
«Тони, мне не так уж много нужно сказать тебе. Ты ведь согласен, что я относился к тебе как к сыну, nicht wahr? Ну, если не как к сыну, то как к любимому племяннику. И это несмотря на то, что ты не всегда был со мной до конца откровенен. У тебя есть друзья, о которых ты мне не говорил… разве не так? Ну что ж, идеальной дружбы не бывает, Тони. Возможно, и я тебе не все рассказывал. Каждый живет своей жизнью, верно?»
Хэрод сидел выпрямившись, почти не дыша.
«Впрочем, теперь это неважно.– Вилли отвернулся от камеры и, прищурившись, уставился на солнечных зайчиков, плясавших на поверхности воды.– Если ты смотришь эту пленку, значит, меня уже нет. Никто из нас не вечен, Тони. Ты это поймешь, когда доживешь до моего возраста.– Он снова глянул в объектив.– Это если ты доживешь.– Вилли улыбнулся. Вставные челюсти у него были идеальные.– Я хочу тебе сказать еще три вещи, Тони. Во-первых, я сожалею, что ты так и не научился играть в шахматы. Ты знаешь, как много для меня значили шахматы. Это больше чем игра, мой дорогой друг. Ja, гораздо больше. Ты однажды сказал, что у тебя нет на это времени, ведь тебе надо жить и получать от жизни удовольствие. Ну что ж, никогда не поздно учиться, Тони. Даже мертвец может научить тебя кое-чему. Во-вторых, я должен сказать тебе, что всегда терпеть не мог имя Вилли. Если мы встретимся в следующей жизни, я попрошу тебя обращаться ко мне иначе. Например, герр фон Борхерт… или Гроссмейстер, тоже приемлемо. А ты веришь в загробную жизнь, Тони? Я верю. Интересно, как ты представляешь себе это место? Я всегда видел рай как прекрасный остров, где исполняются все твои желания, где много интересных людей, с которыми стоит разговаривать, и где можно охотиться в свое удовольствие. Приятная картинка, правда?»
Хэрод моргнул. Ему часто приходилось читать выражение «облиться холодным потом», но никогда не доводилось этого испытывать. А вот сейчас довелось.
«И наконец, Тони, у меня к тебе вопрос. Что это за фамилия, „Хэрод“? Ты утверждаешь, будто происходишь из христианской семьи Среднего Запада, и ты уж точно частенько поминаешь Божью мать, но у меня такое впечатление, что имя Хэрод идет из какого-то другого источника. Скажем, Ирод, а? Очень может быть, что мой дорогой племянничек – еврей. Ну ладно, теперь это тоже не имеет значения. Поговорим об этом, если встретимся в раю. Я заканчиваю, Тони. Еще я тут добавил кое-какие отрывки из „новостей“. Возможно, они покажутся тебе любопытными, хотя у тебя, как правило, нет времени, чтобы заниматься подобного рода вещами. Прощай, Тони. Или, точнее, Auf Wiedersehn[10]».
Вилли помахал камере рукой. На несколько секунд изображение на пленке исчезло, потом появилась запись «новостей» пятимесячной давности о поимке голливудского душителя. За ними последовали еще несколько похожих отрывков – все о бессмысленных убийствах за тот год. Через двадцать пять минут пленка кончилась, и Хэрод выключил магнитофон. Он долго сидел неподвижно, сжав голову руками. Наконец встал, вытащил кассету, сунул ее в карман куртки и вышел.
На обратном пути он гнал машину по шоссе со скоростью больше восьмидесяти миль в час. Никто его не остановил. Когда он свернул к своему дому и затормозил под желчным взглядом сатира, его спортивный костюм был мокрым от пота.
Хэрод прошел к бару возле джакузи и налил себе большой стакан виски. Осушив его в четыре глотка, он вытащил кассету из кармана, выдернул пленку из пластикового корпуса и распотрошил ее. На то, чтобы сжечь пленку в старом мангале на террасе за бассейном, ушло несколько минут. Среди золы остался расплавленный сгусток. Хэрод несколько раз ударил пустой коробкой от кассеты о каменный дымоход над мангалом, пока пластик не разлетелся на куски. Бросив разломанную коробку в мусорный ящик рядом с хижиной в саду, он вернулся в дом и налил себе еще стакан виски, на сей раз с лимонным соком, затем разделся и залез в джакузи.
Хэрод уже почти задремал, когда вошла Мария Чен с дневной почтой и диктофоном.
– Оставь все здесь,– приказал он и снова закрыл глаза.
Через пятнадцать минут он уже сортировал пачку свежих писем, иногда диктуя заметки либо краткие ответы на свой магнитофон «Сони». Пришли еще четыре сценария. Том Макгайр прислал массу бумаг, связанных с приобретением дома Вилли, подготовкой аукциона и уплатой налогов. Из трех приглашений в гости Хэрод взял на заметку только одно. Майкл Мей-Дрейнен, самоуверенный молодой писатель, прислал наспех нацарапанную записку с жалобой на Шуберта Уильямса. Режиссер уже начал переписывать сценарий Дрейнена, а ведь тот еще даже не закончил! Он просит Тони вмешаться, иначе ему, Дрейнену, придется отказаться от проекта. Хэрод отбросил записку в сторону, оставив ее без ответа.
Последнее письмо было в небольшом розовом конверте со штампом «Пасифик Плэйсез». Хэрод вскрыл его. Бумага цветная, с мягким ароматом духов, почерк детский, плотный, с сильным наклоном.
«Уважаемый мистер Хэрод!
Я не знаю, что нашло на меня тогда, в субботу. Я вряд ли смогу это понять. Но я не виню Вас и прощаю, хотя никогда не смогу простить себя.
Сегодня Лорен Сейлз, мой агент, получила пакет бумаг, связанных с договором по Вашему предложению относительно фильма. Я сказала Лорен и своей матери, что тут какая-то ошибка. Я сообщила им, что беседовала с мистером Борденом о фильме незадолго до его смерти, но не давала никаких твердых обещаний.
Мистер Хэрод, на данном этапе своей карьеры я не могу связывать мою судьбу с таким проектом. Уверена, Вы понимаете, в какой ситуации я нахожусь. Это вовсе не означает, что в дальнейшем мы не сможем работать вместе над каким-нибудь фильмом. Надеюсь, Вы примете мое решение и устраните все препятствия или сомнительного свойства детали, которые могли бы повредить такому сотрудничеству в будущем.
Я уверена, что могу положиться на Вас в данной ситуации, мистер Хэрод. В прошлую субботу Вы упомянули, что знаете о моей причастности к церкви Святых Последнего Дня. Вы должны понять, что вера моя очень крепка и моя преданность Богу и его законам для меня превыше всяких других соображений.
Я молю Бога, чтобы он помог Вам увидеть правильный путь, и в глубине души уверена, что так и будет.
Искренне Ваша,
Шейла Беррингтон».
Хэрод вложил письмо обратно в конверт. Шейла Беррингтон. Он совсем забыл про нее. Взяв в руку крохотный микрофон, он начал диктовать:
– Мария, письмо Тому Макгайру. Дорогой Том, я разберусь с этими бумагами в первую очередь, как только смогу. По поводу аукциона действуйте как договорились. Абзац. Счастлив слышать, что вам понравились эротические ролики, которые я послал на день рождения Кела. Я не сомневался, что они придутся вам по вкусу. Высылаю еще одну кассету, она тоже должна вам понравиться. Не задавайте вопросов, а просто наслаждайтесь. Можете сделать столько копий, сколько захотите. Марв Сэндборн и парни из «Четырех звездочек», возможно, тоже захотят повеселиться. Абзац. Перешлю вам бумаги в самое ближайшее время. Моя бухгалтерия с вами свяжется. Абзац. Привет Саре и ребятам. Всего наилучшего! Да, Мария, не забудь дать мне это сегодня на подпись, ладно? Вложи видеокассету номер сто шестьдесят пять и отправь все с доставкой.
Глава 6
Женщина шагнула назад, но пистолет не опустила и не выстрелила. Сол сделал один глубокий вдох, второй. Он разглядел, что женщина была молодой и чернокожей, на ее белом плаще и коротких вьющихся волосах поблескивали капли влаги. Возможно, она была даже привлекательной, но Сол не мог сосредоточиться ни на чем, кроме оружия, которое она направляла на него. Это был небольшой автоматический пистолет, скорее всего 32-го калибра, однако, несмотря на его маленькие размеры, темная дыра в стволе прочно приковала внимание Сола.
– Поднимите руки,– приказала она. Голос звучал ровно, с чувственной ноткой и южным акцентом.
Он подчинился и сомкнул пальцы за головой.
– Кто вы? – спросила девушка. Она по-прежнему держала пистолет обеими руками, хотя вряд ли умела хорошо обращаться с оружием. Расстояние между ними было немногим больше метра, и Сол знал, что у него есть неплохие шансы выбить ствол, прежде чем она успеет нажать на курок, однако он не стал этого делать.
– Кто вы? – повторила она.
– Меня зовут Сол Ласки.
– Что вы здесь делаете?
– Я мог бы задать вам тот же вопрос.
– Говорите! – Девушка подняла пистолет, как будто это могло подсказать ему ответ.
Сол понял, что имеет дело с любительницей детективных фильмов, где оружие действовало, как волшебная палочка. Он пригляделся к девушке повнимательнее. Она была еще моложе, чем ему показалось вначале, может, чуть больше двадцати. Привлекательное овальное лицо с тонкими чертами, полными губами и огромными глазами казалось гораздо темнее в тусклом свете. Кожа напоминала по цвету кофе со сливками.
– Я просто осматриваю помещение,– сказал Ласки. Его голос звучал ровно, но он с интересом отметил, что его тело реагирует на направленное оружие точно так же, как и всегда: ему захотелось сжаться в комок и спрятаться за кем угодно, хоть за самим собой.
– Полиция закрыла сюда доступ,– сказала девушка. Сол заметил, что она произносит слово «полиция» совсем не так, как многие черные американцы в Нью-Йорке.– Дом опечатан.
– Да, я знаю.
– Так что же вы здесь делаете?
Он медлил, глядя ей в глаза. Они выражали беспокойство, напряжение и четкую решимость. Эти чувства, такие человеческие, ободрили его и заставили сказать правду.
– Я доктор, психиатр. Меня интересуют убийства, которые произошли тут на прошлой неделе.
– Психиатр? – В голосе молодой женщины послышалось сомнение, однако пистолет не шелохнулся. В доме теперь стало совершенно темно, свет доходил сюда лишь от газового рожка во дворе.– А почему вы забрались, как вор?
Ласки пожал плечами. У него затекли руки.
– Можно мне опустить руки?
– Нет. Он кивнул:
– Я боялся, что власти не позволят мне осмотреть дом. Хотел найти здесь что-нибудь, что может пролить свет на эти события. Но, похоже, ничего такого нет.
– Я должна вызвать полицию,– сказала девушка.
– Конечно,– согласился Сол.– Внизу телефона я не заметил, но где-то он должен быть. Давайте позвоним шерифу Гентри. Мне будет предъявлено обвинение в незаконном проникновении в помещение, а вас, я думаю, обвинят в том же плюс то, что вы мне угрожали, и в незаконном владении оружием. Полагаю, оно не зарегистрировано?
Когда он упомянул фамилию шерифа, девушка подняла голову, не обратив внимания на его последний вопрос.
– Что вам известно об убийствах… в прошлую субботу? – Ее голос едва не прервался на слове «убийствах».
Сол прогнул спину, чтобы хоть как-то облегчить боль в шее и руках.
– Я знаю только то, о чем прочел в газетах,– ответил он.– Хотя и был знаком с одной из женщин, замешанных в этом деле, с Ниной Дрейтон. Мне кажется, здесь все гораздо сложнее, чем представляют себе полицейские, шериф Гентри и этот человек из ФБР, Хейнс.
В нескольких сантиметрах от лица Хэрода раздался тихий стук. Он судорожно вздохнул и зарылся подбородком в ямочку у шеи девушки. Голова ее была запрокинута назад, рот застыл в немом крике, невидящие глаза устремлены в низкий потолок.
Самолет тряхнуло, повело в сторону. Хэрод слизнул капельки пота на горле Кристен, наклонился и поднял белые трусики. Трясущимися руками он застегнул ее блузку, сунул порванные колготки в карман своей куртки и расправил складки на юбке девушки. Ноги у нее хорошо загорели, и отсутствие колготок будет не так заметно.
Хэрод постепенно ослабил давление. Мысли Кристен путались, воспоминания мешались со сновидениями. Он позволил ей прислониться к раковине, а сам отодвинул защелку.
– Сигнал «пристегнуть ремни» уже горит, Тони.– Тоненькая фигурка Марии Чен загораживала дверь в туалет.
– Иду.
– Что? – спросила стюардесса, бессмысленно глядя перед собой невидящим взглядом. Потом она наклонилась над раковиной, и ее стошнило.
Мария вошла в туалет и придержала девушку за плечи. Когда рвота кончилась, она вытерла ей лицо мокрым полотенцем. Хэрод стоял в коридоре, прислонившись к стене; самолет бросало, как маленький кораблик в бурном море.
– Что? – снова спросила Кристен и уставилась пустым взором на Марию Чен.– Я не… помню… почему…
Поглаживая лоб девушки, Мария глянула на Хэрода:
– Тебе лучше сесть, Тони. Могут быть неприятности, если ты не пристегнешься.
Он кивнул, вернулся на свое место и вытащил рукопись, которую читал. Через минуту пришла Мария Чен. Самолет немного выровнялся. Сквозь гул моторов было слышно, как впереди Курт о чем-то с тревогой спрашивает стюардессу.
– Не знаю,– бесцветным голосом отвечала Кристен.– Я не знаю.
Хэрод, уже не обращая на них внимания, принялся делать пометки на полях рукописи. Через некоторое время он поднял глаза и увидел, что Мария Чен смотрит на него. Он улыбнулся:
– Терпеть не могу, когда заказываешь выпивку, а ее не приносят.
Мария Чен отвернулась и стала глядеть в темноту, на мигающие красные огни на крыле самолета.
На следующий день рано утром Хэрод поехал к особняку Вилли. Охранник у ворот издали узнал его машину, и, когда красный «феррари» остановился, он уже открыл ворота.
– Привет, Чак.
– Доброе утро, мистер Хэрод. Не привык видеть вас здесь так рано.
– Да я сам к такому не привык. Но надо просмотреть кое-какие деловые бумаги. Приходится разбираться с финансовыми проблемами нескольких новых проектов, в которые нас втянул Вилли. Особенно с этим чертовым «Торговцем рабынями».
– Да, сэр, я читал. В газетах про это пишут.
– Охрана пока на месте?
– Да. По крайней мере до аукциона в следующем месяце.
– Макгайр вам платит?
– Да, сэр. Из того, что оставлено по завещанию.
– Ну ладно, увидимся, Чак. Держи ухо востро.
– Вы тоже, мистер Хэрод.
Мотор приятно взревел, «феррари» тронулся с места и помчался по длинной дорожке, ведущей к дому. Аллея была обсажена тополями, и при движении лучи утреннего солнца, казалось, вращались, пробиваясь сквозь ветви. Хэрод объехал высохший фонтан перед главным входом и остановился возле западного крыла, где находился кабинет Вилли.
Особняк в Бел-Эйр походил на дворец, перенесенный сюда, на север, из какой-нибудь банановой республики. Солнечный свет падал на бесчисленную лепнину, красную плитку и окна со множеством переплетов. Несколько дверей выходили во внутренний двор, через который по мощенным плиткой коридорам можно было попасть в другие дворы. Казалось, несколько поколений понемногу строили этот дом, тогда как на самом деле его воздвигли жарким летом 1938 года для не слишком известного киномагната, умершего три года спустя во время просмотра отснятого за день материала.
Своим ключом Хэрод открыл дверь в западном крыле. Сквозь жалюзи на ковер комнаты, где обычно сновали секретарши, падали желтые полосы. Помещение было аккуратно прибрано, пишущие машинки закрыты чехлами, на столах – ничего лишнего. Хэрода неожиданно больно кольнуло воспоминание о том, какой здесь обычно царил хаос с непрерывными телефонными звонками и постоянным канцелярским шумом. Кабинет Вилли был через две двери, за конференц-залом.
Хэрод вошел в кабинет, вытащил из кармана листок бумаги и открыл сейф. Потом разложил на большом белом столе разноцветные папки с документами – для каждого типа бумаг свой цвет, окинул их взглядом и вздохнул. День предстоял длинный и тоскливый.
Три часа спустя он потянулся, зевнул и отодвинул кресло от заваленного бумагами стола. Их содержание вряд ли могло доставить неприятности кому-либо, кроме нескольких любителей халявы в Голливуде да поклонников высоконравственного кино. Хэрод встал и немного побоксировал с тенью, наслаждаясь своей быстротой и ловкостью в новых «адидасовских» кроссовках. На нем был голубой спортивный костюм для бега, молнии на запястьях и щиколотках расстегнуты. Он вдруг понял, что хочет есть.
Легко, почти бесшумно двигаясь по выложенному плиткой полу, Хэрод прошел через западное крыло, вышел во двор с фонтаном, пересек крытую террасу, на которой вполне могла бы разместиться конференция гильдии киноактеров, и вошел через южную дверь в кухню. В холодильнике все еще было полно еды. Он открыл большую бутылку шампанского и начал намазывать майонез на кусок французской булки, когда услышал какой-то шум. С бутылкой шампанского в руке он пересек огромную столовую и вошел в гостиную.
– Эй, какого хрена ты тут делаешь? – заорал Хэрод.
Метрах в десяти от него кто-то ковырялся в видеокассетах на полке Вилли. Человек быстро выпрямился, тень его упала на четырехметровый экран в углу.
– А-а, это ты,– успокоился Хэрод.
Молодой человек был одним из любовников Вилли, которого Хэрод и Том Макгайр прогнали отсюда несколько дней назад. Он был очень молод, белокур и мог похвастать таким загаром, какой лишь немногие в мире люди имеют возможность поддерживать. Ростом под метр девяносто, парень был одет только в тесные шорты из коротко обрезанных джинсов и легкие сандалии. На обнаженном торсе волнами перекатывались мускулы. Грудные и дельтавидные мышцы свидетельствовали о долгих часах упорных тренировок. Глядя на его живот, можно было подумать, что кто-то ежедневно крошит на нем камни.
– Да, я. Тебе что-то не нравится?
Хэрод отметил, что голос у парня как у морского пехотинца, а не педика с пляжа Малибу. Он устало вздохнул, сделал глоток из бутылки и вытер рот.
– Иди-ка домой, малыш. Сюда вход воспрещен. Тебе, во всяком случае.
Загорелый купидон надулся.
– Почему это? Билл был моим лучшим другом. Я имею право тут находиться. Нас связывало глубокое чувство.
– Ну да, и у вас была одна баночка вазелина на двоих. А теперь катись отсюда к черту, пока тебя не вышвырнули.
– И кто же это сделает?
– Я,– сказал Хэрод.
– Ты? А еще кто? – Парень выпрямился во весь рост и поиграл мускулатурой.
Хэрод даже не мог сказать, что это было – бицепсы или трицепсы, они как-то переходили друг в друга, вроде тушканчиков, трахающихся под туго натянутым брезентом.
– Я и полиция.– Он подошел к телефону, стоявшему на столике у дивана.
– Ах, так? – Сопляк вышиб трубку из руки Хэрода и выдернул шнур из розетки. Не удовлетворясь этим, он крякнул и выдрал пятиметровый шнур из стены.
Хэрод пожал плечами и поставил бутылку с шампанским:
– Успокойся, Брюсик. Есть ведь и другие телефоны. У Вилли было очень много телефонов.
Мальчишка быстро шагнул вперед и встал перед Хэродом, загораживая дорогу:
– Не так быстро, пидорванец.
– Ой-ой-ой, я ведь такого не слышал с тех самых пор, как окончил школу. У тебя за пазухой нет еще чего-нибудь эдакого, а, Брюсик?
– Не смей называть меня Брюсиком, засранец.
– Ну, это я слышал.– Хэрод попытался обойти парня, но тот уперся пальцами ему в грудь и толкнул. Хэрод ударился о боковую стенку дивана, а его соперник отскочил назад и принял боевую стойку, расставив руки под странным углом.– Каратэ, да? Слушай, не стоит показывать тут свою силу.– В его голосе появились неуверенные нотки.
– Пидорванец,– повторил парень.
– Ай-ай-ай, повторяешься. Признак надвигающейся старости,– крикнул Хэрод и повернулся, собираясь бежать, но парень прыгнул вперед. Тогда он вспомнил про бутылку шампанского и, очертив ею большую дугу, ударил в левый висок мальчишки.
Бутылка не разбилась, звук был таким, словно дохлой кошкой треснули по большому колоколу, и парень рухнул на одно колено, опустив голову. Хэрод шагнул вперед и представил себе, что бьет одиннадцатиметровый, причем мяч установлен ровно под выступом тяжелой челюсти соперника.
– А-а-а! – заорал Тони и, схватившись за свою «адидасовскую» кроссовку, заскакал на левой ноге. Парнишка отлетел назад, врезался в толстые подушки дивана, затем качнулся вперед и упал на колени перед Хэродом, как кающийся грешник. Тот схватил великолепную мексиканскую лампу с тумбочки рядом и шарахнул ею по красивому лицу. Не в пример бутылке, лампа разлетелась на куски, причем весьма эффектно. Нос парня и другие не столь выдающиеся части его физиономии теперь тоже надо было собирать по кусочкам. Он свалился набок на толстый ковер, как ныряльщик с аквалангом, погружающийся с резиновой лодки.
Хэрод перешагнул через него и прошел к телефону на кухне.
– Чак? Говорит Тони Хэрод. Оставь Леонарда на воротах и подъезжай на своей машине к дому, ладно? Вилли тут оставил кое-какой мусор. Надо вывезти его на свалку.
Вдвоем они доставили любовника Вилли в травмопункт. Вернувшись, Хэрод выпил еще шампанского, закусил бутербродом с паштетом и направился к видеотеке хозяина дома. На полках стояло сотни три кассет. Некоторые из них были копиями ранних триумфально-успешных фильмов Вилли, таких шедевров кино, как «Трое на качелях», «Пляжные утехи», «Воспоминания о Париже». Рядом стояли восемь фильмов, продюсерами которых они с Вилли были совместно, включая «Резню на променаде», «Погибли дети» и два фильма из сериала «Вальпургиева ночь». Здесь были также старые любимые ленты из ночного кино, экранные пробы, отрывки из разных эпизодов и неудачная попытка Вилли поставить комедию положений для ТВ «Его и Ее». Дальше шло полное собрание порнухи, отснятой Джерри Дамиано, новые ролики, сделанные на студии, и стопки разрозненных кассет. Любовник Вилли успел снять с полки несколько пленок; Хэрод опустился на корточки и принялся их рассматривать. На первой были написано: «А и Б». Он включил проектор и зарядил пленку. В титрах, набранных на компьютере, стояло: «Александр и Байрон 4/23».
Первые кадры показали большой плавательный бассейн Вилли. Камера пошла вправо, мимо водопада, к открытой двери в спальню. Худенький молодой человек в красных бикини выскочил на свет. Он помахал в камеру – жест в точности в духе домашнего кино – и неловко остановился у края бассейна. Хэрод подумал, что вид у него как у анемичной безгрудой Венеры, выходящей из раковины. Вдруг из тени появился этот мускулистый любовник, Брюсик. Плавки на нем были еще короче, и он сразу же принялся демонстрировать мускулы, принимая разные атлетические позы. Тоненький юноша – Александр? – пантомимой изображал восхищение. Хэрод знал, что у Вилли есть отличная система для озвучивания домашних видеосъемок, но этот образчик «синема веритэ» был немым, как ранние работы Чаплина.
Любовник-культурист закончил свое представление каким-то особым изгибом торса. К этому моменту Александр уже стоял на коленях – поклонник у ног Адониса. Адонис все еще держал свою позу, когда почитатель потянулся и стащил узкие плавки со своего божества. Загар у божества был действительно идеальный. Хэрод выключил аппарат.
– Байрон? – пробормотал Хэрод.– Ни хрена себе.– Он вернулся к полкам. Ему пришлось потратить минут пятнадцать, но в конце концов он нашел то, что искал. На наклейке стояла надпись: «В случае моей смерти»; кассета была задвинута между «В крови по локти» и «Во тьме горячей ночи». Хэрод опустился на диван и некоторое время сидел так, поигрывая кассетой. В животе появилась какая-то сосущая пустота, ему очень захотелось выйти и уехать отсюда подальше. Все же он вставил кассету в магнитофон и нажал нужную кнопку.
«Здравствуй, Тони,– сказал Вилли с экрана.– Привет из могилы».
Изображение было более чем в натуральную величину. Вилли сидел в плетеном кресле на краю своего бассейна. Ветерок шевелил листья пальм за его спиной, но в кадре никого больше не было, даже слуг. В седых волосах старика, зачесанных вперед, виднелись загорелые залысины. На нем была свободная гавайская рубашка в цветочек и мешковатые зеленые шорты. Сердце Хэрода вдруг начало бешено колотиться о ребра.
«Если ты нашел эту пленку,– сказало изображение Вилли,– значит, надо полагать, случилось несчастье и меня уже нет с вами. Надеюсь, что ты, Тони, первым нашел мое… м-м-м… последнее послание и смотришь его один».
Хэрод сжал кулак. Трудно сказать, когда была сделана запись, но, по всей видимости, недавно.
«Надеюсь, ты уладил все остальные дела,– сказал Вилли.– Уверен, что компания будет в хороших руках. Успокойся, дорогой, если мое завещание уже прочитано, то на этой пленке нет каких-либо сюрпризов или дополнений. Дом принадлежит тебе. Это всего лишь дружеская встреча двух старых приятелей, ja?»
– Ч-черт,– прошипел Хэрод. По спине у него побежали мурашки.
«Распоряжайся домом как тебе хочется. Я знаю, что он тебе никогда особо не нравился, но его легко превратить в капитал и вложить куда-нибудь, если понадобится. Возможно, ты решишь воплотить в жизнь наш маленький проект „Торговца рабынями“, а?»
Да, запись была совсем свежая. Хэрода пробрала дрожь, хотя было очень тепло.
«Тони, мне не так уж много нужно сказать тебе. Ты ведь согласен, что я относился к тебе как к сыну, nicht wahr? Ну, если не как к сыну, то как к любимому племяннику. И это несмотря на то, что ты не всегда был со мной до конца откровенен. У тебя есть друзья, о которых ты мне не говорил… разве не так? Ну что ж, идеальной дружбы не бывает, Тони. Возможно, и я тебе не все рассказывал. Каждый живет своей жизнью, верно?»
Хэрод сидел выпрямившись, почти не дыша.
«Впрочем, теперь это неважно.– Вилли отвернулся от камеры и, прищурившись, уставился на солнечных зайчиков, плясавших на поверхности воды.– Если ты смотришь эту пленку, значит, меня уже нет. Никто из нас не вечен, Тони. Ты это поймешь, когда доживешь до моего возраста.– Он снова глянул в объектив.– Это если ты доживешь.– Вилли улыбнулся. Вставные челюсти у него были идеальные.– Я хочу тебе сказать еще три вещи, Тони. Во-первых, я сожалею, что ты так и не научился играть в шахматы. Ты знаешь, как много для меня значили шахматы. Это больше чем игра, мой дорогой друг. Ja, гораздо больше. Ты однажды сказал, что у тебя нет на это времени, ведь тебе надо жить и получать от жизни удовольствие. Ну что ж, никогда не поздно учиться, Тони. Даже мертвец может научить тебя кое-чему. Во-вторых, я должен сказать тебе, что всегда терпеть не мог имя Вилли. Если мы встретимся в следующей жизни, я попрошу тебя обращаться ко мне иначе. Например, герр фон Борхерт… или Гроссмейстер, тоже приемлемо. А ты веришь в загробную жизнь, Тони? Я верю. Интересно, как ты представляешь себе это место? Я всегда видел рай как прекрасный остров, где исполняются все твои желания, где много интересных людей, с которыми стоит разговаривать, и где можно охотиться в свое удовольствие. Приятная картинка, правда?»
Хэрод моргнул. Ему часто приходилось читать выражение «облиться холодным потом», но никогда не доводилось этого испытывать. А вот сейчас довелось.
«И наконец, Тони, у меня к тебе вопрос. Что это за фамилия, „Хэрод“? Ты утверждаешь, будто происходишь из христианской семьи Среднего Запада, и ты уж точно частенько поминаешь Божью мать, но у меня такое впечатление, что имя Хэрод идет из какого-то другого источника. Скажем, Ирод, а? Очень может быть, что мой дорогой племянничек – еврей. Ну ладно, теперь это тоже не имеет значения. Поговорим об этом, если встретимся в раю. Я заканчиваю, Тони. Еще я тут добавил кое-какие отрывки из „новостей“. Возможно, они покажутся тебе любопытными, хотя у тебя, как правило, нет времени, чтобы заниматься подобного рода вещами. Прощай, Тони. Или, точнее, Auf Wiedersehn[10]».
Вилли помахал камере рукой. На несколько секунд изображение на пленке исчезло, потом появилась запись «новостей» пятимесячной давности о поимке голливудского душителя. За ними последовали еще несколько похожих отрывков – все о бессмысленных убийствах за тот год. Через двадцать пять минут пленка кончилась, и Хэрод выключил магнитофон. Он долго сидел неподвижно, сжав голову руками. Наконец встал, вытащил кассету, сунул ее в карман куртки и вышел.
На обратном пути он гнал машину по шоссе со скоростью больше восьмидесяти миль в час. Никто его не остановил. Когда он свернул к своему дому и затормозил под желчным взглядом сатира, его спортивный костюм был мокрым от пота.
Хэрод прошел к бару возле джакузи и налил себе большой стакан виски. Осушив его в четыре глотка, он вытащил кассету из кармана, выдернул пленку из пластикового корпуса и распотрошил ее. На то, чтобы сжечь пленку в старом мангале на террасе за бассейном, ушло несколько минут. Среди золы остался расплавленный сгусток. Хэрод несколько раз ударил пустой коробкой от кассеты о каменный дымоход над мангалом, пока пластик не разлетелся на куски. Бросив разломанную коробку в мусорный ящик рядом с хижиной в саду, он вернулся в дом и налил себе еще стакан виски, на сей раз с лимонным соком, затем разделся и залез в джакузи.
Хэрод уже почти задремал, когда вошла Мария Чен с дневной почтой и диктофоном.
– Оставь все здесь,– приказал он и снова закрыл глаза.
Через пятнадцать минут он уже сортировал пачку свежих писем, иногда диктуя заметки либо краткие ответы на свой магнитофон «Сони». Пришли еще четыре сценария. Том Макгайр прислал массу бумаг, связанных с приобретением дома Вилли, подготовкой аукциона и уплатой налогов. Из трех приглашений в гости Хэрод взял на заметку только одно. Майкл Мей-Дрейнен, самоуверенный молодой писатель, прислал наспех нацарапанную записку с жалобой на Шуберта Уильямса. Режиссер уже начал переписывать сценарий Дрейнена, а ведь тот еще даже не закончил! Он просит Тони вмешаться, иначе ему, Дрейнену, придется отказаться от проекта. Хэрод отбросил записку в сторону, оставив ее без ответа.
Последнее письмо было в небольшом розовом конверте со штампом «Пасифик Плэйсез». Хэрод вскрыл его. Бумага цветная, с мягким ароматом духов, почерк детский, плотный, с сильным наклоном.
«Уважаемый мистер Хэрод!
Я не знаю, что нашло на меня тогда, в субботу. Я вряд ли смогу это понять. Но я не виню Вас и прощаю, хотя никогда не смогу простить себя.
Сегодня Лорен Сейлз, мой агент, получила пакет бумаг, связанных с договором по Вашему предложению относительно фильма. Я сказала Лорен и своей матери, что тут какая-то ошибка. Я сообщила им, что беседовала с мистером Борденом о фильме незадолго до его смерти, но не давала никаких твердых обещаний.
Мистер Хэрод, на данном этапе своей карьеры я не могу связывать мою судьбу с таким проектом. Уверена, Вы понимаете, в какой ситуации я нахожусь. Это вовсе не означает, что в дальнейшем мы не сможем работать вместе над каким-нибудь фильмом. Надеюсь, Вы примете мое решение и устраните все препятствия или сомнительного свойства детали, которые могли бы повредить такому сотрудничеству в будущем.
Я уверена, что могу положиться на Вас в данной ситуации, мистер Хэрод. В прошлую субботу Вы упомянули, что знаете о моей причастности к церкви Святых Последнего Дня. Вы должны понять, что вера моя очень крепка и моя преданность Богу и его законам для меня превыше всяких других соображений.
Я молю Бога, чтобы он помог Вам увидеть правильный путь, и в глубине души уверена, что так и будет.
Искренне Ваша,
Шейла Беррингтон».
Хэрод вложил письмо обратно в конверт. Шейла Беррингтон. Он совсем забыл про нее. Взяв в руку крохотный микрофон, он начал диктовать:
– Мария, письмо Тому Макгайру. Дорогой Том, я разберусь с этими бумагами в первую очередь, как только смогу. По поводу аукциона действуйте как договорились. Абзац. Счастлив слышать, что вам понравились эротические ролики, которые я послал на день рождения Кела. Я не сомневался, что они придутся вам по вкусу. Высылаю еще одну кассету, она тоже должна вам понравиться. Не задавайте вопросов, а просто наслаждайтесь. Можете сделать столько копий, сколько захотите. Марв Сэндборн и парни из «Четырех звездочек», возможно, тоже захотят повеселиться. Абзац. Перешлю вам бумаги в самое ближайшее время. Моя бухгалтерия с вами свяжется. Абзац. Привет Саре и ребятам. Всего наилучшего! Да, Мария, не забудь дать мне это сегодня на подпись, ладно? Вложи видеокассету номер сто шестьдесят пять и отправь все с доставкой.
Глава 6
Чарлстон
Вторник, 16 декабря 1980 г.
Молодая женщина стояла неподвижно, крепко сжимая в руках пистолет, направленный в грудь Сола Ласки. Сол знал, что, если он попытается выйти из гардероба, она может выстрелить, но никакая сила на свете не могла удержать его в этом темном углу, воняющем рвом. На подгибающихся ногах он выбрался из шкафа и стоял теперь в сумеречном свете спальни.Женщина шагнула назад, но пистолет не опустила и не выстрелила. Сол сделал один глубокий вдох, второй. Он разглядел, что женщина была молодой и чернокожей, на ее белом плаще и коротких вьющихся волосах поблескивали капли влаги. Возможно, она была даже привлекательной, но Сол не мог сосредоточиться ни на чем, кроме оружия, которое она направляла на него. Это был небольшой автоматический пистолет, скорее всего 32-го калибра, однако, несмотря на его маленькие размеры, темная дыра в стволе прочно приковала внимание Сола.
– Поднимите руки,– приказала она. Голос звучал ровно, с чувственной ноткой и южным акцентом.
Он подчинился и сомкнул пальцы за головой.
– Кто вы? – спросила девушка. Она по-прежнему держала пистолет обеими руками, хотя вряд ли умела хорошо обращаться с оружием. Расстояние между ними было немногим больше метра, и Сол знал, что у него есть неплохие шансы выбить ствол, прежде чем она успеет нажать на курок, однако он не стал этого делать.
– Кто вы? – повторила она.
– Меня зовут Сол Ласки.
– Что вы здесь делаете?
– Я мог бы задать вам тот же вопрос.
– Говорите! – Девушка подняла пистолет, как будто это могло подсказать ему ответ.
Сол понял, что имеет дело с любительницей детективных фильмов, где оружие действовало, как волшебная палочка. Он пригляделся к девушке повнимательнее. Она была еще моложе, чем ему показалось вначале, может, чуть больше двадцати. Привлекательное овальное лицо с тонкими чертами, полными губами и огромными глазами казалось гораздо темнее в тусклом свете. Кожа напоминала по цвету кофе со сливками.
– Я просто осматриваю помещение,– сказал Ласки. Его голос звучал ровно, но он с интересом отметил, что его тело реагирует на направленное оружие точно так же, как и всегда: ему захотелось сжаться в комок и спрятаться за кем угодно, хоть за самим собой.
– Полиция закрыла сюда доступ,– сказала девушка. Сол заметил, что она произносит слово «полиция» совсем не так, как многие черные американцы в Нью-Йорке.– Дом опечатан.
– Да, я знаю.
– Так что же вы здесь делаете?
Он медлил, глядя ей в глаза. Они выражали беспокойство, напряжение и четкую решимость. Эти чувства, такие человеческие, ободрили его и заставили сказать правду.
– Я доктор, психиатр. Меня интересуют убийства, которые произошли тут на прошлой неделе.
– Психиатр? – В голосе молодой женщины послышалось сомнение, однако пистолет не шелохнулся. В доме теперь стало совершенно темно, свет доходил сюда лишь от газового рожка во дворе.– А почему вы забрались, как вор?
Ласки пожал плечами. У него затекли руки.
– Можно мне опустить руки?
– Нет. Он кивнул:
– Я боялся, что власти не позволят мне осмотреть дом. Хотел найти здесь что-нибудь, что может пролить свет на эти события. Но, похоже, ничего такого нет.
– Я должна вызвать полицию,– сказала девушка.
– Конечно,– согласился Сол.– Внизу телефона я не заметил, но где-то он должен быть. Давайте позвоним шерифу Гентри. Мне будет предъявлено обвинение в незаконном проникновении в помещение, а вас, я думаю, обвинят в том же плюс то, что вы мне угрожали, и в незаконном владении оружием. Полагаю, оно не зарегистрировано?
Когда он упомянул фамилию шерифа, девушка подняла голову, не обратив внимания на его последний вопрос.
– Что вам известно об убийствах… в прошлую субботу? – Ее голос едва не прервался на слове «убийствах».
Сол прогнул спину, чтобы хоть как-то облегчить боль в шее и руках.
– Я знаю только то, о чем прочел в газетах,– ответил он.– Хотя и был знаком с одной из женщин, замешанных в этом деле, с Ниной Дрейтон. Мне кажется, здесь все гораздо сложнее, чем представляют себе полицейские, шериф Гентри и этот человек из ФБР, Хейнс.