Симонова Мария. Азартные игры высшего порядка

   Ощутив, что по спине забродили мурашки, Чарли рассердилась. Что она, мертвецов, что ли, не видела ходячих? Не только видела, но и била, еще как била! От таких благостных мыслей она почувствовала себя куда лучше и уверенней. Лядов тем временем распекал «стоматолога»:
   — Почему не переодели?
   Взглянув на свой поношенный прикид, вопиюще диссонирующий с окружающей роскошью, Чарли насмешливо поглядела на конвойного: в самом деле, почему? Тот только виновато разводил руками — он-то и в самом деле был здесь ни при чем, это сам Лядов в спешке забыл отдать приказ об ее переодевании, но, естественно, уже об этом запамятовал. Как бы там ни было, а исправлять положение было уже поздно, и уж кому-кому, а самой Чарли было очень даже по душе, что ее забыли привести в «товарный вид».
   Лядов, добив взглядом охранника, сдвинул ногой пустой стул:
   — Садись.
   Чарли так и подмывало усесться с горделивым величием, чинно поддернув невидимые юбки. Вместо этого она плюхнулась на белоснежный стул с резной спинкой, как завсегдатай в кабаке не слишком высокого пошиба на потертый табурет, цапнула со стола ближайшую толстопузую бутылку и смачно приложилась к горлышку. Чего уж тут миндальничать, не переодели в принцессу, оставили Золушкой, получайте теперь соответствующие манеры. Жидкость в бутылке оказалась препротивнейшей, к тому же вязкой: первый глоток Чарли сделала махом, второй по инерции, третий с неимоверным усилием, чтобы выдержать сцену, после чего бухнула бутылку на стол, утерла рот запястьем и наконец произнесла:
   — Что за гадость вы тут лакаете?!
   «Мумия», бесстрастно наблюдавший за ее выступлением, спросил у Лядова:
   — Ты этим меня хотел удивить?
   — Что, не удивил? — Лядов улыбался.
   — Попробуй предложить ее Гугу. У него в притоне она вызовет большой ажиотаж.
   — Чтобы ее купить, Гугу придется заложить свой притон и распродать всех девочек. Но я сомневаюсь, что ему этого хватит.
   «Труп» рассмеялся, поразив Чарли бело-розовым клыкастым оскалом, неестественно сочным в сером пергаментном антураже.
   — А мне для приобретения этого сокровища ты, видимо, предложишь продать фамильные драгоценности?
   — Драгоценности прибереги себе на черный день. — Лядов был сдержанно-насмешлив. — Меня интересует твое имение.
   Покойник приподнял брови и еще раз оглядел Чарли — придирчиво и жадно, как голодный покупатель рассматривает ветчину на витрине. Ей показалось сначала, что по коже ползают слизни. Потом эти слизни проползли по шее, заползли в глаза, и почему-то сразу стало очень приятно и как-то томно. Ужасно захотелось, чтобы он приблизился, чтобы прикоснулся, попробовал ее на вкус этими восхитительными белыми клыками, упился бы ею всласть, до дна, она же такая вкусная, нежная, горячая…
   — Конфеточка. Сладенькая, — сказал этот самый милый и желанный на свете мужчина хриплым полушепотом, медленно подаваясь вперед. Она расслабилась в ожидании, часто дыша сквозь приоткрытые губы, чуть откинула голову: «Ну, давай же! Ну пожалуйста!..»
   — Майкл! — резко произнес Лядов. Желанный длинно сглотнул, отвел глаза. Чарли заморгала, стряхивая с ресниц остатки наваждения. Прошло не сразу. Ничего себе работают изначальные!.. Срочно и намертво зарубить себе на носу: никогда не смотреть мертвецам в глаза! Она покосилась с опаской: перед ней вновь сидел покойник с запыленными глазами и добродушно улыбался Лядову — а как еще можно описать столь полнометражный оскал на в высшей степени «несвежей» физиономии?..
   — Пожалуй, я у тебя ее возьму, — отрывисто сказал Майкл, клацнул зубами, как волк после зевка, и наконец их спрятал. Чарли поняла, что это была отнюдь не милая улыбка, а что-то вроде челюстных судорог.
   Лядов кивнул, гнусно ухмыляясь:
   — С изюминкой девочка, а? Вполне стоит твоего родового имения.
   Майкл скривил рот:
   — Сорок пять тысяч акров за обыкновенную живую шлюшку?
   Чарли впилась ногтями в ладони, чтобы не сорваться и не учинить в заведении дебош с приготовлением рагу из мебели с заплесневелыми мясными добавками. Она пришла сюда наблюдать и имеет пока право только безразлично отметить: торговля идет по всем правилам — продавец нахваливает, чтобы повысить цену, покупатель поругивает, чтобы ее понизить.
   — Сорок пять тысяч акров и небесный особняк, — уточнил Лядов.
   — Погоди, сейчас попробую угадать. — Покойник уставился на Чарли, задрав брови и приложив палец к углу рта. Происходящее его явно забавляло. Чарли поспешно перевела взгляд на девушку напротив: та пребывала в оцепенении, сидела прямо, не двигаясь и почти не мигая. — У нее зеленая кровь! — радостно заявил Майкл. — Нет?.. Знаю! Это пропавшая дочка Зилы-Рокфеллера! А может быть, самого блаженной памяти императора Рида?
   — Обижаешь. Что теперь возьмешь с императорских дочек? Не больше, чем с простых шлюх.
   — Ну как же! — Майкл от души веселился. — А тайна местонахождения правительственной казны и сокровищ короны?
   — Эту тайну я тебе раскрою без всяких дочек. Если что и хранилось на Земле, то в Швейцарии, швейцарцы все давно разграбили и теперь ходят по своему швейцарскому квадрату обвешанные императорскими сокровищами. А что касается дочки Зилы, то зачем бы мне предлагать ее тебе? Куда выгоднее было бы самому растрясти папашу.
   — Потому что тебе приглянулось мое имение, — сказал Майкл с улыбкой.
   — Нет. То есть имение, конечно, приглянулось. Но в остальном ты ошибся. Хотя за цвет крови не поручусь — не проверял.
   — Тогда сдаюсь, — Майкл развел руками. — Признаться, не догадываюсь, ради каких еще достоинств этой юной леди я должен жертвовать своим имением.
   «Прогресс!» — подумала Чарли. «Юная леди» была, несомненно, шагом вперед по сравнению с «шлюшкой».
   — Она Партнер, — сказал Лядов.
   Чарли навострила уши.
   — Что? — Майкл чуть наклонился, словно недослышал.
   Лядов повторил медленно и раздельно, специально для тугоухих:
   — Она — Партнер.
   Майкл перевел взгляд на Чарли — теперь он глядел на нее совсем, совсем иначе. Цвет его лица начал медленно меняться — из болотно-зеленого он стал бледно-синим. Он нервно осушил свой бокал, поставил и произнес жестко:
   — Я нахожу твою сегодняшнюю шутку не очень удачной.
   — Ты меня хорошо знаешь, Майкл. И давно. Разве я имею привычку шутить, когда речь идет о продаже?
   Майкл натянуто усмехнулся:
   — Значит, ты утверждаешь, что захватил Партнера. — Лядов кивнул. — В то время, как нам всем известно, что это невозможно.
   Лядов самодовольно развел руками:
   — До сих пор мы действительно так думали. Но сегодня выяснилось, что мы заблуждались.
   — Как же тебе удалось ее разоружить?
   Лядов беззвучно засмеялся:
   — Это безоружный Партнер.
   — Так не бывает.
   — Как видишь, бывает.
   «Выходит, меня не так-то просто разоружить! Это мы учтем!» — подумала Чарли.
   Майкл нарочито неторопливо достал сигареты, закурил, глядя на собеседника из-под приспущенных век:
   — Не вижу смысла в безоружном Партнере.
   — Ты, безусловно, не видишь. Будь ты Игроком, ты бы, конечно, вооружил своего Партнера до бровей. А я, пожалуй, предпочел бы обойтись без Партнера («Ты бы его выгодно продал», — подумала Чарли). Каждый имеет право на свою игру. И на свои маленькие причуды.
   «Обидно как-то», — подумала Чарли. По всему выходило, что она — существо редкостное и невероятно могущественное. В то же время они торговались у нее на глазах, ничуть ее не боясь и даже не стесняясь. Неужели Лядов решился на это, полагая ее безоружной?.. Погубит паука его беспечность!
   — Игрока ты, конечно, тоже взял, — сказал Майкл. — И, разумеется, без особого труда при таком-то Партнере. Хочешь оставить его себе?
   Чарли поняла, что он уже верил в то, что для нее самой было открытием, пока непонятным и к тому же весьма спорным. Во-первых — чей она Партнер? И какая ей с этого выгода? А ведь должна быть выгода, и немалая, раз за нее назначают такую цену. Сколько же тогда стоит Игрок?.. Как это ни смешно, но эти двое, кажется, тоже держали за Игрока малыша Ника.
   Лядов беззаботно пожал плечами:
   — Не ты ли весьма убедительно доказывал, что Игрок — самая слабая фигура?
   — Я никогда не называл Игроков фигурами. Игрок — не фигура. Игрок это Игрок. Поначалу они действительно были слабы и неопытны, как дети (Лядов едва заметно усмехнулся). Вернее, как начинающие. Шагу не могли ступить без Партнера. Но, как выяснилось, они быстро учатся.
   Майкл рассеянно огляделся. Чарли только теперь заметила, что музыка в зале приобрела несколько безумный оттенок, металась и вьюжилась, с десяток пар танцевали что-то сумасшедшее, гибкое и дьявольски прекрасное. По радужному потолку неслись тени, подобные растрепанным облакам. В музыкальную тему вплетался порой странный неритмичный звук — словно где-то вдалеке в землю неравномерно вколачивали сваи. Рыжая девушка в «стакане» металась, как приговоренная к сожжению ведьма.
   Лядов глотнул из своего бокала.
   — До сих пор твоей несбыточной мечтой было заполучить Партнера. Помнится, ты обмолвился как-то, что за него тебе не жаль было бы и целого состояния. Я достал Партнера. И назначил цену, вполне умеренную по сравнению с размерами твоего состояния.
   К Лядову подошел «стоматолог» — может, тот же самый, а может, и нет, из-за маски было не разобрать — и, наклонившись, стал что-то тихо говорить. Музыка смолкла, и Чарли разобрала:
   — Она опять в городе. Пока никого не трогает. Бродит по улицам.
   — Слышу, — поморщился Лядов, отпуская лакея движением руки. — Так ты ее берешь?
   — Ситуация изменилась, — сообщил Майкл. — Она вообще очень быстро меняется. Во-первых, тебе придется доказать мне, что это невинное дитя, — кивок в сторону Чарли, — Партнер.
   «Какая-то странная эволюция, — думала Чарли. — От „шлюшки“ через „юную леди“ к „невинному дитя“. Молодею прямо на глазах! Осталось только родиться в обратную сторону, стать „плодом“, а там, глядишь, и вовсе пропасть с лица Земли. Ну уж это вам фиг, господа кровососы!»
   — Если сумеешь предъявить доказательства, я ее возьму, — продолжал Майкл. — Но только вместе с Игроком. Так сказать, в комплекте.
   На улице вновь стали заколачивать сваи, теперь как будто бы гораздо ближе. В зале грянула музыка, и странные звуки потерялись в барабанном ритме.
   Лядов потер переносицу.
   — Хорошо. Твое имение и, скажем… сто тысяч за Игрока.
   «Сто тысяч чего? — подумала Чарли. — Акров?..»
   — Десять.
   — Пятьдесят.
   Майкл подумал и сказал:
   — Пятнадцать тысяч рублей за Игрока. И ни копейкой больше.
   Чарли мысленно уронила челюсть. Ничего себе! А Игроки-то нынче не в цене!.. Кстати, интересно, как Лядов собирается доказывать ее «партнерство»? Самой не мешало бы в нем убедиться.
   В зале стал медленно меркнуть свет, все повставали с мест, у соседки напротив испуганно открылся рот. Оба собеседника, прервавшись, повернули головы. Чарли тоже обернулась и мигом вскочила: Рыжая стояла, сжавшись, в центре «стакана» и кричала беззвучно, а вокруг нее там внутри плясали по стенкам языки пламени, пока низенькие, но с каждым мгновением поднимавшиеся все выше. Если бы огонь был фантомным, вряд ли это вызвало бы столь повышенный интерес публики, и уж, конечно, Рыжая не кричала бы так отчаянно, хотя и беззвучно. Взахлеб играла музыка, взвиваясь вместе с огнем, — мятежная, пьяная.
   Чарли не размышляла, ее опалило изнутри такое же жаркое пламя, взметнулось прямо из сердца — жаром в лицо, огнем в ладони. Она вскинула левую руку; узкая радужная плеть метнулась через зал, рассекая воздух надвое, ударила в «стакан», и он разбился, точнее, лопнул с оглушительным звоном, осыпав горячими осколками зал и зрителей. Некоторые из них упали, остальные заметались в панике. Музыка смолкла. Позади у Чарли загремело, она обернулась: Лядов и Майкл вскочили, отбросив стулья.
   — Я говорил тебе, что это Партнер! — ликующе заорал Лядов. — Держите ее!
   — Идиот! — сказал Майкл, пятясь и доставая из-за отворота смокинга лазерник. Чарли слегка повела рукой — половина лазерника со стуком упала на пол. Майкл, ничуть при этом не пострадавший, отбросил с проклятием то, что у него осталось. В следующий момент кто-то схватил Чарли сзади за локти, рука в тонкой перчатке закрыла лицо. Она рыкнула глухо, встряхнулась, и все, что ее хватало, расслабилось и попадало куда-то вниз. Ни на что не глядя, она развернулась и побежала. Хлитс, умница, сделав свое дело, временно убрался.
   На месте «стакана» полыхал огненный столб, что-то горело на сцене и местами в зале. Справа хлопнул пистолетный выстрел. Сзади донеслось остервенелое:
   — Не стрелять!! Брать живой!!
   И еще более остервенелое:
   — Идиот!! Стреляйте, убейте ее, убейте!! Однако стрелять по ней больше не стали — лядовский приказ, как видно, пересилил, но и «брать живой» ее никто не торопился, напротив, от нее шарахались: своя шкура была дорога каждому. На полдороге она едва не споткнулась о Рыжую: та успела-таки выскочить из пламени и лежала возле огненного столба, вся в крови и в осколках. Наклонившись, Чарли тронула ее за плечо:
   — Вставай! Бежим!
   Рыжая простонала, открывая глаза, и попыталась подняться. Чарли ей помогала, поглядывая по сторонам: темные фигуры замерли, пригнувшись, за столиками, некоторые так и вовсе залегли, кто-то в белом ползал на карачках, гремя стульями.
   — Стреляйте! Слизняки, трусы!! — завизжали сзади. Одна из фигур неподалеку за столиком подняла руку с револьвером. Поддерживая правой рукой Рыжую, Чарли сделала свободной левой короткий жест, словно отмахиваясь: оружие у «фигуры» упало, заодно рухнул перерезанный надвое столик.
   — Я вам постреляю! Руки отрежу! — пообещала Чарли страшным голосом и для острастки подрезала ножки ближним столикам. Треск, звон, визг, крики, кто-то падает, кто-то отползает. «Погром в крысятнике», — подумала Чарли, перемещаясь вместе с постанывающей Рыжей по направлению к лифту. Зал вокруг притих, только испуганно погромыхивал стульями — кровососущий народ уже полностью залег под мебель и окапывался. Это мелкое крысиное шебуршание перекрыли все те же мощные громоподобные удары, донесшиеся снаружи, — «сваи» забивали уже где-то совсем поблизости. Чарли старалась не задумываться о природе этих зловещих звуков, Лядов позади помалкивал, не подавал больше голоса и Майкл. Путь к лифту был свободен, а это главное.
   Лифт открылся, когда они находились от него шагах в десяти, и из него, как пауки из гнезда, повалили охранники в черном и с оружием. Не иначе как «группа захвата». Они оказались с «преступницами» нос к носу и, не вполне понимая еще сути происходящего, кинулись на них — не пристало теряться здоровым мужикам перед двумя девчонками, одна из которых явно раненая и к тому же голая.
   — Стреляйте!! — зверски заорали сзади.
   Майкл, будь он неладен. Чарли, зажмурясь, выбросила вперед левую руку; это не люди — гниль, отбросы, паучье… Там, за темной преградой сомкнутых век, раздались истошные крики и звуки выстрелов, одновременно под ногами почему-то затрясся пол — крупно, рывками. Внутри ярко вспыхнуло: «Ковчег», авария, Леха… Все повторяется? Или?.. Щелк! И вернется прежняя жизнь?.. Только открой глаза?..
   Открыв глаза, она первым делом инстинктивно ухватилась за Рыжую, но та упала сразу как подкошенная. Чарли свалилась поперек нее, обратив, кстати, внимание, что вокруг не осталось никого на ногах: группа захвата полегла полностью, то ли погибнув от хлитса, а может, просто не устояв; здание тряслось, словно коробка с жучками, попавшая в руки любопытного великанчика. В зале что-то падало и рушилось, ко всему еще горело. «Землетрясение, что ли?» — подумала Чарли, пытаясь встать хотя бы на карачки, но не выходило: помимо тряски мешала еще и Рыжая, лежащая под ней, безвольная и почему-то скользкая. Пол тоже был скользким. Через мгновение Чарли поняла, что это кровь, а Рыжая мертва — левая грудь изуродована пулей.
   Внезапно тряска прекратилась, и Чарли, оскальзываясь, встала на ноги, пошла к лифту, перешагивая через валявшиеся поперек дороги черные тела. Оказалось, что она их всех уложила. С закрытыми глазами. Некоторые стонали и пытались двигаться, куда-то ползти. У самого лифта лежала рука с автоматом, отрезанная по плечо. Тело ее обладателя находилось в двух шагах — лицом вниз, в луже крови и ногами в лифте, заклинивая дверь. Взявшись за эти ноги, Чарли не без труда выкинула их из лифта — ноги были тяжелые, само тело изогнулось под неестественным углом. Но ее это не тронуло — ни дурноты, ни позывов к рвоте, лишь слепая, душная пустота в груди: вы этого хотели, это вам — за все, за всех… Нажимая на верхнюю кнопку "4", кинула взгляд в зал: мерзко, смрадно, местами горит, вампиры затаились, прижухли, словно их нет, и высунуться не решаются. Где-то там среди разора Лядов с Майклом — хозяева жизни, вершители судеб — ютятся под столом, прикрывшись стульями. Взгляд скользнул ближе: кровь и неподвижные тела, среди которых одно — белое, обнаженное с разметанной огненной гривой. И с дыркой в груди. Отомщенное. Но разве от этого легче?.. Двери лифта захлопнулись, навсегда отрезая пройденную страницу: «Не думай, забудь, сыграно, сцена закрыта, занавес!» Сыграно, правда, скверно, очков по нулям, есть новая информация, но пока неясно, какой с нее толк. Про Ларри, кстати, тоже ничего не удалось узнать.
   Чарли вдруг повело вбок и швырнуло об стену лифта, затем о другую: здание опять заходило ходуном, вдвойне неприятно оказалось быть запертой при этом в тесной коробке, которая может застрять, оборваться и рухнуть, похоронив тебя в самом просторном из гробов. Лифт, подергавшись, и впрямь застрял, свет мигнул и стал тусклее вдвое. Чарли упала на пол. Сотрясения прекратились так же внезапно, как начались. Она поднялась, опираясь двумя руками о стену, нажала несколько раз на кнопку "4", потом на все другие кнопки — лифт стоял как врытый, двери не открывались. Надо было выбираться своими силами. Чарли подняла голову к потолку: сплошной, без намека на какие-либо люки. Опустила вниз — тем более ничего похожего.
   Значит, предстоит прорубать себе выход — не в полу, конечно, это для самоубийц, а в потолке или, скажем, в двери. Что кромсать — потолок или дверь?.. Потолок уродовать опасно — там наверху, как-никак, трос, на котором все держится. "Значит, дверь, — решила Чарли. В большой двустворчатой двери ей предстояло вырезать себе маленькую аварийную дверочку.
   Она стала прикидывать, в каком месте двери лучше произвести вскрытие, как вдруг у нее возникло ощущение пристального взгляда в затылок — довольно странный эффект для замкнутого пространства лифта, где ты заперт в единственном числе. Оглянулась и вздрогнула, встретившись взглядом со своим отражением в зеркале: незнакомое мрачное лицо, волосы приподняты, словно готовясь в очередной раз встать дыбом, красный след на щеке, бурые пятна на одежде — все кровь, чужая кровь. И пристальный, выжидающий взгляд из Зазеркалья. Не отражение ли только что буравило ей взглядом спину?.. Больше-то вроде некому. Бред, конечно. А что, вокруг не бред?..
   Она медленно подошла к зеркалу. Неотрывно глядя в глаза отражению, протянула левую ладонь к стеклу, отражение, совсем чужое, но по-старому послушное, протянуло навстречу правую — обе ладони одинаково запачканы кровью, в каждую проскользнуло по-змеиному окончание хлитса. Руки сошлись по разные стороны стекла, хлитс шевельнулся, едва ощутимо сжимая кольца и словно бы нагреваясь. Глаза отражения потянули в себя, словно колодцы — там в радужках стояла в собственном мире, вглядываясь в иной, еще одна Чарли, а в ее глазах была еще одна, и так до бесконечности, одна в другой, как матрешки, и она была во всех, а они все были в ней, вплоть до той последней — темной, размытой, ничего уже не отражающей Чарли, которая сама была всем и ничем — изначальной темнотой, всеведущей изнанкой, окликнувшей ее из глубин Зазеркалья.
   И она отпустила себя туда, за грань, это оказалось вовсе несложно — послать себя, как стрелу с натянутой тетивы, и мчаться вперед, все быстрее и быстрее по бесконечному лабиринту собственных глаз, из себя в себя, словно бы оставаясь при этом на месте и продолжая глядеть в зеркало, лишь отражение в зеркале то светлеет, то темнеет, как будто меняется освещение, потом и сам лифт по ту сторону стекла начал меняться: стены постепенно разошлись, и вот это уже огромный лифт, да какой там лифт — комната с высокими потолками, с окнами и с мебелью, все это не перестает неуловимо двигаться, стены плывут, теряют и вновь обретают очертания; за стеклом теперь улица, отраженная в зеркальной витрине, и девушка-двойник стоит напротив, прижав ладонь к стеклу и вглядываясь в отражение — иначе одетая, с чистым, не запачканным кровью лицом, но в остальном почти не изменившаяся, даже отросшая прядь на лбу также норовит попасть в глаза. Она как будто та же, только пространство позади нее стало текучим и измысливает для себя все новые формы. Вскоре Чарли-двойник уже в просторном зале, полном разодетых людей, и наряд на ней приличествует месту, а рядом стоит красивая, очень знакомая ей пара. Мама, отец?.. Но черты их лиц размыты, не в фокусе, взглянуть на них никак не удается, они исчезают, на их месте появляется мужчина в черном, с очень бледным лицом — и остается. Надолго. Задние планы перетекают один в другой: аэропорты, улицы, вокзалы, прихожие, рестораны, спальни, дворцы; грандиозные, страшные, грубые, изредка прекрасные, а он все стоит — рядом и немного позади, почти не меняя позы, сохраняя даже, в отличие от нее, цвет одежды — черный, в то время как она красуется то в рубище, то в нестерпимом блеске; постепенно, однако, оба прочно утверждаются в черном, в то время как обстановка вокруг начинает приобретать мрачноватый оттенок в грязно-серых тонах. Лишь лицо рядом остается бумажно-белым, черты ускользают… На сердце веет тоской.
   Они вновь в лифте, но не в том, что был вначале, увы, совсем не в том: темнота, гнусь и разложение, сказала бы она, если бы не некоторые сомнения в том, что лифты могут разлагаться. Но этот лифт именно разлагался: бледные, вспухшие стены в сине-багровых пятнах, струпья, истекающие бурым гноем, в котором копошатся черви. Лифт был мертв. А они внутри него были почему-то еще живы. Чарли охватил дремучий безысходный ужас. Она очень хотела вернуться назад, в милый, даже по-своему домашний вампирский лифт с красными цветочками, но не могла оторваться от своего двойника, от ее глаз — коридора, затягивающего все дальше, в безотражение — к границам рассудка, за грань хаоса. Лифт прогнивал изнутри, обваливаясь кусками, готовясь впустить в себя то, что находилось снаружи, нет, скорее наоборот — в неизмеримой глубине, на самом дне сущего. Чарли вовсе не радовала перспектива увидеть то, что находится за гранью, она уже предчувствовала, что это во сто раз хуже любого вообразимого кошмара. Лишь мысль о том, что она здесь не одна, немного грела душу, несмотря на то что своей бледностью ее странный спутник очень смахивал на Лядова.
   Лифт разваливался. Не в силах ни обернуться, ни отвести взгляда, она схватила соседа за рукав — пускай это даже был Лядов, даже он теплее и ближе, чем то, что сейчас сюда ворвется. Как вдруг ее рвануло за ту самую руку, что была приложена ладонью к стеклу, — да так мощно, будто руку сейчас вырвет с корнем. На миг она ощутила себя змеей, протянутой из начала в конец длиннющего пассажирского поезда, этой змее кто-то наступил на хвост, волочащийся позади последнего вагона, отчего ее с бешеной скоростью, чуть не одномоментно продернуло через весь состав, выдернуло из него и швырнуло оземь, ах нет, пардон, не оземь, а на пол небольшой лифтовой кабины в цветочках. Чарли упала, ударившись всем телом, а рядом, едва ли не на нее, рухнул кто-то в черном — не иначе как ее загадочный бледнолицый попутчик?.. Прежде чем его рассматривать, она огляделась: знакомые стены и двери в розочках едва не вызвали на ее глазах слезы радости, зеркало отражало мирную картинку прилежно и в деталях. Чарли сбросила с себя руку мужчины, непонятным образом проникшего в застрявший лифт, — должно быть, сумел как-то приоткрыть двери и оттолкнул ее от зеркала, не из Зазеркалья же она его, в самом деле, вытащила? Оттолкнул, сам упал и разлегся лицом вниз. Устал, что ли?..
   — Лядов? — Она взяла его за плечо, стараясь перевернуть.
   Он зашевелился, приподнялся на локтях, потряс головой, перевернулся, сел. Лицо было удивленное и немного сердитое: