Страница:
— Так и быть, — решил Трабан, — я даю тебе последний шанс доказать свою преданность: раскрой этот заговор, раздобудь мне факты и назови имена. Только это поможет снять с тебя подозрения. Помни, что на одной чаше весов находятся преступники, на другой — твоя голова. А теперь ступай.
Шериф поднял голову: на лице его отразилось ярое желание уже сейчас обозначить преступников, в глазах читалось: кугуарам нельзя доверять! Вот что хотел крикнуть шериф, но попятился, не отводя взгляда от двинувшихся на него ощетиненных псов. Мегасобаки словно почуяли, на кого он только что свалил вину за свою трусость.
Допятившись до дверей, Враньеш развернулся и сломя голову бросился вон из покоев, подальше от страшных тварей, жуткого герцога и от его ненавистной охраны. Страх в душе постепенно сменялся возмущением: предали другие, а отвечать будет он. Головой! И отрубать ее не придется, потому что… Он вспомнил, чем питается Лорд, и сглотнул набежавшую дурноту. Враньеш был солдатом, может, и не самым смелым, но в меру осторожным и опытным, иначе герцог не приблизил бы его к себе. Но здесь на сцену выступали такие силы, находящиеся настолько за рамками всякого понимания, что мозг вместо поиска решений начинал пульсировать в смертном ужасе.
Когда шериф оказался вне пределов чьей-либо досягаемости, его захлестнула черная обжигающая злоба. Дайте только срок! Ему надо во что бы то ни стало изловить беглого кугуара. И тогда он им всё припомнит. Погодите, придет время — он погрозил в потолок пудовым кулачищем. И этот тошнотворный страх припомнит тоже. Всё!
Глава 11
Продрав глаза, она поначалу вела себя тихо, ползала до ручья и обратно, оглядывалась и помалкивала, приходя в чувство. А потом вдруг — вот уж чего Кром совсем не ожидал! — принялась командовать.
«Так, ожила», — подумал Кромвел, знавший для усмирения баб отличный способ, которым привык пользоваться везде, где бы их ни находил — а находились они не так уж часто, потому что от замка до ближайшего борделя было двое суток пути, а в немногочисленных деревнях баб прятали и стерегли почище золота.
— Я Акина сан Плей Келли Монтанская! Слышишь ты, варвар?! — Кром наблюдал, как гордо она встряхивает волосами, демонстрируя некоторое величие. — И я приказываю тебе немедленно доставить меня в Огрин [13]!
«Трофей необходимо срочно обкатать, а то хлопот не оберешься», — решил Кромвел.
Пусть юбок в окрестностях было мало, но он не пропускал ни одной, попавшейся на глаза (потому крестьяне их и прятали, зная об этой привычке кугуаров — хватать всё, что приглянулось и плохо лежит или бежит), имел в этом деле немалый опыт и не привык откладывать дело в долгий ящик. Он крепко прижал Гордую к варде, не оставляя ни грана пространства, ни малейшей возможности нанести удар в пах или в лицо — другие части тела (своего, естественно) его сейчас мало волновали. И неторопливо подготавливал позицию для решающего броска, заодно давая ей почувствовать свое превосходство. Он действовал, как опытный и уверенный в себе боец. Нажимая коленом, заставил ее развести бедра; подол куцего платьишка поддернулся вверх, и этого как раз хватило, чтобы мощным и даже безжалостным толчком войти в нее, преодолевая тугое сопротивление.
Гордая не издала ни звука, только вытянулась всем телом. Кромвел почувствовал, как напряглись сухожилия у нее на запястьях. Гордая оказалась довольно сильной. Кром некоторое время оставался неподвижен, давая ей осознать новую ситуацию, и прихватил за волосы под затылком. Потом чуть отстранился, совсем чуть-чуть, чтоб она учуяла каплю свободы и надежду вырваться. И она принялась вырываться, извиваясь всем телом, а освободившейся левой рукой тут же попыталась выдавить ему глаз.
Кром всем лицом зарылся в душистую груду ее волос, чувствуя смешанный запах варды и травы, растертой их возней, и не прекращал свое упрямое поступательное движение до тех пор, пока не совпал с ритмом ее брыканий. Это было хорошо, так хорошо, что и она наконец осознала это. И замерла. Стыд? Смущение? Растерянность? Кромвел тоже остановился, заглянул ей в лицо, в прозрачную глубину широко распахнутых глаз, потом чуть качнул бедрами — мол, ну что, давай, вырывайся — и она ответила…
Кром почувствовал ее часто-частые сокращения и перестал сдерживаться, вонзаясь всё более мощно.
И почти сразу стилет наслаждения ударил в подвздошье, пронзил позвоночник, рассылая по всему телу импульсы сладостной расслабленности. Тогда он коснулся губ Гордой и тут же отпрянул — рефлекс заставил уклониться от укуса. Но она не кусалась, лишь широко раскрытыми глазами смотрела на него в упор.
Гордая отвела голову, буквально отбросила к левому плечу, и Кром уловил, как вдруг изменилось ее настроение. Что-то она увидела там, и Кром даже знал что: совсем рядом, кажется, только руку протяни, прислонился к коряге его кинжал. Она решила, что сможет до него дотянуться. Кром почувствовал, как возбуждение опять разгорается, и опять ринулся в атаку. Теперь Гордая помогала ему сознательно, у нее была своя цель, и она направляла общее движение так, чтобы… Чтобы!..
Но наслаждение настигло ее раньше, и когда она поняла это, то в последнем отчаянном броске выбросила руку, но до оружия не дотянулась. Не хватило всего-то пол-ладони. Она застонала от сладости и отчаяния и покорно ответила на финальный поцелуй. Потом Кром поднялся с колен, а она так и осталась лежать с откинутой рукой, в которой уже не было стремления к цели; широко раскинутые ноги ослепительно белели.
Он оценил композицию, усмехнулся и поднял кинжал — на этот раз он положил его близковато. Даже слишком близко. Опять же прав старый Бенджам — одного глазомера мало, нужно поработать над контролем.
— Вон там ручей, иди сполоснись, — сказал он, унимая дыхание и видя, что Гордая и не собирается ни сменить свою полураздавленную позу, ни просто пошевелиться. И что-то дрогнуло в его закаленном сердце под воздействием только что пережитой дозы адреналина. — Слышь, чего говорю, — произнес он намного мягче. — Сполоснись-ка.
— Да?! — капризно откликнулась пленница, как будто только и ждала его голоса. Она резко приподнялась на локтях, отчего поза приобрела вызывающе-непристойный оттенок. — А вот моя няня говорила, что подмываться холодной водой девушкам вредно.
«Тьфу, мрак и тьма, где ж тебе горячей-то взять, кроме как в Нестыни? — растерявшись от собственной мягкости, подумал Кром. — Тоже мне, принцесса без горошины…»
— Ну как хочешь, — сплюнул он и уселся в сторонке, чувствуя приятную усталость в мышцах. Дотянулся до тюка со шмотками, достал кусок сухаря и стал с наслаждением его грызть.
— Как там, говоришь, тебя звать-то? Акишка?
— Акина сан Плей Келли!
— Келли?
— Акина сан…
— Забудь. Будешь Келли. Стану я язык ломать. Значит, ты, говоришь, настоящая прынцесска? Это хорошо… И подмываться не хочешь? — Кром цедил слова подчеркнуто безразлично и как бы в пространство. — Стало быть, будет мой сынок прынцем…
Гордая подскочила, словно ужаленная аспидом в белую попку, но вместо того, чтобы опрометью бежать к ручью, она кинулась на него с кулаками!
Кром перехватил со свистом рассекавшие воздух запястья, подержал пяток ударов сердца, внутренне поражаясь той силе, с которой она пыталась вырваться. А с виду такая хрупкая… Гордая принялась лягаться, как взбесившаяся кобылка, и когда она всё же умудрилась легонько чиркнуть его пяткой по боку — собственно, Кром не особо-то и уклонялся по все той же причине некоторой расслабухи — чуть оттолкнул ее от себя. Гордая попятилась, споткнулась о тюк с одеждой и плюхнулось на траву. Она низко опустила голову и так по-детски стала тереть глаза кулаками, что у Крома окончательно дрогнуло его знаменитое на всю Гнилую Берлогу самообладание. Одновременно ему пришло в голову, что можно уже и продолжить обкатку «трофейчика».
Кромвелу приглянулась ее смесь энергичной строптивости с детской непосредственностью. И ведь поди ж ты, произошедшее ничуть ее не подломило, хотя глаза искрились слезами.
— Что? — оскорбленно проговорила она. — Справился со слабой девушкой? Больше-то вы ни на что не способны, хваленые кугуары! Мрак и тьма, мрак и тьма, — скривив губы, передразнила она действительно любимое проклятие любого из солдат герцога, — а воевать можете только с женщинами.
То ли она была глупа как пробка, что осмеливалась говорить такое кугуару, то ли, внешне бодрясь, на самом деле внутри сломалась и искала смерти.
Кром и впрямь подумал, а не окунуть ли ее башкой в Нестынь — кугуары привыкли дарить смерть всем желающим, тем более так рьяно. Но в этот момент ему почудился какой-то звук со стороны реки. Он сделал быстрое движение к Гордой, зажал ей рот ладонью и мгновенно подхватил кинжал:
— Молчи!
Звук повторился. Похоже, на реке кто-то переговаривался.
Гордая чуть откинулась, отстранясь от руки.
— А если я сейчас закричу? — вредным шепотом осведомилась она, и Кром заметил, что слезы уже просохли. — Это ищут меня. Вот закричу, и что тогда?
— Тогда я брошу тебя тут и уйду, — спокойно ответил он. — Пусть подбирают.
— Да? — Гордая недоверчиво вытаращила глазищи.
— Это люди герцога, может быть, человек десять. С ними ты не скоро уйдешь с этого укромного места. Или понравилось? Тогда кричи. У них фантазия богатая, изведаешь много нового, — пообещал Кром, вспомнив брехню Кешки. — А мне крикливая без надобности, — добавил он, делая вид, что собирается уходить. Она схватила его за рукав, шепча испуганно:
— Если бросишь, то не получишь за меня ни гроша выкупа!
— Значит, не получу, не велика потеря. А тут и без выкупа все мечтают первыми тебя найти: солдатня в замке давно наслышана о твоих прелестях, — на всякий случай еще припугнул он, потом сказал: — Ладно, сиди тихо.
Кром проверил — заряжен ли самострел — просто по привычке; он всегда был заряжен. И осторожно скользнул сквозь заросли хвоща ближе к реке.
Вниз по течению Нестыни плыла лодка, в ней сидели шестеро, и еще один стоял посредине, шаря взглядом по прибрежным зарослям. «Уф, не кугуары…» — перевел дух Кром. Да кугуаров они бы и не услышали до самого приближения вплотную, а эти тихо переговаривались. Лодка подплыла ближе, и Кром уже мог различить лица: стоявшим был шериф Враньеш собственной персоной и глядел он почти в ту сторону, где находился проход в стене хвощей. Значит, ищут поблизости от замка. Догадались, дядька Бен подсказал? А шериф, значит, мечтает выслужиться и самолично поймать беглеца. Идиот, неужто он думает, что семерых стражников хватит, чтобы повязать кугуара? Должны быть еще лодки…
Мрак и тьма, еще шесть ударов сердца, и лодка поравняется с этим местом. Заметят!
Кром затаил дыхание и стал осторожно поднимать самострел: если только они изменят направление движения и направятся к берегу, первый дротик получит шериф. Кром всегда мечтал пришить эту сволочь, он не забыл резню на Утином болоте, когда Враньеш отдал приказ пленных не брать. А там были только старики и женщины. И дети… И плевать, что в замке поймут, в какой он стороне — можно уйти особым шагом, каким воин покрывает до пятидесяти миль за сутки. Правда, Гордую придется бросить…
Лодка стала поворачивать, шериф покачнулся и выругал кого-то. Ему ответили — мол, я тут при чем? — и в лодке загалдели наперебой. Она остановилась, пока шериф разбирался, беспорядочно размахивая руками, потом развернулась и стала удаляться вверх по течению. Видно было, как отчаянно налегают на весла гребцы.
Кром сплюнул трижды через правое плечо, прождал еще немного и, убедившись, что больше на реке никого нет, отправился назад. Повезло, мрак и тьма. Этим воякам, кстати, тоже. Еще на подходе он не почувствовал на полянке ожидаемого присутствия Гордой.
Она исчезла, мрак через промрак! Испарилась, тьма ее побери!
Машинально он оплевал Гамбар через плечо и осмотрел полянку — ни следа. Кром замер посредине, попутно обнаружив, что вместе с «трофейчиком» исчезла фляга, его куртка и тючок с припасами. Мрак и тьма! Пресветлые боги предусмотрительны не в меру. Он крутнулся из стороны в сторону, прощупывая окружающее пространство всеми шестью чувствами, и с огромным облегчением различил чуть слышный цок камешка, скатившегося с косогора. Вот мракова девка! И моментом воспользовалась и снарядиться не забыла.
Восхищенно крутя головой, Кромвел точнее определился с направлением и бесшумным шагом бросился в погоню.
Глава 12
Вчера был Хмурый лес, вонючая Нестынь и замок Гнилая Берлога с полудикими людьми, только и думающими о том, как бы отравить или прирезать друг друга. Вчера Андрей и представить себе не мог, что через сутки окажется на этой тихой зеленой улице, в светлом и немножко сонном Подмосковье. И сейчас еще не совсем верилось. Если бы поспорил вчера с ребятами по поводу завтрашнего местонахождения — его собственного, да и остальных членов группы, мог бы выиграть большие деньги, но с тем же успехом ему могло прийти в голову поспорить, допустим, что завтра Темный Лорд благополучно сдохнет сам, к примеру, отравившись герцогом Имранским.
Когда капитан Прошин доложил в Бюро о результатах последней акции, группу отозвали с Ф24 на сутки: примерно столько времени требовалось на подготовку специального флаера серии ICESHADOW, на котором можно было совершать перелеты, не опасаясь спутниковых радаров. По иронии судьбы эта серия производилась когда-то древним государством Англия, занимавшим в свое время немалую часть Галактики. Теперь таких машин остались единицы, и перед использованием каждая из них подвергалась тщательной проверке. В принципе до огневых точек можно было добраться и пешком, но это составило бы трое суток пути по пересеченной местности — это до ближайшей, до другой же на целые сутки больше. Естественно, имело смысл подождать флаер, оснащенный всевозможными антирадарными устройствами, в числе которых было специальное покрытие, делающее его практически невидимым. Таким образом СПАС-4 на целые сутки остался без дела, бойцы на это время, из соображений безопасности, были отозваны и получили таким образом совершенно неожиданный выходной.
Поэтому Андрей был здесь. Поэтому, а еще потому, что в этом доме, которого ворота сейчас медленно распахивались перед ним, должна была проживать Татьяна Епифанова.
Он не переставал искать ее: делал запросы в различные организации, ходил по адресам и повидал уже множество Татьян, причем не только Епифановых, но и, возможно, таковых в девичестве. Среди них были разные: успешные, богатые женщины с удачной карьерой и простые официантки, была водительница трамвая, была монтажница высотных сооружений, а в последний раз он познакомился со счастливой матерью двух очаровательных девчушек. Увольнительные Андрею выпадали, как и прежде, нечасто, и он использовал их, проверяя лично всю информацию, поступающую на его запросы.
Сообщение о данной Татьяне было анонимным. Ни одно из задействованных им агентств таких сведений не имело — обстоятельство подозрительное, тем не менее информация откуда-то взялась, и он должен был ее проверить.
Он ожидал, что при въезде на участок ему будет учинена проверка, хотя бы автоматическая — ведь о своем визите он заранее не оповещал, а психология обывателей проста: мало ли кто может гудеть перед твоими воротами, что ж, каждому за здорово живешь их распахивать? Но створки просто разъехались перед его машиной, словно его здесь ждали. Или хозяева были чересчур дружелюбны и не боялись никого за периметром.
Андрей медленно въехал на участок, большую часть которого занимал дикий сад. Впереди, утопая в зелени и в цветах, стоял бревенчатый двухэтажный дом, обнесенный застекленной верандой. Машина уже приближалась к дому, как вдруг слева из кустов выступила девушка и преградила путь автомобилю. Босая загорелая девчонка, в розовом платье с цветочками, едва доходящем ей до колен.
Это не могла быть Татьяна Епифанова, пусть и очередная, ошибочная — слишком уж она молода, лет пятнадцати, не больше. В ее поведении незаметно было любопытства или страха, что его, довольно чувствительного ко всякого рода эмоциональным проявлениям, немного насторожило: она просто молча стояла на дороге, загораживая ему подъезд к дому.
Естественно, Андрей затормозил и, чуть поколебавшись, вышел из машины.
— Здравствуйте, — сказал он как можно дружелюбнее и направился к ней. — Скажите, Татьяна Епифанова здесь живет?
Девушка не отвечала, лишь пристально изучала незваного гостя ясными зелеными глазами. Короткие пепельные волосы не прикрывали маленьких аккуратных ушей. В мочках поблескивали так любимые девчонками сережки-гвоздики.
Андрей остановился, повинуясь внезапному внутреннему сигналу: «Замри! Опасность!»
Почему? Откуда? Чем могла угрожать ему, бойцу СПАСа, эта неприветливая девчонка? Может быть, здесь и вправду ждали, но кого-то другого?
— Не бойся, — сказал он. — Меня зовут Андрей. Я приехал к Татьяне, просто забыл предупредить… Она здесь?
Девочка приподняла губу, обнажив в оскале ряд белоснежных зубов. Она по-прежнему молчала, но ему почему-то послышалось, что она издает тихое предостерегающее рычание.
Что-то, похожее на подсознательную память, заставило Андрея похолодеть и даже слегка отпрянуть. Он мысленно одернул себя. Чутье предупредило его об опасности, и поведение девочки действительно выглядело угрожающим. Но он видел перед собой хрупкое существо, щерящее зубы, — только и всего. Тем не менее Андрей оставался в растерянности, не зная, как с ней дальше разговаривать и имеет ли это вообще смысл, когда от дома донесся крик:
— Машенька, всё в порядке! Это ко мне! — Девочка повернула голову и поглядела через плечо на дом. Андрей тоже устремил туда взгляд, в это время девчонка словно пропала: конечно же, она просто скользнула обратно в кусты, но настолько плавно и быстро, почти неуловимо для глаза, не шелохнув и ветки, что создалось впечатление, будто она испарилась.
В другое время Андрея насторожили бы подобные способности в человеке и непременно навели бы на мысль о генной проверке, но сейчас он уже не думал о девчонке, глядя на женскую фигурку, стоявшую в дверях веранды. Похожую. Очень похожую. Можно было сказать и больше, но, разыскивая ее, он приобрел привычку не сразу доверять глазам.
Она спустилась с крыльца и сделала жест, словно собиралась взмахнуть приветственно рукой, но вместо этого прикрыла пальцами задрожавшие губы.
— Танька!.. — произнес Андрей, срываясь с места.
Она сделала несколько слабых шагов навстречу, потом он ее подхватил, обнял, и она замерла, прижавшись лицом к его плечу, уткнулась, и он кожей почувствовал струящиеся слезы.
Успокаивая, он гладил ее плечи, хотя и сам был на волосок от того, чтобы заплакать — от радости или от щемящей боли, от смешения столь разных чувств, способных уместиться в человеческом сердце.
Только пройдя, обнявшись, на веранду, оба они поверили в реальность происходящего. И всё же Таня не отпускала его рук, словно боялась, что он исчезнет.
— Где же ты был? Почему не приходил?.. Так долго?.. — спросила она и прервала сама себя: — Нет, не говори! Ты не мог, я знаю…
— Я тебя искал, — сказал Андрей. — Если бы ты знала, сколько я повидал Тань Епифановых.
Она подняла еще мокрое лицо и заломила бровь:
— Похожих?..
— Разных… Но встречались и похожие. Внешне. Тогда бывало особенно тяжело… — Он поморщился, вспомнив Фанни, которую даже не видел вживую, только на пленке.
— Почему ты пропала, почему не оставила никакой информации? — задал он в свою очередь вопрос, не дававший ему покоя все эти годы, занятые работой в «поиске», и параллельно — бесплодными поисками ее.
Она глубоко, судорожно вздохнула. Произнесла, отстраняясь:
— Погоди, я сейчас заварю чай.
Оторвалась от него и сразу же изменилась, вмиг отдалившись словно бы на сотню миль.
Андрей понимал, что ей надо немного успокоиться. Да и самому ему не мешало привести в порядок внутренний сумбур. А ведь он давно готовился к этой встрече… Да нет, наверное, просто боролся с чувствами каждый раз, замирая внутренне перед очередной возможностью, возрождавшей надежду ее увидеть. А со временем чувства становились всё более противоречивыми.
Сейчас, например, пока она отошла за чаем, он подумал о том, что у нее, вполне возможно, мог за это время появиться… муж. И мало ли кто еще живет в таком большом доме — та странная девочка, например: она бродила по саду и, очевидно, тоже жила здесь.
— Таня, ты одна, или… — он не решился задать прямой вопрос о ее семейном положении и закончил абстрактно и в какой-то мере по-солдатски бестактно: — В доме есть еще кто-нибудь?
— Нет, мы сейчас одни с Машкой, — как-то сдавленно проговорила она, ставя перед ним на стол чай, достала из буфета какое-то печенье и вазочку с вареньем. Всё это не глядя. Но наконец подняла глаза: — Я ее попозже к нам позову, ты не против?.. Она чай очень любит. Он ароматный, она давно прибежала бы, но стесняется…
«Стесняется» — это слово совсем не подходило к девочке, угрожающе ощерившейся на незнакомого человека. Из деликатности Андрей не стал пока расспрашивать о ней, полагая, что Таня сама расскажет то, что сочтет нужным. Его же гораздо больше интересовали события уже почти трехлетней давности — что призошло после того, как его забрали, а она бежала через окно с маленькой вырсью на руках?
Но она молчала. И тогда Андрей, собравшись внутренне, начал сам:
— Таня, расскажи, что тогда случилось? Я все эти годы с ума сходил: знал только, что после моего ареста ты вскоре уволилась и… бесследно пропала.
Она медлила с ответом, лицо ее сделалось болезненным. Кажется, осознав это, Татьяна пригубила чай, спрятавшись за чашкой.
— Это Ярмак? — мрачно спросил Андрей. — Он знал о Маське и заложил меня. А когда вырси у меня не нашли, он понял, что ее могла забрать только ты. Он тебя уволил, да?
— Андрей, милый… — сказала Таня и на мгновение умолкла, словно споткнувшись на этом слове. Поднесла пальцы ко лбу и сделала безнадежный взмах.
— Я была в отчаянии, — тихо и как-то монотонно начала она. — Игорь, конечно же, всё знал, но не стал про меня никуда докладывать. Вместо этого, как только поправился, вызвал к себе и объяснил всю безнадежность моего положения. А потом предложил… Предложил всё замять, так что ни одна живая душа не узнает…
Андрей всё понял. И опустил чашку на блюдце с такой силой, что едва не расколотил ее. Выплеснувшийся чай растекся по столу коричневой лужей.
Он и раньше подозревал, что Ярмак мог шантажировать Таню. И то, что она в результате могла сломаться. Но не желал рассматривать подобную возможность даже как вариант.
— Та-ак… — произнес он, не в силах глядеть ей в глаза и уперев взгляд в столешницу. — Значит, ты купила себе свободу. А Масю, конечно, в расход? — утвердительно спросил он.
Татьяна странно на него посмотрела. Помедлив, сказала:
— Моим главным условием было, что он и пальцем не тронет Масю. И, мало того — поможет ее увезти.
Андрей наконец-то поднял на нее глаза, полные больного непонимания.
— Куда увезти?.. — спросил он. — В другой мертвый город? — Андрей прекрасно помнил их последний разговор, когда они сошлись на том, что для вырси нет места в человеческом мире.
Татьяна отрицательно качнула головой, потерла пальцами переносицу:
— Бесполезно было просить Игоря выйти в город и подкинуть ее вырсям. Он бы просто ее убил, а я никак не могла бы это проверить. В Париже выхода не было. И я привезла Масю в Москву.
Андрей глядел на нее, сдвинув брови, в то время как изнутри его грызла какая-то огнедышащая тварь — грызла и жгла, жгла и грызла.
— Но и здесь у тебя с ней не могло быть выхода, — медленно проговорил он.
— У Игоря в Москве очень обширные подпольные связи, — продолжала она. — Я настояла, чтобы он устроил Маську на операцию. То есть это был цикл операций: ей раз и навсегда эпиллировали шерсть, потом удалили коготки, изменили форму ушек и много еще чего подправили. Я тебе говорила, что в Москве можно сделать всё, даже с вырсью, как выяснилось — за очень, очень большие деньги. И он это сделал, для меня… — Таня склонила голову, потом вскинула ее с коротким вздохом: — Маська действительно стала выглядеть, как обычный человеческий ребенок, — сказала она, подняв на него свои зеленые, почти как у вырси, глаза, источающие мрачный свет, в котором не намечалось надежды.
На Андрея медленной приливной волной накатило понимание.
Эта девочка, нет, всё-таки девушка в розовом платьице с цветочками, показавшая ему в оскале красивые, на вид вполне человеческие зубы…
Шериф поднял голову: на лице его отразилось ярое желание уже сейчас обозначить преступников, в глазах читалось: кугуарам нельзя доверять! Вот что хотел крикнуть шериф, но попятился, не отводя взгляда от двинувшихся на него ощетиненных псов. Мегасобаки словно почуяли, на кого он только что свалил вину за свою трусость.
Допятившись до дверей, Враньеш развернулся и сломя голову бросился вон из покоев, подальше от страшных тварей, жуткого герцога и от его ненавистной охраны. Страх в душе постепенно сменялся возмущением: предали другие, а отвечать будет он. Головой! И отрубать ее не придется, потому что… Он вспомнил, чем питается Лорд, и сглотнул набежавшую дурноту. Враньеш был солдатом, может, и не самым смелым, но в меру осторожным и опытным, иначе герцог не приблизил бы его к себе. Но здесь на сцену выступали такие силы, находящиеся настолько за рамками всякого понимания, что мозг вместо поиска решений начинал пульсировать в смертном ужасе.
Когда шериф оказался вне пределов чьей-либо досягаемости, его захлестнула черная обжигающая злоба. Дайте только срок! Ему надо во что бы то ни стало изловить беглого кугуара. И тогда он им всё припомнит. Погодите, придет время — он погрозил в потолок пудовым кулачищем. И этот тошнотворный страх припомнит тоже. Всё!
Глава 11
Ф24, местное название — Барда.
Берег реки Нестынь.
Кром проснулся по привычке рано, чувствуя себя не то чтобы полным сил, но значительно бодрее: сон снял усталость и часть напряжения, несмотря на то, что спать пришлось на голой земле. Пленница же и вовсе провалялась в подобии забытья чуть не до середины дня: он ее не будил, поскольку рассчитывал еще какое-то время отсидеться в этом укромном месте.Продрав глаза, она поначалу вела себя тихо, ползала до ручья и обратно, оглядывалась и помалкивала, приходя в чувство. А потом вдруг — вот уж чего Кром совсем не ожидал! — принялась командовать.
«Так, ожила», — подумал Кромвел, знавший для усмирения баб отличный способ, которым привык пользоваться везде, где бы их ни находил — а находились они не так уж часто, потому что от замка до ближайшего борделя было двое суток пути, а в немногочисленных деревнях баб прятали и стерегли почище золота.
— Я Акина сан Плей Келли Монтанская! Слышишь ты, варвар?! — Кром наблюдал, как гордо она встряхивает волосами, демонстрируя некоторое величие. — И я приказываю тебе немедленно доставить меня в Огрин [13]!
«Трофей необходимо срочно обкатать, а то хлопот не оберешься», — решил Кромвел.
Пусть юбок в окрестностях было мало, но он не пропускал ни одной, попавшейся на глаза (потому крестьяне их и прятали, зная об этой привычке кугуаров — хватать всё, что приглянулось и плохо лежит или бежит), имел в этом деле немалый опыт и не привык откладывать дело в долгий ящик. Он крепко прижал Гордую к варде, не оставляя ни грана пространства, ни малейшей возможности нанести удар в пах или в лицо — другие части тела (своего, естественно) его сейчас мало волновали. И неторопливо подготавливал позицию для решающего броска, заодно давая ей почувствовать свое превосходство. Он действовал, как опытный и уверенный в себе боец. Нажимая коленом, заставил ее развести бедра; подол куцего платьишка поддернулся вверх, и этого как раз хватило, чтобы мощным и даже безжалостным толчком войти в нее, преодолевая тугое сопротивление.
Гордая не издала ни звука, только вытянулась всем телом. Кромвел почувствовал, как напряглись сухожилия у нее на запястьях. Гордая оказалась довольно сильной. Кром некоторое время оставался неподвижен, давая ей осознать новую ситуацию, и прихватил за волосы под затылком. Потом чуть отстранился, совсем чуть-чуть, чтоб она учуяла каплю свободы и надежду вырваться. И она принялась вырываться, извиваясь всем телом, а освободившейся левой рукой тут же попыталась выдавить ему глаз.
Кром всем лицом зарылся в душистую груду ее волос, чувствуя смешанный запах варды и травы, растертой их возней, и не прекращал свое упрямое поступательное движение до тех пор, пока не совпал с ритмом ее брыканий. Это было хорошо, так хорошо, что и она наконец осознала это. И замерла. Стыд? Смущение? Растерянность? Кромвел тоже остановился, заглянул ей в лицо, в прозрачную глубину широко распахнутых глаз, потом чуть качнул бедрами — мол, ну что, давай, вырывайся — и она ответила…
Кром почувствовал ее часто-частые сокращения и перестал сдерживаться, вонзаясь всё более мощно.
И почти сразу стилет наслаждения ударил в подвздошье, пронзил позвоночник, рассылая по всему телу импульсы сладостной расслабленности. Тогда он коснулся губ Гордой и тут же отпрянул — рефлекс заставил уклониться от укуса. Но она не кусалась, лишь широко раскрытыми глазами смотрела на него в упор.
Гордая отвела голову, буквально отбросила к левому плечу, и Кром уловил, как вдруг изменилось ее настроение. Что-то она увидела там, и Кром даже знал что: совсем рядом, кажется, только руку протяни, прислонился к коряге его кинжал. Она решила, что сможет до него дотянуться. Кром почувствовал, как возбуждение опять разгорается, и опять ринулся в атаку. Теперь Гордая помогала ему сознательно, у нее была своя цель, и она направляла общее движение так, чтобы… Чтобы!..
Но наслаждение настигло ее раньше, и когда она поняла это, то в последнем отчаянном броске выбросила руку, но до оружия не дотянулась. Не хватило всего-то пол-ладони. Она застонала от сладости и отчаяния и покорно ответила на финальный поцелуй. Потом Кром поднялся с колен, а она так и осталась лежать с откинутой рукой, в которой уже не было стремления к цели; широко раскинутые ноги ослепительно белели.
Он оценил композицию, усмехнулся и поднял кинжал — на этот раз он положил его близковато. Даже слишком близко. Опять же прав старый Бенджам — одного глазомера мало, нужно поработать над контролем.
— Вон там ручей, иди сполоснись, — сказал он, унимая дыхание и видя, что Гордая и не собирается ни сменить свою полураздавленную позу, ни просто пошевелиться. И что-то дрогнуло в его закаленном сердце под воздействием только что пережитой дозы адреналина. — Слышь, чего говорю, — произнес он намного мягче. — Сполоснись-ка.
— Да?! — капризно откликнулась пленница, как будто только и ждала его голоса. Она резко приподнялась на локтях, отчего поза приобрела вызывающе-непристойный оттенок. — А вот моя няня говорила, что подмываться холодной водой девушкам вредно.
«Тьфу, мрак и тьма, где ж тебе горячей-то взять, кроме как в Нестыни? — растерявшись от собственной мягкости, подумал Кром. — Тоже мне, принцесса без горошины…»
— Ну как хочешь, — сплюнул он и уселся в сторонке, чувствуя приятную усталость в мышцах. Дотянулся до тюка со шмотками, достал кусок сухаря и стал с наслаждением его грызть.
— Как там, говоришь, тебя звать-то? Акишка?
— Акина сан Плей Келли!
— Келли?
— Акина сан…
— Забудь. Будешь Келли. Стану я язык ломать. Значит, ты, говоришь, настоящая прынцесска? Это хорошо… И подмываться не хочешь? — Кром цедил слова подчеркнуто безразлично и как бы в пространство. — Стало быть, будет мой сынок прынцем…
Гордая подскочила, словно ужаленная аспидом в белую попку, но вместо того, чтобы опрометью бежать к ручью, она кинулась на него с кулаками!
Кром перехватил со свистом рассекавшие воздух запястья, подержал пяток ударов сердца, внутренне поражаясь той силе, с которой она пыталась вырваться. А с виду такая хрупкая… Гордая принялась лягаться, как взбесившаяся кобылка, и когда она всё же умудрилась легонько чиркнуть его пяткой по боку — собственно, Кром не особо-то и уклонялся по все той же причине некоторой расслабухи — чуть оттолкнул ее от себя. Гордая попятилась, споткнулась о тюк с одеждой и плюхнулось на траву. Она низко опустила голову и так по-детски стала тереть глаза кулаками, что у Крома окончательно дрогнуло его знаменитое на всю Гнилую Берлогу самообладание. Одновременно ему пришло в голову, что можно уже и продолжить обкатку «трофейчика».
Кромвелу приглянулась ее смесь энергичной строптивости с детской непосредственностью. И ведь поди ж ты, произошедшее ничуть ее не подломило, хотя глаза искрились слезами.
— Что? — оскорбленно проговорила она. — Справился со слабой девушкой? Больше-то вы ни на что не способны, хваленые кугуары! Мрак и тьма, мрак и тьма, — скривив губы, передразнила она действительно любимое проклятие любого из солдат герцога, — а воевать можете только с женщинами.
То ли она была глупа как пробка, что осмеливалась говорить такое кугуару, то ли, внешне бодрясь, на самом деле внутри сломалась и искала смерти.
Кром и впрямь подумал, а не окунуть ли ее башкой в Нестынь — кугуары привыкли дарить смерть всем желающим, тем более так рьяно. Но в этот момент ему почудился какой-то звук со стороны реки. Он сделал быстрое движение к Гордой, зажал ей рот ладонью и мгновенно подхватил кинжал:
— Молчи!
Звук повторился. Похоже, на реке кто-то переговаривался.
Гордая чуть откинулась, отстранясь от руки.
— А если я сейчас закричу? — вредным шепотом осведомилась она, и Кром заметил, что слезы уже просохли. — Это ищут меня. Вот закричу, и что тогда?
— Тогда я брошу тебя тут и уйду, — спокойно ответил он. — Пусть подбирают.
— Да? — Гордая недоверчиво вытаращила глазищи.
— Это люди герцога, может быть, человек десять. С ними ты не скоро уйдешь с этого укромного места. Или понравилось? Тогда кричи. У них фантазия богатая, изведаешь много нового, — пообещал Кром, вспомнив брехню Кешки. — А мне крикливая без надобности, — добавил он, делая вид, что собирается уходить. Она схватила его за рукав, шепча испуганно:
— Если бросишь, то не получишь за меня ни гроша выкупа!
— Значит, не получу, не велика потеря. А тут и без выкупа все мечтают первыми тебя найти: солдатня в замке давно наслышана о твоих прелестях, — на всякий случай еще припугнул он, потом сказал: — Ладно, сиди тихо.
Кром проверил — заряжен ли самострел — просто по привычке; он всегда был заряжен. И осторожно скользнул сквозь заросли хвоща ближе к реке.
Вниз по течению Нестыни плыла лодка, в ней сидели шестеро, и еще один стоял посредине, шаря взглядом по прибрежным зарослям. «Уф, не кугуары…» — перевел дух Кром. Да кугуаров они бы и не услышали до самого приближения вплотную, а эти тихо переговаривались. Лодка подплыла ближе, и Кром уже мог различить лица: стоявшим был шериф Враньеш собственной персоной и глядел он почти в ту сторону, где находился проход в стене хвощей. Значит, ищут поблизости от замка. Догадались, дядька Бен подсказал? А шериф, значит, мечтает выслужиться и самолично поймать беглеца. Идиот, неужто он думает, что семерых стражников хватит, чтобы повязать кугуара? Должны быть еще лодки…
Мрак и тьма, еще шесть ударов сердца, и лодка поравняется с этим местом. Заметят!
Кром затаил дыхание и стал осторожно поднимать самострел: если только они изменят направление движения и направятся к берегу, первый дротик получит шериф. Кром всегда мечтал пришить эту сволочь, он не забыл резню на Утином болоте, когда Враньеш отдал приказ пленных не брать. А там были только старики и женщины. И дети… И плевать, что в замке поймут, в какой он стороне — можно уйти особым шагом, каким воин покрывает до пятидесяти миль за сутки. Правда, Гордую придется бросить…
Лодка стала поворачивать, шериф покачнулся и выругал кого-то. Ему ответили — мол, я тут при чем? — и в лодке загалдели наперебой. Она остановилась, пока шериф разбирался, беспорядочно размахивая руками, потом развернулась и стала удаляться вверх по течению. Видно было, как отчаянно налегают на весла гребцы.
Кром сплюнул трижды через правое плечо, прождал еще немного и, убедившись, что больше на реке никого нет, отправился назад. Повезло, мрак и тьма. Этим воякам, кстати, тоже. Еще на подходе он не почувствовал на полянке ожидаемого присутствия Гордой.
Она исчезла, мрак через промрак! Испарилась, тьма ее побери!
Машинально он оплевал Гамбар через плечо и осмотрел полянку — ни следа. Кром замер посредине, попутно обнаружив, что вместе с «трофейчиком» исчезла фляга, его куртка и тючок с припасами. Мрак и тьма! Пресветлые боги предусмотрительны не в меру. Он крутнулся из стороны в сторону, прощупывая окружающее пространство всеми шестью чувствами, и с огромным облегчением различил чуть слышный цок камешка, скатившегося с косогора. Вот мракова девка! И моментом воспользовалась и снарядиться не забыла.
Восхищенно крутя головой, Кромвел точнее определился с направлением и бесшумным шагом бросился в погоню.
Глава 12
Земля-А4, Новая Мать, согласно Универсальному реестру СПБ.
Пригород г.Москвы, дачный поселок Мамонтовка.
Деревья играли листвой, и по лобовому стеклу бежали пятнистые тени. Сверив номер дома, Андрей затормозил напротив высоких деревянных ворот, посигналил и стал ждать, пока они откроются.Вчера был Хмурый лес, вонючая Нестынь и замок Гнилая Берлога с полудикими людьми, только и думающими о том, как бы отравить или прирезать друг друга. Вчера Андрей и представить себе не мог, что через сутки окажется на этой тихой зеленой улице, в светлом и немножко сонном Подмосковье. И сейчас еще не совсем верилось. Если бы поспорил вчера с ребятами по поводу завтрашнего местонахождения — его собственного, да и остальных членов группы, мог бы выиграть большие деньги, но с тем же успехом ему могло прийти в голову поспорить, допустим, что завтра Темный Лорд благополучно сдохнет сам, к примеру, отравившись герцогом Имранским.
Когда капитан Прошин доложил в Бюро о результатах последней акции, группу отозвали с Ф24 на сутки: примерно столько времени требовалось на подготовку специального флаера серии ICESHADOW, на котором можно было совершать перелеты, не опасаясь спутниковых радаров. По иронии судьбы эта серия производилась когда-то древним государством Англия, занимавшим в свое время немалую часть Галактики. Теперь таких машин остались единицы, и перед использованием каждая из них подвергалась тщательной проверке. В принципе до огневых точек можно было добраться и пешком, но это составило бы трое суток пути по пересеченной местности — это до ближайшей, до другой же на целые сутки больше. Естественно, имело смысл подождать флаер, оснащенный всевозможными антирадарными устройствами, в числе которых было специальное покрытие, делающее его практически невидимым. Таким образом СПАС-4 на целые сутки остался без дела, бойцы на это время, из соображений безопасности, были отозваны и получили таким образом совершенно неожиданный выходной.
Поэтому Андрей был здесь. Поэтому, а еще потому, что в этом доме, которого ворота сейчас медленно распахивались перед ним, должна была проживать Татьяна Епифанова.
Он не переставал искать ее: делал запросы в различные организации, ходил по адресам и повидал уже множество Татьян, причем не только Епифановых, но и, возможно, таковых в девичестве. Среди них были разные: успешные, богатые женщины с удачной карьерой и простые официантки, была водительница трамвая, была монтажница высотных сооружений, а в последний раз он познакомился со счастливой матерью двух очаровательных девчушек. Увольнительные Андрею выпадали, как и прежде, нечасто, и он использовал их, проверяя лично всю информацию, поступающую на его запросы.
Сообщение о данной Татьяне было анонимным. Ни одно из задействованных им агентств таких сведений не имело — обстоятельство подозрительное, тем не менее информация откуда-то взялась, и он должен был ее проверить.
Он ожидал, что при въезде на участок ему будет учинена проверка, хотя бы автоматическая — ведь о своем визите он заранее не оповещал, а психология обывателей проста: мало ли кто может гудеть перед твоими воротами, что ж, каждому за здорово живешь их распахивать? Но створки просто разъехались перед его машиной, словно его здесь ждали. Или хозяева были чересчур дружелюбны и не боялись никого за периметром.
Андрей медленно въехал на участок, большую часть которого занимал дикий сад. Впереди, утопая в зелени и в цветах, стоял бревенчатый двухэтажный дом, обнесенный застекленной верандой. Машина уже приближалась к дому, как вдруг слева из кустов выступила девушка и преградила путь автомобилю. Босая загорелая девчонка, в розовом платье с цветочками, едва доходящем ей до колен.
Это не могла быть Татьяна Епифанова, пусть и очередная, ошибочная — слишком уж она молода, лет пятнадцати, не больше. В ее поведении незаметно было любопытства или страха, что его, довольно чувствительного ко всякого рода эмоциональным проявлениям, немного насторожило: она просто молча стояла на дороге, загораживая ему подъезд к дому.
Естественно, Андрей затормозил и, чуть поколебавшись, вышел из машины.
— Здравствуйте, — сказал он как можно дружелюбнее и направился к ней. — Скажите, Татьяна Епифанова здесь живет?
Девушка не отвечала, лишь пристально изучала незваного гостя ясными зелеными глазами. Короткие пепельные волосы не прикрывали маленьких аккуратных ушей. В мочках поблескивали так любимые девчонками сережки-гвоздики.
Андрей остановился, повинуясь внезапному внутреннему сигналу: «Замри! Опасность!»
Почему? Откуда? Чем могла угрожать ему, бойцу СПАСа, эта неприветливая девчонка? Может быть, здесь и вправду ждали, но кого-то другого?
— Не бойся, — сказал он. — Меня зовут Андрей. Я приехал к Татьяне, просто забыл предупредить… Она здесь?
Девочка приподняла губу, обнажив в оскале ряд белоснежных зубов. Она по-прежнему молчала, но ему почему-то послышалось, что она издает тихое предостерегающее рычание.
Что-то, похожее на подсознательную память, заставило Андрея похолодеть и даже слегка отпрянуть. Он мысленно одернул себя. Чутье предупредило его об опасности, и поведение девочки действительно выглядело угрожающим. Но он видел перед собой хрупкое существо, щерящее зубы, — только и всего. Тем не менее Андрей оставался в растерянности, не зная, как с ней дальше разговаривать и имеет ли это вообще смысл, когда от дома донесся крик:
— Машенька, всё в порядке! Это ко мне! — Девочка повернула голову и поглядела через плечо на дом. Андрей тоже устремил туда взгляд, в это время девчонка словно пропала: конечно же, она просто скользнула обратно в кусты, но настолько плавно и быстро, почти неуловимо для глаза, не шелохнув и ветки, что создалось впечатление, будто она испарилась.
В другое время Андрея насторожили бы подобные способности в человеке и непременно навели бы на мысль о генной проверке, но сейчас он уже не думал о девчонке, глядя на женскую фигурку, стоявшую в дверях веранды. Похожую. Очень похожую. Можно было сказать и больше, но, разыскивая ее, он приобрел привычку не сразу доверять глазам.
Она спустилась с крыльца и сделала жест, словно собиралась взмахнуть приветственно рукой, но вместо этого прикрыла пальцами задрожавшие губы.
— Танька!.. — произнес Андрей, срываясь с места.
Она сделала несколько слабых шагов навстречу, потом он ее подхватил, обнял, и она замерла, прижавшись лицом к его плечу, уткнулась, и он кожей почувствовал струящиеся слезы.
Успокаивая, он гладил ее плечи, хотя и сам был на волосок от того, чтобы заплакать — от радости или от щемящей боли, от смешения столь разных чувств, способных уместиться в человеческом сердце.
Только пройдя, обнявшись, на веранду, оба они поверили в реальность происходящего. И всё же Таня не отпускала его рук, словно боялась, что он исчезнет.
— Где же ты был? Почему не приходил?.. Так долго?.. — спросила она и прервала сама себя: — Нет, не говори! Ты не мог, я знаю…
— Я тебя искал, — сказал Андрей. — Если бы ты знала, сколько я повидал Тань Епифановых.
Она подняла еще мокрое лицо и заломила бровь:
— Похожих?..
— Разных… Но встречались и похожие. Внешне. Тогда бывало особенно тяжело… — Он поморщился, вспомнив Фанни, которую даже не видел вживую, только на пленке.
— Почему ты пропала, почему не оставила никакой информации? — задал он в свою очередь вопрос, не дававший ему покоя все эти годы, занятые работой в «поиске», и параллельно — бесплодными поисками ее.
Она глубоко, судорожно вздохнула. Произнесла, отстраняясь:
— Погоди, я сейчас заварю чай.
Оторвалась от него и сразу же изменилась, вмиг отдалившись словно бы на сотню миль.
Андрей понимал, что ей надо немного успокоиться. Да и самому ему не мешало привести в порядок внутренний сумбур. А ведь он давно готовился к этой встрече… Да нет, наверное, просто боролся с чувствами каждый раз, замирая внутренне перед очередной возможностью, возрождавшей надежду ее увидеть. А со временем чувства становились всё более противоречивыми.
Сейчас, например, пока она отошла за чаем, он подумал о том, что у нее, вполне возможно, мог за это время появиться… муж. И мало ли кто еще живет в таком большом доме — та странная девочка, например: она бродила по саду и, очевидно, тоже жила здесь.
— Таня, ты одна, или… — он не решился задать прямой вопрос о ее семейном положении и закончил абстрактно и в какой-то мере по-солдатски бестактно: — В доме есть еще кто-нибудь?
— Нет, мы сейчас одни с Машкой, — как-то сдавленно проговорила она, ставя перед ним на стол чай, достала из буфета какое-то печенье и вазочку с вареньем. Всё это не глядя. Но наконец подняла глаза: — Я ее попозже к нам позову, ты не против?.. Она чай очень любит. Он ароматный, она давно прибежала бы, но стесняется…
«Стесняется» — это слово совсем не подходило к девочке, угрожающе ощерившейся на незнакомого человека. Из деликатности Андрей не стал пока расспрашивать о ней, полагая, что Таня сама расскажет то, что сочтет нужным. Его же гораздо больше интересовали события уже почти трехлетней давности — что призошло после того, как его забрали, а она бежала через окно с маленькой вырсью на руках?
Но она молчала. И тогда Андрей, собравшись внутренне, начал сам:
— Таня, расскажи, что тогда случилось? Я все эти годы с ума сходил: знал только, что после моего ареста ты вскоре уволилась и… бесследно пропала.
Она медлила с ответом, лицо ее сделалось болезненным. Кажется, осознав это, Татьяна пригубила чай, спрятавшись за чашкой.
— Это Ярмак? — мрачно спросил Андрей. — Он знал о Маське и заложил меня. А когда вырси у меня не нашли, он понял, что ее могла забрать только ты. Он тебя уволил, да?
— Андрей, милый… — сказала Таня и на мгновение умолкла, словно споткнувшись на этом слове. Поднесла пальцы ко лбу и сделала безнадежный взмах.
— Я была в отчаянии, — тихо и как-то монотонно начала она. — Игорь, конечно же, всё знал, но не стал про меня никуда докладывать. Вместо этого, как только поправился, вызвал к себе и объяснил всю безнадежность моего положения. А потом предложил… Предложил всё замять, так что ни одна живая душа не узнает…
Андрей всё понял. И опустил чашку на блюдце с такой силой, что едва не расколотил ее. Выплеснувшийся чай растекся по столу коричневой лужей.
Он и раньше подозревал, что Ярмак мог шантажировать Таню. И то, что она в результате могла сломаться. Но не желал рассматривать подобную возможность даже как вариант.
— Та-ак… — произнес он, не в силах глядеть ей в глаза и уперев взгляд в столешницу. — Значит, ты купила себе свободу. А Масю, конечно, в расход? — утвердительно спросил он.
Татьяна странно на него посмотрела. Помедлив, сказала:
— Моим главным условием было, что он и пальцем не тронет Масю. И, мало того — поможет ее увезти.
Андрей наконец-то поднял на нее глаза, полные больного непонимания.
— Куда увезти?.. — спросил он. — В другой мертвый город? — Андрей прекрасно помнил их последний разговор, когда они сошлись на том, что для вырси нет места в человеческом мире.
Татьяна отрицательно качнула головой, потерла пальцами переносицу:
— Бесполезно было просить Игоря выйти в город и подкинуть ее вырсям. Он бы просто ее убил, а я никак не могла бы это проверить. В Париже выхода не было. И я привезла Масю в Москву.
Андрей глядел на нее, сдвинув брови, в то время как изнутри его грызла какая-то огнедышащая тварь — грызла и жгла, жгла и грызла.
— Но и здесь у тебя с ней не могло быть выхода, — медленно проговорил он.
— У Игоря в Москве очень обширные подпольные связи, — продолжала она. — Я настояла, чтобы он устроил Маську на операцию. То есть это был цикл операций: ей раз и навсегда эпиллировали шерсть, потом удалили коготки, изменили форму ушек и много еще чего подправили. Я тебе говорила, что в Москве можно сделать всё, даже с вырсью, как выяснилось — за очень, очень большие деньги. И он это сделал, для меня… — Таня склонила голову, потом вскинула ее с коротким вздохом: — Маська действительно стала выглядеть, как обычный человеческий ребенок, — сказала она, подняв на него свои зеленые, почти как у вырси, глаза, источающие мрачный свет, в котором не намечалось надежды.
На Андрея медленной приливной волной накатило понимание.
Эта девочка, нет, всё-таки девушка в розовом платьице с цветочками, показавшая ему в оскале красивые, на вид вполне человеческие зубы…