Страница:
Для иллюстрации последовательности событий, но не опираясь как на что–то твердое, сообщу: Калита царствовал на Руси в 1328–40 годах, и об этом времени у Бушкова написано: «О временах Ивана Калиты сохранилась любопытнейшая запись: «Сел на великое княжение Иван Данилович, и настал покой христианам на многие лета. И перестали татары воевать русскую землю.». Историки, конечно, знают, что «татарское иго действует», но «набегов» нет, и выкрутились: дескать, Иван Данилович очень уж дружил с татарами, и они ради него голодали, но не «набегали». Ждали, когда он сам привезет им чего–нибудь. Это же дурость. А вот если предки Ивана Даниловича ранее набегали на чудь белоглазую, а тут он сам поселился среди этой чуди и точно так же продает чудь на правах их нового князя, то и набегать–то ведь некому, слава тебе, господи!
А вот Дмитрий Донской (1363–89) только и делает, что с «татарами» воюет, у него ведь не одна Куликовская битва. Я думаю, потомков Калиты поперли из Руси местные «кучумы», и Донскому их пришлось вновь завоевывать. Вот как это выходило согласно Бушкову. Он, конечно, считает, что Донской — на «русской» стороне, а я считаю, что — на «татарской», вернее — на разбойной. Например, Вельяминов считается воеводой Москвы, которой, конечно, еще не было, тогда главой — пространства московского. А Донской его казнит за год до Куликовской битвы, и народ московский очень об этом сожалеет. Но, чтобы казнить надо Москву или ее местность «взять», а как же иначе–то? Так, может быть, Донской ее не окончательно взял в 1379 году, а просто «набежал»? Тем более что Сергий Радонежский «поначалу уговаривал князя Дмитрия уступить «татарам.» перед Кликовской битвой. Как будто «татарин Мамай» заранее предупредил «Дмитрия–москвича» о своем походе. Может, все же не «татарам уступить», а «уступить» московским аборигенам, не ходить к ним в гости, так как Москва была еще языческой и никакого Сергия Радонежского — православного священника у нее не должно было быть, как это и подтвердится в дальнейшем. И этот самый Радонежский был в составе казаков–разбойников Донского?
Это видно из следующего: «Логично будет предположить, что, прослышав о грозящей Руси и православию беде (Мамай — мое), на помощь ему (Донскому) придут другие князья? На подмогу к Дмитрию не пришел никто! Ни один независимый, владетельный князь!
Уникальнейший случай. Мог смалодушничать один, отвернуться другой, из–за каких–то своих соображений не участвовать третий, но чтобы все до одного князья отказались помогать в отражении нашествия «безбожных татар», … — такого на Руси не бывало ни до, ни после…»
Разумеется, если Донской — казак–разбойник, то есть «татарин» по исторической терминологии, то помогать ему завоевывать Московию никакой дурак из местных промосковских князей не придет. Поэтому именно так и написали в летописях, они же не знали тогда, что историки потом все перевернут с ног на голову. И донской атаман–завоеватель окажется защитником нашего Отечества. Недаром Костомаров потом «обозвал «Сказание о Мамаевом побоище» «множеством явных выдумок» и добавил в сердцах: «Эта повесть никак не может считаться достоверным источником.». Мало того, Бушков продолжает:.»«Повесть» приписывает Мамаю интересное заявление: «Я не хочу так поступать, как Батый, но когда приду на Русь и убью их князя, то какие города наилучшие достаточны будут для нас — тут и осядем, и Русью завладеем, тихо и беззаботно заживем».
Вообще говоря, «татарин» Мамай ведь и без этой битвы Куликовской владеет Русью, он ведь вроде бы пришел только подтвердить свою власть, притом нет же ни единого намека, что кто–нибудь ему перечит на Руси в этом. Поэтому ему и подтверждать–то ничего не требуется. Притом он наверняка знает, что никто Донскому не будет помогать из соседей. То есть, Мамаю «татарскому» в общем–то нечего делать на Руси, не говоря уже об «осядем и заживем». Он ведь согласно нашей истории на это и без похода имеет полное право. Хотя «татары» и предпочитали жить в своем городе Сарае. Поэтому цитата «из Мамая» в таком контексте звучит совершенно по–идиотски.
Но, стоит нам заменить Мамая на Донского в авторстве цитаты, как сразу же становится ясно, что донские казаки–разбойники со времен Калиты потеряли власть над Московией, Дмитрий ведет их завоевывать ее вновь, и обещает то, что обещает: «Тут и осядем, и завладеем, тихо и беззаботно заживем». Еще бы не зажить! Потенциальные рабы — как огурцы на огороде, никуда не надо ходить, вышел — сорвал. Совершенно «беззаботно».
Особенно мне нравится «овладеем», как будто они уж 200 лет нами не владеют. Ведь доподлинно, что все главари разбойников — евреины, грамотеи, книжники. Все религии, какие только есть — ленивые компиляции иудаизма с главной особенностью, что от человека ничего не зависит в отличие от иудаизма, в котором от человека зависит все. Вы разве не знаете, что за пределами литургии Яхве иудей в отношениях между людьми абсолютно свободен и подчиняется не Яхве, а суду? Притом у Донского дешевейшее зелье — водка была наготове. Именно поэтому, и «овладеем», и «беззаботно заживем».
Самое интересное, что как евреи, так и казаки–разбойники никогда не пахали и не сеяли, кроме как в нынешнем Израиле и на нынешнем Дону, Тереке и так далее. У них же даже Каин–земледелец — презренный человек, позднее — амхаарец. Поэтому выступать от имени «татар» со следующими словами «Мамай» не мог: «Пусть не пашет ни один из вас хлеба, будьте готовы на русские хлеба». И Дмитрий Донской, будучи «татарином», не мог так сказать, он ведь прекрасно знал, что никто из них, казаков–разбойников и без этого призыва не сеет и не пашет. Но вот если Мамай был московским аборигенским князем, то эти слова как раз по нему. В ожидании Дмитрия Донского он вполне мог обратить свой призыв к «чуди белоглазой», добавив: — «Уйдем подальше в леса и переживем невзгоду на лесных дарах, пусть Донской со своей братией поголодает». Так эти слова и остались в истории, а вставить их позднее можно было в любой рот. Впрочем, Дмитрий Донской мог тоже часть этих слов сказать, без упоминания про сев и вспашку, дескать придем и наедимся дарового русского (чудского) хлеба. Так его разбойникам сподручнее было воевать. Притом заметьте, согласно официальной истории Донской все время очень опасался своей затеи с этой Куликовской битвой (кстати, была в будущей Москве), он очень даже рассчитывал на проигрыш. И тому пример — его переодевание в простую «форму» казака–разбойника, без всяких там царских финтифлюшек: дескать, попаду в плен, сойду за рядового, подневольно направленного воевать.
И еще одна очень интересная деталь. Вот как нам об этом сообщает Бушков: «Дмитрий, отправляясь на битву, заранее позаботился о «пропагандистском обеспечении». Он берет с собой десятерых купцов–сурожан (сурожанами звали тех, кто постоянно торговал с городом Сурожем в Крыму, имея там, говоря современным языком, «торговые представительства»). Все десять купцов перечислены поименно: Василий Капица, Сидор Алферьев, Константин Петунов, Кузьма Ковря, Семен Антонов, Михаил Саларев, Тимофей Весяков, Дмитрий Черный, Дементий Саларев, Иван Шиха. Особо уточняется: князь взял их для того, чтобы они «рассказали в дальних странах, как люди знатные». Рассказали о грядущей битве с Мамаем».
Ничего лучшего Бушков не нашел для этой цитаты, как сравнить ее с «1 сентября 1939 года, когда «коварные поляки» напали на радиостанцию в немецком городе Глейвице», то есть с пропагандой Геббельса. Между тем, при желании тут можно найти несколько интересных моментов. Во–первых, ни одна история не сохранит полный перечень никчемных «купцов», я думаю, для того, чтобы мы поняли, что все они «русские». Во–вторых, все так называемые «русские» имена ни что иное, как имена еврейские. В третьих, это как же Дмитрий, будучи «русским» и практически в осаде, «пригласил купцов», находящихся не только «за линией фронта», но и вообще на краю земли, в глубочайшем тылу своего противника? А вот, если Донской — казак–разбойник, то эти пресловутые «купцы» находятся в тылу его войска и как раз и являются его потенциальными покупателями рабов. И этой своей «геббельсовой пропагандой» он только рекламировал свой будущий товар и себя — его владельца. Попросту, хвастается будущим своим владением.
Дальше в лес — больше дров, как говорится. Иеромонах Даниил служит в Орде. Он почему–то ссорится с Дмитрием Донским, как будто тот действительно казак–разбойник («татарин»), а не русский князь. Ибо русскому князю никак не достать ордынского иеромонаха в Орде для «ссоры». Затем Даниил покидает Орду и обосновывается в Московии, и начинает призывать русских князей объединиться против Орды. Будто это Сергий Радонежский, а не ордынский иеромонах. Далее Бушков выражает надежду следующего содержания: «Логично будет предположить, что Даниил, известный своей несгибаемой антиордынской позицией, окажется при Дмитрии Донском, когда тот двинется на Мамая. Однако происходит фантастический вираж, которому историки до сих пор не могут подыскать вразумительных объяснений, — потому что увязли в плену классической версии. Когда полки приходят на Куликово поле, Даниил вдруг обнаруживается в стане… великого литовского князя Ольгерда, союзника Мамая, идущего на подмогу «татарам»! (Ольгерд немного опоздал и, узнав о поражении Мамая, благоразумно отступил). Так кто же был Ордой? Если признать, что Дмитрий Донской, поведение Даниила как раз логично и вполне объяснимо…» Только Бушков на этом и останавливается, не объяснив нам, как и чем именно это «вполне объясняется»? «Объяснимо», и точка, а дальше — совсем о другом, к чему я и перейду вскоре.
Между тем Дмитрий Донской, будучи русским князем, как я уже написал, не мог ссориться с ордынским иеромонахом: для него это очень далеко ходить в Орду и ссориться там с «чужим» иеромонахом. Так что придется признать, что Донской — атаман казаков–разбойников, «ордынец», «татарин» и так далее по порядку представитель московских врагов. А Мамай — совсем русский, москвитянин, который настоящим москвитянином для историков так и не стал, остался чудью белоглазой. Хотя и чудью волею историков он перестал быть. И ему на помощь идет Ольгерд, так как он тоже чудь. Об этом даже сегодня никто не будет спорить. Наверное, для иеромонаха Даниила Ольгерд оказался ближе, так что он не попал к Мамаю. Но это же — одно и то же? Вы согласны? Поэтому к моей версии не надо ставить «глубокомысленное многоточие», «догадайся, мол, сама», «вполне объяснимо»!
А еще дальше в лес, у Бушкова еще больше «дров»: «Между прочим, в воинстве Дмитрия, оказывается, есть и… разбойники. Основание? Цитирую «Повесть»: «…некий муж, именем Фома Кацибей, разбойник, поставлен был в охранение великим князем на реке…». Князья, значит, с Дмитрием не пошли, а вот разбойники пошли. Интересно. А вот Мамая, кстати, сопровождают не «разбойники», а князья и бояре…»
Сказав все это, Бушков вновь остановился, опять заставил нас отгадывать неотгадываемую загадку. Наподобие: «зеленое, длинное, висит в гостиной и пищит» (селедка). Которая зеленая потому, что покрасили, висит потому, что повесили, а пищит, чтоб труднее отгадать. Но это же явное: Дмитрий нападает на будущие московские земли в качестве казака–разбойника, а Мамай — русский князь, обороняется, притом великий князь, так как с ним идут не только бояре, но и простые князья. Кацибей же, я думаю, стал впоследствии знаменитым Кочубеем, «принадлежавший к богатой семье, владеющей огромными земельными наделами с крепостными крестьянами на Левобережной Украине».
И уж в самой тайге — сплошь «дрова»: «И, наконец, вот что говорится о Мамае: «Безбожный же царь Мамай, увидев свою погибель, стал призывать богов своих…» Знаете, каких? Ну, Магомета, конечно. Однако Магомет на самом последнем месте… «…богов своих: Перуна и Салавата, и Раклия, и Хорса, и великого своего пособника Магомета». Вот так. Отчего–то Мамай призывает старых богов, и Перун с Хорстом — уж точно славянские… Кто такой Салават, мне попросту неизвестно — но уж никак не мусульманский святой… А Раклий, по некоторым сведениям, — другое имя Самаргла, а Самаргл опять–таки языческий бог Древней Руси».
Прежде, чем цитировать дальше Бушкова, должен заявить, что никаких православных богов у голубоглазой чуди в те времена и не должно было быть. Им хорошо было и с Перуном. Это именно Дмитрий Донской припер им Христа за пазухой, так как Иван Калита не успел, помер, а дружину его выперли. И только Дмитрию, впервые узаконившему передачу царства сыновьям, а не названным разбойным «младшим братьям», как это водилось и водится до сих пор в разбойных шайках, удалось через своих наследников как следует, с помощью водки приучить голубоглазую чудь к восточному христианству–несторианству.
Бушков же, сообщив нам последнюю свою мысль, которую я только что процитировал, подводит итог всему им ранее сказанному. И у него вывод совсем не тот, что я должен был от него ожидать. Вот как у него это вышло: «Так кто же с кем воевал на Куликовом поле? Почему и за что? …на Куликовом поле столкнулись две династии — старая и новая. Быть может, существовали некие неизвестные нам династические связи, давшие в свое время «ордынцам», то есть, жителям Южной Руси, повод претендовать на власть над всей Русью. На Куликовом поле сошлись единокровные враги. «Спор славян между собою» шел из–за московского престола — и только. А это коренным образом меняет дело…»
Другими словами, у Бушкова Русь была примерно таким же государством как сегодня. От Черного до Белого моря и Балтики. Урал и Зауралье я не считаю, так как завоевано оно, вернее, «покорено» и присоединено» почти на наших глазах. Хазары если и были когда, то — испарились. А христианство свое мы получили как когда–то хазары, путем опроса послов от мусульман, иудеев и христиан, только это уже было при Владимире Красном солнышке, который выбрал христианство исключительно на почве любви к водке. Хазары, кстати, разрываясь между противоречивыми пристрастиями, так и не смогли толком остановиться ни на одной из трех религий, исповедовали их все разом: пьяницы — христианство, трезвенники — мусульманство, а евреи, не пьющие, а только причащающиеся, — иудаизм. Потому и испарились.
Находясь на таких просторах, на каковых, причем гораздо меньших, Западная Европа наплодила десятки государств, мы лет пятьсот дрались все со всеми. Потом как–то так случилось, что на юге у нас остались одни военные (Орда), а на севере — одни гражданские (Русь). Естественно, военные победили гражданских под водительством Дмитрия Донского. Вот и вся история.
Хотя, нет, не вся. Мамай, будучи «гражданским», проиграл и куда–то делся. Вместо его как черт из табакерки вынырнул Тохтамыш, наверное, тоже «гражданский», так как от «военной» Орды у нас есть уже представитель — сам Дмитрий Донской. Этот «гражданский» сжег Москву, а «военный» куда–то убежал от него «собирать войско». «Гражданский» же Тохтамыш, сжегши Москву, не знал, что же ему дальше делать? Поэтому пошел, как говорится, куда глаза глядят, а глаза у него почему–то глядели именно туда, откуда ранее пришел Дмитрий, на юг. Наверное, решил из «гражданского» переквалифицироваться в «военного». Дмитрий же, набрав по лесам рать и увидев, что от Москвы остались одни головешки, пошел не Тохтамыша догонять, а — немного в сторону, «брать» Рязань. Наверное, хотел там подождать, пока Москва заново отстроится. А Тохтамыш, черт с ним, пусть сперва там, на юге воевать научится. Поэтому у Бушкова возникла идея, уточняющая традиционную историю, что Тохтамыш — москвич, организовал заговор против Донского, а потом спрятался от него в Рязани. И именно там Донской его покарал, не дал ему стать на юге военным.
Но, так как оказывается, что и Дмитрий Донской, и Тохтамыш, спустя три года, оба разом, независимо друг от друга, и еще раз разбили воскресшего Мамая, то Бушков сделал вывод, что Донской и Тохтамыш — одно и то же лицо. Поэтому я как бы зря вообще пишу о Тохтамыше. Вот такие–то дела.
Хотя, я и думаю, что, взяв власть над будущей Москвой, которой тогда вообще еще не было, Дмитрий был бы удивительным ослом, если бы не завоевал Рязани. Ведь Рязань как раз на полпути в Орду, из которой Дмитрий прибыл, и ему бы не было никакого резона без взятия Рязани заботиться об изменении порядка наследования, с бандитского на династический.
Что касается Тохатмыша, то это просто местный московский партизан, мстящий Донскому за порабощение своей родины: стоило Донскому куда–то отлучиться по своим делам в новом своем государстве (ту же Рязань покорять), как Москва тут же и была сожжена Тохтамышем. И именно потому, что владеть ею Тохтамыш уже не мог из–за нехватки сил и боязни Дмитрия, хорошо вооруженного. Сжег и испарился в лесные дебри.
Осталось рассказать, почему же пик и начало «набегов крымских татар» приходится на 1506 год. Именно тогда, когда Россия под властью Московии стала самой большой державой Европы. Согласно традиционной истории Дмитрий Донской, провозгласив наследование престола от отца к сыну, то есть к собственному его сыну, столкнулся с широчайшей оппозицией. Историки не говорят, что оппозиция ему была именно из–за этого способа наследования, но пишут, что Донской чрезвычайно жестоко подавлял ее, казня своих князей через одного, почище будущего Ивана Грозного. Притом именно он выдумал страшнейшие, мучительнейшие виды казни, притом прилюдные, показательные. И даже это говорит за то, что он был казак–разбойник, так как у меня в других работах показано, что изощренные способы пыток выдуманы как раз казаками–разбойниками. Я это доказал в других своих работах, исследуя русские слова, произошедшие от еврейско–хазарских корней.
Дело в том, что до Донского чудские рабы в Кафе никому не известно, как появлялись там. Донской раззвонил через упомянутых купцов, что он отныне владеет этим источником. Но, так как никакой письменности еще не успело завестись в Московии, то до Ивана III, правнука Донского, никто в Европе вообще не знал об этом царстве–государстве. Недаром вся наша более ранняя история московская компилируется из истории Киевской Руси, каковая потому простирается аж до Костромы и Зауралья, что именно оттуда шла лиственница в Венецию, к «грекам». О Московии, этом неиссякаемом источнике чудских рабов, узнали лишь с Ивана III, умершего в 1505 году. И именно он заставил узнать о себе, выкупив кусок земли в Константинополе (Новый Афон), женившись на римской невесте, выдававшейся за византийскую и привезенную ему через Западную Европу и Балтику. Как будто ее нельзя было привезти по Днепру. Он же «заразил» Московию «жидовской ересью» и платил дань Ватикану, но об этом у меня — в других работах. То есть, весь мир узнал, что рабы идут из этой самой Московии. И именно перед смертью Ивана III — начале правления Василия Ивановича (1505–34).
Надо было что–то делать с этой «историей». Конечно, не в те самые времена начала 16 века, а много позднее, уже при Романовых, ставших «настоящими джентльменами». Как раз во времена Петра I и Карамзина. Вот тогда–то и была «найдена» Петром Радзивилловская летопись Нестора в Кенигсберге, и «пошла писать губерния». «Позвали варягов володеть нами» совсем с другой стороны, чем они пришли к нам в действительности и без всякого призыва, начиная с Евпатия Коловрата, Ивана Калиты и Дмитрия Донского. Выдали их всех за природных москвичей, а исконних прамосквичей — за татар. Но этого было мало.
Во–первых, я имею в виду невесту Ивана III. Сам факт привоза ее кружным путем показывает, что у Дмитрия и его наследников шибко испортились отношения со своей бывшей родней, казаками–разбойниками, оставшимися на Дону и Днепре, включая Кочубея. И другой причины я не вижу, как изменение правил наследования московского престола. Если уж Донской взял власть над будущей Московией от имени казаков–разбойников, то и передавать ее он должен был не своему сыну, а своему «названному младшему брату» в казаках. То есть, владыка должен был избираться из его наследников не по родству, а по профессии. Но, какой же дурак, попробовав царствовать по–настоящему, на это согласится? У нас даже генеральные секретари и нынешние президенты этого делать не хотят. Именно поэтому в течение последующих 300 лет именно с Дона казаки–разбойники пытались восстановить «справедливость» (Болотников, Пугачев, Разин). Другими словами, вместе с Донским не все казаки до единого пришли с ним на Русь, «володеть» ею. Это были уже не времена Ильи Муромца, единовластно представлявшего Дон, к которому все остальные казаки–разбойники приходили и униженно просились в «казаченки». Как к мужу приходят мужики о чем–нибудь просить, заранее называя себя уничижительно–пренебрежительно. То есть, Донской — это лишь часть разбойного казачества.
Во–вторых, исходя из изложенного, надо было как–то «узаконить» оставшихся на Дону казаков, переставших якобы быть разбойниками. Именно поэтому Карамзин мимоходом, явно не желая распространяться на эту тему, указывает, что «рязанские казаки» появились на свет только в 1444 году, а днепровские — и того позже, в 1517–м. Заметьте, в самый разгар работорговли «крымских татар» нашими людьми. В самый пик «объединения Руси под эгидой Москвы». И спрашивается, совершенно без толку, как могли крымские татары сквозь это густое прирожденное, дружелюбное нам, воинство, как расческа сквозь волосы, проникать на «святую» Русь и выводить оттуда пешим порядком на полторы тысячи верст по 100 тысяч рабов разом? Вопрос, совершенно «неуместный» для наших историков.
В третьих, желая хоть немного оградить наших царей от справедливого обвинения в работорговле собственным народом, историки наши пишут, что не только сквозь казаков, но и сквозь Московию «проникали» крымские татары аж до самой Литвы и Польши. И большую часть своих пленников брали именно там, так как наш народ не очень «нравился» покупателям. Очень уж был строптивый и при первом же удобном случае старался убежать (Карамзин).
В результате история Хазарского каганата и составной ее части, казачества, была «утеряна», места их древнего обитания были частично сровнены с землей, а старинные города перенесены на новые места (Рязань, Астрахань). Мало того, все, что можно было затопить, затопили «водохранилищами» от дотошных археологов (Саркел, Самара и многие другие — подробности в других моих работах).
Вместе с этим исчезли и хоть какие–то сведения о первом этапе работорговли голубоглазой чудью. Второй же этап, который скрыть уже было невозможно, — сперли на крымских татар, которые этим сегодня очень гордятся. Совершенно незаслуженно. Поэтому я хочу кое–что добавить.
Дело в том, что в Крыму под именем «крымских татар» ныне понимают как бы одну нацию, хотя их фактически — две: собственно степные татары и татары–караимы, «отатаренные» матримониально евреи из Кафы (Феодосии). Степные татары никакого отношения к работорговле не имели, да они вряд ли и вообще выходили когда–либо через Перекоп. А вот приморские татары–караимы жили не только в Феодосии, но по всем другим древнейшим городам–портам. И они–то никакие не татары вовсе, а невообразимый сплав народов всего Средиземноморья, основа которого — еврейская кровь. При этом феодосийская, восточная ветвь, собственно караимы — это хазары. Вот они и занимались многие века работорговлей, а все стальные — просто торговлей, и они в основном «греки», то есть из Моисеева колена. Рабов же караимам поставляли казаки–разбойники. И не только из Московии, а с Днепра, и даже с Волги, хотя Московия к началу 16 века стала благодаря Дону просто кладезем чуди голубоглазой, так как эта чудь «не знала оружия» как такового — приходи и бери.
Иван III и Хазарский каганат
Российские историки очень хотят, чтобы Хазарский каганат прекратил свое существование в 10 веке, иначе им некуда затолкать в хронологическую шкалу пресловутое татаро–монгольское иго, без которого даже советской и постсоветской историографии, как говорится, — зарез. Нельзя же в самом деле в одном и том же месте, в одно и то же время иметь две сверхдержавы относительно древнего мира, от которых столько настрадалась «святая» Русь. Ей же, вернее ее князьям, между хазарами и татарами надо было еще принять христианство из Византии и как следует помеждуусобничать, чтобы было основание для совершенно легкой победы над ними татар.
Западные историки, например Кёстлер, доказывают, что хазары существовали еще и в 13 веке и развивают мысль, что потом они, видоизменившись в венгров, отправились в Будапешт и далее — в Польшу. Российские же комментаторы этого взгляда с такой пеной у рта не согласны с Кёстлером, что сделали комментарий к его книге толще самой этой книги (подробнее — в других работах). Ведь и правда, не переписывать же в очередной раз из–за какого–то Кёстлера свою такую «стройную» историю, целиком и полностью основанную на татаро–монголах, если не считать «призвание Рюрика».
Я же хочу сейчас доказать, что хазары были живы–здоровы не только в 13 веке, но и в 15, при Иване III, о котором я упоминал немного выше, а более подробно — в книге «Загадочная русская душа на фоне мировой еврейской истории». Это было, заметьте, перед самыми Романовыми. Поводом для этого послужила упомянутая работа Бушкова, «самого издаваемого российского автора», и в частности, известное историческое «стояние на реке Угре русских и татар».
А вот Дмитрий Донской (1363–89) только и делает, что с «татарами» воюет, у него ведь не одна Куликовская битва. Я думаю, потомков Калиты поперли из Руси местные «кучумы», и Донскому их пришлось вновь завоевывать. Вот как это выходило согласно Бушкову. Он, конечно, считает, что Донской — на «русской» стороне, а я считаю, что — на «татарской», вернее — на разбойной. Например, Вельяминов считается воеводой Москвы, которой, конечно, еще не было, тогда главой — пространства московского. А Донской его казнит за год до Куликовской битвы, и народ московский очень об этом сожалеет. Но, чтобы казнить надо Москву или ее местность «взять», а как же иначе–то? Так, может быть, Донской ее не окончательно взял в 1379 году, а просто «набежал»? Тем более что Сергий Радонежский «поначалу уговаривал князя Дмитрия уступить «татарам.» перед Кликовской битвой. Как будто «татарин Мамай» заранее предупредил «Дмитрия–москвича» о своем походе. Может, все же не «татарам уступить», а «уступить» московским аборигенам, не ходить к ним в гости, так как Москва была еще языческой и никакого Сергия Радонежского — православного священника у нее не должно было быть, как это и подтвердится в дальнейшем. И этот самый Радонежский был в составе казаков–разбойников Донского?
Это видно из следующего: «Логично будет предположить, что, прослышав о грозящей Руси и православию беде (Мамай — мое), на помощь ему (Донскому) придут другие князья? На подмогу к Дмитрию не пришел никто! Ни один независимый, владетельный князь!
Уникальнейший случай. Мог смалодушничать один, отвернуться другой, из–за каких–то своих соображений не участвовать третий, но чтобы все до одного князья отказались помогать в отражении нашествия «безбожных татар», … — такого на Руси не бывало ни до, ни после…»
Разумеется, если Донской — казак–разбойник, то есть «татарин» по исторической терминологии, то помогать ему завоевывать Московию никакой дурак из местных промосковских князей не придет. Поэтому именно так и написали в летописях, они же не знали тогда, что историки потом все перевернут с ног на голову. И донской атаман–завоеватель окажется защитником нашего Отечества. Недаром Костомаров потом «обозвал «Сказание о Мамаевом побоище» «множеством явных выдумок» и добавил в сердцах: «Эта повесть никак не может считаться достоверным источником.». Мало того, Бушков продолжает:.»«Повесть» приписывает Мамаю интересное заявление: «Я не хочу так поступать, как Батый, но когда приду на Русь и убью их князя, то какие города наилучшие достаточны будут для нас — тут и осядем, и Русью завладеем, тихо и беззаботно заживем».
Вообще говоря, «татарин» Мамай ведь и без этой битвы Куликовской владеет Русью, он ведь вроде бы пришел только подтвердить свою власть, притом нет же ни единого намека, что кто–нибудь ему перечит на Руси в этом. Поэтому ему и подтверждать–то ничего не требуется. Притом он наверняка знает, что никто Донскому не будет помогать из соседей. То есть, Мамаю «татарскому» в общем–то нечего делать на Руси, не говоря уже об «осядем и заживем». Он ведь согласно нашей истории на это и без похода имеет полное право. Хотя «татары» и предпочитали жить в своем городе Сарае. Поэтому цитата «из Мамая» в таком контексте звучит совершенно по–идиотски.
Но, стоит нам заменить Мамая на Донского в авторстве цитаты, как сразу же становится ясно, что донские казаки–разбойники со времен Калиты потеряли власть над Московией, Дмитрий ведет их завоевывать ее вновь, и обещает то, что обещает: «Тут и осядем, и завладеем, тихо и беззаботно заживем». Еще бы не зажить! Потенциальные рабы — как огурцы на огороде, никуда не надо ходить, вышел — сорвал. Совершенно «беззаботно».
Особенно мне нравится «овладеем», как будто они уж 200 лет нами не владеют. Ведь доподлинно, что все главари разбойников — евреины, грамотеи, книжники. Все религии, какие только есть — ленивые компиляции иудаизма с главной особенностью, что от человека ничего не зависит в отличие от иудаизма, в котором от человека зависит все. Вы разве не знаете, что за пределами литургии Яхве иудей в отношениях между людьми абсолютно свободен и подчиняется не Яхве, а суду? Притом у Донского дешевейшее зелье — водка была наготове. Именно поэтому, и «овладеем», и «беззаботно заживем».
Самое интересное, что как евреи, так и казаки–разбойники никогда не пахали и не сеяли, кроме как в нынешнем Израиле и на нынешнем Дону, Тереке и так далее. У них же даже Каин–земледелец — презренный человек, позднее — амхаарец. Поэтому выступать от имени «татар» со следующими словами «Мамай» не мог: «Пусть не пашет ни один из вас хлеба, будьте готовы на русские хлеба». И Дмитрий Донской, будучи «татарином», не мог так сказать, он ведь прекрасно знал, что никто из них, казаков–разбойников и без этого призыва не сеет и не пашет. Но вот если Мамай был московским аборигенским князем, то эти слова как раз по нему. В ожидании Дмитрия Донского он вполне мог обратить свой призыв к «чуди белоглазой», добавив: — «Уйдем подальше в леса и переживем невзгоду на лесных дарах, пусть Донской со своей братией поголодает». Так эти слова и остались в истории, а вставить их позднее можно было в любой рот. Впрочем, Дмитрий Донской мог тоже часть этих слов сказать, без упоминания про сев и вспашку, дескать придем и наедимся дарового русского (чудского) хлеба. Так его разбойникам сподручнее было воевать. Притом заметьте, согласно официальной истории Донской все время очень опасался своей затеи с этой Куликовской битвой (кстати, была в будущей Москве), он очень даже рассчитывал на проигрыш. И тому пример — его переодевание в простую «форму» казака–разбойника, без всяких там царских финтифлюшек: дескать, попаду в плен, сойду за рядового, подневольно направленного воевать.
И еще одна очень интересная деталь. Вот как нам об этом сообщает Бушков: «Дмитрий, отправляясь на битву, заранее позаботился о «пропагандистском обеспечении». Он берет с собой десятерых купцов–сурожан (сурожанами звали тех, кто постоянно торговал с городом Сурожем в Крыму, имея там, говоря современным языком, «торговые представительства»). Все десять купцов перечислены поименно: Василий Капица, Сидор Алферьев, Константин Петунов, Кузьма Ковря, Семен Антонов, Михаил Саларев, Тимофей Весяков, Дмитрий Черный, Дементий Саларев, Иван Шиха. Особо уточняется: князь взял их для того, чтобы они «рассказали в дальних странах, как люди знатные». Рассказали о грядущей битве с Мамаем».
Ничего лучшего Бушков не нашел для этой цитаты, как сравнить ее с «1 сентября 1939 года, когда «коварные поляки» напали на радиостанцию в немецком городе Глейвице», то есть с пропагандой Геббельса. Между тем, при желании тут можно найти несколько интересных моментов. Во–первых, ни одна история не сохранит полный перечень никчемных «купцов», я думаю, для того, чтобы мы поняли, что все они «русские». Во–вторых, все так называемые «русские» имена ни что иное, как имена еврейские. В третьих, это как же Дмитрий, будучи «русским» и практически в осаде, «пригласил купцов», находящихся не только «за линией фронта», но и вообще на краю земли, в глубочайшем тылу своего противника? А вот, если Донской — казак–разбойник, то эти пресловутые «купцы» находятся в тылу его войска и как раз и являются его потенциальными покупателями рабов. И этой своей «геббельсовой пропагандой» он только рекламировал свой будущий товар и себя — его владельца. Попросту, хвастается будущим своим владением.
Дальше в лес — больше дров, как говорится. Иеромонах Даниил служит в Орде. Он почему–то ссорится с Дмитрием Донским, как будто тот действительно казак–разбойник («татарин»), а не русский князь. Ибо русскому князю никак не достать ордынского иеромонаха в Орде для «ссоры». Затем Даниил покидает Орду и обосновывается в Московии, и начинает призывать русских князей объединиться против Орды. Будто это Сергий Радонежский, а не ордынский иеромонах. Далее Бушков выражает надежду следующего содержания: «Логично будет предположить, что Даниил, известный своей несгибаемой антиордынской позицией, окажется при Дмитрии Донском, когда тот двинется на Мамая. Однако происходит фантастический вираж, которому историки до сих пор не могут подыскать вразумительных объяснений, — потому что увязли в плену классической версии. Когда полки приходят на Куликово поле, Даниил вдруг обнаруживается в стане… великого литовского князя Ольгерда, союзника Мамая, идущего на подмогу «татарам»! (Ольгерд немного опоздал и, узнав о поражении Мамая, благоразумно отступил). Так кто же был Ордой? Если признать, что Дмитрий Донской, поведение Даниила как раз логично и вполне объяснимо…» Только Бушков на этом и останавливается, не объяснив нам, как и чем именно это «вполне объясняется»? «Объяснимо», и точка, а дальше — совсем о другом, к чему я и перейду вскоре.
Между тем Дмитрий Донской, будучи русским князем, как я уже написал, не мог ссориться с ордынским иеромонахом: для него это очень далеко ходить в Орду и ссориться там с «чужим» иеромонахом. Так что придется признать, что Донской — атаман казаков–разбойников, «ордынец», «татарин» и так далее по порядку представитель московских врагов. А Мамай — совсем русский, москвитянин, который настоящим москвитянином для историков так и не стал, остался чудью белоглазой. Хотя и чудью волею историков он перестал быть. И ему на помощь идет Ольгерд, так как он тоже чудь. Об этом даже сегодня никто не будет спорить. Наверное, для иеромонаха Даниила Ольгерд оказался ближе, так что он не попал к Мамаю. Но это же — одно и то же? Вы согласны? Поэтому к моей версии не надо ставить «глубокомысленное многоточие», «догадайся, мол, сама», «вполне объяснимо»!
А еще дальше в лес, у Бушкова еще больше «дров»: «Между прочим, в воинстве Дмитрия, оказывается, есть и… разбойники. Основание? Цитирую «Повесть»: «…некий муж, именем Фома Кацибей, разбойник, поставлен был в охранение великим князем на реке…». Князья, значит, с Дмитрием не пошли, а вот разбойники пошли. Интересно. А вот Мамая, кстати, сопровождают не «разбойники», а князья и бояре…»
Сказав все это, Бушков вновь остановился, опять заставил нас отгадывать неотгадываемую загадку. Наподобие: «зеленое, длинное, висит в гостиной и пищит» (селедка). Которая зеленая потому, что покрасили, висит потому, что повесили, а пищит, чтоб труднее отгадать. Но это же явное: Дмитрий нападает на будущие московские земли в качестве казака–разбойника, а Мамай — русский князь, обороняется, притом великий князь, так как с ним идут не только бояре, но и простые князья. Кацибей же, я думаю, стал впоследствии знаменитым Кочубеем, «принадлежавший к богатой семье, владеющей огромными земельными наделами с крепостными крестьянами на Левобережной Украине».
И уж в самой тайге — сплошь «дрова»: «И, наконец, вот что говорится о Мамае: «Безбожный же царь Мамай, увидев свою погибель, стал призывать богов своих…» Знаете, каких? Ну, Магомета, конечно. Однако Магомет на самом последнем месте… «…богов своих: Перуна и Салавата, и Раклия, и Хорса, и великого своего пособника Магомета». Вот так. Отчего–то Мамай призывает старых богов, и Перун с Хорстом — уж точно славянские… Кто такой Салават, мне попросту неизвестно — но уж никак не мусульманский святой… А Раклий, по некоторым сведениям, — другое имя Самаргла, а Самаргл опять–таки языческий бог Древней Руси».
Прежде, чем цитировать дальше Бушкова, должен заявить, что никаких православных богов у голубоглазой чуди в те времена и не должно было быть. Им хорошо было и с Перуном. Это именно Дмитрий Донской припер им Христа за пазухой, так как Иван Калита не успел, помер, а дружину его выперли. И только Дмитрию, впервые узаконившему передачу царства сыновьям, а не названным разбойным «младшим братьям», как это водилось и водится до сих пор в разбойных шайках, удалось через своих наследников как следует, с помощью водки приучить голубоглазую чудь к восточному христианству–несторианству.
Бушков же, сообщив нам последнюю свою мысль, которую я только что процитировал, подводит итог всему им ранее сказанному. И у него вывод совсем не тот, что я должен был от него ожидать. Вот как у него это вышло: «Так кто же с кем воевал на Куликовом поле? Почему и за что? …на Куликовом поле столкнулись две династии — старая и новая. Быть может, существовали некие неизвестные нам династические связи, давшие в свое время «ордынцам», то есть, жителям Южной Руси, повод претендовать на власть над всей Русью. На Куликовом поле сошлись единокровные враги. «Спор славян между собою» шел из–за московского престола — и только. А это коренным образом меняет дело…»
Другими словами, у Бушкова Русь была примерно таким же государством как сегодня. От Черного до Белого моря и Балтики. Урал и Зауралье я не считаю, так как завоевано оно, вернее, «покорено» и присоединено» почти на наших глазах. Хазары если и были когда, то — испарились. А христианство свое мы получили как когда–то хазары, путем опроса послов от мусульман, иудеев и христиан, только это уже было при Владимире Красном солнышке, который выбрал христианство исключительно на почве любви к водке. Хазары, кстати, разрываясь между противоречивыми пристрастиями, так и не смогли толком остановиться ни на одной из трех религий, исповедовали их все разом: пьяницы — христианство, трезвенники — мусульманство, а евреи, не пьющие, а только причащающиеся, — иудаизм. Потому и испарились.
Находясь на таких просторах, на каковых, причем гораздо меньших, Западная Европа наплодила десятки государств, мы лет пятьсот дрались все со всеми. Потом как–то так случилось, что на юге у нас остались одни военные (Орда), а на севере — одни гражданские (Русь). Естественно, военные победили гражданских под водительством Дмитрия Донского. Вот и вся история.
Хотя, нет, не вся. Мамай, будучи «гражданским», проиграл и куда–то делся. Вместо его как черт из табакерки вынырнул Тохтамыш, наверное, тоже «гражданский», так как от «военной» Орды у нас есть уже представитель — сам Дмитрий Донской. Этот «гражданский» сжег Москву, а «военный» куда–то убежал от него «собирать войско». «Гражданский» же Тохтамыш, сжегши Москву, не знал, что же ему дальше делать? Поэтому пошел, как говорится, куда глаза глядят, а глаза у него почему–то глядели именно туда, откуда ранее пришел Дмитрий, на юг. Наверное, решил из «гражданского» переквалифицироваться в «военного». Дмитрий же, набрав по лесам рать и увидев, что от Москвы остались одни головешки, пошел не Тохтамыша догонять, а — немного в сторону, «брать» Рязань. Наверное, хотел там подождать, пока Москва заново отстроится. А Тохтамыш, черт с ним, пусть сперва там, на юге воевать научится. Поэтому у Бушкова возникла идея, уточняющая традиционную историю, что Тохтамыш — москвич, организовал заговор против Донского, а потом спрятался от него в Рязани. И именно там Донской его покарал, не дал ему стать на юге военным.
Но, так как оказывается, что и Дмитрий Донской, и Тохтамыш, спустя три года, оба разом, независимо друг от друга, и еще раз разбили воскресшего Мамая, то Бушков сделал вывод, что Донской и Тохтамыш — одно и то же лицо. Поэтому я как бы зря вообще пишу о Тохтамыше. Вот такие–то дела.
Хотя, я и думаю, что, взяв власть над будущей Москвой, которой тогда вообще еще не было, Дмитрий был бы удивительным ослом, если бы не завоевал Рязани. Ведь Рязань как раз на полпути в Орду, из которой Дмитрий прибыл, и ему бы не было никакого резона без взятия Рязани заботиться об изменении порядка наследования, с бандитского на династический.
Что касается Тохатмыша, то это просто местный московский партизан, мстящий Донскому за порабощение своей родины: стоило Донскому куда–то отлучиться по своим делам в новом своем государстве (ту же Рязань покорять), как Москва тут же и была сожжена Тохтамышем. И именно потому, что владеть ею Тохтамыш уже не мог из–за нехватки сил и боязни Дмитрия, хорошо вооруженного. Сжег и испарился в лесные дебри.
Осталось рассказать, почему же пик и начало «набегов крымских татар» приходится на 1506 год. Именно тогда, когда Россия под властью Московии стала самой большой державой Европы. Согласно традиционной истории Дмитрий Донской, провозгласив наследование престола от отца к сыну, то есть к собственному его сыну, столкнулся с широчайшей оппозицией. Историки не говорят, что оппозиция ему была именно из–за этого способа наследования, но пишут, что Донской чрезвычайно жестоко подавлял ее, казня своих князей через одного, почище будущего Ивана Грозного. Притом именно он выдумал страшнейшие, мучительнейшие виды казни, притом прилюдные, показательные. И даже это говорит за то, что он был казак–разбойник, так как у меня в других работах показано, что изощренные способы пыток выдуманы как раз казаками–разбойниками. Я это доказал в других своих работах, исследуя русские слова, произошедшие от еврейско–хазарских корней.
Дело в том, что до Донского чудские рабы в Кафе никому не известно, как появлялись там. Донской раззвонил через упомянутых купцов, что он отныне владеет этим источником. Но, так как никакой письменности еще не успело завестись в Московии, то до Ивана III, правнука Донского, никто в Европе вообще не знал об этом царстве–государстве. Недаром вся наша более ранняя история московская компилируется из истории Киевской Руси, каковая потому простирается аж до Костромы и Зауралья, что именно оттуда шла лиственница в Венецию, к «грекам». О Московии, этом неиссякаемом источнике чудских рабов, узнали лишь с Ивана III, умершего в 1505 году. И именно он заставил узнать о себе, выкупив кусок земли в Константинополе (Новый Афон), женившись на римской невесте, выдававшейся за византийскую и привезенную ему через Западную Европу и Балтику. Как будто ее нельзя было привезти по Днепру. Он же «заразил» Московию «жидовской ересью» и платил дань Ватикану, но об этом у меня — в других работах. То есть, весь мир узнал, что рабы идут из этой самой Московии. И именно перед смертью Ивана III — начале правления Василия Ивановича (1505–34).
Надо было что–то делать с этой «историей». Конечно, не в те самые времена начала 16 века, а много позднее, уже при Романовых, ставших «настоящими джентльменами». Как раз во времена Петра I и Карамзина. Вот тогда–то и была «найдена» Петром Радзивилловская летопись Нестора в Кенигсберге, и «пошла писать губерния». «Позвали варягов володеть нами» совсем с другой стороны, чем они пришли к нам в действительности и без всякого призыва, начиная с Евпатия Коловрата, Ивана Калиты и Дмитрия Донского. Выдали их всех за природных москвичей, а исконних прамосквичей — за татар. Но этого было мало.
Во–первых, я имею в виду невесту Ивана III. Сам факт привоза ее кружным путем показывает, что у Дмитрия и его наследников шибко испортились отношения со своей бывшей родней, казаками–разбойниками, оставшимися на Дону и Днепре, включая Кочубея. И другой причины я не вижу, как изменение правил наследования московского престола. Если уж Донской взял власть над будущей Московией от имени казаков–разбойников, то и передавать ее он должен был не своему сыну, а своему «названному младшему брату» в казаках. То есть, владыка должен был избираться из его наследников не по родству, а по профессии. Но, какой же дурак, попробовав царствовать по–настоящему, на это согласится? У нас даже генеральные секретари и нынешние президенты этого делать не хотят. Именно поэтому в течение последующих 300 лет именно с Дона казаки–разбойники пытались восстановить «справедливость» (Болотников, Пугачев, Разин). Другими словами, вместе с Донским не все казаки до единого пришли с ним на Русь, «володеть» ею. Это были уже не времена Ильи Муромца, единовластно представлявшего Дон, к которому все остальные казаки–разбойники приходили и униженно просились в «казаченки». Как к мужу приходят мужики о чем–нибудь просить, заранее называя себя уничижительно–пренебрежительно. То есть, Донской — это лишь часть разбойного казачества.
Во–вторых, исходя из изложенного, надо было как–то «узаконить» оставшихся на Дону казаков, переставших якобы быть разбойниками. Именно поэтому Карамзин мимоходом, явно не желая распространяться на эту тему, указывает, что «рязанские казаки» появились на свет только в 1444 году, а днепровские — и того позже, в 1517–м. Заметьте, в самый разгар работорговли «крымских татар» нашими людьми. В самый пик «объединения Руси под эгидой Москвы». И спрашивается, совершенно без толку, как могли крымские татары сквозь это густое прирожденное, дружелюбное нам, воинство, как расческа сквозь волосы, проникать на «святую» Русь и выводить оттуда пешим порядком на полторы тысячи верст по 100 тысяч рабов разом? Вопрос, совершенно «неуместный» для наших историков.
В третьих, желая хоть немного оградить наших царей от справедливого обвинения в работорговле собственным народом, историки наши пишут, что не только сквозь казаков, но и сквозь Московию «проникали» крымские татары аж до самой Литвы и Польши. И большую часть своих пленников брали именно там, так как наш народ не очень «нравился» покупателям. Очень уж был строптивый и при первом же удобном случае старался убежать (Карамзин).
В результате история Хазарского каганата и составной ее части, казачества, была «утеряна», места их древнего обитания были частично сровнены с землей, а старинные города перенесены на новые места (Рязань, Астрахань). Мало того, все, что можно было затопить, затопили «водохранилищами» от дотошных археологов (Саркел, Самара и многие другие — подробности в других моих работах).
Вместе с этим исчезли и хоть какие–то сведения о первом этапе работорговли голубоглазой чудью. Второй же этап, который скрыть уже было невозможно, — сперли на крымских татар, которые этим сегодня очень гордятся. Совершенно незаслуженно. Поэтому я хочу кое–что добавить.
Дело в том, что в Крыму под именем «крымских татар» ныне понимают как бы одну нацию, хотя их фактически — две: собственно степные татары и татары–караимы, «отатаренные» матримониально евреи из Кафы (Феодосии). Степные татары никакого отношения к работорговле не имели, да они вряд ли и вообще выходили когда–либо через Перекоп. А вот приморские татары–караимы жили не только в Феодосии, но по всем другим древнейшим городам–портам. И они–то никакие не татары вовсе, а невообразимый сплав народов всего Средиземноморья, основа которого — еврейская кровь. При этом феодосийская, восточная ветвь, собственно караимы — это хазары. Вот они и занимались многие века работорговлей, а все стальные — просто торговлей, и они в основном «греки», то есть из Моисеева колена. Рабов же караимам поставляли казаки–разбойники. И не только из Московии, а с Днепра, и даже с Волги, хотя Московия к началу 16 века стала благодаря Дону просто кладезем чуди голубоглазой, так как эта чудь «не знала оружия» как такового — приходи и бери.
Иван III и Хазарский каганат
Российские историки очень хотят, чтобы Хазарский каганат прекратил свое существование в 10 веке, иначе им некуда затолкать в хронологическую шкалу пресловутое татаро–монгольское иго, без которого даже советской и постсоветской историографии, как говорится, — зарез. Нельзя же в самом деле в одном и том же месте, в одно и то же время иметь две сверхдержавы относительно древнего мира, от которых столько настрадалась «святая» Русь. Ей же, вернее ее князьям, между хазарами и татарами надо было еще принять христианство из Византии и как следует помеждуусобничать, чтобы было основание для совершенно легкой победы над ними татар.
Западные историки, например Кёстлер, доказывают, что хазары существовали еще и в 13 веке и развивают мысль, что потом они, видоизменившись в венгров, отправились в Будапешт и далее — в Польшу. Российские же комментаторы этого взгляда с такой пеной у рта не согласны с Кёстлером, что сделали комментарий к его книге толще самой этой книги (подробнее — в других работах). Ведь и правда, не переписывать же в очередной раз из–за какого–то Кёстлера свою такую «стройную» историю, целиком и полностью основанную на татаро–монголах, если не считать «призвание Рюрика».
Я же хочу сейчас доказать, что хазары были живы–здоровы не только в 13 веке, но и в 15, при Иване III, о котором я упоминал немного выше, а более подробно — в книге «Загадочная русская душа на фоне мировой еврейской истории». Это было, заметьте, перед самыми Романовыми. Поводом для этого послужила упомянутая работа Бушкова, «самого издаваемого российского автора», и в частности, известное историческое «стояние на реке Угре русских и татар».