Сиск Фрэнк. Грешник погибнет от зла

Сиск Фрэнк
Грешник погибнет от зла

   Фрэнк Сиск
   ГРЕШНИК ПОГИБНЕТ ОТ ЗЛА
   Перевод М. Ларюнина
   Джеймс Мортон Оливер был человеком выше всяких похвал. В течение многих лет он являлся дьяконом Квинспортской конгрегациональной церкви. В разное время избирался председателем местного отделения Американского общества по борьбе с раком от организации Красного Креста и активно участвовал в деятельности ассоциации по развитию портового района города. С дюжиной единомышленников, проникнутых чувством гражданского долга, он основал библиотеку имени Бенджамина иливера (.своего отца) и в дгыьнейшем оставался ее главным спонсором. Ежегодно от него поступали субсидии для летнего лагеря местного отряда бой-скаутов. Его безвозмездный дар в десять тысяч открыл кампанию по сбору средств детскому отделению Квинспортской общественной больни'цы. И им аккуратно уплачивались членские взносы в Торговую палату, хотя для него в этом не было никаких выгод.
   Джеймс Мортон Оливер унаследовал приличное состояние от отца, которое было утроено в последующие двадцать лет расчетливым приобретением акций страховых компаний. Каждый месяц он проводил несколько дней в Хартфорде и столько же в Нью-Йорке, куда его отвозил личный шофер, невысокий крепко сложенный негр по имени Дарви Тайлер, который одновременно служил и дворецким.
   Все остальное время мистер Оливер посвящал Квинспорту и его окрестностям - "красивейшему месту во всей Новой Англии", как неизменно провозглашалось им на званых обедах в качестве главного тоста.
   Фамильный особняк исправно служил основным местом обитания уже третьему поколению Оливеров. Его построили на Джерико Хилл еще два века назад, и, благодаря заботливому уходу, особняк до сих пор пребывал в отличном состоянии. За две сотни лет главное квадратное здание в стиле восемнадцатого века обросло бесчисленными пристройками и галереями, и теперь там удобно разместилась бы довольно большая семья.
   Все эти роскошные апартаменты живописно раскинулись на площади в девяносто акров. Границы владений Оливеров были отмечены рядом высоких норвежских сосен, вечнозеленых недремлющих часовых. А уже за ними раскинулась морем буйная зеленая масса из буков, дубов, берез и рябин. Ближе к дому виднелись ухоженные маленькие садики с яблонями, грушами и вишнями.
   Джеймс Мортон Оливер управлял своим имением практически один, если не считать нескольких слуг. Кроме Дарви Тайлера была еще Джозефина Даунз, толстая с багровым лицом повариха, и высокий, с замороженными движениями, немногословный Си Грин, садовник и подручный на все случаи жизни.
   Джеймс Мортон Оливер никогда не был женат. Однажды в его жизни промелькнула молодая леди из Ньюберипорта, штат Массачусетс, с которой Оливер был уже помолвлен, но она так же внезапно исчезла, погибнув в автомобильной катастрофе. В ту пору ему стукнуло лет двадцать восемь. После этого все его любовные похождения или прекратились или тщательно скрывались от общественных кривотолков. Большинство граждан Квинспорта склонны были придавать романтическую окраску происшедшему несчастью, будто та девушка из Ньюберипорта (которую даже видевшие только раз считали за исключительный случай редкой красоты) осталась единственной чистой любовью для Оливера и никто никогда не сможет затмить ее образ в его сердце.
   Джеймс Мортон Оливер, будучи единственным отпрыском своих родителей, не имел близких родствеников. Несколько двоюродных братьев и сестер, чьи смутно знакомые лица изредка всплывали в его памяти, давно затерялись в складках времени. Тетка, младшая из отцовских сестер, предположительно, осела в Фениксе, штат Аризона, и на великосветских приемах играла, вероятно, роль престарелой дамы. Дядька по материнской линии как минимум десять лет боролся с зеленым змием и в конце концов пал его жертвой, проведя остаток своих дней в госпитале в Вест-Хэйвене.
   Что касается друзей, то Оливер имел их чуть ли не в каждом уголке земли, но по-настоящему близкого друга у него не было. Несмотря на душевную теплоту, доброжелательную улыбку и бескорыстную готовность прийти на помощь тем, кто нуждался в нем больше всего, люди постоянно ощущали в его глазах какую-то неуловимую отчужденность, удерживающую их от дальнейшего сближения. Он всегда протягивал руку помощи, но никогда не распахивал своей души. Ему во всем доверяли, не услышав от него ни одной сокровенной мысли. Единственный, кто мог похвастаться, что знал о нем больше других, был его адвокат, Герман Максфилд, и все же как человек Оливер был ему незнаком.
   - Двадцать три года я являюсь его официальным адвокатом, советником на все случаи жизни, - заявил Максфилд, тряся своей обрюзгшей физиономией с более меланхоличным выражением, чем обычно. - Двадцать три года я воображал себя его ближайшим другом. Двадцать три года я уважал его больше всех на свете. И вот теперь я вдруг с ужасом открыл для себя, что добропорядочный гражданин Оливер - это маска, сброшенная за ненадобностью, под которой скрывался настоящий монстр. Все его умные рассуждения - лишь паутина лжи, сложный камуфляж. И должен сказать вам, для меня это чертовски тяжелый удар. Хуже всего то, что я всегда буду вспоминать его - дай-то бог забыть, как кошмарный сон - с чувством гадливости и отвращения.
   Собеседник Максфилда неторопливо попыхивал трубкой. Его звали Ричард Сенека, он был окружным прокурором.
   - Мне кажется, Герман, ты слишком преувеличиваешь. - Его трубка, как вулкан, извергла очередной клуб дыма. - Ты все воспринимаешь в черно-белом свете, без всяких оттенков.
   - Ладно. Я допускаю, что нахожусь сейчас под впечатлением, Ричард. Несомненно. Но хотелось бы увидеть твою реакцию, когда ты прочтешь все, что я прочитал. Вот тогда и поговорим.
   Они сидели в библиотеке Оливеровского особняка. Двери были слегка приоткрыты. Стоял погожий апрельский денек. В столбах солнечного света лениво кружились искорки пылинок, опускаясь еле заметным слоем на блестящие лаком поверхности мебели из темного дерева.
   Джеймса Мортона Оливера не было в живых уже около месяца. Его похоронили, но едва ли успели позабыть. Похороны вылились в грандиозное мероприятие. Среди присутствующих оказался даже вице-губернатор штата. Почти все газеты штата выделили колонку или две, а "Квинспорт Квоут" разорилась на целую страницу для описания торжественных поминок. Сейчас Оливер - лишь кучка пепла в ряду урн, помещенных в фамильный склеп. Но бренные останки человека, суть его пройденного жизненного пути, были скрыты в спертой мгле склепа. А жаль! Если вынести их на всеобщее обозрение, может быть, разрушился бы тот величественный образ, по которому скорбели знавшие покойника при жизни. Может быть, открылся бы им истинный лик мерзкой твари.
   Что касается Джеймса Мортона Оливера, каждый его шаг, каждый поступок не пропал бесследно для потомков. Его секретный дневник давно уже превратился в пухлые тома, последний из которых значился под четырнадцатым номером. В силу обстоятельств, сделавших Германа Максфилда душеприказчиком имущества умершего, ему первому выпало обнаружить дневник в старом сейфе, замурованном в самой глубине библиотеки. Всю предыдущую неделю он бегло просматривал полустершиеся записи, проникаясь тревогой, переросшей, в конце концов, в неподдельный ужас.
   - Вот первый том, - протянул Максфилд Сенеке большую общую тетрадь. - Начинается с конца тысяча девятьсот сорок пятого, когда Оливер находился в Вашингтоне. Во время войны он работал по контракту в морском флоте на какой-то гражданской должности, но думаю, первый том можно просто пролистать, там ничего интересного. Чисто бюрократические интрижки и сплетни. Я отметил абзацы, заслуживающие самого внимательнрго прочтения.
   - Ну, что ж, взглянем. - Сенека отложил в сторону трубку и раскрыл тетрадь в том месте, где была первая пометка.
   "72 января.
   Наконец-то дома,. Город еще никогда не выглядел таким красивым. Все вокруг, насколько хватает глаз, белым-бело. Деревья покрыты инеем. Все блестит и сверкает. Настроение как после доброй чарки вина. Ничто теперь не соблазнит меня поехать обратно в Вашингтон. Даже должность в конгрессе, которой меня так соблазняют Л. М. и Эй. Р..."
   В глазах Ричарда Сенеки возник вопрос.
   - Эти инициалы, Герман. Они тебе что-нибудь говорят?
   - Лео Мак-Говерн и Эл Роупер, - ответил Максфилд. - В те дни у них было много чего порассказать. Оба давно умерли.
   Взгляд Сенеки вновь обратился к записям.
   "... Я очень нужен отцу именно сейчас. Он быстро сдает. Последний раз был у него год назад. Он все так же злоупотребляет алкоголем, даже слишком, но, думаю, у него это превратилось в болезнь. И если матушка, упокой, господь, ее душу в вечном мире, ничего не смогла поделать с его дурной привычкой, то у меня тем более нет никаких шансов. Как там говорится? "Дай, что покрепче, тому, кто устал от жизни, и легкого вина тому, у кого тяжело на душе". Возможно, это лучшее, что я могу сделать в данной ситуации. В октябре ему исполнилось шестьдесят семь. Сомневаюсь, протянет ли еще год. Кстати, у меня ведь тоже скоро день рождения. Через месяц, двенадцатого числа, будет двадцать девять. Интересно. Эта дата - единственное, что у меня есть общего с А. Линкольном.
   13 января.
   С утренней почтой пришло долгожданное письмо от Клаудии. Зная, что я превратился в канцелярскую крысу, приглашает меня на вечеринку в Бостон. Так, несколько дней в городе, только нас двое. Не могу отказаться. Прошло уже добрых полгода, когда ее тело, полное страсти и неги, трепетало в моих объятиях, а потом наше счастье прервал телефонный звонок ее брата, который звонил прямо из коридора отеля. Слава богу, мы были зарегистрированы в разных номерах. Шесть месяцев, целая жизнь, золотое время, вечность. Становлюсь сентиментальным, думая о ней. О, Клаудия, как мне не хватает тебя здесь, со мною, чтобы ты сидела рядом и смотрела на загадочный танец пламени в камине.
   14 января.
   Попросил отвечать всем, что гуляю по городу. Телефонные звонки начинают уже надоедать, некоторые приятные, а другие только раздражают. Как-то позвонила Кэрол Росс, с которой мне хотелось бы разговаривать в последнюю очередь, и Дарви протянул мне трубку, не успев предупредить о ней. Прозвучал примерно такой диалог.
   - Хелло, Джим Оливер слушает.
   - Хай, Джим. Спорю, не догадаешься, кто это.
   - У меня нет настроения держать пари. - Конечно, я сразу понял, чей это голос.
   - Ну, попробуй. Хоть разочек.
   - Лана Тернер *.
   - Ну, ты даешь!
   - Это не Лана Тернер? Странно сегодня утром она как раа должна была позвонить.
   - Ладно, это я, Кэрол.
   - Кэрол Ломбард *?
   - Не очень-то вежливо с твоей стороны. Прекрасно знаешь, что она умерла. Это Кэрол Рус.
   - Ах, да, конечно. Теперь узнал твой голос, Кэрол. Как ты там поживаешь?
   - Так себе. Если это тебя действительно интересует.
   - Интересует, Кэрол. Очень интересует. А как поживает высокий блондин, твой приятель. Генри Веббер?
   - Мы разошлись.
   - Скажи мне, ради бога, что случилось?
   * Лана Тернер, Кэрол Ломбард - кинозвезды.
   - Да все то же самое. Тебе все равно не понять. А может, и поймешь.
   - Попробуй объяснить, Кэрол.
   - Если дашь мне возможность. Я бы хотела встретиться с тобой где-нибудь.
   - Хорошо.
   - Когда?
   - Скоро.
   - Сегодня?
   - Боюсь, сегодня никак не получится. Видишь ли, я только-только добрался до дома...
   - Ходят слухи, что ты уже целых два дня только-только добрался до дома.
   - Да, это так. Но два дня так мало. Я даже не успел распаковать все вещи. Кроме того, мой отец очень болен, и ему приходится уделять много времени. И потом, нужно уладить кое-какие официальные дела.
   - Тогда, завтра?
   - Завтра тоже не пойдет, Кэрол. Мне придется пробыть весь день в Бостоне по работе.
   - Просто на самом деле тебе не хочется встречаться со мной.
   - Пожалуйста, давай без детских обид.
   - От твоих извинений в ушах звон стоит, Джимми.
   - Пожалуйста, не называй меня Джимми.
   - Эх вы, мужчины! Как только добиваетесь от девушек чего хотите, сразу же говорите: прощай, дорогая.
   - Послушай, Кэрол. Обещаю тебе. Как только вернусь из Бостона, тут же мчусь к тебе. Понятно?
   - Ну-ну.
   - Ты слышала мое обещание. А теперь мне надо идти.
   Как только отошел после разговора с ней, проинструктировал Дарби, чтобы тот никогда, никогда больше не звал меня к телефону, не предупредив, кто звонит.
   15 января.
   Сегодня около полудня заходил Герман Максфилд. Вид моего отца, по-моему, слегка шокировал его. Старик, после вчерашней бутылки бурбона, был похож на удава в прострации. Глаза распухшие. Аппетита никакого. Игнорируя бараньи котлеты, которые Джозефина приготовила с присущим ей мастерством, он полностью сконцентрировался на виски с содовой.
   Позже, когда потопал к себе вздремнуть, после обеда, Максфилд отбросил свою сдержанность, чтобы прокомментировать.
   - Бен, по-моему, перебарщивает, Джеймс. Доктор знает об этом?
   - Не стал бы утверждать наверняка. Ты знаком с доктором Джереми Бевинсом, Герман?
   - Вряд ли.
   - После старика я бы оставил за Джерри Бевинсом второе место по части выпивки. Некоторые, впрочем, утверждают, что они делят первое место.
   - Понятно, - Тон Максфилда явно указывал на отвращение к тому, что он увидел.
   Рабле как-то написал фразу, которую было очень кстати процитировать Герману: "Старых пьяниц гораздо больше, чем старых докторов".
   19 января.
   С большой неохотой после трех восхитительных дней и ночей я вернулся из Бостона. Моя незабвенная Клаудия завоевала меня окончательно и бесповоротно. И, должен признаться, мысль эта меня нисколько не печалит. Мы сняли номер люкс в "Копли-Плейз" и катались на карусели, вверх-вниз, вверх-вниз, держась за золотые кольца.
   Как-то днем небеса распахнулись, и повалили густые хлопья снега. Мы смотрели на снегопад, как счастливые дети, растопив дыханием морозные узоры на окне. С бокалами шампанского в руках и расставив по всей комнате вазы с красными розами. Иногда наслаждались хороводом снежинок, которые поземка вздымала к небесам, как эфирные, неземные белые волны.
   Но аппетит у нас был вполне земной. Мы набивали животы, как вьючные животные. Вечером сходили в кино на "Жизнь с отцом", в главных ролях Пауэлл и Айрин Дани. Роль отца сыграна изумительно. Дочь изображала молодая актриса, чьи темные волосы и нежная кожа напоминали мне Клаудию. Ее имя - Элизабет Тэйлор. Она наверняка станет звездой.
   Большим плюсом пребывания в Бостоне являлось отсутствие несносного братца Клаудии Пола. Кажется, он на грани вылета из университета, и, соответственно, вызван родителями в Ньюберипорт под домашний надзор за учебой.
   Перед расставанием мы условились, что объявим о нашей помолвке в следующем месяце в день моего рождения. Она приедет в Квинспорт на праздник в компании своих родителей и (ОХ!) своего братца.
   20 января.
   Сегодня звонила Кэрол Рус, но Дарби, которому не нужно ничего повторять дважды, сказал, что меня нет.
   21 января.
   Сегодня ездил в Харифорд, купил кольцо с бриллиантом. Изумительное творение человеческих рук. Все же оно расцветет во всем великолепии только после того, как окажется на пальчике Клаудии.
   По прибытии домой хотел поделиться своими планами со стариком, но тот с доком Бевинсом завел пьяный базар о политике Гарри Трумэна. Записка, оставленная Дарти около телефона-, сообщала, что Кэрол Рус снова искала меня и просила встретиться с ней,
   22 января.
   Уже было собрался ответить на телефонный звонок Кэрол, но сразу же инстинктивно отдернул от трубки руку и позволил Дарби уладить все самому. Эта крошка начинает потихоньку надоедать.
   23 января.
   Роковой день! День кошмарных обвинений! Если бы знал с утра, что мне уготовано пережить, спал бы до следующего утра.
   Даже сейчас, спустя много часов после несчастного случая (определенно, это была нелепая случайность), меня всего передергивает от воспоминаний. Рука еле выводит эти строки. Но записать нужно непременно. Иначе через неделю, через месяц, через год начну подозревать и проклинать себя вместо злополучной судьбы.
   Св. Августин писал, что "судьба - это необратимые события, которые произойдут независимо от воли господней и наших желаний", и, знает бог, я не хотел такого поворота событий.
   Началось все с утра после позднего завтрака. Я решил сходить за свежей почтой сам, не дожидаясь, пока это сделает Си Грин. На улице было прохладно, но сквозь тучи пробивались лучи солнца. Настроение у меня было прекрасное, и я наслаждался пятнадцатиминутной прогулкой до почтового ящика, что у дороги Джерико Хилл. Когда я вынул газеты и уже опустил металлическую задвижку, сзади послышался шум подъехавшей и мягко затормозившей машины.
   - Хелло, Джимми, - послышался из-за спины неприятно знакомый голос.
   Я обернулся и увидел сидящую за рулем зеленого седана предвоенной модели Кэрол Рус.
   - А, привет Кэрол. Как тебя сюда занесло?
   - Очень просто. На тебя посмотреть, - ответила Кэрол с нахальной улыбкой.
   - Да мне последнее время что-то нездоровится.
   - Пусть так. Почему же ты мне не сказал раньше?
   Она дотянулась до ручки дверцы и открыла ее. Забыв про почту, я забрался в машину. Совесть не позволила проигнорировать приглашение. Она поехала по запланированному маршруту в сторону моря, очевидно, к Роки Вью, скалистому плато. Плато было совершенно пустынным. Это прекрасное место для летнего отдыха, обычно там устраиваются пикники. Покрытые сажей камни от прежних костров были обрамлены по краям тонкой коркой льда. В пустых консервных банках лежал грязный серый снег.
   Остановив автомобиль у проволочного ограждения со стороны моря, но не заглушив мотор, Кэрол обернулась ко мне, уставившись строгими укоряющими глазами.
   - Мне нужно было увидеть тебя. Не догадываешься зачем?
   - Ты обожаешь загадывать загадки, да?
   - Может быть. А почему бы тебе не попробовать отгадать хоть раз? Не так уж и трудно.
   - Тебе лучше сразу дать ответ. Я с утра какой-то рассеяный.
   Она счастливо улыбнулась.
   - О кэй. Помнишь последний четверг ноября, праздник в память первых колонистов Массачусетса? Когда ты вернулся из Вашингтона?
   - Конечно.
   - Не припоминаешь ничего особенного, Джимми?
   Особенного желания копаться в прошлом у меня не наблюдалось.
   - Девятикилограммовую индейку, - ответил я, усмехаясь.
   - Давай без шуточек. Что еще?
   - Толченую репу и тыквенный пирог, - продолжал упорствовать я.
   - Праздничные танцы в конгрегациональной церкви.
   - И это тоже.
   - А после танцев, Джимми?
   - Дай припомнить, - я наморщил лоб, стараясь изобразить глубокое раздумье. - Два раза танцевал с тобой. Правильно?
   - Больше двух раз. Почему, собственно, Генри Веббер и сходил с ума.
   - Да, теперь вспомнил. Генри привел тебя на танцы, а сам ушел.
   - А ты отвез меня домой. Только не ко мне.
   - Все правильно, Кэрол. Мы впервые приехали ко мне, не так ли? Ночь, кстати, была теплая для того времени года. В самом деле, очень теплая.
   - Я бы сказала жаркая, - хихикнула Кэрол. Терпеть не могу хихикалок. - Из-за нее мне приходится теперь искать встречи с тобой. Соображаешь, Джимми?
   - Называй меня Джим.
   - Ладно, Джим. - Ее рука протянулась к моей. - Ты понимаешь, что я имею в виду, да?
   - Боюсь, в тот вечер, Кэрол, мы поддались слишком необузданным чувствам. Я полностью раскаиваюсь. В конце концов, я старше и больше сам виноват; можно было предвидеть.
   - Ты не принуждал меня. Мне самой хотелось. Я люблю тебя, Джим.
   - Подожди секунду, милая. Не торопись.
   - Не торопись. Что ж, в нашем распоряжении всего около семи месяцев.
   Возникшая мысль казалась невыносимой.
   - Хочешь сказать, что собираешься стать мамой, Кэрол?
   - Да. Вот именно.
   - И говоришь, я - отец будущего ребенка.
   - Да, Джим, ты отец.
   - Как ты можешь быть так уверена?
   - Ты еще сомневаешься!
   - Есть ведь Генри Веббер.
   - Генри никогда не доходил до таких вещей. У него очень высокие моральные принципы.
   - В отличие от меня, - промолвил я, - или от тебя.
   - Кроме того, я никогда не любила Генри, Джим. - Она обернулась к заднему сиденью и достала оттуда моток синей пряжи с двумя торчащими из него вязальными спицами. - Посмотри, чем я собираюсь заняться. Хочу связать малюсенький синий пуловер. Уверена, у нас будет мальчик.
   Я открыл дверцу и вышел из машины. Подойдя к проволочной ограде, закурил сигарету. Потом окинул взглядом неприветливое море. По спине пробежал холодный озноб. Хлопнула открытая Кэрол другая дверца. Я услышал ее голос.
   - Джим, дорогой, не сердись на меня. Пожалуйста, не надо.
   Я обернулся на ее голос, она подходила ко мне, все еще с клубком пряжи в руках. Обернулся как раз в тот момент, когда ее нога подвернулась на обледенелом камне. Она тяжело шлепнулась на левый бок.
   Несколько мгновений из горла доносились булькающие звуки, никак не похожие на хихиканье. Потом вдруг тело неестественно обмякло и осталось недвижимым. Ноги сами донесли меня до Кэрол, и я присел на корточки. Из левого бока торчала наполовину ушедшая вглубь вязальная спица. Кэрол была уже мертва.
   Моя рука непроизвольно подобрала выпавший окурок, который тут же полетел за проволочное ограждение. Платком я тщательно стер возможные отпечатки пальцев внутри и снаружи автомобиля. Посмотрев последний раз на бедную девушку, которой уже ничем нельзя было помочь, решил уйти оттуда как можно скорее. На замерзшем песке не оставалось никаких следов. Через тридцать пять минут показалась Док Стрит, где я купил два кило устриц у Фреда Полларда, который управлял здесь рыбным рынком, а потом взял такси обратно до Джерико Хилл. По дороге поинтересовался у Бинго Бейтса, ведущего машину, приходилось ли тому хоть раз испытать настоятельное желание попробовать ошпаренных устриц, на что он ответил утвердительно, разумеется, тысячу раз. И я признался, что сегодня утром мне ударило в голову во что бы то ни стало отведать устриц, да так сильно, что пришлось смириться с трехмильной прогулкой ради двух кило. Но будь я проклят, если пойду пешком обратно. Бинго согласился, мол, все это чертовски надоедает, и не приставал ко мне с расспросами.
   Около почтового ящика мы расстались, я взял, наконец, утреннюю корреспонденцию и поспешил домой.
   24 января.
   Сегодня проснулся с простуженным горлом. Джозефина вместе с завтраком принесла газеты. Мозг сверлила невыносимая мысль о том, что могло быть на первой странице, и я не притрагивался к газете, стараясь успокоиться, пока не выпил две чашки кофе. Разумеется, первое, что бросалось в глаза - заголовок, набранный крупным шрифтом.
   "ВЯЗАЛЬНАЯ СПИЦА УБИВАЕТ ДЕВУШКУ.
   Вчера днем на плато Роки Вью было найдено тело девятнадцатилетней девушки, чья смерть вызвана неосторожным обращением с вязальными спицами на скользкой дороге.
   Кэрол Рус, дочь мистера Чарльза В.Руса, Виндзор Драйв, 22, была обнаружена вскоре после двух часов дня полицейским Оскаром Рэндолом, совершающим патрульную поездку. Из положения тела Рэндол заключил, что девушка, должно быть, прогуливалась около своего автомобиля, случайно поскользнулась на обледенелом асфальте и упала левым боком на вязальную спицу. Доктор Р.Ф. Китинг, медицинский эксперт, добавил, что спица, очевидно, поразила область сердца, и потребовал немедленного вскрытия.
   Как было установлено, автомобиль, на котором Рус приехала на пикник, принадлежит Генри Вебберу, Виндзор Драйв, 14. Веббер сообщил полиции, что он часто одалживал свой автомобиль для деловых поездок, но не смог объяснить, почему его знакомая поехала на Роки Вью в такое время года. "Она сказала, что ей нужно уладить личные дела", - ответил Веббер в полиции, давая свидетельские показания. Миссис Рус, мать девушки, в интервью нашему корреспонденту сказала: " В последнее время Кэрол вела себя очень странно". Но не смогла предположить, почему".
   Автомобиль Генри Веббера. По личному делу. И ты Брут. У женщин, в лучшем случае, весьма условные моральные устои.
   25 января.
   Сегодня в газете описывались похороны Кэрол. Всегда чуждая всякому такту "Квинспорт Квоут" подбросила в конце статьи еще один факт: погибшая находилась на ранней стадии беременности, если верить заключению медэкспертизы. Вслед за этим полиция более подробно допросила Генри Веббера. Если окажется, что ему предстояло стать отцом будущего ребенка, то молодой человек попадет в щекотливую ситацию. Здесь будет очень уместна цитата из псалмов:
   "Убьет грешника зло".
   Оторвавшись от дневниковых записей, Ричард Сенека потянулся за своей трубкой.
   - Я не знал близко этого человека, - сказал он Герману Максфилду, - но, судя по прочитанному, его общественный имидж явно не соответствует внутреннему содержанию.
   - Лично я считал, что хорошо знал, как ты говоришь, Ричард, его внутреннее содержание. Но оно оказалось далеким от реальности. Пролистай до следующей закладки. Где ему исполнилось двадцать девять лет.
   "12 февраля.
   Плохая погода - дурное предзнаменование. С рассвета моросит. Все утро идет дождь со снегом. Даже праздничные приготовления к моему дню рождения не разогнали мрачного настроения: Клаудия приехала много позже полудня, запоздав на целый час. Я было обрадовался, но радость тут же угасла, коща узнал, что с ней приехал ее младший брат, а родители остались дома. Спросил, почему. Оказывается, простудились. Просили извиниться. Передают наилучшие пожелания. Пол отметил, что поездка из Ньюбери-порта была самыми трудными ста пятьюдесятью милями в его водительской практике. Ему срочно требуется выпить, дабы успокоить нервы. Отец с готовностью вник в ситуацию, намереваясь слегка расслабиться в компании с кемнибудь до прихода своего постоянного партнера дока Бевинса.