Страница:
– Что стряслось, Фенюшка?
Получилось в унисон. Феня тут же ответила. И тревоги в её голосе было куда как побольше:
– Ой, ребята, беда под дверями пристроилась. Четверо на лестнице стоят. Один, конечно, вполне адекватный, хоть и истинная страхолюдина с лица. Зато остальные – архаровцы чистой воды. Мамелюки. Где совесть была, давно хрен вырос. Вместо прочих чувств – жадность да злоба.
Добры молодцы, выслушав Фенькины слова, собрались в передней. Алёша с хитрым прищуром глянул на моднейшего фасона купальные плавки Никиты. Видать, вспомнил про сорвавшуюся маёвку.
– И у тебя тоже семейники, говоришь?
Добрынин легонько сконфузился.
– Чего ж они притормозили? – с нетерпением спросил Илья, подбрасывая в руке гриф от разборной гантели. – Становится скучновато.
Алёша кивнул, соглашаясь, что скучновато, и ловко поймал рубчатую железяку в верхней точке траектории. Шепнул:
– У тебя и так вон, какие кувалды.
– Совещаются, – сообщила Фенюшка. – Трое злобных трусят до чрезвычайности. Предлагают сперва наподдать Илье, а потом разговаривать. А страхолюдина вроде как против. Бакшиша поминает.
– Раз супостаты дверь ломать не спешат, я пока ванну сооружу, – сказал Никита. – Погорячее. Добро, братцы?
– Какой разговор! – поощрил его Муромский. – Купайся на здоровье.
Никита ускользнул. Вскоре зашумела вода.
– Ну так что, Алексей, – справился Муромский, – впустим архаровцев? Не по-русски как-то гостей за порогом держать.
– Само собой! – сказал Лёха, так и этак поворачивая гантельку.
Илья отпер щеколду и рывком распахнул дубовую створку.
– Привет, гаврики! Салют, Королевич!
Гаврики обмерли. Вместо одинокого Муромского, сонного и растерянного, в квартире обнаружился целый отряд крепких парней. Пусть не вполне одетый, зато вполне боеготовый. Сам Илюха, разминающий круговыми движениями головы могучую шею. Какой-то кудрявый красавец с впечатляющей статью не то пловца, не то спринтера и с ещё более впечатляющей стальной колотушкой в кулаке. Да набегал вдобавок из глубины коридора третий. Коренастый, жилистый. На пальчике пропеллером длинные ножницы крутит. И лицо – ух, какое решительное.
Четыре к трём, это вам не четыре к одному. Архаровцы заметно приуныли. Тыра косился на Попова, силясь сообразить, где мог его видеть раньше. Лёхе тоже казалось, что он где-то уже встречал этого неприятного типа, имеющего фигуру гориллы и крошечную головку мартышки. Пешеходный переход на проспекте Градоустроителей и дуэль на воображаемом оружии, вчистую проигранную джиповладельцем, оба вспомнили одновременно. Лёха усмехнулся, Тыра скрипнул зубами и отвернулся.
После долгой-долгой заминки взоры посланцев Бакшиша, диковато рыскающие по стенам да полу, сошлись на Дредде. Где и утвердились. Во-первых, именно его Бакшиш назначил старшим. А во-вторых, мамелюки точно знали, что под просторным балахоном (или бурнусом, разве черномазых разберёшь) носит Королевич не только никчемный дикарский амулет, но и вполне цивилизованный – а главное, полезный! – обрез.
Русско-папуасский отпрыск тяжело вздохнул, ощутив требовательные взгляды архаровцев. Особенно настойчиво пялился Тыра. Верный бакшишев подонок шевелил рукой, словно нащупывая что-то под мышкой, и корчил свирепые гримасы. Ему ужасно хотелось отомстить Попову за вчерашнее поражение.
Королевич опять вздохнул. Ну, имелся, имелся у него обрез. Двуствольный. Самого что ни есть внушительного двенадцатого калибра. В одном патроне – волчья картечь, в другом – медвежий жакан. Будто как раз на этих… Медведя Муромского и кудрявого волка с есенинским профилем. Однако… Нешуточное беспокойство внушал Королевичу третий. Тот, что затаился в глубине прихожей, точно росомаха в дупле. А надо признать, росомаха подчас бывает куда опасней сильных, но прямолинейных волков да медведей. Хитростью своей, изворотливостью и (Дредд глянул на поблёскивающие, позвякивающие ножницы) длинными кинжальными когтями.
Да ведь и не велел Папаша Бакшиш обострять ситуацию.
Королевич соорудил миролюбивую гримасу.
– Доброе утро, Илья. Друзьям твоим также.
Илюха величаво кивнул. Никитины ножницы приветственно щёлкнули.
Попов похлопал грифом по ладони:
– И тебе не хворать.
Дредд оценил амплитуду Алёшиных движений, вновь повернулся к Муромскому.
– Что ж ты, Илья, не обучил товарища правильно снаряд держать? – Он кивнул в сторону Лёхи. – Больно уж крепко кисть сжимает. Мозоли в два счёта заработать можно.
– Дык, земеля! – с открытой улыбкой людоеда ответствовал Алексей. – Понимаешь, в чём загвоздка… Привыкли руки к топорам.
В доказательство он проворно махнул грифом, точно перерубая древесный сук. Или свиную ножку. Или, положим, баранью шею.
Шеи у мамелюков непроизвольно вжались в плечи. Дредд растеряно замолк, не понимая, как толковать Лёхины слова и действия. Как угрозу? Предостережение? Шутку?
Снова повисла тягостная пауза. И поскольку наши герои прервать её отнюдь не торопились, вполне вероятно, тянулась бы она ой как долго. Кабы не вмешался персонаж, которому – раз уж имеются у нас и волк и медведь и росомаха – подошла бы шкура рыси. Хищника коварного, скрытного, нападающего исключительно сверху. Как снег на голову. Так и здесь случилось.
Неожиданно для всех разверзлись хляби небесные.
Огромная масса горячей воды, почти кипятка, обрушилась на Тыру. Ниоткуда она взялась. Прямо из воздуха. Будто по волшебству. Сопровождал извержение вод разбойничий свист в трубах парового отопления и пушечное хлопанье подъездных дверей.
Тыра пронзительно взвыл, хлопнулся на четвереньки и, нелепо виляя задом, продолжая скулить, махнул вниз по лестнице. За ним тянулся шлейф пара. Страшно загрохотали вослед беглецу, точно вели по ним толстой палкой, кованые лестничные перила.
– К пиву холодец! – восхитился Алёша.
– Фенька, душенька! – констатировал, блаженно прищурившись, Илья.
– Снова ванну набирать… – с философской невозмутимостью подвёл итог Никита.
Архаровцы притихли. Счёт живой силы теперь выходил и вовсе равный. Атаковать же укреплённые позиции противника боевой устав любой армии разрешает минимум при трёхкратном перевесе. Звериный инстинкт любой шпаны, как ни странно, уставу вторит буковка в буковку.
– Слыш, Лёх, ты не помнишь, что у нас на второе к завтраку? – справился Муромский, с заинтересованной миной возведя очи к потолку. – Чаёк, вроде, уже был.
Попов за ответом в карман не полез. Да и откуда в сатиновых трусах взяться карманам, скажите на милость?
– Как обычно, Илюха. Каша-размазня. Порридж, выражаясь грубо и по-заморски.
Мамелюкам стало ещё того пуще не по себе. Незнакомое слово, изобилующее рычащими и жужжащими согласными, сулило неведомые опасности. И уж если водопад кипятка эти чудные мужики назвали всего лишь чайком…
– А по-русски и изящно как будет? – с тревогой спросил Дредд, озвучивая немой вопрос соратников.
– Если надо изящно, лучше пусть Никита скажет. Никит, проинформируй народ.
Росомаха на полкорпуса высунулась из дупла. Остро блеснули глаза.
– Порридж – это по-нашему дерьмо, хлопцы. Горяченькое, в консистенции домашнего киселя. Прикажете подавать? – Добрынин начал медленно вздымать вооружённую ножницами руку.
Нервы у архаровцев не выдержали. Опережая собственный отчаянный визг, вприскочку, резвые, как архары, покинули они поле несостоявшегося сражения. Да, пожалуй, и страницы нашей повести.
– А вас, голубчик, я попрошу остаться, – сухо обратился Добрынин к растерянному, растерявшему войско Дредду. – Обрисуй-ка, что привело вашу кодлу в сей ранний час к нашему мирному порогу?
Куда было деваться папуасскому принцу? Рассказал, как на исповеди.
Слушали молча.
Когда Дредд закончил, Муромский, не проронив слова, запустил руку ему за пазуху. Вытащил конверт, перебросил Лёхе.
– Илья, – сдавленно, однако гордо (королевскую кровь хоть в белом теле держи, хоть в чёрном – она всё одно королевская) сказал Королевич. – Тебе не кажется, что это уже чересчур? Мародёрство какое-то.
Илья нахмурился, закусил губу. Того и гляди, передумает, вернёт денежки. Ищи их потом, свищи!
На помощь поспешила Фенюшка. Шепнула в ухо Добрынину:
– Никита, братец! Растолкуй хоть ты шпаку шоколадному, чем мародёрство отличается от контрибуции.
– Да запросто, сестричка, – сказал Добрынин и немедленно рыкнул: – Отставить упадочные рассуждения!
После чего в два широких шага очутился между Илюхой и Дреддом. Обратил посуровевший лик к папуасскому принцу.
– Разъясняю популярно, для невежд. Мародёрство, голубчик агатовый, это когда с неостывшего трупа врага стягивают сапоги, шерстяные носки, кальсоны. Штык-ножом отсекают палец, чтобы снять обручальное кольцо. Им же отпиливают ухо, чтобы снять кольцо-серьгу. Этим же штыком, а то и прикладом выбивают…
Он отработанным движением профессионального работорговца или коннозаводчика оттянул вверх губу Дредда, обнажив крупные, будто у молодого жеребца, зубы. Отпустил, вытер пальцы о балахон.
– …Прикладом выбивают золотые коронки. Ну и прочее в том же духе. Тогда – да, самое оно. Мы, русские офицеры, такое дело решительно осуждаем. С мародёрами у нас разговор короткий. Трибунал, расстрел, в безымянную яму. Зато если с того же трупа или, положим, пленного снимают оружие…
Обрез, словно по волшебству, оказался в умелых руках Добрынина. Никита осмотрел его, оценил как «горизонтальный “венус” с боковыми замками от “Голланд-Голланд”; изготовлен сразу укороченным», после чего передал Лёхе и продолжил:
– …То такое действие называется уже сбором трофеев. В военное время вполне законно. Ну, а когда на потерпевшего поражение противника накладывается контрибуция, то тут хоть ты как извернись, контрибуцией она и будет зваться. Любая Гаага победителя оправдает. Так вот, мы сейчас взяли трофеи и контрибуцию. Доходчиво изложено?
Изложено было доходчиво. Дредду оставалось только сказать контрибуции, то есть пяти Бакшишевым тысячам, прости-прощай.
Обрезу “венуса” с боковыми замками, между прочим, тоже.
Того не ведал Дредд-королевич, что сам стал объектом «разработки». Потому что в головах у друзей родилось сразу несколько замечательных планов, главная роль в которых отводилась как раз ему.
Илья очень вовремя вспомнил, кем является достойная матушка Дредда.
Никита не мог взгляд отвести от акульих клыков и вяленой головы папуасского амулета. Добыть чудесную вещицу, во что бы то ни стало, казалось ему решительно необходимым. Рассудком не понимал Добрынин, на что может сгодиться их комплоту варварское ожерелье, но сердцем чувствовал – беспременно сгодится!
Попову не давали покоя слова Дредда о том, что, дескать, неправильно сжимает Алёша гантельный гриф. «Вдруг, – думал он, – я и бильярдный кий не совсем верно держу? Может, в том причина обидного проигрыша Герке Немчику?»
А Феня мечтала, как заглянет по привычке в девятом часу к Илье соседка-вертихвостка Инга. Заглянет – и устрашится черномазого страхолюдины! Авось, и совсем с перепуга ходить прекратит. То-то наступит благодать… Глядишь, на целую неделю, а то и дольше.
Пока суд да дело, Никита успел поплескаться в ванне, Алёша избавился от порядком надоевшей гантели, а Илья связался по телефону с Папашей Бакшишем. И обрисовал ситуацию с набегом мамелюков во всей её правдивой суровости.
Бакшиш прежде всего грязно выругался в адрес Тыры и архаровцев, после чего примолк. Лишь сопение доносилось из телефонной трубки да противное скрежетание – не то зубовное, не то обычные помехи. Выждав минуту трагического молчания, Илья предложил бывшему промоутеру сообщить о соображениях и выводах.
– Хрен с тобой, дурачина! – с явной обидой выкрикнул Бакшиш. – Живи, как знаешь! Только когда с голоду начнёшь пухнуть, ко мне близко не кажись. Велю на тебя собак спустить.
– Это Светкиного-то таксика? – уточнил с улыбкой победителя Илья. – Груню?
– Да пошёл ты! – рассвирепел окончательно директор «Свинцовой перчатки» и так ахнул трубкой об аппарат, что Муромского запросто могло оглушить. Но тот предусмотрительно положил трубку первым.
Кто ночью не спал, готовил такое изобилие, героям нашим оставалось лишь догадываться.
Уже после первой чашки Дредд был принят в оборот.
Парнем он оказался компанейским. Алёша узнал, что гантели или штангу настоящий атлет берёт надёжно, однако бережно. Как пташку, представь? Сожмёшь пальцы сильней – раздавишь, а ослабишь хватку – улетит.
У забежавшей в ту пору «на минуточку» Инги-вертихвостки имелись кое-какие личные соображения по затронутому вопросу. Но она, как разумная девушка, удержала их при себе. Зато тихим голосом паиньки попросила у Дредда адресок спортзала, в котором он мышцы качает. Давно, дескать, собиралась пресс укрепить. Лёха с Никитой от такого заявления завистливо крякнули, Дредд довольно хмыкнул, а Фенька на радостях отсалютовала, троекратно брякнув форточкой.
Илья же… Да что говорить, сами, небось, понимаете…
Инга сделала вид, что целомудренно смутилась собственной дерзости. Получив вожделенный адресок, она смерила Дредда пылким взглядом и упорхнула, заявив, что провожать её не нужно.
Муромский начал шумно хлебать чай. Обстановка явно требовала разрядки.
– К слову… Подобным же образом следует держать пистолет при стрельбе, – преувеличенно бодро известил друзей Добрынин. – Как птичку. Тогда пули ложатся кучно.
– Меня-то это дело в разрезе бильярда интересует… – Алёша подхватил столовый нож и наподобие кия поместил на большой палец.
Илья смерил друзей понимающим взглядом, усмехнулся, подмигнул заговорщицки и протянул руку к буфету. Погремел баночками, коробочками. Высыпал на стол пяток сухих горошин. Подставил солонку вместо лузы.
– А ну!
Лёха с сомнением покачал головой, примерился, ударил…
Горошины легли кучно.
Об ожерелье Никита завёл речь издалека. От тропика Рака и островов Папуа-Новой Гвинеи, от Джеймса Кука и Миклухо-Маклая. Но Дредд, хоть и смотрелся чурбан чурбаном, интеллектом обижен не был. В один присест расшифровал, что конкретно Никите надобно. В другой – повёл торг.
Свой амулет он отдать не имеет права, поскольку реликвия, регалия и фамильная драгоценность. Впрочем, найдётся у него запасной. Новодел, конечно. Лет полтораста всего. И зубы там не белой акулы, а тигровой; и голова не белого плантатора, а заурядного чёрного каннибала. Да и нанизано это добро, откровенно говоря, не на косицу из младенческих волос, а на обыкновенную рыболовную леску. Однако по магической эффективности если и уступает Дреддову талисману, то пустяшно.
– Почём продашь? – глухо спросил Никита, заранее готовясь услышать космической величины сумму.
– Продать не продам, а поменяю в лёгкую.
– Ого. На что?
– А на трофей ваш сегодняшний, – оттопырил губищу королевич.
– Дело! Молоток! Вот это по-мущински! – наперебой одобрили друзья выбор Дредда. Полюбовались напоследок затейливой чеканкой на стволах, причудливой резьбой на цевье, курками высеребренными, да и расстались с “Голландом-Голландом” без сожаления, решив единогласно:
– Мы-то обойдёмся, а августейшей особе без оружия никак нельзя!
Илья, видя, сколь размяк сердцем возвративший обрез Королевич, смекнул, что пришло время для главного.
– Ваня, – сказал он вкрадчиво, – у меня к тебе последняя, малюсенькая просьба.
– Кого нужно сожрать? – привычно пошутил тот.
– Неужели наши угощения совсем несытные? – шуткой на шутку ответил Илья. И ахнул без передышки, точно обухом: – Будь ласков, порадей за нас перед матушкой.
– Перед какой? – начиная мало-помалу осознавать трагическую серьёзность предложения, спросил Дредд севшим голосом.
– Так перед твоей, Ваня. Перед Марией Ивановной Вожжиной-Подхвостовой…
Чёрный принц королевских кровей выдохнул со всхлипом и моментально словно бы уменьшился в размерах.
Хоть были друзья отважны в любой обстановке, а тут оробели. Тотчас захотелось им спрятаться. Большему за среднего, среднему за малого, а малому – чтоб и след простыл. Дредд, который лучше всех знал, что от заботливого материнского внимания не спрячешься даже на тропических островах, шмыгнул носом и почтительно снял пёстрый берет. Рот открыть он пока не решался.
Мария Ивановна Вожжина-Подхвостова относилась к типу женщин, который не часто встретишь на остановках общественного транспорта и в продуктовых магазинах. Прогуливающимися с детскими колясочками в дневных парках или напротив, демонстрирующими длинные ножки на вечерних бульварах вы их также вряд ли застигнете. На кухнях у них трудятся кухарки, пыль с мебели вытирают домработницы, а мужья если и имеются, то держатся тише декоративных растений. Некоторые, конечно, успевают своевременно смыться в Южное полушарие и там заделаться монархами, но таких счастливцев – абсолютное меньшинство.
Властность в лицах и повадках этих обломков матриархата напрочь подавляет не только красоту (у Марии Ивановны величественная зрелая красота присутствовала в полной мере), но и женственность вообще. Чаще всего такие гранд-дамы обнаруживаются в кабинетах, входить в которые по своей воле мало кто рвётся. А когда приходится войти, то психологически посетители готовятся к визиту намного основательней, чем к посещению стоматолога.
В Картафанове жутким местом, где окопалась генеральша Вожжина (а иначе её и не звали), являлся кабинет руководителя районной СЭС. Организации не самой заметной для населения, зато весьма значимой для тех, кого вопросы соблюдения санитарных норм касаются вплотную.
– Не слышу ответа, – с расстановкой проговорила Мария Ивановна и постучала по столу холёным пальчиком. Несмотря на чистоту и ухоженность, эти пальчики крепче любых капканов удерживали в кабале городские свалки, торговые точки, места общепита. И выжимали из мусора да отбросов такие бриллианты, каких в Якутии поискать…
– Мама, прошу, выслушайте их, пожалуйста, – наконец поборол немоту «милый сын».
– Ты влез к ним в долги?
– Нет! Нет! Просто это мои очень хорошие друзья.
– Считаешь, я непременно должна знать всех твоих друзей в лицо? Привёл познакомиться? Что ж, похвальное решение. И, в кои-то веки, разумное.
– У них просьба…
– Нам бы хотелось поработать санитарными инспекторами, – отважился-таки вступить в переговоры Алёша. Именно он оказался тем меньшим, за которым укрылись Илья да Никита. Вот и пришлось отдуваться.
– Инспекторами. Так-так. Понятно. Всем троим? – уточнила генеральша.
– Было бы чудесно! – сказал Илья с теми особенными интонациями, которые, как правило, волшебным образом действовали на самых разных представительниц слабого пола.
Однако генеральша Вожжина, как уже отмечалось, к слабому полу относилась скорей формально. Она презрительно усмехнулась:
– В вашем возрасте, уважаемый претендент, верить в чудеса довольно наивно.
Илья с покаянной гримасой развёл руками – дескать, что поделаешь, хочется…
– Ну, хорошо. – Мария Ивановна встала из-за стола, броненосным крейсером надвинулась на молодцев. Внимательно изучила каждого. – Предположим, я соглашусь взять одного из вас стажёром инспектора. Временно, разумеется. Вакансия имеется. Но! Мне бы хотелось знать, чем моя благотворительность обернётся? Как вы намерены распорядиться полученными правами? С кого собирать дань?
– Ни с кого, клянусь! – воскликнул Дредд, взволнованно теребя амулет. – Им для другого.
– Помолчи, котик. С тобой разговор будет позже. Итак?
Друзья переглянулись и честно выложили, что корочки санинспектора необходимы им в качестве универсального пропуска. Заглянуть за кой-какие заборы. Опуститься в кой-какие подвалы. Прихватить там кой-кого на горяченьком. А больше ни для чего.
– Поборы не наша стезя, – заключил Алёша. – Деньги – это ржа, прах и тлен. За отечество душа болит.
– Альтруисты, значит?
Друзья истово закивали.
– Допустим… – тон генеральши смягчился. Впрочем, надо ли тому удивляться? Разве запрещено главному санитарному врачу быть приверженцем альтруизма? Особенно, когда заняться им намерены другие. – Тогда сразу второе. Какое основание я буду иметь для приёма на службу? Кто-нибудь из вас имеет медицинское образование? Хотя бы начальное. Вы?
Алёша, к которому был обращён последний вопрос, расправил плечи:
– Бескомпромиссная борьба со старухой-смертью – мой конёк. Я кавалер медали за отвагу на пожаре! И дважды – за спасение утопающих! Мои умелые действия на воде внесены в анналы и инструкции Картафановского ОСВОДа. А вспомнить моё искусственное дыхание! О! О!! Фильм по мотивам можно снимать…
– Кавалеры бывают орденов, но никак не медалей, – перебила его Мария Ивановна.
– Ещё однажды я роды принимал, – не сдавался Попов. – В чистом поле и…
– Спасибо, понятно. Жаль, акушерство – не наш профиль. Можете выдохнуть. Вы?
Илья потупился. К медицине вплотную он прикоснулся только однажды, ещё в школе. Тогда, на уроке ОБЖ, тренируясь в выполнении массажа сердца, он вдрызг раздавил грудную клетку манекену.
Пришлось ему хитрить, надеясь, что кривая вывезет:
– Это… Ну, я практически профессионал по полному наркозу, местной анестезии, быстрой санации рта, экстренному кровопусканию. И прочее в том же аспекте. Ещё ветеринаром могу. Холостить, кастрировать, купировать.
– С вами тоже понятно. Если желаете, могу дать рекомендательное письмо для районной скотобойни. Заработки умеренные, зато всегда парное мясо к столу. Следующий.
Никита был лаконичен.
– Высшее военное. Базовые знания в рамках курса. Последние годы служил в прозекторском отделе горбольницы.
– Старожил морга, – попытался спасти своё реноме шутника и дамского баловня Муромский. Увы, выстрел оказался холостым. Генеральша в его сторону даже не взглянула.
– Вы мне сразу показались наиболее подходящей кандидатурой, – кивнула она удовлетворённо Добрынину. – Иван, проводи господина… мнэ-э?..
– Никита Васильевич. Добрынин.
– Проводи Никиту Васильевича до кадровика. Пусть оформит стажёром. Я сейчас позвоню, поставлю его в известность. Остальные подождут в холле. Да, и, сударики мои… – Она вернулась к столу, взяла кожаную папку, раскрыла. – Вот здесь место для заявлений о приёме на работу. Надеюсь, заявление у вас подготовлено?
– Сколько должно быть абзацев? – деловито спросил Илья, вынимая бумажник.
Мария Ивановна, не ломаясь, назвала точное число.
Присвистнуть молодцы решились, только сойдя по лестнице на три пролёта.
Пока посмурневший Добрынин переваривал напутственные слова генеральши Вожжиной, Алёша, который начал чувствовать что-то вроде дружеского расположения к Ивану-королевичу, участливо полюбопытствовал:
– А тебе, землячок, круто нагорит? От маменьки-то?
– Сладкого лишит на неделю, – желчно сказал Дредд, похоже, не шибко-то склонный обсуждать варианты собственного будущего.
– Ага, – с пониманием покивал Лёха. – Весёлая у тебя жизнь. Попец с бантиком.
– Грех жаловаться, – сказал Дредд. – Ну, поехали за цацкой?
Возражений не поступило.
Молодцы, заранее готовясь вкусить далеко не гастрономическое блюдо «яйца всмятку», полезли в Илюхину крошку «Оку». Однако страшного, вопреки ожиданиям, не случилось. Машинка загадочным образом стала как будто просторней и удобней, чем обычно. То есть за ней и по пути в СЭС было замечено что-то подобное, но куда менее явно. А тут – на тебе!
Получилось в унисон. Феня тут же ответила. И тревоги в её голосе было куда как побольше:
– Ой, ребята, беда под дверями пристроилась. Четверо на лестнице стоят. Один, конечно, вполне адекватный, хоть и истинная страхолюдина с лица. Зато остальные – архаровцы чистой воды. Мамелюки. Где совесть была, давно хрен вырос. Вместо прочих чувств – жадность да злоба.
Добры молодцы, выслушав Фенькины слова, собрались в передней. Алёша с хитрым прищуром глянул на моднейшего фасона купальные плавки Никиты. Видать, вспомнил про сорвавшуюся маёвку.
– И у тебя тоже семейники, говоришь?
Добрынин легонько сконфузился.
– Чего ж они притормозили? – с нетерпением спросил Илья, подбрасывая в руке гриф от разборной гантели. – Становится скучновато.
Алёша кивнул, соглашаясь, что скучновато, и ловко поймал рубчатую железяку в верхней точке траектории. Шепнул:
– У тебя и так вон, какие кувалды.
– Совещаются, – сообщила Фенюшка. – Трое злобных трусят до чрезвычайности. Предлагают сперва наподдать Илье, а потом разговаривать. А страхолюдина вроде как против. Бакшиша поминает.
– Раз супостаты дверь ломать не спешат, я пока ванну сооружу, – сказал Никита. – Погорячее. Добро, братцы?
– Какой разговор! – поощрил его Муромский. – Купайся на здоровье.
Никита ускользнул. Вскоре зашумела вода.
– Ну так что, Алексей, – справился Муромский, – впустим архаровцев? Не по-русски как-то гостей за порогом держать.
– Само собой! – сказал Лёха, так и этак поворачивая гантельку.
Илья отпер щеколду и рывком распахнул дубовую створку.
– Привет, гаврики! Салют, Королевич!
Гаврики обмерли. Вместо одинокого Муромского, сонного и растерянного, в квартире обнаружился целый отряд крепких парней. Пусть не вполне одетый, зато вполне боеготовый. Сам Илюха, разминающий круговыми движениями головы могучую шею. Какой-то кудрявый красавец с впечатляющей статью не то пловца, не то спринтера и с ещё более впечатляющей стальной колотушкой в кулаке. Да набегал вдобавок из глубины коридора третий. Коренастый, жилистый. На пальчике пропеллером длинные ножницы крутит. И лицо – ух, какое решительное.
Четыре к трём, это вам не четыре к одному. Архаровцы заметно приуныли. Тыра косился на Попова, силясь сообразить, где мог его видеть раньше. Лёхе тоже казалось, что он где-то уже встречал этого неприятного типа, имеющего фигуру гориллы и крошечную головку мартышки. Пешеходный переход на проспекте Градоустроителей и дуэль на воображаемом оружии, вчистую проигранную джиповладельцем, оба вспомнили одновременно. Лёха усмехнулся, Тыра скрипнул зубами и отвернулся.
После долгой-долгой заминки взоры посланцев Бакшиша, диковато рыскающие по стенам да полу, сошлись на Дредде. Где и утвердились. Во-первых, именно его Бакшиш назначил старшим. А во-вторых, мамелюки точно знали, что под просторным балахоном (или бурнусом, разве черномазых разберёшь) носит Королевич не только никчемный дикарский амулет, но и вполне цивилизованный – а главное, полезный! – обрез.
Русско-папуасский отпрыск тяжело вздохнул, ощутив требовательные взгляды архаровцев. Особенно настойчиво пялился Тыра. Верный бакшишев подонок шевелил рукой, словно нащупывая что-то под мышкой, и корчил свирепые гримасы. Ему ужасно хотелось отомстить Попову за вчерашнее поражение.
Королевич опять вздохнул. Ну, имелся, имелся у него обрез. Двуствольный. Самого что ни есть внушительного двенадцатого калибра. В одном патроне – волчья картечь, в другом – медвежий жакан. Будто как раз на этих… Медведя Муромского и кудрявого волка с есенинским профилем. Однако… Нешуточное беспокойство внушал Королевичу третий. Тот, что затаился в глубине прихожей, точно росомаха в дупле. А надо признать, росомаха подчас бывает куда опасней сильных, но прямолинейных волков да медведей. Хитростью своей, изворотливостью и (Дредд глянул на поблёскивающие, позвякивающие ножницы) длинными кинжальными когтями.
Да ведь и не велел Папаша Бакшиш обострять ситуацию.
Королевич соорудил миролюбивую гримасу.
– Доброе утро, Илья. Друзьям твоим также.
Илюха величаво кивнул. Никитины ножницы приветственно щёлкнули.
Попов похлопал грифом по ладони:
– И тебе не хворать.
Дредд оценил амплитуду Алёшиных движений, вновь повернулся к Муромскому.
– Что ж ты, Илья, не обучил товарища правильно снаряд держать? – Он кивнул в сторону Лёхи. – Больно уж крепко кисть сжимает. Мозоли в два счёта заработать можно.
– Дык, земеля! – с открытой улыбкой людоеда ответствовал Алексей. – Понимаешь, в чём загвоздка… Привыкли руки к топорам.
В доказательство он проворно махнул грифом, точно перерубая древесный сук. Или свиную ножку. Или, положим, баранью шею.
Шеи у мамелюков непроизвольно вжались в плечи. Дредд растеряно замолк, не понимая, как толковать Лёхины слова и действия. Как угрозу? Предостережение? Шутку?
Снова повисла тягостная пауза. И поскольку наши герои прервать её отнюдь не торопились, вполне вероятно, тянулась бы она ой как долго. Кабы не вмешался персонаж, которому – раз уж имеются у нас и волк и медведь и росомаха – подошла бы шкура рыси. Хищника коварного, скрытного, нападающего исключительно сверху. Как снег на голову. Так и здесь случилось.
Неожиданно для всех разверзлись хляби небесные.
Огромная масса горячей воды, почти кипятка, обрушилась на Тыру. Ниоткуда она взялась. Прямо из воздуха. Будто по волшебству. Сопровождал извержение вод разбойничий свист в трубах парового отопления и пушечное хлопанье подъездных дверей.
Тыра пронзительно взвыл, хлопнулся на четвереньки и, нелепо виляя задом, продолжая скулить, махнул вниз по лестнице. За ним тянулся шлейф пара. Страшно загрохотали вослед беглецу, точно вели по ним толстой палкой, кованые лестничные перила.
– К пиву холодец! – восхитился Алёша.
– Фенька, душенька! – констатировал, блаженно прищурившись, Илья.
– Снова ванну набирать… – с философской невозмутимостью подвёл итог Никита.
Архаровцы притихли. Счёт живой силы теперь выходил и вовсе равный. Атаковать же укреплённые позиции противника боевой устав любой армии разрешает минимум при трёхкратном перевесе. Звериный инстинкт любой шпаны, как ни странно, уставу вторит буковка в буковку.
– Слыш, Лёх, ты не помнишь, что у нас на второе к завтраку? – справился Муромский, с заинтересованной миной возведя очи к потолку. – Чаёк, вроде, уже был.
Попов за ответом в карман не полез. Да и откуда в сатиновых трусах взяться карманам, скажите на милость?
– Как обычно, Илюха. Каша-размазня. Порридж, выражаясь грубо и по-заморски.
Мамелюкам стало ещё того пуще не по себе. Незнакомое слово, изобилующее рычащими и жужжащими согласными, сулило неведомые опасности. И уж если водопад кипятка эти чудные мужики назвали всего лишь чайком…
– А по-русски и изящно как будет? – с тревогой спросил Дредд, озвучивая немой вопрос соратников.
– Если надо изящно, лучше пусть Никита скажет. Никит, проинформируй народ.
Росомаха на полкорпуса высунулась из дупла. Остро блеснули глаза.
– Порридж – это по-нашему дерьмо, хлопцы. Горяченькое, в консистенции домашнего киселя. Прикажете подавать? – Добрынин начал медленно вздымать вооружённую ножницами руку.
Нервы у архаровцев не выдержали. Опережая собственный отчаянный визг, вприскочку, резвые, как архары, покинули они поле несостоявшегося сражения. Да, пожалуй, и страницы нашей повести.
– А вас, голубчик, я попрошу остаться, – сухо обратился Добрынин к растерянному, растерявшему войско Дредду. – Обрисуй-ка, что привело вашу кодлу в сей ранний час к нашему мирному порогу?
Куда было деваться папуасскому принцу? Рассказал, как на исповеди.
Слушали молча.
Когда Дредд закончил, Муромский, не проронив слова, запустил руку ему за пазуху. Вытащил конверт, перебросил Лёхе.
– Илья, – сдавленно, однако гордо (королевскую кровь хоть в белом теле держи, хоть в чёрном – она всё одно королевская) сказал Королевич. – Тебе не кажется, что это уже чересчур? Мародёрство какое-то.
Илья нахмурился, закусил губу. Того и гляди, передумает, вернёт денежки. Ищи их потом, свищи!
На помощь поспешила Фенюшка. Шепнула в ухо Добрынину:
– Никита, братец! Растолкуй хоть ты шпаку шоколадному, чем мародёрство отличается от контрибуции.
– Да запросто, сестричка, – сказал Добрынин и немедленно рыкнул: – Отставить упадочные рассуждения!
После чего в два широких шага очутился между Илюхой и Дреддом. Обратил посуровевший лик к папуасскому принцу.
– Разъясняю популярно, для невежд. Мародёрство, голубчик агатовый, это когда с неостывшего трупа врага стягивают сапоги, шерстяные носки, кальсоны. Штык-ножом отсекают палец, чтобы снять обручальное кольцо. Им же отпиливают ухо, чтобы снять кольцо-серьгу. Этим же штыком, а то и прикладом выбивают…
Он отработанным движением профессионального работорговца или коннозаводчика оттянул вверх губу Дредда, обнажив крупные, будто у молодого жеребца, зубы. Отпустил, вытер пальцы о балахон.
– …Прикладом выбивают золотые коронки. Ну и прочее в том же духе. Тогда – да, самое оно. Мы, русские офицеры, такое дело решительно осуждаем. С мародёрами у нас разговор короткий. Трибунал, расстрел, в безымянную яму. Зато если с того же трупа или, положим, пленного снимают оружие…
Обрез, словно по волшебству, оказался в умелых руках Добрынина. Никита осмотрел его, оценил как «горизонтальный “венус” с боковыми замками от “Голланд-Голланд”; изготовлен сразу укороченным», после чего передал Лёхе и продолжил:
– …То такое действие называется уже сбором трофеев. В военное время вполне законно. Ну, а когда на потерпевшего поражение противника накладывается контрибуция, то тут хоть ты как извернись, контрибуцией она и будет зваться. Любая Гаага победителя оправдает. Так вот, мы сейчас взяли трофеи и контрибуцию. Доходчиво изложено?
Изложено было доходчиво. Дредду оставалось только сказать контрибуции, то есть пяти Бакшишевым тысячам, прости-прощай.
Обрезу “венуса” с боковыми замками, между прочим, тоже.
* * *
Поскольку держался Дредд достойно, чести королевской не уронил, друзья зазвали его на чай, на шанежки. Пораскинув умишком, тот согласился. Ну, в самом деле, зачем сразу сбегать. Вдруг в мирной домашней атмосфере расслабится Муромский, и удастся-таки провернуть дельце с мордобоем века?Того не ведал Дредд-королевич, что сам стал объектом «разработки». Потому что в головах у друзей родилось сразу несколько замечательных планов, главная роль в которых отводилась как раз ему.
Илья очень вовремя вспомнил, кем является достойная матушка Дредда.
Никита не мог взгляд отвести от акульих клыков и вяленой головы папуасского амулета. Добыть чудесную вещицу, во что бы то ни стало, казалось ему решительно необходимым. Рассудком не понимал Добрынин, на что может сгодиться их комплоту варварское ожерелье, но сердцем чувствовал – беспременно сгодится!
Попову не давали покоя слова Дредда о том, что, дескать, неправильно сжимает Алёша гантельный гриф. «Вдруг, – думал он, – я и бильярдный кий не совсем верно держу? Может, в том причина обидного проигрыша Герке Немчику?»
А Феня мечтала, как заглянет по привычке в девятом часу к Илье соседка-вертихвостка Инга. Заглянет – и устрашится черномазого страхолюдины! Авось, и совсем с перепуга ходить прекратит. То-то наступит благодать… Глядишь, на целую неделю, а то и дольше.
Пока суд да дело, Никита успел поплескаться в ванне, Алёша избавился от порядком надоевшей гантели, а Илья связался по телефону с Папашей Бакшишем. И обрисовал ситуацию с набегом мамелюков во всей её правдивой суровости.
Бакшиш прежде всего грязно выругался в адрес Тыры и архаровцев, после чего примолк. Лишь сопение доносилось из телефонной трубки да противное скрежетание – не то зубовное, не то обычные помехи. Выждав минуту трагического молчания, Илья предложил бывшему промоутеру сообщить о соображениях и выводах.
– Хрен с тобой, дурачина! – с явной обидой выкрикнул Бакшиш. – Живи, как знаешь! Только когда с голоду начнёшь пухнуть, ко мне близко не кажись. Велю на тебя собак спустить.
– Это Светкиного-то таксика? – уточнил с улыбкой победителя Илья. – Груню?
– Да пошёл ты! – рассвирепел окончательно директор «Свинцовой перчатки» и так ахнул трубкой об аппарат, что Муромского запросто могло оглушить. Но тот предусмотрительно положил трубку первым.
* * *
К чаю полагались нежнейшие расстегаи с корюшкой, шанежки сметанные да картофельные, пирожки с яйцом и перистым зелёным лучком. Блины кружевные, оладьи пышные. Махонькие мясные кулебяки и гигантские бублики, обсыпанные маком, как девчачий нос веснушками. Варенья, меды, пастилы, конфитюры самых разных вкусов. Молоко в кувшинчике, лимон на блюдце. И само собой, бутылочка Ревельского бальзама – а ну как молодцам сотни градусов кипятка покажется недостаточно?Кто ночью не спал, готовил такое изобилие, героям нашим оставалось лишь догадываться.
Уже после первой чашки Дредд был принят в оборот.
Парнем он оказался компанейским. Алёша узнал, что гантели или штангу настоящий атлет берёт надёжно, однако бережно. Как пташку, представь? Сожмёшь пальцы сильней – раздавишь, а ослабишь хватку – улетит.
У забежавшей в ту пору «на минуточку» Инги-вертихвостки имелись кое-какие личные соображения по затронутому вопросу. Но она, как разумная девушка, удержала их при себе. Зато тихим голосом паиньки попросила у Дредда адресок спортзала, в котором он мышцы качает. Давно, дескать, собиралась пресс укрепить. Лёха с Никитой от такого заявления завистливо крякнули, Дредд довольно хмыкнул, а Фенька на радостях отсалютовала, троекратно брякнув форточкой.
Илья же… Да что говорить, сами, небось, понимаете…
Инга сделала вид, что целомудренно смутилась собственной дерзости. Получив вожделенный адресок, она смерила Дредда пылким взглядом и упорхнула, заявив, что провожать её не нужно.
Муромский начал шумно хлебать чай. Обстановка явно требовала разрядки.
– К слову… Подобным же образом следует держать пистолет при стрельбе, – преувеличенно бодро известил друзей Добрынин. – Как птичку. Тогда пули ложатся кучно.
– Меня-то это дело в разрезе бильярда интересует… – Алёша подхватил столовый нож и наподобие кия поместил на большой палец.
Илья смерил друзей понимающим взглядом, усмехнулся, подмигнул заговорщицки и протянул руку к буфету. Погремел баночками, коробочками. Высыпал на стол пяток сухих горошин. Подставил солонку вместо лузы.
– А ну!
Лёха с сомнением покачал головой, примерился, ударил…
Горошины легли кучно.
Об ожерелье Никита завёл речь издалека. От тропика Рака и островов Папуа-Новой Гвинеи, от Джеймса Кука и Миклухо-Маклая. Но Дредд, хоть и смотрелся чурбан чурбаном, интеллектом обижен не был. В один присест расшифровал, что конкретно Никите надобно. В другой – повёл торг.
Свой амулет он отдать не имеет права, поскольку реликвия, регалия и фамильная драгоценность. Впрочем, найдётся у него запасной. Новодел, конечно. Лет полтораста всего. И зубы там не белой акулы, а тигровой; и голова не белого плантатора, а заурядного чёрного каннибала. Да и нанизано это добро, откровенно говоря, не на косицу из младенческих волос, а на обыкновенную рыболовную леску. Однако по магической эффективности если и уступает Дреддову талисману, то пустяшно.
– Почём продашь? – глухо спросил Никита, заранее готовясь услышать космической величины сумму.
– Продать не продам, а поменяю в лёгкую.
– Ого. На что?
– А на трофей ваш сегодняшний, – оттопырил губищу королевич.
– Дело! Молоток! Вот это по-мущински! – наперебой одобрили друзья выбор Дредда. Полюбовались напоследок затейливой чеканкой на стволах, причудливой резьбой на цевье, курками высеребренными, да и расстались с “Голландом-Голландом” без сожаления, решив единогласно:
– Мы-то обойдёмся, а августейшей особе без оружия никак нельзя!
Илья, видя, сколь размяк сердцем возвративший обрез Королевич, смекнул, что пришло время для главного.
– Ваня, – сказал он вкрадчиво, – у меня к тебе последняя, малюсенькая просьба.
– Кого нужно сожрать? – привычно пошутил тот.
– Неужели наши угощения совсем несытные? – шуткой на шутку ответил Илья. И ахнул без передышки, точно обухом: – Будь ласков, порадей за нас перед матушкой.
– Перед какой? – начиная мало-помалу осознавать трагическую серьёзность предложения, спросил Дредд севшим голосом.
– Так перед твоей, Ваня. Перед Марией Ивановной Вожжиной-Подхвостовой…
Чёрный принц королевских кровей выдохнул со всхлипом и моментально словно бы уменьшился в размерах.
* * *
– Кого ты ко мне привёл, милый сын? – спросила полногрудая дама в деловом костюме и строго посмотрела на Дредда. Перевела взгляд на великолепную троицу.Хоть были друзья отважны в любой обстановке, а тут оробели. Тотчас захотелось им спрятаться. Большему за среднего, среднему за малого, а малому – чтоб и след простыл. Дредд, который лучше всех знал, что от заботливого материнского внимания не спрячешься даже на тропических островах, шмыгнул носом и почтительно снял пёстрый берет. Рот открыть он пока не решался.
Мария Ивановна Вожжина-Подхвостова относилась к типу женщин, который не часто встретишь на остановках общественного транспорта и в продуктовых магазинах. Прогуливающимися с детскими колясочками в дневных парках или напротив, демонстрирующими длинные ножки на вечерних бульварах вы их также вряд ли застигнете. На кухнях у них трудятся кухарки, пыль с мебели вытирают домработницы, а мужья если и имеются, то держатся тише декоративных растений. Некоторые, конечно, успевают своевременно смыться в Южное полушарие и там заделаться монархами, но таких счастливцев – абсолютное меньшинство.
Властность в лицах и повадках этих обломков матриархата напрочь подавляет не только красоту (у Марии Ивановны величественная зрелая красота присутствовала в полной мере), но и женственность вообще. Чаще всего такие гранд-дамы обнаруживаются в кабинетах, входить в которые по своей воле мало кто рвётся. А когда приходится войти, то психологически посетители готовятся к визиту намного основательней, чем к посещению стоматолога.
В Картафанове жутким местом, где окопалась генеральша Вожжина (а иначе её и не звали), являлся кабинет руководителя районной СЭС. Организации не самой заметной для населения, зато весьма значимой для тех, кого вопросы соблюдения санитарных норм касаются вплотную.
– Не слышу ответа, – с расстановкой проговорила Мария Ивановна и постучала по столу холёным пальчиком. Несмотря на чистоту и ухоженность, эти пальчики крепче любых капканов удерживали в кабале городские свалки, торговые точки, места общепита. И выжимали из мусора да отбросов такие бриллианты, каких в Якутии поискать…
– Мама, прошу, выслушайте их, пожалуйста, – наконец поборол немоту «милый сын».
– Ты влез к ним в долги?
– Нет! Нет! Просто это мои очень хорошие друзья.
– Считаешь, я непременно должна знать всех твоих друзей в лицо? Привёл познакомиться? Что ж, похвальное решение. И, в кои-то веки, разумное.
– У них просьба…
– Нам бы хотелось поработать санитарными инспекторами, – отважился-таки вступить в переговоры Алёша. Именно он оказался тем меньшим, за которым укрылись Илья да Никита. Вот и пришлось отдуваться.
– Инспекторами. Так-так. Понятно. Всем троим? – уточнила генеральша.
– Было бы чудесно! – сказал Илья с теми особенными интонациями, которые, как правило, волшебным образом действовали на самых разных представительниц слабого пола.
Однако генеральша Вожжина, как уже отмечалось, к слабому полу относилась скорей формально. Она презрительно усмехнулась:
– В вашем возрасте, уважаемый претендент, верить в чудеса довольно наивно.
Илья с покаянной гримасой развёл руками – дескать, что поделаешь, хочется…
– Ну, хорошо. – Мария Ивановна встала из-за стола, броненосным крейсером надвинулась на молодцев. Внимательно изучила каждого. – Предположим, я соглашусь взять одного из вас стажёром инспектора. Временно, разумеется. Вакансия имеется. Но! Мне бы хотелось знать, чем моя благотворительность обернётся? Как вы намерены распорядиться полученными правами? С кого собирать дань?
– Ни с кого, клянусь! – воскликнул Дредд, взволнованно теребя амулет. – Им для другого.
– Помолчи, котик. С тобой разговор будет позже. Итак?
Друзья переглянулись и честно выложили, что корочки санинспектора необходимы им в качестве универсального пропуска. Заглянуть за кой-какие заборы. Опуститься в кой-какие подвалы. Прихватить там кой-кого на горяченьком. А больше ни для чего.
– Поборы не наша стезя, – заключил Алёша. – Деньги – это ржа, прах и тлен. За отечество душа болит.
– Альтруисты, значит?
Друзья истово закивали.
– Допустим… – тон генеральши смягчился. Впрочем, надо ли тому удивляться? Разве запрещено главному санитарному врачу быть приверженцем альтруизма? Особенно, когда заняться им намерены другие. – Тогда сразу второе. Какое основание я буду иметь для приёма на службу? Кто-нибудь из вас имеет медицинское образование? Хотя бы начальное. Вы?
Алёша, к которому был обращён последний вопрос, расправил плечи:
– Бескомпромиссная борьба со старухой-смертью – мой конёк. Я кавалер медали за отвагу на пожаре! И дважды – за спасение утопающих! Мои умелые действия на воде внесены в анналы и инструкции Картафановского ОСВОДа. А вспомнить моё искусственное дыхание! О! О!! Фильм по мотивам можно снимать…
– Кавалеры бывают орденов, но никак не медалей, – перебила его Мария Ивановна.
– Ещё однажды я роды принимал, – не сдавался Попов. – В чистом поле и…
– Спасибо, понятно. Жаль, акушерство – не наш профиль. Можете выдохнуть. Вы?
Илья потупился. К медицине вплотную он прикоснулся только однажды, ещё в школе. Тогда, на уроке ОБЖ, тренируясь в выполнении массажа сердца, он вдрызг раздавил грудную клетку манекену.
Пришлось ему хитрить, надеясь, что кривая вывезет:
– Это… Ну, я практически профессионал по полному наркозу, местной анестезии, быстрой санации рта, экстренному кровопусканию. И прочее в том же аспекте. Ещё ветеринаром могу. Холостить, кастрировать, купировать.
– С вами тоже понятно. Если желаете, могу дать рекомендательное письмо для районной скотобойни. Заработки умеренные, зато всегда парное мясо к столу. Следующий.
Никита был лаконичен.
– Высшее военное. Базовые знания в рамках курса. Последние годы служил в прозекторском отделе горбольницы.
– Старожил морга, – попытался спасти своё реноме шутника и дамского баловня Муромский. Увы, выстрел оказался холостым. Генеральша в его сторону даже не взглянула.
– Вы мне сразу показались наиболее подходящей кандидатурой, – кивнула она удовлетворённо Добрынину. – Иван, проводи господина… мнэ-э?..
– Никита Васильевич. Добрынин.
– Проводи Никиту Васильевича до кадровика. Пусть оформит стажёром. Я сейчас позвоню, поставлю его в известность. Остальные подождут в холле. Да, и, сударики мои… – Она вернулась к столу, взяла кожаную папку, раскрыла. – Вот здесь место для заявлений о приёме на работу. Надеюсь, заявление у вас подготовлено?
– Сколько должно быть абзацев? – деловито спросил Илья, вынимая бумажник.
Мария Ивановна, не ломаясь, назвала точное число.
Присвистнуть молодцы решились, только сойдя по лестнице на три пролёта.
* * *
Никита познакомился с кадровиком, прослушал вводный инструктаж, сфотографировался, заполнил несколько бланков. Получил комплект рабочей амуниции. Респиратор, литые сапоги, синюю спецовку с трафаретной надписью «ГорСЭС», пилотку. Клеенчатый фартук, толстые перчатки и жутковатый раздвижной щуп, смахивающий на миниатюрный багор. После чего, наконец, освободился. Новенькое удостоверение санитарного инспектора ему вручил Дредд. Он же передал устный наказ Марии Ивановны: «Строгого соблюдения трудовой дисциплины не требую. Однако смотрите, не запятнайте репутацию нашей организации, Никита Васильевич. Потому что в противном случае я вас из-под земли достану и на свалке похороню».Пока посмурневший Добрынин переваривал напутственные слова генеральши Вожжиной, Алёша, который начал чувствовать что-то вроде дружеского расположения к Ивану-королевичу, участливо полюбопытствовал:
– А тебе, землячок, круто нагорит? От маменьки-то?
– Сладкого лишит на неделю, – желчно сказал Дредд, похоже, не шибко-то склонный обсуждать варианты собственного будущего.
– Ага, – с пониманием покивал Лёха. – Весёлая у тебя жизнь. Попец с бантиком.
– Грех жаловаться, – сказал Дредд. – Ну, поехали за цацкой?
Возражений не поступило.
Молодцы, заранее готовясь вкусить далеко не гастрономическое блюдо «яйца всмятку», полезли в Илюхину крошку «Оку». Однако страшного, вопреки ожиданиям, не случилось. Машинка загадочным образом стала как будто просторней и удобней, чем обычно. То есть за ней и по пути в СЭС было замечено что-то подобное, но куда менее явно. А тут – на тебе!