Сказка Русская. Русские народные сказки (Сост. В. П. Аникин)

   Повез мужик и бабину дочь в землянку; дал ей кремень, огниво, мешочек круп и оставил одну. Об вечеру заварила она кашу. Прибежала мышка и просит:
   — Наташка! Наташка! Сладка ль твоя кашка? Дай хоть ложечку!
   — Ишь какая! — закричала Наташка и швырнула в нее ложкой.
   Мышка убежала, а Наташка знай себе уписывает одна кашу. Съела полный горшок, огни позадула, прилегла в углу и заснула. Пришла полночь, вломился медведь и говорит:
   — Эй, где ты, девица? Давай в жмурки играть.
   Девица испугалась, молчит, только со страху зубами стучит.
   — А, ты вот где! На колокольчик, бегай, а я буду ловить.
   Взяла колокольчик, рука дрожит, колокольчик бесперечь звенит, а мышка приговаривает:
   — Злой девице живой не быть!
   Медведь бросился ловить бабину дочку и, как только изловил ее, сейчас задушил и съел. Наутро шлет баба старика в лес:
   — Ступай! Моя дочка два воза привезет, два табуна пригонит.
   Мужик уехал, а баба за воротами ждет. Вот прибежала собачка:
   — Тяф-тяф-тяф! Не бывать домой бабиной дочери, старик на пустом возу сидит, костьми в кузове гремит!
   — Врешь ты, мерзкая собачонка! То моя дочка едет, стада гонит, возы везет. На, скушай блин да говори: бабину дочь в злате, в серебре привезут, а стариковой женихи не возьмут!
   Собачка съела блин и залаяла:
   — Тяф-тяф-тяф! Старикову дочь замуж отдадут, а бабиной в кузове косточки привезут.
   Что ни делала баба с собачкою: и блины ей давала, и била ее,— она знай свое твердит… Глядь, а старик у ворот, жене кузов подает; баба кузов открыла, глянула на косточки и завыла, да так разозлилась, что с горя и злости на другой же день померла. Старик выдал свою дочь замуж за хорошего жениха, и стали они жить-поживать да добра наживать.

АРЫСЬ-ПОЛЕ

   У старика была дочь-красавица, жил он с нею тихо и мирно, пока не женился на другой бабе, а та баба была злая ведьма. Невзлюбила она падчерицу, пристала к старику:
   — Прогони ее из дому, чтоб я ее и в глаза не видала.
   Старик взял да и выдал свою дочку замуж. Живет она с мужем да радуется, и родился у них мальчик.
   А ведьма еще пуще злится, зависть ей покоя не дает; улучила она время, обратила свою падчерицу зверем Арысь-поле и выгнала в дремучий лес, а в падчерицыно платье нарядила свою родную дочь и подставила ее вместо стариковой дочери.
   Так все хитро сделала, что ни муж, ни люди — никто обмана не заметил. Только старая мамка одна и смекнула, а сказать боится.
   С того самого дня, как только ребенок проголодается, мамка понесет его к лесу и запоет:

 
— Арысь-поле! Дитя кричит,
Дитя кричит, пить-есть хочет.
 

   Арысь-поле прибежит, сбросит свою шкурку под колоду, возьмет мальчика, накормит; после наденет опять шкурку и уйдет в лес.
   «Куда это мамка с ребенком ходит?» — думает отец. Стал за нею присматривать и увидал, как Арысь-поле прибежала, сбросила с себя шкурку, стала кормить малютку.
   Отец подкрался из-за кустов, схватил шкурку и спалил ее.
   — Ах, что-то дымом пахнет; никак, моя шкурка горит! — говорит Арысь-поле.
   — Нет, — отвечает мамка, — это, верно, дровосеки лес подожгли.
   Шкурка сгорела, Арысь-поле приняла прежний вид и рассказала все мужу.
   Тотчас собрались люди, схватили ведьму и прогнали ее вместе с ее дочерью.

ХАВРОШЕЧКА

   Есть на свете люди хорошие, есть и похуже, есть и такие, которые своего брата не стыдятся.

   К таким-то и попала Крошечка-Хаврошечка. Осталась она сиротой, взяли ее эти люди, выкормили и над работой заморили: она и ткет, она и прядет, она и прибирает, она и за все отвечает.
   А были у ее хозяйки три дочери. Старшая звалась Одноглазка, средняя — Двуглазка, а меньшая — Триглазка.
   Дочери только и знали, что у ворот сидеть, на улицу глядеть, а Крошечка-Хаврошечка на них работала: их и обшивала, для них пряла и ткала — и слова доброго никогда не слыхала.
   Выйдет, бывало, Крошечка-Хаврошечка в поле, обнимет свою рябую коровку, ляжет к ней на шейку и рассказывает, как ей тяжко жить-поживать.
   — Коровушка-матушка! Меня бьют-журят, хлеба не дают, плакать не велят. К завтрашнему дню мне велено пять пудов напрясть, наткать, побелить и в трубы покатать.
   А коровушка ей в ответ:
   — Красная девица, влезь ко мне в одно ушко, а в другое вылезь — все будет сработано.
   Так и сбывалось. Влезет Хаврошечка коровушке в одно ушко, вылезет из другого —все готово: и наткано, и побелено, и в трубы покатано.
   Отнесет она холсты к хозяйке. Та поглядит, покряхтит, спрячет в сундук, а Крошечке-Хаврошечке еще больше работы задаст.
   Хаврошечка опять придет к коровушке, обнимет ее, погладит, в одно ушко влезет, в другое вылезет и готовенькое возьмет, принесет хозяйке.
   Вот хозяйка позвала свою дочь Одноглазку и говорит ей:
   — Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая, поди догляди, кто сироте помогает: и ткет, и прядет, и в трубы катает?
   Пошла Одноглазка с Хаврошечкой в лес, пошла с нею в поле, да забыла матушкино приказание, распеклась на солнышке, разлеглась на травушке. А Хаврошечка приговаривает:
   — Спи, глазок, спи, глазок!
   Глазок у Одноглазки и заснул. Пока Одноглазка спала, коровушка все наткала, и побелила, и в трубы скатала.
   Так ничего хозяйка не дозналась и послала вторую дочь — Двуглазку:
   — Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая, поди догляди, кто сироте помогает.
   Двуглазка пошла с Хаврошечкой, забыла матушкино приказание, на солнышке распеклась, на травушке разлеглась. А Хаврошечка баюкает:

   — Спи, глазок, спи, другой!
   Двуглазка глаза и смежила. Коровушка наткала, побелила, в трубы накатала, а Двуглазка все спала.
   Старуха рассердилась и на третий день послала третью дочь — Триглазку, а сироте еще больше работы задала.
   Триглазка попрыгала, попрыгала, на солнышке разморилась и на травушку упала.
   Хаврошечка поет:
   — Спи, глазок, спи, другой!
   А о третьем глазке и забыла.
   Два глаза у Триглазки заснули, а третий глядит и все видит: как Хаврошечка корове в одно ушко влезла, в другое вылезла и готовые холсты подобрала. Триглазка вернулась домой и матери все рассказала.
   Старуха обрадовалась, на другой же день пришла к мужу:
   — Режь рябую корову! Старик и так и сяк:
   — Что ты, старуха, в уме ли! Корова молодая, хорошая!
   — Режь, да и только!
   Делать нечего. Стал точить старик ножик. Хаврошечка про это спознала, в поле побежала, обняла рябую коровушку и говорит:
   — Коровушка-матушка! Тебя резать хотят.
   А коровушка ей отвечает:
   — А ты, красная девица, моего мяса не ешь, а косточки мои собери, в платочек завяжи, в саду их схорони и никогда меня не забывай: каждое утро косточки водою поливай.
   Старик зарезал коровушку. Хаврошечка все сделала, что коровушка ей завещала: голодом голодала, мяса ее в рот не брала, косточки ее зарыла и каждый день в саду поливала.
   И выросла из них яблонька, да какая! Яблочки на ней висят наливные, листья шумят золотые, веточки гнутся серебряные. Кто ни едет мимо — останавливается, кто проходит близко — заглядывается.
   Много ли времени прошло, мало ли,— Одноглазка, Двуглазка и Триглазка гуляли раз по саду. На ту пору ехал мимо сильный человек — богатый, кудреватый, молодой. Увидел в саду наливные яблочки, стал затрагивать девушек:
   — Девицы-красавицы, которая из вас мне яблочко поднесет, та за меня замуж пойдет.
   Три сестры и бросились одна перед другой к яблоне.
   А яблочки-то висели низко, под руками были, а тут поднялись высоко, далеко над головами.
   Сестры хотели их сбить — листья глаза засыпают, хотели сорвать — сучки косы расплетают. Как ни бились, ни метались — руки изодрали, а достать не могли.
   Подошла Хаврошечка — веточки к ней приклонились и яблочки к ней опустились. Угостила она того сильного человека, и он на ней женился. И стала она в добре поживать, лиха не знать.

МАЛЬЧИК С ПАЛЬЧИК

   Жили старик со старухою. Раз старуха рубила капусту и нечаянно отрубила палец. Завернула его в тряпку и положила на лавку.
   Вдруг услышала — кто-то на лавке плачет. Развернула тряпку, а в ней лежит мальчик ростом с пальчик.
   Удивилась старуха, испугалась:
   — Ты кто таков?
   — Я твой сынок, народился из твоего мизинчика.
   Взяла его старуха, смотрит — мальчик крохотный-крохотный, еле от земли видно. И назвала его Мальчик с пальчик.
   Стал он у них расти. Ростом мальчик не вырос, а разумом умнее большого оказался. Вот он раз и говорит:
   — Где мой батюшка?
   — Поехал на пашню.
   — Я к нему пойду, помогать стану.
   — Ступай, дитятко. Пришел он на пашню:
   — Здравствуй, батюшка! Осмотрелся старик кругом:
   — Что за чудо! Голос слышу, а никого не вижу. Кто таков говорит со мной?

   — Я — твой сынок. Пришел тебе помогать пахать. Садись, батюшка, закуси да отдохни маленько!
   Обрадовался старик, сел обедать. А Мальчик с пальчик залез лошади в ухо и стал пахать, а отцу наказал:
   — Коли кто будет торговать меня, продавай смело: небось—не пропаду, назад домой приду.
   Вот едет мимо барин, смотрит и дивуется: конь идет, соха орет, а человека нет!
   — Этого еще видом не видано, слыхом не слыхано, чтобы лошадь сама собой пахала!
   Старик говорит барину:
   — Что ты, разве ослеп? То у меня сын пашет.
   — Продай мне его!
   — Нет, не продам: нам только и радости со старухой, только и утехи, что Мальчик с пальчик.
   — Продай, дедушка!
   — Ну, давай тысячу рублей.
   — Что так дорого?
   — Сам видишь: мальчик мал, да удал, на ногу скор, на посылку легок!

   Барин заплатил тысячу рублей, взял мальчика, посадил в карман и поехал домой.
   А Мальчик с пальчик прогрыз дыру в кармане и ушел от барина.
   Шел, шел, и пристигла его темная ночь.
   Спрятался он под былинку подле самой дороги и уснул.
   Набежал голодный волк и проглотил его.
   Сидит Мальчик с пальчик в волчьем брюхе живой, и горя ему мало!
   Плохо пришлось серому волку: увидит он стадо, овцы пасутся, пастух спит, а только подкрадется овцу унести — Мальчик с пальчик и закричит во все горло:
   — Пастух, пастух, овечий дух! Спишь, а волк овцу тащит! Пастух проснется, бросится бежать на волка с дубиною да еще притравит его собаками, а собаки ну его рвать — только клочья летят! Еле-еле уйдет серый волк!
   Совсем волк отощал, пришлось пропадать с голоду. Просит он Мальчика с пальчик:
   — Вылези!
   — Довези меня домой к отцу, к матери, так вылезу. Делать нечего. Побежал волк в деревню, вскочил прямо к старику в избу.
   Мальчик с пальчик тотчас выскочил из волчьего брюха:
   Бейте волка, бейте серого!
   Старик схватил кочергу, старуха ухват — и давай бить волка. Тут его и порешили, сняли кожу да сынку тулуп сделали.

ЛЕВ, ЩУКА И ЧЕЛОВЕК

   Раз на реке лев со щукой разговаривал, а человек стоял поодаль и слушал.
   Только щука увидала человека, сейчас же ушла в воду. Лев ее после спрашивает:
   — Чего ты ушла в воду?
   — Человека увидела.
   — Ну так что же?
   — Да он хитрый.
   — Что за человек? — спрашивает лев. — Подай мне его, я его съем.
   Пошел лев человека искать. Идет навстречу мальчик.
   — Ты человек?
   — Нет, я еще не человек. Я мальчик. Еще когда буду человеком-то!

   Лев его не тронул, прошел мимо. Идет навстречу старик.
   — Ты человек?
   — Нет, батюшка лев! Какой я теперь человек! Был когда-то человеком.
   И этого лев не тронул.
   — Что за диковина! Не найдешь человека нигде! Шел, шел лев, встретил солдата с ружьем и с саблей.
   — Ты человек? — Человек.
   — Ну, я тебя съем!
   — А ты погоди, — говорит ему солдат.— Отойди от меня, я сам тебе в пасть кинусь. Разинь пасть пошире!
   Лев отошел, разинул пасть. Солдат наметился да как бабахнет из ружья! Потом подбежал да саблей ухо у льва отсек. Лев — бежать.
   Прибегает к реке. Выплывает щука, спрашивает:
   — Ну что, видел человека?
   — Да что,— говорит лев,— хитёр человек! Сразу-то я его не нашел: то говорит, что был человеком, то говорит, что еще будет человеком, а как нашел человека — так я и не обрадовался. Он мне велел отойти да раскрыть пасть, потом как плюнет мне в пасть, и сейчас еще жжет, а потом как высунет язык, да ухо мне и слизнул!
   — То-то же, я тебе говорила, что хитёр человек…

ПЕТУШОК-ЗОЛОТОЙ ГРЕБЕШОК И ЖЕРНОВЦЫ

   Жил да был себе старик со старухою, бедные-бедные! Хлеба-то у них не было. Вот они поехали в лес, набрали желудей, привезли домой и начали есть. Долго ли, коротко ли они ели, только старуха уронила один желудь в подполье. Пустил желудь росток и в небольшое время дорос до полу. Старуха заприметила и говорит:
   — Старик! Надобно пол-то прорубить. Пускай дуб растет выше. Как вырастет, не станем в лес за желудями ездить, станем в избе рвать.

   Старик прорубил пол. Деревцо росло-росло и выросло до потолка. Старик разобрал и потолок, а после и крышу снял: деревцо все растет да растет и доросло до самого неба.
   Не стало у старика со старухой желудей, взял он мешок и полез на дуб. Лез-лез… и взобрался на небо. Ходил-ходил по небу, увидал: сидит кочеток — золотой гребешок, а возле него стоят жерновцы. Старик долго не думал, захватил с собой и кочетка и жерновцы и спустился в избу. Спустился и говорит старухе:
   — Как нам быть, что нам есть?
   — Постой, — молвила старуха, — я попробую жерновцы. Взяла жерновцы и стала молоть: ан блин да пирог, блин да пирог, что ни повернет — все блин да пирог! И накормила старика.
   Ехал мимо какой-то боярин и заехал к старику со старушкой в хату.
   — Нет ли,— спрашивает,— чего-нибудь поесть? Старуха говорит:
   — Чего тебе, родимый, дать — разве блинков?
   Взяла жерновцы и намолола: нападали блинки да пирожки.

   Боярин поел и говорит:
   — Продай мне, бабушка, твои жерновцы.
   — Нет, — отвечает старуха,— продавать нельзя.
   Он позавидовал чужому добру и украл у ней жерновцы. Как увидали старик со старухою, что украдены жерновцы, стали горевать.
   — Постой, — говорит кочеток — золотой гребешок, — я полечу, догоню!
   Прилетел он к боярским хоромам, сел на ворота и кричит:
   — Кукареку! Боярин, боярин! Отдай наши жерновцы, золотые, голубые!
   Как услыхал боярин, сейчас приказывает:
   — Эй, малый! Возьми брось его в воду.
   Поймали кочетка, бросили в колодец. Он и стал приговаривать:
   — Носик, носик, пей воду! Ротик, ротик, пей воду…— и вытянул весь колодец.
   Выпил воду и полетел к боярским хоромам. Уселся на балкон и опять кричит:
   — Кукареку, боярин, боярин! Отдай наши жерновцы, золотые, голубые! Боярин, боярин! Отдай наши жерновцы, золотые, голубые!
   Боярин велел повару бросить его в горячую печь. Поймали кочетка, бросили в горячую печь — прямо в огонь. Он и стал приговаривать:
   — Носик, носик, лей воду! Ротик, ротик, лей воду…
   И залил весь жар в печи. Вспорхнул, влетел в боярские палаты и опять кричит:
   — Кукареку! Боярин, боярин! Отдай наши жерновцы, золотые, голубые! Боярин, боярин! Отдай наши жерновцы, золотые, голубые!
   В то же самое время боярин гостей принимал. Гости услыхали, что кричит кочеток, и тотчас же побежали вон из дому. Хозяин бросился догонять их, а кочеток — золотой гребешок подхватил жерновцы и улетел с ними к старику и старухе.

ВОЙНА ГРИБОВ

   В старые-стародавние времена царь Горох воевал с грибами.
   Гриб боровик, над грибами полковник, под дубочком сидючи, на все грибы глядючи, стал приказывать:
   — Приходите вы, белянки, ко мне на войну! Отказалися белянки:
   — Мы — столбовые дворянки! Не пойдем на войну!
   — Приходите вы, рыжики, ко мне на войну! Отказались рыжики:
   — Мы — богаты мужики! Не пойдем на войну!
   — Приходите вы, волнушки, ко мне на войну! Отказалися волнушки:
   — Мы, волнушки, — старушки! Не пойдем на войну!
   — Приходите вы, опенки, ко мне на войну!

   Отказалися опенки:
   — У нас ноги очень тонки! Не пойдем на войну!
   — Приходите, грузди, ко мне на войну!
   — Мы, грузди, — ребятушки дружны! Пойдем на войну!

МИЗГИРЬ

   В старопрежние годы в красну весну, в теплое лето сделалась такая срамота, в мире тягота — стали появляться комары да мошки, людей кусать, горячую кровь пускать.
   Появился паук-мизгирь, удалой добрый молодец. Стал он ножками трясти да мерёжки плести, ставить на пути, на дорожке, куда летают комары да мошки.
   Муха пролетала да к мизгирю в сеть попала. Тут ее мизгирь стал бить да губить, за горло давить. Муха мизгирю взмолилась:
   — Батюшко мизгирь, не бей ты меня, не губи ты меня: у меня много останется детей-сирот — по дворам ходить и собак дразнить.
   Тут ее мизгирь и отпустил.
   Она полетела, всем комарам да мошкам весть посылала:
   — Ой вы еси, комары да мошки, убирайтесь под осиновое корище! Появился мизгирь-борец, стал ножками трясти, мережки плести, ставить на пути, на дорожке, куда летают комары да мошки.
   Они и полетели, забились под осиновое корище, лежат мертвы…
   Мизгирь пошел, нашел сверчка, таракана и лесного клопа.
   — Ты, сверчок, сядь на кочок — курить табачок; а ты, таракан, ударь в барабан; а ты, клоп-блинник, поди под осиновое корище — проложи про меня, мизгиря-борца, добра молодца, такую славу, что меня вживе нет: в Казань отослали, в Казани голову отсекли на плахе и плаху раскололи.
   Сверчок сел на кочок курить табачок, а таракан ударил в барабан; клоп-блинник пошел под осиновое корище и говорит:
   — Что запали, лежите мертвы? Ведь мизгиря-борца, добра молодца, вживе нет: его в Казань отослали, в Казани голову отсекли на плахе и плаху раскололи.
   Комары да мошки возрадовались и возвеселились, в разные стороны залетали, да к мизгирю в сеть и попали. Он и говорит:
   — Так-то почаще бы ко мне в гости бывали!

О ЩУКЕ ЗУБАСТОЙ

   В ночь на Иванов день родилась щука в Шексне, да такая зубастая, что боже упаси.
   Лещи, окуни, ерши собрались глазеть на нее и дивовались такому чуду:
   — Экая щука уродилась зубастая!
   И стала она расти не по дням — по часам: что ни день, то на вершок прибавится.
   И стала щука в Шексне похаживать да лещей, окуней полавливать: издали увидит леща да и хватит его — леща как не бывало, только косточки на зубах хрустят.
   Экая оказия случилась на Шексне!
   Что делать лещам да окуням? Тошно приходится: щука всех приест, прикорнает.

   Собралась вся мелкая рыбица, и стали думу думать: как перевести щуку зубастую да такую тороватую.
   Пришел Ерш Ершович и так наскоро проговорил:
   — Полноте думу думать да голову ломать, а вот послушайте, что я буду баять. Тошно нам всем теперь в Шексне, переберемтесь-ка лучше в мелкие речки жить — в Сизму, Коному да Славенку, там нас никто не тронет, будем жить припеваючи.
   И поднялись все ерши, лещи, окуни из Шексны в мелкие речки — Сизму, Коному да Славенку.
   По дороге как шли, хитрый рыбарь многих из ихней братьи изловил на удочку и сварил ушицу.
   С тех пор в Шексне совсем мало стало мелкой рыбицы. Много наделала хлопот щука зубастая, да после и сама несдобровала.
   Как не стало мелкой рыбицы, пошла щука хватать червяков и попалась сама на крючок. Рыбарь сварил из нее уху, хлебал да хвалил: такая уха была жирная.
   Я там был, вместе уху хлебал, по усам текло, да в рот не попало.

СКАЗКА О ЕРШЕ ЕРШОВИЧЕ, СЫНЕ ЩЕТИННИКОВЕ

   Ершишко-кропачишко, ершишко-пагубнишко склался на дровнишки со своими маленькими ребятишками: пошел он в Кам-реку, из Кам-реки в Трос-реку, из Трос-реки в Кубенское озеро, из Кубенского озера в Ростовское озеро и в этом озере выпросился остаться одну ночку; от одной ночки две ночки, от двух ночек две недели, от двух недель два месяца, от двух месяцев два года, а от двух годов жил тридцать лет.
   Стал он по всему озеру похаживать, мелкую и крупную рыбу под бока подкалывать. Тогда мелкая и крупная рыба собрались во един круг и стали выбирать себе судью праведную, рыбу-сом с большим усом.
   — Будь ты,— говорят,— нашим судьей.
   Сом послал за ершом, добрым человеком, и говорит:
   Ерш, добрый человек! Почему ты нашим озером завладел?
   — Потому, — говорит, — я вашим озером завладел, что ваше озеро Ростовское горело снизу и доверху, с Петрова дня и до Ильина дня, выгорело оно снизу доверху и запустело.
   — Ни вовек,— говорит рыба-сом,— наше озеро не гарывало! Есть ли у тебя в том свидетели, московские крепости, письменные грамоты?
   — Есть у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: сорога-рыба на пожаре была, глаза запалила, и понынче у нее красны.
   И послал сом-рыба за сорогой-рыбой. Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей, туда же понятых, зовут сорогу-рыбу:
   — Сорога-рыба! Зовет тебя рыба-сом с большим усом пред свое величество.
   Сорога-рыба, не дошедши рыбы-сом, кланялась. И говорит ей сом:
   — Здравствуй, сорога-рыба, вдова честная! Гарывало ли наше озеро Ростовское с Петрова дня до Ильина дня?
   — Ни вовек-то, — говорит сорога-рыба, — не гарывало наше озеро!
   Говорит сом-рыба:
   — Слышишь, ерш, добрый человек! Сорога-рыба в глаза обвинила.
   А сорога тут же примолвила:
   — Кто ерша знает да ведает, тот без хлеба обедает!
   Ерш не унывает, на бога уповает.
   — Есть же у меня,— говорит,— в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: окунь-рыба на пожаре был, головешки носил, и понынче у него крылья красны.
   Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей, туда же понятых (это государские посылыцики), приходят и говорят:
   — Окунь-рыба! Зовет тебя рыба-сом с большим усом пред свое величество.
   И приходит окунь-рыба. Говорит ему сом-рыба:
   — Скажи, окунь-рыба, гарывало ли наше озеро Ростовское с Петрова дня по Ильин день?
   — Ни вовек-то, — говорит, — наше озеро не гарывало! Кто ерша знает да ведает, тот без хлеба обедает!
   Ерш не унывает, на бога уповает, говорит сом-рыбе:
   — Есть же у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: рыба-щука, вдова честная, притом не мотыга, скажет истинную правду. Она на пожаре была, головешки носила, и поныне черна.
   Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей, туда же понятых (это государские посылыцики), приходят и говорят:
   — Щука-рыба! Зовет тебя рыба-сом с большим усом пред свое величество.
   Щука-рыба, не дошедши рыбы-сом, кланялась:
   — Здравствуй, ваше величество!
   — Здравствуй, рыба-щука, вдова честная, притом же ты и не мотыга! — говорит сом.— Гарывало ли наше озеро Ростовское с Петрова дня до Ильина дня?
   Щука-рыба отвечает:
   — Ни вовек-то не гарывало наше озеро Ростовское! Кто ерша знает да ведает, тот всегда без хлеба обедает!
   Ерш не унывает, на бога уповает.
   — Есть же, — говорит,— у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: налим-рыба на пожаре был, головешки носил, и понынче он черен.
   Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей, туда же понятых (это государские посылыцики), приходят к налим-рыбе и говорят:
   — Налим-рыба! Зовет тебя рыба-сом с большим усом пред свое величество.
   — Ах, братцы! Нате вам гривну за труды и на волокиту; у меня губы толстые, брюхо большое, в городе не бывал, пред судьями не стаивал, говорить не умею, кланяться, право, не могу.
   Эти государские посыльщики пошли домой; тут поймали ерша и посадили его в петлю.
   По ершовым-то молитвам бог дал дождь и слякоть. Ерш из петли-то да и выскочил: пошел он в Кубенское озеро, из Кубенского озера в Трос-реку, из Трос-реки в Кам-реку. В Кам-реке идут щука да осетр.
   — Куда вас черт понес? — говорит им ерш.
   Услыхали рыбаки ершов голос тонкий и начали ерша ловить. Изловили ерша, ершишко-кропачишко, ершишко-пагубнишко!
   Пришел Бродька — бросил ерша в лодку, пришел Петрушка — бросил ерша в плетушку.
   — Наварю, — говорит, — ухи да и скушаю. Тут и смерть ершова!

О ВАСЬКЕ-МУСЬКЕ

   В некотором царстве, некотором государстве, а именно в том, в котором мы живем, жил-был досюль помещик. У помещика был кот, звали его Васька-Муська.
   Помещик любил Ваську-Муську, и кот свою кошачью работу работал хорошо — в хлебных лабазах ловил крыс и мышей. Когда хозяин прогуливался, Васька-Муська мог нести во рту до фунта весом гостинец из лавки домой, и крепко любил его за это помещик — двадцать лет держал кота Ваську-Муську.
   Наконец Васька-Муська стал старый, усы у него выпали, глаза у него стали худые, сила стала у него мала, не может крыс ловить и мышей давить. Надоел помещику Васька-Муська, схватил его помещик за загривок, выбросил на задворок и пнул ногой.
   Побежал Васька-Муська и заплакал, стал думать, как жить до смерти, потом придумал:
   — Давай-ка я помру у лабаза, пойдут крысы да мыши пить, так и меня увидят.
   Взял да и помер Васька-Муська.
   Увидали крысы да мыши, обрадовались, что Васька-Муська помер, стали мыши свистать, крысы кричать:
   — Помер наш неприятель!
   Сбежались все крысы и мыши к Ваське-Муське и решили, что надо бы схоронить Ваську-Муську, чтобы он не ожил. Было их около десяти тысяч. Притянули они артелью дровни, закатили Ваську-Муську на дровни, а он лежит не шевелится. Привязали штук семь веревок, стали на лапки, веревки взяли через плечо, а около двухсот мышей и крыс сзади с лопатками да кирками. Все идут радуются, присвистывают. Притянули Ваську-Муську на песочное место, на боровинку на сухую и начали копать яму всей силой.