Страница:
– Вот, – оруженосец кивнул на сложенные у себя перед грудью одеяла. – Нашел в сундуке. Если надо, там есть еще и дополнительные валики.
– Нет, мне без них удобнее, – Томас в знак признательности кивнул и, подхватив верхнее одеяло, тщательно его встряхнул, после чего обернул им плечи и подкинул в растущий огонь дровишек. Наблюдательный Ричард, проделав то же самое со вторым одеялом, примостился на краешке Томасовой кровати и легонько подался вперед, поближе к теплу очага.
– Эти шрамы, – произнес он после паузы. – Вы их получили на службе у Ордена?
– Кое-какие – да. А другие… Где я их только не получал. – Томас, чуть откинувшись, сел к своему ученому эсквайру вполоборота. – Вот тут, – он ткнул себя в левое плечо, – меня прошила стрела, когда я воевал во Фландрии. Неопасно, в мякоть, но кровь, помнится, хлестала, как из хряка на бойне. – Он переместил руку на левую грудь. – А вот сюда досталось кинжалом, да глубоко. А это… Это, кажется, в магрибском походе, в бухте… Ну да. Ла Валетт тогда не захотел, чтобы нас при абордаже тяготили доспехи. Мы тогда брали галеон, и передо мной выскочил пират, из тени, да резко так. Вторым ударом он меня добил бы, если б ла Валетт не кинулся между нами и не вышиб из него дух. – Томас посмотрел на огонь, шевельнув при воспоминании бровью. Притронулся к внутренней стороне локтя. – А вот это от ожога, когда мы штурмовали под Триполи корсарский форт. Враг тогда использовал зажигательные емкости. Один горшок хлопнулся о стену как раз возле лестницы, по которой я карабкался, и нафта сквозь кольчугу и плотный гамбизон достала до самого тела. – Томас невольно поморщился, припоминая ту жуткую боль, которую было ничем не унять. Ох и долгой выдалась та ночь на вражеских стенах!..
– А вот этот, на лбу? – тихо поинтересовался Ричард.
– Этот? – Томас провел рукой по тоненькому шраму в дюйме от волос. Какое-то время он поглаживал эту полоску, а Ричард выжидательно смотрел, и в глазах у него поблескивали два отражения от согревающего комнату огня. – Это, насколько мне помнится, – Томас кашлянул, – от гостиничной двери, о которую я шваркнулся, поскользнувшись.
Челюсть у Ричарда мелко задрожала, и наконец, не в силах сдержаться, он разразился хохотом, который вскоре подхватил и Томас. Приступ заливистого хохота длился несколько дольше обычного, возможно, потому, что вместе с ним впервые спала некая напряженность, которую оба эти человека изначально испытывали друг к другу.
А когда смех наконец утих, Ричард встал и с серьезно-насупленным видом придвинул к очагу два стула, на которых развесил для просушки свою одежду, а чуточку помедлив, еще и рубаху, камзол и плащ Томаса. Последний тем временем извлек из каких-то тайных ножен небольшой кинжал и настругал им ломтями хлеб и сыр, половину съестного предложив Ричарду.
– Спасибо, – поблагодарил молодой человек, указывая учтивым кивком на кровать. – Извините, я тут расселся на вашем ложе.
– Ничего, пусть будет твоим, – отмахнулся Томас, похлопав под собой тюфяк. – Мне и здесь сгодится.
Они сели трапезничать. Для Баррета за истекшие недели это была первая еда, не спрыснутая соленым привкусом моря и не подпорченная тошнотворными кренами галеона, пробирающегося средь сумрачных валов под набрякшими серыми небесами. И пусть это были обыкновенные хлеб и сыр, но вкус их казался сейчас несравненным, и отрадным было ощущение тепла и сытости в животе. А еще, вероятно, умиротворенность объяснялась тем, что ледяная корка высокомерной терпимости, которую воздвиг вокруг себя Ричард, начала вроде как таять. Разумеется, о тайном посланце Сесила хотелось выяснить несколько больше, отчасти из желания прознать, каковы все же истинные его наставления, но еще и из простого любопытства познакомиться со своим спутником поближе. Хотя понятно, никчемная поспешность и вездесуйство могли сейчас свести все на нет, вызвав у Ричарда усиление сумрачной бдительности. Томас приподнял кувшин с вином и наполнил две кружки – одну себе, другую Ричарду.
Одежда тем временем начала исходить паром, и комната наполнилась душноватой затхлостью.
– Для своего задания ты человек что надо, – похвалил вслух Томас. – Если ты и на других языках изъясняешься, как на испанском, польза от тебя будет немалая.
– Польза? – усмехнулся в ответ Ричард. – Недурная похвала для меня, сверчка на общественном шестке.
Томас не прочь был порасспросить юношу подробнее, но учуяв в его голосе нотку гневливости – более того, стыда, – решил вглубь покуда не копать.
– Роль свою ты пока играешь вполне сносно, – продолжил он. – Но от нас потребуется быть самыми безупречными лицедеями во всем Лондоне, чтобы по приезде на Мальту убедить других членов Ордена, что мы те, за кого себя выдаем. А потому держаться как заштатному оруженосцу тебе будет недостаточно. Нужно, чтобы ты и мыслить начал подобающим образом. Беспрекословно выполнять все, о чем я тебя попрошу, – без этой самой надутости, какую ты иной раз допускаешь. Оружие мое, снаряжение и гардероб ты должен содержать в чистоте и опрятности. Быть любезным со всеми, с кем тебе доведется иметь дело, вне зависимости от их положения. Все время подавать себя как благородного эсквайра, мечтающего когда-нибудь быть посвященным в рыцари. И не просто в рыцари, а в рыцари Ордена. Если ты с этим справишься, то и в самом деле сойдешь за моего оруженосца.
Вид у Ричарда стал откровенно горьким.
– То есть выдавать себя за того, кем мне не быть никогда. Про рыцарство уж вообще промолчу.
– Как тебя понимать?
– Высокородие – удел тех, у кого на родословной нет ни единого пятна. А потому неважно, каковы заслуги у человека, на имени которого стоит несмываемая отметина.
– Отчего же, – возразил Томас. – Происхождения ты благородного, это видно невооруженным глазом. Всякий скажет, что ты из того же сословия, что и я.
– За исключением разве того, что я родился не на той стороне улицы, сэр Томас. И это данность, которой никому не изменить. Я – бастард, и это знают те, кто меня растил и воспитывал. Потому я и ступаю по жизни нынешней своей стезей. А теперь я, с вашего позволения, хотел бы заснуть. Устал неимоверно, да и выспаться не мешает. А то спозаранку снова в путь.
Допив свою кружку, Ричард улегся и повернулся на бок, спиной к Томасу и к очагу.
Баррет какое-то время смотрел на юношу, раздумывая о его происхождении. Н-да. Каково оно, нести вот так на себе бремя такого жгучего, неизгладимого стигмата в мире, где знатность рода довлеет над всем? И кому какое дело, что в мире сколько угодно примеров гнусности и безнравственности среди тех, кто прикрывается мантильей знатности? А потому горькие слова этого юноши не так уж и удивительны. Природа наделила его тонким умом и пригожей внешностью – но общество заклеймило его как бастарда, и каинову эту печать носить ему до смертного часа. На минуту Томаса пробрала жалость, но он быстро взял себя в руки. Незачем посыпать парню рану еще и своей никчемной жалостливостью.
С тихим вздохом рыцарь подбросил в очаг поленьев и слегка развернул стулья с навешанной одеждой, чтобы сохла равномерно. Затем пристроил рядом еще и башмаки, после чего забрался в скрипнувшую кровать и лег на спину, уставясь в невысокий потолок. Сон уже не впархивал с прежней легкостью, и перед тем как заснуть, Томас расслышал, как где-то пробил полночь церковный колокол.
Глава 12
Дорога через север Испании пролегала по каменистым возвышенностям Наварры и Арагона. Дальше шла Каталония. То и дело лил дождь, а высокие перевалы устилал льдистый наст, затрудняющий передвижение. Останавливались Томас с Ричардом преимущественно в деревушках, за нехваткой места ночуя иной раз в амбарах. Дважды приходилось спать под открытым небом, лошадей привязав к чахлым деревцам, а самим жаться к костру где-нибудь в укромной лощинке или впадине. Спали по очереди, остерегаясь разбойничьих шаек, охочих до проезжих путешественников. Однажды за ними полдня следовала какая-то орава на растрепанных низкорослых лошаденках. Ненадолго остановившись, Томас с Ричардом нацепили на себя мечи, позаботившись, чтобы их было видно на расстоянии. Вскоре после этого преследователи придержали своих лошадок и голодными взглядами проводили добычу, которой так и не смогли поживиться.
Двое англичан привлекали к себе внимание в каждой деревеньке и городишке, через которые им доводилось проезжать. Похоже, король и церковь прилагали немалые усилия на втемяшивание своему народу, что остров, коим правит вероотступница протестантка Елизавета, есть юдоль зла и неправедности. А потому странствующий рыцарь со своим оруженосцем воспринимались людьми по большей части с опаской и подозрительностью. В открытую им никто не угрожал и в приеме не отказывал (спасибо подорожной, выданной начальником порта в Бильбао), но на тепло и гостеприимство при встрече рассчитывать не приходилось.
Беседе, которая, казалось, расположила их друг к другу в первую ночь на испанской земле, повториться было не суждено: Ричард снова вел себя с тихой враждебностью, хотя указания Томаса усвоил и со своими обязанностями оруженосца справлялся безукоризненно. После нескольких безуспешных попыток вернуть себе расположение юноши Томас махнул на это рукой, и дальше они двигались верхом, обмениваясь по мере необходимости скудными фразами, а ужинали в молчании, сидя у костра или ежась в укрытии амбара.
И вот в полдень, на пятый день нового года, с верхушки последнего из гребней путешественникам открылся вид на неширокую равнину, где к берегу Средиземного моря льнула Барселона. Утро выдалось погожим, и в пронзительной голубизне неба ярко светило солнце. Несмотря на то что стояла зима, дивно синим и зазывным было море. А у Томаса сладко заныло сердце по острову в самом центре этой жемчужно-дымчатой дали; месту, которое он некогда почитал своим домом на всю жизнь, где ему жить да жить среди братьев по оружию, в неустанной борьбе за истинную веру – и неважно, что силы в той борьбе вопиюще неравны. Все казалось столь ясным, простым и благородным тогда, прежде чем в его жизнь вошла Мария. Вначале она, а затем постепенное осознание того, насколько все-таки мало благородства в нескончаемом взаимном губительстве, где единственная доблесть и отрада – посеять как можно больший ужас в стане врага, и что море это, при всей своей искристой красоте, являет собой незапамятно древнее поле боя, сравнимое по давности с самой историей. Ведь еще задолго, очень задолго до нынешних стычек христиан с магометанами, на его просторах сражались римляне и карфагеняне, греки и персы, а до них – египтяне и бог весть кто еще. Кто знает, сколько тысяч боевых судов истлевает нынче в здешних глубинах? Море это обильно полито слезами и кровью бесчисленных людских поколений. Если вдуматься, это же ужас кромешный.
Цокнув языком, Томас дал лошади пятками по бокам:
– А ну, пошла! Ишь, залюбовалась…
Ричард еще немного помедлил, вбирая панораму, после чего пустил лошадь следом, и оба странника начали спуск по ленте широкой тропы, змеисто петляющей по склону холма. Барселона лежала внизу, в тени укрепленной цитадели. В бухте дремали на якоре тридцать или даже сорок галер; еще две покоились на деревянных валках у королевской судоверфи – череды длинных высоченных сараев вдоль береговой линии. На плацу возле цитадели под вьющимися на ветру штандартами своих полков практиковалось несколько отрядов копейщиков. Понятно, для чего эти приготовления: противостоять угрозе, взрастающей по ту сторону моря. Но хватит ли сил? Вопрос спорный. Томас по опыту знал, какую громадную массу полков и кораблей способны собрать османы, и собрать быстро. В их рядах лучшие пушкари и осадные инженеры, а поворотные орудия не знают себе равных по убийственной дальнобойности.
Ближе к городским стенам тропа сходилась с береговой дорогой, на которой всадники вскоре обогнали громыхающую вереницу повозок с пороховыми бочонками и чугунными ядрами. Томас пришпорил лошадь, чтобы до въезда в город оторваться от конного конвоя. Махнув рукой приотставшему Ричарду, рыцарь вынул подорожную и подал одному из караульных солдат. Тот глянул на нее безо всякого выражения, после чего окриком велел ждать и исчез под сводчатой аркой караульни в поисках своего командира. Томас, утомленно кряхтя, слез с седла. Ричард лихо соскочил следом и, к удовольствию Томаса, взял под уздцы обеих лошадей не хуже любого завзятого оруженосца. Вскоре появился начальник караула, одной рукой отирая рот, а другой держа на отлете подорожную, которую читал на ходу. Окинув взглядом двоих англичан, он что-то сказал Томасу, который в свою очередь обратился к своему эсквайру:
– Ричард, сделай милость.
Последовал диалог юноши с караульщиком, для уха Томаса совершенно чуждый, так как каталонский говор был для него, можно сказать, не более чем нагромождением звуков. От этого возникало ощущение неловкости и даже уязвимости. В самом деле, как и насколько можно доверять малознакомому молодому человеку, чуть ли не силком навязанному Сесилом и Уолсингемом? Что же до щекотливого документа, из-за которого весь сыр-бор, то в происхождение его и сущность Ричард посвящен несравненно больше. Так вот, если эту бумагу, или там пергамент, все же удастся добыть и вывезти, то каковы у Ричарда на этот счет дальнейшие указания? Лично Сесилу Томас после оказанной услуги сделается не нужен. А не может ли статься так, что эсквайру уже наперед приказано втихую устранить попутчика, осведомленность которого в этом деле, пусть и неполная, может когда-нибудь – кто знает – обернуться чреватостью? Придется теперь, видно, быть начеку, даже во время боя с турками оглядываясь, не занесен ли за спиной кинжал измены. Эта мысль наполняла Баррета горечью в отношении как Ричарда, так и его коварных лондонских хозяев.
Ход его мыслей прервал Ричард:
– Сэр, я объяснил капитану цель вашего визита. Он говорит, так как мы отправляемся на Мальту, то нам лучше доложиться в цитадель. Там мы сможем найти дона Гарсию де Толедо. Его армия готовится к высадке на Сицилию, и мы сможем туда отправиться с одним из его кораблей.
– На Сицилию?
– Как раз там король Филипп рассчитывает собрать силы для противостояния османам. Там к испанцам примкнут еще и наемники из Италии, в том числе галеры, снаряженные семейством Дория. Капитан говорит, что, по его сведениям, это будет самое громадное Христово воинство из когда-либо собранных. А дон Гарсия – самый превосходный флотоводец во всей Европе. Турки, по его словам, будут разбиты в пух и прах.
Томас поглядел на каталонского офицера, бочковатого и слишком уж привыкшего к сытой размеренной жизни. Такие тягот походов долго не выносят.
– Переведи: я молю Господа, чтобы капитан оказался прав. Мы сей же час отправляемся в цитадель.
– Он говорит, что нас туда проводят его люди. – Прежде чем продолжить, Ричард осторожно покосился на каталонца. – Ходит слух, что в Барселоне действуют вражеские лазутчики. Мне кажется, он не вполне нам доверяет.
– Лазутчики? – Томас рассмеялся. – Мы что, похожи на турок?
– Мы англичане, сэр. А среди испанцев, похоже, многие полагают, что их враги меж собой заодно. Это можно понять. Они так и не простили французам того, что те двадцать лет назад спелись с турками.
Томас истово кивнул. В самом деле, то был союз, потрясший весь христианский мир; без малого братание с сатаной. Сам союз продержался недолго: французы устыдились тех бесчинств над христианами, которые их новые друзья-басурмане чинили по всему побережью Италии. Легко представить себе тот ужас, что охватил французских рыцарей Ордена, а уж в особенности ла Валетта.
– Хорошо. Поблагодари капитана за то, что дает нам сопровождение.
Вместе с четверкой солдат – двое впереди указывают дорогу, двое следуют сзади – они через мощные крепостные стены вышли на широкий проезд, ведя коней в поводу. Над крышами тесно стоящих зданий вздымал свои величавые шпили собор Святой Евлалии. Недавние дожди основательно промыли улицы города, так что запах нечистот был здесь не в пример слабее несносной вони Лондона. Томас не был в Барселоне вот уже много лет; Ричард же, судя по откровенному любопытству в пытливом взоре, был здесь впервые. Надо сказать, что при своей смугловатости он вполне мог сойти за местного; выдавало разве что отсутствие каталонского акцента. Что и говорить, Сесил с Уолсингемом подыскали соглядатая лучше некуда.
При входе на соборную площадь внимание Томаса перекочевало на нарядный фасад с тремя башнями из каменного кружева. Как непохоже на простые церкви Англии… Запрокинув голову, он оглядывал стройные кресты, устремленные ввысь, к лазурным небесам. В вышине кружила стайка чаек, черная на фоне слепяще-яркого неба. От такой красоты захватывало дух; казалось, в горний мир взлетает сама душа. И тут пронзила мысль: может статься, там, по ту сторону моря, в Константинополе – великом городе, переименованном турками в Стамбул, – перед огромной мечетью стоит такой же вот воин, но магометанин, и с замиранием сердца озирает золотой полумесяц. И кто знает, может, с этим самым воином ему предстоит в довольно скором времени столкнуться в бою. От такой мысли холодок прошелся по спине. Не от страха, нет; просто от гнетущей мысли, что он, Томас, обречен на перемалывание в столкновении вер и империй.
Небольшой отряд пересек площадь и вскоре оставил пределы города позади; впереди на крутом холме возвышалась цитадель. Дышал с моря свежестью солоноватый бриз. При входе в цитадель у гостей еще раз осведомились о цели их прибытия. Сопровождающих отослали обратно к городским воротам, а рыцаря с оруженосцем пустили в один из внутренних дворов, где они оставили у коновязи лошадей и присели на каменную скамью.
Ожидание оказалось недолгим. С крыльца комендатуры к ним поспешил офицер в шитье из красного бархата.
– Сэр Томас Баррет? Честь имею познакомиться, – с учтивым поклоном произнес он на хорошем французском. Томас с Ричардом, поднявшись, ответили встречным поклоном. – Позвольте представиться, – с приятной улыбкой сказал офицер. – Фадрике Гарсия де Толедо. Покорный слуга, ваш и вашего эсквайра.
На вид молодому человеку было всего лет двадцать с небольшим. Англичане мельком переглянулись, и лишь затем Томас, прочистив голос, ответил на французском:
– Не вы ли командуете флотом, который Его Величество король Филипп направляет против турок?
– Я? – Брови испанца приподнялись в смешливом удивлении. – Определенно нет, сэр. То мой отец. Я дал ему знать о вашем прибытии. Он будет рад встрече с еще одним рыцарем Ордена, откликнувшимся на призыв к оружию.
Томас оживился.
– А много ли нас тут?
Улыбка Фадрике поблекла.
– Увы, через Барселону их, вопреки нашим ожиданиям, прошло не так уж много. Вы, по сути, пятый. Разумеется, многие отбыли к месту через другие порты. Уверен, что ни один из членов вашего Ордена не устранится от участия в таком богоугодном деле, как славная победа, которую мы одержим над турками.
– Будем надеяться, Господь внимет вашим словам.
– Уверен в этом, сэр. Впереди поистине величайшее сражение нашего столетия. Решающая проба твердости нашего оружия и торжества нашей веры над нечестивостью магометан.
Томас поджал губы, но промолчал.
Испанец между тем указал на вход в комендатуру:
– Если вы соблаговолите пройти со мной, я распоряжусь дать вам отзавтракать в ожидании моего отца, которому не терпится оказать вам свое радушие.
Губы Томаса тронула улыбка: он живо вспомнил куртуазность испанцев, с которыми ему доводилось сражаться бок о бок.
– Премного благодарен, – изысканно поклонился он.
В помещении они прошли облицованный плиткой зал с арочными проходами, уводящими в сумрачные боковые коридоры. За исключением нескольких истуканов-караульных, здесь почти никого не было. Провожатый и его гости шли, вызывая своей поступью сдержанное эхо.
– Как здесь тихо, – удивленно заметил Томас. – Я полагал, штаб вашего отца сейчас гудит как улей, обсуждая наступательную кампанию.
– Не волнуйтесь, всё под контролем, – небрежно заверил Фадрике. – Штабные офицеры сейчас по большей части на верфях и в порту, присматривают за погрузкой галер. Через считаные дни мы отплываем на Сицилию. А там, как сомкнем силы с союзниками, развернемся против турок.
Они вошли в скромный покой с длинным столом посредине. По обе его стороны стояли удобные стулья, а с торцов – два помпезных полукресла. Фадрике хозяйским жестом обвел стол:
– Прошу садиться. Насчет пищи и вина я уже распорядился. Пока же, прошу извинить, должен отлучиться к отцу. Он подойдет к вам позже.
На этом Фадрике с очередным поклоном удалился. Едва захлопнулась дверь, Ричард удрученно покачал головой:
– Всего пять рыцарей… А ведь в Барселону их должно было съехаться больше. Гораздо больше.
– Ничего, время еще есть, – успокоил, прикинув, Томас. – К тому же, как он говорит, у всех свои пути следования.
– Вы этому действительно верите? – скептически посмотрел Ричард.
Томас пожал плечами:
– Никогда не вредит надеяться на лучшее, довольствуясь худшим.
– Философия глупцов.
– Чем меньше шанс, – парировал Томас, – тем больше славы.
– Слава, доблесть… Этим вы, рыцари, и живете. Понимаю. Но если ваши славные деяния будут поименно перечислены в скрижалях и хрониках, то тех, кто из низов, эти почести не коснутся. Простые наши герои остаются безлики и безвестны. И лично я, сэр Томас, приумножать безвестность желанием не горю.
Разговор прервал появившийся с подносом слуга. Подойдя к столу, он, не глядя гостям в глаза, опустил поднос и, отдалившись на несколько шагов, с глубоким поклоном скрылся из виду.
– Вот, – констатировал Ричард. – Вот как обстоит с теми, кому в истории нет места.
Томас с минуту молчал. В молчании он взял с подноса тарелку и поставил перед собой, вторую поставил перед своим спутником, разлил по оловянным кубкам вино. А затем поднял глаза на Ричарда и заговорил тихо и устало:
– Я никак не могу повлиять на то, как история направляет жизненный путь человека. То же самое и с казусом твоего рождения, Ричард: я здесь ничего ни поделать, ни исправить не могу. А потому бессмысленно излагать мне твои невзгоды во всей их горькой безутешности. У каждого из нас есть долг, и этим все сказано. У меня – перед Орденом, защищать который я поклялся жизнью. У тебя – перед твоими господами в Лондоне, с каким-то там поручением, которое они вверили в твои руки. Тебе надлежит, уж так или иначе, помочь мне с моим долгом. Я же, со своей стороны, был бы рад взаимообразно помочь тебе, если бы знал чуть больше о цели твоего пребывания на Мальте.
– Я не могу сказать об этом больше, чем вам уже известно, – сверкнул темными глазами Ричард.
– Ну а если тебя постигнет неудача или несчастье? Смерть, в конце концов?
– В таком случае, могу предположить, Уолсингем пошлет кого-нибудь еще, чтоб завершить задание.
– Ах вон оно что… То есть у твоего хозяина пруд пруди людей, которые говорят на стольких же языках, как ты?
Ричард, глянув вниз на тарелку, подцепил с нее баранью отбивную, надкусил, начал жевать.
– А вот я так не думаю, – улыбнулся из-под бровей Томас. – И стоит тебе пропасть, как на всем задании можно будет поставить крест. Если ты не поведаешь мне о том документе несколько больше.
– Не поведаю, – промычал сквозь еду Ричард.
– Но почему? Ведь тебе есть прямой смысл сделать это.
– Смысл – одно, приказ – другое.
– Понимаю. Но если ставки, по словам сэра Роберта, настолько высоки, то ведь жизненно важно, чтобы хоть один из нас, неважно кто, доставил этот документ обратно в Англию.
– Это если кто-нибудь из нас переживет нападение на Мальту, – пробурчал Ричард.
– Верно, – хмуро кивнул Томас.
– Прошу прощения, сэр, но указания у меня прямы и недвусмысленны. И говорить о них вам я ничего не должен.
– Как так?
– А так. Потому что Уолсингем вам не доверяет.
– С ним все понятно. Ну а Сесил?
– Сэр Роберт не оспаривает его суждений почти никогда.
Томас подпер пальцами подбородок. Досада плавно перерастала в гнев. В самом деле, такое отношение уязвляет, задевает честь.
– Подозрительность у них, видимо, из-за моего вероисповедания: как-никак, католик. Ну а есть в том документе нечто, что таит опасность, предай я его содержание огласке?
– Не могу сказать. – Ричард отрезал еще кусок.
– Не можешь или не хочешь?
– Я уж и без того сказал больше, чем допускает благоразумие. Если вам от этого легче, то скажу, какого мнения придерживается Сесил. Он полагает, что вы считаете себя прежде всего англичанином, и уж затем католиком. А теперь хватит. Больше я ни о чем распространяться не буду. Расспрашивайте, если угодно, о чем-нибудь другом.
– Изволь. Скажи мне, ты протестант, как твои хозяева, или все-таки сторонник римско-католической церкви?
Ричард, раздумывая над этим вопросом, перестал жевать.
– А то вы сами не знаете. Как вы думаете, Сесил взял бы себе в услужение католика? Тут и вопросов быть не должно.
– А протестантом ты был всегда? – спросил с нажимом Томас.
– Зачем это вам?
– Да так, хочется тебя поближе узнать. В противоречиях, бытующих между нами, лучше понимать досконально, что за человек сражается с тобой по одну сторону.
– Нет, мне без них удобнее, – Томас в знак признательности кивнул и, подхватив верхнее одеяло, тщательно его встряхнул, после чего обернул им плечи и подкинул в растущий огонь дровишек. Наблюдательный Ричард, проделав то же самое со вторым одеялом, примостился на краешке Томасовой кровати и легонько подался вперед, поближе к теплу очага.
– Эти шрамы, – произнес он после паузы. – Вы их получили на службе у Ордена?
– Кое-какие – да. А другие… Где я их только не получал. – Томас, чуть откинувшись, сел к своему ученому эсквайру вполоборота. – Вот тут, – он ткнул себя в левое плечо, – меня прошила стрела, когда я воевал во Фландрии. Неопасно, в мякоть, но кровь, помнится, хлестала, как из хряка на бойне. – Он переместил руку на левую грудь. – А вот сюда досталось кинжалом, да глубоко. А это… Это, кажется, в магрибском походе, в бухте… Ну да. Ла Валетт тогда не захотел, чтобы нас при абордаже тяготили доспехи. Мы тогда брали галеон, и передо мной выскочил пират, из тени, да резко так. Вторым ударом он меня добил бы, если б ла Валетт не кинулся между нами и не вышиб из него дух. – Томас посмотрел на огонь, шевельнув при воспоминании бровью. Притронулся к внутренней стороне локтя. – А вот это от ожога, когда мы штурмовали под Триполи корсарский форт. Враг тогда использовал зажигательные емкости. Один горшок хлопнулся о стену как раз возле лестницы, по которой я карабкался, и нафта сквозь кольчугу и плотный гамбизон достала до самого тела. – Томас невольно поморщился, припоминая ту жуткую боль, которую было ничем не унять. Ох и долгой выдалась та ночь на вражеских стенах!..
– А вот этот, на лбу? – тихо поинтересовался Ричард.
– Этот? – Томас провел рукой по тоненькому шраму в дюйме от волос. Какое-то время он поглаживал эту полоску, а Ричард выжидательно смотрел, и в глазах у него поблескивали два отражения от согревающего комнату огня. – Это, насколько мне помнится, – Томас кашлянул, – от гостиничной двери, о которую я шваркнулся, поскользнувшись.
Челюсть у Ричарда мелко задрожала, и наконец, не в силах сдержаться, он разразился хохотом, который вскоре подхватил и Томас. Приступ заливистого хохота длился несколько дольше обычного, возможно, потому, что вместе с ним впервые спала некая напряженность, которую оба эти человека изначально испытывали друг к другу.
А когда смех наконец утих, Ричард встал и с серьезно-насупленным видом придвинул к очагу два стула, на которых развесил для просушки свою одежду, а чуточку помедлив, еще и рубаху, камзол и плащ Томаса. Последний тем временем извлек из каких-то тайных ножен небольшой кинжал и настругал им ломтями хлеб и сыр, половину съестного предложив Ричарду.
– Спасибо, – поблагодарил молодой человек, указывая учтивым кивком на кровать. – Извините, я тут расселся на вашем ложе.
– Ничего, пусть будет твоим, – отмахнулся Томас, похлопав под собой тюфяк. – Мне и здесь сгодится.
Они сели трапезничать. Для Баррета за истекшие недели это была первая еда, не спрыснутая соленым привкусом моря и не подпорченная тошнотворными кренами галеона, пробирающегося средь сумрачных валов под набрякшими серыми небесами. И пусть это были обыкновенные хлеб и сыр, но вкус их казался сейчас несравненным, и отрадным было ощущение тепла и сытости в животе. А еще, вероятно, умиротворенность объяснялась тем, что ледяная корка высокомерной терпимости, которую воздвиг вокруг себя Ричард, начала вроде как таять. Разумеется, о тайном посланце Сесила хотелось выяснить несколько больше, отчасти из желания прознать, каковы все же истинные его наставления, но еще и из простого любопытства познакомиться со своим спутником поближе. Хотя понятно, никчемная поспешность и вездесуйство могли сейчас свести все на нет, вызвав у Ричарда усиление сумрачной бдительности. Томас приподнял кувшин с вином и наполнил две кружки – одну себе, другую Ричарду.
Одежда тем временем начала исходить паром, и комната наполнилась душноватой затхлостью.
– Для своего задания ты человек что надо, – похвалил вслух Томас. – Если ты и на других языках изъясняешься, как на испанском, польза от тебя будет немалая.
– Польза? – усмехнулся в ответ Ричард. – Недурная похвала для меня, сверчка на общественном шестке.
Томас не прочь был порасспросить юношу подробнее, но учуяв в его голосе нотку гневливости – более того, стыда, – решил вглубь покуда не копать.
– Роль свою ты пока играешь вполне сносно, – продолжил он. – Но от нас потребуется быть самыми безупречными лицедеями во всем Лондоне, чтобы по приезде на Мальту убедить других членов Ордена, что мы те, за кого себя выдаем. А потому держаться как заштатному оруженосцу тебе будет недостаточно. Нужно, чтобы ты и мыслить начал подобающим образом. Беспрекословно выполнять все, о чем я тебя попрошу, – без этой самой надутости, какую ты иной раз допускаешь. Оружие мое, снаряжение и гардероб ты должен содержать в чистоте и опрятности. Быть любезным со всеми, с кем тебе доведется иметь дело, вне зависимости от их положения. Все время подавать себя как благородного эсквайра, мечтающего когда-нибудь быть посвященным в рыцари. И не просто в рыцари, а в рыцари Ордена. Если ты с этим справишься, то и в самом деле сойдешь за моего оруженосца.
Вид у Ричарда стал откровенно горьким.
– То есть выдавать себя за того, кем мне не быть никогда. Про рыцарство уж вообще промолчу.
– Как тебя понимать?
– Высокородие – удел тех, у кого на родословной нет ни единого пятна. А потому неважно, каковы заслуги у человека, на имени которого стоит несмываемая отметина.
– Отчего же, – возразил Томас. – Происхождения ты благородного, это видно невооруженным глазом. Всякий скажет, что ты из того же сословия, что и я.
– За исключением разве того, что я родился не на той стороне улицы, сэр Томас. И это данность, которой никому не изменить. Я – бастард, и это знают те, кто меня растил и воспитывал. Потому я и ступаю по жизни нынешней своей стезей. А теперь я, с вашего позволения, хотел бы заснуть. Устал неимоверно, да и выспаться не мешает. А то спозаранку снова в путь.
Допив свою кружку, Ричард улегся и повернулся на бок, спиной к Томасу и к очагу.
Баррет какое-то время смотрел на юношу, раздумывая о его происхождении. Н-да. Каково оно, нести вот так на себе бремя такого жгучего, неизгладимого стигмата в мире, где знатность рода довлеет над всем? И кому какое дело, что в мире сколько угодно примеров гнусности и безнравственности среди тех, кто прикрывается мантильей знатности? А потому горькие слова этого юноши не так уж и удивительны. Природа наделила его тонким умом и пригожей внешностью – но общество заклеймило его как бастарда, и каинову эту печать носить ему до смертного часа. На минуту Томаса пробрала жалость, но он быстро взял себя в руки. Незачем посыпать парню рану еще и своей никчемной жалостливостью.
С тихим вздохом рыцарь подбросил в очаг поленьев и слегка развернул стулья с навешанной одеждой, чтобы сохла равномерно. Затем пристроил рядом еще и башмаки, после чего забрался в скрипнувшую кровать и лег на спину, уставясь в невысокий потолок. Сон уже не впархивал с прежней легкостью, и перед тем как заснуть, Томас расслышал, как где-то пробил полночь церковный колокол.
Глава 12
Двое англичан привлекали к себе внимание в каждой деревеньке и городишке, через которые им доводилось проезжать. Похоже, король и церковь прилагали немалые усилия на втемяшивание своему народу, что остров, коим правит вероотступница протестантка Елизавета, есть юдоль зла и неправедности. А потому странствующий рыцарь со своим оруженосцем воспринимались людьми по большей части с опаской и подозрительностью. В открытую им никто не угрожал и в приеме не отказывал (спасибо подорожной, выданной начальником порта в Бильбао), но на тепло и гостеприимство при встрече рассчитывать не приходилось.
Беседе, которая, казалось, расположила их друг к другу в первую ночь на испанской земле, повториться было не суждено: Ричард снова вел себя с тихой враждебностью, хотя указания Томаса усвоил и со своими обязанностями оруженосца справлялся безукоризненно. После нескольких безуспешных попыток вернуть себе расположение юноши Томас махнул на это рукой, и дальше они двигались верхом, обмениваясь по мере необходимости скудными фразами, а ужинали в молчании, сидя у костра или ежась в укрытии амбара.
И вот в полдень, на пятый день нового года, с верхушки последнего из гребней путешественникам открылся вид на неширокую равнину, где к берегу Средиземного моря льнула Барселона. Утро выдалось погожим, и в пронзительной голубизне неба ярко светило солнце. Несмотря на то что стояла зима, дивно синим и зазывным было море. А у Томаса сладко заныло сердце по острову в самом центре этой жемчужно-дымчатой дали; месту, которое он некогда почитал своим домом на всю жизнь, где ему жить да жить среди братьев по оружию, в неустанной борьбе за истинную веру – и неважно, что силы в той борьбе вопиюще неравны. Все казалось столь ясным, простым и благородным тогда, прежде чем в его жизнь вошла Мария. Вначале она, а затем постепенное осознание того, насколько все-таки мало благородства в нескончаемом взаимном губительстве, где единственная доблесть и отрада – посеять как можно больший ужас в стане врага, и что море это, при всей своей искристой красоте, являет собой незапамятно древнее поле боя, сравнимое по давности с самой историей. Ведь еще задолго, очень задолго до нынешних стычек христиан с магометанами, на его просторах сражались римляне и карфагеняне, греки и персы, а до них – египтяне и бог весть кто еще. Кто знает, сколько тысяч боевых судов истлевает нынче в здешних глубинах? Море это обильно полито слезами и кровью бесчисленных людских поколений. Если вдуматься, это же ужас кромешный.
Цокнув языком, Томас дал лошади пятками по бокам:
– А ну, пошла! Ишь, залюбовалась…
Ричард еще немного помедлил, вбирая панораму, после чего пустил лошадь следом, и оба странника начали спуск по ленте широкой тропы, змеисто петляющей по склону холма. Барселона лежала внизу, в тени укрепленной цитадели. В бухте дремали на якоре тридцать или даже сорок галер; еще две покоились на деревянных валках у королевской судоверфи – череды длинных высоченных сараев вдоль береговой линии. На плацу возле цитадели под вьющимися на ветру штандартами своих полков практиковалось несколько отрядов копейщиков. Понятно, для чего эти приготовления: противостоять угрозе, взрастающей по ту сторону моря. Но хватит ли сил? Вопрос спорный. Томас по опыту знал, какую громадную массу полков и кораблей способны собрать османы, и собрать быстро. В их рядах лучшие пушкари и осадные инженеры, а поворотные орудия не знают себе равных по убийственной дальнобойности.
Ближе к городским стенам тропа сходилась с береговой дорогой, на которой всадники вскоре обогнали громыхающую вереницу повозок с пороховыми бочонками и чугунными ядрами. Томас пришпорил лошадь, чтобы до въезда в город оторваться от конного конвоя. Махнув рукой приотставшему Ричарду, рыцарь вынул подорожную и подал одному из караульных солдат. Тот глянул на нее безо всякого выражения, после чего окриком велел ждать и исчез под сводчатой аркой караульни в поисках своего командира. Томас, утомленно кряхтя, слез с седла. Ричард лихо соскочил следом и, к удовольствию Томаса, взял под уздцы обеих лошадей не хуже любого завзятого оруженосца. Вскоре появился начальник караула, одной рукой отирая рот, а другой держа на отлете подорожную, которую читал на ходу. Окинув взглядом двоих англичан, он что-то сказал Томасу, который в свою очередь обратился к своему эсквайру:
– Ричард, сделай милость.
Последовал диалог юноши с караульщиком, для уха Томаса совершенно чуждый, так как каталонский говор был для него, можно сказать, не более чем нагромождением звуков. От этого возникало ощущение неловкости и даже уязвимости. В самом деле, как и насколько можно доверять малознакомому молодому человеку, чуть ли не силком навязанному Сесилом и Уолсингемом? Что же до щекотливого документа, из-за которого весь сыр-бор, то в происхождение его и сущность Ричард посвящен несравненно больше. Так вот, если эту бумагу, или там пергамент, все же удастся добыть и вывезти, то каковы у Ричарда на этот счет дальнейшие указания? Лично Сесилу Томас после оказанной услуги сделается не нужен. А не может ли статься так, что эсквайру уже наперед приказано втихую устранить попутчика, осведомленность которого в этом деле, пусть и неполная, может когда-нибудь – кто знает – обернуться чреватостью? Придется теперь, видно, быть начеку, даже во время боя с турками оглядываясь, не занесен ли за спиной кинжал измены. Эта мысль наполняла Баррета горечью в отношении как Ричарда, так и его коварных лондонских хозяев.
Ход его мыслей прервал Ричард:
– Сэр, я объяснил капитану цель вашего визита. Он говорит, так как мы отправляемся на Мальту, то нам лучше доложиться в цитадель. Там мы сможем найти дона Гарсию де Толедо. Его армия готовится к высадке на Сицилию, и мы сможем туда отправиться с одним из его кораблей.
– На Сицилию?
– Как раз там король Филипп рассчитывает собрать силы для противостояния османам. Там к испанцам примкнут еще и наемники из Италии, в том числе галеры, снаряженные семейством Дория. Капитан говорит, что, по его сведениям, это будет самое громадное Христово воинство из когда-либо собранных. А дон Гарсия – самый превосходный флотоводец во всей Европе. Турки, по его словам, будут разбиты в пух и прах.
Томас поглядел на каталонского офицера, бочковатого и слишком уж привыкшего к сытой размеренной жизни. Такие тягот походов долго не выносят.
– Переведи: я молю Господа, чтобы капитан оказался прав. Мы сей же час отправляемся в цитадель.
– Он говорит, что нас туда проводят его люди. – Прежде чем продолжить, Ричард осторожно покосился на каталонца. – Ходит слух, что в Барселоне действуют вражеские лазутчики. Мне кажется, он не вполне нам доверяет.
– Лазутчики? – Томас рассмеялся. – Мы что, похожи на турок?
– Мы англичане, сэр. А среди испанцев, похоже, многие полагают, что их враги меж собой заодно. Это можно понять. Они так и не простили французам того, что те двадцать лет назад спелись с турками.
Томас истово кивнул. В самом деле, то был союз, потрясший весь христианский мир; без малого братание с сатаной. Сам союз продержался недолго: французы устыдились тех бесчинств над христианами, которые их новые друзья-басурмане чинили по всему побережью Италии. Легко представить себе тот ужас, что охватил французских рыцарей Ордена, а уж в особенности ла Валетта.
– Хорошо. Поблагодари капитана за то, что дает нам сопровождение.
Вместе с четверкой солдат – двое впереди указывают дорогу, двое следуют сзади – они через мощные крепостные стены вышли на широкий проезд, ведя коней в поводу. Над крышами тесно стоящих зданий вздымал свои величавые шпили собор Святой Евлалии. Недавние дожди основательно промыли улицы города, так что запах нечистот был здесь не в пример слабее несносной вони Лондона. Томас не был в Барселоне вот уже много лет; Ричард же, судя по откровенному любопытству в пытливом взоре, был здесь впервые. Надо сказать, что при своей смугловатости он вполне мог сойти за местного; выдавало разве что отсутствие каталонского акцента. Что и говорить, Сесил с Уолсингемом подыскали соглядатая лучше некуда.
При входе на соборную площадь внимание Томаса перекочевало на нарядный фасад с тремя башнями из каменного кружева. Как непохоже на простые церкви Англии… Запрокинув голову, он оглядывал стройные кресты, устремленные ввысь, к лазурным небесам. В вышине кружила стайка чаек, черная на фоне слепяще-яркого неба. От такой красоты захватывало дух; казалось, в горний мир взлетает сама душа. И тут пронзила мысль: может статься, там, по ту сторону моря, в Константинополе – великом городе, переименованном турками в Стамбул, – перед огромной мечетью стоит такой же вот воин, но магометанин, и с замиранием сердца озирает золотой полумесяц. И кто знает, может, с этим самым воином ему предстоит в довольно скором времени столкнуться в бою. От такой мысли холодок прошелся по спине. Не от страха, нет; просто от гнетущей мысли, что он, Томас, обречен на перемалывание в столкновении вер и империй.
Небольшой отряд пересек площадь и вскоре оставил пределы города позади; впереди на крутом холме возвышалась цитадель. Дышал с моря свежестью солоноватый бриз. При входе в цитадель у гостей еще раз осведомились о цели их прибытия. Сопровождающих отослали обратно к городским воротам, а рыцаря с оруженосцем пустили в один из внутренних дворов, где они оставили у коновязи лошадей и присели на каменную скамью.
Ожидание оказалось недолгим. С крыльца комендатуры к ним поспешил офицер в шитье из красного бархата.
– Сэр Томас Баррет? Честь имею познакомиться, – с учтивым поклоном произнес он на хорошем французском. Томас с Ричардом, поднявшись, ответили встречным поклоном. – Позвольте представиться, – с приятной улыбкой сказал офицер. – Фадрике Гарсия де Толедо. Покорный слуга, ваш и вашего эсквайра.
На вид молодому человеку было всего лет двадцать с небольшим. Англичане мельком переглянулись, и лишь затем Томас, прочистив голос, ответил на французском:
– Не вы ли командуете флотом, который Его Величество король Филипп направляет против турок?
– Я? – Брови испанца приподнялись в смешливом удивлении. – Определенно нет, сэр. То мой отец. Я дал ему знать о вашем прибытии. Он будет рад встрече с еще одним рыцарем Ордена, откликнувшимся на призыв к оружию.
Томас оживился.
– А много ли нас тут?
Улыбка Фадрике поблекла.
– Увы, через Барселону их, вопреки нашим ожиданиям, прошло не так уж много. Вы, по сути, пятый. Разумеется, многие отбыли к месту через другие порты. Уверен, что ни один из членов вашего Ордена не устранится от участия в таком богоугодном деле, как славная победа, которую мы одержим над турками.
– Будем надеяться, Господь внимет вашим словам.
– Уверен в этом, сэр. Впереди поистине величайшее сражение нашего столетия. Решающая проба твердости нашего оружия и торжества нашей веры над нечестивостью магометан.
Томас поджал губы, но промолчал.
Испанец между тем указал на вход в комендатуру:
– Если вы соблаговолите пройти со мной, я распоряжусь дать вам отзавтракать в ожидании моего отца, которому не терпится оказать вам свое радушие.
Губы Томаса тронула улыбка: он живо вспомнил куртуазность испанцев, с которыми ему доводилось сражаться бок о бок.
– Премного благодарен, – изысканно поклонился он.
В помещении они прошли облицованный плиткой зал с арочными проходами, уводящими в сумрачные боковые коридоры. За исключением нескольких истуканов-караульных, здесь почти никого не было. Провожатый и его гости шли, вызывая своей поступью сдержанное эхо.
– Как здесь тихо, – удивленно заметил Томас. – Я полагал, штаб вашего отца сейчас гудит как улей, обсуждая наступательную кампанию.
– Не волнуйтесь, всё под контролем, – небрежно заверил Фадрике. – Штабные офицеры сейчас по большей части на верфях и в порту, присматривают за погрузкой галер. Через считаные дни мы отплываем на Сицилию. А там, как сомкнем силы с союзниками, развернемся против турок.
Они вошли в скромный покой с длинным столом посредине. По обе его стороны стояли удобные стулья, а с торцов – два помпезных полукресла. Фадрике хозяйским жестом обвел стол:
– Прошу садиться. Насчет пищи и вина я уже распорядился. Пока же, прошу извинить, должен отлучиться к отцу. Он подойдет к вам позже.
На этом Фадрике с очередным поклоном удалился. Едва захлопнулась дверь, Ричард удрученно покачал головой:
– Всего пять рыцарей… А ведь в Барселону их должно было съехаться больше. Гораздо больше.
– Ничего, время еще есть, – успокоил, прикинув, Томас. – К тому же, как он говорит, у всех свои пути следования.
– Вы этому действительно верите? – скептически посмотрел Ричард.
Томас пожал плечами:
– Никогда не вредит надеяться на лучшее, довольствуясь худшим.
– Философия глупцов.
– Чем меньше шанс, – парировал Томас, – тем больше славы.
– Слава, доблесть… Этим вы, рыцари, и живете. Понимаю. Но если ваши славные деяния будут поименно перечислены в скрижалях и хрониках, то тех, кто из низов, эти почести не коснутся. Простые наши герои остаются безлики и безвестны. И лично я, сэр Томас, приумножать безвестность желанием не горю.
Разговор прервал появившийся с подносом слуга. Подойдя к столу, он, не глядя гостям в глаза, опустил поднос и, отдалившись на несколько шагов, с глубоким поклоном скрылся из виду.
– Вот, – констатировал Ричард. – Вот как обстоит с теми, кому в истории нет места.
Томас с минуту молчал. В молчании он взял с подноса тарелку и поставил перед собой, вторую поставил перед своим спутником, разлил по оловянным кубкам вино. А затем поднял глаза на Ричарда и заговорил тихо и устало:
– Я никак не могу повлиять на то, как история направляет жизненный путь человека. То же самое и с казусом твоего рождения, Ричард: я здесь ничего ни поделать, ни исправить не могу. А потому бессмысленно излагать мне твои невзгоды во всей их горькой безутешности. У каждого из нас есть долг, и этим все сказано. У меня – перед Орденом, защищать который я поклялся жизнью. У тебя – перед твоими господами в Лондоне, с каким-то там поручением, которое они вверили в твои руки. Тебе надлежит, уж так или иначе, помочь мне с моим долгом. Я же, со своей стороны, был бы рад взаимообразно помочь тебе, если бы знал чуть больше о цели твоего пребывания на Мальте.
– Я не могу сказать об этом больше, чем вам уже известно, – сверкнул темными глазами Ричард.
– Ну а если тебя постигнет неудача или несчастье? Смерть, в конце концов?
– В таком случае, могу предположить, Уолсингем пошлет кого-нибудь еще, чтоб завершить задание.
– Ах вон оно что… То есть у твоего хозяина пруд пруди людей, которые говорят на стольких же языках, как ты?
Ричард, глянув вниз на тарелку, подцепил с нее баранью отбивную, надкусил, начал жевать.
– А вот я так не думаю, – улыбнулся из-под бровей Томас. – И стоит тебе пропасть, как на всем задании можно будет поставить крест. Если ты не поведаешь мне о том документе несколько больше.
– Не поведаю, – промычал сквозь еду Ричард.
– Но почему? Ведь тебе есть прямой смысл сделать это.
– Смысл – одно, приказ – другое.
– Понимаю. Но если ставки, по словам сэра Роберта, настолько высоки, то ведь жизненно важно, чтобы хоть один из нас, неважно кто, доставил этот документ обратно в Англию.
– Это если кто-нибудь из нас переживет нападение на Мальту, – пробурчал Ричард.
– Верно, – хмуро кивнул Томас.
– Прошу прощения, сэр, но указания у меня прямы и недвусмысленны. И говорить о них вам я ничего не должен.
– Как так?
– А так. Потому что Уолсингем вам не доверяет.
– С ним все понятно. Ну а Сесил?
– Сэр Роберт не оспаривает его суждений почти никогда.
Томас подпер пальцами подбородок. Досада плавно перерастала в гнев. В самом деле, такое отношение уязвляет, задевает честь.
– Подозрительность у них, видимо, из-за моего вероисповедания: как-никак, католик. Ну а есть в том документе нечто, что таит опасность, предай я его содержание огласке?
– Не могу сказать. – Ричард отрезал еще кусок.
– Не можешь или не хочешь?
– Я уж и без того сказал больше, чем допускает благоразумие. Если вам от этого легче, то скажу, какого мнения придерживается Сесил. Он полагает, что вы считаете себя прежде всего англичанином, и уж затем католиком. А теперь хватит. Больше я ни о чем распространяться не буду. Расспрашивайте, если угодно, о чем-нибудь другом.
– Изволь. Скажи мне, ты протестант, как твои хозяева, или все-таки сторонник римско-католической церкви?
Ричард, раздумывая над этим вопросом, перестал жевать.
– А то вы сами не знаете. Как вы думаете, Сесил взял бы себе в услужение католика? Тут и вопросов быть не должно.
– А протестантом ты был всегда? – спросил с нажимом Томас.
– Зачем это вам?
– Да так, хочется тебя поближе узнать. В противоречиях, бытующих между нами, лучше понимать досконально, что за человек сражается с тобой по одну сторону.