Страница:
— Всевышний благословил тебя, он пошлет тебе здоровье, даст долгие лета жизни на благо Византии и всего мира.
— Нет, отче, дни мои сочтены, и я позвал тебя, чтобы сделать последние мои земные распоряжения.
— Великий василевс, — говорил патриарх, — церковь денно и нощно молится о твоем здравии, хотя сам ты не слишком благосклонен к нам. Ходил в походы, нас лишил всех льгот, когда тебе трудно, кличешь к своему ложу не меня, патриарха, а какого-то адрианопольского епископа… Хотя правда, — добавил патриарх, воздев руки, — все мы равны перед Богом: василевс, патриарх и епископ такожде, а перед смертью тем паче.
Император понимал обиду старого патриарха и старался ее развеять.
— Я звал к себе многих и многих, — сказал он, — и готов позвать сюда всю церковь. Но патриарх у меня один, и потому в этот особенно трудный час зову только тебя. И еще должен сказать, отче мой Антоний, что я поступал не всегда справедливо в отношении тебя и церкви. Когда Империи приходилось трудно, я лишил духовенство многих льгот, установленных прежними императорами. Что ж, винюсь, возвращаю церкви все ее привилегии, которых она была лишена, передаю ей храмы, дам земли в Македонии и Фракии.
— Господь не оставит тебя, мы же прославим навеки.
— Я хочу уйти из этой жизни, поведав тебе обо всех своих грехах и получив перед вечной жизнью прощение от Господа…
— Говори, василевс, а я именем Господа Бога отпущу тебе все грехи.
— Я хочу поведать об одном моем грехе, о незаконном браке. Патриарх, ничего не понимая, внимательно смотрел на Иоанна.
— Как тебе известно, отче, у императора Константина были дети Роман и Феодора, я же — племянник покойного Ни-кифора, который был мужем Феофано — жены Романа…
— О, понимаю, — сурово произнес патриарх, — родство в третьем колене, а церковь запрещает кровосмешение до шестого колена… Помню, патриарх Полиевкт воспретил брак Никифора и Феофано, хотя он был только крестным отцом ее детей… А тут дело хуже.
— Мучаюсь, отче… Как предстану на суд перед престолом Господа Бога?…
— Не поздно еще церкви объявить этот брак кровосмешением, расторгнуть его, я же именем Бога прощу и уже теперь отпускаю тебе грех.
— Я согласен, отче, и прошу огласить мой брак кровосмесительным, расторгнуть его…
— Воля твоя будет исполнена, василевс… Церковь расторгает твой брак с Феодорой…
На следующий день, собрав синклит и пригласив на него патриарха Антония, проэдр Василий добился, чтобы члены синклита признали брак Иоанна с Феодорой недействительным, потому что Иоанн якобы был племянником Никифора, а Никифор — кровный родственник императора Константина, благодаря чему его брак с дочерью Константина Феодорой — кровосмешение.
С таким же, а возможно, и с большим правом можно было доказать и другое: что Иоанн всю жизнь безуспешно стремился к более тесному родству с кем-либо из императоров. Но проэдру Василию достаточно было ухватиться за тоненькую нить чужих сомнений, нужных для достижения его цели, и ниточка эта становилась подлинным канатом. Синклит все утвердил, патриарх благословил, и в следующую ночь корабль с Феодорой вышел из Золотого Рога, круто свернул у полуострова и направился на запад — к Проту. И, разумеется, Феодора была не Феофано — надежды возвратиться в Константинополь у нее не было.
Не только о Феодоре говорили члены синклита. Проэдр Василий рассказал о Малой Азии: там все кипит, часто вспыхивают восстания. Сирия, Месопотамия, Армения, Иверия, а за ними Аравия и государство Хамсанидов ждут первого попавшегося случая, чтобы напасть на Византию.
Сенаторы, члены синклита сходятся на том, что в Малую Азию нужно послать лучшие легионы, проэдр Василий настаивает на том, чтобы во главе легионов был поставлен и лучший полководец Империи.
— Императорская десница, — добавляет проэдр Василий, — назначает доместиком легионов в Малой Азии славного нашего полководца Варда Склира [1].
И Вард Склир, принимая назначение, заранее подготовленное проэдром Василием, склоняет низко голову, слушая приказ императора, а подняв ее, смотрит на проэдра ненавидящим взглядом. Он, лучший полководец Империи, самое имя которого приводит в ужас врагов, славный патрикий Константинополя, к голосу которого прислушивался и прислушивается весь синклит, никогда не забудет и не простит того, что сотворил с ним именем императора проэдр Василий.
Была ночь накануне десятого января 976 года. От Галаты несся через Золотой Рог, вздымал вихри над Константинополем и гнал высокую волну в Пропонтиде северный холодный ветер. Временами из темных туч, все плывших и плывших от Родопов, лил дождь, сыпал снег.
В такую ночь каждому не по себе, каждый ищет теплого уголка. А умирающему императору Византии Иоанну Ци-мисхию было совсем тяжко, он мучился, почти отходил.
С самого вечера возле него находились лучшие лекари столицы, они прикладывали к его ногам и рукам амфоры с горячей водой, время от времени давали глоток терпкого вина, которое оживляет тело и поддерживает сердце, слуги распахнули в опочивальне императора двери и окна, выходившие к морю, — но ему уже ничто не помогало.
Около полуночи Цимисхию словно стало лучше: исчезло удушье, ровнее забилось сердце, он даже закрыл глаза и на какое-то мгновение забылся, может быть, и заснул. Когда через короткое время император проснулся, в опочивальне было тихо, где-то глубоко под окнами шумели волны, перекатывались камни.
В ногах у ложа Цимисхия стоял проэдр Василий.
— Я спал? — спросил император.
— Да, ты спал, — ответил проэдр.
— Феодору выслали?
— Да, она теперь уже на Проте.
— А Вард Склир?
— Его легионы уже переправлены в Азию, а сам он тоже покинул Константинополь.
— Как сильно шумят волны… Закрой, проэдр, двери, окна… Меня раздражает этот шум…
Проэдр выполнил приказ императора.
— Теперь лучше… Тихо… Даже совсем тихо… Проэдр, я хочу, чтобы ты привел сюда Феофано…
— Сейчас поздно, завтра она будет здесь.
— Проэдр, ты чего-то недоговариваешь… И почему ты так смотришь на меня?… Ты думаешь… ты думаешь, что я умираю?
— Ты умираешь очень долго, дольше, чем нужно… -Что?…
Собрав все силы, Иоанн Цимисхий оперся руками о ложе и приподнялся. Он смотрел на лицо проэдра, и сейчас оно казалось ему хищным, злым.
— Василий!… Проэдр! Ты, ты хочешь моей смерти?
— Да! — прозвучал в опочивальне тонкий и неумолимый голос проэдра-скопца. — Я давно, давно уже хочу твоей смерти, потому что ты никчемный император, выскочка, бездарность, ты оскорбил меня — сына императора Романа, я дал тебе яд возле Олимпа… Но ты умирал слишком медленно, долго, и я ныне опять дал тебе яду…
Император хотел закричать, но из его горла вырвался только хрип:
— Феофано!
— Молчи! — громко произнес проэдр. — Лекарства, которые ты пил все эти дни и которые прислала Феофано, — это и есть твоя последняя отрава…
— Боги!
— Теперь тебе уже никто не поможет.
Рано утром Феофано разбудили необычайный шум и крики. Она проснулась. Где-то вдалеке, а потом все ближе и ближе слышались ровные шаги многих ног, бряцание. Так, нога в ногу, ударяя при каждом шаге в щиты, ходили только этериоты. Но почему они очутились возле Влахернского дворца, да еще так рано? Феофано вскочила с постели и бросилась к окну.
Сквозь круглое слюдяное оконце было видно, как за Перу рождается утро. Звуки шагов и бряцание щитов все нарастали. Вот Феофано увидела на улице темный четырехугольник этерий. Этериоты остановились, послышались человеческие голоса. Феофано открыла окно.
— Вечная память императору Иоанну, — долетел в комнату громкий выкрик, — да здравствуют божественные императоры Василий и Константин!
Феофано замерла у окна. Сердце ее безудержно билось. «Вечная память императору Иоанну». Значит, этой ночью его не стало. «Да здравствуют императоры Василий и Константин!» Значит, сыновья ее взошли на трон. Так окончилось все с Иоанном, так воцарились порфирородные внуки Константина.
Но почему, почему же мать их, порфироносная Феофано, не знает, что произошло этой ночью в Большом дворце, почему она узнает о воцарении новых императоров, как все Жители Константинополя?
Феофано сгорала от нетерпения. Она ждала, что сейчас, сию минуту, к ней явится посланец от проэдра Василия, от сыновей, что они позовут ее в Большой дворец. Ведь проэдр обещал сделать это немедленно, как только умрет Иоанн, а Василий и Константин — ее сыновья.
Она захотела встретить этих посланцев как подобает, да и конечно же ей нужно было приготовиться, чтобы идти в ¦Большой дворец. Поэтому Феофано наскоро поела, оделась, надела на шею, грудь, руки драгоценности, возложила на голову венец василиссы.
А время шло. До Влахернского дворца доходили все новые и новые вести. Патриарх Антоний на рассвете благословил в Софии молодых императоров, у Слоновых ворот Большого дворца собрались все члены синклита, они направились в Золотую палату, проэдр Василий обратился к ним с речью.
Почему же он не зовет ее? Что случилось? Феофано должна быть там, с сыновьями, в Золотой палате. Ждать еще? Нет, довольно! Настойчивая, неугомонная Феофано решила поступить так, как поступала всю жизнь: не ждать, когда позовут, а идти самой, силой взять то, что принадлежит или даже не принадлежит ей. Она велит слугам приготовить носилки, вместе с дочерью Анной выходит из покоев, спускается вниз.
Но что это? Во Влахерне и на улице стоят этериоты, они заполнили дворец, стоят у всех дверей…
Растерянная, разбитая Феофано все поняла, но не выдала своего волнения, ни единым движением не показала, как это ее поразило, постояла и возвратилась обратно в свои покои.
Там, сорвав с себя и швырнув на стол украшения и венец, Феофано долго стояла у открытого окна. В Константинополе уже был день, оттуда со всех улиц неслись крики: «Слава божественным императорам! Слава Василию и Константину!», повсюду раздавалось пение, торжественная музыка, звон колоколов.
Итак, проэдр Василий не допустил ее к трону.
Восточная Римская империя — Византия, возникшая на смену Риму, знала в прошлом блистательные времена. Первые василевсы ее — Септимий Север, Константин, прозванный Великим, и множество императоров более поздних времен собрали воедино потомков древних римлян и греков, сохранили и приумножили сокровища науки и культуры Рима и Эллады, долгое время поражали мир своей мощью, присоединяли к Империи новые и новые земли в Европе, Азии и даже Африке. В мире рабовладельцев и захватчиков, среди моря насилий и крови Византия выстояла, достигла богатства, силы, расцвета, она владычествовала над многими и многими землями и народами.
Но времена эти миновали. От всемогущей когда-то Империи откалывались земли и народы, внутри ее столетие за столетием вспыхивали восстания, нищали крестьяне, ремесленники, рабы, народ самой Византии не раз поднимался против императоров.
Время, когда василевсами были Роман I и II, Константин VII, а затем полководцы, любовники Феофано, Ники-фор Фока и Иоанн Цимисхий и, наконец, сыновья Феофано Василий и Константин, было очень тяжким для Византии. Империя принимала на себя один за другим удары соседей и сама горела в огне восстаний.
Проэдр Василий, который был самой приближенной особой и правой рукой императоров Константина, Романа, Ни-кифора и Иоанна, лучше, чем кто бы то ни было, понимал, на чем держится Соломонов трон византийских императоров; ему приходилось пожинать то, что им было посеяно, распутывать узлы, которые он же сам в свое время завязал.
Тяжко было в Империи. В фермах ее несколько лет подряд был неурожай, если что и всходило на каменистых, выжженных солнцем полях, то все забиралось в подати. То тут, то там вспыхивали восстания. Чтобы бороться с ними, необходимо было содержать многочисленную армию, еще более многочисленной и алчной армией были духовенство и монахи, владевшие большими имениями и землями; огромные средства поглощал Большой дворец, в котором любой ценой, хотя бы ради чужеземцев, нужно было поддерживать внешний блеск. Золота, золота и еще раз золота требовали синклит, сенаторы, патрикии, чиновники, наконец, этерия, полки бессмертных, охранявшие особу императора, легионы, рассеянные по Европе и Малой Азии.
Трудно приходилось Византии и с соседями. Злейшим врагом Империи на протяжении последних столетий была новая Германская империя; она как черная туча надвигалась на Византию с севера и с запада, ей принадлежали земли от Варяжского до Средиземного моря, почти вся Италия, острова на Средиземном море.
Долго боролся с Германской империей император Ники-фор Фока, но одолеть ее не мог. Иоанн Цимисхий сделал то, До чего не додумался его предшественник: он выдал дочь Императора Константина Феофано за сына Оттона I, и теперь, когда этот император умер, а на престол сел его сын — Оттон II, Германская империя и в мыслях не имела стремиться на юг и запад — ее легионы двинулись на восток. Польша отдала Оттону II в заложники малолетнего сына короля Болеслава, Чехия старалась заключить договор. Дочь императора Константина, гречанка Феофано, отводит меч от Византии, направляет его против поляков, чехов, Руси.
Не беспокоился проэдр Василий и о южных границах Византии. Там, в Азии, всегда было неспокойно, Никифор Фока и Иоанн Цимисхий всю жизнь усмиряли эти непокорные земли. Вард Склир жаждет взойти на Соломонов трон, — что ж, если он хочет сохранить свою жизнь и честь, пусть повоюет в Аравийской пустыне. Вместе с Бардом проэдр разбросал по Азии всех его подручных: пустыня велика, непокорных земель много, они, как голодные псы, будут блуждать в сыпучих песках, лизать горячие камни, а тем временем проэдр Василий будет вершить свои дела.
Иное тревожило теперь проэдра: северные и восточные границы Империи… До каких пор Византия будет трепетать перед Болгарией и Русью, до каких пор Константинополь будет содрогаться от бешеного гиперборейского ветра, до каких пор Болгария и Русь будут угрожать Византии?
Проэдр Василий все время пристально следил за Болгарией и знал, что в то время, как император Иоанн сражался в Преславе и Доростоле, в западных областях Болгарии подняли восстание комит Шишман и четыре его сына: сначала отец, а потом комитопулы Давид, Аарон, Моисей и Самуил неустанно расширяли свое царство, ныне они сидят в Воде-не, готовят поход против Византии.
Неспокоен был проэдр и за Русь; там, как рассказывали купцы, после гибели Святослава сел на престол в Киеве сын Святослава Ярополк, два его брата княжат в других землях русских. Но что замышляют князь Ярополк и его братья? Будут они мстить за смерть своего отца или нет? Не объединятся ли они, сохрани Боже, с болгарскими Шишманами, не обратятся ли к папе римскому или, что еще хуже, к германскому императору?
Война! О, проэдр Василий трепетал, думая о войне с болгарами и Русью. Если она начнется, Византия не только не выиграет ее, но потеряет все.
Проэдр Василий торопится. Он велит привести в Большой дворец кесаря Болгарии Бориса и долго разговаривает с ним.
У кесаря Бориса жалкий вид: темное платно на нем выцвело и износилось, сам он исхудал, поблек, у него дрожат руки, он моргает глазами.
И как это ни странно, он теперь не кесарь, а магистр. Император Иоанн жестоко поглумился над ним, Борис живет в Большом дворце, как узник, с ним его жена Мария, двое детей.
Проэдр справляется о здоровье Бориса, расспрашивает о его жене и детях, рассказывает о том, что творят в Болгарии Шишманы.
— Проклятые камиты! — вырывается у Бориса. — Они раздирают Болгарию на клочья, они погубят ее!
Проэдр Василий улыбается всем своим безбородым лицом, подбадривает Бориса:
— Но Болгарию еще можно спасти, и Константинополь хочет это сделать. Что Шишманы — они выскочки, самозванцы, в них нет и капли царской крови.
Борис расправляет плечи. В словах проэдра решительность и упорство, он не напрасно нынче позвал его к себе.
— Да, великий проэдр, Шишманы — выскочки, самозванцы, их никогда не поддержат болгары.
Тогда проэдр Василий переходит к делу.
— Покойный император Иоанн поступил нехорошо, отняв у тебя корону, — говорит он, — но мертвых не судят. Бо-говенчанная десница императоров наших Василия и Константина в этот трудный для болгар час хочет возвратить тебе царскую корону, багряницу и сандалии… Ты с братом своим Романом, — сурово и медленно говорит проэдр, — поедешь в Болгарию и сядешь на трон в Преславле. В своей борьбе ты можешь рассчитывать полностью на помощь Византии.
Борис низко склоняется и целует костлявую руку проэдра Византии. Он немедленно, не теряя ни одного дня, выедет в Болгарию. Но с кем, с какой армией?
— Проэдр Василий, — говорит Борис об этом вслух, — на кого же я могу положиться в борьбе с Шишманами?
Проэдр улыбается.
— Кесарь Борис, — насмешливо цедит он, — только что ты сам сказал, что болгары никогда не поддержат Шишманов. Но ведь тебя, сына Петра и внука Симеона, они должны поддержать? Конечно, надеяться на то, что ты сразу соберешь войско, не приходится. Земля в Болгарии слишком раскалена, ты должен действовать не спеша, постепенно, опираясь на боляр, боилов, кметов. Дать тебе свое войско не могу, ибо тогда Византия должна начать войну с Шишманами, а сейчас делать этого не стоит. Ты, и только ты, должен начать восстание против Шишманов; для начала я тебе дам небольшую дружину из легионеров, а войско собирай в Болгарии сам.
— А корона? — вырвалось у будущего кесаря.
— Тебе известно, — спокойно ответил на это проэдр Василий, — что Иоанн Цимисхий отдал корону болгарских каганов в Святую Софию. Там она и будет лежать, а когда сядешь на престол в Преславле, получишь корону. Кесарю — кесарево!
Отступать! Нет, кесарю Борису уже поздно это делать. Проэдр Василий возвращает ему корону, но надеть ее на голову должен сам Борис. Что ж, у кесаря выбора нет.
Проэдр Василий приглашает в свои покои в Большом дворце патрикия Феодора.
Муж этот был одним из богатейших людей в Константинополе, прославился тем, что торговал десяток лет с русами, смело пересекал каждую весну Русское море и поднимался вверх по Днепру в Киев, где у него был свой двор, погреба, рабы, осенью возвращался с нагруженными всяким добром хеландиями в Константинополь, — его даже прозвали Феодором Бореем.
Проэдр Василий хорошо знал патрикия Феодора, не раз приглашал его в Большой дворец, чтобы разузнать о далекой Руси; бывали случаи, когда проэдр Василий давал Фео-дору и важные задания (купцы Византии всегда были глазами императоров в чужих землях): именно Феодора Борея посылал проэдр с василиками к печенежскому кагану Куре, когда Иоанн Цимисхий задумал убить князя Святослава.
И патрикий Феодор выполнил тогда задание Цимисхия, разыскал у Днепра Курю, дал ему двести кентинариев, а каган весной дождался князя и убил его на острове Хортица.
Теперь проэдр Василий и патрикий Феодор встретились как старые знакомые, друзья.
— Я слыхал, патрикий Феодор, — начал беседу проэдр, что ты только что прибыл из Киева.
— Да, проэдр Василий, я прибыл из Киева три дня тому назад.
— Ты ехал морем?
— Нет, по Борисфену и Понтом я побоялся ехать. На этот раз я ехал лошадьми через земли тиверцев и уличей, а потом через Болгарию.
— И как мне говорили, ты опять отправляешься в Киев?
— Сейчас зима, и все пути на Русь закрыты, но весной я непременно выеду в Киев.
— Ты — настоящий рус! — засмеялся проэдр.
— Русом я никогда не стану, — так же шутливо отвечал патрикий Феодор, — хотя многие русы считают меня своим ромеем.
— Ты, как мне передавали, даже имущество имеешь на Руси.
Феодор Борей усмехнулся:
— Когда купец торгует в чужих землях, он должен молиться и своим и чужим богам.
— Но веруешь ты в единого Бога?
— Я верую только в единого Бога — и императоры Византии и ты, проэдр Василий, это знаете.
— Да, императоры знают и благодарны тебе. Ты оказал великую услугу, убив Святослава.
— Я никогда никого не убивал, — сурово произнес патрикий Феодор, — князя Святослава убил каган Куря.
— За наше золото…
— Да, золото было наше, — согласился Феодор.
— А тебе не страшно там, в городе Киеве?
— А чего же мне бояться? Не один я сижу в Киеве, есть там наши купцы и кроме меня, дворы у них есть и на севере Руси, в Новгороде. Торгуем, проэдр Василий, и торгуем неплохо. Богата земля русская, у нас есть, что им продать, а еще больше можем купить у них.
— А как русы относятся к нашим купцам?
— Хорошо! Русы, проэдр, очень мирные люди и никогда не обманут, не обидят купца. Они страшны только тогда, когда кто-нибудь с оружием вторгается к ним… А мы, прости меня на слове, вторгаемся и вторгаемся к ним.
— Послушай, патрикий, — проэдр вскочил с кресла и несколько раз прошелся по палате, — сейчас Византия не хочет и сил не имеет вторгаться на Русь. Хватит! Я сам видел войско князя их Игоря под Константинополем, Святослава — на Дунае… Благодарение Богу, что этот варвар убит. А что теперь творится на Руси?
— О чем именно ты хочешь знать, проэдр?
— Каков Большой дворец киевских князей? Патрикий Феодор усмехнулся:
— Такого большого дворца, как наш константинопольский, в Киеве нет.
— Меня интересует не сам дворец, а князья.
— Понимаю… На Руси ныне сидят сыновья князя Святослава.
— Сколько их?
— В Киеве сидит Ярополк, под Киевом на земле Древлянской — Олег, они сыновья Святослава и угорской княжны, а еще один, князь Владимир, сидит в Новгороде, он сын князя Святослава и рабыни.
Проэдр Василий вздрогнул: сыну императора и рабыни тяжело было слышать это.
— А кто из них, — спросил он, — лучше всех, то есть с кем из них легче договориться? Слышишь, патрикий, мы сейчас не можем воевать с Русью, я хочу с ней договориться.
— Ты хорошо делаешь, проэдр, с Русью лучше не воевать, а договориться и вести торг. Прежние императоры наши, к сожалению, этого не делали, если же мы установим такие отношения с Русью, тогда скорее удастся и покорить ее…
— Я вижу, ты меня понимаешь, патрикий! Хорошо, будем действовать. Так какой же из князей русских наиболее пригоден для Византии?
— Только киевский князь Ярополк. Он христианин, очень честолюбив, ненавидит своих братьев, особенно сына рабыни, Владимира.
— Он женат?
— Нет, проэдр. Тебя, я вижу, и это занимает…
— Занимает, и даже очень, потому что ты поедешь весной в Киев не только как купец, но и как наш посол, вместе с тобой поедет посольство, а может быть, и епископ… По дороге в Киев вы должны будете найти печенегов…
— Ты задумал убить Ярополка?
— Отнюдь. Наоборот, ты найдешь печенежского кагана…
— Курю?
— Нет, Курю уже знают, он для этого не годится. Ты найдешь другого кагана, дашь ему золота, чтобы он поехал в Киев и заключил мир с Ярополком.
— Мир с Ярополком? Подожди, проэдр! Найти кагана, который возьмет наше золото и заключит мир с Ярополком, очень легко, но зачем это? Я ничего не понимаю, проэдр!
— Потом все поймешь… А вы тем временем поедете вслед за печенегами в Киев, повезете князю Ярополку дары, заключите с ним мир, а кроме того, повезете, возможно, князю и жену.
— О проэдр, я вижу, ты хочешь затеять с князем Ярополком брань большую, чем покойный император.
— На этот раз брань будет без крови.
— Кровь ни к чему! Золотом, проэдр, да если еще к нему прибавить жену, можно достигнуть большего, чем на поле брани…
На самом берегу Тибра, на каменистом холме Ватикане, окруженное рвом и валами, стоит мрачное каменное сооружение с башнями, высокими стенами, мостом, который поднимается на ночь, с тяжелыми железными воротами.
Такие же сооружения виднеются и на других холмах -Авентине, Квириналии, Капитолии, — все эти крепости охраняли когда-то древний Рим, раскинувшийся над Тибром и в долинах, его величественные храмы, дворцы, форумы, базилики, памятники, сокровища.
Но здание на Ватиканском холме над Тибром не только крепость. Когда-то у его стен велись жестокие бои, лилась человеческая кровь, ныне же тут живет со своим конклавом наместник Бога на земле — римский папа.
В поздний ночной час папа Бенедикт VII не спит. Он сидит и беседует с епископом Львом, который только этим вечером прибыл в Рим из Константинополя, куда ездил негласно, под видом купца.
— Итак, императора Иоанна не стало…
— Да, всесвятейший, Господь Бог призвал его к себе.
— Уверен, что Господь Бог отдаст его душу только дьяволу. Этот армянский полководец натворил нам столько бед в Средиземном море, как ни один из императоров Византии, Значит, теперь на престоле в Константинополе сидят Василий и Константин.
— Над ними стоит все тот же проэдр Василий.
— О, — усмехается папа, — этот проэдр — хитрая лиса, но он не поведет легионов, как Иоанн.
— Это верно, — соглашается епископ, — он, разумеется, легионов не поведет, но в Константинополе я слыхал, что проэдр освободил кесаря Бориса и тот уже выехал в Болгарию, а на Русь он собирается послать своих послов и епископов.
Епископ умолкает. В палате, где они сидят, царит тишина. Через некоторое время слышится звон сторожевых колоколов на башнях Ватикана, вот долетели такие же, но более глухие звуки — откликнулись Квириналии, Капитолий… Поздно. Скоро, должно быть, начнется рассвет, епископу нестерпимо хочется спать.
— Нет, отче, дни мои сочтены, и я позвал тебя, чтобы сделать последние мои земные распоряжения.
— Великий василевс, — говорил патриарх, — церковь денно и нощно молится о твоем здравии, хотя сам ты не слишком благосклонен к нам. Ходил в походы, нас лишил всех льгот, когда тебе трудно, кличешь к своему ложу не меня, патриарха, а какого-то адрианопольского епископа… Хотя правда, — добавил патриарх, воздев руки, — все мы равны перед Богом: василевс, патриарх и епископ такожде, а перед смертью тем паче.
Император понимал обиду старого патриарха и старался ее развеять.
— Я звал к себе многих и многих, — сказал он, — и готов позвать сюда всю церковь. Но патриарх у меня один, и потому в этот особенно трудный час зову только тебя. И еще должен сказать, отче мой Антоний, что я поступал не всегда справедливо в отношении тебя и церкви. Когда Империи приходилось трудно, я лишил духовенство многих льгот, установленных прежними императорами. Что ж, винюсь, возвращаю церкви все ее привилегии, которых она была лишена, передаю ей храмы, дам земли в Македонии и Фракии.
— Господь не оставит тебя, мы же прославим навеки.
— Я хочу уйти из этой жизни, поведав тебе обо всех своих грехах и получив перед вечной жизнью прощение от Господа…
— Говори, василевс, а я именем Господа Бога отпущу тебе все грехи.
— Я хочу поведать об одном моем грехе, о незаконном браке. Патриарх, ничего не понимая, внимательно смотрел на Иоанна.
— Как тебе известно, отче, у императора Константина были дети Роман и Феодора, я же — племянник покойного Ни-кифора, который был мужем Феофано — жены Романа…
— О, понимаю, — сурово произнес патриарх, — родство в третьем колене, а церковь запрещает кровосмешение до шестого колена… Помню, патриарх Полиевкт воспретил брак Никифора и Феофано, хотя он был только крестным отцом ее детей… А тут дело хуже.
— Мучаюсь, отче… Как предстану на суд перед престолом Господа Бога?…
— Не поздно еще церкви объявить этот брак кровосмешением, расторгнуть его, я же именем Бога прощу и уже теперь отпускаю тебе грех.
— Я согласен, отче, и прошу огласить мой брак кровосмесительным, расторгнуть его…
— Воля твоя будет исполнена, василевс… Церковь расторгает твой брак с Феодорой…
На следующий день, собрав синклит и пригласив на него патриарха Антония, проэдр Василий добился, чтобы члены синклита признали брак Иоанна с Феодорой недействительным, потому что Иоанн якобы был племянником Никифора, а Никифор — кровный родственник императора Константина, благодаря чему его брак с дочерью Константина Феодорой — кровосмешение.
С таким же, а возможно, и с большим правом можно было доказать и другое: что Иоанн всю жизнь безуспешно стремился к более тесному родству с кем-либо из императоров. Но проэдру Василию достаточно было ухватиться за тоненькую нить чужих сомнений, нужных для достижения его цели, и ниточка эта становилась подлинным канатом. Синклит все утвердил, патриарх благословил, и в следующую ночь корабль с Феодорой вышел из Золотого Рога, круто свернул у полуострова и направился на запад — к Проту. И, разумеется, Феодора была не Феофано — надежды возвратиться в Константинополь у нее не было.
Не только о Феодоре говорили члены синклита. Проэдр Василий рассказал о Малой Азии: там все кипит, часто вспыхивают восстания. Сирия, Месопотамия, Армения, Иверия, а за ними Аравия и государство Хамсанидов ждут первого попавшегося случая, чтобы напасть на Византию.
Сенаторы, члены синклита сходятся на том, что в Малую Азию нужно послать лучшие легионы, проэдр Василий настаивает на том, чтобы во главе легионов был поставлен и лучший полководец Империи.
— Императорская десница, — добавляет проэдр Василий, — назначает доместиком легионов в Малой Азии славного нашего полководца Варда Склира [1].
И Вард Склир, принимая назначение, заранее подготовленное проэдром Василием, склоняет низко голову, слушая приказ императора, а подняв ее, смотрит на проэдра ненавидящим взглядом. Он, лучший полководец Империи, самое имя которого приводит в ужас врагов, славный патрикий Константинополя, к голосу которого прислушивался и прислушивается весь синклит, никогда не забудет и не простит того, что сотворил с ним именем императора проэдр Василий.
6
Была ночь накануне десятого января 976 года. От Галаты несся через Золотой Рог, вздымал вихри над Константинополем и гнал высокую волну в Пропонтиде северный холодный ветер. Временами из темных туч, все плывших и плывших от Родопов, лил дождь, сыпал снег.
В такую ночь каждому не по себе, каждый ищет теплого уголка. А умирающему императору Византии Иоанну Ци-мисхию было совсем тяжко, он мучился, почти отходил.
С самого вечера возле него находились лучшие лекари столицы, они прикладывали к его ногам и рукам амфоры с горячей водой, время от времени давали глоток терпкого вина, которое оживляет тело и поддерживает сердце, слуги распахнули в опочивальне императора двери и окна, выходившие к морю, — но ему уже ничто не помогало.
Около полуночи Цимисхию словно стало лучше: исчезло удушье, ровнее забилось сердце, он даже закрыл глаза и на какое-то мгновение забылся, может быть, и заснул. Когда через короткое время император проснулся, в опочивальне было тихо, где-то глубоко под окнами шумели волны, перекатывались камни.
В ногах у ложа Цимисхия стоял проэдр Василий.
— Я спал? — спросил император.
— Да, ты спал, — ответил проэдр.
— Феодору выслали?
— Да, она теперь уже на Проте.
— А Вард Склир?
— Его легионы уже переправлены в Азию, а сам он тоже покинул Константинополь.
— Как сильно шумят волны… Закрой, проэдр, двери, окна… Меня раздражает этот шум…
Проэдр выполнил приказ императора.
— Теперь лучше… Тихо… Даже совсем тихо… Проэдр, я хочу, чтобы ты привел сюда Феофано…
— Сейчас поздно, завтра она будет здесь.
— Проэдр, ты чего-то недоговариваешь… И почему ты так смотришь на меня?… Ты думаешь… ты думаешь, что я умираю?
— Ты умираешь очень долго, дольше, чем нужно… -Что?…
Собрав все силы, Иоанн Цимисхий оперся руками о ложе и приподнялся. Он смотрел на лицо проэдра, и сейчас оно казалось ему хищным, злым.
— Василий!… Проэдр! Ты, ты хочешь моей смерти?
— Да! — прозвучал в опочивальне тонкий и неумолимый голос проэдра-скопца. — Я давно, давно уже хочу твоей смерти, потому что ты никчемный император, выскочка, бездарность, ты оскорбил меня — сына императора Романа, я дал тебе яд возле Олимпа… Но ты умирал слишком медленно, долго, и я ныне опять дал тебе яду…
Император хотел закричать, но из его горла вырвался только хрип:
— Феофано!
— Молчи! — громко произнес проэдр. — Лекарства, которые ты пил все эти дни и которые прислала Феофано, — это и есть твоя последняя отрава…
— Боги!
— Теперь тебе уже никто не поможет.
7
Рано утром Феофано разбудили необычайный шум и крики. Она проснулась. Где-то вдалеке, а потом все ближе и ближе слышались ровные шаги многих ног, бряцание. Так, нога в ногу, ударяя при каждом шаге в щиты, ходили только этериоты. Но почему они очутились возле Влахернского дворца, да еще так рано? Феофано вскочила с постели и бросилась к окну.
Сквозь круглое слюдяное оконце было видно, как за Перу рождается утро. Звуки шагов и бряцание щитов все нарастали. Вот Феофано увидела на улице темный четырехугольник этерий. Этериоты остановились, послышались человеческие голоса. Феофано открыла окно.
— Вечная память императору Иоанну, — долетел в комнату громкий выкрик, — да здравствуют божественные императоры Василий и Константин!
Феофано замерла у окна. Сердце ее безудержно билось. «Вечная память императору Иоанну». Значит, этой ночью его не стало. «Да здравствуют императоры Василий и Константин!» Значит, сыновья ее взошли на трон. Так окончилось все с Иоанном, так воцарились порфирородные внуки Константина.
Но почему, почему же мать их, порфироносная Феофано, не знает, что произошло этой ночью в Большом дворце, почему она узнает о воцарении новых императоров, как все Жители Константинополя?
Феофано сгорала от нетерпения. Она ждала, что сейчас, сию минуту, к ней явится посланец от проэдра Василия, от сыновей, что они позовут ее в Большой дворец. Ведь проэдр обещал сделать это немедленно, как только умрет Иоанн, а Василий и Константин — ее сыновья.
Она захотела встретить этих посланцев как подобает, да и конечно же ей нужно было приготовиться, чтобы идти в ¦Большой дворец. Поэтому Феофано наскоро поела, оделась, надела на шею, грудь, руки драгоценности, возложила на голову венец василиссы.
А время шло. До Влахернского дворца доходили все новые и новые вести. Патриарх Антоний на рассвете благословил в Софии молодых императоров, у Слоновых ворот Большого дворца собрались все члены синклита, они направились в Золотую палату, проэдр Василий обратился к ним с речью.
Почему же он не зовет ее? Что случилось? Феофано должна быть там, с сыновьями, в Золотой палате. Ждать еще? Нет, довольно! Настойчивая, неугомонная Феофано решила поступить так, как поступала всю жизнь: не ждать, когда позовут, а идти самой, силой взять то, что принадлежит или даже не принадлежит ей. Она велит слугам приготовить носилки, вместе с дочерью Анной выходит из покоев, спускается вниз.
Но что это? Во Влахерне и на улице стоят этериоты, они заполнили дворец, стоят у всех дверей…
Растерянная, разбитая Феофано все поняла, но не выдала своего волнения, ни единым движением не показала, как это ее поразило, постояла и возвратилась обратно в свои покои.
Там, сорвав с себя и швырнув на стол украшения и венец, Феофано долго стояла у открытого окна. В Константинополе уже был день, оттуда со всех улиц неслись крики: «Слава божественным императорам! Слава Василию и Константину!», повсюду раздавалось пение, торжественная музыка, звон колоколов.
Итак, проэдр Василий не допустил ее к трону.
8
Восточная Римская империя — Византия, возникшая на смену Риму, знала в прошлом блистательные времена. Первые василевсы ее — Септимий Север, Константин, прозванный Великим, и множество императоров более поздних времен собрали воедино потомков древних римлян и греков, сохранили и приумножили сокровища науки и культуры Рима и Эллады, долгое время поражали мир своей мощью, присоединяли к Империи новые и новые земли в Европе, Азии и даже Африке. В мире рабовладельцев и захватчиков, среди моря насилий и крови Византия выстояла, достигла богатства, силы, расцвета, она владычествовала над многими и многими землями и народами.
Но времена эти миновали. От всемогущей когда-то Империи откалывались земли и народы, внутри ее столетие за столетием вспыхивали восстания, нищали крестьяне, ремесленники, рабы, народ самой Византии не раз поднимался против императоров.
Время, когда василевсами были Роман I и II, Константин VII, а затем полководцы, любовники Феофано, Ники-фор Фока и Иоанн Цимисхий и, наконец, сыновья Феофано Василий и Константин, было очень тяжким для Византии. Империя принимала на себя один за другим удары соседей и сама горела в огне восстаний.
Проэдр Василий, который был самой приближенной особой и правой рукой императоров Константина, Романа, Ни-кифора и Иоанна, лучше, чем кто бы то ни было, понимал, на чем держится Соломонов трон византийских императоров; ему приходилось пожинать то, что им было посеяно, распутывать узлы, которые он же сам в свое время завязал.
Тяжко было в Империи. В фермах ее несколько лет подряд был неурожай, если что и всходило на каменистых, выжженных солнцем полях, то все забиралось в подати. То тут, то там вспыхивали восстания. Чтобы бороться с ними, необходимо было содержать многочисленную армию, еще более многочисленной и алчной армией были духовенство и монахи, владевшие большими имениями и землями; огромные средства поглощал Большой дворец, в котором любой ценой, хотя бы ради чужеземцев, нужно было поддерживать внешний блеск. Золота, золота и еще раз золота требовали синклит, сенаторы, патрикии, чиновники, наконец, этерия, полки бессмертных, охранявшие особу императора, легионы, рассеянные по Европе и Малой Азии.
Трудно приходилось Византии и с соседями. Злейшим врагом Империи на протяжении последних столетий была новая Германская империя; она как черная туча надвигалась на Византию с севера и с запада, ей принадлежали земли от Варяжского до Средиземного моря, почти вся Италия, острова на Средиземном море.
Долго боролся с Германской империей император Ники-фор Фока, но одолеть ее не мог. Иоанн Цимисхий сделал то, До чего не додумался его предшественник: он выдал дочь Императора Константина Феофано за сына Оттона I, и теперь, когда этот император умер, а на престол сел его сын — Оттон II, Германская империя и в мыслях не имела стремиться на юг и запад — ее легионы двинулись на восток. Польша отдала Оттону II в заложники малолетнего сына короля Болеслава, Чехия старалась заключить договор. Дочь императора Константина, гречанка Феофано, отводит меч от Византии, направляет его против поляков, чехов, Руси.
Не беспокоился проэдр Василий и о южных границах Византии. Там, в Азии, всегда было неспокойно, Никифор Фока и Иоанн Цимисхий всю жизнь усмиряли эти непокорные земли. Вард Склир жаждет взойти на Соломонов трон, — что ж, если он хочет сохранить свою жизнь и честь, пусть повоюет в Аравийской пустыне. Вместе с Бардом проэдр разбросал по Азии всех его подручных: пустыня велика, непокорных земель много, они, как голодные псы, будут блуждать в сыпучих песках, лизать горячие камни, а тем временем проэдр Василий будет вершить свои дела.
Иное тревожило теперь проэдра: северные и восточные границы Империи… До каких пор Византия будет трепетать перед Болгарией и Русью, до каких пор Константинополь будет содрогаться от бешеного гиперборейского ветра, до каких пор Болгария и Русь будут угрожать Византии?
Проэдр Василий все время пристально следил за Болгарией и знал, что в то время, как император Иоанн сражался в Преславе и Доростоле, в западных областях Болгарии подняли восстание комит Шишман и четыре его сына: сначала отец, а потом комитопулы Давид, Аарон, Моисей и Самуил неустанно расширяли свое царство, ныне они сидят в Воде-не, готовят поход против Византии.
Неспокоен был проэдр и за Русь; там, как рассказывали купцы, после гибели Святослава сел на престол в Киеве сын Святослава Ярополк, два его брата княжат в других землях русских. Но что замышляют князь Ярополк и его братья? Будут они мстить за смерть своего отца или нет? Не объединятся ли они, сохрани Боже, с болгарскими Шишманами, не обратятся ли к папе римскому или, что еще хуже, к германскому императору?
Война! О, проэдр Василий трепетал, думая о войне с болгарами и Русью. Если она начнется, Византия не только не выиграет ее, но потеряет все.
9
Проэдр Василий торопится. Он велит привести в Большой дворец кесаря Болгарии Бориса и долго разговаривает с ним.
У кесаря Бориса жалкий вид: темное платно на нем выцвело и износилось, сам он исхудал, поблек, у него дрожат руки, он моргает глазами.
И как это ни странно, он теперь не кесарь, а магистр. Император Иоанн жестоко поглумился над ним, Борис живет в Большом дворце, как узник, с ним его жена Мария, двое детей.
Проэдр справляется о здоровье Бориса, расспрашивает о его жене и детях, рассказывает о том, что творят в Болгарии Шишманы.
— Проклятые камиты! — вырывается у Бориса. — Они раздирают Болгарию на клочья, они погубят ее!
Проэдр Василий улыбается всем своим безбородым лицом, подбадривает Бориса:
— Но Болгарию еще можно спасти, и Константинополь хочет это сделать. Что Шишманы — они выскочки, самозванцы, в них нет и капли царской крови.
Борис расправляет плечи. В словах проэдра решительность и упорство, он не напрасно нынче позвал его к себе.
— Да, великий проэдр, Шишманы — выскочки, самозванцы, их никогда не поддержат болгары.
Тогда проэдр Василий переходит к делу.
— Покойный император Иоанн поступил нехорошо, отняв у тебя корону, — говорит он, — но мертвых не судят. Бо-говенчанная десница императоров наших Василия и Константина в этот трудный для болгар час хочет возвратить тебе царскую корону, багряницу и сандалии… Ты с братом своим Романом, — сурово и медленно говорит проэдр, — поедешь в Болгарию и сядешь на трон в Преславле. В своей борьбе ты можешь рассчитывать полностью на помощь Византии.
Борис низко склоняется и целует костлявую руку проэдра Византии. Он немедленно, не теряя ни одного дня, выедет в Болгарию. Но с кем, с какой армией?
— Проэдр Василий, — говорит Борис об этом вслух, — на кого же я могу положиться в борьбе с Шишманами?
Проэдр улыбается.
— Кесарь Борис, — насмешливо цедит он, — только что ты сам сказал, что болгары никогда не поддержат Шишманов. Но ведь тебя, сына Петра и внука Симеона, они должны поддержать? Конечно, надеяться на то, что ты сразу соберешь войско, не приходится. Земля в Болгарии слишком раскалена, ты должен действовать не спеша, постепенно, опираясь на боляр, боилов, кметов. Дать тебе свое войско не могу, ибо тогда Византия должна начать войну с Шишманами, а сейчас делать этого не стоит. Ты, и только ты, должен начать восстание против Шишманов; для начала я тебе дам небольшую дружину из легионеров, а войско собирай в Болгарии сам.
— А корона? — вырвалось у будущего кесаря.
— Тебе известно, — спокойно ответил на это проэдр Василий, — что Иоанн Цимисхий отдал корону болгарских каганов в Святую Софию. Там она и будет лежать, а когда сядешь на престол в Преславле, получишь корону. Кесарю — кесарево!
Отступать! Нет, кесарю Борису уже поздно это делать. Проэдр Василий возвращает ему корону, но надеть ее на голову должен сам Борис. Что ж, у кесаря выбора нет.
Проэдр Василий приглашает в свои покои в Большом дворце патрикия Феодора.
Муж этот был одним из богатейших людей в Константинополе, прославился тем, что торговал десяток лет с русами, смело пересекал каждую весну Русское море и поднимался вверх по Днепру в Киев, где у него был свой двор, погреба, рабы, осенью возвращался с нагруженными всяким добром хеландиями в Константинополь, — его даже прозвали Феодором Бореем.
Проэдр Василий хорошо знал патрикия Феодора, не раз приглашал его в Большой дворец, чтобы разузнать о далекой Руси; бывали случаи, когда проэдр Василий давал Фео-дору и важные задания (купцы Византии всегда были глазами императоров в чужих землях): именно Феодора Борея посылал проэдр с василиками к печенежскому кагану Куре, когда Иоанн Цимисхий задумал убить князя Святослава.
И патрикий Феодор выполнил тогда задание Цимисхия, разыскал у Днепра Курю, дал ему двести кентинариев, а каган весной дождался князя и убил его на острове Хортица.
Теперь проэдр Василий и патрикий Феодор встретились как старые знакомые, друзья.
— Я слыхал, патрикий Феодор, — начал беседу проэдр, что ты только что прибыл из Киева.
— Да, проэдр Василий, я прибыл из Киева три дня тому назад.
— Ты ехал морем?
— Нет, по Борисфену и Понтом я побоялся ехать. На этот раз я ехал лошадьми через земли тиверцев и уличей, а потом через Болгарию.
— И как мне говорили, ты опять отправляешься в Киев?
— Сейчас зима, и все пути на Русь закрыты, но весной я непременно выеду в Киев.
— Ты — настоящий рус! — засмеялся проэдр.
— Русом я никогда не стану, — так же шутливо отвечал патрикий Феодор, — хотя многие русы считают меня своим ромеем.
— Ты, как мне передавали, даже имущество имеешь на Руси.
Феодор Борей усмехнулся:
— Когда купец торгует в чужих землях, он должен молиться и своим и чужим богам.
— Но веруешь ты в единого Бога?
— Я верую только в единого Бога — и императоры Византии и ты, проэдр Василий, это знаете.
— Да, императоры знают и благодарны тебе. Ты оказал великую услугу, убив Святослава.
— Я никогда никого не убивал, — сурово произнес патрикий Феодор, — князя Святослава убил каган Куря.
— За наше золото…
— Да, золото было наше, — согласился Феодор.
— А тебе не страшно там, в городе Киеве?
— А чего же мне бояться? Не один я сижу в Киеве, есть там наши купцы и кроме меня, дворы у них есть и на севере Руси, в Новгороде. Торгуем, проэдр Василий, и торгуем неплохо. Богата земля русская, у нас есть, что им продать, а еще больше можем купить у них.
— А как русы относятся к нашим купцам?
— Хорошо! Русы, проэдр, очень мирные люди и никогда не обманут, не обидят купца. Они страшны только тогда, когда кто-нибудь с оружием вторгается к ним… А мы, прости меня на слове, вторгаемся и вторгаемся к ним.
— Послушай, патрикий, — проэдр вскочил с кресла и несколько раз прошелся по палате, — сейчас Византия не хочет и сил не имеет вторгаться на Русь. Хватит! Я сам видел войско князя их Игоря под Константинополем, Святослава — на Дунае… Благодарение Богу, что этот варвар убит. А что теперь творится на Руси?
— О чем именно ты хочешь знать, проэдр?
— Каков Большой дворец киевских князей? Патрикий Феодор усмехнулся:
— Такого большого дворца, как наш константинопольский, в Киеве нет.
— Меня интересует не сам дворец, а князья.
— Понимаю… На Руси ныне сидят сыновья князя Святослава.
— Сколько их?
— В Киеве сидит Ярополк, под Киевом на земле Древлянской — Олег, они сыновья Святослава и угорской княжны, а еще один, князь Владимир, сидит в Новгороде, он сын князя Святослава и рабыни.
Проэдр Василий вздрогнул: сыну императора и рабыни тяжело было слышать это.
— А кто из них, — спросил он, — лучше всех, то есть с кем из них легче договориться? Слышишь, патрикий, мы сейчас не можем воевать с Русью, я хочу с ней договориться.
— Ты хорошо делаешь, проэдр, с Русью лучше не воевать, а договориться и вести торг. Прежние императоры наши, к сожалению, этого не делали, если же мы установим такие отношения с Русью, тогда скорее удастся и покорить ее…
— Я вижу, ты меня понимаешь, патрикий! Хорошо, будем действовать. Так какой же из князей русских наиболее пригоден для Византии?
— Только киевский князь Ярополк. Он христианин, очень честолюбив, ненавидит своих братьев, особенно сына рабыни, Владимира.
— Он женат?
— Нет, проэдр. Тебя, я вижу, и это занимает…
— Занимает, и даже очень, потому что ты поедешь весной в Киев не только как купец, но и как наш посол, вместе с тобой поедет посольство, а может быть, и епископ… По дороге в Киев вы должны будете найти печенегов…
— Ты задумал убить Ярополка?
— Отнюдь. Наоборот, ты найдешь печенежского кагана…
— Курю?
— Нет, Курю уже знают, он для этого не годится. Ты найдешь другого кагана, дашь ему золота, чтобы он поехал в Киев и заключил мир с Ярополком.
— Мир с Ярополком? Подожди, проэдр! Найти кагана, который возьмет наше золото и заключит мир с Ярополком, очень легко, но зачем это? Я ничего не понимаю, проэдр!
— Потом все поймешь… А вы тем временем поедете вслед за печенегами в Киев, повезете князю Ярополку дары, заключите с ним мир, а кроме того, повезете, возможно, князю и жену.
— О проэдр, я вижу, ты хочешь затеять с князем Ярополком брань большую, чем покойный император.
— На этот раз брань будет без крови.
— Кровь ни к чему! Золотом, проэдр, да если еще к нему прибавить жену, можно достигнуть большего, чем на поле брани…
10
На самом берегу Тибра, на каменистом холме Ватикане, окруженное рвом и валами, стоит мрачное каменное сооружение с башнями, высокими стенами, мостом, который поднимается на ночь, с тяжелыми железными воротами.
Такие же сооружения виднеются и на других холмах -Авентине, Квириналии, Капитолии, — все эти крепости охраняли когда-то древний Рим, раскинувшийся над Тибром и в долинах, его величественные храмы, дворцы, форумы, базилики, памятники, сокровища.
Но здание на Ватиканском холме над Тибром не только крепость. Когда-то у его стен велись жестокие бои, лилась человеческая кровь, ныне же тут живет со своим конклавом наместник Бога на земле — римский папа.
В поздний ночной час папа Бенедикт VII не спит. Он сидит и беседует с епископом Львом, который только этим вечером прибыл в Рим из Константинополя, куда ездил негласно, под видом купца.
— Итак, императора Иоанна не стало…
— Да, всесвятейший, Господь Бог призвал его к себе.
— Уверен, что Господь Бог отдаст его душу только дьяволу. Этот армянский полководец натворил нам столько бед в Средиземном море, как ни один из императоров Византии, Значит, теперь на престоле в Константинополе сидят Василий и Константин.
— Над ними стоит все тот же проэдр Василий.
— О, — усмехается папа, — этот проэдр — хитрая лиса, но он не поведет легионов, как Иоанн.
— Это верно, — соглашается епископ, — он, разумеется, легионов не поведет, но в Константинополе я слыхал, что проэдр освободил кесаря Бориса и тот уже выехал в Болгарию, а на Русь он собирается послать своих послов и епископов.
Епископ умолкает. В палате, где они сидят, царит тишина. Через некоторое время слышится звон сторожевых колоколов на башнях Ватикана, вот долетели такие же, но более глухие звуки — откликнулись Квириналии, Капитолий… Поздно. Скоро, должно быть, начнется рассвет, епископу нестерпимо хочется спать.