Страница:
Но папа не отпускает его, склонив голову к столу, он думает. Внешне ничто не говорит о том, какие тяжкие и сложные заботы тревожат душу наисвятейшего, на безбородом, высохшем, бледном лице не шевелится ни один мускул, глаза папы полузакрыты, на тонких синеватых губах — мягкая усмешка.
В голове у папы роится тысяча мыслей, старческое его сердце учащенно бьется от напряжения, спрятанные под скатерть пальцы разжимаются и сжимаются в кулаки.
С Ватиканского холма днем видны горы, долины, Рим. Но папа Бенедикт видит отсюда дальше и больше, он вспоминает прежнюю Римскую империю, ее цезарей и императоров, ее мощь, перед которой когда-то содрогался весь мир.
Римская империя! О, ее уже нет, вся северная и центральная часть былой Империи захвачена германцами, Юг полуострова и прилегающие к нему острова принадлежат Византии. Германская империя на севере и Восточная Римская на востоке — эти две империи господствуют теперь в мире, они угрожают уничтожить и все то, что осталось от империи цезарей, угрожают самому Риму.
Поэтому папа Бенедикт с глубокой благодарностью вспоминает своего предшественника папу Иоанна XII; в то время когда германский король Оттон I захватил Северную Италию, брал города Средней Италии и уже угрожал Риму, папа Иоанн XII одним взмахом руки сумел остановить орды Оттона, не допустил их к Риму.
Это напоминало чудо, но на самом деле о чуде здесь не было и речи: Оттон и сил-то не имел продвигаться по Италии дальше, гонцы с севера сообщали, что там все чаще и чаще происходили стычки с уграми. Но больше всего беспокоила Оттона Византия: императоры ромеев, по-видимому, насылают на них угров, чтобы потом ударить самим.
Оттон I пишет папе Иоанну XII, что он согласен остановить свое войско и не пойдет на Рим, но требует, чтобы папа короновал его как императора Германской империи, которая отныне будет называться Священной Римской империей.
Священная Римская империя германской нации — это была наглость и просто безумие. Никогда германские короли не были императорами, никогда Германия не была Империей, никогда Германия не имела никакого отношения к Риму. А если бы, наконец, и возникла бы Германская империя, то с какой стати ей быть Римской, да еще и Священной.
Папа понимает, что кроется за требованием германского короля.
Империя цезарей исчезла и никогда уже не возродится, на смену ей в Константинополе возникла Восточная Римская империя, которая стремится поглотить весь мир. Ныне противостоять ей могут только германские короли. Папа Иоанн соглашается короновать Оттона.
Но Иоанн хочет получить награду за корону, которую он вручит Оттону, а потому требует, чтобы новый, посвященный им на престол германский император признал, что папы тоже обладают властью императоров, им должны быть подчинены Рим, Италия, все страны Запада, главенство над Александрийской, Антиохийской, Иерусалимской и Константинопольской церквами. Папа Иоанн не только требовал, но доказывал, что эти права якобы были дарованы папам римским императором Константином, что, кроме того, он даровал им высшую судебную законодательную власть в церкви, право смещения епископов и суда над ними.
Король Оттон знал, что дар Константина — папская выдумка, но он жаждал стать императором и утвердил права Ватиканского престола, за что и получил из рук папы золотую корону.
Так с помощью пап возникла новая Германская империя, принявшая название Священной Римской империи, папы же получили подтверждение дара Константина и вооруженную помощь новых германских императоров.
Папам было тесно в городе Ромула и Рема, они мечтали о древней Римской империи, о владычестве над всем миром, хотя не имели ни сил, ни войска. Но в их руках оставалась сила, с помощью которой можно было сделать гораздо больше, чем с помощью оружия, — тысячи священнослужителей, и сидевших в Риме, и рассеянных по всему свету. Они действовали крестом, чтобы когда-нибудь, возможно, закрепить свои права мечом.
В этом папам повезло. Слуги Ватикана стали духовными наставниками германских императоров, они окатоличили польских и чешских королей, стояли уже у престолов Франции, Англии — весь Запад затопляли волны католицизма.
Но ничего не могли поделать слуги Ватикана на Востоке. Не только папа Бенедикт, но уже несколько его предшественников думали и пеклись об окатоличении славянских земель; еще в 956 году в Германии при Магдебургском епископе были учреждены две новые епархии «Patribus infideli-um» [2] для Польши и для Руси.
Самовольно учредив эти епархии, Оттон I и папа Иоанн XI продолжали действовать, назначили «епископом русским Адальберта, послали его в Киев.
Однако княгиня Ольга сразу поняла, чего добивают! германский император и папа римский, — не стала даже раз говаривать с «епископом русским», а русские люди выгна ли Адальберта из Киева и перебили всю его свиту. — — Мы тоже начнем переговоры с киевским князем, — на конец поднимает голову и говорит епископу Льву папа Бе недикт. — Ты не будешь долго отдыхать, епископ, а выедешт через несколько дней в Кведлинбург и потом на Русь. Епископ смотрит на папу испуганными глазами.
— Боюсь, что меня там ждет участь Адальберта.
— История с Адальбертом не должна повториться, — успо-коил перепуганного епископа папа. — Епархии для язычни-ков ныне не существует, русского епископа в Магдебурге нет, а говорить с русскими князьями мы можем и должны.
— Эти князья — язычники, варвары!
— Нет, варвара и язычника князя Святослава больше не существует. Император Оттон известил меня, что в Киеве ныне сидит его сын Ярополк. Он христианин, его окружают знатные люди, среди них немало христиан, а кое-кто тайно исповедует нашу веру. Ты, епископ, по дороге в Киев заедешь в Кведлинбург и будешь иметь беседу с Оттоном. Желательно, чтобы он послал с тобой своего человека, разумеется, под видом священника. Мы, — заканчивает он, — пошлем послов в Киев, а за ними пойдут легионы Оттона, или же, наоборот, пускай Оттон шлет свои легионы, а мы можем пойти на Русь следом за ними!
На берегах Тибра тихо. Рим спит. Пора отдохнуть и папе.
Глава третья
Кесарь Борис покинул Константинополь, быстро миновал Аркадиополь и Адрианополь, ибо весь юг Болгарии был захвачен акритами, и уже приближался к Родопам, видел вдалеке зеленые предгорья, белые, укрытые снегами вершины хребта.Он был не один, рядом с ним ехал на коне брат Роман, их окружала сотня переодетых в болгарскую одежду легионеров — все, что мог ему дать проэдр Василий. Конечно, опираться на такую вооруженную силу не приходилось — что такое сотня легионеров для кесаря Бориса, который хотел захватить наследственный престол и отвоевать у Шишманов всю Болгарию?
Поэтому кесарь, переезжая по ночам от града до града и от села к селу, разыскивал старых бондов, кметов и боляр, просил у них помощи, советовался, как быть. Кметы и боля-ры в беседах с Борисом охотно поддерживали его, но, когда дошло до дела и кесарь попросил дать подмогу — денег, а главное, людей, они наскребли лишь сотню, обещая позже прислать еще. Так и приближался кесарь к Родопам — с сотней переодетых легионеров и сотней молодых боляр. Он сердился на проэдра Василия, который дал ему не легион закованных в броню воинов, а малочисленную и слабую дружину, искоса поглядывал на брата Романа, которого проэдр послал с ним — помочь он не может, а думает, должно быть, сам о короне кесаря. Кесарь Борис ярился, что не может надеть на голову корону болгарских каганов, а крадется по болгарской земле, как вор.
Кесарь Борис надеялся, что, когда он минует клисуры в Родопах и приблизится к древней Преславе, там его встретят боляры, которые окружали его в Золотой палате Пре-славского дворца, там соберет он войско, двинется с ним против Шишманов.
Как— то утром, когда кесарь Борис, переночевав с дружиной в овчарских катунах на одном из перевалов, проснулся на рассвете и хотел продолжать путь, он увидел множество болгар -смуглых от солнца и ветра, в убогой одежде, со звериными шкурами на плечах.
«Овчары, как видно», — подумал кесарь Борис, наблюдая, как эти люди, сбившись в кучки под деревьями, стоят и присматриваются к ним.
— Дружина! — воскликнул кесарь Борис, набрасывая на плечи черное корзно и готовясь вскочить в седло. — Мы идем дальше, на Преславу…
Сесть на коня кесарь не смог, никто из его дружины не шелохнулся. Болгары, толпившиеся под деревьями, двинулись вперед, разворачиваясь полукругом.
— Кто вы? — закричал Борис.
— Мы болгары, — ответил бородатый седой человек, у пояса которого Борис заметил длинный меч.
— Это хорошо, — сказал кесарь Борис, обрадовавшись, что увидел здесь, в горах, так много болгар. — Тогда слушайте! Я -сын покойного кесаря вашего Петра, внук кагана Симеона Борис, я сам был вашим кесарем… Царство мое, — вдохновенно завопил он, — родная земля, я возвращаюсь к тебе!
Суровы и задумчивы были лица людей, встретивших прежнего кесаря.
— Ты сказал правду, — произнес бородатый болгарин, — был у нас кесарь Симеон, мир праху его, был у него и сын Петр, но внука его Бориса мы не знаем и не хотим знать. Ты ошибся, Борис! Это не твоя земля! Ты же не болгарин, а грек, пес ромеев.
— Как смеешь ты, раб, так говорить со мной, кесарем Болгарии?
Лицо бородатого было сурово и неумолимо.
— Не я один это говорю, так говорит вся Болгария, земля и люди… Убирайся, грек!
Борис выхватил меч.
— Дружина! — прозвучал его надтреснутый, хриплый голос.
Но что это? Оглянувшись, он увидел, что легионеры вскакивают на коней и поворачиваются к нему спинами, а болярские сынки все быстрее разбегаются в ущелья и по кустам.
Меч задрожал в руках Бориса, но не дрогнула рука бородатого человека — он рассек кесарю голову.
Люди, встретившие кесарей-беглецов на перевалах Родо-пов, были вовсе не овчарами, а воинами. Оставив мертвое тело Бориса в добычу воронам и взяв с собой Романа, они направились тропинками среди скал и зарослей к ущелью, где паслись их кони, оседлали их и двинулись в горы.
Через неделю воины очутились в Водене — крепости, которая притаилась на крутой скале над бурным потоком среди гор и долин, — это была новая столица Болгарии.
В Водене сидел тогда Самуил, самый младший сын коми-та Николая Шишмана, который в грозные времена, когда над Дунаем, в Родопах, а потом и на равнине шла ожесточенная борьба между Иоанном Цимисхием и князем Святославом и когда болгарские каганы Петр и сын его Борис продались императорам, провозгласил свободной Западную Болгарию и объявил себя врагом Византии. Отца поддержали и комитопулы, четыре его сына — Давид, Моисей, Аарон, Самуил.
Однако Николай Шишман и сын его Давид, который после смерти отца занял его место, не сделали того, что могли и должны были сделать. Это к ним, взяв древнюю столицу Болгарии — Преславу, обращался князь Святослав, предлагая объединить силы, чтобы громить войско императора Иоанна Цимисхия в долине за Родопами, под Аркадиополем и Адрианополем. Они не пришли на помощь Святославу, не ударили Цимисхию в спину. Домовитые, богатые комитопулы в этот трудный, решающий для Руси и Болгарии час сидели в своих городах и областях, ждали, кто же возьмет верх: Цимисхий или Святослав, и даже когда победил Святослав, не пошли к нему, выжидали, когда русские воины оставят Преславу и Доростол, чтобы самим забрать в свои руки всю Болгарию.
Это было великой ошибкой комитопулов Шишманов, большим несчастьем для Болгарии, последствия которого сказались много позже — через столетие. Когда русский князь Святослав отошел, заключив мир с ромеями, за Дунай и Шишманы бросились освобождать и объединять Болгарию, было уже поздно: вся Восточная Болгария с ее реками и долинами была захвачена ромеями. Шишманам остались горы и горные равнины на западе.
Николай Шишман и его сыновья храбро сражались с Византией, все последние, самые трудные годы жизни старого Шишмана прошли на коне, он освобождал все новые и новые города. В древних болгарских хартиях написано, что он и умер, сидя на коне.
Но старого Шишмана, а порой и его сыновей губило стремление держаться в стороне от бурных событий, которые происходили в Восточной Болгарии, они не понимали, что там, и только там, над Дунаем и Русским морем, на широких равнинах и реках, решается и будет решена судьба Болгарии, они жаждали бескровной войны, а за это пришлось расплачиваться реками крови.
И эта жестокая, неумолимая и неминуемая брань с Византией приближалась. Император Иоанн Цимисхий, заключив мир с князем Святославом и пообещав освободить Восточную Болгарию, не сдержал, да и не собирался держать свое слово — его акриты стоят вдоль Дуная и в долине, продвигаются и продвигаются в горы.
После смерти Цимисхия то же самое делает проэдр Василий, который правит Византией от имени молодых императоров Василия и Константина, — он объявляет самую настоящую войну болгарам, шлет легионеров против Шишманов.
Что же делает и что может поделать Давид Шишман? Вся Восточная Болгария захвачена ромеями, русские воины идут на Дунай, а их князь Святослав, говорят, убит на порогах. Западная Болгария остается один на один со своим врагом Византией.
И вот в поисках поддержки и союзников Давид шлет послов в Кведлинбург к немецкому императору Оттону I, который обещает помочь Давиду, но никогда пальцем не ударит, чтобы это сделать, — муж византийской принцессы Феофано печется о благе не Болгарии, а Византии.
В то же время Давид принимает послов от папы римского Бенедикта, который, оказывается, много слышал и знает о кровопролитной войне в Болгарии, обещает помощь в борьбе с Византией. Давид, конечно, верит в это, ибо нет на свете врагов более лютых, чем ромейские императоры с их патриархами и римский папа. Папа посылает Давиду в знак своего расположения корону из священного города Рима.
Против римской короны в Болгарии прозвучал один только голос патриарха Дамиана. Проклятый константинопольским патриархом, он после доростольской битвы бежит в Западную Болгарию, к Шишманам, и вместе с ними переезжает из столицы в столицу. Но это очень робкий голос: патриарх Дамиан доживает уже последние дни на свете.
Впрочем, корона так и не понадобилась Давиду Шишма* ну: если папа римский действует крестом, то Византия действует мечом. Под городом Сера ромеи убивают в бою Давида; Моисей падает мертвым, убитый ромеями из-за угла, — в Западной Болгарии остаются два сына старого Шишмана: Самуил, который сидит в Водене, да еще Аарон, что правит в Средеце.
Кесаревича Романа привели к комиту Самуилу босого, потому что он разбил свои башмаки в дальней дороге, с непокрытой головой, в черной от пыли сорочке и таких же ноговицах.
— Что это? Кого ты привез, воевода Петр? — обратился Самуил к бородатому воину, сопровождавшему Романа.
— Охраняя склоны Родопов, мы увидели отряд, ехавший со стороны Адрианополя по клисурам, долго следили за ним и окружили. Во главе этого отряда, оказалось, ехал прежний кесарь Болгарии Борис. Он поднял против нас меч, и мы его убили.
— Ты поступил справедливо, воевода Петр, дружина моя и все болгары давно решили убить Бориса, если он посмеет переступить границы Болгарии. Греческий кесарь нам не нужен. Хватит! Но это кто?
— Брат Бориса — Роман, — ответил воевода Петр. — Они ехали вместе.
— Ха-ха-ха! — засмеялся Самуил. — Выходит, ромеи посылают сюда двух кесарей вместе?
— Нет! — подал вдруг голос Роман, стоявший до сих пор молча, присматриваясь к молодому Шишману, о котором он слыхал когда-то еще здесь, в Болгарии, а позже и в Константинополе.
— Нет? — рассмеялся Самуил. — Хорошо, ты сейчас сам мне все расскажешь. Ступай, Петр, — обратился он к воеводе, — ты, должно быть, очень устал?
— Да, комит, дорога была дальняя. Мои воины стоят у дверей.
— Добро!
И воевода Петр вышел. Самуил поднялся с кресла, подошел к окну, за которым виднелись горы, долины.
— Как же ты, кесаревич Роман, очутился здесь? — обернувшись к Роману, спросил Самуил.
Роман решил говорить правду. А впрочем, что ему было скрывать?
— Недавно проэдр Василий велел Борису ехать в Болгарию и начинать восстание против тебя, а мне сопровождать брата…
— Значит, Византия послала Бориса в Болгарию как кесаря?
— Проэдр Василий назвал его кесарем и обещал возвратить корону, как только он дойдет до Преславы.
— Хитро поступает Византия, — засмеялся Самуил. — Как всегда, загребает жар чужими руками. А ты? Зачем ты ехал с Борисом? Что же, ты тоже хотел стать кесарем?
Роман закрыл глаза, сжал губы, на лице его отразилось невероятное страдание.
— Я кесарем? — прозвучало в палате. — Послушай, комит Самуил, ты шутишь, ты ведь знаешь — я никогда в жизни не смогу и не захочу быть кесарем Болгарии.
— Нет, я не шучу, я не знаю, зачем ты ехал с братом. Мне казалось, что, если погибнет кесарь, корону надевает его брат.
Роман закричал:
— Я говорю правду, как перед Богом. Я не хотел и не хочу быть кесарем Болгарии, потому что я не человек: Иоанн Цимисхий отнял у меня все, все…
— О чем ты говоришь?
Роман взглянул на Самуила глазами, в которых были пустота, безнадежность.
— Он оскопил меня, — сказал Роман, охватив голову руками. Комит Самуил следил за Романом, который стоял перед ним раздавленный, уничтоженный — получеловек.
— Роман! — громко окликнул он его.
Тот поднял голову, и Самуил увидел на его глазах слезы.
— Послушай, Роман! — обратился к нему он. — А мне ты будешь служить?
Роман вздрогнул. Неужели и этот комитопул не считает его человеком, неужели он хочет сделать его, сына кесаря, своим рабом?
— Служить тебе? Не знаю, комит Самуил, как бы я мог служить тебе?
— Ты меня, должно быть, не понял, а может быть, я не так выразился, Роман, — сказал Самуил. — Хочешь ли ты вместе со мной служить болгарам?
— Болгарам? — сразу же выпрямился Роман. — Согласен.
— Ты и будешь им служить… Я назначаю тебя главным начальником своего войска, которое стоит в Скопле на Вар-даре.
— Спасибо, комит, за честь и доверие, — тихо произнес Роман. — Я согласен служить тебе и болгарам. Верь мне, все сделаю, чтобы отомстить ромеям.
Меч и щит князя Святослава! Приняв их из рук воинов, которые уцелели после боя на Хортице, князь Ярополк сам отнес отцовское оружие на Гору, велел повесить на стену в Золотой палате. Там оно и висело на свежих колышках из граба — рядом со шлемами и топорами первых князей киевских Кия и Щека, рядом со щитом Олега, с помятыми и пробитыми доспехами князя Игоря.
Меч и щит князя Святослава! Приняв их из рук воинов, князь Ярополк дал клятву беречь мир и покой на родной земле, бороться с врагами, не щадить ни сил своих, ни жизни!
Однако, давая эту клятву, и позднее, когда меч и щит уже висели в Золотой палате, князь Ярополк думал свою, иную думу.
Это началось давно, наверное, еще с детских лет, когда после смерти матери Предславы его взяла в свой терем и воспитывала княгиня Ольга.
Ярополк рос в роскоши, богатстве, бабка-княгиня окружила его заботой и любовью; сама христианка, она тайком от отца окрестила внука, а чтобы научить молодого князя владеть оружием, назначила ему вуя — воеводу Блюда.
Князь Святослав, вероятно, не сделал бы Блюда вуем Ярополка. Блюд служил в его дружине, ходил с князем на хазар, но не проявил в походе ни сметливости, ни отваги, а, наоборот, всегда оставался в тени; из-под Саркела Святослав отослал Блюда в Киев, назначил воеводой Горы.
А Блюду только этого и надо было: как воевода Горы, он построил там свой терем, как тайный христианин, был вхож к княгине Ольге. Хитрый и изворотливый, он вошел к ней в доверие, стал вуем Ярополка.
Князь Святослав позже узнал об этом, но не стал перечить матери: владеть оружием мог научить княжича Ярополка не только воевода, но и каждый гридень. Ведь вуем своего любимого сына Владимира он поставил не кого-нибудь, а дружинника Добрыню…
Придет время, думал он, и каждый из его сыновей — будь то Ярополк, Олег или Владимир, — став князем, должен будет сам показать свои способности, силу. Князь Святослав надеялся на всех троих своих сыновей; отправляясь на последнюю брань с ромеями, он посадил на стол в Киеве Ярополка, в земле Древлянской — Олега, а Владимира послал в Новгород.
Но Святослав поступил так не по своей воле. Владимир был его первым, старшим сыном и по закону и обычаю должен был сесть на стол в Киеве, но Ярополк и Олег были детьми княжны Предславы, а Владимир сыном рабыни, не Святослав, а Гора не пожелала иметь князем Владимира. Потому-то скрепив сердце и послал он его в далекий Новгород, Киев же отдал Ярополку.
Разумеется, не бабка Ольга и не вуй Блюд вложили душу в княжича Ярополка. Высокий и стройный, светлый лицом, с темными волосами, тонкими бровями, слегка заостренным носом, осторожный в слове, сдержанный, рассудительный, очень хорош собой был княжич Ярополк.
Но, как это порой бывает, душа у него была хищная, ненависть и жажда мести всегда непреодолимо жгли его сердце. Ярополк не останавливался ни перед чем, не брезговал лицемерием и ложью.
Когда Святослав воевал в Болгарии и на Дунае, каждый из сыновей сидел и правил своей землей; но отец был жив, он правил Русью, его слушались, ему подчинялись сыновья, в том числе и Ярополк.
Когда же до Киева дошла весть, что князь Святослав погиб на порогах, Олег и Владимир несколько раз посылали Друг к другу гонцов. Правды не утаишь, обоим им были не по душе заносчивый, гордый, хитрый Ярополк и вся киевская Гора, стремившаяся побольше захватить себе, покорить Древлянскую землю и Новгород.
Но они не могли нарушить волю отца, назначившего каждому сыну его землю. Сговорившись между собой, принесли Ярополку, по обычаю, присягу на оружии, обещали сохранять с ним дружбу, обязались платить уроки со своих земель. И Ярополк, садясь на стол как князь Руси, присягнул Христом, что будет блюсти закон и обычай отцов, охранять земли, вести дружбу и приязнь с братьями.
Но Ярополк не остался верен своей присяге, зависть терзала его сердце, он не мог стерпеть, что не он один, а еще два брата — и один из них сын рабыни — правят землями.
Вскоре после смерти отца произошла у него стычка с братом, древлянским князем Олегом. Виноват был не Олег; тихий, нерешительный князь сидел в своей глухой, скудной, болотистой земле в городе Искоростене, исправно посылал в Киев дань, давал воинов, выполнял все уроки.
Но Ярополку было этого мало. Собственно, действовал теперь не он: и при княгине Ольге, и во времена Святослава боярство и воеводство, мужи и старцы Горы накопили в своих руках большие богатства, они брали и брали из княжьих рук пожалованья, земли, леса, реки; им было уже мало города Киева и Полянской земли, они хотели, чтобы князь и они получали дань и в других землях.
— Доколе будем, князь, брать малую дань из земли Древлянской… Пошли, князь, в Искоростень дружину, пусть Олег платит больше дани.
Ярополк послушался Горы, послал в Древлянскую землю воеводу, сына Свенельда, Люта, который стал бить там в лесах зверя, снимать бо#рти, налагать на города и веси свою, воеводскую, дань.
Покарать Люта выехал с дружиной сам князь Олег, — на этот раз тихий князь был раздражен и решителен. Настигнув Люта, он убил его, а дружину прогнал за пределы земли своей.
Гора зашумела. И не потому, что любила Люта, нет, бояре и воеводы ненавидели этого потомка свионов. Они шумели потому, что хотели быть хозяевами всех земель, а древляне убили их воеводу, древлянский князь обнажил меч против Горы.
Князю Ярополку следовало бы вспомнить деда своего Игоря, который ходил в Древлянскую землю за данью и там погиб… Но он забыл об этом, послал в город Вручай дружину, она разбила древлян, конями затоптала в схватке князя Олега.
Вскоре туда прибывает князь Ярополк. Он преклоняет колено перед телом брата, горько плачет и причитает: «За что его убили?»
Но что слезы? Кто им поверит? Брат убил брата, кровь Олега запеклась на мече князя Ярополка.
Ранней весной, как только подсох Соляной путь, в поле за Днепром появился небольшой отряд печенегов: одни из них верхом, другие в кибитках.
Полевая стража, как водится, сразу же бросилась по их следам, настигла, готовилась принять бой.
Но печенеги вовсе не собирались биться. Они остановили коней и кибитки, подождали на высоком кургане, когда приблизится стража, а потом выслали вперед своих глашатаев, которые и объявили, что это идет в Киев на поклон к князю Ярополку каган Илдея.
На поклон к князю Ярополку? Русские люди доселе не слыхали, чтобы каганы ездили на поклон к их князьям. Старые, бывалые воины говорили: «Берегись хазарина на Итиль-реке, ромея над морем Русским, а печенега повсюду в Диком поле». Не знали они и на этот раз, как быть с печенегами, поэтому велели отряду остановиться и ждать, сами же окружили его, а в Киев послали гонцов, чтобы узнать, как им поступить.
Меч и щит князя Святослава! Ярополк услыхал о печенежском кагане Илдее, стоя в Золотой палате, у оружия своего отца, и, казалось, эти мертвые, холодные предметы говорили, кричали, приказывали, чтобы он не разговаривал с врагами, которые пролили кровь его отца.
Князь Ярополк предал отца, сказал, что будет говорить с каганом Илдеей, принял его в Золотой палате, где висели отцовский меч и щит.
В высоких, сшитых из козлиной шкуры выворотных сапогах, в коротком кафтане, подпоясанный поясом с золотым набором, с кривой саблей у пояса, черный от степных ветров, с кружком черных волос на бритой голове, остроносый, с лукавыми, быстрыми глазами стоял каган Илдея пе-ред князем Ярополком и через толмача говорил:
В голове у папы роится тысяча мыслей, старческое его сердце учащенно бьется от напряжения, спрятанные под скатерть пальцы разжимаются и сжимаются в кулаки.
С Ватиканского холма днем видны горы, долины, Рим. Но папа Бенедикт видит отсюда дальше и больше, он вспоминает прежнюю Римскую империю, ее цезарей и императоров, ее мощь, перед которой когда-то содрогался весь мир.
Римская империя! О, ее уже нет, вся северная и центральная часть былой Империи захвачена германцами, Юг полуострова и прилегающие к нему острова принадлежат Византии. Германская империя на севере и Восточная Римская на востоке — эти две империи господствуют теперь в мире, они угрожают уничтожить и все то, что осталось от империи цезарей, угрожают самому Риму.
Поэтому папа Бенедикт с глубокой благодарностью вспоминает своего предшественника папу Иоанна XII; в то время когда германский король Оттон I захватил Северную Италию, брал города Средней Италии и уже угрожал Риму, папа Иоанн XII одним взмахом руки сумел остановить орды Оттона, не допустил их к Риму.
Это напоминало чудо, но на самом деле о чуде здесь не было и речи: Оттон и сил-то не имел продвигаться по Италии дальше, гонцы с севера сообщали, что там все чаще и чаще происходили стычки с уграми. Но больше всего беспокоила Оттона Византия: императоры ромеев, по-видимому, насылают на них угров, чтобы потом ударить самим.
Оттон I пишет папе Иоанну XII, что он согласен остановить свое войско и не пойдет на Рим, но требует, чтобы папа короновал его как императора Германской империи, которая отныне будет называться Священной Римской империей.
Священная Римская империя германской нации — это была наглость и просто безумие. Никогда германские короли не были императорами, никогда Германия не была Империей, никогда Германия не имела никакого отношения к Риму. А если бы, наконец, и возникла бы Германская империя, то с какой стати ей быть Римской, да еще и Священной.
Папа понимает, что кроется за требованием германского короля.
Империя цезарей исчезла и никогда уже не возродится, на смену ей в Константинополе возникла Восточная Римская империя, которая стремится поглотить весь мир. Ныне противостоять ей могут только германские короли. Папа Иоанн соглашается короновать Оттона.
Но Иоанн хочет получить награду за корону, которую он вручит Оттону, а потому требует, чтобы новый, посвященный им на престол германский император признал, что папы тоже обладают властью императоров, им должны быть подчинены Рим, Италия, все страны Запада, главенство над Александрийской, Антиохийской, Иерусалимской и Константинопольской церквами. Папа Иоанн не только требовал, но доказывал, что эти права якобы были дарованы папам римским императором Константином, что, кроме того, он даровал им высшую судебную законодательную власть в церкви, право смещения епископов и суда над ними.
Король Оттон знал, что дар Константина — папская выдумка, но он жаждал стать императором и утвердил права Ватиканского престола, за что и получил из рук папы золотую корону.
Так с помощью пап возникла новая Германская империя, принявшая название Священной Римской империи, папы же получили подтверждение дара Константина и вооруженную помощь новых германских императоров.
Папам было тесно в городе Ромула и Рема, они мечтали о древней Римской империи, о владычестве над всем миром, хотя не имели ни сил, ни войска. Но в их руках оставалась сила, с помощью которой можно было сделать гораздо больше, чем с помощью оружия, — тысячи священнослужителей, и сидевших в Риме, и рассеянных по всему свету. Они действовали крестом, чтобы когда-нибудь, возможно, закрепить свои права мечом.
В этом папам повезло. Слуги Ватикана стали духовными наставниками германских императоров, они окатоличили польских и чешских королей, стояли уже у престолов Франции, Англии — весь Запад затопляли волны католицизма.
Но ничего не могли поделать слуги Ватикана на Востоке. Не только папа Бенедикт, но уже несколько его предшественников думали и пеклись об окатоличении славянских земель; еще в 956 году в Германии при Магдебургском епископе были учреждены две новые епархии «Patribus infideli-um» [2] для Польши и для Руси.
Самовольно учредив эти епархии, Оттон I и папа Иоанн XI продолжали действовать, назначили «епископом русским Адальберта, послали его в Киев.
Однако княгиня Ольга сразу поняла, чего добивают! германский император и папа римский, — не стала даже раз говаривать с «епископом русским», а русские люди выгна ли Адальберта из Киева и перебили всю его свиту. — — Мы тоже начнем переговоры с киевским князем, — на конец поднимает голову и говорит епископу Льву папа Бе недикт. — Ты не будешь долго отдыхать, епископ, а выедешт через несколько дней в Кведлинбург и потом на Русь. Епископ смотрит на папу испуганными глазами.
— Боюсь, что меня там ждет участь Адальберта.
— История с Адальбертом не должна повториться, — успо-коил перепуганного епископа папа. — Епархии для язычни-ков ныне не существует, русского епископа в Магдебурге нет, а говорить с русскими князьями мы можем и должны.
— Эти князья — язычники, варвары!
— Нет, варвара и язычника князя Святослава больше не существует. Император Оттон известил меня, что в Киеве ныне сидит его сын Ярополк. Он христианин, его окружают знатные люди, среди них немало христиан, а кое-кто тайно исповедует нашу веру. Ты, епископ, по дороге в Киев заедешь в Кведлинбург и будешь иметь беседу с Оттоном. Желательно, чтобы он послал с тобой своего человека, разумеется, под видом священника. Мы, — заканчивает он, — пошлем послов в Киев, а за ними пойдут легионы Оттона, или же, наоборот, пускай Оттон шлет свои легионы, а мы можем пойти на Русь следом за ними!
На берегах Тибра тихо. Рим спит. Пора отдохнуть и папе.
Глава третья
1
Кесарь Борис покинул Константинополь, быстро миновал Аркадиополь и Адрианополь, ибо весь юг Болгарии был захвачен акритами, и уже приближался к Родопам, видел вдалеке зеленые предгорья, белые, укрытые снегами вершины хребта.Он был не один, рядом с ним ехал на коне брат Роман, их окружала сотня переодетых в болгарскую одежду легионеров — все, что мог ему дать проэдр Василий. Конечно, опираться на такую вооруженную силу не приходилось — что такое сотня легионеров для кесаря Бориса, который хотел захватить наследственный престол и отвоевать у Шишманов всю Болгарию?
Поэтому кесарь, переезжая по ночам от града до града и от села к селу, разыскивал старых бондов, кметов и боляр, просил у них помощи, советовался, как быть. Кметы и боля-ры в беседах с Борисом охотно поддерживали его, но, когда дошло до дела и кесарь попросил дать подмогу — денег, а главное, людей, они наскребли лишь сотню, обещая позже прислать еще. Так и приближался кесарь к Родопам — с сотней переодетых легионеров и сотней молодых боляр. Он сердился на проэдра Василия, который дал ему не легион закованных в броню воинов, а малочисленную и слабую дружину, искоса поглядывал на брата Романа, которого проэдр послал с ним — помочь он не может, а думает, должно быть, сам о короне кесаря. Кесарь Борис ярился, что не может надеть на голову корону болгарских каганов, а крадется по болгарской земле, как вор.
Кесарь Борис надеялся, что, когда он минует клисуры в Родопах и приблизится к древней Преславе, там его встретят боляры, которые окружали его в Золотой палате Пре-славского дворца, там соберет он войско, двинется с ним против Шишманов.
Как— то утром, когда кесарь Борис, переночевав с дружиной в овчарских катунах на одном из перевалов, проснулся на рассвете и хотел продолжать путь, он увидел множество болгар -смуглых от солнца и ветра, в убогой одежде, со звериными шкурами на плечах.
«Овчары, как видно», — подумал кесарь Борис, наблюдая, как эти люди, сбившись в кучки под деревьями, стоят и присматриваются к ним.
— Дружина! — воскликнул кесарь Борис, набрасывая на плечи черное корзно и готовясь вскочить в седло. — Мы идем дальше, на Преславу…
Сесть на коня кесарь не смог, никто из его дружины не шелохнулся. Болгары, толпившиеся под деревьями, двинулись вперед, разворачиваясь полукругом.
— Кто вы? — закричал Борис.
— Мы болгары, — ответил бородатый седой человек, у пояса которого Борис заметил длинный меч.
— Это хорошо, — сказал кесарь Борис, обрадовавшись, что увидел здесь, в горах, так много болгар. — Тогда слушайте! Я -сын покойного кесаря вашего Петра, внук кагана Симеона Борис, я сам был вашим кесарем… Царство мое, — вдохновенно завопил он, — родная земля, я возвращаюсь к тебе!
Суровы и задумчивы были лица людей, встретивших прежнего кесаря.
— Ты сказал правду, — произнес бородатый болгарин, — был у нас кесарь Симеон, мир праху его, был у него и сын Петр, но внука его Бориса мы не знаем и не хотим знать. Ты ошибся, Борис! Это не твоя земля! Ты же не болгарин, а грек, пес ромеев.
— Как смеешь ты, раб, так говорить со мной, кесарем Болгарии?
Лицо бородатого было сурово и неумолимо.
— Не я один это говорю, так говорит вся Болгария, земля и люди… Убирайся, грек!
Борис выхватил меч.
— Дружина! — прозвучал его надтреснутый, хриплый голос.
Но что это? Оглянувшись, он увидел, что легионеры вскакивают на коней и поворачиваются к нему спинами, а болярские сынки все быстрее разбегаются в ущелья и по кустам.
Меч задрожал в руках Бориса, но не дрогнула рука бородатого человека — он рассек кесарю голову.
Люди, встретившие кесарей-беглецов на перевалах Родо-пов, были вовсе не овчарами, а воинами. Оставив мертвое тело Бориса в добычу воронам и взяв с собой Романа, они направились тропинками среди скал и зарослей к ущелью, где паслись их кони, оседлали их и двинулись в горы.
Через неделю воины очутились в Водене — крепости, которая притаилась на крутой скале над бурным потоком среди гор и долин, — это была новая столица Болгарии.
В Водене сидел тогда Самуил, самый младший сын коми-та Николая Шишмана, который в грозные времена, когда над Дунаем, в Родопах, а потом и на равнине шла ожесточенная борьба между Иоанном Цимисхием и князем Святославом и когда болгарские каганы Петр и сын его Борис продались императорам, провозгласил свободной Западную Болгарию и объявил себя врагом Византии. Отца поддержали и комитопулы, четыре его сына — Давид, Моисей, Аарон, Самуил.
Однако Николай Шишман и сын его Давид, который после смерти отца занял его место, не сделали того, что могли и должны были сделать. Это к ним, взяв древнюю столицу Болгарии — Преславу, обращался князь Святослав, предлагая объединить силы, чтобы громить войско императора Иоанна Цимисхия в долине за Родопами, под Аркадиополем и Адрианополем. Они не пришли на помощь Святославу, не ударили Цимисхию в спину. Домовитые, богатые комитопулы в этот трудный, решающий для Руси и Болгарии час сидели в своих городах и областях, ждали, кто же возьмет верх: Цимисхий или Святослав, и даже когда победил Святослав, не пошли к нему, выжидали, когда русские воины оставят Преславу и Доростол, чтобы самим забрать в свои руки всю Болгарию.
Это было великой ошибкой комитопулов Шишманов, большим несчастьем для Болгарии, последствия которого сказались много позже — через столетие. Когда русский князь Святослав отошел, заключив мир с ромеями, за Дунай и Шишманы бросились освобождать и объединять Болгарию, было уже поздно: вся Восточная Болгария с ее реками и долинами была захвачена ромеями. Шишманам остались горы и горные равнины на западе.
Николай Шишман и его сыновья храбро сражались с Византией, все последние, самые трудные годы жизни старого Шишмана прошли на коне, он освобождал все новые и новые города. В древних болгарских хартиях написано, что он и умер, сидя на коне.
Но старого Шишмана, а порой и его сыновей губило стремление держаться в стороне от бурных событий, которые происходили в Восточной Болгарии, они не понимали, что там, и только там, над Дунаем и Русским морем, на широких равнинах и реках, решается и будет решена судьба Болгарии, они жаждали бескровной войны, а за это пришлось расплачиваться реками крови.
И эта жестокая, неумолимая и неминуемая брань с Византией приближалась. Император Иоанн Цимисхий, заключив мир с князем Святославом и пообещав освободить Восточную Болгарию, не сдержал, да и не собирался держать свое слово — его акриты стоят вдоль Дуная и в долине, продвигаются и продвигаются в горы.
После смерти Цимисхия то же самое делает проэдр Василий, который правит Византией от имени молодых императоров Василия и Константина, — он объявляет самую настоящую войну болгарам, шлет легионеров против Шишманов.
Что же делает и что может поделать Давид Шишман? Вся Восточная Болгария захвачена ромеями, русские воины идут на Дунай, а их князь Святослав, говорят, убит на порогах. Западная Болгария остается один на один со своим врагом Византией.
И вот в поисках поддержки и союзников Давид шлет послов в Кведлинбург к немецкому императору Оттону I, который обещает помочь Давиду, но никогда пальцем не ударит, чтобы это сделать, — муж византийской принцессы Феофано печется о благе не Болгарии, а Византии.
В то же время Давид принимает послов от папы римского Бенедикта, который, оказывается, много слышал и знает о кровопролитной войне в Болгарии, обещает помощь в борьбе с Византией. Давид, конечно, верит в это, ибо нет на свете врагов более лютых, чем ромейские императоры с их патриархами и римский папа. Папа посылает Давиду в знак своего расположения корону из священного города Рима.
Против римской короны в Болгарии прозвучал один только голос патриарха Дамиана. Проклятый константинопольским патриархом, он после доростольской битвы бежит в Западную Болгарию, к Шишманам, и вместе с ними переезжает из столицы в столицу. Но это очень робкий голос: патриарх Дамиан доживает уже последние дни на свете.
Впрочем, корона так и не понадобилась Давиду Шишма* ну: если папа римский действует крестом, то Византия действует мечом. Под городом Сера ромеи убивают в бою Давида; Моисей падает мертвым, убитый ромеями из-за угла, — в Западной Болгарии остаются два сына старого Шишмана: Самуил, который сидит в Водене, да еще Аарон, что правит в Средеце.
Кесаревича Романа привели к комиту Самуилу босого, потому что он разбил свои башмаки в дальней дороге, с непокрытой головой, в черной от пыли сорочке и таких же ноговицах.
— Что это? Кого ты привез, воевода Петр? — обратился Самуил к бородатому воину, сопровождавшему Романа.
— Охраняя склоны Родопов, мы увидели отряд, ехавший со стороны Адрианополя по клисурам, долго следили за ним и окружили. Во главе этого отряда, оказалось, ехал прежний кесарь Болгарии Борис. Он поднял против нас меч, и мы его убили.
— Ты поступил справедливо, воевода Петр, дружина моя и все болгары давно решили убить Бориса, если он посмеет переступить границы Болгарии. Греческий кесарь нам не нужен. Хватит! Но это кто?
— Брат Бориса — Роман, — ответил воевода Петр. — Они ехали вместе.
— Ха-ха-ха! — засмеялся Самуил. — Выходит, ромеи посылают сюда двух кесарей вместе?
— Нет! — подал вдруг голос Роман, стоявший до сих пор молча, присматриваясь к молодому Шишману, о котором он слыхал когда-то еще здесь, в Болгарии, а позже и в Константинополе.
— Нет? — рассмеялся Самуил. — Хорошо, ты сейчас сам мне все расскажешь. Ступай, Петр, — обратился он к воеводе, — ты, должно быть, очень устал?
— Да, комит, дорога была дальняя. Мои воины стоят у дверей.
— Добро!
И воевода Петр вышел. Самуил поднялся с кресла, подошел к окну, за которым виднелись горы, долины.
— Как же ты, кесаревич Роман, очутился здесь? — обернувшись к Роману, спросил Самуил.
Роман решил говорить правду. А впрочем, что ему было скрывать?
— Недавно проэдр Василий велел Борису ехать в Болгарию и начинать восстание против тебя, а мне сопровождать брата…
— Значит, Византия послала Бориса в Болгарию как кесаря?
— Проэдр Василий назвал его кесарем и обещал возвратить корону, как только он дойдет до Преславы.
— Хитро поступает Византия, — засмеялся Самуил. — Как всегда, загребает жар чужими руками. А ты? Зачем ты ехал с Борисом? Что же, ты тоже хотел стать кесарем?
Роман закрыл глаза, сжал губы, на лице его отразилось невероятное страдание.
— Я кесарем? — прозвучало в палате. — Послушай, комит Самуил, ты шутишь, ты ведь знаешь — я никогда в жизни не смогу и не захочу быть кесарем Болгарии.
— Нет, я не шучу, я не знаю, зачем ты ехал с братом. Мне казалось, что, если погибнет кесарь, корону надевает его брат.
Роман закричал:
— Я говорю правду, как перед Богом. Я не хотел и не хочу быть кесарем Болгарии, потому что я не человек: Иоанн Цимисхий отнял у меня все, все…
— О чем ты говоришь?
Роман взглянул на Самуила глазами, в которых были пустота, безнадежность.
— Он оскопил меня, — сказал Роман, охватив голову руками. Комит Самуил следил за Романом, который стоял перед ним раздавленный, уничтоженный — получеловек.
— Роман! — громко окликнул он его.
Тот поднял голову, и Самуил увидел на его глазах слезы.
— Послушай, Роман! — обратился к нему он. — А мне ты будешь служить?
Роман вздрогнул. Неужели и этот комитопул не считает его человеком, неужели он хочет сделать его, сына кесаря, своим рабом?
— Служить тебе? Не знаю, комит Самуил, как бы я мог служить тебе?
— Ты меня, должно быть, не понял, а может быть, я не так выразился, Роман, — сказал Самуил. — Хочешь ли ты вместе со мной служить болгарам?
— Болгарам? — сразу же выпрямился Роман. — Согласен.
— Ты и будешь им служить… Я назначаю тебя главным начальником своего войска, которое стоит в Скопле на Вар-даре.
— Спасибо, комит, за честь и доверие, — тихо произнес Роман. — Я согласен служить тебе и болгарам. Верь мне, все сделаю, чтобы отомстить ромеям.
2
Меч и щит князя Святослава! Приняв их из рук воинов, которые уцелели после боя на Хортице, князь Ярополк сам отнес отцовское оружие на Гору, велел повесить на стену в Золотой палате. Там оно и висело на свежих колышках из граба — рядом со шлемами и топорами первых князей киевских Кия и Щека, рядом со щитом Олега, с помятыми и пробитыми доспехами князя Игоря.
Меч и щит князя Святослава! Приняв их из рук воинов, князь Ярополк дал клятву беречь мир и покой на родной земле, бороться с врагами, не щадить ни сил своих, ни жизни!
Однако, давая эту клятву, и позднее, когда меч и щит уже висели в Золотой палате, князь Ярополк думал свою, иную думу.
Это началось давно, наверное, еще с детских лет, когда после смерти матери Предславы его взяла в свой терем и воспитывала княгиня Ольга.
Ярополк рос в роскоши, богатстве, бабка-княгиня окружила его заботой и любовью; сама христианка, она тайком от отца окрестила внука, а чтобы научить молодого князя владеть оружием, назначила ему вуя — воеводу Блюда.
Князь Святослав, вероятно, не сделал бы Блюда вуем Ярополка. Блюд служил в его дружине, ходил с князем на хазар, но не проявил в походе ни сметливости, ни отваги, а, наоборот, всегда оставался в тени; из-под Саркела Святослав отослал Блюда в Киев, назначил воеводой Горы.
А Блюду только этого и надо было: как воевода Горы, он построил там свой терем, как тайный христианин, был вхож к княгине Ольге. Хитрый и изворотливый, он вошел к ней в доверие, стал вуем Ярополка.
Князь Святослав позже узнал об этом, но не стал перечить матери: владеть оружием мог научить княжича Ярополка не только воевода, но и каждый гридень. Ведь вуем своего любимого сына Владимира он поставил не кого-нибудь, а дружинника Добрыню…
Придет время, думал он, и каждый из его сыновей — будь то Ярополк, Олег или Владимир, — став князем, должен будет сам показать свои способности, силу. Князь Святослав надеялся на всех троих своих сыновей; отправляясь на последнюю брань с ромеями, он посадил на стол в Киеве Ярополка, в земле Древлянской — Олега, а Владимира послал в Новгород.
Но Святослав поступил так не по своей воле. Владимир был его первым, старшим сыном и по закону и обычаю должен был сесть на стол в Киеве, но Ярополк и Олег были детьми княжны Предславы, а Владимир сыном рабыни, не Святослав, а Гора не пожелала иметь князем Владимира. Потому-то скрепив сердце и послал он его в далекий Новгород, Киев же отдал Ярополку.
Разумеется, не бабка Ольга и не вуй Блюд вложили душу в княжича Ярополка. Высокий и стройный, светлый лицом, с темными волосами, тонкими бровями, слегка заостренным носом, осторожный в слове, сдержанный, рассудительный, очень хорош собой был княжич Ярополк.
Но, как это порой бывает, душа у него была хищная, ненависть и жажда мести всегда непреодолимо жгли его сердце. Ярополк не останавливался ни перед чем, не брезговал лицемерием и ложью.
Когда Святослав воевал в Болгарии и на Дунае, каждый из сыновей сидел и правил своей землей; но отец был жив, он правил Русью, его слушались, ему подчинялись сыновья, в том числе и Ярополк.
Когда же до Киева дошла весть, что князь Святослав погиб на порогах, Олег и Владимир несколько раз посылали Друг к другу гонцов. Правды не утаишь, обоим им были не по душе заносчивый, гордый, хитрый Ярополк и вся киевская Гора, стремившаяся побольше захватить себе, покорить Древлянскую землю и Новгород.
Но они не могли нарушить волю отца, назначившего каждому сыну его землю. Сговорившись между собой, принесли Ярополку, по обычаю, присягу на оружии, обещали сохранять с ним дружбу, обязались платить уроки со своих земель. И Ярополк, садясь на стол как князь Руси, присягнул Христом, что будет блюсти закон и обычай отцов, охранять земли, вести дружбу и приязнь с братьями.
Но Ярополк не остался верен своей присяге, зависть терзала его сердце, он не мог стерпеть, что не он один, а еще два брата — и один из них сын рабыни — правят землями.
Вскоре после смерти отца произошла у него стычка с братом, древлянским князем Олегом. Виноват был не Олег; тихий, нерешительный князь сидел в своей глухой, скудной, болотистой земле в городе Искоростене, исправно посылал в Киев дань, давал воинов, выполнял все уроки.
Но Ярополку было этого мало. Собственно, действовал теперь не он: и при княгине Ольге, и во времена Святослава боярство и воеводство, мужи и старцы Горы накопили в своих руках большие богатства, они брали и брали из княжьих рук пожалованья, земли, леса, реки; им было уже мало города Киева и Полянской земли, они хотели, чтобы князь и они получали дань и в других землях.
— Доколе будем, князь, брать малую дань из земли Древлянской… Пошли, князь, в Искоростень дружину, пусть Олег платит больше дани.
Ярополк послушался Горы, послал в Древлянскую землю воеводу, сына Свенельда, Люта, который стал бить там в лесах зверя, снимать бо#рти, налагать на города и веси свою, воеводскую, дань.
Покарать Люта выехал с дружиной сам князь Олег, — на этот раз тихий князь был раздражен и решителен. Настигнув Люта, он убил его, а дружину прогнал за пределы земли своей.
Гора зашумела. И не потому, что любила Люта, нет, бояре и воеводы ненавидели этого потомка свионов. Они шумели потому, что хотели быть хозяевами всех земель, а древляне убили их воеводу, древлянский князь обнажил меч против Горы.
Князю Ярополку следовало бы вспомнить деда своего Игоря, который ходил в Древлянскую землю за данью и там погиб… Но он забыл об этом, послал в город Вручай дружину, она разбила древлян, конями затоптала в схватке князя Олега.
Вскоре туда прибывает князь Ярополк. Он преклоняет колено перед телом брата, горько плачет и причитает: «За что его убили?»
Но что слезы? Кто им поверит? Брат убил брата, кровь Олега запеклась на мече князя Ярополка.
Ранней весной, как только подсох Соляной путь, в поле за Днепром появился небольшой отряд печенегов: одни из них верхом, другие в кибитках.
Полевая стража, как водится, сразу же бросилась по их следам, настигла, готовилась принять бой.
Но печенеги вовсе не собирались биться. Они остановили коней и кибитки, подождали на высоком кургане, когда приблизится стража, а потом выслали вперед своих глашатаев, которые и объявили, что это идет в Киев на поклон к князю Ярополку каган Илдея.
На поклон к князю Ярополку? Русские люди доселе не слыхали, чтобы каганы ездили на поклон к их князьям. Старые, бывалые воины говорили: «Берегись хазарина на Итиль-реке, ромея над морем Русским, а печенега повсюду в Диком поле». Не знали они и на этот раз, как быть с печенегами, поэтому велели отряду остановиться и ждать, сами же окружили его, а в Киев послали гонцов, чтобы узнать, как им поступить.
Меч и щит князя Святослава! Ярополк услыхал о печенежском кагане Илдее, стоя в Золотой палате, у оружия своего отца, и, казалось, эти мертвые, холодные предметы говорили, кричали, приказывали, чтобы он не разговаривал с врагами, которые пролили кровь его отца.
Князь Ярополк предал отца, сказал, что будет говорить с каганом Илдеей, принял его в Золотой палате, где висели отцовский меч и щит.
В высоких, сшитых из козлиной шкуры выворотных сапогах, в коротком кафтане, подпоясанный поясом с золотым набором, с кривой саблей у пояса, черный от степных ветров, с кружком черных волос на бритой голове, остроносый, с лукавыми, быстрыми глазами стоял каган Илдея пе-ред князем Ярополком и через толмача говорил: