Страница:
Н. Задеев
Не война, а мир
настоящая хроника[1]
Сперва наперво хочу объяснить всем заинтересованным лицам (потому что незаинтересованным это не надо — да им и вообще ничего не надо!) смысл и суть названия данного документа, а также подзаголовка.
НЕ ВОЙНА, А МИР есть полемика с названием сочинения болтатриста (это мое юмористическое переосмысление известного слова беллетрист) Алексея Слаповского, которое называется «Война балбесов».
Сразу хочу упредить, что я не терплю грубых слов и болтатрист сказано в виде юмора, а не оскорбления. Я никого в жизни не оскорблял, хотя меня неоднократно, но моя позиция неизменна.
В силу этой же причины мне хотелось бы охарактеризовать сочинение Алексея Слаповского пасквилем, но я воздержусь, тем более, что заинтересовался вопросом последствий публикации пасквиля, прочел многие журналы и газеты и увидел, что критики сделали за меня мое дело, дав верную и прямую оценку не только сочинению «Война балбесов», но и всему творчеству Алексея Слаповского, болтатриста, как явлению аморальному, легкомысленному, беспардонно-нахрапистому как в художественном, так и в человеческом смысле, за исключением тех, кого эта легкомысленность извращенно радует, подтверждая и утешая их собственную легкомысленность, поскольку, рассуждая философски, в других людях мы хвалим то, что в нас самих есть. Впрочем, и ругаем то же самое.
Но меня не это волнует.
Пусть бы он, то есть Алексей Слаповский, болтатрист, сочинял свои повести и романы и печатал их, если уж есть дураки, которые печатают в журналах и даже в книгах... Кстати, о книгах. Данную повесть «Война балбесов» я нашел именно в книге. Я увидел ее на книжном уличном лотке, с презрением осматривая его и видя все тех же голых женщин на обложках, что и раньше, а также кровь и пистолеты — и ни одного классического произведения. Правда, тут я ошибся и, вглядевшись в одну почти голую женщину, узнал в ней по названию книги «Анну Каренину». Я возмутился и стал говорить продавцу о бессовестности его занятия, на что он ответил, что не сам книги печатает, а только продает, что, конечно, легко разбивается логикой, потому что если не хочешь участвовать в грязном деле, то и не продавай, а он указал мне в виде еще более отрицательного примера пример книги, на обложке которой изображен схематично голый мужчина задом, но хоть он задом, а по положению рук было абсолютно ясно, что он делает. Меня и это возмутило, и то, что на плечах у мужчины крылья, как у ангела. Стал читать название помимо рисунка — и в нем увидел замаскированную порнографию или, вернее, матерщину. Книга называлась «Я — не я»[2]. А между тем, каждому ребенку известно, какое продолжение у этой поговорки. Продолжение именно то, что крупным планом нарисовано на обложке среди других частей тела мужчины. Это — центральная часть тела сзади, если кто не понял. То есть: «Я не я, и ж... не моя», вот какое народное звучание этой поговорки, но народ свои поговорки сочиняет в простоте, без задней (извините за опять невольный юмор) мысли, в устах же образованного человека, давно замечено, народные мудрости звучат издевательски и цинично, тут особый глубокий вопрос, требующий отдельного рассмотрения. Вот она, позиция нынешней творческой интеллигенции, подумал я, перевернул книгу и увидел, что автор не постеснялся напечатать на задней (извините еще раз!) обложке свою фотографию. И даже сведения о себе. И меня ужаснуло, что этот человек был учителем, то есть учил детей. Что он был журналистом, то есть рассказывал людям, как жить, сам вынашивая в душе только ехидные (что увидим впоследствии) мысли о человеческой природе. Как бы желая подольститься, он указал, что был еще и грузчиком, но, без сомнения, это было сделано не для познания народной жизни, что очень полезно на примере Максима, допустим, Горького, а из-за пьянства, когда его выгнали и из учителей и из журналистов. Впрочем, если это не так, то сразу же беру свои слова обратно, я, в отличие от Алексея Слаповского, не клеветник, о чем не знаю, того не говорю. Он же говорит исключительно только о том, чего не знает.
Главное открытие ждало меня впереди. Пролистав книгу, я увидел, что в ней роман и две повести, одна из которых, кстати, называется «Здравствуй, здравствуй, Новый год!» То есть, подумал я, он просто помешался, этот автор, на матерщине и на средней части обратной стороны тела. Потому что опять-таки с детского сада каждый ребенок знает поговорку: «Здравствуй, ж..., Новый год, ты приехал, а я вот!»
Но мне равнодушно и это, пусть он даже, извините, педераст, раз так интересуется филейными мужскими частями, это, как сейчас выяснилось из прессы и даже законодательства, личное дело охоты и склонностей каждого. Я имею об этом свое особое мнение, но у меня есть свойство не распыляться и если я говорю об одном, то говорю об одном, иначе мои размышления невозможно вместить ни в какие объемы, я умею держать мысль! Это, сознаюсь, не мое изречение, а слова незабвенного моего старшины в армии Хулиева. Старшина Хулиев был очень задумчивым человеком. Если подойдешь к нему по служебному вопросу и скажешь, как положено по Уставу: «Разрешите обратиться, товарищ старшина?» — он долго на тебя смотрит, а потом скажет: «Держи мысль!» И отойдет от тебя, погруженный в свое состояние. И ты держишь мысль, не забываешь. Потому что старшина Хулиев в любой момент может зафиксировать тебя и спросить: «Ну, чего ты хотел?» Некоторые не могли вспомнить, особенно когда вопрос старшины возникал через месяц или два, я же держал мысль крепко. Старшина заметил эту особенность и однажды решил меня проверить. В январский трескучий день он, выдавая мне в бане белье, спросил неожиданно: «А с каким вопросом вы обращались ко мне, рядовой Задеев (это уже не юмор, это моя фамилия, в которой ничего смешного нет и происходит она от слова, например, задеть), так вот, с каким вопросом вы обращались ко мне, рядовой Задеев, двадцать восьмого июня прошлого года в восемнадцать часов тридцать пять минут местного времени?» И я, ничуть не растерявшись, четко отчеканил: «Двадцать восьмого июня прошлого года в восемнадцать часов тридцать пять минут, товарищ старшина, я обратился к вам по поводу красить ли щиты наглядной агитации в Аллее Героев только с одной стороны или и с другой, которая вплотную примыкает к кустам и ее все равно не видно?» — «Крась с обоих», — ответил старшина, и я покрасил, счистив предварительно снег и наледь как с кустов, так и со щитов. Другой же запросто мог получить наряд вне очереди за неуставную забывчивость.
Так вот, я умею держать мысль и знаю, куда иду.
А иду я к главному. Прочитав повесть «Война балбесов», а затем и роман, а затем и еще один, я обнаружил, что главным действующим местом этих сочинений является мой родной Полынск, где я вырос и родился, и живу почти безвылазно сорок три года, работая киномехаником в кинотеатре «Москва».
Я обнаружил огромное количество фактических несовпадений и стал узнавать, сколько же прожил в нашем городе автор, что так извратил все — вплоть до географических названий, не говоря уже о людях?
Мой родственник, служивший в определенных органах в городе Саратове (Полынск находится в Саратовской области, а не в Сарайской, как довольно неумно переименовал ее А. Слаповский), помог мне выяснить, хотя я не люблю его и не поддерживаю с ним знакомства, что автор не только не проживал в нашем городе, но даже никогда в нем и не был. Разве что проплывал мимо — поскольку Полынск находится не на придуманной речке Моче (ударение на первом слоге), а на существующей давно и полноводно реке Волге, которая была, когда не было ни автора, ни меня, ни Полынска, ни вообще даже цивилизации по обоим сторонам, за исключением, может быть, доисторических кочевников.
Находится он ниже по течению от Саратова, но выше, например, от Балакова — это для ориентира тем, кто не разбирается в географии. И уж конечно не такой захолустный и провинциальный, как изобразил его автор, и населения в нем гораздо больше. Железная дорога есть, это правда, но нет никакого оврага, нет никакого Заовражья и, что самое главное, не было никакой войны, уж мне ли не знать, если автор самонадеянно назвал точную дату: 29 июля 1992 года, мне ли не знать, если именно 29-го июля, такое уж совпадение, лично у меня — день рождения. Не было никакой битвы, никто никого не убивал и даже не ранил, не было даже драки, поскольку драки бывают (бывали!) только в одном месте — в парке около кинотеатра «Москва» (а не возле кладбища, как утверждает автор, у нас и кладбища-то нет, оно — за городом). Мне ли не знать, если я в тот день был трезв, во-первых, потому, что совсем не пью спиртных напитков, а во-вторых, потому, что сделал себе и людям подарок, выписав из Саратова в тот день отличный фильм «Белое солнце пустыни», который любят космонавты, потому что лишь издалека начинаешь по-настоящему любить человеческое искусство, а в этом фильме оно именно такое, в отличие от искусства А. Слаповского, которое, если быть точным, искусством назвать вообще нельзя.
Я не ортодокс (не надо только высокомерно усмехаться, что киномеханик знает такие слова и правильно пишет, да, знаю — и пишу, заглядывая без стеснения иногда в орфографический словарь за исключением слов, в правильном написании которых уверен), я не ортодокс и допускаю фантазию в художественных произведениях, тем более, например: Гоголь. Но Гоголь ведь, когда у него пропадает нос, не делает вид, что это произошло на самом деле, он так это изображает, что любому ясно, что это выдумка, — служащая, однако, социальному анализу.
Пусть в повести «Война балбесов» (я на ней сконцентрирую внимание, ибо в остальных произведениях, где упоминается Полынск, вещи не только выдуманные, но просто и страшные своей залихватской аморальностью — и я боюсь запачкаться душой) город Полынск превращен в захолустный и некультурный, пусть придумано какое-то Заовражье, пусть!
Но вот про людей не надо выдумывать, не надо!
Люди — они живые и настоящие в Полынске, если тебе так охота их изобразить в ложном свете, тогда уж и название города придумывай, чтобы не было так больно и обидно.
Ведь есть же совпадения фамилий! — и когда я указал на них носителям этих фамилий, они пришли в изумление, в обиду, в нестерпимый гнев. И тут уж мне пришлось отговаривать их от поспешных действий, объясняя, что такое художественный вымысел и что совпадения ничего не значат: например, если Павлик Морозов оказался не герой, а наоборот, то из этого не следует, что нужно обижаться всем, кто носит имя Павел Морозов.
Отговорил — иначе господину болтатристу пришлось бы плохо. Люди в Полынске умеют, когда рассердятся, обращаться с наглецами от всей души, по мужски — и господин болтатрист запомнил бы это на всю свою оставшуюся болезненную жизнь.
Прежде, чем указать на совпадения фамилий при расхождении сути — чтобы яснее стала тенденциозность и аморальность автора — я скажу о главной особенности города Полынска. Это город, который живет наперекор стихиям — как природным, так и социальным, иногда он живет просто наперекор всему.
Отчасти это объясняется его географическим положением. Он находится на правом высоком берегу Волги, на холме, но сзади него широкая протока, и вот когда начинается весеннее половодье, он оказывается без сухопутного сообщения, до него невозможно добраться, из него невозможно выбраться, кроме редкого водоплавающего транспорта: две баржи и пароход даты строительства 1913 года; живет в это время на самообеспечении. А будучи на территории так называемого Саратовского моря или, иными словами говоря, Волгоградского водохранилища, половодья стали держаться по полгода.
Короче говоря: характер города и его жителей в силу этих и других условий сложился так: когда все вокруг жили хорошо, мы жили плохо. Когда вокруг все стали жить плохо (это аксиома, не требующая доказательств) мы живем наперекорно — хорошо. Уже поэтому никакой войны у нас не может быть, даже дико об этом подумать! В советские времена, когда радио и газеты доставляли радостные вести с полей, ферм, заводов и фабрик, я видел, как всякий разумный человек, несоответствие действительности, видимой в Полынске — и был совершенно открытым диссидентом, да и все в Полынске были поголовно диссиденты, включая секретаря городского комитета Коммунистической партии, который, запросто останавливаясь на улице с людьми, спокойно выслушивал правду и в ответ говорил правду еще более сильную ввиду своей осведомленности. Но потом, когда те же газеты, то же радио и телевидение стали трубить о всеобщей экономико-политической и социальной хмурости и унынии, я посмотрел на посвежевшие улыбающиеся лица полынчан (именно полынчане, а не полынцы следует произносить, г. болтатрист!) — и увидел, что город опять живет своей наперекорной жизнью.
А теперь о подзаголовке (поскольку я держу мысль и обещанного не забываю — даже если читатель забыл!). Настоящей хроникой этот документ назван в противовес выдуманной хронике болтатриста Алексея Слаповского.
Для сравнения достаточно сравнить, какими людьми являются люди, носящие те же фамилии, что в его пасквиле «Война балбесов».
Милиционер Юмбатов вовсе не милиционер, а работает шофером машины при ОРСе (сиречь отдел рабочего снабжения, а теперь не знаю, как называется) полынского отделения железной дороги, отец троих детей, старшая из которых, Настя, вышла уже замуж, своей семьей живет. Вот о Насте бы рассказать г. болтатристу — а не рассказал, потому что не знает о ней ничего!
Дело в том, если конкретно о Насте, что полынчане, хочешь не хочешь, а должны как-то соответствовать сложившейся в городе особенной атмосфере доброты и культивации хороших качеств, причем даже не специальными мерами это делается, а просто так, вприглядку. У Насти же имелся недостаток — ревность, и она от него мучалась. Есть у нас в Полынске парашютный авиаклуб, куда приезжают тренироваться из Саратова, с одной стороны это не имеет отношения к Насте и ее мужу Владимиру Потапчуку, а с другой стороны, оказалось, самое непосредственное, хотя и случайно. Дело было так. Однажды Владимир, тоже шофер, как и тесть, ехал на своей грузовой машине из села с продуктами, а в это время с самолетов парашютисты совершали тренировочные прыжки. Среди них была одна молодая красивая парашютистка. Она прыгнула с парашютом, но тут раздался сильный ветер и ее понесло. Она не могла справиться, но стала рулить парашютом, в то время как Владимир ехал через мост. И она попала прямехонько к нему в кузов, а он ничего не заметил, так и привез ее домой. Вышла Настя его встречать, видит: в кузове машины сидит посторонняя молодая красивая девушка.
— Вот как! — воскликнула она. — Я давно подозреваю, что ты используешь служебные рейсы для знакомств с красивыми молодыми девушками! У тебя даже хватило совести, невзирая на меня, привезти ее домой! Как мне следует понимать твой поступок — как открытый вызов или нахальство со стороны этой девушки, которая бесцеремонно едет в твоей машине?
Но Владимир сам был настолько изумлен, что ничего не мог понять, а только глядел изумленно на красивую молодую девушку, которая, как только машина остановилась, тут же спрыгнула смущенно с машины и убежала.
Кое-как он убедил Настю в своей невиновности, и она поверила и даже попросила извинения, потому что понимала, что ревность дурное чувство.
Через неделю Владимир поехал на машине в лес, чтобы нарубить дров, так как они жили на окраине в доме, который топился дровами.
Настя ждала его, а его все не было.
Зловещие мысли стали заползать ей в сердце.
Призрак измены опять замаячил перед ее глазами.
Тогда она собрала мужу поесть и пошла в лес, туда, где он рубил дрова.
А в это время Владимир рубил дрова, а в небе опять производились испытательные полеты и прыжки с парашютом. И та же самая красивая молодая девушка опять не справилась с управлением и упала не на поле, а в лес, но, к счастье, не на деревья, а на поляну, как раз на ту, где рубил дрова Владимир.
Он был ошарашен, но она все объяснила, и он стал весело смеяться и помогать ей снимать парашют. При этом ему и в голову не пришло, что это та самая девушка, да и она не узнала его.
Тут из-за кустов выходит Настя.
Она стала бледной и глаза ее горели.
— Что я вижу! — сказала она. — Если до этого один пример мог показаться мне случайным, то повторная встреча убеждает меня в намеренности ваших свиданий, и это невозможно, чтобы два раза подряд встречались незнакомые люди, тем более второй раз в лесу! Теперь, Владимир, я не приму твоих оправданий и не поверю ни одному твоему слову!
Парашютистка, видя, что из-за ней человек попал в беду, стала уговаривать и убеждать Настю, что это случайность, она совсем не знает Владимира и не собирается с ним знакомиться.
Тут Настя поняла свою ошибку и стала весело смеяться, хоть ей было опять стыдно за свою ревность. Она угостила Владимира обедом, пригласив и девушку, которая с удовольствием присоединилась, рассказывая о своих нелегких занятиях, которые ей нужны для укрепления характера, она хочет быть достойной своего будущего мужа, летчика.
Тут Настя совсем успокоилась.
Но в жизни бывают такие совпадения, что никакому болтатристу не выдумать. Поскольку тренировочные полеты и прыжки продолжали производиться в той же местности, то в третий раз девушка приземлилась уже прямо перед домом Владимира и Насти, когда они сидели на крыльце, любуясь на вечерний закат солнышка.
— Все ясно! — в ужасе воскликнула Настя. — Теперь она является на свидания прямо к тебе домой, невзирая на меня и двоих детей, которые малолетние, но все понимают! Как вам не совестно, девушка, прыгать своими стройными красивыми ногами прямо в семейный очаг и рушить его? А ты, Владимир, мог бы хотя бы предупредить меня, чтобы я ушла и не испытывала такого позора! Все, я ухожу и оставляю вас наедине с вашей развратной любовью, потому что умею ценить чужие чувства, хотя они насквозь прожигают мое любящее сердце! И она готова была уйти, но в это время на картофельное поле перед домом приземлился самолет, из него выскочил красивый молодой кудрявый летчик. Он увидел парашютистку, обнял и поцеловал ее. Это был ее жених. Настя радостно засмеялась, пригласила их в дом. И с тех пор она никогда не ревнует Владимира, хотя через два года они развелись, но мирно и по поводу совсем другой женщины, никакого скандала Настя не позволила себе устроить, потому что каждый в Полынске знает, что все достойны счастья и скорее пожертвуют своим, чем не позволят расцвести чужому счастью.
Это всего лишь пример, частный случай, а я собирался написать хронику, но я держу мысль, не беспокойтесь, я и напишу хронику, но вот вопрос: как ее написать, чтобы никого не обидеть, ведь всех упомянуть невозможно! И поневоле пришлось воспользоваться услугами господина болтатриста Слаповского и рассказать только о тех, чьи фамилии совпадают, во всем же другом такая разница, что даже не стоит и сравнивать — это я говорю для того, чтобы читатели не тратили время на чтение «Войны балбесов», мой документ представляет собой исчерпывающие сведения.
Но нужно ведь и рассказать о человеке, персонажа с фамилией которого в повести г. болтатриста нет, о Николае Гаврииловиче Задееве, то есть о себе, и в данном случае я отбрасываю ложную скромность, а наоборот, тем самым показываю, что готов отвечать за каждое свое слово.
Итак, я родился в Полынске 29 июля 1952 года в семье брубильщика Гавриила Максимовича Задеева и старшей санитарки больницы Екатерины Александровны Задеевой (в девичестве Жаворонкова).
Остальное я все выпускаю, кроме факта, что всегда любил кино, даже убегал на него с уроков, из-за этого имею неполное среднее образование, зато достиг цели и стал киномехаником с семнадцати лет после того, как сгорел в будке мой учитель Леонид Константинович Цюцюкеев, профессионал своего дела, но, к сожалению, пьющий, в том числе в рабочее время. С той поры я и дал себе зарок не пить ни в рабочее время, ни в домашнее (потому что и с похмелья нетрудно пожара наделать). С семнадцати лет по сорок три на нынешний день — посчитайте сами, сколько получается! Двадцать шесть лет непрерывного трудового стажа — учитывая, что работаю я один во все смены с утреннего десятичасового сеанса до последнего, который обычно в восемь или восемь тридцать, в зависимости от метража и серийности показываемой киноленты.
Мне нетрудно так работать, потому что мама моя и мой папа еще крепкие люди и вполне ухаживают за собой и впридачу за домашним хозяйством, личной же семьи у меня нет. Сейчас я коротко опишу свое отношение к киноискусству, а потом объясню, почему не женат, — держите мысль!
Мое отношение к киноискусству очень простое. То, что обращено к людям — хорошо, то, что обращено неизвестно к кому — плохо. Вы можете сказать, что порнография или близкая к ней эротика тоже обращены к людям, но я тут же отвечу, что тут подмена понятий: не к людям, а к их низменным инстинктам. Повторяю: кино должно быть обращено к человеку в целом, а не к его к какой-нибудь, извините еще раз — в последний! — филейной части тела или к той, что с другой стороны в том же месте. Всякий киномеханик разбирается в киноискусстве лучше любого киноведа, я заявляю это ответственно! Почему? Киновед смотрит кино один раз, два, от силы — три. Киномеханик же смотрит одно кино и по десять, и по двадцать раз — если он, конечно, фанатик своего дела в лучшем смысле этого слова. И вот я заметил закономерность: чем больше смотришь плохой фильм, тем он становится хуже, чем больше смотришь хороший, тем лучше он становится. Но есть фильмы хитрые, о, их много развелось в одно время! Это те фильмы, о которых люди говорят: непонятный фильм! И это их право: они смотрят первый и последний раз, они не обязаны разбираться. Но у меня преимущество. И вот я смотрю фильм «............» — обойдусь без названия автора и самого фильма, желая быть деликатным, — и ничего не понимаю. Смотрю второй раз, третий, — ничего не понимаю. Наконец раз на седьмой (сам для себя кручу, поскольку публика уже на этот фильм не идет и завтра его отвозить обратно в область), кручу ночью — и начинает до меня доходить. И доходит, что это такая убогая мелочь, такой, извините, кинематографический болтатризм, такой претенционизм, что нет слов! К десятому разу воскликнешь только: "голый король-то ваш, голый! — и очень удивляешься похвалам в адрес фильма в журнале «Советский экран», которого сейчас нет, или, например, «Искусство кино». Но вот другой пример: смотришь фильм «............». Ничего не понимаешь. Смотришь другой, пятый раз. Брезжит. Шестой. Светает. Седьмой. Рассвело! Восьмой и девятый — вникаешь в тонкости. А в десятый — такое блаженство в твоей душе, таким дорогим становится этот человек, автор фильма, жаль, что умер, ах, жаль, я ведь даже письма ему не успел написать...
А не так давно поехал я на семинар в область. Там руками разводят и караул кричат: во-первых, народ смотрит только боевики, эротику и грубые комедии американского производства, а во-вторых, он и эти фильмы уже не хочет смотреть, хоть закрывай кинотеатры, ввиду наличия, к тому же, к у каждого второго дома телевизора на шесть программ да еще видеомагнитофона. И поставили в пример меня: умеет человек работать с аудиторией, какое только дерьмо ему не пихаем, — сборы есть! Прибыль есть! Просто поразительно.
Я обиделся. Дерьмо я не беру, а беру только отборные фильмы художественного содержания. Подсунули раз эротику, так я и сам не глядя ее крутил, и народ ушел через пять минут, приговаривая: при чем тут кино? — такое кино мы и дома устроим. (И это правда, так как полынчане в большинстве своем молоды, красивы и любят жизнь во всех ее проявлениях. Прямо как испанцы какие-то, честное слово! Та же история с Настей — чем не Кармен? — оперу, балет сочинить можно!) И крови на экране народ у нас не любит. Он любит индийское кино, которое демократично по сути, и это не надо презирать, и любит кино старого времени, которое было хоть и плохое (имею в виду время), а фильмы зато почему-то были хорошие — про людей и для людей. (Как классический пример привожу опять-таки «Белое солнце пустыни»).
И никакой работы с аудиторией не веду, как и другие киномеханики Полынска. Я не виноват, что город у нас наперекорный, если все везде перестали ходить в кино, это автоматически означает, что у меня в кинотеатре — полный зал. И не только у меня. В Полынске, господин болтатрист, вместо придуманного вами единственного Клуба железнодорожников (хотя и он есть) — три кинотеатра: мой «Москва» на триста мест, «Красный Октябрь» (он же в просторечии «курятник») на сто пятьдесят мест и новый, но менее популярный «Авангард» на целых пятьсот мест.
А театр, кстати! Как же вы про театр забыли, господин болтатрист! У нас же ведь есть собственный драматический театр, которому давно уж пора присвоить звание академического. Двадцать уж лет им руководит режиссер Нездешкан. Он, как бы оправдывая свою фамилию, в самом деле нездешний человек. Ставит он спектакли красивые, но, мрачные и бесчеловечные. Был бы он коренной полынчанин, он бы таких не ставил. Мы ходим на все премьеры и после этого, отдавая должное таланту режиссера, спрашиваем его: все замечательно, но зачем же так мрачно и бесчеловечно? А он расстраивается до слез и говорит: такова, братцы, моя творческая натура, ничего не могу поделать! Возьмусь за светлый спектакль, заранее счастье испытываю от мысли, как порадую зрителей, а глядь — опять лезет наружу нутряная человеческая похабщина во всей ее откровенности. Я уж на актеров покрикиваю: куда вас несет, дайте луч света в конце тоннеля! — но они как бараны, простите за сравнение, — да мне ж еще и в глаза колют, что я им сперва другое говорил! Иного и прибьешь даже сгоряча: дашь ты мне свет в конце тоннеля в конце-то концов, сукин ты сын, дашь, дашь?.. Некоторые обижаются, уходят из театра. Не понимают, что для их же пользы...
НЕ ВОЙНА, А МИР есть полемика с названием сочинения болтатриста (это мое юмористическое переосмысление известного слова беллетрист) Алексея Слаповского, которое называется «Война балбесов».
Сразу хочу упредить, что я не терплю грубых слов и болтатрист сказано в виде юмора, а не оскорбления. Я никого в жизни не оскорблял, хотя меня неоднократно, но моя позиция неизменна.
В силу этой же причины мне хотелось бы охарактеризовать сочинение Алексея Слаповского пасквилем, но я воздержусь, тем более, что заинтересовался вопросом последствий публикации пасквиля, прочел многие журналы и газеты и увидел, что критики сделали за меня мое дело, дав верную и прямую оценку не только сочинению «Война балбесов», но и всему творчеству Алексея Слаповского, болтатриста, как явлению аморальному, легкомысленному, беспардонно-нахрапистому как в художественном, так и в человеческом смысле, за исключением тех, кого эта легкомысленность извращенно радует, подтверждая и утешая их собственную легкомысленность, поскольку, рассуждая философски, в других людях мы хвалим то, что в нас самих есть. Впрочем, и ругаем то же самое.
Но меня не это волнует.
Пусть бы он, то есть Алексей Слаповский, болтатрист, сочинял свои повести и романы и печатал их, если уж есть дураки, которые печатают в журналах и даже в книгах... Кстати, о книгах. Данную повесть «Война балбесов» я нашел именно в книге. Я увидел ее на книжном уличном лотке, с презрением осматривая его и видя все тех же голых женщин на обложках, что и раньше, а также кровь и пистолеты — и ни одного классического произведения. Правда, тут я ошибся и, вглядевшись в одну почти голую женщину, узнал в ней по названию книги «Анну Каренину». Я возмутился и стал говорить продавцу о бессовестности его занятия, на что он ответил, что не сам книги печатает, а только продает, что, конечно, легко разбивается логикой, потому что если не хочешь участвовать в грязном деле, то и не продавай, а он указал мне в виде еще более отрицательного примера пример книги, на обложке которой изображен схематично голый мужчина задом, но хоть он задом, а по положению рук было абсолютно ясно, что он делает. Меня и это возмутило, и то, что на плечах у мужчины крылья, как у ангела. Стал читать название помимо рисунка — и в нем увидел замаскированную порнографию или, вернее, матерщину. Книга называлась «Я — не я»[2]. А между тем, каждому ребенку известно, какое продолжение у этой поговорки. Продолжение именно то, что крупным планом нарисовано на обложке среди других частей тела мужчины. Это — центральная часть тела сзади, если кто не понял. То есть: «Я не я, и ж... не моя», вот какое народное звучание этой поговорки, но народ свои поговорки сочиняет в простоте, без задней (извините за опять невольный юмор) мысли, в устах же образованного человека, давно замечено, народные мудрости звучат издевательски и цинично, тут особый глубокий вопрос, требующий отдельного рассмотрения. Вот она, позиция нынешней творческой интеллигенции, подумал я, перевернул книгу и увидел, что автор не постеснялся напечатать на задней (извините еще раз!) обложке свою фотографию. И даже сведения о себе. И меня ужаснуло, что этот человек был учителем, то есть учил детей. Что он был журналистом, то есть рассказывал людям, как жить, сам вынашивая в душе только ехидные (что увидим впоследствии) мысли о человеческой природе. Как бы желая подольститься, он указал, что был еще и грузчиком, но, без сомнения, это было сделано не для познания народной жизни, что очень полезно на примере Максима, допустим, Горького, а из-за пьянства, когда его выгнали и из учителей и из журналистов. Впрочем, если это не так, то сразу же беру свои слова обратно, я, в отличие от Алексея Слаповского, не клеветник, о чем не знаю, того не говорю. Он же говорит исключительно только о том, чего не знает.
Главное открытие ждало меня впереди. Пролистав книгу, я увидел, что в ней роман и две повести, одна из которых, кстати, называется «Здравствуй, здравствуй, Новый год!» То есть, подумал я, он просто помешался, этот автор, на матерщине и на средней части обратной стороны тела. Потому что опять-таки с детского сада каждый ребенок знает поговорку: «Здравствуй, ж..., Новый год, ты приехал, а я вот!»
Но мне равнодушно и это, пусть он даже, извините, педераст, раз так интересуется филейными мужскими частями, это, как сейчас выяснилось из прессы и даже законодательства, личное дело охоты и склонностей каждого. Я имею об этом свое особое мнение, но у меня есть свойство не распыляться и если я говорю об одном, то говорю об одном, иначе мои размышления невозможно вместить ни в какие объемы, я умею держать мысль! Это, сознаюсь, не мое изречение, а слова незабвенного моего старшины в армии Хулиева. Старшина Хулиев был очень задумчивым человеком. Если подойдешь к нему по служебному вопросу и скажешь, как положено по Уставу: «Разрешите обратиться, товарищ старшина?» — он долго на тебя смотрит, а потом скажет: «Держи мысль!» И отойдет от тебя, погруженный в свое состояние. И ты держишь мысль, не забываешь. Потому что старшина Хулиев в любой момент может зафиксировать тебя и спросить: «Ну, чего ты хотел?» Некоторые не могли вспомнить, особенно когда вопрос старшины возникал через месяц или два, я же держал мысль крепко. Старшина заметил эту особенность и однажды решил меня проверить. В январский трескучий день он, выдавая мне в бане белье, спросил неожиданно: «А с каким вопросом вы обращались ко мне, рядовой Задеев (это уже не юмор, это моя фамилия, в которой ничего смешного нет и происходит она от слова, например, задеть), так вот, с каким вопросом вы обращались ко мне, рядовой Задеев, двадцать восьмого июня прошлого года в восемнадцать часов тридцать пять минут местного времени?» И я, ничуть не растерявшись, четко отчеканил: «Двадцать восьмого июня прошлого года в восемнадцать часов тридцать пять минут, товарищ старшина, я обратился к вам по поводу красить ли щиты наглядной агитации в Аллее Героев только с одной стороны или и с другой, которая вплотную примыкает к кустам и ее все равно не видно?» — «Крась с обоих», — ответил старшина, и я покрасил, счистив предварительно снег и наледь как с кустов, так и со щитов. Другой же запросто мог получить наряд вне очереди за неуставную забывчивость.
Так вот, я умею держать мысль и знаю, куда иду.
А иду я к главному. Прочитав повесть «Война балбесов», а затем и роман, а затем и еще один, я обнаружил, что главным действующим местом этих сочинений является мой родной Полынск, где я вырос и родился, и живу почти безвылазно сорок три года, работая киномехаником в кинотеатре «Москва».
Я обнаружил огромное количество фактических несовпадений и стал узнавать, сколько же прожил в нашем городе автор, что так извратил все — вплоть до географических названий, не говоря уже о людях?
Мой родственник, служивший в определенных органах в городе Саратове (Полынск находится в Саратовской области, а не в Сарайской, как довольно неумно переименовал ее А. Слаповский), помог мне выяснить, хотя я не люблю его и не поддерживаю с ним знакомства, что автор не только не проживал в нашем городе, но даже никогда в нем и не был. Разве что проплывал мимо — поскольку Полынск находится не на придуманной речке Моче (ударение на первом слоге), а на существующей давно и полноводно реке Волге, которая была, когда не было ни автора, ни меня, ни Полынска, ни вообще даже цивилизации по обоим сторонам, за исключением, может быть, доисторических кочевников.
Находится он ниже по течению от Саратова, но выше, например, от Балакова — это для ориентира тем, кто не разбирается в географии. И уж конечно не такой захолустный и провинциальный, как изобразил его автор, и населения в нем гораздо больше. Железная дорога есть, это правда, но нет никакого оврага, нет никакого Заовражья и, что самое главное, не было никакой войны, уж мне ли не знать, если автор самонадеянно назвал точную дату: 29 июля 1992 года, мне ли не знать, если именно 29-го июля, такое уж совпадение, лично у меня — день рождения. Не было никакой битвы, никто никого не убивал и даже не ранил, не было даже драки, поскольку драки бывают (бывали!) только в одном месте — в парке около кинотеатра «Москва» (а не возле кладбища, как утверждает автор, у нас и кладбища-то нет, оно — за городом). Мне ли не знать, если я в тот день был трезв, во-первых, потому, что совсем не пью спиртных напитков, а во-вторых, потому, что сделал себе и людям подарок, выписав из Саратова в тот день отличный фильм «Белое солнце пустыни», который любят космонавты, потому что лишь издалека начинаешь по-настоящему любить человеческое искусство, а в этом фильме оно именно такое, в отличие от искусства А. Слаповского, которое, если быть точным, искусством назвать вообще нельзя.
Я не ортодокс (не надо только высокомерно усмехаться, что киномеханик знает такие слова и правильно пишет, да, знаю — и пишу, заглядывая без стеснения иногда в орфографический словарь за исключением слов, в правильном написании которых уверен), я не ортодокс и допускаю фантазию в художественных произведениях, тем более, например: Гоголь. Но Гоголь ведь, когда у него пропадает нос, не делает вид, что это произошло на самом деле, он так это изображает, что любому ясно, что это выдумка, — служащая, однако, социальному анализу.
Пусть в повести «Война балбесов» (я на ней сконцентрирую внимание, ибо в остальных произведениях, где упоминается Полынск, вещи не только выдуманные, но просто и страшные своей залихватской аморальностью — и я боюсь запачкаться душой) город Полынск превращен в захолустный и некультурный, пусть придумано какое-то Заовражье, пусть!
Но вот про людей не надо выдумывать, не надо!
Люди — они живые и настоящие в Полынске, если тебе так охота их изобразить в ложном свете, тогда уж и название города придумывай, чтобы не было так больно и обидно.
Ведь есть же совпадения фамилий! — и когда я указал на них носителям этих фамилий, они пришли в изумление, в обиду, в нестерпимый гнев. И тут уж мне пришлось отговаривать их от поспешных действий, объясняя, что такое художественный вымысел и что совпадения ничего не значат: например, если Павлик Морозов оказался не герой, а наоборот, то из этого не следует, что нужно обижаться всем, кто носит имя Павел Морозов.
Отговорил — иначе господину болтатристу пришлось бы плохо. Люди в Полынске умеют, когда рассердятся, обращаться с наглецами от всей души, по мужски — и господин болтатрист запомнил бы это на всю свою оставшуюся болезненную жизнь.
Прежде, чем указать на совпадения фамилий при расхождении сути — чтобы яснее стала тенденциозность и аморальность автора — я скажу о главной особенности города Полынска. Это город, который живет наперекор стихиям — как природным, так и социальным, иногда он живет просто наперекор всему.
Отчасти это объясняется его географическим положением. Он находится на правом высоком берегу Волги, на холме, но сзади него широкая протока, и вот когда начинается весеннее половодье, он оказывается без сухопутного сообщения, до него невозможно добраться, из него невозможно выбраться, кроме редкого водоплавающего транспорта: две баржи и пароход даты строительства 1913 года; живет в это время на самообеспечении. А будучи на территории так называемого Саратовского моря или, иными словами говоря, Волгоградского водохранилища, половодья стали держаться по полгода.
Короче говоря: характер города и его жителей в силу этих и других условий сложился так: когда все вокруг жили хорошо, мы жили плохо. Когда вокруг все стали жить плохо (это аксиома, не требующая доказательств) мы живем наперекорно — хорошо. Уже поэтому никакой войны у нас не может быть, даже дико об этом подумать! В советские времена, когда радио и газеты доставляли радостные вести с полей, ферм, заводов и фабрик, я видел, как всякий разумный человек, несоответствие действительности, видимой в Полынске — и был совершенно открытым диссидентом, да и все в Полынске были поголовно диссиденты, включая секретаря городского комитета Коммунистической партии, который, запросто останавливаясь на улице с людьми, спокойно выслушивал правду и в ответ говорил правду еще более сильную ввиду своей осведомленности. Но потом, когда те же газеты, то же радио и телевидение стали трубить о всеобщей экономико-политической и социальной хмурости и унынии, я посмотрел на посвежевшие улыбающиеся лица полынчан (именно полынчане, а не полынцы следует произносить, г. болтатрист!) — и увидел, что город опять живет своей наперекорной жизнью.
А теперь о подзаголовке (поскольку я держу мысль и обещанного не забываю — даже если читатель забыл!). Настоящей хроникой этот документ назван в противовес выдуманной хронике болтатриста Алексея Слаповского.
Для сравнения достаточно сравнить, какими людьми являются люди, носящие те же фамилии, что в его пасквиле «Война балбесов».
Милиционер Юмбатов вовсе не милиционер, а работает шофером машины при ОРСе (сиречь отдел рабочего снабжения, а теперь не знаю, как называется) полынского отделения железной дороги, отец троих детей, старшая из которых, Настя, вышла уже замуж, своей семьей живет. Вот о Насте бы рассказать г. болтатристу — а не рассказал, потому что не знает о ней ничего!
Дело в том, если конкретно о Насте, что полынчане, хочешь не хочешь, а должны как-то соответствовать сложившейся в городе особенной атмосфере доброты и культивации хороших качеств, причем даже не специальными мерами это делается, а просто так, вприглядку. У Насти же имелся недостаток — ревность, и она от него мучалась. Есть у нас в Полынске парашютный авиаклуб, куда приезжают тренироваться из Саратова, с одной стороны это не имеет отношения к Насте и ее мужу Владимиру Потапчуку, а с другой стороны, оказалось, самое непосредственное, хотя и случайно. Дело было так. Однажды Владимир, тоже шофер, как и тесть, ехал на своей грузовой машине из села с продуктами, а в это время с самолетов парашютисты совершали тренировочные прыжки. Среди них была одна молодая красивая парашютистка. Она прыгнула с парашютом, но тут раздался сильный ветер и ее понесло. Она не могла справиться, но стала рулить парашютом, в то время как Владимир ехал через мост. И она попала прямехонько к нему в кузов, а он ничего не заметил, так и привез ее домой. Вышла Настя его встречать, видит: в кузове машины сидит посторонняя молодая красивая девушка.
— Вот как! — воскликнула она. — Я давно подозреваю, что ты используешь служебные рейсы для знакомств с красивыми молодыми девушками! У тебя даже хватило совести, невзирая на меня, привезти ее домой! Как мне следует понимать твой поступок — как открытый вызов или нахальство со стороны этой девушки, которая бесцеремонно едет в твоей машине?
Но Владимир сам был настолько изумлен, что ничего не мог понять, а только глядел изумленно на красивую молодую девушку, которая, как только машина остановилась, тут же спрыгнула смущенно с машины и убежала.
Кое-как он убедил Настю в своей невиновности, и она поверила и даже попросила извинения, потому что понимала, что ревность дурное чувство.
Через неделю Владимир поехал на машине в лес, чтобы нарубить дров, так как они жили на окраине в доме, который топился дровами.
Настя ждала его, а его все не было.
Зловещие мысли стали заползать ей в сердце.
Призрак измены опять замаячил перед ее глазами.
Тогда она собрала мужу поесть и пошла в лес, туда, где он рубил дрова.
А в это время Владимир рубил дрова, а в небе опять производились испытательные полеты и прыжки с парашютом. И та же самая красивая молодая девушка опять не справилась с управлением и упала не на поле, а в лес, но, к счастье, не на деревья, а на поляну, как раз на ту, где рубил дрова Владимир.
Он был ошарашен, но она все объяснила, и он стал весело смеяться и помогать ей снимать парашют. При этом ему и в голову не пришло, что это та самая девушка, да и она не узнала его.
Тут из-за кустов выходит Настя.
Она стала бледной и глаза ее горели.
— Что я вижу! — сказала она. — Если до этого один пример мог показаться мне случайным, то повторная встреча убеждает меня в намеренности ваших свиданий, и это невозможно, чтобы два раза подряд встречались незнакомые люди, тем более второй раз в лесу! Теперь, Владимир, я не приму твоих оправданий и не поверю ни одному твоему слову!
Парашютистка, видя, что из-за ней человек попал в беду, стала уговаривать и убеждать Настю, что это случайность, она совсем не знает Владимира и не собирается с ним знакомиться.
Тут Настя поняла свою ошибку и стала весело смеяться, хоть ей было опять стыдно за свою ревность. Она угостила Владимира обедом, пригласив и девушку, которая с удовольствием присоединилась, рассказывая о своих нелегких занятиях, которые ей нужны для укрепления характера, она хочет быть достойной своего будущего мужа, летчика.
Тут Настя совсем успокоилась.
Но в жизни бывают такие совпадения, что никакому болтатристу не выдумать. Поскольку тренировочные полеты и прыжки продолжали производиться в той же местности, то в третий раз девушка приземлилась уже прямо перед домом Владимира и Насти, когда они сидели на крыльце, любуясь на вечерний закат солнышка.
— Все ясно! — в ужасе воскликнула Настя. — Теперь она является на свидания прямо к тебе домой, невзирая на меня и двоих детей, которые малолетние, но все понимают! Как вам не совестно, девушка, прыгать своими стройными красивыми ногами прямо в семейный очаг и рушить его? А ты, Владимир, мог бы хотя бы предупредить меня, чтобы я ушла и не испытывала такого позора! Все, я ухожу и оставляю вас наедине с вашей развратной любовью, потому что умею ценить чужие чувства, хотя они насквозь прожигают мое любящее сердце! И она готова была уйти, но в это время на картофельное поле перед домом приземлился самолет, из него выскочил красивый молодой кудрявый летчик. Он увидел парашютистку, обнял и поцеловал ее. Это был ее жених. Настя радостно засмеялась, пригласила их в дом. И с тех пор она никогда не ревнует Владимира, хотя через два года они развелись, но мирно и по поводу совсем другой женщины, никакого скандала Настя не позволила себе устроить, потому что каждый в Полынске знает, что все достойны счастья и скорее пожертвуют своим, чем не позволят расцвести чужому счастью.
Это всего лишь пример, частный случай, а я собирался написать хронику, но я держу мысль, не беспокойтесь, я и напишу хронику, но вот вопрос: как ее написать, чтобы никого не обидеть, ведь всех упомянуть невозможно! И поневоле пришлось воспользоваться услугами господина болтатриста Слаповского и рассказать только о тех, чьи фамилии совпадают, во всем же другом такая разница, что даже не стоит и сравнивать — это я говорю для того, чтобы читатели не тратили время на чтение «Войны балбесов», мой документ представляет собой исчерпывающие сведения.
Но нужно ведь и рассказать о человеке, персонажа с фамилией которого в повести г. болтатриста нет, о Николае Гаврииловиче Задееве, то есть о себе, и в данном случае я отбрасываю ложную скромность, а наоборот, тем самым показываю, что готов отвечать за каждое свое слово.
Итак, я родился в Полынске 29 июля 1952 года в семье брубильщика Гавриила Максимовича Задеева и старшей санитарки больницы Екатерины Александровны Задеевой (в девичестве Жаворонкова).
Остальное я все выпускаю, кроме факта, что всегда любил кино, даже убегал на него с уроков, из-за этого имею неполное среднее образование, зато достиг цели и стал киномехаником с семнадцати лет после того, как сгорел в будке мой учитель Леонид Константинович Цюцюкеев, профессионал своего дела, но, к сожалению, пьющий, в том числе в рабочее время. С той поры я и дал себе зарок не пить ни в рабочее время, ни в домашнее (потому что и с похмелья нетрудно пожара наделать). С семнадцати лет по сорок три на нынешний день — посчитайте сами, сколько получается! Двадцать шесть лет непрерывного трудового стажа — учитывая, что работаю я один во все смены с утреннего десятичасового сеанса до последнего, который обычно в восемь или восемь тридцать, в зависимости от метража и серийности показываемой киноленты.
Мне нетрудно так работать, потому что мама моя и мой папа еще крепкие люди и вполне ухаживают за собой и впридачу за домашним хозяйством, личной же семьи у меня нет. Сейчас я коротко опишу свое отношение к киноискусству, а потом объясню, почему не женат, — держите мысль!
Мое отношение к киноискусству очень простое. То, что обращено к людям — хорошо, то, что обращено неизвестно к кому — плохо. Вы можете сказать, что порнография или близкая к ней эротика тоже обращены к людям, но я тут же отвечу, что тут подмена понятий: не к людям, а к их низменным инстинктам. Повторяю: кино должно быть обращено к человеку в целом, а не к его к какой-нибудь, извините еще раз — в последний! — филейной части тела или к той, что с другой стороны в том же месте. Всякий киномеханик разбирается в киноискусстве лучше любого киноведа, я заявляю это ответственно! Почему? Киновед смотрит кино один раз, два, от силы — три. Киномеханик же смотрит одно кино и по десять, и по двадцать раз — если он, конечно, фанатик своего дела в лучшем смысле этого слова. И вот я заметил закономерность: чем больше смотришь плохой фильм, тем он становится хуже, чем больше смотришь хороший, тем лучше он становится. Но есть фильмы хитрые, о, их много развелось в одно время! Это те фильмы, о которых люди говорят: непонятный фильм! И это их право: они смотрят первый и последний раз, они не обязаны разбираться. Но у меня преимущество. И вот я смотрю фильм «............» — обойдусь без названия автора и самого фильма, желая быть деликатным, — и ничего не понимаю. Смотрю второй раз, третий, — ничего не понимаю. Наконец раз на седьмой (сам для себя кручу, поскольку публика уже на этот фильм не идет и завтра его отвозить обратно в область), кручу ночью — и начинает до меня доходить. И доходит, что это такая убогая мелочь, такой, извините, кинематографический болтатризм, такой претенционизм, что нет слов! К десятому разу воскликнешь только: "голый король-то ваш, голый! — и очень удивляешься похвалам в адрес фильма в журнале «Советский экран», которого сейчас нет, или, например, «Искусство кино». Но вот другой пример: смотришь фильм «............». Ничего не понимаешь. Смотришь другой, пятый раз. Брезжит. Шестой. Светает. Седьмой. Рассвело! Восьмой и девятый — вникаешь в тонкости. А в десятый — такое блаженство в твоей душе, таким дорогим становится этот человек, автор фильма, жаль, что умер, ах, жаль, я ведь даже письма ему не успел написать...
А не так давно поехал я на семинар в область. Там руками разводят и караул кричат: во-первых, народ смотрит только боевики, эротику и грубые комедии американского производства, а во-вторых, он и эти фильмы уже не хочет смотреть, хоть закрывай кинотеатры, ввиду наличия, к тому же, к у каждого второго дома телевизора на шесть программ да еще видеомагнитофона. И поставили в пример меня: умеет человек работать с аудиторией, какое только дерьмо ему не пихаем, — сборы есть! Прибыль есть! Просто поразительно.
Я обиделся. Дерьмо я не беру, а беру только отборные фильмы художественного содержания. Подсунули раз эротику, так я и сам не глядя ее крутил, и народ ушел через пять минут, приговаривая: при чем тут кино? — такое кино мы и дома устроим. (И это правда, так как полынчане в большинстве своем молоды, красивы и любят жизнь во всех ее проявлениях. Прямо как испанцы какие-то, честное слово! Та же история с Настей — чем не Кармен? — оперу, балет сочинить можно!) И крови на экране народ у нас не любит. Он любит индийское кино, которое демократично по сути, и это не надо презирать, и любит кино старого времени, которое было хоть и плохое (имею в виду время), а фильмы зато почему-то были хорошие — про людей и для людей. (Как классический пример привожу опять-таки «Белое солнце пустыни»).
И никакой работы с аудиторией не веду, как и другие киномеханики Полынска. Я не виноват, что город у нас наперекорный, если все везде перестали ходить в кино, это автоматически означает, что у меня в кинотеатре — полный зал. И не только у меня. В Полынске, господин болтатрист, вместо придуманного вами единственного Клуба железнодорожников (хотя и он есть) — три кинотеатра: мой «Москва» на триста мест, «Красный Октябрь» (он же в просторечии «курятник») на сто пятьдесят мест и новый, но менее популярный «Авангард» на целых пятьсот мест.
А театр, кстати! Как же вы про театр забыли, господин болтатрист! У нас же ведь есть собственный драматический театр, которому давно уж пора присвоить звание академического. Двадцать уж лет им руководит режиссер Нездешкан. Он, как бы оправдывая свою фамилию, в самом деле нездешний человек. Ставит он спектакли красивые, но, мрачные и бесчеловечные. Был бы он коренной полынчанин, он бы таких не ставил. Мы ходим на все премьеры и после этого, отдавая должное таланту режиссера, спрашиваем его: все замечательно, но зачем же так мрачно и бесчеловечно? А он расстраивается до слез и говорит: такова, братцы, моя творческая натура, ничего не могу поделать! Возьмусь за светлый спектакль, заранее счастье испытываю от мысли, как порадую зрителей, а глядь — опять лезет наружу нутряная человеческая похабщина во всей ее откровенности. Я уж на актеров покрикиваю: куда вас несет, дайте луч света в конце тоннеля! — но они как бараны, простите за сравнение, — да мне ж еще и в глаза колют, что я им сперва другое говорил! Иного и прибьешь даже сгоряча: дашь ты мне свет в конце тоннеля в конце-то концов, сукин ты сын, дашь, дашь?.. Некоторые обижаются, уходят из театра. Не понимают, что для их же пользы...