– Понимаю… У меня у самого в детстве был кумир… Ну, или что-то в этом роде.
– Я думал, вы сами были кумиром. Наверное, вы были сильный и красивый мальчик.
– Что вы! На физкультуре в строю предпоследним стоял. Замурзанный такой, хлипкий, жутко вспомнить. А доставалось мне сколько!
– Невероятно! У вас же рост метр восемьдесят пять, не меньше.
– Вроде бы… Да, где-то так.
– Когда же вы выросли?
– Потом. Я очень хотел вырасти. Страстно хотел, вот даже как. И вырос. Уже после школы рос.
– Что ж, верю. Надо очень захотеть, и все возможно.
Евгений дружески похлопал Неделина по плечу.
Добрый, чудесный человек, подумал Неделин – и сладко зевнул.
– Да, пора спать, – сказал Евгений. – Белья вот только нет для дивана. И жесткий он. А постель у меня вон какая, аж двухместная почти. И мягкая. Вполне уляжемся. А?
Глаза у Неделина слипались, он с аппетитом посмотрел на белизну простыни и подушки, захотел туда и кивнул.
Легли.
– Господи, страшно в этом мире! – как молитву, проговорил Евгений. – Страшно! И радостно! – когда с тобой близкий человек. Который тебя поймет. – И ткнулся в плечо Неделина.
А Неделин вдруг подумал о том, чего никогда не знал близко, о чем только слышал или читал. Неужели вот оно, это самое?
Словно подтверждая его догадку, мягкая, почти женская рука Евгения легла ему на грудь. Дыхание Евгения стало учащенным.
– Ты что? – спросил Неделин.
– Ты понял, – сказал Евгений.
– Ну, знаешь…
– Ничего не говори, только слушай. Что с тобой сделается? Ведь ничего! Ведь абсолютно ничего! Тебе будет даже хорошо, я уверяю! Что изменится? Ведь ничего! Только одно случится: ты дашь человеку счастье. Тебе жалко? Ведь ничего не изменится, ты пойми! В сущности, ничего не случится. Ты ведь не одномерный человек, я чувствую. Переступи этот фальшивый порог. Его даже и нет, этого порога, его выдумали. Все называется одним словом: любовь. Это у всех есть, понимаешь? У всех живых существ это есть. Это любовь, все забудь, только помни, что это любовь.
Рука стала сползать, трясясь.
Неделин отпихнул от себя Евгения так сильно, что тот упал на пол. Сел возле постели и тихо зарыдал.
– Ну почему нет? Почему? За что, Господи? За что эти муки? Почему нет? Ведь с тобой ничего не случится, ты пойми! Ведь ничего! А мне – счастье!
– Молчи, убью гада! – Неделин начал одеваться.
– Убей! Убей! – Евгений на коленях пополз к нему, сунул тупой столовый нож, взял его руки в свои, стал тыкать закругленным концом ножа себя в грудь:
– Убей! Режь!
Нож выпал, Евгений целовал руки Неделина. Тот отшвырнул его, Евгений упал ничком и затих. Неделин выпил разом стакан вина. Сидел и смотрел на это неведомое, непонятное ему горе.
– Ложись в постель, – сказал он.
– Да? – поднял голову Евгений. – Да, да, сейчас. – И торопливо лег. – Я больше не буду, – сказал он. – Только не уходи, ладно? Я буду просто на тебя смотреть. И ничего не надо. Просто буду смотреть.
И он уставился на Неделина грустным любовным взглядом.
Нет, хватит, подумал Неделин. Украл одежду. Драка. Украл бумажник. Опять драка. Влип в странную историю, опять побил человека. Боек, слишком боек, видимо, был Витя Запальцев! Хватит. Признаться первому встречному милиционеру.
Евгений что-то шептал.
– Что? – спросил Неделин.
– Стихи, – сказал Евгений. – «Когда за спиною любимый, глаза открываются шире, и суть представляется мнимой того, что есть сущее в мире. И солнце на западе всходит, и вечно пребудет в зените. “Эй, там свое место займите!” Но места никто не находит».
И все плакал тихими слезами.
– Перестань, – сказал Неделин. – Все образуется. Найдешь кого-нибудь.
– Кого-нибудь!.. А ты?
– Нет.
…
– Жаль.
– Извини.
– Жаль…
…
– Я пойду.
– Куда – ночью?
– Мне нужно идти.
– Подожди до утра.
– Не могу.
…
– Я засну. Выпью сейчас две таблетки снотворного и засну.
– Все равно. Мне пора.
– Тебе надо поспать.
– Не хочу спать. Честное слово. Прощай, Евгений.
– До свидания. Вдруг встретимся?
– Вряд ли.
– А я буду верить. Ты откуда, из какого города? Не говори. Зачем?
– Я пошел.
– Прощай.
– Не расстраивайся, Женя.
– Постараюсь.
– Спасибо за все.
– Шутишь?
– Нет, в самом деле. Мне с тобой было хорошо… Поговорили…
– Уходи, подлец!
– Ты что?
– Уходи! Вон! Прочь!
ГЛАВА 20
ГЛАВА 21
– Я думал, вы сами были кумиром. Наверное, вы были сильный и красивый мальчик.
– Что вы! На физкультуре в строю предпоследним стоял. Замурзанный такой, хлипкий, жутко вспомнить. А доставалось мне сколько!
– Невероятно! У вас же рост метр восемьдесят пять, не меньше.
– Вроде бы… Да, где-то так.
– Когда же вы выросли?
– Потом. Я очень хотел вырасти. Страстно хотел, вот даже как. И вырос. Уже после школы рос.
– Что ж, верю. Надо очень захотеть, и все возможно.
Евгений дружески похлопал Неделина по плечу.
Добрый, чудесный человек, подумал Неделин – и сладко зевнул.
– Да, пора спать, – сказал Евгений. – Белья вот только нет для дивана. И жесткий он. А постель у меня вон какая, аж двухместная почти. И мягкая. Вполне уляжемся. А?
Глаза у Неделина слипались, он с аппетитом посмотрел на белизну простыни и подушки, захотел туда и кивнул.
Легли.
– Господи, страшно в этом мире! – как молитву, проговорил Евгений. – Страшно! И радостно! – когда с тобой близкий человек. Который тебя поймет. – И ткнулся в плечо Неделина.
А Неделин вдруг подумал о том, чего никогда не знал близко, о чем только слышал или читал. Неужели вот оно, это самое?
Словно подтверждая его догадку, мягкая, почти женская рука Евгения легла ему на грудь. Дыхание Евгения стало учащенным.
– Ты что? – спросил Неделин.
– Ты понял, – сказал Евгений.
– Ну, знаешь…
– Ничего не говори, только слушай. Что с тобой сделается? Ведь ничего! Ведь абсолютно ничего! Тебе будет даже хорошо, я уверяю! Что изменится? Ведь ничего! Только одно случится: ты дашь человеку счастье. Тебе жалко? Ведь ничего не изменится, ты пойми! В сущности, ничего не случится. Ты ведь не одномерный человек, я чувствую. Переступи этот фальшивый порог. Его даже и нет, этого порога, его выдумали. Все называется одним словом: любовь. Это у всех есть, понимаешь? У всех живых существ это есть. Это любовь, все забудь, только помни, что это любовь.
Рука стала сползать, трясясь.
Неделин отпихнул от себя Евгения так сильно, что тот упал на пол. Сел возле постели и тихо зарыдал.
– Ну почему нет? Почему? За что, Господи? За что эти муки? Почему нет? Ведь с тобой ничего не случится, ты пойми! Ведь ничего! А мне – счастье!
– Молчи, убью гада! – Неделин начал одеваться.
– Убей! Убей! – Евгений на коленях пополз к нему, сунул тупой столовый нож, взял его руки в свои, стал тыкать закругленным концом ножа себя в грудь:
– Убей! Режь!
Нож выпал, Евгений целовал руки Неделина. Тот отшвырнул его, Евгений упал ничком и затих. Неделин выпил разом стакан вина. Сидел и смотрел на это неведомое, непонятное ему горе.
– Ложись в постель, – сказал он.
– Да? – поднял голову Евгений. – Да, да, сейчас. – И торопливо лег. – Я больше не буду, – сказал он. – Только не уходи, ладно? Я буду просто на тебя смотреть. И ничего не надо. Просто буду смотреть.
И он уставился на Неделина грустным любовным взглядом.
Нет, хватит, подумал Неделин. Украл одежду. Драка. Украл бумажник. Опять драка. Влип в странную историю, опять побил человека. Боек, слишком боек, видимо, был Витя Запальцев! Хватит. Признаться первому встречному милиционеру.
Евгений что-то шептал.
– Что? – спросил Неделин.
– Стихи, – сказал Евгений. – «Когда за спиною любимый, глаза открываются шире, и суть представляется мнимой того, что есть сущее в мире. И солнце на западе всходит, и вечно пребудет в зените. “Эй, там свое место займите!” Но места никто не находит».
И все плакал тихими слезами.
– Перестань, – сказал Неделин. – Все образуется. Найдешь кого-нибудь.
– Кого-нибудь!.. А ты?
– Нет.
…
– Жаль.
– Извини.
– Жаль…
…
– Я пойду.
– Куда – ночью?
– Мне нужно идти.
– Подожди до утра.
– Не могу.
…
– Я засну. Выпью сейчас две таблетки снотворного и засну.
– Все равно. Мне пора.
– Тебе надо поспать.
– Не хочу спать. Честное слово. Прощай, Евгений.
– До свидания. Вдруг встретимся?
– Вряд ли.
– А я буду верить. Ты откуда, из какого города? Не говори. Зачем?
– Я пошел.
– Прощай.
– Не расстраивайся, Женя.
– Постараюсь.
– Спасибо за все.
– Шутишь?
– Нет, в самом деле. Мне с тобой было хорошо… Поговорили…
– Уходи, подлец!
– Ты что?
– Уходи! Вон! Прочь!
ГЛАВА 20
Миновало десять дней. Неделин был все еще на черноморском побережье, но уже в Пицунде, где снимал комнату. Линялые джинсы (пляж в окрестностях Сочи), голубая футболка (пляж в Гагре), удобные, по ноге кроссовки и сумка через плечо (пляж там же), в сумке сигареты, бутылка вина, две сотни рублей. Деньги – честные, на рынке в Гагре метался человек и искал кого-нибудь срочно разгрузить машину с фруктами. Оплатил весьма щедро, Неделину это понравилось, он разгрузил еще три машины, но его приметили местные грузчики, побеседовали с ним, пришлось убраться. В Пицунде Неделин намеревался отдохнуть дня три и двинуться дальше, у него созрел дикий план перейти границу. Вовсе не из политических соображений, как это бывало в те годы, а просто – захотелось увидеть мир. О том, как будет там блуждать, не зная языка и нравов, не имея денег, пока не задумывался.
Сегодня намечался небольшой пикник в окрестных лесах с дамочкой, которую он подцепил накануне на пляже. Дамочка была, как и Лена из «Тюльпана», замужем и звали ее, кстати, тоже Лена. Мужа правда, оставила в Москве, приехала отдыхать с подругой – снимали на двоих комнату.
На этот раз Неделин был твердо уверен в себе. Залог успеха был уже в том, что эта Лена очень быстро согласилась на прогулку.
Они шли по тропкам и тропинкам, наткнулись на какой-то бесконечный забор, свернули. Лене все хотелось подальше, подальше, она говорила разные пустяки, очень оказалась разговорчивой. Вышли на небольшую полянку с мягкой густой травой.
– Все, прибыли! – сказал Неделин.
– Прибыли, так прибыли, – согласилась Лена. – Тут и позагорать даже можно! – Живенько осталась в одном купальничке-бикини и села напротив Неделина, ожидая, когда он откроет вино. Пластмассовая пробка не поддавалась, Неделин, не имея ножа, рвал ее зубами, поджигал спичкой, чтобы оплавилась. Лена смеялась, он посмотрел на ее белые зубы, на запрокинутую смуглую шею с обозначившимися рельефно впадинами возле горла, отбросил, так и не открыв, бутылку, упал на Лену, впился губами в шею.
– Да! Да! Да! Конечно! – и помогала ему снять с себя купальник, помогла ему освободиться и от своей одежды.
– Да! Да! Да! – бормотала и смеялась, и уже Неделин готов был, и уже предвкушал он первый счастливый вскрик ее, и вот…
– А ну встать! – услышал Неделин хлесткий окрик над собой – и отскочил от Лены, упал, запутался в кустах, бросился к одежде, прижал ее, скомканную к себе, увидел, как Лена торопливо надевает на себя купальник и все прочее.
Перед ними стоял коренастый человек в совершенно диком для этих мест виде: в костюме с галстуком, в черных лаковых туфлях.
– В чем, в чем дело? – опомнился Неделин.
– Неважно, – почему-то полушепотом сказал гражданин в костюме.
– Мы муж и жена, между прочим, – сказала Лена.
– И это неважно. Идите отсюда быстро.
– Ну и уйдем, – сказала Лена. – Тоже мне! А что тут такое, почему нельзя? – И вдруг: – А-а-а… Тут же…
– Бэ-э! – передразнил, но и одобрил ее улыбкой костюм.
– А что? – не понял Неделин.
– Объясни ему, – сказал Лене костюм.
– Да, конечно. Пойдем, потом объясню.
Сожаление о том, что не произошло, обернулось в Неделине злобой.
– Почему мы должны уйти?
– По кочану! – сказал костюм и переглянулся с Леной. – Жаль, конечно, нарушать ваш… семейный союз. Но…
– Нет, вы объясните! Мы делаем что-то противозаконное?
– Вы делали все нормально. Можете продолжать, но не здесь.
– Почему?! – требовал ответа Неделин.
– А ты знаешь, что тут находится? – Костюм кивнул куда-то головой.
– Не знаю и знать не хочу!
– Тогда хватит рассуждать, марш отсюда!
– Что это за нахальство такое! – закричал Неделин и демонстративно уселся на землю. – Я никуда не уйду!
– Что?!
Послышались какие-то голоса. Костюм побледнел.
– Я добром прошу! – сказал он.
– А я ТЕБЯ, – подчеркнул Неделин, – тоже добром прошу: вали отсюда. Понял?
– Так… – Костюм тревожно оглянулся. После этого он быстро достал красную книжечку-удостоверение и хотел показать ее Неделину, но Неделин отвернулся.
– Плевал я на твои корочки. Тут государственная территория, а не частная.
– Заповедник! – напомнил костюм, становясь все тревожнее.
– Ну и что? Веток не ломаем, костра не жжем.
Голоса стали слышнее.
– Ну, ребята! – сказал костюм и достал откуда-то из-под мышки неправдоподобно настоящий пистолет.
Лена вскрикнула и вцепилась в руку Неделина:
– Пойдем! Тут же… Я тебе потом скажу. Неужели не знал? А я, дура…
– Стреляй, – сказал Неделин. – Стреляй! Ну?!
Костюм растерялся.
– Слушайте, вас просят на двадцать метров отойти. С этой полянки уйти, вот и все. Разве трудно? Приходите через полчаса и сношайтесь хоть до утра, мне-то что.
– Как ты сказал?
– Ну, любите друг друга.
– Извинись!
– Ну извините.
– Без «ну».
– Извините.
Костюм торопился, ежесекундно оглядываясь. И сказал:
– Ну, падлы! Дождались… – и спрятал пистолет под мышку.
На поляну выходили люди – десятка два. Впереди шествовал тяжеловесный грузный старик в белых брюках, в белой рубашке, а на плече у него было ружье. За ним и около него шли какие-то одинаковые служебные.
Костюм переминался, бледнея. К нему подскочил другой костюм с гневным лицом, но ничего не сказал, только глянул на приближающегося старика.
Старик, не вникая в ситуацию, подошел к Неделину и Лене – и вдруг протянул руку для пожатия. Они пожали.
– Гуляете? – спросил старик.
– Да… Знаете, как-то… Воздух… Природа… – смущенно сказала Лена. Засмущался и Неделин, в старике он узнал Главного человека страны, который, очевидно, отдыхал на здешней правительственной даче. Ясно теперь, почему гражданин в костюме требовал их удалиться: освобождал Главному маршрут прогулки.
– Сосны тут великолепные! – произнес Главный, и все из его окружения заулыбались и посмотрели на сосны одобрительно, как бы хваля их за то, что они так постарались и угодили старику.
– Это ваша вещь? – Главный указал на верхнюю часть купальника, лежащую на траве, Лена второпях забыла надеть ее.
– Да, – сказала она и сделала движение поднять, но чьи-то руки ее удержали, потому что сам Главный уже сделал шаг в том направлении.
Главный поднял и, держа двумя пальцами, преподнес Лене.
– Спасибо, – сказала Лена.
– Ничего. Как отдыхается?
– Нормально, – сказал Неделин.
– Как снабжение здесь? Хватает покушать?
– Хватает, – сказал Неделин и бодро махнул рукой: чего уж там!
Лица сопровождающих прояснели.
– Но можно было бы и лучше? – с народной лукавинкой спросил Главный.
– Нет предела совершенству! – удачно ответил Неделин, и лица сопровождающих стали совсем ясными.
– А вы-то на диете, наверное? – обратился Главный к Лене. – Вот ведь стройненькая какая!
– Я такая сама по себе, – сказала Лена.
– Тебе повезло! – сказал Главный Неделину как мужчина мужчине и подмигнул.
Сопровождающие тоже мужчински посмеялись.
ВДРУГ:
– Откуда здесь зеркало? – спросил Неделин неровным голосом.
Главный на это сказал голосом тоже зыбким:
– Вы же сами этого хотели!
– Что это? Что это? – потерянно спрашивал Неделин.
– Счастливо оставаться! – сказал Главный. И пошел прочь, следом двинулись сопровождающие, озадаченные странным диалогом.
– Куда?! – закричал Неделин. – Задержите его! Что такое? Что случилось?
– Идемте, – говорил Главный. – Идемте, им одним остаться нужно.
Неделин рванулся за ним, но на его пути встал человек в костюме, обнял его железными руками.
– Ты что? Ты сдурел, что ли?
– Ты меня – на «ты»? – затрясся Неделин, который, как вы уже поняли, был не Неделин, а перевоплотившийся в него Главный – и упал в обморок.
– Займитесь им, девушка, – сказал человек в костюме.
Сегодня намечался небольшой пикник в окрестных лесах с дамочкой, которую он подцепил накануне на пляже. Дамочка была, как и Лена из «Тюльпана», замужем и звали ее, кстати, тоже Лена. Мужа правда, оставила в Москве, приехала отдыхать с подругой – снимали на двоих комнату.
На этот раз Неделин был твердо уверен в себе. Залог успеха был уже в том, что эта Лена очень быстро согласилась на прогулку.
Они шли по тропкам и тропинкам, наткнулись на какой-то бесконечный забор, свернули. Лене все хотелось подальше, подальше, она говорила разные пустяки, очень оказалась разговорчивой. Вышли на небольшую полянку с мягкой густой травой.
– Все, прибыли! – сказал Неделин.
– Прибыли, так прибыли, – согласилась Лена. – Тут и позагорать даже можно! – Живенько осталась в одном купальничке-бикини и села напротив Неделина, ожидая, когда он откроет вино. Пластмассовая пробка не поддавалась, Неделин, не имея ножа, рвал ее зубами, поджигал спичкой, чтобы оплавилась. Лена смеялась, он посмотрел на ее белые зубы, на запрокинутую смуглую шею с обозначившимися рельефно впадинами возле горла, отбросил, так и не открыв, бутылку, упал на Лену, впился губами в шею.
– Да! Да! Да! Конечно! – и помогала ему снять с себя купальник, помогла ему освободиться и от своей одежды.
– Да! Да! Да! – бормотала и смеялась, и уже Неделин готов был, и уже предвкушал он первый счастливый вскрик ее, и вот…
– А ну встать! – услышал Неделин хлесткий окрик над собой – и отскочил от Лены, упал, запутался в кустах, бросился к одежде, прижал ее, скомканную к себе, увидел, как Лена торопливо надевает на себя купальник и все прочее.
Перед ними стоял коренастый человек в совершенно диком для этих мест виде: в костюме с галстуком, в черных лаковых туфлях.
– В чем, в чем дело? – опомнился Неделин.
– Неважно, – почему-то полушепотом сказал гражданин в костюме.
– Мы муж и жена, между прочим, – сказала Лена.
– И это неважно. Идите отсюда быстро.
– Ну и уйдем, – сказала Лена. – Тоже мне! А что тут такое, почему нельзя? – И вдруг: – А-а-а… Тут же…
– Бэ-э! – передразнил, но и одобрил ее улыбкой костюм.
– А что? – не понял Неделин.
– Объясни ему, – сказал Лене костюм.
– Да, конечно. Пойдем, потом объясню.
Сожаление о том, что не произошло, обернулось в Неделине злобой.
– Почему мы должны уйти?
– По кочану! – сказал костюм и переглянулся с Леной. – Жаль, конечно, нарушать ваш… семейный союз. Но…
– Нет, вы объясните! Мы делаем что-то противозаконное?
– Вы делали все нормально. Можете продолжать, но не здесь.
– Почему?! – требовал ответа Неделин.
– А ты знаешь, что тут находится? – Костюм кивнул куда-то головой.
– Не знаю и знать не хочу!
– Тогда хватит рассуждать, марш отсюда!
– Что это за нахальство такое! – закричал Неделин и демонстративно уселся на землю. – Я никуда не уйду!
– Что?!
Послышались какие-то голоса. Костюм побледнел.
– Я добром прошу! – сказал он.
– А я ТЕБЯ, – подчеркнул Неделин, – тоже добром прошу: вали отсюда. Понял?
– Так… – Костюм тревожно оглянулся. После этого он быстро достал красную книжечку-удостоверение и хотел показать ее Неделину, но Неделин отвернулся.
– Плевал я на твои корочки. Тут государственная территория, а не частная.
– Заповедник! – напомнил костюм, становясь все тревожнее.
– Ну и что? Веток не ломаем, костра не жжем.
Голоса стали слышнее.
– Ну, ребята! – сказал костюм и достал откуда-то из-под мышки неправдоподобно настоящий пистолет.
Лена вскрикнула и вцепилась в руку Неделина:
– Пойдем! Тут же… Я тебе потом скажу. Неужели не знал? А я, дура…
– Стреляй, – сказал Неделин. – Стреляй! Ну?!
Костюм растерялся.
– Слушайте, вас просят на двадцать метров отойти. С этой полянки уйти, вот и все. Разве трудно? Приходите через полчаса и сношайтесь хоть до утра, мне-то что.
– Как ты сказал?
– Ну, любите друг друга.
– Извинись!
– Ну извините.
– Без «ну».
– Извините.
Костюм торопился, ежесекундно оглядываясь. И сказал:
– Ну, падлы! Дождались… – и спрятал пистолет под мышку.
На поляну выходили люди – десятка два. Впереди шествовал тяжеловесный грузный старик в белых брюках, в белой рубашке, а на плече у него было ружье. За ним и около него шли какие-то одинаковые служебные.
Костюм переминался, бледнея. К нему подскочил другой костюм с гневным лицом, но ничего не сказал, только глянул на приближающегося старика.
Старик, не вникая в ситуацию, подошел к Неделину и Лене – и вдруг протянул руку для пожатия. Они пожали.
– Гуляете? – спросил старик.
– Да… Знаете, как-то… Воздух… Природа… – смущенно сказала Лена. Засмущался и Неделин, в старике он узнал Главного человека страны, который, очевидно, отдыхал на здешней правительственной даче. Ясно теперь, почему гражданин в костюме требовал их удалиться: освобождал Главному маршрут прогулки.
– Сосны тут великолепные! – произнес Главный, и все из его окружения заулыбались и посмотрели на сосны одобрительно, как бы хваля их за то, что они так постарались и угодили старику.
– Это ваша вещь? – Главный указал на верхнюю часть купальника, лежащую на траве, Лена второпях забыла надеть ее.
– Да, – сказала она и сделала движение поднять, но чьи-то руки ее удержали, потому что сам Главный уже сделал шаг в том направлении.
Главный поднял и, держа двумя пальцами, преподнес Лене.
– Спасибо, – сказала Лена.
– Ничего. Как отдыхается?
– Нормально, – сказал Неделин.
– Как снабжение здесь? Хватает покушать?
– Хватает, – сказал Неделин и бодро махнул рукой: чего уж там!
Лица сопровождающих прояснели.
– Но можно было бы и лучше? – с народной лукавинкой спросил Главный.
– Нет предела совершенству! – удачно ответил Неделин, и лица сопровождающих стали совсем ясными.
– А вы-то на диете, наверное? – обратился Главный к Лене. – Вот ведь стройненькая какая!
– Я такая сама по себе, – сказала Лена.
– Тебе повезло! – сказал Главный Неделину как мужчина мужчине и подмигнул.
Сопровождающие тоже мужчински посмеялись.
ВДРУГ:
– Откуда здесь зеркало? – спросил Неделин неровным голосом.
Главный на это сказал голосом тоже зыбким:
– Вы же сами этого хотели!
– Что это? Что это? – потерянно спрашивал Неделин.
– Счастливо оставаться! – сказал Главный. И пошел прочь, следом двинулись сопровождающие, озадаченные странным диалогом.
– Куда?! – закричал Неделин. – Задержите его! Что такое? Что случилось?
– Идемте, – говорил Главный. – Идемте, им одним остаться нужно.
Неделин рванулся за ним, но на его пути встал человек в костюме, обнял его железными руками.
– Ты что? Ты сдурел, что ли?
– Ты меня – на «ты»? – затрясся Неделин, который, как вы уже поняли, был не Неделин, а перевоплотившийся в него Главный – и упал в обморок.
– Займитесь им, девушка, – сказал человек в костюме.
ГЛАВА 21
Лена кое-как привела своего спутника в чувство, он очнулся, но, очнувшись, такое стал говорить, что Лена ахнула. Он сказал, что он – Главный, что произошло какое-то недоразумение, ему срочно надо на правительственную дачу, в двенадцать часов у него государственный телефонный разговор, затем встреча с министром тяжелой промышленности, затем обед, затем игра в настольный теннис, затем написание резолюций, затем… А что скажет супруга, которая приедет завтра вечером?
Лена поняла, что в результате необыкновенной встречи ее несостоявшийся любовник сошел с ума. Первой ее мыслью было бежать, но она была все-таки добрая женщина и, рискуя своей репутацией, довела Главного до Пицунды, утешая его и во всем соглашаясь с ним, из автомата вызвала «скорую помощь». Через полчаса приехала «скорая» и увезла Главного. О происшествии обязаны были сообщить в милицию – и сообщили, а милиция и рада – в сумасшедшем был опознан находящийся во всесоюзном розыске Виктор Запальцев, спекулянт, перекупщик краденого, связанный с наркобизнесом и многими другими махинациями. На его след вышли уже давно, и уже саратовская милиция протягивала к нему руки, но он буквально за день до ареста скрылся, сказав жене, честной женщине, что летит в Сочи. Для очистки совести – потому что не может же преступник ехать туда, куда объявил, – попросили сочинскую милицию подключиться, та скоро отыскала его в одной из гостиниц с помощью администратора, указавшего на живущего не по средствам человека, но он опять скрылся, и след его был на некоторое время потерян, – и опять стал сужаться круг, но тут матерый опытный преступник решил упредить и прибегнуть к методу, далеко не новому в преступном мире, – спрятаться в сумасшедшем доме.
Следователь, пожилой и видавший виды человек, был, однако, удивлен тем, насколько искусно Запальцев вошел в роль, не боясь того, между прочим, что, избежав уголовного наказания, может нарваться на серьезные политические обвинения – ишь ты, кем себя называет, это и настоящему сумасшедшему непозволительно!.. Но вдруг и в самом деле свихнулся? Вызванному психиатру поставили четкую задачу: уличить симулянта. Психиатр был в смятении: с одной стороны, все реакции пациента были нормальными, а с другой – он не сбился ни в чем, что касалось его мании. Да и в самой повадке, в манерах исследуемого, в проявлениях его державного гнева было столько натурального, что психиатру становилось не по себе. Он сказал следователю:
– Кажется, этот Запальцев… если он Запальцев…
– ?!
– Ну пусть без «если». Кажется, ваш Запальцев в самом деле съехал с катушек. В конце концов, он ведь будет в изоляции – не у вас, так у нас, от нас тоже не убежишь. Понадобится – придете к нам.
– Смотри, – сказал следователь. – На твою ответственность.
– Я вас когда-нибудь подводил? – риторически спросил психиатр.
Вколов Главному умиротворяющие средства, его, уже осознавшего трагическую необратимость происшедшего, представили больным. Больные приняли его спокойно: Главный так Главный… Только какой-то тощий субъект начал беспокойно кружить вокруг него и наконец приблизился.
– Будем знакомы, – сказал он. – Маркс-Энгельс-Ленин-Сталин! Посмотрите на меня в профиль!
Главный посмотрел.
– Похож?
Главный не стал разубеждать.
Под вечер тощий проявил активность: сгруппировал людей и заставил их маршировать мимо Главного, выкрикивать здравицы и приветствия, махать флажками, вздымать транспаранты. Вместо флажков были ложки, вместо транспарантов – развернутые книги больничной библиотеки. Потом сочинил Главному приветственную телеграмму и призвал взять повышенные обязательства, кто-то начал отказываться – приструнили энергично и кратко, виновный взял на себя сверхповышенные обязательства, крикнули «ура». Потом тощий завопил: «Броневик мне!» Подкатили стоящий в углу черный рояль, напевая хором «Вихри враждебные веют над нами» с припевом: «Эх, яблочко, куды котисся, в психдурдом попадешь – не воротисся!» Тощий вскочил на рояль и объявил: «Товагищи! Геволюция, о необходимости котогой так долго говогили большевики, свегшилась!» А после этого рассвирепел и закричал, указывая на Главного: «Свергнуть паскуду! Сбросить с корабля современности! Убейте его! Разоблачите его, дерьмо такое, и реабилитируйте!» Все бросились на Главного, тот хотел объяснить товарищам их ошибку, не соответствующую данному моменту истории, но в это время вошел дюжий санитар.
– Опять шум? – зычно спросил он и пошел на тощего с краткой фразой: – Караул устал!
Тощий соскочил с рояля и закрыл голову руками. Главный вздрогнул: по Гоголю и по Чехову он знал, что сумасшедших бьют. Но не в советской же стране! Санитар, однако, бить тощего не стал. Встав над ним, он траурно произнес:
– Работают все радиостанции Советского Союза! Важное правительственное сообщение. Сегодня в пять ноль-ноль по Гринвичу умер сами понимаете кто!
Тощий задергался и упал на пол. Застыл. Санитар снял белую шапочку. Больные заплакали. Одни выстроились в почетном карауле, другие подняли тощего, недвижимого, понесли на руках, положили на рояль. Санитар остался доволен. Выходя, он, однако, добавил:
– Ввиду запланированного парадокса истории произвести перезахоронение покойника. В почетную его кремлевскую, суку, стену.
Тощий живо вскочил и побежал куда-то; наверное, он знал, что процедура перезахоронения очень неприятна. Понурые больные, лишенные удовольствия, разбрелись по углам.
День и ночь, день и ночь думал Главный о том, что произошло, и не находил объяснения. Смутно вспоминал он что-то о переселении душ. Что-то индийское, что ли… Но это же глупости. Это религия, это ненаучный взгляд на мир. Нет, лучше не ломать над этим голову, а подумать, как доказать, что он – Главный, Главный! Он каким-то образом вселился в тело случайного человека. Разыщите, разберитесь, примите меры! Но нужно что-то такое, что убедило бы всех. Главный вспомнил детскую книжицу «Принц и нищий». Какой-то американец написал. Его, Главного, детство было трудное, активное, и как-то не довелось ему в свое время читать этой книжки, а собрался однажды подарить внуку (роскошное издание, выполненное в единственном экземпляре) – и зачитался, зачитался и все никак не мог оторваться. Уже позвонили и сообщили, что машина у подъезда, чтобы ехать на именины к внуку, а он все читал, уже позвонила из соседней комнаты жена: мы едем или нет? – а он, сказав, что собирается, все читал. Уже позвонил академик медицины Менгиг и спросил, как он себя чувствует, и он ответил, что чувствует себя вот именно неважно, о чем просит известить всех. Никакой помощи не требуется, я просто полежу, все отлично, но нужно полежать, жене скажите – пусть едет без меня, подарок купит по пути где-нибудь.
Он читал всю ночь, с досадой ощущая сгущавшуюся вокруг своего домашнего кабинета тревогу, слышал далекую суету. Но никто не посмел его обеспокоить, только жена звонила через каждый час. Ей он сухо отвечал: работаю. Это было правдоподобно, потому что на завтра назначено важное совещание, и одновременно неправдоподобно, потому что давно он уже не работал по ночам, главная подготовка к мероприятиям заключалась в том, чтобы хорошо и свежо выглядеть. Он читал всю ночь и все-таки не успел, поскольку читал всегда серьезно, медленно, вдумчиво. Позвонив утром соответствующим людям, он указал перенести заседание на два часа позже. Случайно об этом узнал министр сельского хозяйства, он заподозрил, что Главным получено какое-то важное внешнеполитическое сообщение и об этом уже наверняка знают все, а вот его, министра сельского хозяйства, как всегда, держат в черном теле. Поэтому он поспешил намекнуть министру обороны, что и он, промежду прочим, в курсе некоторых событий. Министр обороны подумал, что недаром у него с вечера немела левая часть головы, почему это вдруг какой-то министришко сельского хозяйствишка знает то, о чем не знает он? – нет ли тут происков министра легкого машиностроения? – и не упрекнут ли его, министра обороны, в нерасторопности? Поспешив в свои апартаменты, он тут же отдал приказ о приведении войск в готовность номер один. Во многих частях и подразделениях готовность номер один была понята как полная боевая готовность, потому что все давно запутались, какая готовность номер один, а какая полная боевая, считая, что номер один боевая и есть. Возможно, так оно и было. Открылись шахты, показались головки ракет. Это моментально было зафиксировано спутниками-шпионами, информация поступила в штабы вероятного противника, вероятный противник открыл свои шахты и поднял в воздух стратегические бомбардировщики, которые стали хищно кружить возле наших границ, ожидая приказа. В ответ была поднята вся штатная авиация наших войск, подлодки пошли куда было указано, троцкисты объявили о начале мировой революции, отдыхавший в Каннах российский престолонаследник получил телеграмму с одним только словом: «Скоро!», на международных биржах творилось черт-те что, акции компаний, в цикле производства которых была советская нефть, стремительно падали, банки лопались один за другим, кто-то застрелился, военные заводы в Саратове получили предупреждение о возможной эвакуации, саратовские старушки, абсолютно ничего не зная об этом, стали покупать десятками буханок хлеб на сухари, в очередной раз пропали плавленые сырки, а корреспондент Саратовского телерадио Алексей Слаповский, выслушав сплетни о летящей на Саратов из Флориды атомной бомбе, сел со скукой сочинять очередную передачу по письмам и жалобам трудящихся, в которой нещадно бичевал коммунальных и прочих начальников среднего звена, время от времени выходя в коридор покурить и подумать над замыслом веселого и грустного романа «Я – не я», но вдруг кто-то позвонил, поболтав с кем-то в зажатую ладонью трубку, он сказал своей начальнице, пряча глаза: «Я срочную жалобу проверить…» – и ушел.
Лена поняла, что в результате необыкновенной встречи ее несостоявшийся любовник сошел с ума. Первой ее мыслью было бежать, но она была все-таки добрая женщина и, рискуя своей репутацией, довела Главного до Пицунды, утешая его и во всем соглашаясь с ним, из автомата вызвала «скорую помощь». Через полчаса приехала «скорая» и увезла Главного. О происшествии обязаны были сообщить в милицию – и сообщили, а милиция и рада – в сумасшедшем был опознан находящийся во всесоюзном розыске Виктор Запальцев, спекулянт, перекупщик краденого, связанный с наркобизнесом и многими другими махинациями. На его след вышли уже давно, и уже саратовская милиция протягивала к нему руки, но он буквально за день до ареста скрылся, сказав жене, честной женщине, что летит в Сочи. Для очистки совести – потому что не может же преступник ехать туда, куда объявил, – попросили сочинскую милицию подключиться, та скоро отыскала его в одной из гостиниц с помощью администратора, указавшего на живущего не по средствам человека, но он опять скрылся, и след его был на некоторое время потерян, – и опять стал сужаться круг, но тут матерый опытный преступник решил упредить и прибегнуть к методу, далеко не новому в преступном мире, – спрятаться в сумасшедшем доме.
Следователь, пожилой и видавший виды человек, был, однако, удивлен тем, насколько искусно Запальцев вошел в роль, не боясь того, между прочим, что, избежав уголовного наказания, может нарваться на серьезные политические обвинения – ишь ты, кем себя называет, это и настоящему сумасшедшему непозволительно!.. Но вдруг и в самом деле свихнулся? Вызванному психиатру поставили четкую задачу: уличить симулянта. Психиатр был в смятении: с одной стороны, все реакции пациента были нормальными, а с другой – он не сбился ни в чем, что касалось его мании. Да и в самой повадке, в манерах исследуемого, в проявлениях его державного гнева было столько натурального, что психиатру становилось не по себе. Он сказал следователю:
– Кажется, этот Запальцев… если он Запальцев…
– ?!
– Ну пусть без «если». Кажется, ваш Запальцев в самом деле съехал с катушек. В конце концов, он ведь будет в изоляции – не у вас, так у нас, от нас тоже не убежишь. Понадобится – придете к нам.
– Смотри, – сказал следователь. – На твою ответственность.
– Я вас когда-нибудь подводил? – риторически спросил психиатр.
Вколов Главному умиротворяющие средства, его, уже осознавшего трагическую необратимость происшедшего, представили больным. Больные приняли его спокойно: Главный так Главный… Только какой-то тощий субъект начал беспокойно кружить вокруг него и наконец приблизился.
– Будем знакомы, – сказал он. – Маркс-Энгельс-Ленин-Сталин! Посмотрите на меня в профиль!
Главный посмотрел.
– Похож?
Главный не стал разубеждать.
Под вечер тощий проявил активность: сгруппировал людей и заставил их маршировать мимо Главного, выкрикивать здравицы и приветствия, махать флажками, вздымать транспаранты. Вместо флажков были ложки, вместо транспарантов – развернутые книги больничной библиотеки. Потом сочинил Главному приветственную телеграмму и призвал взять повышенные обязательства, кто-то начал отказываться – приструнили энергично и кратко, виновный взял на себя сверхповышенные обязательства, крикнули «ура». Потом тощий завопил: «Броневик мне!» Подкатили стоящий в углу черный рояль, напевая хором «Вихри враждебные веют над нами» с припевом: «Эх, яблочко, куды котисся, в психдурдом попадешь – не воротисся!» Тощий вскочил на рояль и объявил: «Товагищи! Геволюция, о необходимости котогой так долго говогили большевики, свегшилась!» А после этого рассвирепел и закричал, указывая на Главного: «Свергнуть паскуду! Сбросить с корабля современности! Убейте его! Разоблачите его, дерьмо такое, и реабилитируйте!» Все бросились на Главного, тот хотел объяснить товарищам их ошибку, не соответствующую данному моменту истории, но в это время вошел дюжий санитар.
– Опять шум? – зычно спросил он и пошел на тощего с краткой фразой: – Караул устал!
Тощий соскочил с рояля и закрыл голову руками. Главный вздрогнул: по Гоголю и по Чехову он знал, что сумасшедших бьют. Но не в советской же стране! Санитар, однако, бить тощего не стал. Встав над ним, он траурно произнес:
– Работают все радиостанции Советского Союза! Важное правительственное сообщение. Сегодня в пять ноль-ноль по Гринвичу умер сами понимаете кто!
Тощий задергался и упал на пол. Застыл. Санитар снял белую шапочку. Больные заплакали. Одни выстроились в почетном карауле, другие подняли тощего, недвижимого, понесли на руках, положили на рояль. Санитар остался доволен. Выходя, он, однако, добавил:
– Ввиду запланированного парадокса истории произвести перезахоронение покойника. В почетную его кремлевскую, суку, стену.
Тощий живо вскочил и побежал куда-то; наверное, он знал, что процедура перезахоронения очень неприятна. Понурые больные, лишенные удовольствия, разбрелись по углам.
День и ночь, день и ночь думал Главный о том, что произошло, и не находил объяснения. Смутно вспоминал он что-то о переселении душ. Что-то индийское, что ли… Но это же глупости. Это религия, это ненаучный взгляд на мир. Нет, лучше не ломать над этим голову, а подумать, как доказать, что он – Главный, Главный! Он каким-то образом вселился в тело случайного человека. Разыщите, разберитесь, примите меры! Но нужно что-то такое, что убедило бы всех. Главный вспомнил детскую книжицу «Принц и нищий». Какой-то американец написал. Его, Главного, детство было трудное, активное, и как-то не довелось ему в свое время читать этой книжки, а собрался однажды подарить внуку (роскошное издание, выполненное в единственном экземпляре) – и зачитался, зачитался и все никак не мог оторваться. Уже позвонили и сообщили, что машина у подъезда, чтобы ехать на именины к внуку, а он все читал, уже позвонила из соседней комнаты жена: мы едем или нет? – а он, сказав, что собирается, все читал. Уже позвонил академик медицины Менгиг и спросил, как он себя чувствует, и он ответил, что чувствует себя вот именно неважно, о чем просит известить всех. Никакой помощи не требуется, я просто полежу, все отлично, но нужно полежать, жене скажите – пусть едет без меня, подарок купит по пути где-нибудь.
Он читал всю ночь, с досадой ощущая сгущавшуюся вокруг своего домашнего кабинета тревогу, слышал далекую суету. Но никто не посмел его обеспокоить, только жена звонила через каждый час. Ей он сухо отвечал: работаю. Это было правдоподобно, потому что на завтра назначено важное совещание, и одновременно неправдоподобно, потому что давно он уже не работал по ночам, главная подготовка к мероприятиям заключалась в том, чтобы хорошо и свежо выглядеть. Он читал всю ночь и все-таки не успел, поскольку читал всегда серьезно, медленно, вдумчиво. Позвонив утром соответствующим людям, он указал перенести заседание на два часа позже. Случайно об этом узнал министр сельского хозяйства, он заподозрил, что Главным получено какое-то важное внешнеполитическое сообщение и об этом уже наверняка знают все, а вот его, министра сельского хозяйства, как всегда, держат в черном теле. Поэтому он поспешил намекнуть министру обороны, что и он, промежду прочим, в курсе некоторых событий. Министр обороны подумал, что недаром у него с вечера немела левая часть головы, почему это вдруг какой-то министришко сельского хозяйствишка знает то, о чем не знает он? – нет ли тут происков министра легкого машиностроения? – и не упрекнут ли его, министра обороны, в нерасторопности? Поспешив в свои апартаменты, он тут же отдал приказ о приведении войск в готовность номер один. Во многих частях и подразделениях готовность номер один была понята как полная боевая готовность, потому что все давно запутались, какая готовность номер один, а какая полная боевая, считая, что номер один боевая и есть. Возможно, так оно и было. Открылись шахты, показались головки ракет. Это моментально было зафиксировано спутниками-шпионами, информация поступила в штабы вероятного противника, вероятный противник открыл свои шахты и поднял в воздух стратегические бомбардировщики, которые стали хищно кружить возле наших границ, ожидая приказа. В ответ была поднята вся штатная авиация наших войск, подлодки пошли куда было указано, троцкисты объявили о начале мировой революции, отдыхавший в Каннах российский престолонаследник получил телеграмму с одним только словом: «Скоро!», на международных биржах творилось черт-те что, акции компаний, в цикле производства которых была советская нефть, стремительно падали, банки лопались один за другим, кто-то застрелился, военные заводы в Саратове получили предупреждение о возможной эвакуации, саратовские старушки, абсолютно ничего не зная об этом, стали покупать десятками буханок хлеб на сухари, в очередной раз пропали плавленые сырки, а корреспондент Саратовского телерадио Алексей Слаповский, выслушав сплетни о летящей на Саратов из Флориды атомной бомбе, сел со скукой сочинять очередную передачу по письмам и жалобам трудящихся, в которой нещадно бичевал коммунальных и прочих начальников среднего звена, время от времени выходя в коридор покурить и подумать над замыслом веселого и грустного романа «Я – не я», но вдруг кто-то позвонил, поболтав с кем-то в зажатую ладонью трубку, он сказал своей начальнице, пряча глаза: «Я срочную жалобу проверить…» – и ушел.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента