Слаповский Алексей. У нас убивают по вторникам (сборник)

   – Дельно. Что еще?
   Быстров вмешивается в разговор:
   – А когда намечено, Викентий Олегович?
   Пробышев отвечает:
   – Число уточним, но точно знаю, что во вторник.
   – Почему?
   – Ну, у нас всегда по вторникам убивают. Понедельник, сам знаешь, день тяжелый. В субботу и воскресенье как-то нехорошо – люди отдыхать должны. Во вторник самое то – впереди целая рабочая неделя, есть время и убить, и следствие провести, и пресса активно работает, освещает. А что, есть другие пожелания? Мы учтем.
   – Нет, – говорит Быстров.
   Он едет на работу на служебной машине.
   Шофер Миша, молодой приветливый мужчина, поглядывает на него.
   – Эх, жаль, Вадим Михайлович, – говорит он.
   – Что?
   – Да приятно с вами было ездить. Вы человек вежливый, спокойный. А кто теперь достанется – неизвестно!
   – Да… Неизвестно… – рассеянно говорит Быстров.
   Он смотрит на дома, на людей, на вывески. И все, что казалось ему раньше заурядным, представляется теперь привлекательным. Даже – прекрасным.
   Возле церкви он говорит:
   – Останови-ка.
   Миша, не задавая вопросов, останавливается.
 
   Быстров входит в церковь.
   Он беседует с отцом Иннокентием, молодым священником, который годится ему в сыновья.
   – Сомнения одолевают, батюшка, – говорит он.
   – В чем они, сын мой?
   – Понимаете… Сегодня с утра бежал в парке… И вдруг – солнце в глаза. И меня как ударило. Я все увидел по-новому. Я понял, что не обращал внимания на обычные вещи. А они прекрасны. И вообще. Вот я говорю, произношу слова – это прекрасно. Дышу – прекрасно. Вижу – прекрасно. Неужели ничего этого не будет?
   – Грешные словеса речешь, сын мой. Излишняя приверженность к миру земному – соблазн. Радуйся, что тебя, возможно, ждет юдоль чудесная, без суеты и мелких волнений.
   – А если не ждет? Я же не сам умру, убьют.
   – Тем паче, сын мой. За мученическую смерть Бог многое простит. Ты не об этом думай, а о покаянии, скорби о грехах своих, пока есть время.
   – Нет, но обидно. Я не хуже других. Даже лучше.
   – Это гордыня, сын мой.
   – Хорошо. Не хуже и не лучше. Но – за что? Ведь это произвол! Это безумие власти, батюшка!
   – Сказано, сын мой: всякая власть от Бога. Не в том смысле, что она божественна, а в том, что удостаиваемся мы той власти, которая дается нам по грехам нашим.
   – А как же «не убий», батюшка? Разве не можете вы пойти к ним и сказать – нельзя? Ведь я ваш сын духовный, почему вы сына не защитите?
   – Во-первых, не могу нарушить тайну исповеди. Во-вторых, в мирские дела церковь принципиально не вмешивается.
   – Да какие же они мирские? О смерти речь идет! Это разве только мирское дело?
   – Ну, не знаю. Можно, конечно, с епархиальным управлением посоветоваться. Митрополит рассмотрит дело, резолюцию соизволит наложить, потом оно пойдет, вероятно, еще выше… Чайку не желаешь, сын мой?
   – Можно.
 
   В доме батюшки попадья подает чай. Малолетний сын Иннокентия сидит за компьютером и играет в какую-то игру.
   – Тешишься, чадо? – спрашивает Иннокентий.
   – Я их всех убил! – кричит чадо.
   Иннокентий садится за стол, закуривает.
   Быстров тоже достает сигареты.
   – Ох, грех, грех! – качает головой батюшка.
   – Сами-то курите.
   – Большая разница, сын мой! Неверующий курит и этим наслаждается, а верующий курит и страдает. Бранит себя, кается. Я просто до слез себя покаянием довожу иногда! – батюшка вытирает слезы, выступившие у него от дыма. – Да и сигареты стали делать – такая мерзость! А стоят все дороже! Вы-то что курите?
   Быстров показывает.
   – Не угостите? А то я все больше дешевенькие…
   – Так что же мне делать, батюшка? – томится Быстров.
   – Молиться, сын мой. Бог всемилостив, в печали утешит, в отчаянии спасет. Только уповай на Него безраздельно.
   Батюшка ввинчивает в пепельницу окурок и отпивает чаю. Говорит попадье:
   – Опять сахар забыла положить, матушка?
 
   Быстров входит в свой кабинет. Оттуда уже выносят мебель.
   – В чем дело? – спрашивает Быстров.
   – Освобождаем.
   И он, тихий и спокойный, вдруг начинает кричать:
   – Поставь на место! И не трогать тут вообще ничего, пока я жив!
   – А мы чего? Нам сказали…
   – Кто сказал? Пока я тут распоряжаюсь, ясно? Вон! Вон отсюда!
 
   Два чиновника, идущие по коридору, слышат этот крик.
   – Надо же, как орет, – говорит один.
   – Когда и орать, если не напоследок. Я бы всем всю правду сказал.
   – Будто никто правды не знает. Особенность момента, брат: все всё знают. Никакого лицемерия, всё открыто. Мне нравится. Я вот, например, знаю, что ты под меня копаешь.
   – Это правда. Подкапываюсь помаленьку.
   Собеседники добродушно посмеиваются.
   Быстров тупо сидит за столом. Несколько раз поднимает руку, чтобы взять трубку телефона, на котором традиционно нет диска. И опускает руку.
   Встает, подходит к окну. Видит, как голуби расхаживают по карнизу. Вот сорвались, полетели.
   Видит, как дальний самолет прочертил небо белой полосой.
   Быстров, что-то решив, направляется в комнату отдыха, где у него туалет, умывальник и т. п. Собирает пасту, щетку, пену для бритья, бритву, прочие принадлежности, берет пару рубашек в упаковке. А из сейфа достает пистолет. Все складывает в портфель.
 
   В машине, то ли от спешки, то ли от волнения, он несколько раз подряд чихает, а потом вытирает платком покрасневший и мокрый нос.
   – Опять насморк разыгрался… Останови у аптеки, – просит он Мишу.
   – Что купить, я схожу? – предлагает Миша.
   – Не надо, я сам.
 
   Быстров покупает лекарство и видит через стеклянную стену, как Миша с кем-то конспиративно разговаривает по телефону.
   Он идет в служебное помещение.
   – Сюда нельзя! – говорит девушка в белом халате.
   – Я знаю.
 
   Быстров выходит с обратной стороны здания. Через подворотню попадает на другую улицу, ловит машину, уезжает.
   Миша вбегает в аптеку, озирается. Чрез служебное помещение, как и Быстров, попадает во двор. Выбегает через подворотню. Крутит головой направо и налево. Быстров исчез.
 
   А тот уже подъезжает к вокзалу.
   Идет к кассам.
   – Один билет на ближайший.
   – Куда?
   – Все равно. Я же говорю: на ближайший!
   Кассирша берет паспорт. Смотрит на паспорт, потом куда-то в сторону. И опять на Быстрова. И опять на паспорт, в сторону, на Быстрова.
   Быстров резким движением вырывает у нее паспорт. Кассирша хватает телефон, звонит кому-то.
 
   События разворачиваются все стремительнее.
   Быстров едет в трамвае. Все люди кажутся ему подозрительными. Один тип особенно – в черных очках.
   Быстров выскакивает из трамвая. Тип в очках тоже. Быстров идет мимо дома, сворачивает. Тип – за ним. Тип сворачивает за угол – на него смотрит ствол.
   – Руки за голову, лицом к стене! – командует Быстров. Держа типа в очках под прицелом, он обыскивает его.
   Достает документы. Скромное пропускное удостоверение.
   – Это что?
   – Там написано.
   – Хочешь сказать, ты преподаватель музыкальной школы?
   – Да.
   – Хорошая крыша! – одобряет Быстров. – А на чем ты играешь с такими плечами?
   – На фортепиано. Честное слово. С детства как-то полюбил…
   Быстров выкидывает удостоверение в мусорный бак. И видит в баке выброшенное тряпье. Хватает что-то вроде рваной простыни, связывает сзади руки подозрительного типа. Толкает его, тот падает на землю. Быстров связывает ему ноги.
   Уходит.
 
   Теперь надо поменять внешность.
   Быстров в парикмахерской.
   – Постричь. Наголо.
   Парикмахер смотрит на него в зеркало.
   Быстров смотрит на парикмахера.
   Вскакивает, стаскивает с себя покрывало, уходит.
   Рука парикмахера тянется к телефону.
 
   Быстров в каком-то дворе, в закутке за мусорными баками. Он сидит на земле, перед ним осколок зеркала. Быстров сдабривает волосы пеной и, морщась, удаляет волосы бритвой-станком. Время от времени поливает голову водой из бутылки.
 
   Преобразившийся Быстров останавливает машину.
   – Командир, надо из Москвы уехать.
   – Это запросто! – спрашивает пожилой, но бесстрашный водитель. – И куда надо?
   – Чем дальше, тем лучше.
   – От денег зависит.
   Быстров показывает деньги:
   – Этого на сколько хватит?
   – Километров на триста.
   – Годится.
   Водитель везет странного пассажира. Деликатно осведомляется:
   – А вы никого не убили?
   – Нет. Это меня собираются убить.
   – Да? Слушайте, где-то я вас видел?
   – Вряд ли.
 
   А большие люди собрались, чтобы обсудить положение.
   – Ну что? Оконфузились? – спрашивает Капотин.
   – Кто же его знал, что он такой фортель выкинет? – оправдывается Пробышев. – Был тихий, послушный человек.
   – Жена, дочь – знают, где он?
   – Вели с ними работу, – отвечает Пробышев. – Не знают.
 
   И вправду – вели работу. Светлана уныло бродит среди разгромленной мебели.
   Настя, вся в крови, пошатываясь, бредет в ванную.
 
   – Кто у него еще есть? – спрашивает Капотин.
   – Брат. С ним тоже поработали.
 
   И опять не соврал генерал. Быстров-младший сидит с книжкой и берет чашку с чаем, чтобы отхлебнуть. Морщится. Открывает рот, в котором нет половины зубов. Вынимает шатающийся зуб.
   – Розыск организовали? – продолжает выспрашивать Капотин.
   – Сразу же. Его уже зафиксировали в нескольких местах, но не успели задержать.
   – Что ж. Нет худа без добра, – неожиданно говорит Капотин. – Раньше его было не за что убивать, только по необходимости. А теперь есть за что. В прессе и на телевидении организуйте ряд материалов о Быстрове как о коррупционере, политическом авантюристе. Можно сказать, что он хотел организовать переворот.
   – Фашистский, – вставляет кто-то.
   – Ладно, пусть фашистский. Ну и еще что-нибудь добавьте. В быту маньяк, хапуга. Детей обижал. И если, товарищ генерал Пробышев, через три дня он не будет найден, а окажется в каком-нибудь Лондоне, убить придется вас.
   – Понимаю, – мокнет лбом Пробышев. – Обещаю – выловим!
 
   А Быстров, заехавший черт знает в какую глушь, сидит в предбаннике со стариком Евгеньевичем, пьет квас, нежится.
   – Эх, Евгеньич, хорошо тут у вас. Тишина, покой… Оторвались мы от народа, от корней.
   – Это точно, – кивает старик, привыкший со всем соглашаться не от покорности, а от лени.
   – Хоть бы кто-нибудь из наших заехал бы сюда, посмотрел, как обычные люди живут. Без интернета, без супермаркетов, на нищенские деньги!
   – Это точно…
   – С другой стороны – а зачем вам это? В интернете порнография, в супермаркетах – модифицированные продукты. А у вас все натуральное.
   – Это точно. Ну, в дом, что ли?
   – Ты иди, а я еще попарюсь. Можно я у тебя поживу пару месяцев? Не даром, естественно?
   – Живи, мне-то что.
 
   Быстров идет в парилку, а Евгеньевич в дом.
   Он включает телевизор, а там как раз репортаж:
   – Сейчас полным ходом идет операция «Перехват». Из наших источников известно, что на этот раз исключены все возможности побега за границу и человек, виновный перед людьми и государством, понесет заслуженное наказание. Комментарий прокурора Рубака.
   Рубак перед камерой:
   – Нами объявлена беспощадная борьба со всеми проявлениями коррупции, взяточничества, злоупотреблений и тому подобное. Никто, кого мы считаем виноватым, не уйдет от возмездия народного суда. Мы призываем к сотрудничеству и открытости. Вот например: если у человека «бентли» за полмиллиона долларов, – он кивает на машину, рядом с которой стоит, – пусть отчитается, откуда у него деньги на такую машину!
   – Это ваша машина, – напоминает ему журналист.
   – Да? Ну и что? Виноват прокурор – судите прокурора! – бьет себя в грудь прокурор, как Чапаев в знаменитом фильме. – Только эта машина не моя, а сына. То есть на мои деньги куплена, но никто не знает. А когда никто не знает, нет вопроса.
   В сенях слышится стук. Евгеньевич выключает телевизор.
   Хозяин и гость сидят распаренные, пьют чай.
   – Построю домик, сад разведу, огород распашу, – мечтает Быстров. – А то и женюсь. Нет, моя Светлана женщина хорошая, но, боюсь, назад пути нет. Точно, женюсь.
   – Дело хорошее, – соглашается Евгеньевич.
   Гость укладывается спать, а Евгеньевич, почесав шею под бородой, достает из шкатулки допотопный мобильный телефон размером с лапоть, подключает его к сети и ждет, когда появится индикатор, указывающий, что можно звонить. Задумчиво смотрит при этом на Быстрова, не испытывая к нему ни вражды, ни ненависти. Ничего, впрочем, не испытывая.
 
   И снится Быстрову предутренний сон: дебелая деревенская красавица идет от речки с ведрами, держа коромысло на крутых плечах. А он лежит на сеновале, смотрит. Красавица ставит ведра, лезет к нему на сеновал. Он притворяется спящим. Следит сквозь ресницы. Красавица умиленно смотрит на него. Протягивает руку, чтобы погладить. Но вместо этого грубо треплет за щеку.
 
   Быстров вскакивает. Перед ним Валера Свистунов с пистолетом, другие люди.
   – Предал, дед? – спрашивает Быстров Евгеньевича.
   Тот пересчитывает в двух ящиках бутылки с водкой (его гонорар) и хладнокровно отвечает:
   – Предают своих, а ты мне чужой.
 
   Доставить человека из края в край страны, когда надо, плевое дело.
   Пробышев где-то в мрачном подземелье говорит заупрямившемуся Быстрову.
   – Ну? Что будем делать? Я бы тебя прямо сейчас задавил, да не велят. Требуют, чтобы все было по плану. Так вот: ты можешь опять сбежать. Но мы твою жену искалечим, дочь изнасилуем, брата изуродуем.
   – Так вы уже. Сам же сказал.
   – А мы по второму разу пройдемся. Тебе приятно будет, если они тебя начнут проклинать?
   – Я хочу подать в суд! – топорщится Быстров.
   – Зачем, дурашка?
   – Чтобы иметь возможность защищаться!
   – Да? Ну не знаю, не знаю…
   Пробышев отходит, звонит кому-то. Возвращается.
   – Ну что ж, подавай. Даже лучше – пусть народ убедится, что все законно, по суду, по справедливости!
 
   Быстров дома. Они сидят с женой, обнявшись, на диване.
   – Не верю я им, – говорит Светлана. – Не надо никакого суда.
   – Надо, Света! Я теперь не хочу быть мишенью! Я докажу свои права! – сверкает глазами Быстров, в котором появилось что-то совсем новое.
   – Ничего ты не докажешь…
   Светлана о чем-то думает, а потом спрашивает:
   – Ты знаешь, кто тебя будет убивать?
   – Да. Валера Свистунов. Он неплохой парень, но – работа такая.
   – А почему бы тебе его не убить? Им ведь неважно кого, лишь бы другие боялись.
   – У него ранг не тот. А мне воспитание не позволяет. Ты представляешь, чтобы я в кого-то выстрелил?
   – Но ведь речь о твоей жизни, Вадик!
   – Он тоже жить хочет. И потом: убью я его, другого назначат.
   – А ты и другого! До тех пор, пока у них охота не пропадет.
   – Никогда у них охота не пропадет!
   – Нельзя же сидеть и ничего не делать!
   – А я и не собираюсь сидеть. Я судиться буду!
   Светлана понимает, что с мужем говорить бесполезно.
   Она решает действовать самостоятельно.
 
   Довольно быстро она находит в газетах соответствующее объявление и вот уже заходит в здание, где на двери вывеска: «Агентство особых услуг».
   У турникета, как водится, охранник.
   – Извините… Агентство заказных убийств здесь? – спрашивает Светлана.
   – Здесь, только мы об этом вслух не говорим. Проходите.
   Светлана попадает в холл, откуда ведут три двери. На одной: «Сектор госзаказов». На другой: «Для организаций и юридических лиц». На третьей: «Индивидуальные заказы».
   Светлана идет в третью дверь.
   Длинный коридор, вдоль стен сидят заказчики. На дверях таблички: «Компромат», «Преследования по службе», «Порча имущества», «Изнасилования» и наконец – «Физическое уничтожение».
   Еще туг двери – «Бухгалтерия», «Касса», «Профком», «Производственно-технический отдел».
   Светлана, остановившись перед дверью с табличкой «Физическое уничтожение», складывает руки на груди и обращается к очереди:
   – Пожалуйста… Мне срочно. Мой муж Быстров, может, слышали?
   – Всем срочно! – отвечает хмурый мужчина.
   – Не пускайте ее! – кричит старуха из конца очереди. – Не советское время, нечего без очереди лезть! Везде блатные, просто ужас!
   Светлана сидит и ждет.
   Идет время.
 
   И вот она в кабинете. И уже объяснила приемщице Лиле, равнодушной и красивой барышне, в чем дело.
   – Понимаете, это очень важно, очень… Ведь это несправедливо, это…
   – Вы прейскурант видели? – спрашивает Лиля.
   – Да, ознакомилась. Я готова.
   – Половина суммы – аванс. Срок исполнения – месяц.
   – Нет! – пугается Светлана. – Невозможно, это долго! Счет на дни идет, понимаете?
   – У всех счет на дни.
   – И что же делать?
   – А вы не знаете? Как везде – взятку дать.
   – Кому?
   – Мне, кому же еще, – пожимает плечами Лиля.
   – Да? Спасибо. Очень обяжете. А сколько?
   – Три тысячи. Евро. Он у вас большой человек все-таки.
   – Хорошо, хорошо.
   Светлана достает деньги, Лиля звонит по телефону.
   – Гена, зайди.
   Входит Гена, молодой человек атлетического сложения. Заигрывает с Лилей.
   – Не по делу сроду не позовешь, – и обнимает ее за талию.
   – Только без рук. У меня с утра два секса было, хватит уже, – капризничает Лиля.
   – Ты забыла, радость моя, что мой дядя тут хозяин? Хочешь, чтобы тебя уволили?
   Лиля начинает раздеваться, кокетливо сетуя:
   – Блин, и зачем я такой красивой родилась?
   – Мне выйти? – спрашивает Светлана.
   – Да нет, мы быстро. Журнальчики посмотрите пока. Светлана берет один из журналов. Название – «Голос киллера». Там фотографии пистолетов, ножей, взрывных устройств. Трупы во всех ракурсах. Статьи: «Качество гарантируем», «Ваши проблемы – наше решение».
   А Лиля и Гена делают свое дело.
   В это время звонит телефон. Лиля берет трубку.
   – Какие претензии? – возмущается она. – О, о, фак ми. Это не вам. Я говорю: какие претензии: вы сами дали информацию – и номер поезда, и вагон, и место… А кто виноват, что ваш муж местами поменялся? Ну и что, что женщина? Наши сотрудники очень дисциплинированные, какое место указали, на таком он и убил. Да жалуйтесь куда хотите!
   Она бросает трубку.
   – Ну, и чего ты хотела? – спрашивает Гена, застегиваясь.
   – Да вот женщина просит – срочный заказ, – отвечает Лиля, одеваясь.
   – Кого? – спрашивает Гена у Светланы.
   – Мужа. То есть не мужа, другие хотят убить мужа, а я хочу, чтобы вы убили тех, кто его хочет убить… – Светлана выговаривает это слово – «убить» – с запинкой, стесняясь. – Быстров, может, слышали?
   – Слышал. Его Валере Свистунову поручили.
   – А ты его знаешь? – удивляется Лиля.
   – Да буквально позавчера на дне рождения у одного банкира были. В виде вип-охраны. А до этого в Чечне пересекались. Значит – его?
   – Да, – отвечает Светлана.
   – Ладно, попробуем. Будет стоить, конечно.
   – Я готова.
   Гена плотоядно осматривает Светлану. Она понимает его взгляд и испуганно говорит:
   – Нет!
   – Нет? – удивляется Гена.
   – Если только без этого никак нельзя.
   – Да ладно, – добродушно говорит Гена. – Это я проверил, на что вы готовы. А когда?
   – Я узнаю. Пока известно только, что во вторник.
 
   Добился-таки Быстров суда.
   Ну, сейчас посмотрим, что из этого выйдет.
   Судья, холеный мужчина с кинематографической внешностью (если не учитывать, что в нынешнем кино слишком много уродышей), тихо и мирно сидит за столом с множеством ящичков-ячеек (такие бывают в почтовых вагонах, где сортируются письма). Он считает деньги в толстой пачке и раскладывает по ячейкам с надписями: «Прокурор», «Адвокат», «Следователь», «Присяжные», «Свидетели» и т. п.
   Выступает представитель защиты, мужчина осанистый, агрессивный, самоуверенный, пылающий справедливым гневом.
   – Уважаемый суд, уважаемые господа присяжные. Как видите, на месте обвиняемого никого нет, – он указывает на пустующую скамью подсудимых, – поскольку господин Быстров выдвинул иск против государства, а оно, как сами понимаете, неизвестно кто и неизвестно что в личностном смысле, то есть – пустое место. Я могу сказать одно: все обвинения господина Быстрова есть ложь уже потому, что это и так каждому понятно. Человек, не понимающий, что государство желает только блага своим гражданам и вправе убрать с дороги каждого, кто мешает этому благу, не заслуживает доверия. Поэтому я прошу господ присяжных рассмотреть этот вопрос объективно и признать, что обвинения господина Быстрова беспочвенны, абсурдны и граждански аморальны. Я закончил, ваша честь.
   – Спасибо, – благодарит судья. – Слово представляется представителю обвинения.
   Обвинитель, бойкий седовласый человек с иронической усмешкой и с интонацией человека, который прав, когда все остальные не правы, говорит:
   – Прошу вызвать свидетеля обвинения Быстрова Владимира Михайловича.
 
   На трибуне – Быстров-младший.
   – Я хочу сказать, – говорит он, – что русская интеллигенция всегда выбирала путь сопротивления любой власти, не допуская и мысли, что она, то есть власть, может быть иногда права в своих действиях. Но с такой же вероятностью мы можем допустить также и мысль, что власть может быть не права.
   – Извините – прерывает обвинитель. – Ответьте на конкретный вопрос: вам известно, что вашего брата хотят убить?
   – В какой-то мере. Я слышал об этом по телевизору. Правда я, как истинный русский интеллигент, не верю телевизору. И газетам.
   – Так вам известно или нет? – настаивает обвинитель.
   – Ваша честь, я протестую! – вскакивает защитник. – Это давление на свидетеля!
   – Протест принимается, – кивает судья. – Прошу задать вопрос в более корректной форме.
   – Вам известно… – заново начинает обвинитель.
   – Протестую, ваша честь, это подсказка! – кричит обвинитель. – Представитель обвинения подсказывает, что свидетелю что-то известно, хотя свидетель только что сказал, что ему ничего толком не известно.
   – Я только… – вмешивается Быстров-младший.
   – Не перебивайте! – рявкает судья. – Иначе я вынужден буду удалить вас из зала. Отвечайте на поставленные вопросы. Обвинитель, вы когда-нибудь сформулируете нормально вопрос?
   Обвинитель слегка растерян, но бодрится.
   – Скажите, свидетель…
   – Протестую, ваша честь! – вскакивает обвинитель. – Это опять подсказка! Он говорит ему «скажите», хотя только что мы убедились, что свидетелю нечего сказать!
   – Протест принимается, – говорит судья. – Свидетель, вы можете остаться в зале или подождать в коридоре. У обвинения есть еще свидетели?
   – Да, ваша честь. Я прошу вызвать жену моего клиента Светлану Петровну Быстрову.
 
   Светлана на трибуне.
   – Ваша честь, я подтверждаю, что моего мужа собираются убить.
   – Протестую, ваша честь! – кричит защитник. – Показания не по существу дела!
   – Протест принимается, – кивает судья и разъясняет Светлане. – Иск вашего мужа сформулирован следующим образом: такие-то и такие-то представители государства хотят его убить. Хотят, а не собираются. Собираются или нет – другой вопрос. В заявлении указано – хотят. Улавливаете разницу? И наша задача выяснить, хотят или не хотят. А собираются или нет, это предметом сегодняшнего разбирательства не является.
   – Они хотят! А этого делать нельзя! Потому что он хороший, добрый, умный человек!
   – Свидетельница! – прерывает судья. – Я вынужден вас удалить за оскорбление суда и явную дачу ложных показаний!
   – Но чем… Как? – растеряна Светлана.
   – Сказав, что ваш муж хороший, добрый человек, вы намекнули, что присутствующие, и в том числе я, нехорошие и недобрые люди. Это оскорбление. При этом ваш муж не может быть умным, потому что умный человек никогда не подаст в суд на государственные органы. То есть это явная ложь с вашей стороны. Прошу вас покинуть зал заседаний!
   Светлана, плача, идет к двери. Судья смотрит на ее фи-гуру.
   – Секундочку!
   Она останавливается с надеждой.
   – А вы что вечером делаете?
   – Я?.. Не знаю… Я…
   – Телефончик в приемной оставьте, я позвоню.
   Светлана, вконец растерявшаяся, выходит.
   – Ну что ж… – говорит судья.
   И тут звонит телефон, он берет трубку. Слушает. В зале переговариваются.
   – Тихо! – кричит судья. И в трубку: – Да. Конечно. Конечно. Без вопросов. Спасибо.
   Кладет трубку.
   И:
   – Мое решение таково: обвиняемый, несомненно, виновен. Я вас имею в виду, – указывает он на Быстрова.
   – Я истец!
   – Мне лучше знать, кто вы. Вы обвиняетесь в клевете, подрыве государственного строя и организации заговора.
   – Какая же клевета? Меня убить хотят!
   – Никто вас убить не хочет – и мы этот вопрос уже прояснили! Собираются – да. В силу необходимости. Но это не значит, что хотят! Они не хотят, они вынуждены. А вы обвиняете, что хотят! Это клевета. И я вынужден вынести приговор…
   Судья мешкает, звонит по телефону:
   – Извините, а сколько дать?
   Слушает.
   – Понял.
   Кладет трубку. Объявляет:
   – Пять лет в колонии общего режима с отбытием наказания в условной форме! Освободить из-под стражи в зале суда. Что, нет стражи? Ну, пусть так идет.
 
   Братья Быстровы выпивают в дома Владимира. Надежда выходит с тарелкой, со стуком ставит ее на стол.
   – Ты чего это? – спрашивает Владимир.
   – Того! Лишь бы повод – выпить! – уходя, ворчит жена.
   – Я не с кем-нибудь, а с братом! – кричит ей вслед Владимир. И поднимает стопку: – Твое здоровье.