Страница:
– Чего заперлась? – хмуро спросил Петр.
– Да я так. Машинально… Что-то рано ты…
– Зарплату выдали.
Петр пошел на кухню, поставил водку в холодильник, а из кармана горделивым жестом добытчика достал деньги.
– Вот!
И щедро бросил на стол (зная, что жена все равно до рубля отберет).
Лидия оглянулась:
– Я не поняла – ну, выдали зарплату, ну и что?
Петр усмехнулся:
– Кто ж после этого работать будет?
А Гоша, оставленный в спальне, заскучал. Вышел. Направился в кухню. Лидия сделала ему рукой знак, показывающий иное направление – к выходу, но Гоша не понял.
– Здравствуйте, – сказал он присутствующим.
Петр достал из холодильника водку, не в силах ждать ее полного охлаждения, и, задумчиво щупая бутылку, спросил жену:
– Это кто?
– Это? А это по газу! – нашлась Лидия. – Специалист по газу, газовщик. Я тебе сколько говорю, что у нас газ утекает, горелку все время зажженную держу. Вот он и смотрит, в чем дело. Вы смотрите, смотрите! – показывала Лидия на плиту, где слабым огоньком теплилась одна горелка.
– Что смотреть? – не сообразил Гоша.
– Плиту, чего же еще! Газовщик вы или нет? – с нажимом спросила Лидия, но Гоша не сумел угадать смысл этого нажима и сказал:
– Я не газовщик.
– Не понял. А кто? – спросил Петр, наливая себе водки.
Лидия, не надеясь на Гошу, объяснила сама:
– Он хочет сказать, что он не газовщик, это к Татьяне родственник приехал. Сказал, что разбирается, я и позвала. Что же вы сказали, что разбираетесь? – напустилась она вдруг на Гошу. – Или вы что другое имели в виду? Конечно! Знаем ваши приемы! Мужчины какие пошли, чего только не придумают, чтобы к женщине попасть! Иди отсюда, бабник! Тут тебе ничего не будет, тут замужняя женщина! Петя, ты только не волнуйся!
– А я и не волнуюсь, – сказал Петр.
И это была чистая правда.
27
28
29
30
31
32
33
– Да я так. Машинально… Что-то рано ты…
– Зарплату выдали.
Петр пошел на кухню, поставил водку в холодильник, а из кармана горделивым жестом добытчика достал деньги.
– Вот!
И щедро бросил на стол (зная, что жена все равно до рубля отберет).
Лидия оглянулась:
– Я не поняла – ну, выдали зарплату, ну и что?
Петр усмехнулся:
– Кто ж после этого работать будет?
А Гоша, оставленный в спальне, заскучал. Вышел. Направился в кухню. Лидия сделала ему рукой знак, показывающий иное направление – к выходу, но Гоша не понял.
– Здравствуйте, – сказал он присутствующим.
Петр достал из холодильника водку, не в силах ждать ее полного охлаждения, и, задумчиво щупая бутылку, спросил жену:
– Это кто?
– Это? А это по газу! – нашлась Лидия. – Специалист по газу, газовщик. Я тебе сколько говорю, что у нас газ утекает, горелку все время зажженную держу. Вот он и смотрит, в чем дело. Вы смотрите, смотрите! – показывала Лидия на плиту, где слабым огоньком теплилась одна горелка.
– Что смотреть? – не сообразил Гоша.
– Плиту, чего же еще! Газовщик вы или нет? – с нажимом спросила Лидия, но Гоша не сумел угадать смысл этого нажима и сказал:
– Я не газовщик.
– Не понял. А кто? – спросил Петр, наливая себе водки.
Лидия, не надеясь на Гошу, объяснила сама:
– Он хочет сказать, что он не газовщик, это к Татьяне родственник приехал. Сказал, что разбирается, я и позвала. Что же вы сказали, что разбираетесь? – напустилась она вдруг на Гошу. – Или вы что другое имели в виду? Конечно! Знаем ваши приемы! Мужчины какие пошли, чего только не придумают, чтобы к женщине попасть! Иди отсюда, бабник! Тут тебе ничего не будет, тут замужняя женщина! Петя, ты только не волнуйся!
– А я и не волнуюсь, – сказал Петр.
И это была чистая правда.
27
Татьяна встретила Гошу уже на пути к Садовой улице.
– Ты где это был? – спросила она по извечной женской привычке – знать ответ, но все же спрашивать. Знать-то она знает, но надо и мужчину послушать. Вдруг проврется. Тогда… А что тогда? Был бы этот Гоша ей в каком-то смысле нужен! А он ей не нужен ни в каких смыслах! Но – инстинкт сработал.
– У твоей подруги был, – честно ответил Гоша.
– Зачем?
Гоша подумал, как лучше сказать. И выразился следующим образом:
– Она хотела со мной близко общаться. Совсем близко.
– Да? Ха, надо же! Интересно, а ты хотел с ней общаться? Совсем близко?
Гоша опять подумал. Вспоминал, наверно, свои ощущения. И сказал:
– Нет.
– Это почему? Она симпатичная.
– Ты лучше. И я этого не умею.
– Первый раз вижу мужчину, чтобы в этом признался!
– Я не мужчина, – сказал Гоша без сожаления или раскаяния, но и без гордости. Просто сказал.
– А кто же ты?
– Человек.
– Так не бывает! Хотя… Похоже, ты не только все забыл, ты куда-то в детство провалился, Гоша. Даже завидно.
– Детство – хорошо?
– Конечно. Ничего тебе не надо, ничего тебя не тревожит.
– А тебя что-то тревожит?
– Вот пристал! – отмахнулась Татьяна. – Не тревожит, успокойся.
– Я не пристал, – сказал Гоша. – И я спокойный.
– То-то и оно, – вздохнула Татьяна с непонятной печалью.
А мимо проезжал лейтенант Харченко.
Увидев Татьяну, идущую парой с Гошей, он удивился, развернул машину, притормозил, выпрыгнул.
– Привет. Что-то не звонишь, Таня? Все в порядке?
– Более или менее.
– Не сдала его, я смотрю?
– Не взяли.
– Тогда вот что. В виде исключения могу его оформить. Хочешь? Как бомжа и бродягу.
– Он не бомж, как я поняла. Он просто память потерял. Это бывает. У него даже билет есть, вот! – Татьяна вытащила из кармана своих джинсов (по стройности фигуры любила этот вид одежды) посадочный талон авиабилета и показала Харченко.
То, что ей казалось доказательством невиновности (бомжи на самолетах не летают), Харченко тут же воспринял как доказательство вины, правда, еще непонятно какой. Он, считающий себя талантливым, но не реализовавшимся сыщиком, достал из машины сумку вроде полевой командирской, а оттуда лупу. Рассмотрел талон.
– Москва – Нью-Йорк… My… Тут непонятно, английские буквы тоже… Муж-ков. Или Мушков. Нет, Мушков все-таки. Мушков, да? – спросил Харченко у Гоши.
Тот улыбнулся.
– Да не помнит он, – сказала Татьяна, протягивая руку, чтобы забрать талон.
– Я выясню, – заверил Харченко, пряча бумажку в сумку. – А то держишь у себя дома неизвестно кого.
– Я не держу.
– А что же? – поинтересовался Харченко, чувствуя за собой право первенства: он наметил объект, он строил планы – и вдруг непредвиденный конкурент. Это неправильно: или не лезь, или стань в очередь. А то, что ты не знал о моих планах, не оправдывает: незнание не освобождает от ответственности, это даже в Уголовном кодексе записано.
Харченко уехал, а Татьяна и Гоша пошли к дому.
Там их дожидались Одутловатов-дядя и Кумилкин-племянник.
– Дело есть, Татьян! – без предисловий сказал Кумилкин. – Мы тут с дядей задумали дом снести и новый построить. Типа семейной гостиницы. Я что предлагаю. Дядя вот будет по общему хозяйству. Я по питанию. Он – по ремонтной и строительной части, – указал Кумилкин на Гошу. – А ты, если хочешь, будешь вроде администратора. Выгодное дело. Я бизнес-план уже составил. – Кумилкин достал замусоленную ученическую тетрадку.
– Что мне, своих дел мало? Не хочу, – отказалась Татьяна.
– Какие твои дела? Зелень-петрушка! А тут большие деньги в перспективе! Причем учти, мы предоставляем территорию, собственный дом готовы сломать, а от вас вообще ничего, кроме небольших вложений. Первоначальный капитал, сама понимаешь!
– Чего? – протянула Татьяна. – Капитал? Ты откуда слово такое нашел? Капитал! Вон весь мой капитал! – указала она на Толика и Костю, которые как раз в это время подкатывали на велосипедах. И, не считая нужным дальше вести глупый разговор, пошла в дом.
Пошел за нею и Гоша.
Пробежали Толик с Костей, бросив у забора велосипеды.
Кумилкин, сунув тетрадь в карман, сердито спросил дядю:
– А ты чего молчал?
– Ты сам сказал: молчи!
– Я сказал! Я имел в виду – чтоб ты дела не испортил. Ты не видел, что помочь надо?
– Так в другой раз и говори!
– А сам не можешь понять? Приблудился ко мне – никакого толка!
– Это ты приблудился!
И так, ссорясь, они потащились к своей хибаре.
– Ты где это был? – спросила она по извечной женской привычке – знать ответ, но все же спрашивать. Знать-то она знает, но надо и мужчину послушать. Вдруг проврется. Тогда… А что тогда? Был бы этот Гоша ей в каком-то смысле нужен! А он ей не нужен ни в каких смыслах! Но – инстинкт сработал.
– У твоей подруги был, – честно ответил Гоша.
– Зачем?
Гоша подумал, как лучше сказать. И выразился следующим образом:
– Она хотела со мной близко общаться. Совсем близко.
– Да? Ха, надо же! Интересно, а ты хотел с ней общаться? Совсем близко?
Гоша опять подумал. Вспоминал, наверно, свои ощущения. И сказал:
– Нет.
– Это почему? Она симпатичная.
– Ты лучше. И я этого не умею.
– Первый раз вижу мужчину, чтобы в этом признался!
– Я не мужчина, – сказал Гоша без сожаления или раскаяния, но и без гордости. Просто сказал.
– А кто же ты?
– Человек.
– Так не бывает! Хотя… Похоже, ты не только все забыл, ты куда-то в детство провалился, Гоша. Даже завидно.
– Детство – хорошо?
– Конечно. Ничего тебе не надо, ничего тебя не тревожит.
– А тебя что-то тревожит?
– Вот пристал! – отмахнулась Татьяна. – Не тревожит, успокойся.
– Я не пристал, – сказал Гоша. – И я спокойный.
– То-то и оно, – вздохнула Татьяна с непонятной печалью.
А мимо проезжал лейтенант Харченко.
Увидев Татьяну, идущую парой с Гошей, он удивился, развернул машину, притормозил, выпрыгнул.
– Привет. Что-то не звонишь, Таня? Все в порядке?
– Более или менее.
– Не сдала его, я смотрю?
– Не взяли.
– Тогда вот что. В виде исключения могу его оформить. Хочешь? Как бомжа и бродягу.
– Он не бомж, как я поняла. Он просто память потерял. Это бывает. У него даже билет есть, вот! – Татьяна вытащила из кармана своих джинсов (по стройности фигуры любила этот вид одежды) посадочный талон авиабилета и показала Харченко.
То, что ей казалось доказательством невиновности (бомжи на самолетах не летают), Харченко тут же воспринял как доказательство вины, правда, еще непонятно какой. Он, считающий себя талантливым, но не реализовавшимся сыщиком, достал из машины сумку вроде полевой командирской, а оттуда лупу. Рассмотрел талон.
– Москва – Нью-Йорк… My… Тут непонятно, английские буквы тоже… Муж-ков. Или Мушков. Нет, Мушков все-таки. Мушков, да? – спросил Харченко у Гоши.
Тот улыбнулся.
– Да не помнит он, – сказала Татьяна, протягивая руку, чтобы забрать талон.
– Я выясню, – заверил Харченко, пряча бумажку в сумку. – А то держишь у себя дома неизвестно кого.
– Я не держу.
– А что же? – поинтересовался Харченко, чувствуя за собой право первенства: он наметил объект, он строил планы – и вдруг непредвиденный конкурент. Это неправильно: или не лезь, или стань в очередь. А то, что ты не знал о моих планах, не оправдывает: незнание не освобождает от ответственности, это даже в Уголовном кодексе записано.
Харченко уехал, а Татьяна и Гоша пошли к дому.
Там их дожидались Одутловатов-дядя и Кумилкин-племянник.
– Дело есть, Татьян! – без предисловий сказал Кумилкин. – Мы тут с дядей задумали дом снести и новый построить. Типа семейной гостиницы. Я что предлагаю. Дядя вот будет по общему хозяйству. Я по питанию. Он – по ремонтной и строительной части, – указал Кумилкин на Гошу. – А ты, если хочешь, будешь вроде администратора. Выгодное дело. Я бизнес-план уже составил. – Кумилкин достал замусоленную ученическую тетрадку.
– Что мне, своих дел мало? Не хочу, – отказалась Татьяна.
– Какие твои дела? Зелень-петрушка! А тут большие деньги в перспективе! Причем учти, мы предоставляем территорию, собственный дом готовы сломать, а от вас вообще ничего, кроме небольших вложений. Первоначальный капитал, сама понимаешь!
– Чего? – протянула Татьяна. – Капитал? Ты откуда слово такое нашел? Капитал! Вон весь мой капитал! – указала она на Толика и Костю, которые как раз в это время подкатывали на велосипедах. И, не считая нужным дальше вести глупый разговор, пошла в дом.
Пошел за нею и Гоша.
Пробежали Толик с Костей, бросив у забора велосипеды.
Кумилкин, сунув тетрадь в карман, сердито спросил дядю:
– А ты чего молчал?
– Ты сам сказал: молчи!
– Я сказал! Я имел в виду – чтоб ты дела не испортил. Ты не видел, что помочь надо?
– Так в другой раз и говори!
– А сам не можешь понять? Приблудился ко мне – никакого толка!
– Это ты приблудился!
И так, ссорясь, они потащились к своей хибаре.
28
Гоша понемногу вживался.
Начал соображать, как работать в теплице, и даже увлекся; среди книг Татьяны нашлось толстое пособие по домашнему и тепличному цветоводству с картинками, Гоша с любопытством читал его и рассматривал, Татьяна, видя этот интерес, достала из кухонного шкафа несколько пакетиков с семенами цветов, которые купила по случаю, но все недосуг было заняться. Она выделила Гоше несколько ящиков с землей, тот посадил семена, руководствуясь книгой, и кропотливо начал ухаживать за ростками, которые появились очень скоро.
Вечерами же читал другие книги, не про цветы, а про людей. Предпочитал классику. Детективы и книжки про любовь с красавцами и красавицами на обложках дочитывал до третьей страницы и с недоумением откладывал.
Над классикой же подолгу задумывался, поднимая голову и рассеянно шаря глазами по окружающему, как бы желая найти то, что было в книге. Не находил, опять углублялся.
Пролистывал он и газеты, которые Татьяна брала у подруги Тони на почте. Смотрел телевизор. И все больше начинал понимать человеческую взрослую жизнь.
Но с детьми ему было интересней.
Ходил с ними купаться на пруд, где кувыркался с крутого берега лучше всех к восторгу и зависти пацанов и к гордости Толика с Костей.
Умело залезал на деревья за птичьими яйцами, но яиц не брал, только посмотрит, удивляясь, какие они крапчатые или пятнистые, в отличие от куриных, и слезет обратно.
Ловко карабкался по крутым склонам карьера, где мальчишки придумали себе игру в альпинистов: цепляли веревки к деревьям наверху и спускались или поднимались.
Умело играл в войну деревянными ружьями и автоматами, которые научился превосходно выстругивать, и пацаны уже образовали живую очередь: кому следующему дядя Гоша смастерит оружие по заказу и часто по собственноручному заказчика эскизу, намаляканному ручкой на листке бумаги. Заказчик вручал и смотрел, не находя места от нетерпения, с изумлением наблюдая, как на глазах рождается настоящее, хоть и деревянное, оружие.
Начал соображать, как работать в теплице, и даже увлекся; среди книг Татьяны нашлось толстое пособие по домашнему и тепличному цветоводству с картинками, Гоша с любопытством читал его и рассматривал, Татьяна, видя этот интерес, достала из кухонного шкафа несколько пакетиков с семенами цветов, которые купила по случаю, но все недосуг было заняться. Она выделила Гоше несколько ящиков с землей, тот посадил семена, руководствуясь книгой, и кропотливо начал ухаживать за ростками, которые появились очень скоро.
Вечерами же читал другие книги, не про цветы, а про людей. Предпочитал классику. Детективы и книжки про любовь с красавцами и красавицами на обложках дочитывал до третьей страницы и с недоумением откладывал.
Над классикой же подолгу задумывался, поднимая голову и рассеянно шаря глазами по окружающему, как бы желая найти то, что было в книге. Не находил, опять углублялся.
Пролистывал он и газеты, которые Татьяна брала у подруги Тони на почте. Смотрел телевизор. И все больше начинал понимать человеческую взрослую жизнь.
Но с детьми ему было интересней.
Ходил с ними купаться на пруд, где кувыркался с крутого берега лучше всех к восторгу и зависти пацанов и к гордости Толика с Костей.
Умело залезал на деревья за птичьими яйцами, но яиц не брал, только посмотрит, удивляясь, какие они крапчатые или пятнистые, в отличие от куриных, и слезет обратно.
Ловко карабкался по крутым склонам карьера, где мальчишки придумали себе игру в альпинистов: цепляли веревки к деревьям наверху и спускались или поднимались.
Умело играл в войну деревянными ружьями и автоматами, которые научился превосходно выстругивать, и пацаны уже образовали живую очередь: кому следующему дядя Гоша смастерит оружие по заказу и часто по собственноручному заказчика эскизу, намаляканному ручкой на листке бумаги. Заказчик вручал и смотрел, не находя места от нетерпения, с изумлением наблюдая, как на глазах рождается настоящее, хоть и деревянное, оружие.
29
Войны у детей бывают не только игрушечные, а и настоящие.
Однажды Гоша, работая в теплице, увидел издали, как братья Толик и Костя вдруг начали кидаться камнями в своих приятелей, а потом сели на велосипеды и бросились улепетывать. За ними погнались. У теплицы Костя соскочил, схватил вилы, закричал:
– Убью!
Преследователи остановились.
– Завели себя придурка вместо отца! – закричали они.
– Сами придурки! – ответил Толик, замахиваясь лопатой.
Гоша вышел.
– Придурок, придурок! – закричал, обрадовавшись, Диман, большой уже мальчик, лет четырнадцати.
Гоша, улыбаясь, направился к нему.
– Только подойди! – предупредил Диман, соскакивая с велосипеда и хватая камень.
– Да не бойся, – сказал Гоша.
– А кто боится?
– Я просто хочу спросить: что такое придурок?
Вопрос был для Димана неожиданным. Мальчик из его команды по кличке Пося (от фамилии Поськин), желая подольститься к старшему, подсказал:
– Придурок – это который дурак!
– Тогда это не я, – сказал ему Гоша. – Дурак – кто глупый и ничего не понимает А я не глупый. И понимаю.
– Ага, понимаешь! Умные мужики с детьми не играют и в теплице не ковыряются! – рассудил Диман.
– А что же они делают?
– Они… – Диман опять запнулся, а Пося опять помог:
– Они на работу ходят и деньги получают! На больших машинах ездиют! Водку пьют и курят! И с женщинами это самое! Понял?
– И поэтому умные?
– Да! – подтвердил Диман, хотя и не вполне уверенно.
– Не знал, – сказал Гоша так, словно извинялся за незнание. – А ваши отцы, наверно, все умные? – спросил он без подвоха, с подлинным интересом.
Тут не только Диман, но и все прочие, включая всезнающего Посю, пришли в замешательство. Во-первых, отцов не было в наличии у каждого второго. А те отцы, что имелись, не вполне соответствовали параметрам, довольно точно, надо признать, обрисованным Посей. Далеко не все ходили на работу и получали деньги. Очень немногие ездили на больших машинах. Зато уж водку пили и курили – большинство. Один пункт оставался и вовсе сомнительным – насчет с женщинами это самое. Теоретически пацаны понимали, что имеется в виду, но толком, как и с кем это происходит у отцов, они не знали, да и не задумывались (или стеснялись задумываться).
Так что – путаница какая-то.
Выручил опять же Пося, крикнул:
– А тебя не касается!
– Вот именно. А вам мы еще бошки поотрываем! – пригрозил Диман братьям.
И команда уехала.
Гоша взял у Толика и Кости лопату и вилы.
– Этим не надо, – сказал он. – Опасно.
– А как? Голыми руками? – спросил Костя.
– Конечно.
– Ага! А если на тебя с палкой? – усомнился Толик.
– Попробуй, – Гоша дал Толику палку.
Толик махнул, но не подходя.
– Ты по мне. Не стесняйся.
– Сам просил! – предупредил Толик. Размахнулся, ударил. То есть хотел ударить, но Гоша перехватил палку и тут же сломал ее – даже не об колено, а в воздухе. Переломил, как тростинку.
Костя наскочил на него сбоку – и тут же оказался лежащим на траве, куда его мягко опустил Гоша.
– Здорово, – признал Костя. – Откуда приемы знаешь?
– Откуда-то знаю.
Вечером Таня увидела, войдя во двор, ужасную картину: сыновья дрались, ударяясь друг о друга, падая, катаясь по земле.
– Вы что? – бросилась она к ним, растаскивая. – Очумели?
– Да мы тренируемся! Нам Гоша приемы показал!
Татьяна посмотрела на Гошу, сидевшего на крыльце. Тот кивнул.
– Зачем? – спросила она.
– Это не вредно.
– Ага, не вредно. Последнюю одежду истреплют.
– Древние греки боролись голыми. Я по телевизору видел.
– Еще голышом они будут бегать! Не дикие, слава богу…
Однажды Гоша, работая в теплице, увидел издали, как братья Толик и Костя вдруг начали кидаться камнями в своих приятелей, а потом сели на велосипеды и бросились улепетывать. За ними погнались. У теплицы Костя соскочил, схватил вилы, закричал:
– Убью!
Преследователи остановились.
– Завели себя придурка вместо отца! – закричали они.
– Сами придурки! – ответил Толик, замахиваясь лопатой.
Гоша вышел.
– Придурок, придурок! – закричал, обрадовавшись, Диман, большой уже мальчик, лет четырнадцати.
Гоша, улыбаясь, направился к нему.
– Только подойди! – предупредил Диман, соскакивая с велосипеда и хватая камень.
– Да не бойся, – сказал Гоша.
– А кто боится?
– Я просто хочу спросить: что такое придурок?
Вопрос был для Димана неожиданным. Мальчик из его команды по кличке Пося (от фамилии Поськин), желая подольститься к старшему, подсказал:
– Придурок – это который дурак!
– Тогда это не я, – сказал ему Гоша. – Дурак – кто глупый и ничего не понимает А я не глупый. И понимаю.
– Ага, понимаешь! Умные мужики с детьми не играют и в теплице не ковыряются! – рассудил Диман.
– А что же они делают?
– Они… – Диман опять запнулся, а Пося опять помог:
– Они на работу ходят и деньги получают! На больших машинах ездиют! Водку пьют и курят! И с женщинами это самое! Понял?
– И поэтому умные?
– Да! – подтвердил Диман, хотя и не вполне уверенно.
– Не знал, – сказал Гоша так, словно извинялся за незнание. – А ваши отцы, наверно, все умные? – спросил он без подвоха, с подлинным интересом.
Тут не только Диман, но и все прочие, включая всезнающего Посю, пришли в замешательство. Во-первых, отцов не было в наличии у каждого второго. А те отцы, что имелись, не вполне соответствовали параметрам, довольно точно, надо признать, обрисованным Посей. Далеко не все ходили на работу и получали деньги. Очень немногие ездили на больших машинах. Зато уж водку пили и курили – большинство. Один пункт оставался и вовсе сомнительным – насчет с женщинами это самое. Теоретически пацаны понимали, что имеется в виду, но толком, как и с кем это происходит у отцов, они не знали, да и не задумывались (или стеснялись задумываться).
Так что – путаница какая-то.
Выручил опять же Пося, крикнул:
– А тебя не касается!
– Вот именно. А вам мы еще бошки поотрываем! – пригрозил Диман братьям.
И команда уехала.
Гоша взял у Толика и Кости лопату и вилы.
– Этим не надо, – сказал он. – Опасно.
– А как? Голыми руками? – спросил Костя.
– Конечно.
– Ага! А если на тебя с палкой? – усомнился Толик.
– Попробуй, – Гоша дал Толику палку.
Толик махнул, но не подходя.
– Ты по мне. Не стесняйся.
– Сам просил! – предупредил Толик. Размахнулся, ударил. То есть хотел ударить, но Гоша перехватил палку и тут же сломал ее – даже не об колено, а в воздухе. Переломил, как тростинку.
Костя наскочил на него сбоку – и тут же оказался лежащим на траве, куда его мягко опустил Гоша.
– Здорово, – признал Костя. – Откуда приемы знаешь?
– Откуда-то знаю.
Вечером Таня увидела, войдя во двор, ужасную картину: сыновья дрались, ударяясь друг о друга, падая, катаясь по земле.
– Вы что? – бросилась она к ним, растаскивая. – Очумели?
– Да мы тренируемся! Нам Гоша приемы показал!
Татьяна посмотрела на Гошу, сидевшего на крыльце. Тот кивнул.
– Зачем? – спросила она.
– Это не вредно.
– Ага, не вредно. Последнюю одежду истреплют.
– Древние греки боролись голыми. Я по телевизору видел.
– Еще голышом они будут бегать! Не дикие, слава богу…
30
А Муслим каждый день сбавлял цену.
– Ты что-то уж совсем грабишь, – обиженно сказала Татьяна в очередной раз, рассматривая деньги, полученные за зелень, овощи и цветы. – В Москве, я видела, в три раза дороже.
– Сезон. Конъюнктура. Спрос, – ласково объяснял Муслим. – Езжай в Москву, если хочешь.
– На палочке верхом? В маршрутке все кишки вытрясет, на электричке давка с утра, а днем смысла нет. И на себе тащить – ты соображай тоже!
– Тогда что я могу поделать? – развел руками Муслим.
И Татьяна решила рискнуть.
Она достала из тайника доллары, взяла одну бумажку и сказала Гоше:
– В долг у тебя беру. Не против?
– У меня?
– Да. Твои деньги, не вспомнил?
– Нет.
– Все равно. Сто долларов беру, ясно? В тетрадь запишу, не думай!
И Татьяна сделала запись в хозяйственной тетради; такого-то числа, дескать, взяла у Гоши сто долларов. И заставила его расписаться. Гоша долго вертел ручку, не понимая. Потом вывел какую-то закорючку и рассмеялся.
Татьяна понесла купюру в обменный пункт у вокзала.
Там она подала в окошко сотенную, сказав:
– Мне вот тут заплатили проезжающие, посмотрите, она нормальная?
– За проверку сто рублей, – сказала девушка в окошке.
– Ничего себе! Да вы не думайте, я у вас и поменяю, если не фальшивка!
– Все равно сто рублей.
– А если бы просто меняла?
– Тогда по курсу.
– Ну, ладно, меняю.
Тем не менее девушка, конечно же, проверила купюру, ничего за это не взяв, поскольку это перестало быть отдельной оговоренной операцией (о, тонкости финансовой жизни!), и отсчитала Татьяне нормальные российские деньги.
Татьяну аж в пот бросило.
Деньги ей требовались для ремонта машины: давно ей говорили, что пора менять карбюратор. А заодно «поршня проверить, руля подвертеть, ходовую простукать».
Карбюратор она купила, а установить его и заодно «поршня проверить, руля подвертеть и ходовую простукать» пригласила Кумилкина, который всем хвастал, что в своей разнообразной жизни был начальником авторемонтников при гараже мэрии города Нарьян-Мара.
Кумилкин пришел, покопался, разобрал, развинтил, что мог, в обеденный перерыв потребовал аванс, купил бутылку водки, выпил и начал все собирать обратно. В результате машина, и без того еле живая, околела совсем – ничего не включалось, не заводилось, не искрило. Мертвая груда железа. Татьяна стала ругаться, а Кумилкин оправдывался, говоря, что хуже этого драного «москвича» он в жизни машины не видал. Потратил только зря драгоценное рабочее время, отнял его от составления бизнес-плана! И ушел, плюясь с досадой.
Татьяна чуть не заплакала. Сгоряча сама полезла с отверткой, содрала кожу на пальце, приложилась губами к ранке, бросила отвертку и отправилась в дом со словами:
– Да гори ты синим огнем!
Гоша же, научившись по книге обращаться с цветами, решил, что и тут поможет книга. Тем более что она у Татьяны была: альбом «“Москвич-412”. Пособие по уходу и ремонту». С очень подробными картинками и схемами. Два дня Гоша ходил вокруг машины и залезал то под капот, то под кузов, сверяясь с книгой, а на третий начал ковыряться. Толик и Костя помогали: то отвертку подадут, то плоскогубцы, то ключ двенадцать-на-четырнадцать либо шестнадцать-на-восемнадцать.
И доковырялись они до того, что к концу недели Татьяну ждал сюрприз: к ее магазину подкатил «москвич», оттуда вышел Гоша и выскочили братья, крича и вызывая мать полюбоваться.
Татьяна вышла. Ахала.
– Как же это вы? Надо же… Гоша, а как ты доехал? У тебя же прав нет! И разве ты умеешь вообще?
– Запросто! – похвастался Толик, будто сам был за рулем. – Сто по прямой выжимает – легко!
– Ты осторожней! – испугалась Татьяна. – И вообще, назад я сама поеду!
Они ехали домой, Татьяна всему поражалась.
– И передача нормально работает, а то скрежетало все… И клапана не стучат… Золотые руки у тебя, Гоша!
Гоша усмехнулся, посмотрев на свои довольно грязные руки.
Братья тоже посмотрели на свои чумазые руки – с гордостью. Толику показалось, что его левая рука слишком чиста, и он размазал по ней пятно черного отработанного машинного масла.
– Ты, может, автомеханик был? – спросила Татьяна Гошу.
– Не знаю. Вообще-то я по книжке.
– Да там понятно все! – сказал Костя. И обратил внимание Гоши, деловито сказав: – Коробку все-таки еще подрегулировать надо. Видишь – рвет?
– Подрегулируем, – сказал Гоша.
Их, подъезжающих к своему дому, увидели Одутловатов-дядя и Кумилкин-племянник.
– Все-таки отремонтировали, – сказал задумчиво Кумилкин. – За какие шиши, вот вопрос!
– Есть соображения? – тут же догадался Одутловатов.
– Имеются. Вот скажи, будет женщина мужика держать, если у него денег нет?
– Смотря какой мужик…
– Я в принципе?
– Не будет, – сказал Олег Трофимович, чтобы не ссориться с племянником, хотя на самом деле считал иначе: его самого, когда он был еще однократным инвалидом, одна женщина держала без денег почти два года. Счастливое было время!
– Так вот, – продолжал Кумилкин, – слушай дальше (хотя дядя и так слушал – а чего еще делать?). – Откуда он появился вообще? Кто он? Ничего неизвестно. Я думаю так: серьезный человек взял кассу и залег на дно!
И глаза Юрия мечтательно затуманились. Это была розовая (она же, впрочем, и голубая) мечта его жизни: взять кассу и залечь на дно. И блаженствовать.
– Ты что-то уж совсем грабишь, – обиженно сказала Татьяна в очередной раз, рассматривая деньги, полученные за зелень, овощи и цветы. – В Москве, я видела, в три раза дороже.
– Сезон. Конъюнктура. Спрос, – ласково объяснял Муслим. – Езжай в Москву, если хочешь.
– На палочке верхом? В маршрутке все кишки вытрясет, на электричке давка с утра, а днем смысла нет. И на себе тащить – ты соображай тоже!
– Тогда что я могу поделать? – развел руками Муслим.
И Татьяна решила рискнуть.
Она достала из тайника доллары, взяла одну бумажку и сказала Гоше:
– В долг у тебя беру. Не против?
– У меня?
– Да. Твои деньги, не вспомнил?
– Нет.
– Все равно. Сто долларов беру, ясно? В тетрадь запишу, не думай!
И Татьяна сделала запись в хозяйственной тетради; такого-то числа, дескать, взяла у Гоши сто долларов. И заставила его расписаться. Гоша долго вертел ручку, не понимая. Потом вывел какую-то закорючку и рассмеялся.
Татьяна понесла купюру в обменный пункт у вокзала.
Там она подала в окошко сотенную, сказав:
– Мне вот тут заплатили проезжающие, посмотрите, она нормальная?
– За проверку сто рублей, – сказала девушка в окошке.
– Ничего себе! Да вы не думайте, я у вас и поменяю, если не фальшивка!
– Все равно сто рублей.
– А если бы просто меняла?
– Тогда по курсу.
– Ну, ладно, меняю.
Тем не менее девушка, конечно же, проверила купюру, ничего за это не взяв, поскольку это перестало быть отдельной оговоренной операцией (о, тонкости финансовой жизни!), и отсчитала Татьяне нормальные российские деньги.
Татьяну аж в пот бросило.
Деньги ей требовались для ремонта машины: давно ей говорили, что пора менять карбюратор. А заодно «поршня проверить, руля подвертеть, ходовую простукать».
Карбюратор она купила, а установить его и заодно «поршня проверить, руля подвертеть и ходовую простукать» пригласила Кумилкина, который всем хвастал, что в своей разнообразной жизни был начальником авторемонтников при гараже мэрии города Нарьян-Мара.
Кумилкин пришел, покопался, разобрал, развинтил, что мог, в обеденный перерыв потребовал аванс, купил бутылку водки, выпил и начал все собирать обратно. В результате машина, и без того еле живая, околела совсем – ничего не включалось, не заводилось, не искрило. Мертвая груда железа. Татьяна стала ругаться, а Кумилкин оправдывался, говоря, что хуже этого драного «москвича» он в жизни машины не видал. Потратил только зря драгоценное рабочее время, отнял его от составления бизнес-плана! И ушел, плюясь с досадой.
Татьяна чуть не заплакала. Сгоряча сама полезла с отверткой, содрала кожу на пальце, приложилась губами к ранке, бросила отвертку и отправилась в дом со словами:
– Да гори ты синим огнем!
Гоша же, научившись по книге обращаться с цветами, решил, что и тут поможет книга. Тем более что она у Татьяны была: альбом «“Москвич-412”. Пособие по уходу и ремонту». С очень подробными картинками и схемами. Два дня Гоша ходил вокруг машины и залезал то под капот, то под кузов, сверяясь с книгой, а на третий начал ковыряться. Толик и Костя помогали: то отвертку подадут, то плоскогубцы, то ключ двенадцать-на-четырнадцать либо шестнадцать-на-восемнадцать.
И доковырялись они до того, что к концу недели Татьяну ждал сюрприз: к ее магазину подкатил «москвич», оттуда вышел Гоша и выскочили братья, крича и вызывая мать полюбоваться.
Татьяна вышла. Ахала.
– Как же это вы? Надо же… Гоша, а как ты доехал? У тебя же прав нет! И разве ты умеешь вообще?
– Запросто! – похвастался Толик, будто сам был за рулем. – Сто по прямой выжимает – легко!
– Ты осторожней! – испугалась Татьяна. – И вообще, назад я сама поеду!
Они ехали домой, Татьяна всему поражалась.
– И передача нормально работает, а то скрежетало все… И клапана не стучат… Золотые руки у тебя, Гоша!
Гоша усмехнулся, посмотрев на свои довольно грязные руки.
Братья тоже посмотрели на свои чумазые руки – с гордостью. Толику показалось, что его левая рука слишком чиста, и он размазал по ней пятно черного отработанного машинного масла.
– Ты, может, автомеханик был? – спросила Татьяна Гошу.
– Не знаю. Вообще-то я по книжке.
– Да там понятно все! – сказал Костя. И обратил внимание Гоши, деловито сказав: – Коробку все-таки еще подрегулировать надо. Видишь – рвет?
– Подрегулируем, – сказал Гоша.
Их, подъезжающих к своему дому, увидели Одутловатов-дядя и Кумилкин-племянник.
– Все-таки отремонтировали, – сказал задумчиво Кумилкин. – За какие шиши, вот вопрос!
– Есть соображения? – тут же догадался Одутловатов.
– Имеются. Вот скажи, будет женщина мужика держать, если у него денег нет?
– Смотря какой мужик…
– Я в принципе?
– Не будет, – сказал Олег Трофимович, чтобы не ссориться с племянником, хотя на самом деле считал иначе: его самого, когда он был еще однократным инвалидом, одна женщина держала без денег почти два года. Счастливое было время!
– Так вот, – продолжал Кумилкин, – слушай дальше (хотя дядя и так слушал – а чего еще делать?). – Откуда он появился вообще? Кто он? Ничего неизвестно. Я думаю так: серьезный человек взял кассу и залег на дно!
И глаза Юрия мечтательно затуманились. Это была розовая (она же, впрочем, и голубая) мечта его жизни: взять кассу и залечь на дно. И блаженствовать.
31
Утром следующего дня Муслим увидел такую картину: Татьяна на «москвиче», груженном корзинками с овощами и зеленью (даже на сиденьях стояли, не поместившись в багажнике), проехала специально мимо его палатки. А потом, сделав круг почета, выехала на московскую трассу. К обеду вернулась, опять проехала мимо Муслима, зачем-то высунув из окна руку и помахав какими-то деньгами.
Муслим посмотрел на своего земляка и пожал плечами. Не то чтобы он не понял, все он понял, но есть счастливые люди: что им неприятно, умеют как бы не понимать, не впускать себе в душу.
А к вечеру братья уговорили Гошу поучить их ездить на пустоши между домом и карьером. С разрешения матери, естественно.
Гоша согласился, строго предупредив, что гонять не даст.
Через час-другой и Толик, и Костя вполне уверенно вели машину, огибая кочки и ухабы. Чтобы не ссорились, Гоша определил – каждому по десять минут. Он хорошо понимал тоску мальчика, который сидит рядом с другим, ведущим машину, и жадно смотрит. Одно утешение: можно поправить, поучить, крикнуть: «Дурак, на вторую переходи!»
Окрестные пацаны смотрели сначала издали. Потом начали гоняться за «москвичом» на великах. Потом попросились тоже покататься.
– А фиг вот вам! – ответил Костя, но Гоша посмотрел на него укоризненно.
– Ладно, – смилостивился Костя. – Залезайте. Но за руль не пущу!
И в машину набилось, кроме Гоши, восемь человек пацанья.
Вел Костя.
Он был счастлив, но не показывал вида, смотрел вперед строго и даже почему-то грозно.
– Не крутите башками там! – прикрикнул. – Заднего обзора не даете! – хотя задний обзор ему был не нужен ввиду отсутствия других машин.
Впрочем, зато сзади появился человек.
– Папка! – показал Толик.
Костя развернулся, поехал к отцу. Абдрыков ждал.
Костя лихо остановил машину бампером чуть не у самых коленей отца, Толик выскочил, бросился к нему:
– Привет! А видал, как мы?
Валерий осмотрел машину и находящихся в ней и сказал:
– Так. Вышли все.
Все вышли, включая Гошу.
– Кто разрешил машину брать? – спросил Валерий.
– Она была сломанная, – сказал Гоша. – Мы починили.
– А какое твое дело, сломанная она или не сломанная? – подступил к нему Абдрыков. – Она твоя?
Гоша молчал, не понимая вопросов Абдрыкова.
– Она наша, – хмуро ответил за него Костя, бычась на отца.
– А твоего в этом доме вообще ничего нет, – напомнил ему Абдрыков. – Мал еще! Машина моя, от отца досталась! Отойди! – И он с силой толкнул Гошу, хотя Гоша вовсе не мешал ему пройти к машине.
Толчок получился сильным, да еще кочка под каблук подвернулась, Гоша упал.
Поднялся, отряхнулся.
– Ты чего? – закричал на него Костя. – Ты же его одной рукой можешь!
– Не трогайте папку! – попросил Толик.
– Ага, меня тронешь! – сказал Абдрыков, садясь в машину.
Костя что-то сердито прошептал и вдруг быстро побежал к дому, вытирая кулаками на ходу глаза.
Муслим посмотрел на своего земляка и пожал плечами. Не то чтобы он не понял, все он понял, но есть счастливые люди: что им неприятно, умеют как бы не понимать, не впускать себе в душу.
А к вечеру братья уговорили Гошу поучить их ездить на пустоши между домом и карьером. С разрешения матери, естественно.
Гоша согласился, строго предупредив, что гонять не даст.
Через час-другой и Толик, и Костя вполне уверенно вели машину, огибая кочки и ухабы. Чтобы не ссорились, Гоша определил – каждому по десять минут. Он хорошо понимал тоску мальчика, который сидит рядом с другим, ведущим машину, и жадно смотрит. Одно утешение: можно поправить, поучить, крикнуть: «Дурак, на вторую переходи!»
Окрестные пацаны смотрели сначала издали. Потом начали гоняться за «москвичом» на великах. Потом попросились тоже покататься.
– А фиг вот вам! – ответил Костя, но Гоша посмотрел на него укоризненно.
– Ладно, – смилостивился Костя. – Залезайте. Но за руль не пущу!
И в машину набилось, кроме Гоши, восемь человек пацанья.
Вел Костя.
Он был счастлив, но не показывал вида, смотрел вперед строго и даже почему-то грозно.
– Не крутите башками там! – прикрикнул. – Заднего обзора не даете! – хотя задний обзор ему был не нужен ввиду отсутствия других машин.
Впрочем, зато сзади появился человек.
– Папка! – показал Толик.
Костя развернулся, поехал к отцу. Абдрыков ждал.
Костя лихо остановил машину бампером чуть не у самых коленей отца, Толик выскочил, бросился к нему:
– Привет! А видал, как мы?
Валерий осмотрел машину и находящихся в ней и сказал:
– Так. Вышли все.
Все вышли, включая Гошу.
– Кто разрешил машину брать? – спросил Валерий.
– Она была сломанная, – сказал Гоша. – Мы починили.
– А какое твое дело, сломанная она или не сломанная? – подступил к нему Абдрыков. – Она твоя?
Гоша молчал, не понимая вопросов Абдрыкова.
– Она наша, – хмуро ответил за него Костя, бычась на отца.
– А твоего в этом доме вообще ничего нет, – напомнил ему Абдрыков. – Мал еще! Машина моя, от отца досталась! Отойди! – И он с силой толкнул Гошу, хотя Гоша вовсе не мешал ему пройти к машине.
Толчок получился сильным, да еще кочка под каблук подвернулась, Гоша упал.
Поднялся, отряхнулся.
– Ты чего? – закричал на него Костя. – Ты же его одной рукой можешь!
– Не трогайте папку! – попросил Толик.
– Ага, меня тронешь! – сказал Абдрыков, садясь в машину.
Костя что-то сердито прошептал и вдруг быстро побежал к дому, вытирая кулаками на ходу глаза.
32
Валерий с шиком подкатил к дому Веры.
Она сидела во дворе с подругами и приятно удивилась:
– О! Откуда?
– Собственная, – скромно сказал Абдрыков.
– Починил, что ль?
– Были бы руки и голова, – ответил Абдрыков. – Садись, покатаемся.
Вера, с гордостью глянув на соседок, села в машину – пусть старую, но с кавалером за рулем! – и они покатили за город, потому что Валерий давно уже просрочил свои водительские права и боялся милиции. К тому же там свободнее в смысле проехаться с ветерком. Купили три двухлитровые бутыли пива, прохлаждались в пути, свернули с трассы на полевую дорогу вдоль речки, Абдрыков разогнался, пугая Веру, та кричала, чтобы потише, а сама смеялась.
У реки была развилка, дорога раздваивалась, одна шла поверху, другая спускалась, тут получилась странность: умом Валерий точно знал, что хочет проехать поверху, а руки почему-то направили руль в сторону, вниз. Ум поправил руки: не туда, мол. Руки крутанули руль, не учтя того, что машина уже ехала вниз.
«Москвич» на полной скорости накренился и оказался на двух колесах, Абдрыков опомнился, начал выправлять, но забыл снять ногу с педали газа.
И машина закувыркалась.
Пьяного бог бережет, говорят в народе, и справедливо.
А тут боженька поднатужился и уберег сразу двоих, того причем не стоящих (на то и милость божья): и Валерий, и Вера оказались хоть и поцарапанными, с синяками и шишками, но целыми, даже ничего не сломали.
Машина же была изуродована – в хлам. «Восстановлению не подлежит», как сказал потом лучший чиховский специалист по ремонту, которого Татьяна привела на место происшествия (Валерий, естественно, бросил там эту груду железа).
Татьяна даже не пошла к бывшему мужу ругаться – толку? И машина, строго говоря, все-таки действительно его.
А у Валерия появился еще один повод для вечного праздника, ибо второй раз в течение своей еще пока довольно короткой жизни он подвергался смертельной опасности и остался цел. Было чем гордиться, было что праздновать.
Вера его радость разделяла вполне, хотя слишком увлеклась: через две недели беспробудного праздника с ней случилось нехорошее: увидела маленьких бурых лягушек на голове Валерия и в порыве отвращения (с детства боялась лягушек) хотела прибить их скалкой. Одну-двух зашибла, больше Валерий не дал, отнял скалку, а Веру отвез в больницу, где ее и оставили с диагнозом: «острый алкогольный психоз».
Чиховцы это называют – «белочка прискакала». Белая горячка, то есть.
Она сидела во дворе с подругами и приятно удивилась:
– О! Откуда?
– Собственная, – скромно сказал Абдрыков.
– Починил, что ль?
– Были бы руки и голова, – ответил Абдрыков. – Садись, покатаемся.
Вера, с гордостью глянув на соседок, села в машину – пусть старую, но с кавалером за рулем! – и они покатили за город, потому что Валерий давно уже просрочил свои водительские права и боялся милиции. К тому же там свободнее в смысле проехаться с ветерком. Купили три двухлитровые бутыли пива, прохлаждались в пути, свернули с трассы на полевую дорогу вдоль речки, Абдрыков разогнался, пугая Веру, та кричала, чтобы потише, а сама смеялась.
У реки была развилка, дорога раздваивалась, одна шла поверху, другая спускалась, тут получилась странность: умом Валерий точно знал, что хочет проехать поверху, а руки почему-то направили руль в сторону, вниз. Ум поправил руки: не туда, мол. Руки крутанули руль, не учтя того, что машина уже ехала вниз.
«Москвич» на полной скорости накренился и оказался на двух колесах, Абдрыков опомнился, начал выправлять, но забыл снять ногу с педали газа.
И машина закувыркалась.
Пьяного бог бережет, говорят в народе, и справедливо.
А тут боженька поднатужился и уберег сразу двоих, того причем не стоящих (на то и милость божья): и Валерий, и Вера оказались хоть и поцарапанными, с синяками и шишками, но целыми, даже ничего не сломали.
Машина же была изуродована – в хлам. «Восстановлению не подлежит», как сказал потом лучший чиховский специалист по ремонту, которого Татьяна привела на место происшествия (Валерий, естественно, бросил там эту груду железа).
Татьяна даже не пошла к бывшему мужу ругаться – толку? И машина, строго говоря, все-таки действительно его.
А у Валерия появился еще один повод для вечного праздника, ибо второй раз в течение своей еще пока довольно короткой жизни он подвергался смертельной опасности и остался цел. Было чем гордиться, было что праздновать.
Вера его радость разделяла вполне, хотя слишком увлеклась: через две недели беспробудного праздника с ней случилось нехорошее: увидела маленьких бурых лягушек на голове Валерия и в порыве отвращения (с детства боялась лягушек) хотела прибить их скалкой. Одну-двух зашибла, больше Валерий не дал, отнял скалку, а Веру отвез в больницу, где ее и оставили с диагнозом: «острый алкогольный психоз».
Чиховцы это называют – «белочка прискакала». Белая горячка, то есть.
33
Лейтенант Харченко не сидел без дела: послал запрос факсом с приложением копии билета. И вскоре получил ответ: по данному билету в июне прошлого года летел гражданин Мушков Дмитрий Георгиевич, бизнесмен и рецидивист, подозреваемый по нескольким уголовным делам. Дела эти были на стадии расследования, но Мушков Д.Г. ушел от справедливого наказания: катался на скутере по Истринскому водохранилищу возле своего подмосковного имения, не рассчитал скорости, перевернулся и утонул, не приходя в сознание. Проще говоря, погиб и умер, дела закрыть! тело выловлено и похоронено.
Харченко не удовлетворился ответом, позвонил в Москву:
– А точно тело похоронено? Может, не Мушкова?
Ему ответили: похороны состоялись при многочисленных свидетелях, есть акт экспертизы и медицинское заключение.
– Все равно фотографию вышлите, – попросил Харченко.
Фотографию выслали, по факсу пришло что-то вроде фоторобота, крайне неразборчивое: мужчина среднерусской внешности, похожий сразу на всех и ни на кого в отдельности.
Тем не менее лейтенант почуял детективный сюжет. Все думают, что похоронили бандита, а бандит скрывается хитрым способом! Иначе откуда у него билет, скажите, пожалуйста? Не подсунули же!
Харченко пришел к Татьяне под вечер, когда она, Гоша и дети пили чай в саду под навесом, где до этого стоял несчастный «москвич».
– Привет покойникам! – поздоровался Харченко.
– Вы думайте, что говорите! – рассердилась Татьяна.
– А я и думаю, – подсел Харченко, иронично поглядывая на Гошу. – Как оно, на том свете? Ничего?
– Не знаю, – сказал Гоша, поняв, что вопрос обращен к нему.
– Он не знает! – рассмеялся Харченко. – Само собой, потому что ты там не был. Но все думают, что ты там!
– Виталя, ты не шути, а скажи толком, – попросила Татьяна. Она, женщина тонкая, знала, как сбить с толку любого: не окриком, не напором, а таким вот неожиданным душевным обращением – по имени и дружелюбно. Наш человек, к этому не привыкший, тут же теряет почву под ногами и становится податлив.
Харченко не удовлетворился ответом, позвонил в Москву:
– А точно тело похоронено? Может, не Мушкова?
Ему ответили: похороны состоялись при многочисленных свидетелях, есть акт экспертизы и медицинское заключение.
– Все равно фотографию вышлите, – попросил Харченко.
Фотографию выслали, по факсу пришло что-то вроде фоторобота, крайне неразборчивое: мужчина среднерусской внешности, похожий сразу на всех и ни на кого в отдельности.
Тем не менее лейтенант почуял детективный сюжет. Все думают, что похоронили бандита, а бандит скрывается хитрым способом! Иначе откуда у него билет, скажите, пожалуйста? Не подсунули же!
Харченко пришел к Татьяне под вечер, когда она, Гоша и дети пили чай в саду под навесом, где до этого стоял несчастный «москвич».
– Привет покойникам! – поздоровался Харченко.
– Вы думайте, что говорите! – рассердилась Татьяна.
– А я и думаю, – подсел Харченко, иронично поглядывая на Гошу. – Как оно, на том свете? Ничего?
– Не знаю, – сказал Гоша, поняв, что вопрос обращен к нему.
– Он не знает! – рассмеялся Харченко. – Само собой, потому что ты там не был. Но все думают, что ты там!
– Виталя, ты не шути, а скажи толком, – попросила Татьяна. Она, женщина тонкая, знала, как сбить с толку любого: не окриком, не напором, а таким вот неожиданным душевным обращением – по имени и дружелюбно. Наш человек, к этому не привыкший, тут же теряет почву под ногами и становится податлив.