Страница:
– Выйди.
И через некоторое время вынесла во двор требуемую сумму:
– Вот. И навсегда исчезни!
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
И через некоторое время вынесла во двор требуемую сумму:
– Вот. И навсегда исчезни!
9
Гоша, радостный оттого, что так быстро и легко все уладилось, отправился к Кумилкину. Тот спал, утомленный игрой и выпивкой. Спал и Одугловатов, хрипло дыша.
Прикорнул рядом с ними на полу и Гоша.
Кумилкин проснулся после полудня первым и тут же растолкал Гошу:
– Принес?
– Принес.
Кумилкин не верил своим глазам, щупал, считал, показывал продиравшему глаза дяде:
– Ты глянь! Я же говорил, кассу взял человек! Взял, да, Гоша? А ведь наверняка больше было! Ты вспомни!
– Не помню, – мрачно сказал Гоша, болея с похмелья.
Кумилкин понял его состояние и тут же сгонял за поправкой.
Подлечившись, они сели и с увлечением стали обсуждать, какие стройматериалы купить для починки дома, ибо на постройку нового все-таки маловато.
– Шифером покрыть, – предложил Одугловатов. – Листов сорок надо.
Записали шифер.
– Вагонкой обшить дом, – дельно толковал Одугловатов. – Метров восемьдесят квадратных.
Записали вагонку.
– Фундамент переложить, – не отставал в строительной мысли и Кумилкин.
– Точно. Сотни три кирпича красного надо.
Записали красный кирпич.
А потом отправились на местный строительный рынок, где увидели, что денег не хватит даже на шифер.
Огорчились.
Выпили вина для возобновления оптимизма.
– Вот что, – сказал Кумилкин. – Надо тебе у Татьяны остальные деньги взять.
– Думаешь, есть?
– Обязательно! Если она тебе тысячу так легко отстегнула! Я полагаю, у тебя тысяч десять было, не меньше! – уверенно сказал Юрий. Для него десять тысяч долларов всегда были магической цифрой, пределом и оптимумом его мечтаний.
Его уверенность передалась и Гоше, и Одутловатову.
И они отправились к Татьяне.
Не застав ее дома, пошли в магазин.
Переговоры взял на себя Кумилкин.
– Ты вот что, Татьян, – сказал он. – Ты давай по-честному. У нас бизнес-план, сама понимаешь. Нужны оборотные средства. Так что верни деньги человеку.
– Да? И много ли я должна? – спросила Татьяна, усмехаясь, но внутренне холодея от неприятности.
– Десять тысяч! – точно сказал Кумилкин.
– А не слишком хватанул?
– Самый раз!
– И кто же тебе сказал, что у тебя столько было? – спросила Татьяна Гошу.
Тот промолчал. И даже не вспомнил о расписке, что дала ему Татьяна: он сунул ее в карман, и тут же она провалилась в трясину его мутной памяти. То есть беспамятства.
И Татьяна догадалась: точное попадание в сумму – случайность. И храбро сказала:
– А ну, идите отсюда, алкоголики! Сейчас милицию позову, вам за вымогательство знаете что будет?
Она решительно взялась за телефон.
Дядя и племянник переглянулись. Милиция им не нужна ни в каком виде. Вымогательство не вымогательство, а милиции только дай повод – найдет, за что взять. Тем более что вид у них не самый основательный. Проще говоря – выпивший.
Они вышли, и Одутловатов спросил Юрия:
– Ты с чего придумал вообще про такие деньги?
– Я не придумал, это он сказал! – ткнул пальцем Юрий в Гошу.
– Я не говорил.
– А кто говорил?
Помолчали.
– Что будем делать? – поставил вопрос Кумилкин. – Пропить такие деньги – глупо. Дело начать – мало.
– Пустить в оборот, – подсказал Одутловатов.
– Какой? – иронично спросил Кумилкин, никогда не веривший, что деньги и впрямь могут зарабатывать деньги. Но тут же сам себя опроверг: вспомнил место, где это бывает.
– Сыграть надо! Но только наверняка! – предложил он.
Гоша охотно согласился.
Одутловатов сомневался в прибыльности азартных игр (хотя и видел своими глазами, как племянник обыграл Гошу), но потащился за ними.
Кумилкин уверял, что у него в игровых салонах везде знакомые охранники, которые за сотню рублей скажут, давно ли был джекпот, то есть насколько велика возможность выигрыша.
Прикорнул рядом с ними на полу и Гоша.
Кумилкин проснулся после полудня первым и тут же растолкал Гошу:
– Принес?
– Принес.
Кумилкин не верил своим глазам, щупал, считал, показывал продиравшему глаза дяде:
– Ты глянь! Я же говорил, кассу взял человек! Взял, да, Гоша? А ведь наверняка больше было! Ты вспомни!
– Не помню, – мрачно сказал Гоша, болея с похмелья.
Кумилкин понял его состояние и тут же сгонял за поправкой.
Подлечившись, они сели и с увлечением стали обсуждать, какие стройматериалы купить для починки дома, ибо на постройку нового все-таки маловато.
– Шифером покрыть, – предложил Одугловатов. – Листов сорок надо.
Записали шифер.
– Вагонкой обшить дом, – дельно толковал Одугловатов. – Метров восемьдесят квадратных.
Записали вагонку.
– Фундамент переложить, – не отставал в строительной мысли и Кумилкин.
– Точно. Сотни три кирпича красного надо.
Записали красный кирпич.
А потом отправились на местный строительный рынок, где увидели, что денег не хватит даже на шифер.
Огорчились.
Выпили вина для возобновления оптимизма.
– Вот что, – сказал Кумилкин. – Надо тебе у Татьяны остальные деньги взять.
– Думаешь, есть?
– Обязательно! Если она тебе тысячу так легко отстегнула! Я полагаю, у тебя тысяч десять было, не меньше! – уверенно сказал Юрий. Для него десять тысяч долларов всегда были магической цифрой, пределом и оптимумом его мечтаний.
Его уверенность передалась и Гоше, и Одутловатову.
И они отправились к Татьяне.
Не застав ее дома, пошли в магазин.
Переговоры взял на себя Кумилкин.
– Ты вот что, Татьян, – сказал он. – Ты давай по-честному. У нас бизнес-план, сама понимаешь. Нужны оборотные средства. Так что верни деньги человеку.
– Да? И много ли я должна? – спросила Татьяна, усмехаясь, но внутренне холодея от неприятности.
– Десять тысяч! – точно сказал Кумилкин.
– А не слишком хватанул?
– Самый раз!
– И кто же тебе сказал, что у тебя столько было? – спросила Татьяна Гошу.
Тот промолчал. И даже не вспомнил о расписке, что дала ему Татьяна: он сунул ее в карман, и тут же она провалилась в трясину его мутной памяти. То есть беспамятства.
И Татьяна догадалась: точное попадание в сумму – случайность. И храбро сказала:
– А ну, идите отсюда, алкоголики! Сейчас милицию позову, вам за вымогательство знаете что будет?
Она решительно взялась за телефон.
Дядя и племянник переглянулись. Милиция им не нужна ни в каком виде. Вымогательство не вымогательство, а милиции только дай повод – найдет, за что взять. Тем более что вид у них не самый основательный. Проще говоря – выпивший.
Они вышли, и Одутловатов спросил Юрия:
– Ты с чего придумал вообще про такие деньги?
– Я не придумал, это он сказал! – ткнул пальцем Юрий в Гошу.
– Я не говорил.
– А кто говорил?
Помолчали.
– Что будем делать? – поставил вопрос Кумилкин. – Пропить такие деньги – глупо. Дело начать – мало.
– Пустить в оборот, – подсказал Одутловатов.
– Какой? – иронично спросил Кумилкин, никогда не веривший, что деньги и впрямь могут зарабатывать деньги. Но тут же сам себя опроверг: вспомнил место, где это бывает.
– Сыграть надо! Но только наверняка! – предложил он.
Гоша охотно согласился.
Одутловатов сомневался в прибыльности азартных игр (хотя и видел своими глазами, как племянник обыграл Гошу), но потащился за ними.
Кумилкин уверял, что у него в игровых салонах везде знакомые охранники, которые за сотню рублей скажут, давно ли был джекпот, то есть насколько велика возможность выигрыша.
10
В первом же салоне им повезло: охранник шепнул, что джекпот был очень давно, так что играть можно почти наверняка.
Они и начали.
И сперва даже понемногу выигрывали – в том числе и Одутловатов.
Но он же первый и продул все, что у него было.
Обратился к племяннику:
– Дай взаймы немного.
– Щас прям! У меня только пошло!
И впрямь пошло, да только в другую сторону: скоро и Кумилкин был пуст. Он бросился к Гоше, но и тот растерянно шарил себя по карманам.
– Ты что же! – наскочил Кумилкин на охранника. – Врать мне вздумал?
– Отвали, – лениво ответил охранник.
– А ты знаешь, с кем связался? – грозил Кумилкин. – Ты знаешь, какой это авторитет? – указывал он на Гошу. – Ведь ты же авторитет, Георгий?
Гоша, не имея понятия о своей личности, готов был на любое предложение. И послушно сказал:
– Да, авторитет.
– Неужели? – весело изумился охранник.
Взял авторитета Гошу за ворот и вышиб им дверь, благо та открывалась наружу.
Кумилкин и Одутловатов вымелись сами, не дожидаясь той же участи.
Гоша сгоряча бросился обратно – и получил опять тычка, не сумев дать сдачи: его умение куда-то улетучилось. Или просто пьян был.
Веселье кончилось.
На другое утро они проснулись больные и вялые. Весь день лежали и пили воду. К вечеру Одутловатов сварил макарон, ели с отвращением, но с чувством долга: жить надо, питаться надо.
Потом два дня существовали впроголодь, потом Одутловатов получил пенсию, решили сначала купить продуктов впрок: крупы, вермишели, маргарина – того, что попроще, подешевле.
А остальное, естественно, прогуляли.
К исходу недели пребывания у дяди и племянника Гоша заболел. Лежал в поту, дрожал, все время просил пить. Лечили аспирином – других лекарств не было.
К ночи Гоше стало совсем худо, он стал горячим, губы обметало, глаза воспалились.
– Подохнет еще тут, – сказал Кумилкин. – Хлопот не оберешься.
– Надо Татьяне сказать.
– А ей он нужен? Он ей кто? Он ей никто.
– Жили же вместе.
– Это пока он здоровый был и при деньгах!
Но Одутловатов решил все же сходить к Татьяне.
– Твой-то помирает вроде, – сказал он.
– Какой это мой? Нет никаких моих у меня, кроме детей! – отрезала Татьяна. Потом спросила: – А что с ним?
– Температура высокая. Бредит даже.
– Не заразно?
– Откуда я знаю.
– Скорую помощь вызывайте.
– Ее вызовешь… Сама знаешь: без прописки у нас и в больницу не берут. Только на кладбище. С биркой на ноге.
– А меня не касается!
– Ну, извини…
И Одутловатов поплелся к дому. Но Татьяна окликнула его:
– Стой!
Они и начали.
И сперва даже понемногу выигрывали – в том числе и Одутловатов.
Но он же первый и продул все, что у него было.
Обратился к племяннику:
– Дай взаймы немного.
– Щас прям! У меня только пошло!
И впрямь пошло, да только в другую сторону: скоро и Кумилкин был пуст. Он бросился к Гоше, но и тот растерянно шарил себя по карманам.
– Ты что же! – наскочил Кумилкин на охранника. – Врать мне вздумал?
– Отвали, – лениво ответил охранник.
– А ты знаешь, с кем связался? – грозил Кумилкин. – Ты знаешь, какой это авторитет? – указывал он на Гошу. – Ведь ты же авторитет, Георгий?
Гоша, не имея понятия о своей личности, готов был на любое предложение. И послушно сказал:
– Да, авторитет.
– Неужели? – весело изумился охранник.
Взял авторитета Гошу за ворот и вышиб им дверь, благо та открывалась наружу.
Кумилкин и Одутловатов вымелись сами, не дожидаясь той же участи.
Гоша сгоряча бросился обратно – и получил опять тычка, не сумев дать сдачи: его умение куда-то улетучилось. Или просто пьян был.
Веселье кончилось.
На другое утро они проснулись больные и вялые. Весь день лежали и пили воду. К вечеру Одутловатов сварил макарон, ели с отвращением, но с чувством долга: жить надо, питаться надо.
Потом два дня существовали впроголодь, потом Одутловатов получил пенсию, решили сначала купить продуктов впрок: крупы, вермишели, маргарина – того, что попроще, подешевле.
А остальное, естественно, прогуляли.
К исходу недели пребывания у дяди и племянника Гоша заболел. Лежал в поту, дрожал, все время просил пить. Лечили аспирином – других лекарств не было.
К ночи Гоше стало совсем худо, он стал горячим, губы обметало, глаза воспалились.
– Подохнет еще тут, – сказал Кумилкин. – Хлопот не оберешься.
– Надо Татьяне сказать.
– А ей он нужен? Он ей кто? Он ей никто.
– Жили же вместе.
– Это пока он здоровый был и при деньгах!
Но Одутловатов решил все же сходить к Татьяне.
– Твой-то помирает вроде, – сказал он.
– Какой это мой? Нет никаких моих у меня, кроме детей! – отрезала Татьяна. Потом спросила: – А что с ним?
– Температура высокая. Бредит даже.
– Не заразно?
– Откуда я знаю.
– Скорую помощь вызывайте.
– Ее вызовешь… Сама знаешь: без прописки у нас и в больницу не берут. Только на кладбище. С биркой на ноге.
– А меня не касается!
– Ну, извини…
И Одутловатов поплелся к дому. Но Татьяна окликнула его:
– Стой!
11
Она предусмотрительно захватила свою тележку-арбу – и не напрасно: Гоша не только ходить, встать не мог. С помощью Кумилкина и Одутловатова Татьяна уложила Гошу на тележку, повезла домой.
Поместила, как и прежде, в сарае.
Три дня Гоше было худо, на четвертый стало легче, температура спала. Лежал слабый, тихий. Регулярно впадал в сон, а во сне что-то бормотал. Татьяна прислушивалась.
– Не виноват я, – жалобно говорил Гоша.
А потом ласково:
– Мамочка, я мыл руки, мыл, мыл… И раму, мама, мыл, мыл…
А потом деловито и строго:
– Ввиду этого перспективы продвижения данного брэнда представляются сомнительными!
А потом запел:
– Милая моя, солнышко лесное…
А потом вдруг скороговоркой:
– Gelbe Blumen blьhen beim Birnbaum. Blьhen beim Apfelbaum blaue Blumen?
Лидия, навестившая Татьяну, пившая чай, как всегда, за столом в салу, прислушалась:
– Чего это он? На каком это?
– На немецком, что ли? – предположила Татьяна, сама учившая в школе немецкий и услышавшая знакомые звуки. – Школу, наверно, вспомнил.
Гоша же продолжил – складно и дробно:
– Если бы шпион, он бы на одном языке говорил.
– А он международный! И потом, их так учат, что они все языки знают. Недаром же мне казалось, что он как-то не так по-русски говорит.
– Что значит – не так?
– Ну, слишком правильно. И матом не ругается.
– Уже научился… Он вообще изменился очень, Лида, – горестно сказала Татьяна. – И не в лучшую сторону. Вот поправится – буду избавляться от него.
Поместила, как и прежде, в сарае.
Три дня Гоше было худо, на четвертый стало легче, температура спала. Лежал слабый, тихий. Регулярно впадал в сон, а во сне что-то бормотал. Татьяна прислушивалась.
– Не виноват я, – жалобно говорил Гоша.
А потом ласково:
– Мамочка, я мыл руки, мыл, мыл… И раму, мама, мыл, мыл…
А потом деловито и строго:
– Ввиду этого перспективы продвижения данного брэнда представляются сомнительными!
А потом запел:
– Милая моя, солнышко лесное…
А потом вдруг скороговоркой:
– Gelbe Blumen blьhen beim Birnbaum. Blьhen beim Apfelbaum blaue Blumen?
Лидия, навестившая Татьяну, пившая чай, как всегда, за столом в салу, прислушалась:
– Чего это он? На каком это?
– На немецком, что ли? – предположила Татьяна, сама учившая в школе немецкий и услышавшая знакомые звуки. – Школу, наверно, вспомнил.
Гоша же продолжил – складно и дробно:
– А это уже английский, похоже. Слушай! А он не шпион случайно? – ужаснулась Лидия. Ужаснулась, впрочем, без особого ужаса, скорее даже с интересом.
– То sit in solemn silence in a dull dark dock
In a pestilential prison with a life long lock
Awaiting the sensation of a short sharp shock
From a cheap and chippy chopper on a big black block.
– Если бы шпион, он бы на одном языке говорил.
– А он международный! И потом, их так учат, что они все языки знают. Недаром же мне казалось, что он как-то не так по-русски говорит.
– Что значит – не так?
– Ну, слишком правильно. И матом не ругается.
– Уже научился… Он вообще изменился очень, Лида, – горестно сказала Татьяна. – И не в лучшую сторону. Вот поправится – буду избавляться от него.
12
Но избавиться как-то не получилось. Гоша после болезни присмирел и даже изъявил желание поработать:
– Ты чего-то там помочь просила?
– Если бы ты что умел! Ну, тележку мне на базар отвези.
Гоша повез.
Им встретился Валерий, пребывавший, как всегда теперь, в праздничном настроении.
– Привет живой рабочей силе! – язвительно поздоровался он с Гошей. И похвалил Татьяну: – Молодец, Таня! Умеешь мужиков использовать!
Гоша ощетинился.
– Мужик, тебя не трогают? – спросил он.
– Чего такое? – изумился Абдрыков, считавший себя весьма сильным, хотя жизнь неоднократно доказывала ему обратное.
– А того. Подержи, Таня!
Татьяна машинально подставила руки, принимая тележку, а Гоша шагнул к Абдрыкову, резко толкнул его, и тот бесславно свалился в канаву.
Лежа там, он обиженно кричал:
– Так я тоже сумею! Без предупреждения!
Гоша, смеясь, взялся за тележку и покатил ее.
– Радуется, как дурачок, – пробормотала Татьяна, косясь на него.
Мужа ей было не жаль, но видеть унижение человека, пусть даже никчемного, она не любила.
На рынке Татьяна привычно и безнадежно торговалась с Муслимом, а Гоша весело смотрел по сторонам.
– Надо же, сколько всего… Хороший базарчик… И барахлом торгуют…
С трудом оторвавшись от приятного зрелища, он вслушался в диалог Муслима и Татьяны – и ввязался:
– Черненький, ты не наглей! – сказал он Муслиму.
Муслим, человек сдержанный, хоть и южный (там вообще гораздо больше сдержанных людей, чем принято считать), умолк на полуслове, поиграл желваками на скулах и, проглотив ком в горле, спросил Татьяну:
– Он тебе кто?
– Да помогает… Дальний родственник.
– Скажи ему, пусть уйдет.
– Отойди, в самом деле, – попросила Татьяна.
– Не любим правду! – заключил Гоша, хотя никакой особой правды в его словах не было.
И отошел.
– Дикий он у тебя, – заметил Муслим.
– Из деревни, – оправдалась Татьяна.
– А есть ведь нормальные мужчины, – напомнил Муслим, улыбнувшись.
– Да есть, – вздохнула Татьяна, знавшая об этом скорее теоретически: ведь где-то они действительно должны быть.
– Так в чем же дело? – спросил Муслим.
– А в чем?
– Не понимаешь?
Татьяна поняла – по ласковому прищуру глаз Муслима и по их особенному блеску. Но сказала невинно:
– Где уж нам понять. Ладно, пошла я.
Она осмотрелась: где Гоша?
– Ты чего-то там помочь просила?
– Если бы ты что умел! Ну, тележку мне на базар отвези.
Гоша повез.
Им встретился Валерий, пребывавший, как всегда теперь, в праздничном настроении.
– Привет живой рабочей силе! – язвительно поздоровался он с Гошей. И похвалил Татьяну: – Молодец, Таня! Умеешь мужиков использовать!
Гоша ощетинился.
– Мужик, тебя не трогают? – спросил он.
– Чего такое? – изумился Абдрыков, считавший себя весьма сильным, хотя жизнь неоднократно доказывала ему обратное.
– А того. Подержи, Таня!
Татьяна машинально подставила руки, принимая тележку, а Гоша шагнул к Абдрыкову, резко толкнул его, и тот бесславно свалился в канаву.
Лежа там, он обиженно кричал:
– Так я тоже сумею! Без предупреждения!
Гоша, смеясь, взялся за тележку и покатил ее.
– Радуется, как дурачок, – пробормотала Татьяна, косясь на него.
Мужа ей было не жаль, но видеть унижение человека, пусть даже никчемного, она не любила.
На рынке Татьяна привычно и безнадежно торговалась с Муслимом, а Гоша весело смотрел по сторонам.
– Надо же, сколько всего… Хороший базарчик… И барахлом торгуют…
С трудом оторвавшись от приятного зрелища, он вслушался в диалог Муслима и Татьяны – и ввязался:
– Черненький, ты не наглей! – сказал он Муслиму.
Муслим, человек сдержанный, хоть и южный (там вообще гораздо больше сдержанных людей, чем принято считать), умолк на полуслове, поиграл желваками на скулах и, проглотив ком в горле, спросил Татьяну:
– Он тебе кто?
– Да помогает… Дальний родственник.
– Скажи ему, пусть уйдет.
– Отойди, в самом деле, – попросила Татьяна.
– Не любим правду! – заключил Гоша, хотя никакой особой правды в его словах не было.
И отошел.
– Дикий он у тебя, – заметил Муслим.
– Из деревни, – оправдалась Татьяна.
– А есть ведь нормальные мужчины, – напомнил Муслим, улыбнувшись.
– Да есть, – вздохнула Татьяна, знавшая об этом скорее теоретически: ведь где-то они действительно должны быть.
– Так в чем же дело? – спросил Муслим.
– А в чем?
– Не понимаешь?
Татьяна поняла – по ласковому прищуру глаз Муслима и по их особенному блеску. Но сказала невинно:
– Где уж нам понять. Ладно, пошла я.
Она осмотрелась: где Гоша?
13
А Гоша шел по рынку изменившейся походкой: легкой и плавной. Походкой охотника. То ткань рубашки помнет, как бы оценивая прочность и качество, то ботинки пальцем щелкнет, будто проверяя износоустойчивость, а сам, между прочим, смотрит не на конкретные вещи, а на все сразу. Видит: вот торговец засунул купюру в толстый бумажник, вот покупательница достала из кармана кофты портмоне…
А вот табачный ларек. Сигареты – дело дорогое, наличности тут немерено. Гоша увидел в окошко, как продавщица в ларьке приняла очередные деньги от покупателя и положила их в коробку из-под обуви, где было уже довольно густо. Он прошел несколько раз мимо. Заглянул:
– Здравствуй, девушка!
– Привет, – отозвалась пятидесятилетняя девушка.
– Сигареты я у тебя прошлый раз брал, помнишь?
– Какие?
– Редкие. «Золотой колос» называются.
– «Золотое руно»?
– «Колос».
– Не помню.
– Да вон они у тебя, наверху, – показал Гоша пальцем.
Продавщица посмотрела.
– Не вижу.
– Да вон, вон, ты так не достанешь, на табуретку встань.
Продавщица послушно встала на табуретку осматривала стеллаж на задней стене, забитый разнообразными сигаретными блоками.
– Как ты говоришь? «Золотой колос»?
Продавщица обернулась, но не увидела покупателя.
И коробки с деньгами не увидела.
Охнув, вскрикнув, она спрыгнула с табуретки, выбежала из ларька и закричала:
– Вор! Вор!
Татьяна растерянно шла по рынку, толкая тележку и озираясь.
Гоши не было, да и где его теперь увидеть: ловили вора. Крики, шум, люди мечутся. Тетка в цветастом халате, красная, зареванная, кричит:
– Такой лохматый, в желтой футболке! Всю дневную выручку… Паразит…
Татьяна аж похолодела.
Гоша ведь опять успел обрасти. И был в желтой футболке.
А вот табачный ларек. Сигареты – дело дорогое, наличности тут немерено. Гоша увидел в окошко, как продавщица в ларьке приняла очередные деньги от покупателя и положила их в коробку из-под обуви, где было уже довольно густо. Он прошел несколько раз мимо. Заглянул:
– Здравствуй, девушка!
– Привет, – отозвалась пятидесятилетняя девушка.
– Сигареты я у тебя прошлый раз брал, помнишь?
– Какие?
– Редкие. «Золотой колос» называются.
– «Золотое руно»?
– «Колос».
– Не помню.
– Да вон они у тебя, наверху, – показал Гоша пальцем.
Продавщица посмотрела.
– Не вижу.
– Да вон, вон, ты так не достанешь, на табуретку встань.
Продавщица послушно встала на табуретку осматривала стеллаж на задней стене, забитый разнообразными сигаретными блоками.
– Как ты говоришь? «Золотой колос»?
Продавщица обернулась, но не увидела покупателя.
И коробки с деньгами не увидела.
Охнув, вскрикнув, она спрыгнула с табуретки, выбежала из ларька и закричала:
– Вор! Вор!
Татьяна растерянно шла по рынку, толкая тележку и озираясь.
Гоши не было, да и где его теперь увидеть: ловили вора. Крики, шум, люди мечутся. Тетка в цветастом халате, красная, зареванная, кричит:
– Такой лохматый, в желтой футболке! Всю дневную выручку… Паразит…
Татьяна аж похолодела.
Гоша ведь опять успел обрасти. И был в желтой футболке.
14
Вернувшись домой, она стала ждать.
И дождалась: вечером появился Харченко. С двумя милиционерами.
– Привет, – сказал он.
– Добрый вечер.
– Где сожитель?
– Какой он сожитель?
– А кто?
– Никто.
– Хорошо. Где этот никто?
– Не знаю. С утра не видела.
– А утром видела?
– Сам знаешь, видела. Доложили уж, наверно.
– То есть понимаешь, зачем я пришел?
– Ну, понимаю. Исчез он. Опозорил меня на всю жизнь, – сказала Татьяна.
– Может быть. Но, Таня, извини: служба есть служба. Обыск придется устроить.
– Какой еще обыск? Ты бы постеснялся при детях! – указала Таня на головы Толика и Кости, высунувшиеся из своей комнатки.
Головы скрылись.
Костя сказал:
– Убью гада!
Он имел в виду не милиционера, а Гошу.
А Харченко продолжал:
– Пойми правильно: он украл деньги. Он живет в твоем доме. Что я должен делать?
– Не знаю! Он что, дурак, в этот же дом деньги тащить? Говорю тебе: исчез!
– Может быть. Но обыск придется произвести.
Татьяна представила, что Харченко найдет припрятанные доллары… Ей сделалось нехорошо. Но она крепилась.
– Минутку, – сказала она. – А санкция у тебя есть?
– Есть, – уверенно ответил Харченко, зная, что населению обычно достаточно одного лишь слова, бумагу показать оно редко требует.
Но Татьяна потребовала:
– Покажи!
Харченко разозлился:
– Ты так? Учти, Татьяна, ведь я сейчас обыск сделаю нормально, тихо, если найду, тебе ничего не будет за содействие. А хочешь санкцию – будет тебе завтра санкция. Но при понятых, при свидетелях, и тебе срок впаяют за содействие. Так что соглашайся по-хорошему.
– Если это называется по-хорошему… – тянула время Татьяна.
И тут в дом вбежал Лупеткин.
– Деньги нашли!
– Где?
– А кто-то прямо на рынок подбросил! Курылёв позвонил, караулит, нас ждет.
– Надо же, доложил, не взял! – одобрил поведение неведомого Курылёва лейтенант.
– А как возьмешь, там людей полно: торговцы до ночи бродят, ищут деньги. Я еще смеялся – на что надеются? Оказалось – есть на что!
Харченко, не задавая больше вопросов, направился к двери.
– А извиниться? – негромко спросила Татьяна.
Харченко обернулся. Извиняться ему не хотелось.
Но Татьяна очень уж ему нравилась.
– Извини, – сказал он. – Сама понимаешь: служба.
– Понимаю…
Милиция убыла.
Из-за окна послышался тихий шепот:
– Таня!
Татьяна выглянула.
Гоша скрючился под окном:
– Уехали?
– Вроде…
– Пить хочется. И поел бы чего-нибудь…
– Ну и сволочь же ты, Гоша! Исчезни, чтобы я тебя никогда больше…
– Погоди, все объясню!
И Гоша объяснил, сидя в сарае, куда Татьяна принесла ему поесть и попить:
– Сам не знаю, что со мной было. Будто кто-то в голове сидит и шепчет: возьми деньги, возьми деньги! Я ему говорю: да иди ты, а он…
– Кто?
– Не знаю! Ну, и схватил… Слушай! – Гоша вдруг перестал есть. – А может, меня зомбировали? Может, меня кто-то памяти лишил и настроил на то, чтобы я деньги украл? Но нелогично! – опроверг сам себя Гоша. – Украл – должен кому-то принести, так? А я обратно подбросил. Полдня за городом в лесу прятался. А потом сел и думаю: что же я делаю, идиот? Меня же видели. Меня же возьмут в первом населенном пункте!.. Ну, и подбросил. Подкрался, там мент, люди… Так положил, чтобы свидетели были, что деньги нашлись…
И дождалась: вечером появился Харченко. С двумя милиционерами.
– Привет, – сказал он.
– Добрый вечер.
– Где сожитель?
– Какой он сожитель?
– А кто?
– Никто.
– Хорошо. Где этот никто?
– Не знаю. С утра не видела.
– А утром видела?
– Сам знаешь, видела. Доложили уж, наверно.
– То есть понимаешь, зачем я пришел?
– Ну, понимаю. Исчез он. Опозорил меня на всю жизнь, – сказала Татьяна.
– Может быть. Но, Таня, извини: служба есть служба. Обыск придется устроить.
– Какой еще обыск? Ты бы постеснялся при детях! – указала Таня на головы Толика и Кости, высунувшиеся из своей комнатки.
Головы скрылись.
Костя сказал:
– Убью гада!
Он имел в виду не милиционера, а Гошу.
А Харченко продолжал:
– Пойми правильно: он украл деньги. Он живет в твоем доме. Что я должен делать?
– Не знаю! Он что, дурак, в этот же дом деньги тащить? Говорю тебе: исчез!
– Может быть. Но обыск придется произвести.
Татьяна представила, что Харченко найдет припрятанные доллары… Ей сделалось нехорошо. Но она крепилась.
– Минутку, – сказала она. – А санкция у тебя есть?
– Есть, – уверенно ответил Харченко, зная, что населению обычно достаточно одного лишь слова, бумагу показать оно редко требует.
Но Татьяна потребовала:
– Покажи!
Харченко разозлился:
– Ты так? Учти, Татьяна, ведь я сейчас обыск сделаю нормально, тихо, если найду, тебе ничего не будет за содействие. А хочешь санкцию – будет тебе завтра санкция. Но при понятых, при свидетелях, и тебе срок впаяют за содействие. Так что соглашайся по-хорошему.
– Если это называется по-хорошему… – тянула время Татьяна.
И тут в дом вбежал Лупеткин.
– Деньги нашли!
– Где?
– А кто-то прямо на рынок подбросил! Курылёв позвонил, караулит, нас ждет.
– Надо же, доложил, не взял! – одобрил поведение неведомого Курылёва лейтенант.
– А как возьмешь, там людей полно: торговцы до ночи бродят, ищут деньги. Я еще смеялся – на что надеются? Оказалось – есть на что!
Харченко, не задавая больше вопросов, направился к двери.
– А извиниться? – негромко спросила Татьяна.
Харченко обернулся. Извиняться ему не хотелось.
Но Татьяна очень уж ему нравилась.
– Извини, – сказал он. – Сама понимаешь: служба.
– Понимаю…
Милиция убыла.
Из-за окна послышался тихий шепот:
– Таня!
Татьяна выглянула.
Гоша скрючился под окном:
– Уехали?
– Вроде…
– Пить хочется. И поел бы чего-нибудь…
– Ну и сволочь же ты, Гоша! Исчезни, чтобы я тебя никогда больше…
– Погоди, все объясню!
И Гоша объяснил, сидя в сарае, куда Татьяна принесла ему поесть и попить:
– Сам не знаю, что со мной было. Будто кто-то в голове сидит и шепчет: возьми деньги, возьми деньги! Я ему говорю: да иди ты, а он…
– Кто?
– Не знаю! Ну, и схватил… Слушай! – Гоша вдруг перестал есть. – А может, меня зомбировали? Может, меня кто-то памяти лишил и настроил на то, чтобы я деньги украл? Но нелогично! – опроверг сам себя Гоша. – Украл – должен кому-то принести, так? А я обратно подбросил. Полдня за городом в лесу прятался. А потом сел и думаю: что же я делаю, идиот? Меня же видели. Меня же возьмут в первом населенном пункте!.. Ну, и подбросил. Подкрался, там мент, люди… Так положил, чтобы свидетели были, что деньги нашлись…
15
Свидетели, милиционеры и потерпевшая, то есть продавщица, которая все плакала, но теперь от радости, считали деньги и составляли протокол.
– Столько было? – строго спросил Харченко после подсчета.
– Столько! До копейки! Я каждую продажу записываю! – ответила продавщица.
Харченко переглянулся с верным помощником Лупеткиным. Тот его понял: если бы недостача, можно было бы вернуться, продолжить разговор с Татьяной и организовать, как намечалось, обыск. А теперь, получается, нет повода. Даже если ее сожитель украл – докажи теперь. И, главное дело, вернул ведь. Это раньше считалось, что «не пойман – не вор», в новые времена проще и либеральнее: «вернул – не вор».
Милиционеров посильно отблагодарили за беспокойство, преследовать Гошу лейтенант Харченко не стал.
А Татьяна сказала с горечью Гоше в тот вечер, когда поила и кормила его, раскаявшегося:
– Никто тебя не зомбировал, а был ты, я вижу, в прошлой жизни ворюга последний! И деньги я твои поганые – сожгу!
– Какие деньги?
– Неважно. Слушай меня внимательно: либо ты остаешься и нормально живешь и работаешь, либо – прощай навсегда.
– Куда я денусь? – понурился Гоша. – Ты не бойся, если я и был вором, теперь я им быть не хочу.
– Ну, посмотрим. Буду тогда из тебя человека делать.
– Столько было? – строго спросил Харченко после подсчета.
– Столько! До копейки! Я каждую продажу записываю! – ответила продавщица.
Харченко переглянулся с верным помощником Лупеткиным. Тот его понял: если бы недостача, можно было бы вернуться, продолжить разговор с Татьяной и организовать, как намечалось, обыск. А теперь, получается, нет повода. Даже если ее сожитель украл – докажи теперь. И, главное дело, вернул ведь. Это раньше считалось, что «не пойман – не вор», в новые времена проще и либеральнее: «вернул – не вор».
Милиционеров посильно отблагодарили за беспокойство, преследовать Гошу лейтенант Харченко не стал.
А Татьяна сказала с горечью Гоше в тот вечер, когда поила и кормила его, раскаявшегося:
– Никто тебя не зомбировал, а был ты, я вижу, в прошлой жизни ворюга последний! И деньги я твои поганые – сожгу!
– Какие деньги?
– Неважно. Слушай меня внимательно: либо ты остаешься и нормально живешь и работаешь, либо – прощай навсегда.
– Куда я денусь? – понурился Гоша. – Ты не бойся, если я и был вором, теперь я им быть не хочу.
– Ну, посмотрим. Буду тогда из тебя человека делать.
16
И Татьяна начала делать из Гоши человека. Приучила опять к тепличному хозяйству. Гоша сперва портачил, но потом научился и выполнял работу даже с удовольствием. Опять увлекся цветами.
С детьми уже не играл, но, уступая настойчивым просьбам товарищей Толика и Кости, намастерился снова выстругивать деревянные ружья и автоматы. И даже устанавливал на них стреляющие устройства, но безобидные: от дула идет резинка, натягивается, в нее вкладывается вишневая косточка, зажимается прищепкой – выстрел. Убойная сила меньше, чем у рогатки, а удовольствие то же.
В общем, понемногу все наладилось.
Харченко наведался пару раз и не нашел повода придраться.
Кумилкин как-то, проходя мимо дома, показал бутылку водки, купленную на пенсионные деньги дяди, и позвал с собой. Гоша отказался.
– Что, запретили тебе? – посочувствовал Кумилкин. – А я думал, ты нормальным мужиком стал. Серьезным.
На крыльцо вышла Татьяна и закричала:
– А ну, иди отсюда, Чумилкин! – Она знала от соседей, что так дразнили Юрия в детстве.
– Не обзывайся! – обиделся Кумилкин.
– Ты это, в самом деле… Иди, – посоветовал Гоша, приподняв лопату, чтобы счистить с нее налипшую грязь.
Кумилкин понял этот жест превратно и убрался с глаз долой.
А деньги Татьяна не сожгла. Она не врала, она хотела это сделать и даже залезла в тайник и достала их, но – не поднялась рука. Ведь они не всегда же были воровскими деньгами. Пусть даже не у человека украли, а, например, в банке. Но в банк кто их положил? Люди. А они их где взяли? Ну, допустим, тоже украли. А у кого? То есть, как ни крути, изначально каждый рубль, каждый доллар, каждая копейка – кем-то все-таки когда-то заработаны! Как же теперь сжечь чей-то труд?
И она засунула деньги обратно.
С детьми уже не играл, но, уступая настойчивым просьбам товарищей Толика и Кости, намастерился снова выстругивать деревянные ружья и автоматы. И даже устанавливал на них стреляющие устройства, но безобидные: от дула идет резинка, натягивается, в нее вкладывается вишневая косточка, зажимается прищепкой – выстрел. Убойная сила меньше, чем у рогатки, а удовольствие то же.
В общем, понемногу все наладилось.
Харченко наведался пару раз и не нашел повода придраться.
Кумилкин как-то, проходя мимо дома, показал бутылку водки, купленную на пенсионные деньги дяди, и позвал с собой. Гоша отказался.
– Что, запретили тебе? – посочувствовал Кумилкин. – А я думал, ты нормальным мужиком стал. Серьезным.
На крыльцо вышла Татьяна и закричала:
– А ну, иди отсюда, Чумилкин! – Она знала от соседей, что так дразнили Юрия в детстве.
– Не обзывайся! – обиделся Кумилкин.
– Ты это, в самом деле… Иди, – посоветовал Гоша, приподняв лопату, чтобы счистить с нее налипшую грязь.
Кумилкин понял этот жест превратно и убрался с глаз долой.
А деньги Татьяна не сожгла. Она не врала, она хотела это сделать и даже залезла в тайник и достала их, но – не поднялась рука. Ведь они не всегда же были воровскими деньгами. Пусть даже не у человека украли, а, например, в банке. Но в банк кто их положил? Люди. А они их где взяли? Ну, допустим, тоже украли. А у кого? То есть, как ни крути, изначально каждый рубль, каждый доллар, каждая копейка – кем-то все-таки когда-то заработаны! Как же теперь сжечь чей-то труд?
И она засунула деньги обратно.
17
Однажды Гоша, купив пару бутылок дешевого пива, забрел на трибуны центрального чиховского стадиона, известного приюта одиноких пьяниц. Пьяницей, правда, он себя не чувствовал, от собутыльничества с Кумилкиным по-прежнему отказывался, но все-таки выпить иногда очень потягивало, а Татьяна относилась к этому строго, вот он и приспособился. Выпьет на сэкономленные разными способами мелкие деньги, посидит в укромном месте, подождет, когда нахлынет, а потом улетучится хмель, и вернется домой.
На стадионе тренировались футболисты в майках с надписью «Тайфун».
Надо сказать, что Чихов в это время переживал футбольный ренессанс. Дима Орловский, владелец бани и нескольких парикмахерских, страстно болел за отечественный футбол и сильно огорчался, что тот никак не встанет на ноги. Однажды он увидел по телевизору репортаж о чемпионате то ли Швеции, то ли Голландии, на котором серебряным призером стала команда из городка с населением пятнадцать тысяч человек. Дима ахнул. В Чихове тоже пятнадцать тысяч, а футбола нет совсем, есть только стадион с убитым земляным полем и разломанными скамейками трибун. Дима придумал: на собственные средства привел поле в порядок, поставил новые скамейки, насадил газон, нанял поливальщиков и убиральщиков, а потом сформировал команду из молодых чиховских энтузиастов и бездельников. Команду почти профессиональную: каждому платили по двести долларов в месяц (рассчитывая, что игроки все-таки где-то еще работают). Придумали название – «Энергия», заказали форму, пригласили тренера, все как у людей. Выступили на областном чемпионате, и успешно для начала: заняли одиннадцатое место из восемнадцати команд.
Жене Шлиману, другу детства Димы, главе строительной фирмы, это показалось обидно, он набрал свою команду, «Тайфун», обещая им платить по триста долларов. При этом нагло купил трех лучших игроков «Энергии».
Хозяин ликероводочного завода Шахмахсудов не отстал: у него появилась команда «Чихалты», набранная из остатков местной молодежи, доукомплектовал он ее перекупленными игроками «Энергии» и «Тайфуна». И один игрок, аж за семьсот долларов в месяц, был даже взят из второго состава команды «Москва».
Начальник коммунального хозяйства города Дюлебин, тоже рьяный болельщик, не мог остаться в стороне: создал команду с угрожающим названием «ЧК» («Чиховский коммунальщик»), в которой, само собой, не было ни одного коммунальщика, а купленные в других городах форварды и защитники, плюс лучшие игроки «Тайфуна», «Энергии» и «Чихалты», да еще бразильский игрок какой-то провинциальной команды аж за полторы тысячи долларов (и бесплатное жилье).
Естественно, мэр Тудыткин, победитель по натуре и болельщик с детства, тоже создал команду, купив на средства из казны лучших игроков четырех чиховских команд и пригласив за неразглашаемую сумму вратаря из аргентинской команды «Сан-Хуаро», участника мирового первенства, пусть он и не сыграл ни одного матча, просидев вторым запасным. Назвал команду просто и гордо: «Чихов».
Разыграли чиховское первенство, где все было по-взрослому: битвы до травм и переломов, подкупы судей и членов оргкомитета, переманивание игроков, договорные матчи, компромат и скандалы в прессе… Само собой, команда «Чихов» заняла первое место, после чего на ее форварда было совершено покушение, а тренера нашли утонувшим в омуте.
Готовясь к новому чемпионату, брали кредиты и влезали в долги, Тудыткин публично заявил о намерении купить вышедшего на пенсию Зидана – и, может, купил бы, но агент великого футболиста назвал сумму за одну гостевую игру, впятеро превышающую десятилетний чиховский бюджет. Пришлось отступиться.
Дима Орловский продал баню, Дюлебин чуть не проворовался (в смысле – окончательно), Шлиман заработал невроз, Шахмахсудов тайно закупал оружие. И тут все поняли, что просто выставляют друг друга на деньги, говоря современным криминально-экономическим языком, и решили договориться. Договорились: друг у друга игроков не покупать, больше определенных сумм не платить, чемпионаты проводить по мере возможности честно. И никого не убивать, хватит уже.
И начался расцвет чиховского футбола, что пошло городу на пользу, и это отдельная история, а мы вернемся к Гоше.
На стадионе тренировались футболисты в майках с надписью «Тайфун».
Надо сказать, что Чихов в это время переживал футбольный ренессанс. Дима Орловский, владелец бани и нескольких парикмахерских, страстно болел за отечественный футбол и сильно огорчался, что тот никак не встанет на ноги. Однажды он увидел по телевизору репортаж о чемпионате то ли Швеции, то ли Голландии, на котором серебряным призером стала команда из городка с населением пятнадцать тысяч человек. Дима ахнул. В Чихове тоже пятнадцать тысяч, а футбола нет совсем, есть только стадион с убитым земляным полем и разломанными скамейками трибун. Дима придумал: на собственные средства привел поле в порядок, поставил новые скамейки, насадил газон, нанял поливальщиков и убиральщиков, а потом сформировал команду из молодых чиховских энтузиастов и бездельников. Команду почти профессиональную: каждому платили по двести долларов в месяц (рассчитывая, что игроки все-таки где-то еще работают). Придумали название – «Энергия», заказали форму, пригласили тренера, все как у людей. Выступили на областном чемпионате, и успешно для начала: заняли одиннадцатое место из восемнадцати команд.
Жене Шлиману, другу детства Димы, главе строительной фирмы, это показалось обидно, он набрал свою команду, «Тайфун», обещая им платить по триста долларов. При этом нагло купил трех лучших игроков «Энергии».
Хозяин ликероводочного завода Шахмахсудов не отстал: у него появилась команда «Чихалты», набранная из остатков местной молодежи, доукомплектовал он ее перекупленными игроками «Энергии» и «Тайфуна». И один игрок, аж за семьсот долларов в месяц, был даже взят из второго состава команды «Москва».
Начальник коммунального хозяйства города Дюлебин, тоже рьяный болельщик, не мог остаться в стороне: создал команду с угрожающим названием «ЧК» («Чиховский коммунальщик»), в которой, само собой, не было ни одного коммунальщика, а купленные в других городах форварды и защитники, плюс лучшие игроки «Тайфуна», «Энергии» и «Чихалты», да еще бразильский игрок какой-то провинциальной команды аж за полторы тысячи долларов (и бесплатное жилье).
Естественно, мэр Тудыткин, победитель по натуре и болельщик с детства, тоже создал команду, купив на средства из казны лучших игроков четырех чиховских команд и пригласив за неразглашаемую сумму вратаря из аргентинской команды «Сан-Хуаро», участника мирового первенства, пусть он и не сыграл ни одного матча, просидев вторым запасным. Назвал команду просто и гордо: «Чихов».
Разыграли чиховское первенство, где все было по-взрослому: битвы до травм и переломов, подкупы судей и членов оргкомитета, переманивание игроков, договорные матчи, компромат и скандалы в прессе… Само собой, команда «Чихов» заняла первое место, после чего на ее форварда было совершено покушение, а тренера нашли утонувшим в омуте.
Готовясь к новому чемпионату, брали кредиты и влезали в долги, Тудыткин публично заявил о намерении купить вышедшего на пенсию Зидана – и, может, купил бы, но агент великого футболиста назвал сумму за одну гостевую игру, впятеро превышающую десятилетний чиховский бюджет. Пришлось отступиться.
Дима Орловский продал баню, Дюлебин чуть не проворовался (в смысле – окончательно), Шлиман заработал невроз, Шахмахсудов тайно закупал оружие. И тут все поняли, что просто выставляют друг друга на деньги, говоря современным криминально-экономическим языком, и решили договориться. Договорились: друг у друга игроков не покупать, больше определенных сумм не платить, чемпионаты проводить по мере возможности честно. И никого не убивать, хватит уже.
И начался расцвет чиховского футбола, что пошло городу на пользу, и это отдельная история, а мы вернемся к Гоше.
18
Гоша пил пиво и наблюдал за тренировкой команды «Тайфун», аутсайдера, к сожалению, текущего сезона.
Один из футболистов, лет уже тридцати семи, лениво разминался у кромки, тоскливо посмотрел на Гошу, словно завидуя его безделью, и вдруг, вглядываясь, направился к нему.
– Гена? – спросил он удивленно.
– Нет, – ответил Гоша.
– Да ладно тебе! Ты что, не помнишь меня? Я Игорь Бухча, «Динамо». Вместе играли же, Гена! Я травму получил тяжелую, ушел из большого футбола, а ты, говорили, спился и вообще помер. То есть сперва в тюремные надзиратели подался, а потом совсем пропал.
– Вот откуда я про карты знаю! – вырвалось у Гоши.
– Какие карты?
– Да так. Понимаешь, может, я и был надзирателем, но не помню. Болезнь у меня. Амнезия.
– Слышал, бывает. То есть ты меня в самом деле не помнишь?
– Нет.
– А игру-то помнишь? Если попробовать?
– Не знаю.
– А давай! Интересно же!
Игорь пошел на поле, крича:
– Хлопцы! Дивитесь: бывший полузащитник московского «Динамо» Гена Колычев! Лучший игрок первенства был два раза!
– Бывших у нас и так полно! – нагло ответил кто-то из молодых футболистов.
– Ты бы так ногами работал, как языком! – осадил его Игорь. – Ну-ка, дайте попробовать ветерану!
Футболисты как раз упражнялись, отрабатывая удары по воротам. Вратарь, высокий лысый парень в фасонистой черной форме, снисходительно смотрел на незнакомца мешковатого, вовсе не спортивного вида. Гоше было неловко. Но, чем черт не шутит, вдруг в самом деле…
– Вмажь ему коронным своим, в правую девятку, – шептал Игорь, подкатывая мяч к одиннадцатиметровой отметке.
Один из футболистов, лет уже тридцати семи, лениво разминался у кромки, тоскливо посмотрел на Гошу, словно завидуя его безделью, и вдруг, вглядываясь, направился к нему.
– Гена? – спросил он удивленно.
– Нет, – ответил Гоша.
– Да ладно тебе! Ты что, не помнишь меня? Я Игорь Бухча, «Динамо». Вместе играли же, Гена! Я травму получил тяжелую, ушел из большого футбола, а ты, говорили, спился и вообще помер. То есть сперва в тюремные надзиратели подался, а потом совсем пропал.
– Вот откуда я про карты знаю! – вырвалось у Гоши.
– Какие карты?
– Да так. Понимаешь, может, я и был надзирателем, но не помню. Болезнь у меня. Амнезия.
– Слышал, бывает. То есть ты меня в самом деле не помнишь?
– Нет.
– А игру-то помнишь? Если попробовать?
– Не знаю.
– А давай! Интересно же!
Игорь пошел на поле, крича:
– Хлопцы! Дивитесь: бывший полузащитник московского «Динамо» Гена Колычев! Лучший игрок первенства был два раза!
– Бывших у нас и так полно! – нагло ответил кто-то из молодых футболистов.
– Ты бы так ногами работал, как языком! – осадил его Игорь. – Ну-ка, дайте попробовать ветерану!
Футболисты как раз упражнялись, отрабатывая удары по воротам. Вратарь, высокий лысый парень в фасонистой черной форме, снисходительно смотрел на незнакомца мешковатого, вовсе не спортивного вида. Гоше было неловко. Но, чем черт не шутит, вдруг в самом деле…
– Вмажь ему коронным своим, в правую девятку, – шептал Игорь, подкатывая мяч к одиннадцатиметровой отметке.