Словин Леонид Семёнович. Дополнительный прибывает на второй путь

   - А как быть с купюрами? - Директор поколебался. - Выручку сдать?
   - Пока отложите.
   В окне плыли невысокие увалы. Железнодорожный путь ненадолго нырнул в ложбину и вынырнул у маленького домика, рядом со стогами. Через секунду-другую показался высокий недостроенный забор, гора силикатного кирпича. По другую сторону вагона-ресторана маячила церквушка-пятиглавка.
   Приближался населенный пункт. К платформе со всех сторон уже спешили с ведерками, с сетками, полными яблок. Дополнительный замедлил ход. У газетного киоска на перроне быстро выстраивалась очередь.
   Из вагона-ресторана Денисов и Сабодаш возвращались по платформе. При виде незнакомого капитана милиции продавцы яблок незаметно перекочевали к дальним вагонам.
   - Марина видела свои вещи? - спросил Денисов.
   - Все в порядке. Сумка итальянская, две сберкнижки. Кольца, меховая шляпа из нутрии...
   - Из нутрии?
   - Болотный бобр, - Антон блеснул познаниями скорняка. - Мех выделан без ости, золотистый... А что электромеханик?
   Денисов пересказал разговор в служебном купе.
   - По-видимому, за Голеем охотились, - кратко подытожил Антон. - Да оно и видно: предварительно вывели из строя автономную систему электроснабжения... Все-таки восемь тысяч... Выждали момент, отодвинули стенку со стороны туалета... Вещи, аккредитивы не взяли. Только наличные...
   За невысоким забором бурлил привокзальный базар. Флегматичный дежурный что-то объяснял двум молодым женщинам-пассажиркам. Рядом с багажными весами уже знакомый официант-разносчик разговаривал с мужчинами из местных.
   Денисов и Антон поравнялись с газетным киоском.
   - Местная газета!.. Я сейчас, - Антон отошел. Очередь разомкнулась, сама втянула его к окошку.
   Денисов прошел дальше. Суркова, проводница, прошла мимо с кульком дымящихся картофелин.
   - Парня этого давно знаете? - Денисов показал на все еще стоявшего у весов официанта-разносчика.
   Суркова оглянулась.
   - Феликса? Несколько раз с нами ездил. А что?
   Суркова, за ней Денисов поднялись в тамбур. Пятно, которое Шалимов в темноте принял за кровь, затерлось, хотя кое-где, вглядевшись, можно было еще обнаружить расплывчатые очертания.
   Антон появился перед самым отправлением, вместе с бригадиром. За ним шла незнакомая женщина, похожая на жужелицу - с тонкой талией, длинным телом и большой головой без шеи.
   Сабодаш на ходу что-то записал себе в блокнот, Шалимов пояснил, кивнув в сторону похожей на жужелицу пассажирки:
   - Билет они покупали за бородатым из девятого вагона. Т No 124326! Я расспросил их предварительно. Очередь на вокзале была солидная. Людей впереди себя у кассы не помнят...
   На горизонте снова плыли дома - двухэтажный раймаг, школа. У самого вагона, почти рядом со шпалами, возник передний план - хозяйство монтера пути, сухая ботва.
   Сабодаш прилег на полку - огромный, он будто влез в сидячую ванну, подогнул ноги. Через минуту Антон спал.
   Денисов смотрел на убегающий поселок. Дополнительный не остановился, отсалютовал протяжным гудком двухэтажному раймагу, велосипедам у парикмахерской.
   Он снова вынул вещи пострадавшего. Одежда добротная, куплена не вчера, возможно ее редко надевали: хлопчатобумажные сорочки, шерстяной тренировочный костюм, японская куртка. И рядом книга - "Картины современной физики" Г. Линдера, новая, с неразрезанными страницами.
   "Все свое везу с собой..." - подумал Денисов.
   Полупустой рюкзак лежал отдельно. Наташа Газимагомедова и каширские инспектора осмотрели вещи со скрупулезной тщательностью. Денисову ничего не осталось: пакет с эмблемой международной выставки станков - фреза и шестеренка на нежно-желтом лимонно-цыплячьем поле, цыганская игла в клапане рюкзака. Даже кошелька с десятирублевками, о котором говорил Вохмянин, не оказалось.
   На фотографии с профсоюзного билета Голей выглядел так же приметно: тонкая пластинка носа, шире обычного расставленные глаза - из тех лиц, что кажутся спокойными, с сильно развитым боковым зрением.
   "Где его паспорт? Как Голей предполагал снять деньги с аккредитивов? - Аккредитивы, два по пятьсот рублей, один на тысячу, были выписаны за неделю до поездки. - С учетом восьми тысяч, которые видел Ратц, получается немало... Какие ему предстояли траты? Кто он?"
   Записная книжка Голея не содержала ответа ни на один из вопросов. Денисов снова перелистал ее.
   "Уничтожение дармоедов и возвеличение труда - вот постоянная тенденция истории. Н. Добролюбов.
   От праздности происходит умственная и физическая леность. Д. Писарев".
   Записи были единой тематической направленности. Пострадавший собрал высказывания о труде, тунеядстве, нерадивости - подборка могла сделать честь образцовому следственному изолятору.
   Только на последней странице карандашом был вписан адрес:
   "Астрахань, ул. Желябова... Плавич".
   Тонкая ниточка, которая могла помочь.
   Денисов сложил все в баул, сунул пакет с обнаруженным в купе незаполненным телеграфным бланком. Сквозь хлорвиниловую пленку были видны жирные мазки, индекс вокзального почтового отделения и три цифры, выведенные, по-видимому, тем же карандашом - 342.
   "...Можно подвести первые итоги, - подумал он. - Преступник либо находился в купе, либо знал, что сможет ночью проникнуть в него. Во втором случае кто-то должен был изнутри открыть ему дверь. - Денисов поднялся к окну. - Выходит, Голей с начала поездки находился в руках злоумышленника? Того, кто потом открыл дверную защелку?"
   Поезд шел по кривой. Выглянув из окна, Денисов увидел справа и слева крайние вагоны дополнительного.
   "...Но кто из троих? Ратц? Вохмянин? Марина?"
   Антон проснулся внезапно, полез за "Беломором".
   - Странная вещь - психология свидетельских показаний, - Антона беспокоили те же проклятые вопросы. - Голей при всех платил за постель, но, кроме Вохмянина, никто не зафиксировал это в памяти. Сторублевки видит только Ратц... Даже реплики о собаках каждый воспроизводит по-разному!.. К этому есть прелюбопытнейшая иллюстрация. Может, слышал? Будучи стариком, Понтий Пилат встретил друга далеких лет, когда был прокуратором Иудеи...
   Антону чаще требовались короткие передышки, он прикурил, несколько раз подряд затянулся.
   - ...Пилат вспомнил, каких сил стоила хлопотливая должность, какие вопросы приходилось решать... Администрация, суд, - Антон чувствовал себя лучше после сна. - Кажется, вот-вот бывший прокуратор вспомнит о Христе, но разговор все время уходит в сторону. По крайней мере, так свидетельствует Анатоль Франс... Друг Пилата вспоминает танцовщицу, в которую был влюблен. "Потом она последовала за чудотворцем Иисусом Назареем, его распяли за какое-то преступление..." Помнишь этот случай? Пилат силится вспомнить и не может. "Назарей Иисус? Мне ничего не говорит это имя!.." Точно подмечено, согласен? - Антон подтянул к себе лежавшую на столике газету.
   "...С Антоном спокойно в последних электричках, - подумал Денисов, ночью, в безлюдных парках прибытия поездов, на перегонах. Сабодаш не оставит в беде. Боится Антон разве только начальства, и поэтому в его дежурство оно всегда приезжает... - Денисов вздохнул. - Историк по образованию, Антон тяготеет к ассоциативным представлениям. Однако регулярную лямку вокзального инспектора-розыскника Антон тянул недолго и надежд на него сейчас мало..."
   Почувствовав взгляд, Антон поднял голову:
   - Читал? "Стопятидесятилетие восстания хитай-кипчаков"...
   Название газетной статьи ни о чем не говорило Денисову.
   - ...В правление эмира Хайдара. Между прочим, тема моей дипломной. Интереснейшая эпоха...
   "А что ты сам, Денисов? - Он снова поднялся к окну. - Какая на тебя надежда? Завод координатно-расточных станков. Северный флот. Потом милиция. Три года на вокзале. Учеба на юрфаке заочно, еще, правда, дружба с корифеями МУРа - с Кристининым и Горбуновым. А в общем, обольщаться не приходится..."
   Впрочем, коллектив транспортной милиции на юбилейном "Голубом огоньке" уголовного розыска в Ленинграде представляли двое - генерал Холодилин и он, Денисов.
   Вошел Шалимов; бригадир был без очков, по-домашнему, в розовой тенниске.
   - Станция Заново, - объявил он бодро, - девять часов пятьдесят минут московского. Остановки не имеем. Кстати, с Занова значимся не сто шестьдесят седьмым, а сто шестьдесят восьмым.
   Дополнительный незаметно повернул на восток.
   - Пора передать объявление, - Антон отложил статью про хитай-кипчаков. - Может, кто-то видел или знает...
   - Не рано? Десяти еще нет. Новость у меня. - Шалимов выглянул в коридор. - Пятых! Галя! Иди сюда!
   Проводница, голоногая, в кожаной юбочке, ростом не ниже Антона, шагнула в купе.
   - Такое дело, - он перевел дух, - у нее в тринадцатом вагоне пассажир пропал.
   "Вот оно!" Денисову вспомнилось бледное со следами войны лицо каширского линотделения.
   Проводница потупилась.
   - Почему вы раньше не проверили? - Антон закурил в сердцах. - Это ведь важно! Уот!
   - Взяла у них билеты на посадке, - голос у Пятых оказался густой. Место двадцать третье, восьмое купе... Я всегда на посадке беру. Ночь и вообще, - она огладила волнистые края юбки. - Утром пошла с чаем - купе закрыто. Думала, они в ресторане...
   Антон удивился:
   - Они?
   - Ну этот пассажир!
   - Так.
   - А их нет.
   Шалимов оглянулся на Денисова. Он еще раньше понял, что лейтенант в штатском и капитан в милицейской форме, едущие с поездом, специализируются, так сказать, по разным ведомствам.
   - С соседями по купе разговаривали? - спросил Денисов.
   - Они одни ехали.
   - Купе и сейчас закрыто?
   - Мы открыли... Потом опять заперли... Портфельчик их на месте.
   - Можете описать приметы? Молодой? В чем одет?
   - Не молодой. - Пятых подумала: - Трохи пожила людына! Может, придет? - Она поправила прическу. - Бывает, возьмут билеты в разные вагоны, а едут где-нибудь в одном...
   Перед Мичуринском поезд то и дело останавливался: Раненбург, Богоявленск, Хоботово.
   На одной из станций к вагону подошел вихрастый парнишка-милиционер. При виде Сабодаша козырнул.
   - Ничего к нам не будет, товарищ капитан?
   - Пока нет.
   - Телеграмму дали - встречать сто шестьдесят восьмой, - парнишка хотел быть чем-нибудь полезным.
   - Как нынче с яблоками? - перевел разговор Антон.
   - С яблоками? - Он даже задохнулся, обретя под ногами знакомую почву. - Вам действительно интересно? Такое делается... Старики не помнят! - Он развел руками. - Кипят сады!
   Сразу за багажным двором виднелись деревья. Яблоки были большие и красные, как на детских рисунках. Тяжелые ветви подпирали рогатины.
   - ...Ешь - не хочу... Не переломало бы деревья! - Когда поезд двинулся, милиционер пошел рядом с вагоном. - Заезжайте на обратном пути!.. Год, что ли, такой? Одно слово: кипят сады!
   Денисов не запомнил станцию, но городок остался в памяти; по вертикали его разрезала старинная каланча, с аттиковым этажом, с флажком на мачте.
   У дозорной площадки кружили ласточки, и за Богоявленском в согласии с приметой плотной пеленой ненадолго обнесло небо. Духота усилилась, покрапал горячий дождь.
   - Товарищи пассажиры! - врубился динамик. Шалимов счел возможным наконец передать составленное Денисовым объявление. - Механик-бригадир убедительно просит зайти пассажиров, которые вчера после отправления проходили по составу через вагон номер одиннадцать... - В этом месте Шалимов откашлялся, добавил от себя: - Кто хоть что-нибудь знает про этот дикий случай... Большая просьба, товарищи, и наш с вами гражданский долг... Передача не закончена. Пассажир, едущий в вагоне тринадцать, место двадцать третье, - Шалимов непосредственно обращался к человеку, о котором сообщила проводница, - прошу срочно зайти в свое купе. Повторяю...
   Объявление бригадир прочитал дважды и перед Мичуринском повторил.
   Антон повеселел.
   - Дело будет...
   Астраханский наконец набрал скорость. За Хоботовом стали появляться короткие платформы пригородных поездов - дополнительный проследовал их не останавливаясь.
   Денисов посмотрел на часы:
   "Одиннадцать часов пятнадцать минут".
   Мичуринск угадывался в веере путей, за катившими по обе стороны дополнительного контейнеровозами, спиртными и кислотными цистернами, хопперами, в продолжавших мелькать названиях посадочных площадок - Новое депо, Кочетовка.
   Инструкция могла ждать в Мичуринске.
   - А может, преступление раскрыто, только мы ничего не знаем? Незаметно для себя Антон тоже склонялся к такому варианту. Представляешь? Я домой, а ты дальше, в отпуск...
   Антон достал "Беломор".
   - Как вчера посадка была? Тебя провожали?
   - Зачем? - Денисов показал на полку, под которой лежал рюкзак. - Да и поздно отправлялись...
   В начале третьего, на переломе ночи, с опозданием прибыл почтово-багажный. Его приняли на третий путь, из чего Денисов и все носильщики заключили, что посадка на астраханский дополнительный начнется с пятой платформы, не с четвертой, как думает большинство. А на четвертой окажется нерабочая сторона состава.
   Носильщики погнали тележки назад, молчало радио. Под Дубниковским мостом низко, над самыми путями, горели красные огни, дальше по горловине виднелись разбросанные в видимом беспорядке синие и все виды сигнальных белых - лунно-белые, прозрачно-белые, молочно-белые. Ничего не происходило на вокзале и на всем железнодорожном узле. Когда Денисов ненадолго забежал в отдел, чтобы проститься, телетайп деловито выстукивал:
   "...Направить делегатов на конференцию первого райсовета
   "Динамо"..."
   Денисов заглянул в папку "Для оперативного использования" - все-таки путь пролегал по его же участку обслуживания, перечитал на всякий случай:
   "...Мостовой М. З. (Стоппер) будучи вызванным на беседу
   инспектором по особо важным делам после свидания с женой заявил
   ввиду изменившихся обстоятельств он решил не дополнять ранее
   данные им на предварительном следствии показания о всех
   выявленных связях Мостового-Стоппера прошу срочно сообщить...
   приметы..."
   Он вздохнул, вышел на платформу.
   Темное пятно в горловине станции появилось незаметно. Чуть слышно стали подрагивать рельсы, дежурная по вокзалу подтянулась к справочной в начале перрона. Дополнительный подавали на посадку, он был совсем рядом, между блокпостом и технической библиотекой - скрытый от глаз торцевой стенкой последнего, шестнадцатого вагона.
   Прошли мимо коллеги, работавшие в ночную смену, и с ними Апай-Саар, младший инспектор, подшефный Денисова.
   - Привет, патрон, - Апай-Саар, в переводе с тувинского "козленок", махнул рукой. - Счастливо отдохнуть!
   - Удачи!
   Денисов знал, как это бывает, когда провожаешь других, - теперь он уезжал сам.
   До стрелки оставалось несколько десятков метров. Три хвостовых огня астраханского все еще терялись в панораме других, разбросанных в горловине станции.
   Наконец - негромкий стук! Вагон, шедший впереди, пересек стрелку...
   На кривой астраханский дополнительный открылся внезапно и сразу весь. В тамбурах замелькали фонари проводников. Вспыхнул свет. Вагон за вагоном, равномерно потряхивая, весело катил к вокзалу.
   - Граждане пассажиры!..
   Но и без объявления было ясно. Мирное войско с чемоданами, с детьми с четвертой платформы устремилось на пятую. В сутолоке Денисова несильно задели зачехленным остовом разборной байдарки, какой-то пассажир, чтобы упростить задачу, попробовал открыть дверь с нерабочей стороны состава, она не поддалась, через минуту попытку повторил еще кто-то, груженный рюкзаками и сетками. Последний, кого увидел Денисов, был невозмутимый Апай-Саар с раскрытым блокнотом и карандашом, читающий мораль кому-то, успевшему просунуть сумку в одно из окон.
   Порядок на посадке постепенно налаживался. Перронное радио щелкнуло в последний раз:
   - ...Администрация вокзала приносит извинения в связи с допущенным опозданием... Счастливого вам пути!
   4
   - Мичуринск!..
   Знакомое мрачноватое здание возникло неожиданно посреди залитой солнцем платформы. С торца его были тоже пути - там шла посадка на пригородный.
   Яростно скрипнули тормоза, загремело перронное радио.
   - Штоянка... - Дикторша словно перекатывала во рту что-то горячее. Денисов разобрал два последних слова: - Опожданием... шокращена...
   Мимо бюста великого садовода Денисов пробежал в вокзал. Дежурный располагался в первом этаже мрачноватого здания, против парикмахерской. И на этот раз удушающий запах шипра наполнял помещение.
   - Оперативная группа? С поезда? - Молодой незнакомый лейтенант, моложе Денисова, с выгоревшими напрочь ресницами, черным от загара лицом, был наготове.
   - Телеграмма!
   В конверте лежала свернутая вдвое узкая полоска бумаги. Денисов нетерпеливо развернул:
   "...Смерть Голея последовала результате повреждения области
   сердца режущим предметом односторонней заточкой клинка шириной
   уровне погружения одного сантиметра длиной не менее семи тчк
   примите меры розыска..."
   Это была ориентировка "Всем, всем", отправленная после вскрытия трупа.
   Дежурный уже подавал трубку.
   - С Москвой говорить будете?
   В Москве, в старом, не подвергавшемся реконструкции крыле вокзала, долго не отвечали. Наконец послышался знакомый голос:
   - Слушаю.
   "Апай-Саар..."
   - Денисов.
   - Привет!
   - Ты тоже занимаешься убийством в астраханском? - Он не стал никого звать к телефону: каждая секунда была на учете. Кроме того, ему как раз и был нужен этот маленький невозмутимый инспектор.
   - Подняли в шесть. Можно считать, занимаюсь, - сказал Апай-Саар.
   - Пострадавший - москвич?
   - Голей? Иногородний. Прописанным в Москве не значится.
   - По Кировограду?
   - Тоже нет.
   - Гостиницы проверяли?
   - Все делается.
   - Осмотр перегона дал результаты?
   - Пока нет. Что у вас?
   - Пассажир пропал ночью... Из тринадцатого вагона. Я послал сообщение, приметы.
   - Вот это новость!
   - Ш-шештого пути... - донеслось с перрона. - Отправляется...
   Денисов заторопился.
   - Кроме того, потерпевший прямо-таки настойчиво искал пассажира с собакой... Надо проверить! На багажном дворе около часа ночи произошел инцидент: кто-то ударил собаку. Вызвали постового... Кому что известно?
   Было слышно, как там, в Москве, кто-то щелкнул зажигалкой.
   - Вы же сами были на посадке!
   - В качестве пассажира... Что я видел! Обязательно проверь...
   Дежурный с выгоревшими ресницами тревожно встал у окна. Перронное радио молчало. Сколько прошло после объявления дикторши: минута? три?
   - Теперь главное: ты кого-то записал на платформе... - Закончить он не успел.
   - Отправился! - тонко, почти фальцетом крикнул дежурный. - Пошел! Быстрее!
   - Телеграфируй по ходу астраханского. Сейчас каждая мелочь...
   Девушка-сержант, которую Денисов сразу не заметил, настежь открыла дверь - волна приторного запаха ворвалась в помещение. Дежурный почти силой выхватил у Денисова трубку.
   Рослая, в кожаной юбке проводница тринадцатого, Галя Пятых, встретила Денисова и Антона как давних знакомых...
   - Чайку? Кофе? Хотите в ресторан за лимоном сбегаю?
   В ней все было чрезмерно - голос, доброжелательство.
   - Не стоит, пожалуй. Пришел пассажир? - спросил Антон.
   Пятых покачала головой:
   - По всем вагонам прошла. И по радио объявили. Пропал.
   - Покажите его купе.
   Она пошла впереди, занимая почти весь просвет узкого коридора. Остальное закрыл собою Антон. Купе было последним в ряду.
   - Открывать?
   - Пригласите двух пассажиров, - Антон поправил форменный галстук-регату, который надел, несмотря на жару. - Можно из соседнего.
   В присутствии понятых Денисов "тройником" открыл дверь.
   Вагон был поставки до шестьдесят третьего года - с шестью пепельницами в купе - четырьмя внизу и двумя над верхними полками. Вместо пластика для внутренней облицовки был использован линкруст с унылым рисунком цвета старости.
   - Тишина и покой, - сказала Пятых.
   Следов ехавшего в купе пассажира не чувствовалось. Три полки были застелены, к ним никто не прикасался, на четвертой - постель была смята в середине. Денисов осмотрел пикейное покрывало - его не поднимали, подушка выглядела только что взбитой.
   Было трудно представить человека, просидевшего ночь, не сдвинувшись с места.
   - Чудно, - заметил один из понятых - моторный, с колючими глазами. Купе заперто, никого нет. Что же он, в окно вылетел?
   Второй пожал плечами:
   - Может, у него ключ был?
   - Мне, например, ключ не вручили!
   - Милые! - Пятых словно осенило. - Вот ведь это кто! Который того человека в одиннадцатом!.. Понимаете?! Суркова говорила: "Дверь в тамбуре открыл ключом, выскочил!" Поручень в крови!
   Денисов осмотрел коврик, все шесть пепельниц. В одной, над верхней полкой, оказался пепел сигареты. Пассажир внизу не курил, не отодвигал занавески, не опускал штору. Между подушкой и стенкой купе остался его портфель - потерявший форму, похожий на спущенный футбольный мяч.
   - Интересно, что там? - Пятых увидела, как Денисов осторожно, чтобы не оставить следов, переносит портфель на стол.
   Латунный замочек оказался незаперт. Денисов извлек завернутый в газеты пакет: пуловер, несколько рубашек. Особняком лежали фирменная коробочка Ювелирторга, электробритва, брошюра о героях Аджимушкая. В соседнем отделении Денисов нашел обернутые бумажной салфеткой бутерброды, бутылку чешского пива.
   Денисов сложил обнаруженное на столике, расстелил газету, вытряхнул из портфеля мелочь: шариковые стержни, запонки. Газета была июньская, старая, во весь разворот выведено крупно: "Клубной самодеятельности пристальное внимание".
   В коробочке Ювелирторга лежали кулон и тонкая золотая цепочка Бронницкой ювелирной фабрики пятьсот восемьдесят третьей пробы.
   - В подарок вез, да не довез... - сказала Пятых.
   - Убийца ехал в тринадцатом вагоне. А потом прошел в одиннадцатый, вырубил групповой щит, убил Голея и скрылся. - Вернувшись к себе, Антон устроился у окна, снял рубашку. - А вдруг не так?
   Денисов положил голову на стол и почувствовал, что устал, буквально валился от изнеможения. Ощущение это появилось внезапно, противиться ему не было сил.
   - Если и его тоже... Того, что ехал в тринадцатом? Только не нашли пока?
   - Кроме Голея могла быть еще жертва? - Денисов мыслил с трудом. Труп?
   - А вдруг жив? Попал в больницу? Никуда не заявил... А может, оттого и постель не смята, что вывели из строя раньше, едва отъехали от Москвы? Антон обхватил руками колени - толстый рыжеватый Будда в брюках с кантами.
   - С какой целью?
   - Легко представить: теперь все подозрения на него... того, кто исчез. Ты вспомни кулон, цепочку...
   За Сабуровом Денисов заснул, подложив руки под голову, сдвинув лежавшие на столе бумаги. Когда он проснулся, солнце светило прямо в купе - направление поезда снова сменилось. Часы на руке показывали тридцать шесть минут первого. Сабодаш - в рубашке, хотя и незастегнутой, при кобуре - разговаривал с Феликсом, официантом-разносчиком, который стоял у порога с корзиной, полной молочных пакетов.
   - Как себя чувствуешь? - спрашивал Антон. - А то совсем позеленел...
   - Утром-то? - Тот насторожился... - Ерунда... Ночь без сна. И духота... - Куртка у него на поясе была разорвана, сквозь дыру проглядывала загорелая складка.
   Денисов сдвинул занавеску. Пока он спал, Антон задернул ее, спасая от прямых лучей.
   - Работы много? - спросил Сабодаш. - Ты садись...
   Феликс покосился на кобуру, однако сел, поставил корзину у ноги.
   - Работы как всегда. Не спалось... Я вообще не сплю в поездке... Нервы, что ли?
   - В твои годы!
   Официант-разносчик был молод, с начинающимся брюшком.
   - Возраст ни при чем.
   - По составу ночью ходил? - продолжал Сабодаш.
   - Было.
   - Было? А мы по радио обращались, искали очевидцев... Когда ты приходил ночью, свет горел?
   - Сначала горел, - Феликс отвечал неуверенно, - в темноте тоже проходил.
   - Куда?
   - В хвост состава, по-моему.
   Денисов слушал, пробуждение оказалось неожиданно легким.
   - Пострадавшего видел?
   - Убитого? - Официант подумал. - Видел, когда еще свет горел. Он разговаривал с пассажиром.
   - С кем? Помнишь?
   Феликс пожал плечами.
   - Ты его соседей по купе знаешь?
   - Знаю. Старичок. А еще - высокий, в джинсах. Нет, с ним стоял другой. По-моему, не из этого вагона...
   Антон оглянулся на Денисова: слышит ли?
   - В одиннадцатом я этого пассажира не видел.
   - Какой он из себя?
   - Немолодой...
   - Я сам не молод, - сказал Сабодаш, - скоро тридцать. И Денисов тоже. Он, правда, моложе. Сколько ему на вид?
   - Лет сорока...
   Денисов вспомнил Пятых: "Пожила людина".
   - Где они стояли? - Антон был явно в ударе.
   - У служебки...
   - Любопытно!
   За окном показались дома - Феликс обрадовался.
   - Тамбов! Областной город, а пять минут всего стоим! Разрешите, - он показал на пакеты с молоком. - Жара! Сразу киснет...
   Поезд замедлил ход.
   - Сорокалетний мужчина из другого вагона, - подытожил Антон. - Может, тот самый? Исчезнувший? Проводнице даже ты кажешься староватым...
   Денисов внимательно слушал.
   - ...Пассажир этот приходил в одиннадцатый вагон к Голею и не вернулся.
   - А потом?
   - Потом настала очередь самого Голея!
   В станционную милицию Антон отправился один, Денисов ждал в купе. Вокзал был залит солнцем, казалось, вокруг нет клочка земли, не пронизанного палящими лучами.
   Перрон был пуст. Пассажиры прятались в тень, под козырьки вокзальных павильонов, в залы. Никто не оставался на расплавленном асфальте. Под тентом ближайшего киоска Денисов увидел Марину, разговаривавшую о чем-то с проводницей. От головы поезда рядом с дежурной по станции шел Шалимов.