Смирнов Александр. Свечи

   От этого вопроса преподаватель чуть не лишился дара речи. Рассуждения студента подвергали сомнению саму основу марксистско-ленинской философии. Звонок прервал дискуссию на самом интересном месте.
   – Мы обязательно закончим наш спор, – пообещал преподаватель.
   Студенты собрали свои конспекты, и пошли домой, забыв о диалектическом материализме, как о кошмарном сне. Однако произошедшее на лекции не всех оставило равнодушными.
   Две симпатичные девушки, отойдя от института метров на двести, присели на скамеечку в тени старого дуба и, что называется, зацепились языками.
   – Дурак, – сказала одна, задумавшись.
   – Ты это про кого? – не поняв, о чём идёт речь, спросила подруга.
   – Маша, ну о Смирнове, конечно!
   – Ты так говоришь, будто кроме Смирнова и говорить не о ком!
   – А о ком ещё можно говорить? Все сидели тихо и спокойно, а он решил быть умнее всех!
   – Наташа, ты просто не видела, с чего всё началось. Александр вообще уснул и, если бы философ не разбудил его, он так бы и проспал до конца занятий.
   – А ты, что, следила за ним?
   Маша отвернула голову от подруги и слегка покраснела.
   – Ничего я за ним не следила. Что ты выдумываешь? – рассердилась Маша.
   Однако шило в мешке не утаишь. Еле заметного румянца и маленькой недовольной нотки в голосе хватило, чтобы Наташа всё поняла и начала с наслаждением смаковать самую желанную тему, которую только можно себе представить.
   – Боже мой! Да ты никак глаз на Александра положила?
   – С чего ты взяла?
   Но румянец опять выдал Машу.
   – С удовольствием порадовалась бы за тебя, подружка, но, к сожалению, не могу.
   – Это почему же? – возмутилась Маша, забыв про то, что всего секунду назад хотела избежать этой темы.
   – Он – потенциальный неудачник, – тоном, не терпящим возражения, ответила Наташа.
   – Он – неудачник? Да с чего ты взяла?
   – Как ты думаешь, какая удача может светить человеку, который устроил такой балаган на философии?
   – Причём тут удача? Его поступок как раз доказывает, что он является человеком неординарным.
   – Совершенно правильно! – согласилась Наташа. – В нашей стране все неординарные личности содержатся в психушках.
   – Типун тебе на язык!
   – Теперь ты согласна с моей теорией?
   – Нет, не согласна. Это был просто научный спор. Кстати, философ так и не нашёл чем возразить Александру.
   – Можешь не сомневаться, он возразит, и так возразит, что от твоего Сашеньки пух и перья полетят.
   – Мне кажется, ты специально говоришь это, чтобы позлить меня.
   – Я говорю это специально, чтобы предостеречь тебя.
   Из дверей института вышли две знакомые фигуры, и пошли по направлению к скамейке.
   – Это они, – прервала разговор Наташа. – Пора расходиться.
   – Завтра договорим. Я не согласна с твоими доводами.
   Девушки встали со скамейки и исчезли из виду.

* * *

   Не прошло и пяти минут, как скамейка снова была занята: на сей раз Александром и Владимиром. Тема, которая беспокоила их, была той же самой, что и у только что покинувших скамейку девушек.
   – Чего ты завёлся? – ворчал на приятеля Владимир.
   – Да надоел он. Несёт какой-то бред и все его слушают.
   – Бред это или не бред, никто проверить не может, – философски заметил Владимир. – Ни у материалистов, ни у идеалистов нет доказательств своей правоты.
   Александр серьёзно посмотрел на своего товарища.
   – Да, доказательств нет ни у кого, кроме нас.
   – Кроме нас? – удивился Владимир. – А какие у нас доказательства?
   Александр вытянул вперёд правую руку, расстегнул манжет рубашки и оголил небольшой шрам от ожога.
   – У меня такой же на ноге, – сказал Владимир, – однако вернёмся к нашим баранам. Я имею в виду доказательства против диалектического материализма.
   – Я только что тебе показал их, – ответил Александр. – К тому же, у тебя есть такое же.
   – Причём тут это? Был пожар, мы получили ожоги, от которых остались небольшие шрамы…
   – Мы должны были тогда погибнуть, сгореть заживо…
   – Но огонь погас из-за твоего прибора, – продолжил Владимир.
   – А ты говоришь, нет доказательств!
   – Причём тут материализм и идеализм?
   – Огонь же погас?!
   – Явление резонанса, и ничего больше, – не соглашался Владимир.
   – Какой, к чёрту, резонанс? Мы тогда были детьми и ничего, кроме резонанса, не знали. Подумай, какая квадратичная зависимость может быть у резонанса? Совпали колебания – есть резонанс, не совпали – нет резонанса.
   Теперь задумался Владимир.
   – Действительно, а я даже не подумал об этом. Чем же тогда можно это объяснить?
   – Во всяком случае, не диалектическом материализмом.
   – У тебя остался тот прибор? – почему-то шёпотом спросил Владимир.
   – Когда я вернулся из больницы домой, его уже не было.
   – Значит, повторить мы ничего не сможем?
   – Я повторял уже тысячу раз – всё напрасно.
   – Что же тогда это было? – спросил Владимир.
   – Не знаю, но это было – вот в чём штука.
   Александр хотел подняться со скамейки, но Владимир задержал его.
   – Я знаю тебя много лет, – сказал он приятелю. – Если ты заговорил со мной на эту тему, значит, ты хотел мне что-то сказать.
   Александр осторожно осмотрелся по сторонам, выждал, когда проходящие мимо люди исчезнут, и начал свой рассказ:
   – Меня после этого пожара родители перевели в математическую школу. Я увлёкся математикой и про шалости со свечками забыл.
   – Стало быть, что-то заставило тебя вспомнить об этом?
   – Заставило. Я снова обжёг руку.
   – И?
   – И сразу вспомнил о пожаре.
   – Саня, ну не ходи ты вокруг да около, – взмолился Владимир.
   – Квантовая теория, – гордо провозгласил Александр.
   – Квантовая теория?
   – Скажу точнее – квантовая телепортация.
   – Телепортация?
   По выражению лица Владимира было видно, что в такие глубины физики и математики он никогда не забирался. Однако чтобы не выглядеть совсем профаном, он попытался что-то брякнуть в этом направлении.
   – Но ведь квант обозначает минимальную часть физического тела, – робко сказал он. – Всё-таки физического, а не мифического.
   – Если предположить, что минимальная часть физического тела есть величина бесконечно малая и стремится к нулю, то грань между физическим и мифическим телом стирается.
   – А что ты подразумеваешь под мифическим телом?
   – Информацию, – ответил Александр.
   – Какую?
   – Любую.
   – В таком случае выходит, что Бог есть? – спросил Владимир.
   – Обязательно, есть. Только не такой, о котором написали в Библии почти две тысячи лет назад, а другой. Жизнь, то есть сознание – вечно, – продолжал свою теорию Александр, – более того, те тела, которые мы привыкли считать физическими, на самом деле являются информационными. Мы находимся в очень узком спектре этого информационного поля, поэтому способны менять окружающий мир только в определённых пределах.
   – Ты хочешь сказать, что нами управляет кто-то другой?
   – Вот видишь, и ты догадался! – обрадовался Александр.
   – Однако это только теория, – приземлил своего приятеля Владимир.
   – А пожар? Ведь огонь погас, – значит, информация об огне была изменена.
   – Кем?
   – Нами. Ведь именно мы включили прибор. Вспомни – мы даже график с тобой построили – квадратичная зависимость.
   – Ты хочешь сказать, что существуют такие амплитуды, через которые можно войти в другой мир, изменить информацию, а потом вернуться назад?
   – Мы с тобой, Володя, несколько секунд были в этом другом мире и благополучно вернулись назад. Мы совершенно случайно натолкнулись на этот… – Александр задумался на некоторое время, но вскоре продолжил. – Назовём это вектор телепортации. Итак, вектор телепортации существует не теоретически, а практически. Мы обнаружили его случайно, теперь же мы должны найти его намеренно.
   – Твоя теория подтверждается и другими фактами, – согласился с товарищем Владимир.
   Александр с интересом посмотрел на товарища.
   – Нет, нет, я ничего не добавлю нового. Я просто теперь понял, что ты говорил про сны на философии. И сон, и действительность, – всё это происходит на самом деле, потому что имеет одну основу – информационную.
   – Да, но тогда выходит, что смерти нет. Есть переходы из одного мира в другой.
   – Поэтому я и завёлся на философии. С моей точки зрения, этот диалектический материализм – полный бред.
   – Мы просто обязаны с тобой найти этот вектор, – подытожил разговор Владимир.

* * *

   Придя на следующий день в институт, Александр обнаружил, что вместо первой пары лекций в аудитории проводилось комсомольское собрание группы. Ни повестки дня, ни выступающих на объявление указано не было: просто собрание и всё. Когда, войдя в аудиторию, Александр увидел преподавателя по марксистско-ленинской философии, его почему-то немного передёрнуло.
   – А философ-то здесь что делает? – спросил Александра Владимир, – или он тоже комсомолец?
   Однако ответить Александр не успел. К нему быстро подошёл философ.
   – А вам, уважаемый, сюда. – Он язвительно посмотрел на студента и показал на единственный стул, стоящий сбоку стола, за которым, по-видимому, должен был расположиться президиум.
   Александр хотел что-то спросить, но его опять опередили.
   – И не надо задавать вопросов. Вот начнётся собрание, тогда будут и вопросы и ответы.
   Философ строго посмотрел на Владимира и сухо сказал ему:
   – А вы, Клевцов, посидите вместе со всеми. Пока, во всяком случае.
   Студенты расселись по местам, и в аудиторию вошли представители райкома комсомола в сопровождении институтского начальства. Лёгкий шумок, который всегда присутствует при скоплении людей, внезапно прекратился. Аудитория замерла в ожидании чего-то неординарного и одновременно пугающего.
   – Итак, начнём наше комсомольское собрание, – прервал тишину секретарь райкома.
   Он посмотрел на философа и кивнул ему головой.
   – Мы на прошлой лекции не закончили спор с господином Смирновом, – начал философ.
   – Он – товарищ! – выкрикнул Владимир.
   – Не торопитесь с выводами, – одёрнул его преподаватель.
   На первом ряду столов, прямо напротив Александра, сидели две подружки: Маша и Наташа. По их глазам можно было понять, что всё происходящее сильно взволновало их. Однако взгляды девушек резко отличались друг от друга: если во взгляде Маши можно было увидеть ужас и сожаление, то взгляд её подруги говорил о другом – он был надменный и самодовольный.
   – Неужели ты была права? – прошептала Маша.
   – Всё, как я предполагала.
   – И тебе не жалко его?
   – Кого? – не поняла Наташа.
   – Смирнова, конечно.
   – Мне тебя жалко, – ответила подруга. – Твой Александр – неудачник. То, что сейчас произойдёт – закономерный финал. Не вздумай протянуть утопающему руку – он обязательно утянет тебя с собой в трясину.
   Однако последних слов подруги Маша не слышала. Она смотрела своими огромными чёрными глазами на Александра и мысленно говорила с ним:
   – Не бойся, я всегда буду рядом с тобой, – говорил взгляд девушки. – Я никогда не отрекусь от тебя. И если твоя судьба быть – неудачником – знай: неудачников будет двое – ты и я.
   Александр не увидел, а скорее почувствовал Машин взгляд. Он посмотрел на неё и не в силах был отвести глаз. Молодой человек смотрел в эти чёрные огромные глаза и понимал всё, что хотела сказать ему девушка.
   – Не связывайся со мной, – попытался ответить он своим взглядом. – Ты даже не понимаешь, что они могут со мной сделать.
   – Нет, нет, и не уговаривай, – отвечали чёрные глаза. – Быть с тобой – это моя судьба. Так решила не я.
   – А кто? – спросил взгляд Александра.
   Девушка отвела свой взгляд от юноши и закатила глаза куда-то вверх.

* * *

   Диалога Александра и Маши никто не слышал, кроме их самих. Все были заняты не духовным делом, а вполне реальным – комсомольским собранием.

* * *

   – Непонятно, почему научный спор должен продолжаться на комсомольском собрании? – послышался выкрик старосты.
   – Вероятно потому, что он перешёл из разряда науки в разряд пропаганды, – неожиданно вступил в разговор секретарь райкома.
   Аудитория, которая только что была готова вступить в дискуссию, снова затихла. Каждый понимал, что спорить с комсомольскими и партийными вожаками по вопросам пропаганды – дело абсолютно бесперспективное. Более того, дело это настолько опасное, что не понимать этого мог только сумасшедший. Ещё не ушло то поколение, которое помнило, как ночью чёрные воронки забирали людей, посмевших высказать своё мнение относительно марксистско-ленинской философии. Этих людей увозили куда-то и никто их больше никогда не видел.
   Нынешнее поколение было избавлено от этого средневекового кошмара, но в народе ходили слухи, что сейчас таких смельчаков не сажают в тюрьмы, а изолируют в психиатрических лечебницах на том основании, что только сумасшедший не способен увидеть преимущества социалистического строя. О таких пустяковых мерах, как увольнение с работы или отчисление из учебного заведения, можно было даже не говорить – по сравнению с психушкой, это был просто подарок судьбы.
   Философ поднялся со своего места, посмотрел на секретаря и начал свою проповедь:
   – Как вам известно, диалектический материализм не догма, а наука, основанная на фактах. И если в прошлом веке в своей работе «Материализм и эмпириокритицизм» Владимир Ильич Ленин не имел возможности привести достаточно много доказательств небезызвестному реакционному австрийскому физику и философу Эрнсту Маху, то сегодня диалектический материализм вообще не нуждается в доказательствах. Сам факт существования первого в мире социалистического государства является доказательством, подтверждающим справедливость доводов Владимира Ильича.
   Тональность, с которой оратор излагал свои, с позволения сказать, доводы, нарастала от спокойной, и достигла своего апогея. Он уже не говорил, а кричал какие-то слова, значения которых, скорее всего, не понимали не только студенты, но и сам оратор. Слюна брызгала изо рта оратора и попадала в лицо студентам, сидящем на первом ряду. От этого они морщились и отворачивались. Такое поведение не осталось незамеченным. Истолковав его, как нежелание принять его доводы, оратор впал в ещё большую ярость и перешёл на визг. Напрасно секретарь пытался успокоить преподавателя – тот не слышал его.
   – Диалектический материализм, – визжал философ, – есть аксиома, то бишь, истина, не требующая доказательств. А те, кто не согласен с этим, или душевно больные, либо провокаторы!
   Преподаватель посмотрел в сторону Александра и затрясся от злости. Он открыл рот, чтобы продолжить свою обвинительную речь, но вдруг неожиданно замолчал. Что-то выскочило изо рта философа и шлёпнулось на пол.
   – Челюсть! У него выпала челюсть! – послышалось хихиканье в аудитории.
   Преподаватель схватился за рот и начал осматривать пол вокруг себя.
   – Она под столом! – выкрикнул чей-то голос с первого ряда, то ли для того, чтобы помочь преподавателю, толи для того, чтобы посмеяться над ним.
   Однако не только преподаватель, но, как минимум, половина аудитории не поняла истинного намерения советчика и на всякий случай поддержала его гомерическим хохотом.
   – Ему теперь «раком» надо встать, чтоб достать её! – уже не стесняли своих чувств студенты.
   Однако преподаватель не собирался сдаваться. Встать на колени перед аудиторией ржущих студентов не позволяла гордыня. Он сунул под стол ногу и попытался ей вытолкнуть челюсть. Увы, это было не так-то просто. Неожиданно послышался слабый характерный звук, и все поняли, что преподаватель в двух шагах от победы.
   – Ну, давай! – кричали возбуждённые студенты.
   Философ сделал резкое движение ногой и раздался хруст.
   Преподаватель всёж-таки опустился на колени. Он залез под стол и собрал остатки пластмассовой конструкции.
   Александр встал со своего места и посмотрел на секретаря комсомола.
   – Я полагаю, дискуссию продолжать бесполезно. Оппонент сам уничтожил инструмент своих доводов.
   Смирнов быстро вышел из аудитории, оставив в ней хотя и злого, но совершенно беззубого противника.

* * *

   В парке у небольшого озерца на скамейке молча сидели Владимир и Александр. По их виду можно было понять, что разговаривать друзьям не хотелось, потому как Александр прутиком чертил на песке замысловатые фигуры и размышлял скорее о них, чем о своём приятеле, а приятель просто кидал камешки в озеро и наблюдал за кругами, которые те оставляли на воде после своего падения.
   – Однако надо что-то делать, – нарушил молчание Владимир.
   – А что тут сделаешь? – грустно вздохнул Александр.
   – Может быть, попробовать другой ВУЗ? – робко предложил Владимир.
   – С такой формулировкой?
   – А что за формулировка?
   – Отчислен за злостное хулиганство.
   – За хулиганство?
   Александр вытащил лист бумаги и протянул товарищу.
   – Что это?
   – Копия приказа, – пояснил Александр.
   Владимир перечитал приказ несколько раз, после чего вернул его хозяину.
   – Но ведь ты на этом собрании не произнёс ни одного слова!
   – А ты думал, они меня из-за диалектического материализма отчислят?
   – Ты знаешь, может быть, я скажу глупость, но за злостное хулиганство лучше, чем за антисоветскую агитацию и пропаганду.
   – Мне в деканате тоже самое сказали. Выходит так, что я им ещё спасибо должен сказать за то, что они меня из института попёрли.
   – Есть ВУЗы, где недобор. Там на это хулиганство сквозь пальцы могут посмотреть.
   – А на комсомол как они посмотрят?
   – А причём тут комсомол?
   – Они меня из комсомола тоже выгнали. И уже не за хулиганство, а за пропаганду буржуазной идеологии.
   Владимир даже присвистнул от услышанного.
   – Вот и выходит, что куда ни кинь – везде клин, – грустно сказал Александр.
   – Всё равно, сдаваться нельзя. Надо им доказать, что прав ты, а не философ.
   – Я уже попробовал доказать. Сам видишь, что из этого получилось.
   – Тогда ты действительно зря завёлся, а теперь…
   – А что теперь? – не понял Александр.
   – Тогда тебе было, что терять, а теперь тебе, как пролетариату, терять нечего, кроме собственных цепей.
   – Хорошо, но что я могу им предъявить?
   – Не ты, а мы, – поправил Владимир.
   – Ну, хорошо – мы.
   – Вектор.
   – Вектор?
   – Да, вектор телепортации, – твёрдо сказал Владимир.

* * *

   Нетрудно себе представить, что бы сделали родители со своим чадом, который, будучи выгнанным из института за злостное хулиганство, не пошёл работать на завод, не стал пытаться пристроить свои документы в какой-нибудь другой ВУЗ, а посвятил себя полностью поискам какого-то вектора телепортации.
   И хотя человека, всерьёз считающего, что этот вектор способен изменить мир и вернуть то, что было утрачено, вряд ли можно назвать человеком разумным, однако его нельзя считать настолько глупым, чтобы он не смог предположить о реакции окружающих.
   Работы по поиску вектора было решено производить в строжайшей секретности. Даже родители Александра не должны были знать о том, что их сын отчислен из института. Для них он, как всегда, утром уходил в институт и возвращался вечером.
   На самом деле бывший студент вместо института направлялся в научную библиотеку, где, обложившись учёными трудами, прорабатывал теоретическую часть своих изысканий.
   После занятий в библиотеку приходил Владимир. Друзья делились своими мыслями и составляли планы на ближайшее будущее. Вернее, не составляли, а составлял. Владимир был так далёк от математики и физики, что мог только верить своему товарищу. Он верил и ждал, что в один прекрасный день Александр встретит его улыбкой и скажет: «Всё, я вычислил вектор». Однако время шло, а заветную фразу Александр так и не произносил.
   – Долго ещё? – как-то робко спросил товарища Владимир при очередном посещении библиотеки.
   – Практически у меня всё готово, – услышал он долгожданный ответ.
   – Ты хочешь сказать, что нашёл вектор?
   – До этого ещё далеко, – начал объяснять Александр. – Я рассчитал частоты только теоретически. Остаётся найти подходящий материал, с помощью которого мы построим генератор и тогда…
   – Где же мы будем искать этот материал, – не дал договорить товарищу Владимир.
   – В таблице Менделеева, конечно.
   – И когда мы начнём?
   – Я уже начал искать, но ты пришёл и…
   – Ухожу, немедленно ухожу, – замахал руками Владимир. – Не буду тебе больше мешать.
   Он быстренько собрался и убежал из библиотеки.
   Александр придвинул к себе расчёты и хотел углубиться в свой удивительный мир формул, но ему почему-то это не удалось. Он сделал ещё одну попытку сосредоточиться, но у него опять ничего не получилось. Обругав в сердцах своего приятеля за то, что он отвлёк его от расчётов, Александр в третий раз попытался сосредоточиться, но результат оставался прежний. Молодой исследователь хотел уже закончить работу, но вдруг почувствовал, что ему не хочется уходить из библиотеки. Он поднялся со стула, осмотрел весь читальный зал и сразу понял, в чём дело: в самом дальнем и тёмном углу зала, спрятавшись за широкие спины читателей, мелькнула маленькая стройная девичья фигурка. Казалось бы, что в этом необычного? В читальном зале библиотеки всегда было полно фигур. Однако эта фигурка была особенной. Другой такой не было на белом свете. Александр, повинуясь какой-то неведомой силе, подошёл к девушке. Предчувствие не обмануло его – перед ним была Маша.
   – Это ты? – спросил он тихо.
   В ответ девушка слегка покраснела и опустила голову.
   – Ты что же, следишь за мной? – снова спросил Александр.
   – Да, – неожиданно ответила Маша.
   – Но, зачем? – удивился Александр.
   – Ты попал в беду и поэтому я должна быть рядом с тобой.
   – Зачем? Разве ты можешь мне помочь?
   – Могу, – сказала Маша, – правда, я не знаю ещё чем.
   Девушка подняла свои огромные чёрные глаза и посмотрела на Александра. Этот взгляд утопил Александра, растворил его в себе, и молодой человек вдруг понял, что отныне он не является существом метафизическим, а является личностью духовной, а, если ещё точнее, то одухотворённой.

* * *

   Владимир, выйдя из библиотеки, не пошёл сразу домой. Сознание того, что он сопричастен, как минимум, к открытию века, переполнило его. Он, правда, не совсем отчётливо понимал, что это такое – вектор телепортации и с чем его едят, но всё равно, известие, что он с приятелем стоит на пороге открытия, взволновало его.
   Он не хотел идти домой, ему хотелось помечтать и представить себя вместе с Александром академиками, а ещё лучше, нобелевскими лауреатами. Владимир вдруг представил вытянувшуюся от удивления физиономию философа. Вот философ стоит перед студентами, трясётся от злости и кричит:
   – Этого не может быть, потому что не может быть никогда!
   Неожиданно у философа выскакивает челюсть. Она падает на пол и разбивается на маленькие осколки.
   – Челюсть! Опять челюсть! – кричат студенты и заливаются звонким смехом.
   Неожиданно Владимир почувствовал сильный удар по голове. Он поднял глаза и увидел перед собой бетонный фонарный столб.
   – Осторожнее, молодой человек! – послышалось девичье хихиканье. – Так можно и голову разбить!
   Владимир потёр рукой шишку, которая появилась на лбу, и решил, что дома мечтать будет безопаснее.
   Проходя мимо дома Александра, Владимир обратил внимание, как к парадной приятеля подкатила милицейская машина. Из неё вышел военный в сопровождении милиционера. Они набрали номер квартиры на домофоне, дождались ответа, и скрылись в парадной.
   Владимиру показалось, что голос, который раздался из домофона, был похож на голос матери Александра. Однако молодой человек не придал этому событию большого значения и ушёл домой.

* * *

   Что касается Александра и Маши, то они тоже не очень-то торопились домой. Правда, в их разговорах даже намёка не было на какие-то научные открытия. Александр читал своей спутнице любимые стихи, а Маша обсуждала сюжеты из литературных произведений, причём только те, где были любовные сцены. Правда, науку они однажды затронули: это был философ и его раздавленная челюсть.

* * *

   К сожалению, а, может быть, и к счастью, всё в мире уравновешенно: если человека долгое время преследует неудача – значит, в скором времени он будет вознаграждён успехом. Если же человек долго радуется успеху, то судьба тут же выправит положение, плеснув ему в бочку мёда свою ложку дёгтя.
   Получив огромный заряд негатива, связанный с отчислением из института, Александр был вознаграждён встречей с Машей. После вечерней прогулки с девушкой институтские проблемы казались мелкими и незначительными. Однако любые прогулки всегда заканчиваются, и Александр, проводив девушку, поспешил домой.
   Следуя только что выдвинутой теории уравновешенности событий, легко предположить, что после такой умопомрачительной прогулки молодого человека ждали дома отнюдь не розы.
   Мама встретила Александра как-то странно: она прятала глаза от сына и явно не знала, с чего начать разговор.
   – Я сегодня задержался в библиотеке, – пришёл на помощь ей Александр.
   Однако мать будто не слышала сына.
   – Как у тебя дела в институте? – вдруг спросила она.