Смирнов Александр. Свечи

   – А куда мы пойдём? – спросила Маша.
   – Не знаю. Это тебе виднее.
   – Давай навестим философа, – предложила Маша.
   – Давай. Ничего страшного, если я пойду в таком виде? – Джон показал на свои римские одежды.
   – А что, очень даже оригинально.
   – А ты в чём пойдёшь?
   – А я ни в чём не пойду, – засмеялась Маша.
   – То есть, как это ни в чём? Разве у вас так ходят?
   – Во сне – ходят. Хочу посмотреть на то, как он после такого сна будет смотреть на меня в институте.

* * *

   Преподаватель марксистско-ленинской философии Пётр Петрович Фролов был человеком очень строгих правил. Заметив, к примеру, на пляже девушку, открывшую для загара тела чуть больше, чем было, по мнению Петра Петровича, положено, он плевался, оскорблял её всякими словами и уходил подальше, чтобы глаза не видели этого форменного безобразия. К сексуальным отношениям между мужчиной и женщиной он вообще относился, как к атавизму. Философ считал, что природа, поставив человека на самую вершину развития, просто обязана была предусмотреть другой способ размножения, нежели тот, которым пользуются практически все животные. Поэтому, Пётр Петрович подавлял в себе любые желания подобного рода, считая их низменными и, естественно, полагал проявления подобных чувств ниже собственного достоинства. Даже исполняя свой супружеский долг, он делал это с чувством омерзения и раздражения.
   Однако что бы ни считал Пётр Петрович, а природу перехитрить нельзя. И если мужской организм не выполнял то, что ему положено наяву, он всё компенсировал во сне. В этом случае философ ничего не имел против. Это ведь не он поступал так гнусно и мерзко, это природа, явно недостойная такой личности, как он, творила свои бесстыжие делишки. И он, человек с большой буквы, принимал эти делишки, потому что спал, и не мог себя контролировать, а, стало быть, и не имел ко всему этому ни малейшего отношения. А делишки эти Петру Петровичу нравились. Он ждал этих снов и часто вспоминал их наяву, приукрасив и без того великолепные чувства своей фантазией. К сожалению, с каждым годом этих снов становилось всё меньше и меньше.
   Закончив читать передовицу газеты «Правда», Пётр Петрович снял очки, посмотрел на уже уснувшую жену, натянул на себя одеяло и выключил настольную лампу.
   Сон практически моментально вырвал философа из действительности и перенёс в мир, где не было диалектического материализма и абсолютно всё было разрешено.

* * *

   Закончив читать свои лекции, Пётр Петрович вышел из института и направился по тенистой алее домой. Под старым дубом он увидел скамейку, на которой сидели девушка и мужчина в странном одеянии. Необычная одежда привлекла внимание Петра Петровича, и он остановился, чтобы рассмотреть мужчину поближе. Туника и сандалии соответствовали, скорее, временам Римской империи, нежели современной моде.
   «Актёр», – подумал про себя Пётр Петрович.
   – Желаете присесть? – спросил римлянин философа, указывая на скамейку.
   Пётр Петрович присел и посмотрел на девушку, которая смотрела вниз, спрятав лицо.
   – Вы, наверное, актёры? – спросил философ.
   – Нет, я ваша студентка, – ответила девушка и подняла лицо. – Меня зовут Маша.
   Философ посмотрел на девушку и сразу же узнал свою ученицу.
   – Меня заинтересовала одежда, поэтому я и засмотрелся на вас, – стал объяснять философ римлянину своё поведение.
   – А что в ней может заинтересовать? Одежда как одежда.
   – Ну, не скажите. Так одевались в древнем Риме. Нынче одежда гораздо удобнее.
   – Это почему же она удобнее? Нет ничего лишнего. Кстати, платья у ваших женщин мало чем отличаются от моей одежды.
   – Наши женщины всё больше и больше предпочитают носить джинсы, а не платья.
   – А как же они в джинсах могут привлекать к себе мужчин?
   – Привлекать мужчин? – удивился философ. – А зачем им это надо?
   – То есть, как это зачем? – не понял римлянин. – Потому что так задумано самой природой.
   Философ хотел сказать, что человек выше этой глупой природы, но в это время подул ветер и задрал платье у Маши, обнажив её стройные ножки.
   – Ну как, завлекает? – спросил римлянин.
   Пётр Петрович замялся, но слово «нет» не произнёс.
   Маша встала со скамейки и одним движением руки совсем сбросила платье.
   – Неужели, не завлекает? – опять спросил римлянин.
   Философ хотел встать со скамейки, но почувствовал, что не может этого сделать. Маша ловко расстегнула замочек на спине и скинула бюстгальтер. Белоснежная женская грудь, украшенная великолепной родинкой, просто парализовала мужчину.
   – Богиня! – вырвалось из уст философа.
   – Так чья же одежда лучше? – спросил римлянин.
   При этом Маша взялась за трусики и собралась снять их.
   – А может быть одежда совсем не нужна? – продолжал римлянин.
   Но Пётр Петрович уже не слышал его.
   – Машенька, нимфа моя, снимай этот проклятый атавизм! – кричал он.
   Маша скинула трусики и вопросительно посмотрела на философа. Тот глотал слюну и не мог вымолвить ни слова.
   – Так вы так и собираетесь сидеть в своей удобной одежде? – спросила Маша.
   Она отвернулась от Петра Петровича и начала глазами искать платье.
   – Машенька, не делай этого! – крикнул философ и торопливо стал раздеваться. Однако огромное количество застёжек не давало это сделать быстро.
   – Только не уходи, Машенька! – кричал философ. – Сейчас я сниму эти проклятые брюки!
   Однако кроме брюк на кавалере был одет тугой свитер, из которого надо было умудриться вылезти. Философ спустил брюки, но понял, что освободиться от них возможно только после того, как снимешь ботинки, а у них, проклятых, не развязывались шнурки. Маша, между тем, ходила перед ним в костюме Евы и только раззадоривала несчастного мужчину.
   – Машенька, солнышко, не уходи! Я сейчас разденусь!
   – Так чья же одежда лучше? – язвительно спрашивала Маша.
   – Лучше всего совсем без одежды, – отвечал философ, разрывая на ботинках шнурки.
   Наконец с одеждой всё было покончено. Мужчина, приняв облик Адама, предстал пред своей Евой. Вдруг счастливое лицо Петра Петровича померкло: то, к чему он стремился, что хотел сделать, сделалось само в самый неподходящий момент.
   – Как же это? – не понял философ.
   – Во всём виновата одежда, – объяснила Маша. – Вы очень долго возились.
   Пётр Петрович обернулся, как бы ища поддержки со стороны, и вдруг увидел римлянина. Тот с увесистой дубиной направлялся к нему.
   – Значит, говоришь, Машенька, богиня?! – кричал римлянин почему-то голосом жены. – Я тебе, старый козлина покажу молодую нимфу.
   Римлянин замахнулся и обрушил на философа своё оружие. Тот взвыл от боли и проснулся.
   – Вот, значит, чем ты занимаешься в своём институте?! – кричала жена, нанося удары всем, что попадалось под руку. – А то мы вечером не можем! У нас сил нету! А на Машеньку, значит, есть!? Сегодня Машенька, завтра Наташенька, только на жену время не остаётся!
   – Причём тут Наташенька? – пищал философ, – никакой Наташеньки не было!
   – А-а-а, значит, была только Машенька?
   Супруга схватила хрустальную вазу и разбила её вдребезги о голову несчастного мужа. Тот рухнул на пол и потерял сознание.

* * *

   Когда Ричард и Александр закончили свои споры, они обратили внимание, что их друзья вовсе не скучали без них. Они о чём-то говорили и звонко смеялись.
   – Что случилось? – спросил Александр.
   – Пока вы вели свои научные дебаты, мы решили заглянуть на половинный уровень, – ответил Джон.
   – Зачем? – не понял Ричард.
   – За тем, что человек, из-за которого Александра выгнали из института, чуть ли не превратили в дезертира, а теперь держат в больнице, чтобы приклеить ему ярлык сумасшедшего, спокойно спит и видит приятные сны.
   – Значит, ты ему сделала так, что он увидел неприятные сны? – спросил Александр.
   – Нет, нет, сон у него был очень приятный, – заверила Маша.
   – Я только в конце ему немного личико попортил, но это я, а со стороны Маши никаких претензий нет – ощущения самые приятные.
   – Набить морду – это уж очень примитивно, – заметил Александр.
   – Не торопись с выводами, – сказала Маша. – Я женщина, а значит, не столь прямолинейна, как вы, мужчины. Эта сволочь получит все удовольствия не в половинном уровне, а в его любимом – нулевом. Не во сне, а наяву.

* * *

   Замазав и припудрив побои, закрыв тёмными очками синяки под глазами, преподаватель марксистско-ленинской философии предстал перед студентами. Тёмные очки придавали преподавателю схожесть с рок-звездой, что вызывало в аудитории смешки и улыбки. Ему казалось, что эти молодые жеребцы знают откуда-то про его трагедию, и поэтому не могут сдержать смех. Однако более всего его поражала Маша, которая не сводила с него своих огромных чёрных глаз. Пётр Петрович понимал, что никто не мог знать про то, что его побила жена, а уж тем более про сон, но мысли о том, что его ночные приключения не являются тайной, всё равно терзали его. После лекции он подошёл к Маше.
   – Задержитесь, пожалуйста, – попросил Пётр Петрович.
   – Я? – удивилась Маша.
   – Да, вы. Всего на пару минут.
   Преподаватель стоял у девушки и ждал, когда остальные студенты выйдут из аудитории. Что касается студентов, то им не очень-то хотелось это делать. Они намеренно долго собирали свои сумки, искали что-то и ждали кого-то. Однако сколько бы они ни возились, аудиторию пришлось всё же покинуть. Но студенты не были бы студентами, если бы сдались и ушли домой, не удовлетворив своего любопытства. В коридоре практически вся группа стояла у дверей аудитории. Наташа, согнувшись, заняла позицию у замочной скважины и комментировала для любопытных всё, что происходило за дверью.
   – Вы хотели у меня что-то спросить? – сказал Пётр Петрович, когда они с Машей остались наедине.
   – Да.
   – Спрашивайте, я слушаю вас.
   – Я хотела спросить вас про сон, – сказала девушка.
   От этих слов по спине у Петра Петровича побежали мурашки.
   – Какой сон? – переспросил он.
   – Помните, вам этот вопрос задавал Смирнов, которого за это вы выгнали из института.
   – Лично я его из института не выгонял, – стал оправдываться философ.
   – Не будем про это. Я ведь задала вопрос про сон, а не про Смирнова.
   – Я не понял вопроса.
   – Смирнов предположил, что события во сне являются такой же реальностью, как и те, что происходят наяву. Вы тогда не ответили на его вопрос.
   Преподаватель ожидал всего, чего угодно, но только не таких вопросов. Он слегка замешкался, но тут же нашёлся, что ответить.
   – Неужели на такие вопросы следует отвечать? Даже ребёнок знает, что сон – это продукт мозговой деятельности. Смирнов тоже это знал. Он просто решил поиздеваться надо мной, за что и поплатился.
   – Выходит, и тот римлянин, и я – тоже продукты мозговой деятельности? – Маша смотрела на философа, не моргая.
   – Ка-ка-какой римлянин?
   У Петра Петровича поплыли синие круги перед глазами.
   – Тот самый, который вас дубиной огрел, когда вы хотели меня, ну это… В общем, вы сами понимаете, что хотели.
   – Этого не может быть! – пролепетал философ.
   – Ещё как может! – наступала Маша. – Впрочем, в любой науке ничего не принимается на веру. Проверьте. Ведь ваш мозг до этого не знал, есть у меня родинка на груди или нет.
   Философ робко подошёл к девушке и остановился.
   – Ну, смелее! Проверяйте! Или вам опять шнурки мешают. – При этом Маша звонко рассмеялась.
   Пётр Петрович протянул руку к бюстгальтеру и дёрнул за лямочку. Тот тут же отстегнулся и обнажил девичью грудь.
   – Не может быть! – От удивления преподаватель застыл с бюстгальтером в руке.
   За дверью любопытные студенты ждали Наташиного комментария.
   – По-моему, он её хочет изнасиловать, – сказала Наташа.
   На мгновение студентов поразил паралич.
   – Ты с ума сошла! – усомнился Володя.
   – Посмотри сам, – обиделась Наташа. – Что я, вру вам?
   Владимир сменил Наташу на наблюдательном пункте, но тотчас отошёл от него.
   – Точно, – еле выговорил он. – Уже лифчик с неё сорвал.
   – Надо вмешаться! – сказал Андрей.
   – Ишь ты, какой быстрый! – засмеялась Наташа. – Изнасилование всегда совершается против воли женщины. А если это по её воле?
   – Если это по её воле, – продолжил кто-то Наташину мысль, – то ты предлагаешь вмешаться в личную жизнь людей.
   – Личная жизнь? Здесь, в аудитории?
   – Ну, это уж у кого на что фантазии хватит, – засмеялась Наташа и опять заняла свой наблюдательный пункт.

* * *

   Философ, между тем, отошёл от шока. Взгляд его стал злым и жёстким.
   – Значит, это был не сон, – вымолвил он. – Значит, это вы так решили отомстить мне! Избили, накачали клофелином, притащили домой, и навесили жене лапши на уши? Ах ты,шмара!
   Философ поднял руку и ударил девушку по лицу. Та отшатнулась, попыталась увернуться, но слишком промедлила. Преподаватель схватил жертву за платье и дёрнул. Платье также, как и бюстгальтер, осталось у него в руке.
   – Помогите! – закричала Маша.
   – Вот теперь пора вмешиваться, – заключила Наташа.
   Но в её советах уже никто не нуждался. Только заслышав крики о помощи, студенты ворвались в аудиторию и повалили на пол маньяка.

* * *

   Следователь сначала пытался всё подробно записать, но потом отложил ручку и стал просто слушать. Допрос потерпевшей как-то непроизвольно перешёл в разговор по душам без протокола и прочих формальностей.
   – Я потом всё оформлю, – сказал следователь Маше, – ты рассказывай.
   – Да я, собственно всё уже рассказала.
   Девушка замолчала и вопросительно посмотрела на следователя.
   – А может быть, у него с головой что-то? – спросила она.
   – Мне тоже кажется, что здесь проблема, скорее, медицинская.
   Девушка приготовилась слушать милиционера.
   – Вы сами-то посудите. В его возрасте, и вдруг на такие дела потянуло.
   Милиционер покрутил пальцем у виска.
   – Мне не следовало бы вам рассказывать, но…
   – Что но? – не поняла Маша.
   – В конечном итоге, всё зависит от того, как вы напишете заявление.
   – А я-то здесь причём?
   – Если вы считаете, что он больной, то, может быть, не станете его совсем уничтожать?
   – Причём тут станете или не станете? Больной он или здоровый, должны определить врачи.
   – Врачи определили, что он вменяем.
   – Значит, экспертиза уже была?
   – Мы его сразу отправили на экспертизу. Он нам такие показания стал давать, что без заключения врача их даже записывать нельзя.
   – А что он показал?
   – Он утверждает, что вы задержали его в аудитории, чтобы решить научный вопрос.
   – Научный?
   – Не перебивайте меня. Он говорит, что вы утверждали, что во сне человек пребывает в такой же реальности, как и наяву.
   – Это я утверждала?
   – А потом он сказал, что вы разделись донага, и со своим сообщником – римлянином избили его, опоили клофелином, притащили домой и сказали жене, что он изменяет ей со студентками.
   – Чем, чем я его опоила?
   – Да ничем вы его не опоили. Медики в крови ничего не нашли. Просто после таких показаний мы обязаны были направить подозреваемого на медицинскую экспертизу.
   – И что же медики?
   – Говорят, что он Ваньку валяет. Притворяется психом.
   – А что ему будет, если он не псих?
   – Если не псих, то попытку изнасилования и доказывать не надо. Целая группа свидетелей. Кроме того, нанесение вреда здоровью. Можно квалифицировать, как злостное хулиганство.
   – Злостное хулиганство!? – обрадовалась Маша. – Давайте ему злостное хулиганство навесим!
   – Что значит, навесим? Мы здесь ничего не навешиваем, а разбираемся в истине.
   – В истине? – удивилась Маша. – Вы хотите сказать, что способны понять истину?
   Следователь удивлённо посмотрел на потерпевшую. Маша поняла свою ошибку и перевела разговор на другую тему.
   – Ну, а если его признают психом, что тогда?
   – Тогда его будут лечить. Очень долго лечить, ведь он на людей бросается, то есть, является социально опасным.
   – Тогда что же я могу сделать? – не поняла Маша.
   – Вы можете вообще не писать заявление в милицию.
   – Вообще не писать?
   – Да. Многие девушки вообще стесняются говорить на эту тему.
   – Ну уж нет! – возмутилась Маша. – Я, слава богу, без комплексов. Преступник должен сидеть в тюрьме, а если он болен, то в психиатрической больнице.
   – Дело хозяйское, – согласился следователь. – Я просто обрисовал вам возможные перспективы. Подождите минуточку, я запишу показания и отпущу вас.
   Следователь быстро заполнил протокол допроса и дал его Маше. Та прочитала и, с явным удовлетворением, поставила свою подпись.

Глава 6

   Если бы знал Александр, что в то время, когда он лежал на госпитальной койке, притворяясь спящим, в соседней палате проходило медицинское освидетельствование преподавателя марксистско-ленинской философии, разве до сна ему было? Неужели не захотелось бы выйти и заглянуть краешком глаза на то, как справедливость расставляет точки над «i»? Неужели сердце, обиженное несправедливостью и чёрствостью, не согрелось бы тёплым и приятным чувством отмщения? Неужели сладострастная истома удовлетворения не поглотила бы душу целиком, не оставляя места ни для каких прочих чувств? Скорее всего, так оно и случилось бы, если бы Александр не имел разговора с Ричардом.
   После этого разговора Александр стал смотреть на мир другими глазами. Он видел всё откуда-то сверху: с первого уровня, а его мечты, не желая останавливаться, уносили сознание ещё дальше: на второй уровень. Именно там, по мнению Ричарда, а сейчас и его, составлялись планы нулевого и первого уровней, именно там увязывались нити всех событий и сплетались клубки миллиардов судеб, чтобы, реализовав их, выбрать квинтэссенцию сознания и направить её для дальнейшего совершенствования мироздания. Для реализации этого грандиозного замысла было всё: достаточный уровень познания для Ричарда, Александра, Джона и Маши, была движущая сила – любовь. Машиной любви было в таком количестве, что её хватало не только на неё и Александра, но и на Джона с Ричардом. Не страсти, которую на нулевом уровне часто принимают за любовь, а истинной любви, такой, какая была у Маши. Не хватало связки, логической цепи сознания, по которой можно было двигаться от нулевого сектора через первый и во второй. Собственно, и связка была. Эта была формула, которую открыли Ричард и Джон, но эта формула начиналась с первого уровня, а поэтому была неполной. Подставив в качестве первого члена формулу, которую Александр написал в гараже, можно было бы считать задачу выполненной, но именно этой формулы не было. Самое неприятное, что восстановить эту формулу можно было только в нулевом уровне.