Смирнов Алексей Константинович. Наследники Авиценны

   Уронили обоих.
   Вытащили при помощи МЧС, напоили чаем и водкой. Переодели: отобрали всю одежду и дали взамен по тельняшке до пят. Вот они забрали задыхавшегося матроса и повезли в больницу.
   Вторая фельдшерица, при том присутствовавшая, рассказывала:
   - Я к ним и не подходила, ну их на хуй.
   Они так и вкатили в больницу каталку с перепившим матросом: оба в тельняшках до полу. Все взялись за телефоны: что еще такое? Позвонили, куда надо, но там сказали: пускай. Все это сошло, огласки не было.
   Летом докторша полезла в обвалившиеся строительные леса, спасать гастарбайтера, застрявшего на четвертом этаже. Заведующая станцией Скорой Помощи кричала ей после:
   - Еще раз сделаете такую хуйню - уволю!..
   Это подействовало. Когда из окна какого-то этажа вывалился очередной икар и зацепился за что-то на уровне четвертого, она уже не полезла сама, а вызвала МЧС. МЧС хотело все сделать красиво. Можно было подняться на третий этаж и подхватить икара оттуда. Но надо было красиво, с тросами. Спустили тросы, подцепили и уронили. С концами, вечная память.

Нотабене

   Вот даже не история, а мелкое наблюдение. Многих оно заставит недоуменно пожать плечами. Но тот, кто почует жуткую бездну, пусть берет с полки пирожок.
   В нашем отделении вели журнал выписки.
   Это была обычная амбарная книга для удобства и ориентации в перемене слагаемых. Сумма все равно не менялась. Этот журнал даже не числился в реестре медицинской документации, никто его никогда не проверял и не вменял в обязанность заводить. Он служил - ну, не знаю: блокнотом, органайзером или чем-то еще. Чтобы доктор и сестры знали, кто когда идет на выписку. Подготовили документы, транспорт и так далее. Я, например, назначал дату выписки еще при поступлении, мне это было очень приятно делать. Я вспоминал при этом, что все когда-нибудь закончится.
   Старшая сестра потом переписывает, подает сведения на пищеблок. В общем, рутина.
   Так вот. Бывали экстренные выписки, довольно часто. Пришел на работу, весь сияешь, но тут тебе докладывают о ночном поведении, скажем, двадцать шестой палаты, и она вся отправляется на дембель. И садишься их выписывать.
   Вообразите: страница за страницей, страница за страницей, месяц за месяцем, год за годом. Фамилия и число - всё. Больше ничего.
   Никаких пояснений не нужно.
   Никто их и не писал. Все прекрасно знали, кого и почему.
   Но у старшей сестры иногда что-то щелкало в голове.
   И вот листаешь, листаешь, и вдруг видишь запись, сделанную ее рукой. Один, среди сотен подобных, отмечен. Ни для кого, ни для чего. Никто не просил. Никто не велел.
   Дано пояснение: "за пьянство".
   Уставишься - и сразу оледенеешь, примерив эмоции нашей старшей сестры: неудовлетворенность до примечания и тихая сатурация - после. Бездна разверзлась. Кто не прочувствовал - моя вина, не донес, плохо написал, непонятно.

Эпидемиологический прецедент

   Однажды наш уролог загремел из-за беляшей в инфекционную больницу. Его угостил верный товарищ, хирург Кумаринсон, с которым они изображали специальных мусульмано-иудейских врачей и промышляли обрезанием.
   Кумаринсон купил беляши и подарил урологу.
   У того разразился понос длиною в жизнь. Выйдя из больницы, он не переставал восхищаться персональным ночным горшком, который ему выдали - с личным номером и даже, по-моему, с фамилией.
   Но до того все недоумевали, куда вдруг подевался уролог.
   Я рассказал сестрам, и они захохотали:
   - В носках своих, что ли, Кумаринсон ему беляши принес?

Холера и Doom

   Противохолерные учения случались у нас приблизительно раз в год.
   Доктора, можно сказать, блаженно небожительствовали, потому что основная ответственность падала на сестер.
   Противохолерные мероприятия чрезвычайно сложны, они выливаются в замысловатое противохолерное поведение, подлежащее доведению до автоматизма.
   Все это очень напоминает Doom с его уровнями и препятствиями, тогда как докторам по чину показаны не стрелялки, а стратегии.
   Здесь мало системы боксов с хитро расположенными дверями. Надо соблюдать строгую последовательность действий, которой я, конечно, не то что не помню, но и когда и не знал - как и в Doom'е. Меня убивали сразу.
   Вошел, снял одно, надел другое, сверху - третье; шагнул, третье снял, бросил в таз с ядовитым раствором; проконтактировал с фекалиями, снял первое и второе, напялил третье, два шага вправо, четыре влево; переменил ядовитую жидкость единожды или дважды, вернулся, проконтактировал с фекалиями, снял третье, натянул четвертое; пятясь задом, вышел из игры.
   Никто не проходил эту игру с первого раза.
   Проигравшим доставался бонус.

Проблема

   Скорая Помощь приехала по случаю самоубийства.
   Виновник торжества был настырен в своем желании. Сначала он перерезал себе вены. Не помогло.
   Тогда он решил повеситься. Порвалась веревка, и глотка тоже порвалась, но все остальное уцелело.
   Прыгнул из окна девятого этажа, сломал руку.
   - Какие проблемы? - допытывался доктор.
   Хрип:
   - Да, проблемы, проблемы у меня.
   - Какие?..
   - Кабачки не могу есть.
   - Почему??..
   - Боюсь подавиться.

Репрезентативная выборка

   Однажды мы дома долго и оживленно беседовали о сумасшедших домах.
   Я вижу, что в обществе бытуют не вполне правильные представления об этих местах. Многие рисуют себе такие дома почти достоверно, но несколько перегибают палку. Выносят впечатления, в основном, из достаточно правдоподобных фильмов, где и атмосфера вроде передается, и дело поставлено на широкую ногу. Одна беда: в этих фильмах показаны сплошные психи. Бродят, в себе замкнувшись; рубят руками воздух, воют, визжат, бросаются на персонал с безумными мыслями, пророчествуют.
   На самом деле население обычного дурдома мало чем отличается от населения трамвая. Встречаешь все те же лица, те же беседы, разве что носители чуть поспокойнее. Смотрят с некоторой опаской, непривычно для себя сконфужены, чуть взъерошены, прибиты. Никто ни на кого не кидается, никто не величает себя императором. Представлен, главным образом, абстинентный синдром с делирием или без. Консультировать эту публику было легко и приятно, потому что я всем подряд выставлял алкогольное поражение нервной системы, не глядя. И ни разу не ошибся, я думаю. Просто забирал истории болезни и вписывал стандартную пару строк.
   Я, конечно, не касаюсь вузовских клиник, где контингент отличается от трамвайного настолько же, насколько отличны от простых смертных постояльцы vip-заведений. Так что их бред величия становится в чем-то оправданным.
   Там-то и собраны императоры, князья и прочие государственные деятели. То есть в целом общество отражено достаточно адекватно: отравленный базис и декадентствующая надстройка.
   Бывает, конечно, что и непростого человека занесет в клоаку. Может же приличный господин с претензиями заблудиться и попасть в рабочий район. Если повезет, то можете, когда окажетесь, услышать: "Я Сталин, но не тот, который Джугашвили, а который Коба!"
   Я с удовольствием слушал вывод: "...мОлодежь!... будьте маниакально-депрессивными!..."

Академик Углов

   Вчера вспоминали академика Углова.
   Этому святому и непорочному человеку стукнуло сто лет, но он еще как будто числится на работе и, я думаю, как никогда тверд в своих человеколюбивых представлениях.
   В моем выпускном альбоме красуется его фотография, и кажется, будто академик только что сожрал тюбик зубной пасты. Но мне не повезло, за годы учебы я ни разу не видел его вживую.
   А ведь его идеи вполне могли восторжествовать, не развали собака-Горбачев великое государство. В 1984 году, осенью, я впервые услышал в записи антиалкогольную лекцию, которую читал один из его подручных. Советская диета, исключавшая живую речь, была настолько строга, что я сидел и слушал эти откровения с разинутым ртом. Я пришел к своей приятельнице, предполагая, что мы сейчас же, по нашему обыкновению, начнем выпивать и не закусывать. Да только она наотрез отказалась пить, а мне позволила - со зловещими словами: пей, пей. И включила запись. Я, конечно, ничего после этого пить не стал и был совершенно загипнотизирован оратором. Мне стало ясно, что над народом нависла чудовищная опасность, подпитываемая из-за рубежа.
   Подруга мрачно сообщила, что лектор даже ходил к Соломенцеву и был обласкан. Это сейчас никто не знает про Соломенцева, а тогда казалось немыслимым, чтобы кто-то к нему пришел, не говоря уж о том, чтобы тот кого-нибудь обласкал и вообще оказался человеческим существом.
   Природа не терпит таких противоестественных ласк. Позднее я слышал, что этого скорохода все-таки подстерегли и убили.
   Крайне возбужденный, я вернулся домой и объявил родителям, что с этого момента в нашей отдельно взятой квартире устанавливается трезвость. И потребовал вылить в сортир весь алкоголь, который в баре застыл от ужаса. Преимущественно коньяк, подаренный отчиму благодарными пациентами. Родители осторожно одобрили мой пафос, предложили мне немного успокоиться и подумать, так что через пару дней я пошел на известные уступки.
   Потом я прочитал бестселлер Углова, который не иначе, как в обстановке мучительной трезвости напечатали в "Роман-газете". И слог академика поколебал меня в антиалкогольной настроенности. Я почуял неладное.
   Вчера матушка говорила, что он был старый еще в ее молодости. И был уже тогда одержим разными идеями.
   Например, мечтал брать со всех студентов-медиков расписку: не курить и не жениться на полных женщинах. Полные женщины неполноценны, говорил академик. В смысле - нездоровы. И рожают кого попало. А худеть они боятся, потому что считают, будто мужчины предпочитают осязать полноту.
   И вот, во избежание национального вырождения, он хочет расписок.
   Проживи Союз еще лет десять - мечты, глядишь, и сбылись бы.

Явное становится тайным

   Быть хроническим пессимистом противно. Решил-таки позвонить приятелю со Скорой, узнать про ситуацию в первичном звене. Как там воспринимают президентскую добавку.
   Воспринимают оживленно. Милые дамы, заткните уши. Приятель ответил так: "Нас собрали и сказали: хуй! Прибавка будет, но больше вы получать не будете!"
   Ну и еще кое-что, как водится, рассказал, из новейшей истории.
   Привозят в реанимацию тетку. Тетка вся плохая, на все согласная. Дала себя заинтубировать без звука.
   Невропатолог чешет репу:
   - Что за херня? Сахар нормальный, травм нету... Надо ее в реанимацию, понаблюдать.
   Реаниматолог:
   - Не, ну ее на хер! В отделение. Вон, она дышит сама.
   Скорая:
   - Дышит-то через трубку. В отделении какой-нибудь дурак пойдет мимо и выдернет.
   Реаниматолог:
   - Ну, давай я ей трубки через нос пропущу. И кончики обрежу у ноздрей, ничего не будет видно.

Корабельные новости

   Психиатр, сидевший на телефоне, захотел в магазин. Попросил моего приятеля: "Посиди тут, я скоро приду". Нет вопросов, всегда пожалуйста.
   Звонок.
   - Але! Але! Это с сухогруза звонят!
   - Слушаю внимательно.
   - Мы тут на ремонт встали. У нас капитан сошел с ума. Взял пожарный топор и рубит палубу. Говорит, что в трюме дети тонут.
   Дело житейское. Деловито:
   - Давно на ремонте стоите?
   - Да уже два месяца!
   - А капитан сколько времени пьет?
   - Два месяца и пьет, что за дурацкие вопросы.
   Ну, все понятно.
   - Давай адрес, где вы стоите.
   - Да в Лиссабоне, еб твою мать!.. Я звоню узнать, что делать!
   Звонок был по сотовому.
   - А фельдшер у вас есть?
   - Да он ушел куда-то неделю назад.
   - Ну, я не знаю. Сдайте капитана в португальский дурдом.
   - Ты что, охуел? Как же мы без капитана вернемся?
   Ну, решили проблему кое-как.
   - Есть у вас умелец, в вену колоть?
   Нашелся.
   - Возьмите в аптеке релашку и колите его три дня. Как проснется, сразу снова вырубайте.

Крупная рыба

   Санаторий "Черная Речка", реабилитация сердечно-сосудистого люда.
   Временно утраченные функции восстанавливаются в полном объеме.
   Один постоялец с приличной динамикой отправился удить рыбу, выпил на берегу бутылку водки на березовых бруньках.
   Ударился в камни лицом, умер. Удочка в руке, поплавок дергается хронически.
   Доктор, на месте происшествия:
   - Небось, крупная рыба попалась. Дернулась, свалила и убила.
   Потянул леску, вытащил окунька с палец величиной.
   Выпустил, потому что - Скорая Помощь, не зря же приехали жизнь спасать. Был такой мультфильм про ослика, который хотел спасти дедушку-осла от рыбы, а спас рыбу от дедушки.

Трость

   Попадаются люди, которые с болезнью ничего для себя не теряют и не приобретают.
   Им вроде и посочувствуешь, а потом пожимаешь плечами. И вроде бы они не такие уж равнодушные, и не самые тупые, и беспокоятся в меру - а все как-то оно не так, без огня.
   Лежала у меня одна.
   Тетка такая, рыхлая, лет пятидесяти.
   У нее болела и слабела нога. Ну, не очень сильно болела и не очень шибко слабела. Из всех бумаг у нее была только маловразумительная грамота из 3-й больницы, прославившейся своим творческим подходом к действительности. Там, судя по скупым фразам, с теткой не особенно церемонились: разрезали спину на предмет неизлечимого радикулита, отпилили зачем-то маленький, ни на что не влияющий кусок хребта и зашили снова, без объяснений.
   А сама тетка не очень-то внятно рассказывала про свои беды. Заболела она то ли пять лет назад, то ли пятнадцать. После операции стало не то лучше, не то хуже. И вообще.
   Вот так она лежала-лежала, без сдвигов и перспектив. Общалась с соседками по палате в обычной для себя, ровной тональности - как в булочной, в собесе, в сберкассе. Потом раздобыла себе палочку, лечебную трость, и бодро ковыляла с ней: мол, да, с палочкой, но мы и с палочкой, как утка, дойдем и сядем на свой душ Шарко.
   Увидев трость, я забеспокоился.
   Диагноза как не было, так и не было. И я вспомнил, что у нас на такие случаи есть профессор, позвал его.
   Тот сел напротив тетки, потер руки, выслушал мой озабоченный отчет и приступил к допросу тетки. Пока она отвечала, лицо его делалось все более недовольным.
   Тетка покорно, без лишних эмоций, вела бесконечное повествование обо всем на свете.
   Профессор нетерпеливо заерзал и стал ее грубо осматривать. Я смотрел и дивился резкости его движений. Не сказав ни слова, он вышел из палаты, мы пошли в кабинет. Я спросил, нет ли у тетки рассеянного склероза - поганая такая болезнь, безнадежная.
   - Что? - презрительно протянул профессор. - Неее-ееет.... Посмотрите, как у нее все медленно развивается... даже после этих дураков-хирургов хуже не стало... и все как бы ей ничего, все ладно... слабеет нога - ну, слабеет... полежала в больнице, выписалась...
   Профессор помолчал, думая о чем-то своем.
   - Палка подвернулась кстати - она и подхватила, пошла! - сказал он с неожиданной ненавистью.
   Махнул рукой, поставил наследственную болезнь Шарко-Мари - диагноз из тех, что только профессор имеет право ставить, и с омерзением на лице ушел. Не оглядываясь и не прощаясь.
   Я так и не знаю, что это было. Не с теткой, черт с ней, с теткой - с профессором.

Шестое чувство

   У практических докторов иногда развивается волшебное чутье, просто звериная интуиция.
   Вот коротенький эпизод.
   Прихожу я на консультацию в кардиологический диспансер. А там обед.
   Брожу по палатам, ищу клиентов.
   Спрашиваю у докторши:
   - Где Свекольникова?
   Та:
   - Сейчас-сейчас.
   Побежала. Вернулась с таинственным видом:
   - Доедает компот.
   И я разу догадался, что сейчас мною попользуются досыта, потому что оплачено государством.
   И не ошибся почему-то.

Цирк уехал, а клоуны остались

   У меня в голове вертится веселая неврологическая песенка-прибаутка.
   "Об орясину осёл топорище точит, а факир, собрав гостей, выть акулой хочет".
   Это не остаточные впечатления от бесед с больным головным мозгом. Это стишок для запоминания черепных нервов, которых - двенадцать: ольфакториус, оптикус, окуломоториус, трохлеарис, тригеминус, абдуценс, фациалис, статоакустикус, глоссофарингеус, вагус, аксессориус, хипоглоссус.
   Образуется цирк: дрессированный осёл, факир, акула и так далее.
   Сидишь так, водишь молоточком перед какой-нибудь физиономией и прикидываешь: ага, осёл пошел на барабан, точить уже не будет, а факир подавился шпагой... Так-так.
   Клиент смотрит преданно, с уважением.
   Не знает, что у меня гастроли.
   До сих пор. Цирк давно уехал, а клоуны все еще пыжатся.

Корневой каталог

   Человек вообще замечательное существо, если убрать шелуху. Прекрасное.
   Вот случился у одного субъекта инсульт. Довольно серьезный - рука не работает, нога, язык. Голова немного работает.
   И он отказался есть.
   Привозят обед, ужин - не кушает, капризничает или еще чего там себе думает.
   Никто и не знает, как быть. Все такое питательное, прямо из бака.
   Тут сосед по палате показал ему порнографический журнал. Там и так, и этак, и сяк, все варианты и опции.
   Клиент смотрел, смотрел и вдруг закушал. Две тарелки умял, супа.

Корневой каталог (продолжение)

   Человека, который показывал паралитику порнографический журнал, чтобы тот кушал, выгнали из палаты по требованию дочери больного.
   - Папа же болен! - возмущалась она. - А он машет журналом изо всех сил, а папа ведь не может прочитать, что там написано.
   У паралитика, как выясняется, просто дьявольский анамнез.
   Незадолго до удара он приобрел домашние штаны с шариком. Тряпочный шарик был вшит аккуратно по шву, сзади - так, что одно полушарие выступало наружу, а другое - внутрь. Помимо штанов, больной купил несколько дорогих и совершенно ему не нужных электрических приборов: какое-то приспособление делать заклепки, переносную розетку и что-то еще.
   В беседе же, возражая окружающим, постоянно ссылался на какого-то полковника. "Полковник сказал", "Полковник велел".
   Похоже, что Полковник обитал в том самом тряпочном шарике в штанах, потому что штаны, едва их владельца хватил кондратий, бесследно исчезли, никто не может их найти.
   Полковник, подобно, капитану из "Экзорциста", выполнил свою миссию и отошел в тень.
   Неизвестно, что он внушал своему приятелю. Предупреждал, небось, из жопы строевым криком: "Я старый солдат и не знаю слов любви". Но на войне, как на войне.

Корневой каталог (окончание)

   Полковник нашелся.
   Полковником оказался сосед по палате.
   Больного зовут - ну, скажем, Иван Семенович Начосов.
   Полковника тоже зовут Иван Семенович Начосов.

В джазе только девушки

   Скорая Помощь приехала в гоблинарий.
   Квартира: притон, гадостный и мрачный, разбросано собачье говно, народ отдыхает в одежде без постельного белья, старуха мертвая лежит. Смерть естественная, от водки.
   И люстры все перебиты.
   Доктор посмотрел на осиротевшего сына и заключил, что до делирия тому не дожить. Побеседовал с сиротой и позволил:
   - Повод у тебя теперь есть надолго, так что гуляй...
   Но сразу не ушел.
   - Слышь, ты, - обратился доктор к сироте. - Что это у вас такое с люстрами?
   Тот скорбно встрепенулся:
   - А это мама все время с девушкой разговаривала, которая на люстре сидела. А я эту девушку прогонял.

Фактор страха как слабое звено

   Я очень сочувственно отношусь к Стивену Кингу. Я прямо-таки хребтом ощущаю, как мучается человек. Мне уже не важно, о чем написано и как, я залезаю ему в самую голову.
   Когда-то мне очень понравились его "Мертвая зона" и "Воспламеняющая взглядом"; с тех пор я стал исправно и без разбора заглатывать все, что он понаписал, и так и не остановился. Даже когда дело приняло скверный оборот.
   Совершенно ясно, что на писателя сильнейшим образом повлияла дорожная травма образца 99-го года. Он угодил под минивэн, попал в больницу и вставил все это в "Темную башню", прямым текстом, с самим собой в качестве одного из героев. Там все подробно описано: синий минивэн, укуренный водила; собака на заднем сиденье, которую водила отгонял от пакета с гамбургером и потому не следил за дорогой.
   Однако "Башни" Стивену Кингу показалось мало.
   Взялся я посмотреть его телесериал "Королевский госпиталь" - и что же я вижу в качестве предыстории? Правильно: синий минивэн, укуренного водилу, собаку с гамбургером. Правда, сбили на сей раз не писателя, а художника, но всем понятно, откуда ветер дует.
   И вот художник (читай автор) попадает в Королевский Госпиталь, где ему сразу начинают являться ужасы: трупы и какой-то муравьед.
   Все это высосано из дополнительного пальца.
   Я-то знаю, что писатель просто не в ту больницу попал. Поэтому пришлось выдумывать всякие небылицы. Попади он в мою больницу, ему бы этого муравьеда выбили из головы.
   Никто и не удивился бы даже.
   И ужас не нужно придумывать. Дежурный врач зашел ночью - вот и ужас.

Удаленная диагностика

   Чего-то вздремнул, прилег. Вернее, наоборот, в обратном порядке.
   И что со мной такое, думаю?
   Проснулся от телефонного звонка, звонит приятель со Скорой.
   - Скажи, - спрашивает, - "охуеть" - это глагол или наречие?
   - А тебе зачем?
   - Да я методичку пишу.
   Так я догадался, что со мной такое.

Сестры и Хмурое утро

   Девять часов утра, рабочий день начинается. Наш маленький гастрономический подвальчик, до того пустынный, заполнила телом огромная медсестра в колпаке и ватнике для профессиональных командировок. Отряжена детской поликлиникой, что по соседству, за продовольственными товарами. Перетоптывает слоновьими ножищами, как медведь накануне большой нужды. Цепкие глазки шарят по полкам.
   - "Белочку"... и еще "Белочку"... и вафельный тортик... нет, два... что бы еще взять?
   Раздумья затягиваются минут на пятнадцать. Похаживает, заслоняет от меня продавщицу.
   Сознание, наконец-то засучившее рукава, строит планы.
   - Колбаски вон тот кусочек... а нарезочки нет? жалко... И салатик... он с огурчиком?
   С огурчиком.
   Уже у кассы, облегченно и радостно:
   - Ну и хватит жрать! Правда?
   Правда.
   Стою, вспоминаю, как нечто похожее, под колпаком, вручило доктору нашатырный спирт вместо новокаина. А доктор делал аборт под местной анестезией.
   В чем сходство между докторами и солидными ресторанными завсегдатаями?
   Известно, в чем.
   И те, и другие смотрят на этикетку.
   А этот доктор не посмотрел, и люди с понятием сообразят, чем кончилось дело. Плохо пришлось всем, но только не сестре, потому что она не отвечает ни за что.
   ...Изредка, конечно, попадаются совершенно очаровательные сестры.
   Самые милые и симпатичные, каких я видел, работали у нас в отделении проктологии. Так всегда бывает: прелесть и красота идут рука об руку со всяким говном.
   Кстати сказать, я до сих пор мучаюсь вопросом: что же я там делал, в этой проктологии? Делать мне там было совершенно нечего, но я зашел и увидел этих радостных, ослепительных сестер. Их запомнил, а дальше - провал. Мы в тот день что-то праздновали всем отделением. Почему я туда пошел?
   Так загадка и осталась.
   Смутно вспоминаю, как что-то писал там, по собственной инициативе.

Обезьянка

   Звонок на Скорую.
   Диспетчер:
   - Так... да... понятно... обезьянка по квартире бегает... давно? давно... пишу адрес...
   Записал, отключился.
   Перезвонил психиатрам.
   - Нет, мы не поедем.
   - Как же вы не поедете? Ведь он говорит, что у него обезьянка по квартире бегает.
   - Ну и что? Поезжайте и посмотрите - может, у него действительно обезьянка по квартире бегает. А мы не поедем.

Вампиры и стереотипное мышление

   Нас, медиков, учат не мыслить стереотипами. Это трудно. Поработаешь с населением - и неизбежно вырабатывается схема.
   На самом деле веселого ничего нет, дело подвернулось гнилое.
   Женщина, гемоглобин сорок два - при норме сто двадцать. Внутреннее кровотечение! Внематочная беременность!
   Быстренько на операционный стол, разрезали, посмотрели - пусто. Никакой крови.
   Потом-то выяснилось, что у нее было редкое заболевание крови и произошел разрыв селезенки - подкапсульный, если я правильно понимаю.
   Но это все выяснится потом, а сейчас, еще до операции - звонок на станцию Скорой Помощи, из приемного покоя. Звонит доктор, который привез больную:
   - Что за херню ты мне дал?! Сорок два гемоглобин!.. Крови, считай, нет!
   - Ну нет, так нет.
   - Что - нет-так-нет?! Куда она делась?
   - Да ты рассуди логически. Кровь была - и вот ее нету. Куда она подевалась? Вампиры выпили...
   Пауза. Истошный визг:
   - Ты, сука, блядь!.. ты уже третий! третий мне говоришь про вампиров! Что за стереотипное мышление!

Положительная динамика

   Болеет тут один человек, парализовало его.