– Бог может привести к чуду через трагедию, – неожиданно перешел г-н Вильде на русский и заговорил так легко и чисто, будто сам Господь помогал ему говорить на чужом языке. – Это и есть дорога к Христу: сначала смерть, потом воскрешение. Я верю в это не потому только, что прочитал в Библии, я видел это в собственной жизни!
– Главное… И это самое трудное! – Эберхард поднял вверх указательный палец. – Главное – полюбить соседа! – Эберхард не очень вежливо ткнул пальцем в сторону стенки, за которой жил Славик. – Каким бы он ни был!
16. По образу и подобию Своему… Книга, в которой ЭТО сказано, пришла Оттуда. Значит, что бы там ни наворочали ее переводчики на земной язык, основные положения в Ней – истинны. Я очень хотел спросить И.Х., что бы это значило: «по образу и подобию своему»?
И.Х. удивился моему вопросу:
– Если ты допущен к Вхождению, ты ответ – Знаешь.
Я задумался. Я уже предполагал, я чувствовал Ответ, но пока не мог его сформулировать. А Он (Сын Неба) продолжал свое путешествие по разным своим воплощениям, по разным своим жизням, включая скромную мою. Хоть и жизнь моя была крошечной частицей его многочисленных воплощений. Рядом с Ним был И.Х. Я не ставил их в какой-то ранжир, кого выше, кого ниже. Для них это было совершенно безразлично. Оба владели Вхождением. Что может быть Выше Этого? Они – Знали: Творец – это Вселенная Волновая. Они – Знали: чтобы стать Сыном Неба, надо суметь Войти к Творцу, Войти во Вселенную Волновую, стать по образу и подобию Его.
17. – Когда-то это уже все было… – такая мысль периодически возникает в каждой жизни, в разное время, в самых различных ситуациях. Вот и сегодня, когда мы с Тузовским сидели в баре гостиницы «Прибалтийская», я не мог отвязаться от этой мысли.
Мы обсуждали идею будущего журнала. Тематику, ориентацию, периодичность выхода, тираж, расценки на рекламу. Туза начал с последнего вопроса, по его мнению – самого важного.
– Надо определить стоимость базового рекламного модуля и от нее плясать.
Он сделал глубокую затяжку.
– Сколько?
Он выпустил дым в мою сторону, и сам ответил на свой вопрос:
– Давай штуку баков за полосу цвета.
Я не спешил с ответом, посмотрел в окно. За окном о гранитную набережную бились волны залива. Вода была серая, холодная, скучная.
– Давай тысячу двести пятьдесят шесть.
– Почему именно – пятьдесят шесть?
– Ну, давай пятьдесят семь.
Я пытался объяснить ему смысл «кривой» цифры. «Кривая» цифра создает иллюзию своей научной обоснованности. Такие цифры, как пятьсот, тысяча, полторы тысячи, откровенно взяты с потолка. А вот тысяча двести пятьдесят шесть – она точно не случайная. Обсчитаны затраты на производство журнала, на рассылку по почте подписчикам, обсчитаны порог рентабельности, потери на налогах, дельта прибыли.
Я еще раз посмотрел на воду Финского залива. Нет, точно, когда-то это уже было…
18. А было это без малого две тысячи лет назад. Только сидели мы не в баре. Тоже близко был берег, только волны не скованы гранитом, а вода была синяя, ярко-синяя, с серебристыми бликами на солнце.
На камне, прочно упершись ногами в песок, сидел человек с внешностью Михаила Понайотовича Кричухина. Говорил он страстно, отчаянно жестикулируя, впиваясь взглядом в каждого из слушающих, легко раздражаясь, если не находил безоговорочного, полного одобрения своим словам во всем: в наших ответных взглядах или хотя бы легких кивках в знак согласия.
– Мы обязаны, это наш долг – донести людям главное в Его учении: способность к Вхождению!
– Из всех нас этой способностью обладал в полной мере лишь Он один, – прервал человека с внешностью Мисы Кричухина человек с внешностью Тузы, – мы, конечно, прошли определенные ступени, но до Него нам еще очень далеко.
– Чему ты обучишь этих рыбаков и пастухов?! – вспыхнул человек с внешностью Волчкова. – Как объяснишь Вхождение во Вселенную Волн им, этим неграмотным простолюдинам?
– Но ведь Учитель сам говорил, что Бог – внутри человека! Вот и будем объяснять людям, как проникнуть внутрь себя!
– Объясни им природу Вселенной Волновой!
– Объясни им принцип синхронизации волновых колебаний!
– Двойную природу электрона объясни!
– Мы найдем простые формы объяснения, на пальцах.
– Вот и думайте – на пальцах, чтобы на пальцах объяснять! А мы – не на пальцах думаем!
– Не ссорьтесь! Не пытайтесь осуществить невозможное с этими рыбаками и пастухами! Да и можно ли говорить правду – детям?
19. Я вернулся обратно, в свою эпоху, без малого двадцать столетий спустя. Передо мной в баре сидел человек с внешностью Тузовского, изрядно уже принявший, но еще способный соображать. Он понял и принял идею о «кривой» цифре.
– Но зачем ты так завысил тариф? – взглянул он на меня пристально.
– Завышенный тариф имеет большие плюсы…
Он выпустил в мою сторону еще одну порцию дыма.
– Если тариф завышен, то я прихожу к клиенту и предлагаю ему скидки. Сначала небольшие, потом за то, что он постоянный клиент, а потом уже за мою крайнюю расположенность к нему, к дорогому, любимому, родному клиенту. Та же штука баков и получится. Но какой симпатией проникнулся клиент и ко мне, и к нам, и к журналу! Какой бизнес – без психологии?
Я снова бросил взгляд на холодные воды залива, и снова какая-то сила перекинула меня туда, к синей теплой воде, к доброму песчаному пляжу, где разговор шел с еще большим накалом, а вопрос решался куда более крупный, определивший пути развития человечества на тысячелетия.
20. – Видишь, вон там – рыбачья лодка. Подожди, скоро она причалит, – напирал человек с внешностью Волчкова. – Подойди к рыбакам, они ведь помнят Учителя. Объясни им, как Он с креста Вошел в Волновую Вселенную. Только попроще с терминами, назови Ее Параллельной Вселенной или Бытием Всевышнего. Как ни назови, они на тебя тупо вылупятся в лучшем случае, а в худшем – веслом огреют.
– Надо придумать простое, доходчивое, всем понятное слово. Мы-то понимаем, Что произошло с Учителем… – задумчиво произнес человек с внешностью Тузы, но дым в меня не выпустил – тогда еще не знали ни о Новом Свете, ни о табаке.
– Улетел?
– Нет. Слабенько, неубедительно.
– Растворился?
– Ближе к истине, но – не то!
– Перешел во Вселенную Волновую!
– Нам не нужна истина! Нам нужна версия яркая, красивая, но понятная!
– Воскрес!
– Это поинтереснее. Давайте проголосуем!
Мы были «за». «Против» только человек с внешностью Мисы Кричухина.
К вечеру мы придумали базовые постулаты новой религии. И Тузовский, и Волчков (они по своему складу были куда ближе к земным реалиям, чем этот вечно стоящий с протянутой рукой мыслитель Кричухин), они понимали: новая религия будет очень востребована. Появятся церкви, появится аппарат сотрудников, появятся власть и деньги. Большие деньги. Очень большие деньги.
– Но ведь Учитель не предполагал создание организации! Бог – по Учителю – внутри нас! Он обучал – Вхождению!
Человек с внешностью Тузы и человек с внешностью Волчкова не обращали внимания на эти слова человека с внешностью Мисы Кричухина. Они были захвачены новой идеей, ее бизнес-планом и просчитывали варианты перспектив своего бизнес-проекта.
Их схема все просто объясняла, не давая Знания о Вхождении. Зачем Высшее Тайное Знание этим рыбакам и пастухам? Это – не для них! Они должны – верить! Они не должны – Знать! Только избранные, избранные из избранных, обретут Знание о Вхождении. Только избранные, избранные из избранных обретут запредельные возможности. Только они будут знать, что есть довольно простая методика Такого Обретения, что ей может овладеть – каждый!
Простолюдин не должен знать ни этих методик, ни того, что они существуют. И если кто-то обрел возможность действительно творить чудеса, то простолюдин должен объяснять все проявления запредельных возможностей одним и тем же аргументом – Бог дал! Пастух или рыбак должен – Верить. Не его ума дело – Знать!
Человек с внешностью Михаила Понайотовича считал себя истинным христианином, он стойко не поддавался всем соблазнам, сулимым от успешного бизнеса на Вере людской. Возмущенный развернувшимся торжищем, он скоро покинул наше совещание, и его имени не осталось среди отцов-основателей новой религии. Вскоре о нем забудут. Оставшиеся на совещании с увлечением «опускали» Великое Учение до уровня восприятия и понимания той аудитории, которую предстояло пугать страшным судом и адом. Это увлекательно, это перспективно, это подействует безошибочно.
Но, «опуская» Великое Учение, они растеряли сквозь столетия его принципы, и сами опустились до уровня своей клиентуры.
21. Если вы освоили методы концентрации внимания и реально овладели Вхождением, то совершенно не имеет значения, с какой точки зрения вы объясняете мир: с материалистической, с идеалистической, с позиции христианской религии, восточной, древнегреческой, древнеегипетской, древнескандинавской. Вы Вошли в Пространство Иных Измерений. Здесь название не имеет большого значения: в Мир Невидимый, во Вселенную Волновую, в Бытие Абсолютного Бога – единого для всех религий, человеком придуманных, в Мир Глубинный, в Бытие Сверхсознания, в Параллельный Мир, в Бытие Космического Разума…
Главное – Вхождение. И такая мелочь – под каким знаменем вы совершили Вхождение – существенного значения не имеет. Это просто ключи к разным дверям, ведущим в одну комнату: в Мир Иных Измерений.
22. Мне надоело смотреть на серые волны залива и активно пьянеющего Тузовского. Тем более, что вопросы, которые мы решали, были сравнительно просты и далеко не глобальны. А вот азартное торжище, развернувшееся там, на песке, у теплых синих волн, куда более захватывало своим размахом и значимостью, хотя о значимости развернувшегося спора сами спорящие вряд ли на тот момент предполагали.
23. Разговор продолжался уже без человека с внешностью Мисы Кричухина и носил более практическую направленность.
– Когда день рождения Учителя? – спросил человек с внешностью Волчкова.
Человек с внешностью Тузы назвал дату.
– Не годится. Дата какая-то – не символическая. Ни то, ни се.
Спорили. Дату выбрали заметную, яркую, приурочив рождение Учителя к дню зимнего солнцестояния. Поворот Солнца к теплу и свету, к победе дня над ночью. Весьма символично. Тем более, что этот праздник простолюдины уже две-три тысячи лет праздновали. Дата эта была для них понятная, привычная, скажем так – родная.
Нельзя было оставлять в деле бизнеса подводных камней. Они в какой-то момент могут посыпаться, обнажая несостоятельность, надуманность или безграмотность начального бизнес-плана. Человека с внешностью Тузы откровенно смущало яблоко, которое надкусила Ева. Вроде бы в широтах, где она жила с Адамом, яблоки не росли.
Исходный сценарий требовал еще целого ряда согласований. Человек с внешностью Тузы, похоже, привык обосновывать свои бизнес-проекты фундаментально.
– Брось ты, – одернул его человек с внешностью Волчкова. – Для этих рыбаков совершенно безразлично, яблоко это было, финик или смоковница. Их задача – верить, а не задумываться.
Человек с внешностью Тузы согласился. И действительно, в ранних церковных рукописях народ постоянно сравнивают с домашним скотом: вы – овцы, агнцы, а Учитель – ваш пастырь. И ученики Учителя – тоже пастыри. И даже последователи учеников Учителя, ученики этих последователей и последователи учеников этих последователей.
24. Его собственные духовные вершины никак не укладывались, да и не могли уложиться, в искусственное русло человеком придуманных церковных обрядов и религиозных догм. Его раздражало, хотя при Его величии раздражать вроде бы ничто не могло, но Его раздражало, Его возмущало то, что делали с Ним, с Его духовной высотой: Его упрощали. Его Вселенскую Миссию низводили до примитивного поклонения, а Его Великую Философию – до сказочки, примитивно объясняющей окружающий мир. Он пришел рано. Но Он приходил еще и еще раз. Он ждал, Когда… Когда человечество будет готово воспринять идущий от Него Свет.
25. При следующем Переходе я что-то напутал и даже не сразу понял, в какую эпоху угодил. Людей было побольше, чем на тех совещаниях, где я только что побывал. Моря за окном не было. Из собравшихся выделялся один невысокого роста человек, с большими усами, в возрасте слегка за сорок. Он сидел во главе стола, внешне спокойный, он периодически поглаживал лежащую на столе курительную трубку, но при собравшихся не курил.
Они собрались по поводу кончины своего учителя и вождя, а теперь обсуждали его место в постулатах разработанной им религии. Тело их учителя еще только остыло, вопрос, что же делать с телом, тоже стоял на повестке дня. Были разные предложения, но человек с усами их отклонял. Он задумал что-то свое.
– Мумифицировать! – это предложение прозвучало от человека, внешность которого мне слегка напомнила внешность Волчкова. Людей с внешностью Тузы или Мисы Кричухина я среди собравшихся не обнаружил. Среди них вообще не оказалось ни одного, имевшего хоть легкий просвет в непробиваемой черноте Носимого Знака.
– Объясните, что вы под этим подразумеваете? – спросил усатый неторопливо, на что человек с внешностью Волчкова, вспоминая Древний Египет, рассказал об изготовлении мумий.
– Хороший идея, – усатый говорил с акцентом, в языке его родины не существовало грамматической категории рода, поэтому род – мужской, женский, средний – в русском языке он постоянно путал, – только он должен быть не мумий, он должен быть… он должен быть, как живой! Вечно живой!
Собравшиеся знали о непростых отношениях между усатым и умершим учителем. Об этом дне, дне похорон учителя, усатый мечтал не один год. Мечта сбылась, и надо было использовать происшедшее с максимальной пользой для себя. С этого дня учитель был нужен усатому в роли друга.
Причислить его к Лику Святых? Нет, так уже делали со многими. Надо было выделить учителя в единственную, внекатегорийную, неповторимую личность в истории человечества. Избрать его Сыном Божиим? Нет. Это тоже было. Усатый получил в юности небольшое церковное образование, но сегодня он был против религии, которой когда-то служил, ему нужно было продвигать новую религию, разработанную умершим учителем, плоды которой усатому нетерпелось присвоить. Нет, учитель не будет Сыном Божиим, не будет пророком, не будет Богом. Он будет первооткрывателем новейшего пути человечества к счастью и мировым вождем голодных и обиженных.
– Мумифицировать! – поставил на голосование, а по сути – принял решение усатый.
26. Когда разрабатывался проект под названием «Человек», Главный Конструктор закладывал в свое детище возможности приблизительно двадцатикратно большие, чем имеет в реальности нынешний homo sapiens. Но когда дитя, по сути, было еще в пеленках, существовало лишь первые десятки тысяч лет, оно уже проявляло самые омерзительные качества, повергшие Творца в ужас от своего творения: агрессивность, кровожадность, беспощадность. Верно говорил Игорь Храмцов, что с Его позиции мы – дети.
Создателя насторожили непредсказуемые последствия поведения своего детища. Главный Конструктор стал блокировать в его мозгу программу за программой, понижая способности своего творения до уровня пяти-шести процентов от заложенных. Так мы и ходим миллион лет с этими пробками и затычками.
Моей задачей было разблокировать целый ряд программ, чтобы обрести способность уйти за Точку Невозврата, а для начала хотя бы выбраться из этой вонючей камеры. Я звал Грэю. Я звал себя. Того, из Вселенной Волновой. Они мне помогут.
И они мне помогли.
Их звездолет был не из металла, не из пластика и даже не из какого-то неизвестного моему поколению материала. Это был невидимый, неосязаемый звездолет, пришедший из Вселенной Волновой. Он не подлетел. Он – появился. Будто возник из пространства. Будто выделился из пространства в той его точке, куда я смотрел еще долю секунды назад. Где еще долю секунды назад никого не было. Будто ускоренного действия проявитель вычертил его из пространства. Сверхускоренного. С легкостью промчался звездолет сквозь тюремные стены. Мы взмыли за облака. Особенно мне понравилось, как мы преодолевали пояс астероидов: шли сквозь них, не боясь столкновения.
27. Я хорошо запомнил очень странное Вхождение, оно было коротким, я не сразу осознал, что речь здесь обо мне. Трансперсонификация – так назовут в будущем (когда она станет доступна каждому) этот эффект Вхождения в чужую память, в чужую плоть, в чужую судьбу. А, может быть, со Вселенских позиций вовсе и не в чужую? Может быть, вообще у людских персоналий есть лишь одна судьба. И миллиарды ее трансперсонификаций?
Я почувствовал удар ножа по горлу. Брызнула кровь. Кричать я не мог. Человек не кричит, когда ножом по горлу. Потом от меня отрезали ногу, бросили ее в воду в кастрюлю. Кастрюлю поставили на огонь…
Как-то раз Милочка решила воскресить свою душу. Она уже стала старой, тяжело болела. Врачи понимали – остались недели, может быть, дни. И она понимала. Нет, это не была моя сестра Милочка. Трансперсонификация имеет странное свойство: если ты Входишь в чужую плоть, то окружают тебя другие люди – это те, которые окружали не тебя, а того, в чье тело ты Вошел. Так что, эта Милочка – не та Милочка.
А, может быть, и та.
Ей оставались недели, может быть, дни. Она решила воскресить свою душу. Она покаялась. Она пригласила в комнату свою соседку, с которой рядом прожила много лет, и в годы блокады они жили рядом. Санкт-Петербург (тогда он имел другое название) находился в кольце блокады с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года. В советское время много писали о героической обороне города, ставили фильмы, прославляли мужество и благородство жителей осажденного города, его защитников. И благородство, и мужество – были, об этом я знал с детства.
В моем доме спустя много лет обнаружили странную вещь: когда ремонтировали полы (шел уже 2006-й год), под половицами оказалась куча костей. Не надо быть специалистом по анатомии, чтобы догадаться: кости – человеческие. Не спутаешь. Я уже слышал от тех, кто пережил блокаду, что они старались ходить по середине улицы. Не вдоль стен домов, как это обычно показывают в фильмах о блокаде. Причина? Во-первых, неизвестно, в каком состоянии стена после бомбежки или обстрела. Вдруг рухнет. Во-вторых, неизвестно, что на тебя выплеснут из окна, ведь канализация не работала, как и водопровод. В-третьих, на тебя могут скинуть труп. Родственников из последних сил везли на кладбище. Соседей – сбрасывали. Чтоб не разлагался тут. В нашем доме, на Галерной улице, трупы стаскивали в прачечную. Там – первый этаж, похолоднее. К весне 42-го их всех вывезли – в городе боялись эпидемий.
Но было и в-четвертых: если ты идешь мимо парадной, тебя могли в нее затащить. Изнасиловать, что ли? Кошелек отнять? Нет, тогда интересовало другое. Интересовало твое тощее мясо на костях. Именно ради него тебя готовы были затащить в парадную, чтобы спустя шестьдесят с лишним лет твои кости обнаружила бригада строителей, ремонтирующих старые дома.
И Милочка покаялась. Поставила перед собой иконку с распятьем и рассказала соседке, как зимой 42-го она, голодная, на грани гибели, спасла свою жизнь. Нет, сил ей не хватило бы затащить в парадную солдата, перерезать ему горло, потом варить в кастрюле на печке-буржуйке. Она заманила в комнату сына соседки, двухлетнего, слабенького, ножом по горлу и – в кастрюлю.
Мама меня искала. Много лет. Не нашла. И только сорок лет спустя Милочка поведала ей, куда же я все-таки подевался.
Облегчила душу и умерла. А маме предстояло жить…
28. Легко Входя в чужую жизнь, я натыкался на ее изнанку, тайную, скрываемую с такой тщательностью, что подчас снаружи и не заподозришь о ней. Оказалось, что именно об этой изнанке человек больше всего и думает, помнит давние, глубоко изнаночные события с такой четкостью, будто были они вчера.
У меня еще не было опыта воскрешения души, не было наработанной методики, не было приходящей с опытом уверенности. Была только очень крупная ставка в этой, пока совершенно новой игре: судьбы нашей семьи. Я не случайно говорю во множественном числе: «судьбы», а не «судьба». Здесь не шла речь о моей судьбе или о судьбе Милочки. Шла речь о судьбах следующих поколений. Понесут ли они дальше этот код вины, код взаимопредательства, код вражды и саморазрушения? Или вражда остановится на нашем поколении?
Через какое-то время (забежим уж вперед) я задумался о воскрешении души моей Родины, моей любимой страны. Она также несла в своей судьбе код вины, взаимопредательства, вражды между родными по крови, код саморазрушения. Мог ли я хоть что-то сделать для нее? Тогда я не знал ответа на этот глобальный и столь болезненный вопрос.
Но ответ был прост, он давно был рядом, он ждал часа, чтобы открыть себя. Я уже предполагал, что в истории нашей семьи есть параллель с историей России. Похоже, мы невольно наступили на ключ к разгадке, мы являлись той клеточкой, в которой запрограммирована жизнеспособность организма в целом: если мы сумеем просто и банально стать дружной семьей, сумеет и наша страна вырваться из клещей почти столетней войны на самоуничтожение. В истории нашей семьи скрывалась та красная кнопка, при включении или выключении которой включалась или выключалась программа несоизмеримо более крупная и масштабная. Как просто решаются порой планетарного масштаба задачи: суметь прекратить гражданскую войну в одной отдельно взятой семье…
29. Я подошел к своему дому и остановился в нерешительности. Дом стал каким-то… другим. Нет, вроде бы все то же. Цвет стен, число этажей. Моя парадная на том же месте. Поднимаюсь по той же лестнице, подхожу к нашей двери. По лестнице я взлетел на четвертый этаж с удивительной легкостью. Хотя чему удивляться? Вместо 50-летнего я вернулся 25-летним. Все внутри меня стало каким-то легким, почти невесомым, будто навек избавился от проблем и тягот, будто гирю выкинул из себя. Заметно похудел. Рост остался тот же. Пол, похоже, не изменился.
Открываю дверь своим ключом. Вот две комнаты семьи Капитоньевых, вот одна комната Баранова, вот две комнаты Якимовых и там, в конце коридора, – моя. Стучу в каждую из дверей. Никто не открывает. Вымерли, что ли? Вокруг столько паутины, пыли – явные следы, что давненько не ступала здесь нога человека. Спешно выхожу на улицу, перебегаю с легкостью через пару дворов. Там, как это называется… Добрецов там должен сидеть – опорный пункт. Участковому, вроде, положено знать, если вдруг, разом, что-то со всеми жильцами одной из квартир на его участке случилось.
– Простите, а мне бы капитана Добрецова, – спрашиваю, входя.
– Майора Добрецова?
– Майора, это…
– Майор Добрецов геройски погиб…
– Давно?
– Да уж лет семь как. Или восемь…
– Извините.
Вернувшись домой, я долго не мог успокоиться. Терзало подозрение: если я смог стереть ту часть программы своей Судьбы, где фигурировали Баранов, Добрецов, Капитоньева и Якимова, значит… О, ужас! Похоже, все они: хи-хи…
Неужели и впрямь они оказались вытерты из Вселенского предела вещества в соответствии с Законом Вселенской Справедливости? За то, что дружно отправили меня за решетку? Неужели? Скорее всего, дело банальнее и проще. Наверняка передушили друг друга в споре, в борьбе: кому же ДАДУТ комнату умершего Баранова? Но почему погиб Добрецов? Он тоже – вытерт? Или происшедшее с ним не имеет отношения к истории со мной? Однозначного ответа у меня не было, я боялся, что все-таки истинным является первый вариант развития событий. Я боялся…
Я кинулся к телефону и набрал номер Милочки. Меня трясло, я боялся… Я понимал, что могло случиться всякое. Я не сразу попал на ее номер. Перезванивал. Наконец-то дозвонился. К счастью, ответила она.
30. Мы встретились у метро «Василеостровская». Милочка сразу меня узнала. Того, 50-летнего, тогда, в больнице, долго рассматривала. Она меня помнила 25-летним. И вот вам – пожалуйста. Но она не проявила ни капли удивления в связи с моей резко изменившейся внешностью. Наверное, все внимание забирали у нее собственные заботы. Серые глаза опять были полны слез.
– С Петрушей просто беда, – она утирала глаза платком, – просто не знаю, что делать.
– А как Кира? – спросил я в недоумении. Я не знал, кто такой Петруша.
– Какая Кира?
– Извини.
Не раз мне еще предстояло извиняться перед людьми. Я еще не совсем привык, что, поменяв Программу своей Судьбы, я могу столкнуться с совершенно новыми, неожиданными обстоятельствами. В этом, новом, варианте жизней и судеб, где я находился теперь, у Милочки была не дочь, а сын. Звали его Петр. Дома звали – Петечка, реже – Петруша.
Очень важно не путать, когда я – это я, и когда я – это Он. Потому что Он жил во Вселенском Времени, а мы все – в земном. Поэтому Его уже не удивляло некоторое несовпадение дат и сроков в самых различных жизненных ситуациях. Несовпадение каких-то фактов. Его не удивляло, но я еще – не привык. В земном понимании – это были жизни совершенно разных людей. В земном понимании.
– Главное… И это самое трудное! – Эберхард поднял вверх указательный палец. – Главное – полюбить соседа! – Эберхард не очень вежливо ткнул пальцем в сторону стенки, за которой жил Славик. – Каким бы он ни был!
16. По образу и подобию Своему… Книга, в которой ЭТО сказано, пришла Оттуда. Значит, что бы там ни наворочали ее переводчики на земной язык, основные положения в Ней – истинны. Я очень хотел спросить И.Х., что бы это значило: «по образу и подобию своему»?
И.Х. удивился моему вопросу:
– Если ты допущен к Вхождению, ты ответ – Знаешь.
Я задумался. Я уже предполагал, я чувствовал Ответ, но пока не мог его сформулировать. А Он (Сын Неба) продолжал свое путешествие по разным своим воплощениям, по разным своим жизням, включая скромную мою. Хоть и жизнь моя была крошечной частицей его многочисленных воплощений. Рядом с Ним был И.Х. Я не ставил их в какой-то ранжир, кого выше, кого ниже. Для них это было совершенно безразлично. Оба владели Вхождением. Что может быть Выше Этого? Они – Знали: Творец – это Вселенная Волновая. Они – Знали: чтобы стать Сыном Неба, надо суметь Войти к Творцу, Войти во Вселенную Волновую, стать по образу и подобию Его.
17. – Когда-то это уже все было… – такая мысль периодически возникает в каждой жизни, в разное время, в самых различных ситуациях. Вот и сегодня, когда мы с Тузовским сидели в баре гостиницы «Прибалтийская», я не мог отвязаться от этой мысли.
Мы обсуждали идею будущего журнала. Тематику, ориентацию, периодичность выхода, тираж, расценки на рекламу. Туза начал с последнего вопроса, по его мнению – самого важного.
– Надо определить стоимость базового рекламного модуля и от нее плясать.
Он сделал глубокую затяжку.
– Сколько?
Он выпустил дым в мою сторону, и сам ответил на свой вопрос:
– Давай штуку баков за полосу цвета.
Я не спешил с ответом, посмотрел в окно. За окном о гранитную набережную бились волны залива. Вода была серая, холодная, скучная.
– Давай тысячу двести пятьдесят шесть.
– Почему именно – пятьдесят шесть?
– Ну, давай пятьдесят семь.
Я пытался объяснить ему смысл «кривой» цифры. «Кривая» цифра создает иллюзию своей научной обоснованности. Такие цифры, как пятьсот, тысяча, полторы тысячи, откровенно взяты с потолка. А вот тысяча двести пятьдесят шесть – она точно не случайная. Обсчитаны затраты на производство журнала, на рассылку по почте подписчикам, обсчитаны порог рентабельности, потери на налогах, дельта прибыли.
Я еще раз посмотрел на воду Финского залива. Нет, точно, когда-то это уже было…
18. А было это без малого две тысячи лет назад. Только сидели мы не в баре. Тоже близко был берег, только волны не скованы гранитом, а вода была синяя, ярко-синяя, с серебристыми бликами на солнце.
На камне, прочно упершись ногами в песок, сидел человек с внешностью Михаила Понайотовича Кричухина. Говорил он страстно, отчаянно жестикулируя, впиваясь взглядом в каждого из слушающих, легко раздражаясь, если не находил безоговорочного, полного одобрения своим словам во всем: в наших ответных взглядах или хотя бы легких кивках в знак согласия.
– Мы обязаны, это наш долг – донести людям главное в Его учении: способность к Вхождению!
– Из всех нас этой способностью обладал в полной мере лишь Он один, – прервал человека с внешностью Мисы Кричухина человек с внешностью Тузы, – мы, конечно, прошли определенные ступени, но до Него нам еще очень далеко.
– Чему ты обучишь этих рыбаков и пастухов?! – вспыхнул человек с внешностью Волчкова. – Как объяснишь Вхождение во Вселенную Волн им, этим неграмотным простолюдинам?
– Но ведь Учитель сам говорил, что Бог – внутри человека! Вот и будем объяснять людям, как проникнуть внутрь себя!
– Объясни им природу Вселенной Волновой!
– Объясни им принцип синхронизации волновых колебаний!
– Двойную природу электрона объясни!
– Мы найдем простые формы объяснения, на пальцах.
– Вот и думайте – на пальцах, чтобы на пальцах объяснять! А мы – не на пальцах думаем!
– Не ссорьтесь! Не пытайтесь осуществить невозможное с этими рыбаками и пастухами! Да и можно ли говорить правду – детям?
19. Я вернулся обратно, в свою эпоху, без малого двадцать столетий спустя. Передо мной в баре сидел человек с внешностью Тузовского, изрядно уже принявший, но еще способный соображать. Он понял и принял идею о «кривой» цифре.
– Но зачем ты так завысил тариф? – взглянул он на меня пристально.
– Завышенный тариф имеет большие плюсы…
Он выпустил в мою сторону еще одну порцию дыма.
– Если тариф завышен, то я прихожу к клиенту и предлагаю ему скидки. Сначала небольшие, потом за то, что он постоянный клиент, а потом уже за мою крайнюю расположенность к нему, к дорогому, любимому, родному клиенту. Та же штука баков и получится. Но какой симпатией проникнулся клиент и ко мне, и к нам, и к журналу! Какой бизнес – без психологии?
Я снова бросил взгляд на холодные воды залива, и снова какая-то сила перекинула меня туда, к синей теплой воде, к доброму песчаному пляжу, где разговор шел с еще большим накалом, а вопрос решался куда более крупный, определивший пути развития человечества на тысячелетия.
20. – Видишь, вон там – рыбачья лодка. Подожди, скоро она причалит, – напирал человек с внешностью Волчкова. – Подойди к рыбакам, они ведь помнят Учителя. Объясни им, как Он с креста Вошел в Волновую Вселенную. Только попроще с терминами, назови Ее Параллельной Вселенной или Бытием Всевышнего. Как ни назови, они на тебя тупо вылупятся в лучшем случае, а в худшем – веслом огреют.
– Надо придумать простое, доходчивое, всем понятное слово. Мы-то понимаем, Что произошло с Учителем… – задумчиво произнес человек с внешностью Тузы, но дым в меня не выпустил – тогда еще не знали ни о Новом Свете, ни о табаке.
– Улетел?
– Нет. Слабенько, неубедительно.
– Растворился?
– Ближе к истине, но – не то!
– Перешел во Вселенную Волновую!
– Нам не нужна истина! Нам нужна версия яркая, красивая, но понятная!
– Воскрес!
– Это поинтереснее. Давайте проголосуем!
Мы были «за». «Против» только человек с внешностью Мисы Кричухина.
К вечеру мы придумали базовые постулаты новой религии. И Тузовский, и Волчков (они по своему складу были куда ближе к земным реалиям, чем этот вечно стоящий с протянутой рукой мыслитель Кричухин), они понимали: новая религия будет очень востребована. Появятся церкви, появится аппарат сотрудников, появятся власть и деньги. Большие деньги. Очень большие деньги.
– Но ведь Учитель не предполагал создание организации! Бог – по Учителю – внутри нас! Он обучал – Вхождению!
Человек с внешностью Тузы и человек с внешностью Волчкова не обращали внимания на эти слова человека с внешностью Мисы Кричухина. Они были захвачены новой идеей, ее бизнес-планом и просчитывали варианты перспектив своего бизнес-проекта.
Их схема все просто объясняла, не давая Знания о Вхождении. Зачем Высшее Тайное Знание этим рыбакам и пастухам? Это – не для них! Они должны – верить! Они не должны – Знать! Только избранные, избранные из избранных, обретут Знание о Вхождении. Только избранные, избранные из избранных обретут запредельные возможности. Только они будут знать, что есть довольно простая методика Такого Обретения, что ей может овладеть – каждый!
Простолюдин не должен знать ни этих методик, ни того, что они существуют. И если кто-то обрел возможность действительно творить чудеса, то простолюдин должен объяснять все проявления запредельных возможностей одним и тем же аргументом – Бог дал! Пастух или рыбак должен – Верить. Не его ума дело – Знать!
Человек с внешностью Михаила Понайотовича считал себя истинным христианином, он стойко не поддавался всем соблазнам, сулимым от успешного бизнеса на Вере людской. Возмущенный развернувшимся торжищем, он скоро покинул наше совещание, и его имени не осталось среди отцов-основателей новой религии. Вскоре о нем забудут. Оставшиеся на совещании с увлечением «опускали» Великое Учение до уровня восприятия и понимания той аудитории, которую предстояло пугать страшным судом и адом. Это увлекательно, это перспективно, это подействует безошибочно.
Но, «опуская» Великое Учение, они растеряли сквозь столетия его принципы, и сами опустились до уровня своей клиентуры.
21. Если вы освоили методы концентрации внимания и реально овладели Вхождением, то совершенно не имеет значения, с какой точки зрения вы объясняете мир: с материалистической, с идеалистической, с позиции христианской религии, восточной, древнегреческой, древнеегипетской, древнескандинавской. Вы Вошли в Пространство Иных Измерений. Здесь название не имеет большого значения: в Мир Невидимый, во Вселенную Волновую, в Бытие Абсолютного Бога – единого для всех религий, человеком придуманных, в Мир Глубинный, в Бытие Сверхсознания, в Параллельный Мир, в Бытие Космического Разума…
Главное – Вхождение. И такая мелочь – под каким знаменем вы совершили Вхождение – существенного значения не имеет. Это просто ключи к разным дверям, ведущим в одну комнату: в Мир Иных Измерений.
22. Мне надоело смотреть на серые волны залива и активно пьянеющего Тузовского. Тем более, что вопросы, которые мы решали, были сравнительно просты и далеко не глобальны. А вот азартное торжище, развернувшееся там, на песке, у теплых синих волн, куда более захватывало своим размахом и значимостью, хотя о значимости развернувшегося спора сами спорящие вряд ли на тот момент предполагали.
23. Разговор продолжался уже без человека с внешностью Мисы Кричухина и носил более практическую направленность.
– Когда день рождения Учителя? – спросил человек с внешностью Волчкова.
Человек с внешностью Тузы назвал дату.
– Не годится. Дата какая-то – не символическая. Ни то, ни се.
Спорили. Дату выбрали заметную, яркую, приурочив рождение Учителя к дню зимнего солнцестояния. Поворот Солнца к теплу и свету, к победе дня над ночью. Весьма символично. Тем более, что этот праздник простолюдины уже две-три тысячи лет праздновали. Дата эта была для них понятная, привычная, скажем так – родная.
Нельзя было оставлять в деле бизнеса подводных камней. Они в какой-то момент могут посыпаться, обнажая несостоятельность, надуманность или безграмотность начального бизнес-плана. Человека с внешностью Тузы откровенно смущало яблоко, которое надкусила Ева. Вроде бы в широтах, где она жила с Адамом, яблоки не росли.
Исходный сценарий требовал еще целого ряда согласований. Человек с внешностью Тузы, похоже, привык обосновывать свои бизнес-проекты фундаментально.
– Брось ты, – одернул его человек с внешностью Волчкова. – Для этих рыбаков совершенно безразлично, яблоко это было, финик или смоковница. Их задача – верить, а не задумываться.
Человек с внешностью Тузы согласился. И действительно, в ранних церковных рукописях народ постоянно сравнивают с домашним скотом: вы – овцы, агнцы, а Учитель – ваш пастырь. И ученики Учителя – тоже пастыри. И даже последователи учеников Учителя, ученики этих последователей и последователи учеников этих последователей.
24. Его собственные духовные вершины никак не укладывались, да и не могли уложиться, в искусственное русло человеком придуманных церковных обрядов и религиозных догм. Его раздражало, хотя при Его величии раздражать вроде бы ничто не могло, но Его раздражало, Его возмущало то, что делали с Ним, с Его духовной высотой: Его упрощали. Его Вселенскую Миссию низводили до примитивного поклонения, а Его Великую Философию – до сказочки, примитивно объясняющей окружающий мир. Он пришел рано. Но Он приходил еще и еще раз. Он ждал, Когда… Когда человечество будет готово воспринять идущий от Него Свет.
25. При следующем Переходе я что-то напутал и даже не сразу понял, в какую эпоху угодил. Людей было побольше, чем на тех совещаниях, где я только что побывал. Моря за окном не было. Из собравшихся выделялся один невысокого роста человек, с большими усами, в возрасте слегка за сорок. Он сидел во главе стола, внешне спокойный, он периодически поглаживал лежащую на столе курительную трубку, но при собравшихся не курил.
Они собрались по поводу кончины своего учителя и вождя, а теперь обсуждали его место в постулатах разработанной им религии. Тело их учителя еще только остыло, вопрос, что же делать с телом, тоже стоял на повестке дня. Были разные предложения, но человек с усами их отклонял. Он задумал что-то свое.
– Мумифицировать! – это предложение прозвучало от человека, внешность которого мне слегка напомнила внешность Волчкова. Людей с внешностью Тузы или Мисы Кричухина я среди собравшихся не обнаружил. Среди них вообще не оказалось ни одного, имевшего хоть легкий просвет в непробиваемой черноте Носимого Знака.
– Объясните, что вы под этим подразумеваете? – спросил усатый неторопливо, на что человек с внешностью Волчкова, вспоминая Древний Египет, рассказал об изготовлении мумий.
– Хороший идея, – усатый говорил с акцентом, в языке его родины не существовало грамматической категории рода, поэтому род – мужской, женский, средний – в русском языке он постоянно путал, – только он должен быть не мумий, он должен быть… он должен быть, как живой! Вечно живой!
Собравшиеся знали о непростых отношениях между усатым и умершим учителем. Об этом дне, дне похорон учителя, усатый мечтал не один год. Мечта сбылась, и надо было использовать происшедшее с максимальной пользой для себя. С этого дня учитель был нужен усатому в роли друга.
Причислить его к Лику Святых? Нет, так уже делали со многими. Надо было выделить учителя в единственную, внекатегорийную, неповторимую личность в истории человечества. Избрать его Сыном Божиим? Нет. Это тоже было. Усатый получил в юности небольшое церковное образование, но сегодня он был против религии, которой когда-то служил, ему нужно было продвигать новую религию, разработанную умершим учителем, плоды которой усатому нетерпелось присвоить. Нет, учитель не будет Сыном Божиим, не будет пророком, не будет Богом. Он будет первооткрывателем новейшего пути человечества к счастью и мировым вождем голодных и обиженных.
– Мумифицировать! – поставил на голосование, а по сути – принял решение усатый.
26. Когда разрабатывался проект под названием «Человек», Главный Конструктор закладывал в свое детище возможности приблизительно двадцатикратно большие, чем имеет в реальности нынешний homo sapiens. Но когда дитя, по сути, было еще в пеленках, существовало лишь первые десятки тысяч лет, оно уже проявляло самые омерзительные качества, повергшие Творца в ужас от своего творения: агрессивность, кровожадность, беспощадность. Верно говорил Игорь Храмцов, что с Его позиции мы – дети.
Создателя насторожили непредсказуемые последствия поведения своего детища. Главный Конструктор стал блокировать в его мозгу программу за программой, понижая способности своего творения до уровня пяти-шести процентов от заложенных. Так мы и ходим миллион лет с этими пробками и затычками.
Моей задачей было разблокировать целый ряд программ, чтобы обрести способность уйти за Точку Невозврата, а для начала хотя бы выбраться из этой вонючей камеры. Я звал Грэю. Я звал себя. Того, из Вселенной Волновой. Они мне помогут.
И они мне помогли.
Их звездолет был не из металла, не из пластика и даже не из какого-то неизвестного моему поколению материала. Это был невидимый, неосязаемый звездолет, пришедший из Вселенной Волновой. Он не подлетел. Он – появился. Будто возник из пространства. Будто выделился из пространства в той его точке, куда я смотрел еще долю секунды назад. Где еще долю секунды назад никого не было. Будто ускоренного действия проявитель вычертил его из пространства. Сверхускоренного. С легкостью промчался звездолет сквозь тюремные стены. Мы взмыли за облака. Особенно мне понравилось, как мы преодолевали пояс астероидов: шли сквозь них, не боясь столкновения.
27. Я хорошо запомнил очень странное Вхождение, оно было коротким, я не сразу осознал, что речь здесь обо мне. Трансперсонификация – так назовут в будущем (когда она станет доступна каждому) этот эффект Вхождения в чужую память, в чужую плоть, в чужую судьбу. А, может быть, со Вселенских позиций вовсе и не в чужую? Может быть, вообще у людских персоналий есть лишь одна судьба. И миллиарды ее трансперсонификаций?
Я почувствовал удар ножа по горлу. Брызнула кровь. Кричать я не мог. Человек не кричит, когда ножом по горлу. Потом от меня отрезали ногу, бросили ее в воду в кастрюлю. Кастрюлю поставили на огонь…
Как-то раз Милочка решила воскресить свою душу. Она уже стала старой, тяжело болела. Врачи понимали – остались недели, может быть, дни. И она понимала. Нет, это не была моя сестра Милочка. Трансперсонификация имеет странное свойство: если ты Входишь в чужую плоть, то окружают тебя другие люди – это те, которые окружали не тебя, а того, в чье тело ты Вошел. Так что, эта Милочка – не та Милочка.
А, может быть, и та.
Ей оставались недели, может быть, дни. Она решила воскресить свою душу. Она покаялась. Она пригласила в комнату свою соседку, с которой рядом прожила много лет, и в годы блокады они жили рядом. Санкт-Петербург (тогда он имел другое название) находился в кольце блокады с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года. В советское время много писали о героической обороне города, ставили фильмы, прославляли мужество и благородство жителей осажденного города, его защитников. И благородство, и мужество – были, об этом я знал с детства.
В моем доме спустя много лет обнаружили странную вещь: когда ремонтировали полы (шел уже 2006-й год), под половицами оказалась куча костей. Не надо быть специалистом по анатомии, чтобы догадаться: кости – человеческие. Не спутаешь. Я уже слышал от тех, кто пережил блокаду, что они старались ходить по середине улицы. Не вдоль стен домов, как это обычно показывают в фильмах о блокаде. Причина? Во-первых, неизвестно, в каком состоянии стена после бомбежки или обстрела. Вдруг рухнет. Во-вторых, неизвестно, что на тебя выплеснут из окна, ведь канализация не работала, как и водопровод. В-третьих, на тебя могут скинуть труп. Родственников из последних сил везли на кладбище. Соседей – сбрасывали. Чтоб не разлагался тут. В нашем доме, на Галерной улице, трупы стаскивали в прачечную. Там – первый этаж, похолоднее. К весне 42-го их всех вывезли – в городе боялись эпидемий.
Но было и в-четвертых: если ты идешь мимо парадной, тебя могли в нее затащить. Изнасиловать, что ли? Кошелек отнять? Нет, тогда интересовало другое. Интересовало твое тощее мясо на костях. Именно ради него тебя готовы были затащить в парадную, чтобы спустя шестьдесят с лишним лет твои кости обнаружила бригада строителей, ремонтирующих старые дома.
И Милочка покаялась. Поставила перед собой иконку с распятьем и рассказала соседке, как зимой 42-го она, голодная, на грани гибели, спасла свою жизнь. Нет, сил ей не хватило бы затащить в парадную солдата, перерезать ему горло, потом варить в кастрюле на печке-буржуйке. Она заманила в комнату сына соседки, двухлетнего, слабенького, ножом по горлу и – в кастрюлю.
Мама меня искала. Много лет. Не нашла. И только сорок лет спустя Милочка поведала ей, куда же я все-таки подевался.
Облегчила душу и умерла. А маме предстояло жить…
28. Легко Входя в чужую жизнь, я натыкался на ее изнанку, тайную, скрываемую с такой тщательностью, что подчас снаружи и не заподозришь о ней. Оказалось, что именно об этой изнанке человек больше всего и думает, помнит давние, глубоко изнаночные события с такой четкостью, будто были они вчера.
У меня еще не было опыта воскрешения души, не было наработанной методики, не было приходящей с опытом уверенности. Была только очень крупная ставка в этой, пока совершенно новой игре: судьбы нашей семьи. Я не случайно говорю во множественном числе: «судьбы», а не «судьба». Здесь не шла речь о моей судьбе или о судьбе Милочки. Шла речь о судьбах следующих поколений. Понесут ли они дальше этот код вины, код взаимопредательства, код вражды и саморазрушения? Или вражда остановится на нашем поколении?
Через какое-то время (забежим уж вперед) я задумался о воскрешении души моей Родины, моей любимой страны. Она также несла в своей судьбе код вины, взаимопредательства, вражды между родными по крови, код саморазрушения. Мог ли я хоть что-то сделать для нее? Тогда я не знал ответа на этот глобальный и столь болезненный вопрос.
Но ответ был прост, он давно был рядом, он ждал часа, чтобы открыть себя. Я уже предполагал, что в истории нашей семьи есть параллель с историей России. Похоже, мы невольно наступили на ключ к разгадке, мы являлись той клеточкой, в которой запрограммирована жизнеспособность организма в целом: если мы сумеем просто и банально стать дружной семьей, сумеет и наша страна вырваться из клещей почти столетней войны на самоуничтожение. В истории нашей семьи скрывалась та красная кнопка, при включении или выключении которой включалась или выключалась программа несоизмеримо более крупная и масштабная. Как просто решаются порой планетарного масштаба задачи: суметь прекратить гражданскую войну в одной отдельно взятой семье…
29. Я подошел к своему дому и остановился в нерешительности. Дом стал каким-то… другим. Нет, вроде бы все то же. Цвет стен, число этажей. Моя парадная на том же месте. Поднимаюсь по той же лестнице, подхожу к нашей двери. По лестнице я взлетел на четвертый этаж с удивительной легкостью. Хотя чему удивляться? Вместо 50-летнего я вернулся 25-летним. Все внутри меня стало каким-то легким, почти невесомым, будто навек избавился от проблем и тягот, будто гирю выкинул из себя. Заметно похудел. Рост остался тот же. Пол, похоже, не изменился.
Открываю дверь своим ключом. Вот две комнаты семьи Капитоньевых, вот одна комната Баранова, вот две комнаты Якимовых и там, в конце коридора, – моя. Стучу в каждую из дверей. Никто не открывает. Вымерли, что ли? Вокруг столько паутины, пыли – явные следы, что давненько не ступала здесь нога человека. Спешно выхожу на улицу, перебегаю с легкостью через пару дворов. Там, как это называется… Добрецов там должен сидеть – опорный пункт. Участковому, вроде, положено знать, если вдруг, разом, что-то со всеми жильцами одной из квартир на его участке случилось.
– Простите, а мне бы капитана Добрецова, – спрашиваю, входя.
– Майора Добрецова?
– Майора, это…
– Майор Добрецов геройски погиб…
– Давно?
– Да уж лет семь как. Или восемь…
– Извините.
Вернувшись домой, я долго не мог успокоиться. Терзало подозрение: если я смог стереть ту часть программы своей Судьбы, где фигурировали Баранов, Добрецов, Капитоньева и Якимова, значит… О, ужас! Похоже, все они: хи-хи…
Неужели и впрямь они оказались вытерты из Вселенского предела вещества в соответствии с Законом Вселенской Справедливости? За то, что дружно отправили меня за решетку? Неужели? Скорее всего, дело банальнее и проще. Наверняка передушили друг друга в споре, в борьбе: кому же ДАДУТ комнату умершего Баранова? Но почему погиб Добрецов? Он тоже – вытерт? Или происшедшее с ним не имеет отношения к истории со мной? Однозначного ответа у меня не было, я боялся, что все-таки истинным является первый вариант развития событий. Я боялся…
Я кинулся к телефону и набрал номер Милочки. Меня трясло, я боялся… Я понимал, что могло случиться всякое. Я не сразу попал на ее номер. Перезванивал. Наконец-то дозвонился. К счастью, ответила она.
30. Мы встретились у метро «Василеостровская». Милочка сразу меня узнала. Того, 50-летнего, тогда, в больнице, долго рассматривала. Она меня помнила 25-летним. И вот вам – пожалуйста. Но она не проявила ни капли удивления в связи с моей резко изменившейся внешностью. Наверное, все внимание забирали у нее собственные заботы. Серые глаза опять были полны слез.
– С Петрушей просто беда, – она утирала глаза платком, – просто не знаю, что делать.
– А как Кира? – спросил я в недоумении. Я не знал, кто такой Петруша.
– Какая Кира?
– Извини.
Не раз мне еще предстояло извиняться перед людьми. Я еще не совсем привык, что, поменяв Программу своей Судьбы, я могу столкнуться с совершенно новыми, неожиданными обстоятельствами. В этом, новом, варианте жизней и судеб, где я находился теперь, у Милочки была не дочь, а сын. Звали его Петр. Дома звали – Петечка, реже – Петруша.
Очень важно не путать, когда я – это я, и когда я – это Он. Потому что Он жил во Вселенском Времени, а мы все – в земном. Поэтому Его уже не удивляло некоторое несовпадение дат и сроков в самых различных жизненных ситуациях. Несовпадение каких-то фактов. Его не удивляло, но я еще – не привык. В земном понимании – это были жизни совершенно разных людей. В земном понимании.