Страница:
необыкновенно красноречиво всю прелесть земной красоты, славы, величия, а
главное - чувственной любви. Его путеводительница оттесняется в поэме
Фьямметтой, образ которой поэту никак не удается превратить в аллегорию.
Поэма обрывается там, где должна была бы начаться основная, собственно
моральная часть ее. Как метко замечает Гаспари, "дантевское видение
кончается там, где поэт достигает лицезрения триединого бога; Боккаччо
пробуждается, когда он думает, что он держит в объятиях свою мадонну" {А.
Гаспари. История итальянской литературы, т. 11. М., 1897, стр. 21.}. Рай
земной любви фактически заменяет рай небесный.
Этой двойственностью поэмы объясняются как ее слабые стороны, так и
достоинства. Сложный замысел ее, стремление Боккаччо быть педантически
назидательным вызывает нагромождение аллегорий, вычурность формы, крайне
тяжелый стиль. Утомительная вязь терцин отягощается еще гигантским,
проходящим через всю поэму акростихом: начальные буквы всех терцин образуют
три сонета, из которых два обращены к Марии-Фьяммете, а третий - к читателю.
Однако под этой вычурной оболочкой ощущается живая непосредственность и
нежность чувства. Целый ряд сцен и образов, особенно любовных, полны
большого очарования. Поэма полна сладостных образов, светлых воздушных
фигур. Высокая оценка ее таким строгим судьей, как Петрарка, явствует из
того, что в его "Триумфах" можно обнаружить заметное влияние "Любовного
видения".
Боккаччо не мог все же не почувствовать всей искусственности своих
попыток подражать Данте. Главное же, этот аллегорический стиль, не
свойственный его мироощущению, уводил его в сторону от тех художественных
задач, которые были намечены уже в самых ранних его произведениях и которые
в конце концов он блистательно разрешил: это, с одной стороны - создание
психологического романа, по существу реалистического, а с другой стороны -
изображение жизни в ее наиболее ярких и характерных проявлениях, элементы
чего можно также найти в неаполитанских произведениях Боккаччо. Вот почему
после "Любовного видения" Боккаччо оставил этот вычурный стиль и вернулся к
своей прежней реалистической манере. На этом пути его окончательно созревший
талант создал около середины 40-х годов два истинных шедевра.
Время залечило душевную рану Боккаччо, но приобретенный им сердечный
опыт не пропал даром. То, что для юного Боккаччо являлось страстным личным
переживанием, для вполне созревшего художника оказалось материалом
освобожденного от узкого субъективизма творчества. Так возникла написанная в
прозе "Элегия мадонны Фьямметты" ("Elegia di Madonna Fiammetta", около 1343
г.), в которой Боккаччо в последний раз изобразил свою бывшую возлюбленную,
но переменив роли: в этом романе не она ему изменила, а он ей, и теперь
бедная Фьямметта, сердце которой разбито, рассказывает трогательную и
печальную повесть своей любви в поучение и предостережение другим женщинам.
Конечно, нельзя объяснять такую метаморфозу, как это делали некоторые
старые критики, желанием Боккаччо "отомстить" изменнице и найти утешение в
поэтических мечтах. Это невозможно уже потому, что весь рассказ имеет своей
целью вызвать в читателе сочувствие именно к Фьямметте, а не к ее коварному
возлюбленному. Скорее, можно здесь видеть стремление до конца развеять былые
чары, отрешиться от острого субъективизма переживаний, чтобы получить
возможность подойти шире к добытому личным опытом и с большей художественной
свободой осветить объективно-человеческую сторону изображаемого конфликта
чувств. Это позволило Боккаччо дать глубокий анализ сердечных переживаний
покинутой женщины, который развернулся в замечательный, первый в европейской
литературе психологический роман.
Реализм изображения любовных переживаний делает в "Фьямметте" огромный
шаг вперед и по сравнению с признаниями и формулировками, заключающимися в
"Канцоньере" Петрарки.
План "Фьямметты", без сомнения, был подсказан Боккаччо "Героидами"
Овидия, откуда им почерпнут также ряд мелких деталей. В основном мы имеем и
здесь и там скорбную женскую исповедь неудовлетворенной или обманутой любви.
Но и в данном случае Боккаччо применил тот же самый прием, что в
"Филострато": любовной драме он предпослал картину былого счастья любви.
Благодаря этому получил до конца развернутый круг сердечных переживаний,
полный внешнего и, главное, внутреннего движения. Далее, литературную схему,
найденную у Овидия, Боккаччо наполнил материалом не только своего душевного
опыта, но и своих наблюдений, поскольку психологическое действие романа
помещено в определенную обстановку, тонко зарисованную Боккаччо и образующую
гармонически сливающийся с этим действием фон. При этом именно то, что
Боккаччо вложил в эту рамку изображение вполне современного ему общества и
вполне современных чувств, позволило ему создать реалистический роман в
новоевропейском смысле.
Рассказ Фьямметты, при всей его стилистической изукрашенности и обилии
античных исторических и мифологических реминисценций, замечателен мягкой
задушевностью, размеренностью, плавностью переходов, той обшей гармонией,
которая позволяет назвать это произведение "поэмой в прозе".
Фьямметта родилась весной, в цвету природы, от богатых и знатных
родителей. Наставница хорошо ее воспитала, с годами пришла красота, похвалы
приучили ее гордиться. Многие ухаживали за ней безуспешно. Наконец, она
нашла подходящего человека. Она - его блаженство, он исполняет каждое ее
желание. Как счастлива была бы она, если бы любовь эта продолжилась! Но
судьба, завистливая к благам, ею же дарованным, направила Фьямметту на путь
бедствий. Ей снится сон: в ясный, чудный день она гуляет по лугу, сплетая
венки и распевая песни. Прилегла она на траве, и вдруг змея ужалила ее в
левую грудь. Ей и больно, и в то же время она прижимает к груди змею,
лаская. Но та скользнула и исчезла в траве. Фьямметта проснулась от луча
солнца, проникшего в скважину, и улыбнулась своему вещему сну, не поняв его
значения. Она оделась и пошла в церковь, так как было воскресенье. Там все
любуются ею, словно вошла Венера или Минерва. Вдруг взор ее падает на
молодого человека: он стоит, прислонившись к колонне, красивый, изящный, с
курчавыми волосами, с нежным пушком на щеках. Он смотрит на нее умоляющими
глазами, и она уже любуется им тайком. Она читает в его взоре: "Ты мое
блаженство)).- "А ты мое", - отвечает ее сердце. Кровь приливает к ее лицу,
ей жарко, она вздыхает; ей хочется только одного - понравиться ему. А он -
видно, опытный в этих делах - все смотрит с мольбой. Сколько обмана таит его
взор! Но Фьямметта верит ему и думает: "Вот тот, кого я избрала моим первым
и последним, единственным властелином!"
Она узнала его имя: Панфило, что значит "всецело любящий". И в церкви,
и дома, и на берегу моря все ее мысли - только о нем. Она потеряла
самоуверенность, забыла гордость, утратила сон и аппетит. Ее нянька обо всем
догадывается и пытается склонить ее к благоразумию. Но Фьямметта объявляет,
что не в силах противостоять власти Амура: либо смерть, либо счастье любви с
избранником сердца! Все решает видение Венеры, которая велит ей покориться.
Фьямметта склоняет колени и говорит Венере: "Да будет - воля твоя! Прости
мне мое сопротивление". Венера дохнула на нее, и от этого желание Фьямметты
еще жарче разгорелось.
Фьямметта вводит Панфило в круг знакомых своего мужа. В обществе, среди
общей беседы, они ведут свой особый разговор иносказаниями, "будто о древних
греках". Перед тем, как рассказать о решительном тайном свидании, Фьямметта
просит снисхождения и сострадания у своих слушательниц. "А ты, честная
стыдливость, поздно мною познанная, удались, не карай робких женщин, пусть
они узнают о том, к чему, любя, стремятся сами". Наступили дни блаженства,
но вскоре за ними пришло горе. Однажды сквозь сон Фьямметта слышит, как
Панфило плачет возле нее. На ее расспросы, прерывая слова вздохами, он
сообщает, что отец вызывает его в родной город. Фьямметта молит его
остаться, но Панфило должен ехать; он обещает вернуться через некоторое
время. При последнем свидании Фьямметта потеряла сознание. Панфило на руках
отнес возлюбленную на ее ложе и долго плакал, моля богов пощадить ее.
Фьямметта осталась одна. Ее одолевают черные думы, которые ничто не в
силах рассеять. Наконец, приходит письмо от Панфило, который обещает скоро
вернуться. Фьямметту это не утешает. Ее томят муки ревности: ведь во
Флоренции столько красавиц. "Впрочем, кого он найдет, кто бы его любил так,
как я?" Часто она на вышке дома следит, скоро ли зайдет солнце, отмечает
белыми и черными камешками прошедшие и еще оставшиеся дни, перебирает вещи
Панфило, перечитывает его письма, беседует ночью с луной; она слушает сказки
служанок, читает повести любви, засыпая, грезит о милом. Приближается
назначенный срок. Фьямметта обновляет свои наряды, пытается освежить свою
красоту. Кто бы ни вошел, чей бы ни послышался голос, все ей кажется, что
это Панфило или весть о нем. Раз сто на дню выглядывает она в окно.
Вспомнив, что Панфило обещал что-то привезти ее мужу, Фьямметта решает
спросить его, скоро ли вернется Панфило, но муж ничего об этом не знает.
Срок давно уж прошел. Распространяется слух о женитьбе Панфило. Фьямметта
потрясена. Она представляет себе, как Панфило будет рассказывать молодой
жене о победе над ней. Ее терзают обида, отчаяние, злоба. Наконец, она
заболевает. Муж обеспокоен, врачи бессильны помочь ей. Фьямметта нехотя
наряжается, нехотя выходит на люди. Начнет причесываться - задумается, и
гребень падает из рук. Все напоминает ей о Панфило. Выйдет ли на берег моря
- ей вспоминается, как они там вместе гуляли, слушает ли музыку - звуки
будят в ней любовные чувства. Фьямметта проклинает светскую жизнь, мечтает о
простоте сельского существования, о невинности золотого века. Прошел год, и
Фьямметта начинает привыкать к своему горю. Но вдруг она узнает, что женился
только отец Панфило, а сам он завел возлюбленную. Это еще тяжелее для нее,
так как это - самая несомненная измена. Настала весна, но для Фьямметты
теперь это - пора печали. В довершение - злая насмешка судьбы: приходит
известие, что приехал Панфило; но оказывается, что это его земляк и тезка.
Фьямметта подробно перечисляет любовные невзгоды знаменитых женщин
древности, стараясь доказать, что ее участь - горше всех. Она кончает
рассказ напутствием своей книжке: "Маленькая моя книжечка, как будто
извлеченная из гробницы твоей госпожи, ...влюбленным женщинам тебя я
представляю такою, как ты есть, написанную моей рукою и часто орошенную
моими слезами... Служи через страдания госпожи своей примером вечным для
всех счастливых и несчастных".
Повесть Боккаччо полна литературных воспоминаний. Явление Венеры,
которая, распахнув хитон, показывает Фьямметте на своей груди изображение
Панфило, напоминает очень сходное видение в "Новой Жизни". Описание пути
любви, проникающей через глаза в сердце (когда Фьямметта впервые видит в
храме Панфило), воспроизводит старую доктрину трубадуров. Кормилица
Фьямметты очень похожа на кормилицу Федры. Описание признаков влюбленности
взято из Овидия, точно так же как заключительное обращение к книге
парафразирует начало его "Печальных песен" ("Tristia"). Вообще, откликов из
Овидия очень много. Но это не механические заимствования, а выбор
подходящего материала, умело осваиваемого, из литературных источников,
которые не открывали чего-либо по существу нового, а лишь помогали
художественно оформить самобытное чувство.
Это, однако, не касается чисто стилистических моментов, в которых
проявляется чрезмерная зависимость от классиков. Сюда относятся - ораторская
замедленность рассказа, сложность синтаксиса, большое количество вставных
рассуждений, а главное - нагромождение исторических или мифологических
образов и сравнений, иногда столь обильных (например, там, где Фьямметта
сопоставляет свою судьбу с судьбою героинь древности), что возникает
впечатление, будто рассказчица хочет щегольнуть своей ученостью. Здесь
сказывается та же борьба за стиль, начатая в "Филоколо" и не окончившаяся
еще в "Декамероне", старание освоить античную стилистику в целях создания
современной подлинно художественной прозы на живом, национальном языке. При
склонности гуманистов, и в том числе Боккаччо, превращать подражание древним
в самоцель, частичные неудачи на этом пути были неизбежны.
Но во всем том, что касается обрисовки и анализа чувств, литературные и
ученые реминисценции - лишь подспорье. В основном здесь Боккаччо
самостоятелен, так же как он самостоятелен в живом и правдивом изображении
обстановки душевной драмы - нравов и сцен неаполитанской жизни, празднеств,
поездок, танцев на берегу моря, пленительного южного пейзажа. Превосходны
также очень объективно очерченные фигуры второстепенных персонажей повести,
в первую очередь - мужа Фьямметты и ее кормилицы, В целом, роман производит
впечатление большой самобытности и гармонии.
"Фьямметта" - прощание Боккаччо с прошлым, с былой любовью, с
феодальным Неаполем, где протекла его молодость, и решительный отход от
рыцарской романтики, проникавшей до сих пор его творчество. Отныне Боккаччо
- гражданин трезвой и деловой Флоренции, с которой он все более срастается,
республиканец, начинающий интересоваться общественно-политическими вопросами
и проявлять внимание к практической жизни и порождаемым ею общественным
типам. В творчестве это соответствует дальнейшему углублению реализма, без
отказа, однако, от поэтической стихии, культа изящной формы и использования
принципов классической эстетики. Все это нашло столь же полное выражение,
как и в "Фьямметте", во втором большом произведении этого периода, поэме в
октавах "Фьезоланские нимфы", написанной около 1345 г. Начальные и
заключительные строфы этой поэмы говорят о том, что она вдохновлена любовью,
всецело владеющей сердцем поэта. Но предмет его чувства, - быть может, уже
не Фьямметта, а какая-то другая флорентийская дама, имя и судьба
которой остались нам неизвестны.
В основу сюжета Боккаччо положил миф, услышанный или вычитанный им
где-то, а, быть может, свободно им измышленный по образцу "Метаморфоз"
Овидия и приуроченный к Фьезоле, живописному городку поблизости от
Флоренции. Именно - поэма должна объяснить происхождение названий двух
ручьев, сбегающих с холма Фьезоле и затем сливающихся вместе.
В незапамятные времена, когда еще не существовало города Фьезоле и люди
жили в первобытной простоте, не зная даже употребления хлеба и вина, на
холме Фьезоле обитали нимфы, подчиненные Диане и принесшие обет
девственности. Юный пастух Африко однажды подглядел собрание нимф и страстно
влюбился в одну из них, Мензолу. Но суровая нимфа отвергает мольбы юноши,
мечтающего сделать ее своей женой, и даже едва не поражает его копьем.
Безутешному Африко является Венера и дает ему совет - переодеться женщиной и
вмешаться в толпу нимф, что даст ему возможность достигнуть цели. Африко
следует этому совету и, воспользовавшись моментом, силою овладевает
Мензолой. Та сначала негодует и плачет, но затем в ее сердце пробуждается
любовь, и она уже добровольно осыпает Африко ласками. Расставаясь, она
обещает ему часто приходить на свиданье. Вслед за тем, однако, ее охватывает
страх перед Дианой, и она скрывается от Африко. Тот ее тщетно разыскивает,
тоскует и, наконец, в отчаянии лишает себя жизни собственным копьем на
берегу потока, окрасив воды своей кровью.
Мензола, ничего не зная об этом, продолжает прятаться в своей пещере.
Почувствовав себя беременной, она озабочена лишь одним - как бы сберечь
своего будущего ребенка от гнева Дианы. Однако, когда у нее рождается
прелестный мальчик, она оказывается не в силах отдать его старой нимфе,
желающей помочь ей, и оставляет ребенка при себе. В конце концов Диана
обнаруживает ее проступок и превращает убегающую от нее Мензолу в реку.
После этого старая нимфа относит мальчика, названного Прунео, к родителям
Африко, которые с любовью его воспитывают. Через некоторое время в страну
приходит Атлант с множеством народа и насаждает цивилизацию. Он основывает
город Фьезоле, а нимф выдает замуж за своих подданных. Прунео он сделал
своим пажем, а затем сенешалом, приискал ему жену знатного рода и подарил
обширные владения. У Прунео было десять сыновей, потомки которых стали
гражданами Фьезоле, а затем переселились в основанную римлянами Флоренцию.
Род Африко процвел, и из него в других местностях пошли именитые люди.
"Фьезоланские нимфы" - самое поэтическое из всех произведений Боккаччо
и, вместе с тем, такое, в котором реалистическое и народное начало его
творчества выразилось с огромной силой. Особенно ясно это становится, если
сравнить "Фьезоланских нимф" с первым опытом Боккаччо в области
пасторального жанра, "Амето". Здесь нимфы - уже не разряженные и жеманные
светские красавицы или пышные, замысловатые аллегории более ранней поэмы, а
простодушные и здоровые сельские девушки, истинные дочери природы. Диана
более похожа на настоятельницу женского монастыря, деловито хозяйничающую и
оберегающую от соблазнов своих питомиц, чем на величавую античную богиню.
Даже Венера дана в упрощенном и очеловеченном виде, особенно когда она
является Африко в необычном с точки зрения античной мифологии виде - с
"младенцем" Амуром на руках, словно привычная для народной фантазии Мадонна.
Таковы же чувства главных персонажей - необычайно простые и искренние,
лишенные какой бы то ни было приподнятости или сентиментальности. Душевные
движения подмечены и описаны с неменьшей правдивостью, чем в "Фьямметте".
Превосходно обрисована борьба, происходящая в душе Мензолы, сначала между
чувством горькой обиды по отношению к насильнику и зарождающейся нежности к
нему, затем между любовью и страхом. Впервые в новой европейской литературе
Боккаччо изобразил материнское чувство, всецело овладевающее душой молодой
женщины. Точно так же тонко и правдиво нарисованы семейные сцены в доме
Африко, трогательные заботы о нем родителей - когда мать, приняв любовный
недуг юноши за обыкновенную болезнь, хочет приготовить ему ванну из целебных
трав, а отец, разгадав в чем дело, прикрывает Африко одеялом и советует жене
не тревожить его. Так же с большой теплотой изображено, как старики
принимают в свой дом внука и нежно заботятся о нем.
Условность классической эклоги с ее мифологическим аппаратом преодолена
здесь Боккаччо. Это сказывается и в стиле поэмы, свободном от всяких
риторических прикрас. В языке "Фьезоланских нимф" мы встречаем целый ряд
выражений и оборотов народной речи. Еще существеннее обращение здесь
Боккаччо к формам и духу народной поэзии. Когда отец Африко спрашивает о
причине долгой отлучки, юноша отвечает уклончиво и иносказательно, прибегая
к символике народной любовной поэзии: несколько дней назад он видел в горах
лань, да такую красивую, что наверно господь сотворил ее собственными
руками, - походка у нее легкая, цветом она так приглянулась ему, что он
погнался за нею, но поймать ее так ему и не удалось. Strambotti Hrispetti
звучат на каждом шагу в поэме, особенно в монологах и диалогах. Следует
добавить, что октава в этой поэме несравненно более подвижная и музыкальная,
чем в "Филострато" и "Тезеиде", сохраняет при Этом всю простоту и
непринужденность этого размера в народной поэзии. И в стиле и в метрике
"Фьезоланских нимф" наблюдается соединение тонкой отделки и очаровательной
небрежности.
Все это делает "Фьезоланских нимф" идиллической поэмой совсем нового
типа. Тогда как в "Амето" пасторальная обстановка служит лишь внешней рамкой
действия, здесь она сообщает поэме ее существенный, внутренний тон. Там -
замысловатая история вычурных чувств на условном фоне природы, здесь -
непосредственная, бесконечно естественная жизнь сердца в интимном слиянии с
природой, в самой природе. Поэма полна любви к родной земле и душевной
ясности.
Основное в "Фьезоланских нимфах" - утверждение естественных чувств и
протест против аскетического идеала, который объявляется не только
непосильным, но и гибельным для человека. Более того, следование здоровым
инстинктам является, согласно Боккаччо, необходимым условием полноценной,
связанной с культурным творчеством жизни. Эта мысль отчетливо выступает в
финале повести, в эпизоде с Атлантом, который хотя и выглядит случайным
привеском к поэме, на самом деле необходим для раскрытия ее основной мысли.
Как в "Тезеиде" ее псевдоисторическое обрамление (деяния греческих героев,
"дела Марса") создает общий тон, акцентирующий идеалистически-рыцарский
характер чувств главных персонажей, так в "Фьезоланских нимфах" такое же
обрамление (рассказ об Атланте и о дальнейших судьбах Фьезоле и Флоренции)
подчеркивает ориентацию поэмы на идеалы иного рода - на простые и мирные
человеческие чувства. Первое связано с атмосферой феодально-монархического
Неаполя и рыцарской романтики, ассоциировавшейся с ним в сознании Боккаччо,
второе - с атмосферой демократической, республиканской Флоренции и
родившимся у Боккаччо в ее обстановке влечением к реализму и идиллической
простоте жизни.
При этом коренное различие между обоими обрамлениями заключается в том,
что изображение военных деяний в "Тезеиде" бесперспективно и лишь фиксирует
некий универсальный и неизменный уклад общества, как это свойственно
средневековому мышлению, между тем как финал "Фьезоланских нимф" содержит
первые проблески идеи исторического развития, приоткрывающейся сознанию
людей Ренессанса. Этот зачаточный "историзм" поэмы связан с другим моментом
первостепенной важности. Во всех неаполитанских произведениях Боккаччо
личные чувства и личная жизненная авантюра были началом и концом, которые
покрывали и заслоняли все остальное. В "Фьезоланских нимфах" эта
субъективность чувства преодолевается. {Здесь в рукописи А. А. Смирнова
пропуск одной или двух фраз.}
Главным произведением Боккаччо, на котором прежде всего основана его
мировая слава, является "Декамерон", написанный приблизительно в 1353-1354
гг. В замечательной книге, ставшей значительнейшим событием в развитии
итальянской художественной прозы, Боккаччо выказывает себя великим
гуманистом, наносящим сокрушительный удар религиозно-аскетическому
мировоззрению и дающим необычайно полное, яркое и разностороннее отражение
современной итальянской действительности. Ренессансный реализм,
подготовленный уже в юношеских произведениях Боккаччо, получает ярчайшее
выражение в "Декамероне", который часто противопоставляли "Божественной
Комедии" Данте, как подлинно "человеческую комедию", знаменующую начало
новой эры в западноевропейской литературе.
Опираясь на традиции средневековых рассказчиков, Боккаччо взял у своих
предшественников все заключенные в них плодотворные элементы: анекдотическую
фабулу, трезвый бытовой элемент, жизненную непосредственность, прославление
находчивости и остроумия, непочтительное отношение к попам и монахам. К этим
унаследованным элементам он добавил интерес к жизни, последовательную
реалистическую установку, богатство психологического содержания и
сознательный артистизм формы, воспитанный внимательным изучением античных
авторов. В силу такого подхода к новелле она стала полноправным литературным
жанром, легшим в основу всей повествовательной литературы нового времени.
Свежесть и новизна этого жанра, его глубокие народные корни, отчетливо
ощутимые даже под лоском изящного литературного стиля Боккаччо, сделали его
наилучше приспособленным к выражению передовых гуманистических воззрений.
В своей книге Боккаччо впервые ввел новый композиционный мотив -
рассказывание ради рассказывания. До "Декамерона" этот прием был применен им
в "Филоколо" (13 любовных вопросов) и в "Амето" (любовные рассказы семи
нимф). При таком построении рассказчики отдельных новелл являются
участниками основной, обрамляющей новеллы.
Обрамляющей новеллой "Декамерона" является описание флорентийской чумы
1348 г. Мрачный, трагический колорит этого описания эффектно контрастирует с
веселым, жизнерадостным настроением всего сборника. Таким образом, новеллы
"Декамерона" рассказываются в обстановке "пира во время чумы". Академик А.
Н. Веселовский замечает по этому поводу: "Боккаччо схватил живую
психологически верную черту - страсть к жизни у порога смерти". Рассказчики
"Декамерона" забывают о чуме, они беспечно проходят мимо ужасов смерти. В
этом ярко проявляется жизнерадостность Ренессанса. Боккаччо изображает
рассказчиков и рассказчиц "Декамерона" культурными, образованными и
остроумными молодыми людьми. Трое юношей носят имена Дионео, Филострато и
Панфило, под которыми Боккаччо выводил себя в своих произведениях.
Чувственно веселый Дионео, чувствительный, меланхоличный Филострато и
серьезный, рассудительный Панфило - показатели настроений самого Боккаччо в
разные периоды его молодости. Характер каждого из юношей отражается в
главное - чувственной любви. Его путеводительница оттесняется в поэме
Фьямметтой, образ которой поэту никак не удается превратить в аллегорию.
Поэма обрывается там, где должна была бы начаться основная, собственно
моральная часть ее. Как метко замечает Гаспари, "дантевское видение
кончается там, где поэт достигает лицезрения триединого бога; Боккаччо
пробуждается, когда он думает, что он держит в объятиях свою мадонну" {А.
Гаспари. История итальянской литературы, т. 11. М., 1897, стр. 21.}. Рай
земной любви фактически заменяет рай небесный.
Этой двойственностью поэмы объясняются как ее слабые стороны, так и
достоинства. Сложный замысел ее, стремление Боккаччо быть педантически
назидательным вызывает нагромождение аллегорий, вычурность формы, крайне
тяжелый стиль. Утомительная вязь терцин отягощается еще гигантским,
проходящим через всю поэму акростихом: начальные буквы всех терцин образуют
три сонета, из которых два обращены к Марии-Фьяммете, а третий - к читателю.
Однако под этой вычурной оболочкой ощущается живая непосредственность и
нежность чувства. Целый ряд сцен и образов, особенно любовных, полны
большого очарования. Поэма полна сладостных образов, светлых воздушных
фигур. Высокая оценка ее таким строгим судьей, как Петрарка, явствует из
того, что в его "Триумфах" можно обнаружить заметное влияние "Любовного
видения".
Боккаччо не мог все же не почувствовать всей искусственности своих
попыток подражать Данте. Главное же, этот аллегорический стиль, не
свойственный его мироощущению, уводил его в сторону от тех художественных
задач, которые были намечены уже в самых ранних его произведениях и которые
в конце концов он блистательно разрешил: это, с одной стороны - создание
психологического романа, по существу реалистического, а с другой стороны -
изображение жизни в ее наиболее ярких и характерных проявлениях, элементы
чего можно также найти в неаполитанских произведениях Боккаччо. Вот почему
после "Любовного видения" Боккаччо оставил этот вычурный стиль и вернулся к
своей прежней реалистической манере. На этом пути его окончательно созревший
талант создал около середины 40-х годов два истинных шедевра.
Время залечило душевную рану Боккаччо, но приобретенный им сердечный
опыт не пропал даром. То, что для юного Боккаччо являлось страстным личным
переживанием, для вполне созревшего художника оказалось материалом
освобожденного от узкого субъективизма творчества. Так возникла написанная в
прозе "Элегия мадонны Фьямметты" ("Elegia di Madonna Fiammetta", около 1343
г.), в которой Боккаччо в последний раз изобразил свою бывшую возлюбленную,
но переменив роли: в этом романе не она ему изменила, а он ей, и теперь
бедная Фьямметта, сердце которой разбито, рассказывает трогательную и
печальную повесть своей любви в поучение и предостережение другим женщинам.
Конечно, нельзя объяснять такую метаморфозу, как это делали некоторые
старые критики, желанием Боккаччо "отомстить" изменнице и найти утешение в
поэтических мечтах. Это невозможно уже потому, что весь рассказ имеет своей
целью вызвать в читателе сочувствие именно к Фьямметте, а не к ее коварному
возлюбленному. Скорее, можно здесь видеть стремление до конца развеять былые
чары, отрешиться от острого субъективизма переживаний, чтобы получить
возможность подойти шире к добытому личным опытом и с большей художественной
свободой осветить объективно-человеческую сторону изображаемого конфликта
чувств. Это позволило Боккаччо дать глубокий анализ сердечных переживаний
покинутой женщины, который развернулся в замечательный, первый в европейской
литературе психологический роман.
Реализм изображения любовных переживаний делает в "Фьямметте" огромный
шаг вперед и по сравнению с признаниями и формулировками, заключающимися в
"Канцоньере" Петрарки.
План "Фьямметты", без сомнения, был подсказан Боккаччо "Героидами"
Овидия, откуда им почерпнут также ряд мелких деталей. В основном мы имеем и
здесь и там скорбную женскую исповедь неудовлетворенной или обманутой любви.
Но и в данном случае Боккаччо применил тот же самый прием, что в
"Филострато": любовной драме он предпослал картину былого счастья любви.
Благодаря этому получил до конца развернутый круг сердечных переживаний,
полный внешнего и, главное, внутреннего движения. Далее, литературную схему,
найденную у Овидия, Боккаччо наполнил материалом не только своего душевного
опыта, но и своих наблюдений, поскольку психологическое действие романа
помещено в определенную обстановку, тонко зарисованную Боккаччо и образующую
гармонически сливающийся с этим действием фон. При этом именно то, что
Боккаччо вложил в эту рамку изображение вполне современного ему общества и
вполне современных чувств, позволило ему создать реалистический роман в
новоевропейском смысле.
Рассказ Фьямметты, при всей его стилистической изукрашенности и обилии
античных исторических и мифологических реминисценций, замечателен мягкой
задушевностью, размеренностью, плавностью переходов, той обшей гармонией,
которая позволяет назвать это произведение "поэмой в прозе".
Фьямметта родилась весной, в цвету природы, от богатых и знатных
родителей. Наставница хорошо ее воспитала, с годами пришла красота, похвалы
приучили ее гордиться. Многие ухаживали за ней безуспешно. Наконец, она
нашла подходящего человека. Она - его блаженство, он исполняет каждое ее
желание. Как счастлива была бы она, если бы любовь эта продолжилась! Но
судьба, завистливая к благам, ею же дарованным, направила Фьямметту на путь
бедствий. Ей снится сон: в ясный, чудный день она гуляет по лугу, сплетая
венки и распевая песни. Прилегла она на траве, и вдруг змея ужалила ее в
левую грудь. Ей и больно, и в то же время она прижимает к груди змею,
лаская. Но та скользнула и исчезла в траве. Фьямметта проснулась от луча
солнца, проникшего в скважину, и улыбнулась своему вещему сну, не поняв его
значения. Она оделась и пошла в церковь, так как было воскресенье. Там все
любуются ею, словно вошла Венера или Минерва. Вдруг взор ее падает на
молодого человека: он стоит, прислонившись к колонне, красивый, изящный, с
курчавыми волосами, с нежным пушком на щеках. Он смотрит на нее умоляющими
глазами, и она уже любуется им тайком. Она читает в его взоре: "Ты мое
блаженство)).- "А ты мое", - отвечает ее сердце. Кровь приливает к ее лицу,
ей жарко, она вздыхает; ей хочется только одного - понравиться ему. А он -
видно, опытный в этих делах - все смотрит с мольбой. Сколько обмана таит его
взор! Но Фьямметта верит ему и думает: "Вот тот, кого я избрала моим первым
и последним, единственным властелином!"
Она узнала его имя: Панфило, что значит "всецело любящий". И в церкви,
и дома, и на берегу моря все ее мысли - только о нем. Она потеряла
самоуверенность, забыла гордость, утратила сон и аппетит. Ее нянька обо всем
догадывается и пытается склонить ее к благоразумию. Но Фьямметта объявляет,
что не в силах противостоять власти Амура: либо смерть, либо счастье любви с
избранником сердца! Все решает видение Венеры, которая велит ей покориться.
Фьямметта склоняет колени и говорит Венере: "Да будет - воля твоя! Прости
мне мое сопротивление". Венера дохнула на нее, и от этого желание Фьямметты
еще жарче разгорелось.
Фьямметта вводит Панфило в круг знакомых своего мужа. В обществе, среди
общей беседы, они ведут свой особый разговор иносказаниями, "будто о древних
греках". Перед тем, как рассказать о решительном тайном свидании, Фьямметта
просит снисхождения и сострадания у своих слушательниц. "А ты, честная
стыдливость, поздно мною познанная, удались, не карай робких женщин, пусть
они узнают о том, к чему, любя, стремятся сами". Наступили дни блаженства,
но вскоре за ними пришло горе. Однажды сквозь сон Фьямметта слышит, как
Панфило плачет возле нее. На ее расспросы, прерывая слова вздохами, он
сообщает, что отец вызывает его в родной город. Фьямметта молит его
остаться, но Панфило должен ехать; он обещает вернуться через некоторое
время. При последнем свидании Фьямметта потеряла сознание. Панфило на руках
отнес возлюбленную на ее ложе и долго плакал, моля богов пощадить ее.
Фьямметта осталась одна. Ее одолевают черные думы, которые ничто не в
силах рассеять. Наконец, приходит письмо от Панфило, который обещает скоро
вернуться. Фьямметту это не утешает. Ее томят муки ревности: ведь во
Флоренции столько красавиц. "Впрочем, кого он найдет, кто бы его любил так,
как я?" Часто она на вышке дома следит, скоро ли зайдет солнце, отмечает
белыми и черными камешками прошедшие и еще оставшиеся дни, перебирает вещи
Панфило, перечитывает его письма, беседует ночью с луной; она слушает сказки
служанок, читает повести любви, засыпая, грезит о милом. Приближается
назначенный срок. Фьямметта обновляет свои наряды, пытается освежить свою
красоту. Кто бы ни вошел, чей бы ни послышался голос, все ей кажется, что
это Панфило или весть о нем. Раз сто на дню выглядывает она в окно.
Вспомнив, что Панфило обещал что-то привезти ее мужу, Фьямметта решает
спросить его, скоро ли вернется Панфило, но муж ничего об этом не знает.
Срок давно уж прошел. Распространяется слух о женитьбе Панфило. Фьямметта
потрясена. Она представляет себе, как Панфило будет рассказывать молодой
жене о победе над ней. Ее терзают обида, отчаяние, злоба. Наконец, она
заболевает. Муж обеспокоен, врачи бессильны помочь ей. Фьямметта нехотя
наряжается, нехотя выходит на люди. Начнет причесываться - задумается, и
гребень падает из рук. Все напоминает ей о Панфило. Выйдет ли на берег моря
- ей вспоминается, как они там вместе гуляли, слушает ли музыку - звуки
будят в ней любовные чувства. Фьямметта проклинает светскую жизнь, мечтает о
простоте сельского существования, о невинности золотого века. Прошел год, и
Фьямметта начинает привыкать к своему горю. Но вдруг она узнает, что женился
только отец Панфило, а сам он завел возлюбленную. Это еще тяжелее для нее,
так как это - самая несомненная измена. Настала весна, но для Фьямметты
теперь это - пора печали. В довершение - злая насмешка судьбы: приходит
известие, что приехал Панфило; но оказывается, что это его земляк и тезка.
Фьямметта подробно перечисляет любовные невзгоды знаменитых женщин
древности, стараясь доказать, что ее участь - горше всех. Она кончает
рассказ напутствием своей книжке: "Маленькая моя книжечка, как будто
извлеченная из гробницы твоей госпожи, ...влюбленным женщинам тебя я
представляю такою, как ты есть, написанную моей рукою и часто орошенную
моими слезами... Служи через страдания госпожи своей примером вечным для
всех счастливых и несчастных".
Повесть Боккаччо полна литературных воспоминаний. Явление Венеры,
которая, распахнув хитон, показывает Фьямметте на своей груди изображение
Панфило, напоминает очень сходное видение в "Новой Жизни". Описание пути
любви, проникающей через глаза в сердце (когда Фьямметта впервые видит в
храме Панфило), воспроизводит старую доктрину трубадуров. Кормилица
Фьямметты очень похожа на кормилицу Федры. Описание признаков влюбленности
взято из Овидия, точно так же как заключительное обращение к книге
парафразирует начало его "Печальных песен" ("Tristia"). Вообще, откликов из
Овидия очень много. Но это не механические заимствования, а выбор
подходящего материала, умело осваиваемого, из литературных источников,
которые не открывали чего-либо по существу нового, а лишь помогали
художественно оформить самобытное чувство.
Это, однако, не касается чисто стилистических моментов, в которых
проявляется чрезмерная зависимость от классиков. Сюда относятся - ораторская
замедленность рассказа, сложность синтаксиса, большое количество вставных
рассуждений, а главное - нагромождение исторических или мифологических
образов и сравнений, иногда столь обильных (например, там, где Фьямметта
сопоставляет свою судьбу с судьбою героинь древности), что возникает
впечатление, будто рассказчица хочет щегольнуть своей ученостью. Здесь
сказывается та же борьба за стиль, начатая в "Филоколо" и не окончившаяся
еще в "Декамероне", старание освоить античную стилистику в целях создания
современной подлинно художественной прозы на живом, национальном языке. При
склонности гуманистов, и в том числе Боккаччо, превращать подражание древним
в самоцель, частичные неудачи на этом пути были неизбежны.
Но во всем том, что касается обрисовки и анализа чувств, литературные и
ученые реминисценции - лишь подспорье. В основном здесь Боккаччо
самостоятелен, так же как он самостоятелен в живом и правдивом изображении
обстановки душевной драмы - нравов и сцен неаполитанской жизни, празднеств,
поездок, танцев на берегу моря, пленительного южного пейзажа. Превосходны
также очень объективно очерченные фигуры второстепенных персонажей повести,
в первую очередь - мужа Фьямметты и ее кормилицы, В целом, роман производит
впечатление большой самобытности и гармонии.
"Фьямметта" - прощание Боккаччо с прошлым, с былой любовью, с
феодальным Неаполем, где протекла его молодость, и решительный отход от
рыцарской романтики, проникавшей до сих пор его творчество. Отныне Боккаччо
- гражданин трезвой и деловой Флоренции, с которой он все более срастается,
республиканец, начинающий интересоваться общественно-политическими вопросами
и проявлять внимание к практической жизни и порождаемым ею общественным
типам. В творчестве это соответствует дальнейшему углублению реализма, без
отказа, однако, от поэтической стихии, культа изящной формы и использования
принципов классической эстетики. Все это нашло столь же полное выражение,
как и в "Фьямметте", во втором большом произведении этого периода, поэме в
октавах "Фьезоланские нимфы", написанной около 1345 г. Начальные и
заключительные строфы этой поэмы говорят о том, что она вдохновлена любовью,
всецело владеющей сердцем поэта. Но предмет его чувства, - быть может, уже
не Фьямметта, а какая-то другая флорентийская дама, имя и судьба
которой остались нам неизвестны.
В основу сюжета Боккаччо положил миф, услышанный или вычитанный им
где-то, а, быть может, свободно им измышленный по образцу "Метаморфоз"
Овидия и приуроченный к Фьезоле, живописному городку поблизости от
Флоренции. Именно - поэма должна объяснить происхождение названий двух
ручьев, сбегающих с холма Фьезоле и затем сливающихся вместе.
В незапамятные времена, когда еще не существовало города Фьезоле и люди
жили в первобытной простоте, не зная даже употребления хлеба и вина, на
холме Фьезоле обитали нимфы, подчиненные Диане и принесшие обет
девственности. Юный пастух Африко однажды подглядел собрание нимф и страстно
влюбился в одну из них, Мензолу. Но суровая нимфа отвергает мольбы юноши,
мечтающего сделать ее своей женой, и даже едва не поражает его копьем.
Безутешному Африко является Венера и дает ему совет - переодеться женщиной и
вмешаться в толпу нимф, что даст ему возможность достигнуть цели. Африко
следует этому совету и, воспользовавшись моментом, силою овладевает
Мензолой. Та сначала негодует и плачет, но затем в ее сердце пробуждается
любовь, и она уже добровольно осыпает Африко ласками. Расставаясь, она
обещает ему часто приходить на свиданье. Вслед за тем, однако, ее охватывает
страх перед Дианой, и она скрывается от Африко. Тот ее тщетно разыскивает,
тоскует и, наконец, в отчаянии лишает себя жизни собственным копьем на
берегу потока, окрасив воды своей кровью.
Мензола, ничего не зная об этом, продолжает прятаться в своей пещере.
Почувствовав себя беременной, она озабочена лишь одним - как бы сберечь
своего будущего ребенка от гнева Дианы. Однако, когда у нее рождается
прелестный мальчик, она оказывается не в силах отдать его старой нимфе,
желающей помочь ей, и оставляет ребенка при себе. В конце концов Диана
обнаруживает ее проступок и превращает убегающую от нее Мензолу в реку.
После этого старая нимфа относит мальчика, названного Прунео, к родителям
Африко, которые с любовью его воспитывают. Через некоторое время в страну
приходит Атлант с множеством народа и насаждает цивилизацию. Он основывает
город Фьезоле, а нимф выдает замуж за своих подданных. Прунео он сделал
своим пажем, а затем сенешалом, приискал ему жену знатного рода и подарил
обширные владения. У Прунео было десять сыновей, потомки которых стали
гражданами Фьезоле, а затем переселились в основанную римлянами Флоренцию.
Род Африко процвел, и из него в других местностях пошли именитые люди.
"Фьезоланские нимфы" - самое поэтическое из всех произведений Боккаччо
и, вместе с тем, такое, в котором реалистическое и народное начало его
творчества выразилось с огромной силой. Особенно ясно это становится, если
сравнить "Фьезоланских нимф" с первым опытом Боккаччо в области
пасторального жанра, "Амето". Здесь нимфы - уже не разряженные и жеманные
светские красавицы или пышные, замысловатые аллегории более ранней поэмы, а
простодушные и здоровые сельские девушки, истинные дочери природы. Диана
более похожа на настоятельницу женского монастыря, деловито хозяйничающую и
оберегающую от соблазнов своих питомиц, чем на величавую античную богиню.
Даже Венера дана в упрощенном и очеловеченном виде, особенно когда она
является Африко в необычном с точки зрения античной мифологии виде - с
"младенцем" Амуром на руках, словно привычная для народной фантазии Мадонна.
Таковы же чувства главных персонажей - необычайно простые и искренние,
лишенные какой бы то ни было приподнятости или сентиментальности. Душевные
движения подмечены и описаны с неменьшей правдивостью, чем в "Фьямметте".
Превосходно обрисована борьба, происходящая в душе Мензолы, сначала между
чувством горькой обиды по отношению к насильнику и зарождающейся нежности к
нему, затем между любовью и страхом. Впервые в новой европейской литературе
Боккаччо изобразил материнское чувство, всецело овладевающее душой молодой
женщины. Точно так же тонко и правдиво нарисованы семейные сцены в доме
Африко, трогательные заботы о нем родителей - когда мать, приняв любовный
недуг юноши за обыкновенную болезнь, хочет приготовить ему ванну из целебных
трав, а отец, разгадав в чем дело, прикрывает Африко одеялом и советует жене
не тревожить его. Так же с большой теплотой изображено, как старики
принимают в свой дом внука и нежно заботятся о нем.
Условность классической эклоги с ее мифологическим аппаратом преодолена
здесь Боккаччо. Это сказывается и в стиле поэмы, свободном от всяких
риторических прикрас. В языке "Фьезоланских нимф" мы встречаем целый ряд
выражений и оборотов народной речи. Еще существеннее обращение здесь
Боккаччо к формам и духу народной поэзии. Когда отец Африко спрашивает о
причине долгой отлучки, юноша отвечает уклончиво и иносказательно, прибегая
к символике народной любовной поэзии: несколько дней назад он видел в горах
лань, да такую красивую, что наверно господь сотворил ее собственными
руками, - походка у нее легкая, цветом она так приглянулась ему, что он
погнался за нею, но поймать ее так ему и не удалось. Strambotti Hrispetti
звучат на каждом шагу в поэме, особенно в монологах и диалогах. Следует
добавить, что октава в этой поэме несравненно более подвижная и музыкальная,
чем в "Филострато" и "Тезеиде", сохраняет при Этом всю простоту и
непринужденность этого размера в народной поэзии. И в стиле и в метрике
"Фьезоланских нимф" наблюдается соединение тонкой отделки и очаровательной
небрежности.
Все это делает "Фьезоланских нимф" идиллической поэмой совсем нового
типа. Тогда как в "Амето" пасторальная обстановка служит лишь внешней рамкой
действия, здесь она сообщает поэме ее существенный, внутренний тон. Там -
замысловатая история вычурных чувств на условном фоне природы, здесь -
непосредственная, бесконечно естественная жизнь сердца в интимном слиянии с
природой, в самой природе. Поэма полна любви к родной земле и душевной
ясности.
Основное в "Фьезоланских нимфах" - утверждение естественных чувств и
протест против аскетического идеала, который объявляется не только
непосильным, но и гибельным для человека. Более того, следование здоровым
инстинктам является, согласно Боккаччо, необходимым условием полноценной,
связанной с культурным творчеством жизни. Эта мысль отчетливо выступает в
финале повести, в эпизоде с Атлантом, который хотя и выглядит случайным
привеском к поэме, на самом деле необходим для раскрытия ее основной мысли.
Как в "Тезеиде" ее псевдоисторическое обрамление (деяния греческих героев,
"дела Марса") создает общий тон, акцентирующий идеалистически-рыцарский
характер чувств главных персонажей, так в "Фьезоланских нимфах" такое же
обрамление (рассказ об Атланте и о дальнейших судьбах Фьезоле и Флоренции)
подчеркивает ориентацию поэмы на идеалы иного рода - на простые и мирные
человеческие чувства. Первое связано с атмосферой феодально-монархического
Неаполя и рыцарской романтики, ассоциировавшейся с ним в сознании Боккаччо,
второе - с атмосферой демократической, республиканской Флоренции и
родившимся у Боккаччо в ее обстановке влечением к реализму и идиллической
простоте жизни.
При этом коренное различие между обоими обрамлениями заключается в том,
что изображение военных деяний в "Тезеиде" бесперспективно и лишь фиксирует
некий универсальный и неизменный уклад общества, как это свойственно
средневековому мышлению, между тем как финал "Фьезоланских нимф" содержит
первые проблески идеи исторического развития, приоткрывающейся сознанию
людей Ренессанса. Этот зачаточный "историзм" поэмы связан с другим моментом
первостепенной важности. Во всех неаполитанских произведениях Боккаччо
личные чувства и личная жизненная авантюра были началом и концом, которые
покрывали и заслоняли все остальное. В "Фьезоланских нимфах" эта
субъективность чувства преодолевается. {Здесь в рукописи А. А. Смирнова
пропуск одной или двух фраз.}
Главным произведением Боккаччо, на котором прежде всего основана его
мировая слава, является "Декамерон", написанный приблизительно в 1353-1354
гг. В замечательной книге, ставшей значительнейшим событием в развитии
итальянской художественной прозы, Боккаччо выказывает себя великим
гуманистом, наносящим сокрушительный удар религиозно-аскетическому
мировоззрению и дающим необычайно полное, яркое и разностороннее отражение
современной итальянской действительности. Ренессансный реализм,
подготовленный уже в юношеских произведениях Боккаччо, получает ярчайшее
выражение в "Декамероне", который часто противопоставляли "Божественной
Комедии" Данте, как подлинно "человеческую комедию", знаменующую начало
новой эры в западноевропейской литературе.
Опираясь на традиции средневековых рассказчиков, Боккаччо взял у своих
предшественников все заключенные в них плодотворные элементы: анекдотическую
фабулу, трезвый бытовой элемент, жизненную непосредственность, прославление
находчивости и остроумия, непочтительное отношение к попам и монахам. К этим
унаследованным элементам он добавил интерес к жизни, последовательную
реалистическую установку, богатство психологического содержания и
сознательный артистизм формы, воспитанный внимательным изучением античных
авторов. В силу такого подхода к новелле она стала полноправным литературным
жанром, легшим в основу всей повествовательной литературы нового времени.
Свежесть и новизна этого жанра, его глубокие народные корни, отчетливо
ощутимые даже под лоском изящного литературного стиля Боккаччо, сделали его
наилучше приспособленным к выражению передовых гуманистических воззрений.
В своей книге Боккаччо впервые ввел новый композиционный мотив -
рассказывание ради рассказывания. До "Декамерона" этот прием был применен им
в "Филоколо" (13 любовных вопросов) и в "Амето" (любовные рассказы семи
нимф). При таком построении рассказчики отдельных новелл являются
участниками основной, обрамляющей новеллы.
Обрамляющей новеллой "Декамерона" является описание флорентийской чумы
1348 г. Мрачный, трагический колорит этого описания эффектно контрастирует с
веселым, жизнерадостным настроением всего сборника. Таким образом, новеллы
"Декамерона" рассказываются в обстановке "пира во время чумы". Академик А.
Н. Веселовский замечает по этому поводу: "Боккаччо схватил живую
психологически верную черту - страсть к жизни у порога смерти". Рассказчики
"Декамерона" забывают о чуме, они беспечно проходят мимо ужасов смерти. В
этом ярко проявляется жизнерадостность Ренессанса. Боккаччо изображает
рассказчиков и рассказчиц "Декамерона" культурными, образованными и
остроумными молодыми людьми. Трое юношей носят имена Дионео, Филострато и
Панфило, под которыми Боккаччо выводил себя в своих произведениях.
Чувственно веселый Дионео, чувствительный, меланхоличный Филострато и
серьезный, рассудительный Панфило - показатели настроений самого Боккаччо в
разные периоды его молодости. Характер каждого из юношей отражается в