Страница:
Судя по состоянию печени и почек, девушка была начинающей наркоманкой.
В ее сумке под тетрадками нашли еще одну капсулу со снотворным. Изощренно убитый Вениамин Кузьмич Загорский имел волгоградскую прописку. В Волгоград послали запрос и с часу на час ждали исчерпывающих сведений о невезучем приезжем.
Упоминание о наркотике сделало меня совершенно неуправляемой. Даже Измайлов оказался не готов к такому-краснобайству. Я сулила, что Варвара Линева обязательно поделится со мной сокровенным. Ведь вот-вот наступит момент, когда ей нестерпимо захочется поговорить о подруге. Я бралась обаять безутешного Лешу Трофимова и выпытать у него то, что нормальные люди скрывают от родителей и милиционеров. Я обязалась «прощупать» хозяйку, у которой наверняка есть ключ от квартиры… На удочку, как водится, попался Сергей Балков.
— Виктор Николаевич, — негромко сказал он, — мы в дерьме по уши с этим убийством. Ей-богу, проще подкупить патологоанатома, чтобы написал, будто Загорский скончался от инфаркта.
У Полины статья получится и без проживания по одному адресу с Линевой.
А у нас… Пусть бы осторожно разведала хоть что-нибудь.
— Она — осторожно? Не зли меня! — рявкнул полковник. Но я уже вцепилась в спасательный круг, милосердно брошенный Сергеем. Балков почему-то считает, что отлучать меня от расследования преступлений, в которые я сама собой вовлекаюсь, бессердечно и глупо.
— Предупреждаю, великие сыщики: или я перебираюсь к Варваре и благословляю ваш контроль, или не перебираюсь и пользуюсь свободой действий. Учтите, насильственного изменения моих творческих планов я никому не прощаю.
— Ультиматум предъявила! — торжественно возвестил Борис Юрьев.
— Опять, — застонал Измайлов, — опять мы вынуждены идти у нее на поводу.
— Я вынуждена идти у вас на поводу.
Знаете же, как меня утомляют ваши запреты и указания, перестраховщики.
Они переглянулись. Дальнейшее было театром абсурда. Я встала навытяжку и добросовестно повторила за Виком страшную клятву: не торопиться, не трепаться, не проявлять инициативы, не рисковать и т, д. Менты все равно смотрели на меня с сомнением.
— А если я случайно нарушу данное товарищам слово, пусть разразит меня гром или покарает твердый кулак Виктора Николаевича, — добавила я от себя для пущей убедительности.
Зажмурилась. Кто-то из них троих всхлипнул.
— У нас есть дама, увлеченная объединением специализаций врача-инфекциониста и врача-нарколога. В сущности, ей осталось только название этому гибриду придумать. Обратитесь, я ее предупрежу.
В его голосе проскальзывала то ли язвительность, то ли насмешка, то ли зависть, что делало даму интересным объектом исследования. Она, похоже, взвалила на себя дополнительную нагрузку и не согнулась. Таких коллеги не слишком жалуют.
— Приходите, но имейте в виду, я очень занята, — сказала Лилия Петровна Вешкова и положила трубку.
Я заторопилась. Занятые женщины непредсказуемы, несносны, но забавны.
Упустить шанс познакомиться с такой было грешно.
Однако я забыла, что любое предприятие надобно начинать договором с собой, а не с партнером. Мне пришлось обращаться к прохожим — я не слишком ориентировалась в этом районе, а вход в здание к тому же был со двора. Люди пятились и отрицательно мотали головами, дескать: «Чур меня». Наконец вся из себя испитая, вялая особа уточнила:
— Это куда заразные смертники на анализы ходят? Вон, через сквер и арку.
Молись Богородице, может, тебя пронесет, молоденькая совсем.
После подобного напутствия я прижалась к дереву с толстым стволом и кружевной осенней кроной, закурила и призналась себе, что наступил отлив энтузиазма и на дне валяется в остатке всякий безобразный мусор. "Вирус иммунодефицита человека, сокращенно ВИЧ, передается половым путем и через кровь…
Заразиться синдромом приобретенного иммунодефицита, то есть СПИДом, бытовым путем невозможно…" Даже отметив несуразность сочетания «заразиться синдромом», даже будучи качественно теоретически подкованной, я не могла заставить себя взяться за ручку двери, захватанную сотнями ладоней несчастных.
Эх, исповедовала бы элегантность, носила бы перчатки. Обернуть кисть носовым платком? Неловко. Не так давно сказала про пожимающую руки больным СПИДом принцессу Диану: «Тоже мне подвиг. Нашли о чем трезвонить». Кретинка. Кое-как я уломала себя. И предстала перед Лилией Петровной Вешковой, будто пробежав марафон. Не врут ученые.
Если мысленно заниматься аэробикой, пульс и дыхание учащаются, словом, организм легко обмануть. Или не легко?
«Обязательно выясню, ради чего медики ввязываются в столь опасное дело, — решила я. — Вряд ли им миллионы платят».
С Вешковой мы разговаривали около часа, и к концу беседы я была убеждена в собственной правоте, как никогда. Не отпуская к Варваре, Измайлов пытался заставить меня обойтись вот этим — количеством больных, призывами к властям предержащим дать денег на медицинские программы, названиями групп риска, стоимостью лекарств. Я сама ничего тягомотнее отродясь не слышала. Зачем писать то, что заведомо читать не станут?
Нет, без образа современного наркомана, для которого и СПИД — насморк по сравнению с ломкой, к печатающим устройствам не стоило приближаться. Мои надежды на Варвару Линеву и ее окружение должны были оправдаться.
Лилия Петровна Вешкова вызвала во мне полный раздрай чувств. Она, бесспорно, была героиней, но не статьи, а либо диссертации по психологии, либо романа. И то и другое не по моей части, о чем я сразу же начала сожалеть. Фраза:
«Ты еще молода, Поленька», часто звучит из уст полковника Виктора Николаевича Измайлова грустным упреком. Сорокалетняя Лилия Петровна вроде бы не кого-то, а себя яростно упрекала за то, что на двадцати годочках нельзя остановиться. Женщина числила старость в пороках и осознавала — с каждым днем она погрязает в пороке все больше. Она не желала стареть, одновременно боясь прослыть несерьезной и несолидной. Постигла разницу между «быть молодой», «молодиться» и «омолаживаться». Блекловатая косметика (усвоила, что лучшая та, которой не видно), упаковка стройного сухого тела в одежду стиля «вечно юная классика», удобная для непосед обувь, вместительная сумка-мешок… Я редко наблюдала женщин на возрастном перепутье. Умных женщин. Отказать Вешковой в признании ее головы не тыквой не смог бы и фанатичный злопыхатель.
Наш редактор полагает, что право на мнение о человеке имеет прежде всего его ровесник. Поэтому моих потуг характеризовать всякого встречного не одобряет. «Доживи, — говорит, — Полина, и тогда резвись пером по бумаге». Но я не воспринимаю советы как руководство к действию. Мало ли кого жизнь обламывает по-своему. Меня же не физическое состояние в определенном возрасте занимает, а душевное. «Нельзя эти состояния разделить», — вздыхает редактор.
Я вспомнила о нем неспроста. Вешкова ни на секунду не забывала, что общается с журналисткой, соответствовала имиджу деловой дамы. Я не утерпела и клещом полезла к ней под смуглую кожу: то да се, почему избрали тернистую дорогу, как переносите тяготы, о чем мечтаете, на что конкретно претендуете…
Она надиктовала мне много банальностей. Закодированные буквами, они выглядели пристойно и правильно. Например, в пору зрелости человек, независимо от пола, должен заполнять свои дни чем-то богоугодным; генофонд нации без нее, мелкой, но добросовестной и неравнодушной сошки, сойдет на нет; и вообще наркоманствующий молодняк жалко.
Есть специальная популярная литература, озабоченные всем подряд средства массовой информации, обученные в вузах педагоги, верящие в возможности профилактики врачи, а дети строем уходят в никуда. Лилия Петровна контактировала с женскими объединениями, политиками, выбивала гранд на борьбу с наркоманией и ее последствиями из фондов Сороса, терзала депутатов запросами, лечила страждущих, учила наркоманов приемам само— и взаимопомощи при передозировках, выпрашивала у спонсоров деньги на одноразовые шприцы и презервативы, организовывала акции против наркотиков и СПИДа, где раздавала юношам и девушкам добытое «у частных лиц и коммерческих организаций». Она боролась, не давая спуску себе и другим.
— Вчера уволила человека, который впал в спячку на переднем крае, Полина.
«Понятие „передний край“ тебя сильно волнует. Героическая, но не жертвенная натура», — подумала я. Она была амбициозна, энергична и оправдывала средства целью. Благородной целью, не спорю.
Она приносила пользу и творила добро.
А мне и нравилась, и не нравилась. Мы были похожи. Однако намекни мне кто-нибудь, что я столь же прямолинейна и жестка, оскорбил бы. Я не умею переть напролом. Я не числю свое дело в самых важных на свете. И не мыслю себя без обходных путей по красивой местности.
Наверняка от Лилии Петровны Вешковой было гораздо больше пользы, чем от меня. От нее было меньше тепла, которое дает сострадательная растерянность.
Иногда надо вместе с другим не знать, что делать. Она слишком владела проблемой. Я прониклась уважением к этой женщине, понимая, что являюсь для нее лишь одним из механизмов для достижения социально — и лично — значимого результата. И не в упрек, скорее в поддержку, сделала вывод: «Своего не упустит».
— Лилия Петровна, вы по образованию педиатр. Бросили аспирантуру, переквалифицировались в искоренительницы СПИДа. Зачем было лезть в ураган? — спросила я.
— Чтобы успеть проникнуть в его центр. Самое спокойное место. Это обыватели полагают, что завтра дождь и ветер утихнут. Шучу, конечно, — засмеялась она.
Ответ, как мне показалось, был предельно честным. И необыкновенно расположил меня к Вешковой.
— Полина, я смотрю, вы вгрызаетесь в проблему. Ваши коллеги записывают цифры, благодарят и убегают. Я рекомендую вам контакт с отцом школьника-наркомана. Я помогла парнишке слезть с иглы. И родитель загорелся идеей создания общественной организации «Надежда». Сейчас он оформляет документы.
— Лилия Петровна, я не буду рекламировать их деятельность заочно и авансом, даже если лично вы направляете и консультируете. Пусть сначала выполнят хоть один пункт своей программы.
Она впервые посмотрела на меня не свысока.
— Может, для общего развития полюбопытствуете?
— Обязательно. Только не обещайте ничего от моего имени.
— Ваше имя, похоже, значит для вас не меньше, чем мое для меня, — пристроила она. — Будь по-вашему, неуступчивая. Прошу, вот номер его телефона.
Загорский Вениамин Кузьмич. И разбирайтесь сами.
Мне пришлось долгонько листать блокнот, чтобы не выдать изумления.
— Вик, милый, Вешкова не могла не знать о смерти Загорского, раз занималась его сыном и осуществляла патронаж «Надежды». Но она наворожила мне общение с ним. Что происходит?!
— Подтягивайся в управление, детка, — велел Измайлов.
— Спустя пару часов мне с Варварой водку пить. Успею?
— Поленька, — призвал полковник, — помнишь, мы видели по телевизору передачу про разведчика? Он всех признал людьми со слабостями и порекомендовал пьющим штирлицам изначально делать вид, будто они к бабам неравнодушны, а бабникам — будто к спиртному.
В кого ты собираешься перевоплощаться?
— Поняла, не переборщу, — покорилась я.
И поехала к Вику.
Из Волгограда пришел ответ на запрос. Вениамин Кузьмич Загорский проживал там с рождения. Десять лет назад получил наследство от тетки — дом в Москве. Казалось бы, перебирайся и радуйся. Но прописать можно было его одного, жена и сын для чиновников не существовали. Немало народу получило нищенскую компенсацию за недвижимость и отняло, мучимое невысказанными претензиями к борцам со столичной перенаселенностью. Загорский фиктивно развелся с супругой и ринулся вперед.
По идее благоверная должна была последовать за ним, чай не «во глубину сибирских руд» отправился. Но семейная обыденность особенно редко зиждется на идее. Через год жена перевела развод из разряда фиктивного в разряд натурального. Сын Вениамина Кузьмича, тогда семилетний, натерпевшись от отчима, подался к отцу.
— Незадолго до прощания с Волгоградом Загорский потерял паспорт. Недоумевал, как это могло случиться. Точно помнит, что домой приносил. Все формальности были соблюдены, штраф он заплатил, удостоверение личности получил, — сказал Измайлов.
— Позвонить ему? — изобразила соблюдение обязательств я.
— Позвони, — разыграл удовлетворение соблюдением обязательств полковник.
Пришлось клянчить у полковника транспорт. Повторно я связалась с Измайловым уже из квартиры Линевой:
— Колдую над овощным рагу, Вик.
Купила у бабок полкило хрустящих соленых огурчиков. Водка запотевает в холодильнике. Елки!
— Мужчин принимаете, девушки?
— Не-а, не из таковских.
— Тогда давай быстренько про наш «живой труп». Иначе я сам умру. Через телефонную трубку передаются ароматы рагу или я брежу?
— Бредишь.
— Не жалко меня?
— Жалко, но я принадлежу журналистике и сыску.
— Попробуй сунься домой.
— Попробую. Ой, Варвара вот-вот нарисуется. Отпирает, Вик. Слушай, внешне Загорский похож на самого себя — плотный, с залысинами. Фамилию, имя и отчество произносит с апломбом, этакий масштабный деятель. Он размечтался объединить усилия родителей наркоманов в неустанной борьбе и так далее.
Все, пока, милый… Привет, Варь. Нет, не жених, у меня таких милых…
Измайлов зарычал. Мысленно я пожелала ему здравствовать и попросила о снисхождении.
Варвару и впрямь мучила смерть Зины Красновой. Однако прежде чем выговориться, она допросила меня: кто, откуда, почему, зачем. Правда, и свою немудреную биографию девушка излагала охотно. Воистину важно не что сказали, а как. Тон Линевой удивительным образом сочетал спесь и заискивание. «Эта обшарит карманы, сумку и, не спросясь, позаимствует на день юбку», — подумала я. И возрадовалась. Варвара Линева была живая, то есть в меру порочная. По сравнению с ней праведничающая Лилия Петровна Вешкова казалась муляжом.
Варварина манера пить и поить меня тоже не шокировала. Видела я таких. Собутыльнику наливают щедро, себе чуть-чуть, а выглядит закрашенное лимонадом пойло одинаково. Поскольку водку я приемлю с трудом, ниже уровня чекушки мы не опустились. Почему бы ей было не заказать шампанского? Вина? Проверяла на пристрастие к алкоголю? Ох уж эти саперные работы в быту. Или она Краснову поминала?
Про Зину Варя рассказывала трепетно, как и подобает подруге, принесшейся в милицию с повинной в равнодушии и недомыслии. Собственно, она попотчевала меня тем же, чем Измайлова, Юрьева и Балкова. В отличие от них я знала, что последует за каждым пассажем, и рулила к теме наркоты без зазрения совести. Судя по всему, Варвара о бурно формирующейся зависимости Зинаиды не догадывалась. «Так живешь бок о бок, дружишь, а ничегошеньки о человеке не ведаешь», — классически думала я, прикладываясь к стакану. Ни мне, ни Варваре не удавалось захмелеть. По выражению Сергея Балкова, мы «переводили продукт». Наконец убрали его с глаз долой. На какой-то миг мне показалось, что Варвара готова предложить забить косячок. Но она выразила желание лечь спать. «Такими темпами далеко не продвинешься», — недовольно размышляла я, вытирая намываемые Варварой тарелки. И тут позвонили в дверь.
— Кого принесло на ночь глядя? — проворчала Варвара.
— Девятый час всего, — объявила я.
Мне не хотелось сидеть одной и внимать посапыванию Линевой. Гости были ко двору. Тем более что на огонек забрел Леша Трофимов. Его визит взбудоражил Варвару. С девушки мгновенно стекли хандра и сонливость. И водочка в компании Леши хорошо пошла, и закуска на зубах не вязла. Бодрость Варвары заметно контрастировала с подавленностью Трофимова. Он пил и ел, словно через силу. Говорил только о достоинствах Зиночки Красновой — медленно, не очень связно и внятно. Мое присутствие Лешу очевидно раздражало. Он промаялся минут двадцать и вызвал Варвару в кухню.
— Не могу никого представить на месте Зинки, — донеслось до меня.
— Тише, Лешенька, Полина ни в чем не виновата. А я на мели.
— Сказала бы, у меня есть деньги.
— Извини, Поля, мы посекретничаем, — запоздало крикнула Варвара и закрыла дверь.
Я их извинила. Не в лучшее время попала в дом, надо было терпеть. Состояние средней паршивости превращалось в состояние крайней гнусности. Я уже собиралась малодушно сбежать к Вику, когда вернулись Варвара с Лешей. От рюмки на посошок Трофимов отказался.
Но общение с девушкой пошло ему на пользу. Во всяком случае, он перестал искоса зыркать на меня и цедить звуки, будто давал их взаймы. И сразу стал милее.
Его небольшие серые глаза, острый нос, узкие губы и чуть скошенный подбородок более не вызывали во мне неприязни.
После чашки кофе Леша убрался восвояси.
— Тоскует он по Зинке, — сказала Варвара. — Я все прикидывала, ставить тебя в известность, не ставить. В общем, когда Зину сбила машина, менты сюда наведались. Представляешь, в кресле восседал труп дядечки, которого я в глаза не видела. Поэтому и заволокла тебя сюда чуть ли не силком. Весь универ в курсе, желающих поселиться со мной не было.
Удерешь теперь? Струсишь?
— Нет, — успокоила я Варвару. — История, конечно, странная. Спасибо, что посвятила. Но мне приткнуться некуда. Кто еще на две недели пустит.
— Лады, мне полегчало, — улыбнулась Варвара. — Ну, укладываемся?
— Укладываемся, — поддержала я.
Никаких развлечений в финале суток не предвиделось.
Глава 4
В ее сумке под тетрадками нашли еще одну капсулу со снотворным. Изощренно убитый Вениамин Кузьмич Загорский имел волгоградскую прописку. В Волгоград послали запрос и с часу на час ждали исчерпывающих сведений о невезучем приезжем.
Упоминание о наркотике сделало меня совершенно неуправляемой. Даже Измайлов оказался не готов к такому-краснобайству. Я сулила, что Варвара Линева обязательно поделится со мной сокровенным. Ведь вот-вот наступит момент, когда ей нестерпимо захочется поговорить о подруге. Я бралась обаять безутешного Лешу Трофимова и выпытать у него то, что нормальные люди скрывают от родителей и милиционеров. Я обязалась «прощупать» хозяйку, у которой наверняка есть ключ от квартиры… На удочку, как водится, попался Сергей Балков.
— Виктор Николаевич, — негромко сказал он, — мы в дерьме по уши с этим убийством. Ей-богу, проще подкупить патологоанатома, чтобы написал, будто Загорский скончался от инфаркта.
У Полины статья получится и без проживания по одному адресу с Линевой.
А у нас… Пусть бы осторожно разведала хоть что-нибудь.
— Она — осторожно? Не зли меня! — рявкнул полковник. Но я уже вцепилась в спасательный круг, милосердно брошенный Сергеем. Балков почему-то считает, что отлучать меня от расследования преступлений, в которые я сама собой вовлекаюсь, бессердечно и глупо.
— Предупреждаю, великие сыщики: или я перебираюсь к Варваре и благословляю ваш контроль, или не перебираюсь и пользуюсь свободой действий. Учтите, насильственного изменения моих творческих планов я никому не прощаю.
— Ультиматум предъявила! — торжественно возвестил Борис Юрьев.
— Опять, — застонал Измайлов, — опять мы вынуждены идти у нее на поводу.
— Я вынуждена идти у вас на поводу.
Знаете же, как меня утомляют ваши запреты и указания, перестраховщики.
Они переглянулись. Дальнейшее было театром абсурда. Я встала навытяжку и добросовестно повторила за Виком страшную клятву: не торопиться, не трепаться, не проявлять инициативы, не рисковать и т, д. Менты все равно смотрели на меня с сомнением.
— А если я случайно нарушу данное товарищам слово, пусть разразит меня гром или покарает твердый кулак Виктора Николаевича, — добавила я от себя для пущей убедительности.
Зажмурилась. Кто-то из них троих всхлипнул.
* * *
Статью предстояло сдать в срок. А поскольку человеческие замыслы всегда корректируются реальностью, я не была расположена бездельничать в снятой квартире. Один из заместителей главы Центра по профилактике и борьбе со СПИДом живо откликнулся на просьбу о содействии.— У нас есть дама, увлеченная объединением специализаций врача-инфекциониста и врача-нарколога. В сущности, ей осталось только название этому гибриду придумать. Обратитесь, я ее предупрежу.
В его голосе проскальзывала то ли язвительность, то ли насмешка, то ли зависть, что делало даму интересным объектом исследования. Она, похоже, взвалила на себя дополнительную нагрузку и не согнулась. Таких коллеги не слишком жалуют.
— Приходите, но имейте в виду, я очень занята, — сказала Лилия Петровна Вешкова и положила трубку.
Я заторопилась. Занятые женщины непредсказуемы, несносны, но забавны.
Упустить шанс познакомиться с такой было грешно.
Однако я забыла, что любое предприятие надобно начинать договором с собой, а не с партнером. Мне пришлось обращаться к прохожим — я не слишком ориентировалась в этом районе, а вход в здание к тому же был со двора. Люди пятились и отрицательно мотали головами, дескать: «Чур меня». Наконец вся из себя испитая, вялая особа уточнила:
— Это куда заразные смертники на анализы ходят? Вон, через сквер и арку.
Молись Богородице, может, тебя пронесет, молоденькая совсем.
После подобного напутствия я прижалась к дереву с толстым стволом и кружевной осенней кроной, закурила и призналась себе, что наступил отлив энтузиазма и на дне валяется в остатке всякий безобразный мусор. "Вирус иммунодефицита человека, сокращенно ВИЧ, передается половым путем и через кровь…
Заразиться синдромом приобретенного иммунодефицита, то есть СПИДом, бытовым путем невозможно…" Даже отметив несуразность сочетания «заразиться синдромом», даже будучи качественно теоретически подкованной, я не могла заставить себя взяться за ручку двери, захватанную сотнями ладоней несчастных.
Эх, исповедовала бы элегантность, носила бы перчатки. Обернуть кисть носовым платком? Неловко. Не так давно сказала про пожимающую руки больным СПИДом принцессу Диану: «Тоже мне подвиг. Нашли о чем трезвонить». Кретинка. Кое-как я уломала себя. И предстала перед Лилией Петровной Вешковой, будто пробежав марафон. Не врут ученые.
Если мысленно заниматься аэробикой, пульс и дыхание учащаются, словом, организм легко обмануть. Или не легко?
«Обязательно выясню, ради чего медики ввязываются в столь опасное дело, — решила я. — Вряд ли им миллионы платят».
С Вешковой мы разговаривали около часа, и к концу беседы я была убеждена в собственной правоте, как никогда. Не отпуская к Варваре, Измайлов пытался заставить меня обойтись вот этим — количеством больных, призывами к властям предержащим дать денег на медицинские программы, названиями групп риска, стоимостью лекарств. Я сама ничего тягомотнее отродясь не слышала. Зачем писать то, что заведомо читать не станут?
Нет, без образа современного наркомана, для которого и СПИД — насморк по сравнению с ломкой, к печатающим устройствам не стоило приближаться. Мои надежды на Варвару Линеву и ее окружение должны были оправдаться.
Лилия Петровна Вешкова вызвала во мне полный раздрай чувств. Она, бесспорно, была героиней, но не статьи, а либо диссертации по психологии, либо романа. И то и другое не по моей части, о чем я сразу же начала сожалеть. Фраза:
«Ты еще молода, Поленька», часто звучит из уст полковника Виктора Николаевича Измайлова грустным упреком. Сорокалетняя Лилия Петровна вроде бы не кого-то, а себя яростно упрекала за то, что на двадцати годочках нельзя остановиться. Женщина числила старость в пороках и осознавала — с каждым днем она погрязает в пороке все больше. Она не желала стареть, одновременно боясь прослыть несерьезной и несолидной. Постигла разницу между «быть молодой», «молодиться» и «омолаживаться». Блекловатая косметика (усвоила, что лучшая та, которой не видно), упаковка стройного сухого тела в одежду стиля «вечно юная классика», удобная для непосед обувь, вместительная сумка-мешок… Я редко наблюдала женщин на возрастном перепутье. Умных женщин. Отказать Вешковой в признании ее головы не тыквой не смог бы и фанатичный злопыхатель.
Наш редактор полагает, что право на мнение о человеке имеет прежде всего его ровесник. Поэтому моих потуг характеризовать всякого встречного не одобряет. «Доживи, — говорит, — Полина, и тогда резвись пером по бумаге». Но я не воспринимаю советы как руководство к действию. Мало ли кого жизнь обламывает по-своему. Меня же не физическое состояние в определенном возрасте занимает, а душевное. «Нельзя эти состояния разделить», — вздыхает редактор.
Я вспомнила о нем неспроста. Вешкова ни на секунду не забывала, что общается с журналисткой, соответствовала имиджу деловой дамы. Я не утерпела и клещом полезла к ней под смуглую кожу: то да се, почему избрали тернистую дорогу, как переносите тяготы, о чем мечтаете, на что конкретно претендуете…
Она надиктовала мне много банальностей. Закодированные буквами, они выглядели пристойно и правильно. Например, в пору зрелости человек, независимо от пола, должен заполнять свои дни чем-то богоугодным; генофонд нации без нее, мелкой, но добросовестной и неравнодушной сошки, сойдет на нет; и вообще наркоманствующий молодняк жалко.
Есть специальная популярная литература, озабоченные всем подряд средства массовой информации, обученные в вузах педагоги, верящие в возможности профилактики врачи, а дети строем уходят в никуда. Лилия Петровна контактировала с женскими объединениями, политиками, выбивала гранд на борьбу с наркоманией и ее последствиями из фондов Сороса, терзала депутатов запросами, лечила страждущих, учила наркоманов приемам само— и взаимопомощи при передозировках, выпрашивала у спонсоров деньги на одноразовые шприцы и презервативы, организовывала акции против наркотиков и СПИДа, где раздавала юношам и девушкам добытое «у частных лиц и коммерческих организаций». Она боролась, не давая спуску себе и другим.
— Вчера уволила человека, который впал в спячку на переднем крае, Полина.
«Понятие „передний край“ тебя сильно волнует. Героическая, но не жертвенная натура», — подумала я. Она была амбициозна, энергична и оправдывала средства целью. Благородной целью, не спорю.
Она приносила пользу и творила добро.
А мне и нравилась, и не нравилась. Мы были похожи. Однако намекни мне кто-нибудь, что я столь же прямолинейна и жестка, оскорбил бы. Я не умею переть напролом. Я не числю свое дело в самых важных на свете. И не мыслю себя без обходных путей по красивой местности.
Наверняка от Лилии Петровны Вешковой было гораздо больше пользы, чем от меня. От нее было меньше тепла, которое дает сострадательная растерянность.
Иногда надо вместе с другим не знать, что делать. Она слишком владела проблемой. Я прониклась уважением к этой женщине, понимая, что являюсь для нее лишь одним из механизмов для достижения социально — и лично — значимого результата. И не в упрек, скорее в поддержку, сделала вывод: «Своего не упустит».
— Лилия Петровна, вы по образованию педиатр. Бросили аспирантуру, переквалифицировались в искоренительницы СПИДа. Зачем было лезть в ураган? — спросила я.
— Чтобы успеть проникнуть в его центр. Самое спокойное место. Это обыватели полагают, что завтра дождь и ветер утихнут. Шучу, конечно, — засмеялась она.
Ответ, как мне показалось, был предельно честным. И необыкновенно расположил меня к Вешковой.
— Полина, я смотрю, вы вгрызаетесь в проблему. Ваши коллеги записывают цифры, благодарят и убегают. Я рекомендую вам контакт с отцом школьника-наркомана. Я помогла парнишке слезть с иглы. И родитель загорелся идеей создания общественной организации «Надежда». Сейчас он оформляет документы.
— Лилия Петровна, я не буду рекламировать их деятельность заочно и авансом, даже если лично вы направляете и консультируете. Пусть сначала выполнят хоть один пункт своей программы.
Она впервые посмотрела на меня не свысока.
— Может, для общего развития полюбопытствуете?
— Обязательно. Только не обещайте ничего от моего имени.
— Ваше имя, похоже, значит для вас не меньше, чем мое для меня, — пристроила она. — Будь по-вашему, неуступчивая. Прошу, вот номер его телефона.
Загорский Вениамин Кузьмич. И разбирайтесь сами.
Мне пришлось долгонько листать блокнот, чтобы не выдать изумления.
* * *
Через несколько минут я вопила в трубку автомата:— Вик, милый, Вешкова не могла не знать о смерти Загорского, раз занималась его сыном и осуществляла патронаж «Надежды». Но она наворожила мне общение с ним. Что происходит?!
— Подтягивайся в управление, детка, — велел Измайлов.
— Спустя пару часов мне с Варварой водку пить. Успею?
— Поленька, — призвал полковник, — помнишь, мы видели по телевизору передачу про разведчика? Он всех признал людьми со слабостями и порекомендовал пьющим штирлицам изначально делать вид, будто они к бабам неравнодушны, а бабникам — будто к спиртному.
В кого ты собираешься перевоплощаться?
— Поняла, не переборщу, — покорилась я.
И поехала к Вику.
Из Волгограда пришел ответ на запрос. Вениамин Кузьмич Загорский проживал там с рождения. Десять лет назад получил наследство от тетки — дом в Москве. Казалось бы, перебирайся и радуйся. Но прописать можно было его одного, жена и сын для чиновников не существовали. Немало народу получило нищенскую компенсацию за недвижимость и отняло, мучимое невысказанными претензиями к борцам со столичной перенаселенностью. Загорский фиктивно развелся с супругой и ринулся вперед.
По идее благоверная должна была последовать за ним, чай не «во глубину сибирских руд» отправился. Но семейная обыденность особенно редко зиждется на идее. Через год жена перевела развод из разряда фиктивного в разряд натурального. Сын Вениамина Кузьмича, тогда семилетний, натерпевшись от отчима, подался к отцу.
— Незадолго до прощания с Волгоградом Загорский потерял паспорт. Недоумевал, как это могло случиться. Точно помнит, что домой приносил. Все формальности были соблюдены, штраф он заплатил, удостоверение личности получил, — сказал Измайлов.
— Позвонить ему? — изобразила соблюдение обязательств я.
— Позвони, — разыграл удовлетворение соблюдением обязательств полковник.
Пришлось клянчить у полковника транспорт. Повторно я связалась с Измайловым уже из квартиры Линевой:
— Колдую над овощным рагу, Вик.
Купила у бабок полкило хрустящих соленых огурчиков. Водка запотевает в холодильнике. Елки!
— Мужчин принимаете, девушки?
— Не-а, не из таковских.
— Тогда давай быстренько про наш «живой труп». Иначе я сам умру. Через телефонную трубку передаются ароматы рагу или я брежу?
— Бредишь.
— Не жалко меня?
— Жалко, но я принадлежу журналистике и сыску.
— Попробуй сунься домой.
— Попробую. Ой, Варвара вот-вот нарисуется. Отпирает, Вик. Слушай, внешне Загорский похож на самого себя — плотный, с залысинами. Фамилию, имя и отчество произносит с апломбом, этакий масштабный деятель. Он размечтался объединить усилия родителей наркоманов в неустанной борьбе и так далее.
Все, пока, милый… Привет, Варь. Нет, не жених, у меня таких милых…
Измайлов зарычал. Мысленно я пожелала ему здравствовать и попросила о снисхождении.
Варвару и впрямь мучила смерть Зины Красновой. Однако прежде чем выговориться, она допросила меня: кто, откуда, почему, зачем. Правда, и свою немудреную биографию девушка излагала охотно. Воистину важно не что сказали, а как. Тон Линевой удивительным образом сочетал спесь и заискивание. «Эта обшарит карманы, сумку и, не спросясь, позаимствует на день юбку», — подумала я. И возрадовалась. Варвара Линева была живая, то есть в меру порочная. По сравнению с ней праведничающая Лилия Петровна Вешкова казалась муляжом.
Варварина манера пить и поить меня тоже не шокировала. Видела я таких. Собутыльнику наливают щедро, себе чуть-чуть, а выглядит закрашенное лимонадом пойло одинаково. Поскольку водку я приемлю с трудом, ниже уровня чекушки мы не опустились. Почему бы ей было не заказать шампанского? Вина? Проверяла на пристрастие к алкоголю? Ох уж эти саперные работы в быту. Или она Краснову поминала?
Про Зину Варя рассказывала трепетно, как и подобает подруге, принесшейся в милицию с повинной в равнодушии и недомыслии. Собственно, она попотчевала меня тем же, чем Измайлова, Юрьева и Балкова. В отличие от них я знала, что последует за каждым пассажем, и рулила к теме наркоты без зазрения совести. Судя по всему, Варвара о бурно формирующейся зависимости Зинаиды не догадывалась. «Так живешь бок о бок, дружишь, а ничегошеньки о человеке не ведаешь», — классически думала я, прикладываясь к стакану. Ни мне, ни Варваре не удавалось захмелеть. По выражению Сергея Балкова, мы «переводили продукт». Наконец убрали его с глаз долой. На какой-то миг мне показалось, что Варвара готова предложить забить косячок. Но она выразила желание лечь спать. «Такими темпами далеко не продвинешься», — недовольно размышляла я, вытирая намываемые Варварой тарелки. И тут позвонили в дверь.
— Кого принесло на ночь глядя? — проворчала Варвара.
— Девятый час всего, — объявила я.
Мне не хотелось сидеть одной и внимать посапыванию Линевой. Гости были ко двору. Тем более что на огонек забрел Леша Трофимов. Его визит взбудоражил Варвару. С девушки мгновенно стекли хандра и сонливость. И водочка в компании Леши хорошо пошла, и закуска на зубах не вязла. Бодрость Варвары заметно контрастировала с подавленностью Трофимова. Он пил и ел, словно через силу. Говорил только о достоинствах Зиночки Красновой — медленно, не очень связно и внятно. Мое присутствие Лешу очевидно раздражало. Он промаялся минут двадцать и вызвал Варвару в кухню.
— Не могу никого представить на месте Зинки, — донеслось до меня.
— Тише, Лешенька, Полина ни в чем не виновата. А я на мели.
— Сказала бы, у меня есть деньги.
— Извини, Поля, мы посекретничаем, — запоздало крикнула Варвара и закрыла дверь.
Я их извинила. Не в лучшее время попала в дом, надо было терпеть. Состояние средней паршивости превращалось в состояние крайней гнусности. Я уже собиралась малодушно сбежать к Вику, когда вернулись Варвара с Лешей. От рюмки на посошок Трофимов отказался.
Но общение с девушкой пошло ему на пользу. Во всяком случае, он перестал искоса зыркать на меня и цедить звуки, будто давал их взаймы. И сразу стал милее.
Его небольшие серые глаза, острый нос, узкие губы и чуть скошенный подбородок более не вызывали во мне неприязни.
После чашки кофе Леша убрался восвояси.
— Тоскует он по Зинке, — сказала Варвара. — Я все прикидывала, ставить тебя в известность, не ставить. В общем, когда Зину сбила машина, менты сюда наведались. Представляешь, в кресле восседал труп дядечки, которого я в глаза не видела. Поэтому и заволокла тебя сюда чуть ли не силком. Весь универ в курсе, желающих поселиться со мной не было.
Удерешь теперь? Струсишь?
— Нет, — успокоила я Варвару. — История, конечно, странная. Спасибо, что посвятила. Но мне приткнуться некуда. Кто еще на две недели пустит.
— Лады, мне полегчало, — улыбнулась Варвара. — Ну, укладываемся?
— Укладываемся, — поддержала я.
Никаких развлечений в финале суток не предвиделось.
Глава 4
Утро ознаменовалось разогретыми остатками рагу, горячим чайником и отсутствием Варвары. У девушки не было привычки будить людей, чтобы досадить им.
Поэтому Варя удостоилась моего мысленного привета и наилучших пожеланий. Я давно предпочла завтраку пробежку и контрастный душ. И изменять привычке не собиралась. Приспособление с дырочками в ванной наличествовало, но бездействовало. Это стало ударом по психике, однако в нокдаун не послало. Облачившись соответственно, я рванулась осуществлять то, что зависело от меня, а не от жилконторы. Народ у нас все-таки дикий. Трусящая женщина вызывает в нем потребность соучастия неласковым словом. Комплексы прут наружу. Чего только я не наслушалась. От «кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет» до «глупышка, пылесосишь легкими вредные выхлопы, на природе надо здоровье поправлять». От «жрать пора меньше» до «догоню — трахну».
Под железным навесом остановки на искореженной лавке сидел бомж. Он создавал впечатление скульптуры — мертвецкой неподвижностью членов и подслеповатостью взгляда. «Наверное, пребывает здесь неотлучно, — решила я. — Устал уже попрошайничать, просто ждет, когда кто-нибудь сунет в руку монету. Не видел ли сиделец, как погибла Зина Краснова?» Свою общительность бомж обменял на мой червонец. Да, недавно наехала легковушка на девицу. Водила был пьян или обкурен, потому что несся на зеленый. Сшиб девчонку и не заметил казуса. Наверняка снимает дачу в пригороде: номер грязью забрызган, а асфальт сухой. Почему обкурен? Да, мужик битый час за рулем кемарил и вдруг сорвался — чума чумой. Прохожие обалдели, к девушке бросились, потом врассыпную.
Кому охота с ментовкой связываться?
А наехавшего моментально и след простыл… На словосочетании «и след простыл» мой информатор забуксовал. Я отправилась в квартиру, он в магазин.
Вечер не сулил неожиданностей. Количество действующих лиц равнялось количеству исполнителей. Мне даже подумалось: «Напрасно переупрямила Измайлова. Надо было просто попросить Вешкову свести меня с наркоманом из завязывающих. Такие чаще соглашаются говорить с журналистами». Я готова была морщиться при слове «интуиция» и кукситься при мысли о перспективах чинного сосуществования с Варварой, которая, подобно Софи Лорен, норовила завалиться спать в двадцать ноль-ноль. Со стареющей кинозвездой все было ясно, а со студенткой Линевой нет. Нарушать уговор не хотелось. Но можно было пожертвовать деньгами, оплатить двухнедельное проживание и податься «в научную командировку». Я сомневалась, что Варя исстрадалась бы без моих телеграмм.
Это состояние стало навязчивым часам к четырем. Я не ожидала столь стремительного завершения работы в инстанциях. Ответственная за лечение и профилактику особо опасных инфекций женщина надиктовала мне целый блокнот ужасающих сведений и предупредила все возможные вопросы. Чувствовался опыт пресс-конференций. В отделе по борьбе с незаконным оборотом наркотиков ребята тем более не были склонны терять ни минуты. Вчера Лилия Петровна Вешкова представляла мне наркоманов запутавшимися детьми, не умеющими и не желающими выносить взрослую тоску, боль, необходимость без поблажек исполнять какие-то безрадостные обязанности, то есть, в сущности, жить обыденно. Менты наркоманов презирали и ненавидели. «Безвольная, жестокая, тунеядствующая мразь.,.» Это было самой пристойной из услышанных характеристик. Лилия Петровна сами наркотики называла карой, а их продавцов — подлыми убийцами. Слуги закона ратовали за тюремное перевоспитание потребителей и распространителей. Но последние, похоже, были им более симпатичны.
"Спрос рождает предложение, — твердили измотанные парни. — Торговля начинается с покупателя. Сейчас полно информации о вреде расслабляющего зелья.
И думающий, ответственный человек к ним не притронется. А подонок и сам найдет мак, коноплю, таблетки". В общем, мир не подлежит изменению. У каждого своя правда. И чем полнее она совпадает с правдами большинства, тем любезнее обществу становится личность. Наркоман ведь тоже бывает ему любезен, пока светло галлюцинирует и не претендует на престижную должность, богатство, славу, на то, чего всем изначально не должно хватать. Вот когда он принимается посягать на собственность, тогда и возникает конфликт. Разумеется, я не рискнула поделиться с милиционерами своими размышлениями.
Итак, за компьютер садиться было рано, еще не устаканились впечатления.
Ни рабочий, ни домашний телефоны Измайлова не отвечали родным полковничьим голосом. В снятой убогой берлоге не водилось книг, магнитофона, проигрывателя, телевизора. Я решила навестить маму с Севкой, и именно в этот момент появилась Варя и осчастливила меня сообщением:
— Сегодня у нас гости, Поля. Тебе надо познакомиться с людьми, а то загнешься от скуки. Спиртное и музыку народ притащит, а жратва в форме закуски — наша забота. Соленые огурцы остались, хлеба полно. Тебя не затруднит купить сыр, самый дешевый?
Да, девица Линева вознамерилась пользоваться моим кошельком напропалую.
Я могла сослаться на безденежье, но почему-то покорно отправилась к прилавкам. В конце концов, сама мечтала «проникнуть в студенческую среду». За осуществление любой мечты приходится платить. И лучше не затягивать с этим делом. Хуже нет ситуации, когда ты уже забыла, как страстно жаждала что-то обрести, привыкла к обретенному, а судьба вдруг выставляет запоздалый счетец.
И кажется подобное несправедливым.
Сохранив по привычке — незамысловатыми рассуждениями — душевное равновесие, я приободрилась и расщедрилась на консервированные болгарские голубцы. Когда у моего папы что-то не ладится в фирме, он ест их холодными из жестянки. Объясняет: «Свойство памяти, дочка. Отведал — и словно повезло с дефицитным продуктом. Настроение улучшается, снова молод и могуч, карьерист и добытчик». Мой опыт говорил: пришельцы смечут абсолютно все, и завтра нам с Варварой придется голодать.
А я, если честно, уже повадилась есть мало, но регулярно. Варя мою предусмотрительность одобрила и спрятала банки в угол под свой диван. Это, конечно, не означало, что кто-нибудь из нас в порыве пьяного дружелюбия и щедрости не извлечет их к концу попойки. То, что намечалась именно попойка, я определила по количеству лихо изготовляемых Линевой бутербродов. Не могла же она пригласить в однокомнатную конуру два десятка приятелей. Получалось, прикинула литры выпивки.
Я несколько подзабыла юношеские нравы. В комнате прекрасно разместились семнадцать парней и девушек. Но, по-моему, бутылки все-таки занимали больше места, чем они. «Наркоманов среди них нет, — подумала я едва ли не с сожалением. — Те вроде бы с алкоголем не связываются. Хотя, кто их, нынешних, разберет». Компания была довольно однородной по материальному признаку: общежитские, которым родители помогали продуктами и небольшими деньгами, и домашние, из семей с ограниченным достатком. Понятия «низшего и высшего круга» существовали всегда, но я не припоминала, чтобы в пору моего студенчества люди так открыто, бесстыдно и алчно зарились на чужое добро. Послушать их, готовы на самые грязные интриги, воровство, лжесвидетельство, лишь бы не попользоваться даже, а в сторонке постоять, когда либо живого врага в кутузку поволокут, либо мертвого на кладбище. «Окстись, Полина, готовы — еще не значит способны», — одернула я себя.
И стала бродить между группами, задерживаясь там, где болтали раскованно, в два-три голоса.
Треп был погрубее, чем у нас. Никто не «сохранял лицо». О соседском никогда и нигде не заботились, но чтобы свое не поберечь, чтобы не попытаться прослыть интеллигентным?.. Эти не пытались ни быть, ни слыть. О Зине Красновой тоже не проронили ни звука, будто их ровесники ежедневно нелепо гибли и смерть была обыденностью. Я их не осуждала. Сейчас год идет за три по плотности разочарований и приобретению навыков выживания за счет ближнего. При таком арифметическом подходе я была старше их на пятнадцать лет. Другое поколение, удивляться нечему.
Поэтому Варя удостоилась моего мысленного привета и наилучших пожеланий. Я давно предпочла завтраку пробежку и контрастный душ. И изменять привычке не собиралась. Приспособление с дырочками в ванной наличествовало, но бездействовало. Это стало ударом по психике, однако в нокдаун не послало. Облачившись соответственно, я рванулась осуществлять то, что зависело от меня, а не от жилконторы. Народ у нас все-таки дикий. Трусящая женщина вызывает в нем потребность соучастия неласковым словом. Комплексы прут наружу. Чего только я не наслушалась. От «кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет» до «глупышка, пылесосишь легкими вредные выхлопы, на природе надо здоровье поправлять». От «жрать пора меньше» до «догоню — трахну».
Под железным навесом остановки на искореженной лавке сидел бомж. Он создавал впечатление скульптуры — мертвецкой неподвижностью членов и подслеповатостью взгляда. «Наверное, пребывает здесь неотлучно, — решила я. — Устал уже попрошайничать, просто ждет, когда кто-нибудь сунет в руку монету. Не видел ли сиделец, как погибла Зина Краснова?» Свою общительность бомж обменял на мой червонец. Да, недавно наехала легковушка на девицу. Водила был пьян или обкурен, потому что несся на зеленый. Сшиб девчонку и не заметил казуса. Наверняка снимает дачу в пригороде: номер грязью забрызган, а асфальт сухой. Почему обкурен? Да, мужик битый час за рулем кемарил и вдруг сорвался — чума чумой. Прохожие обалдели, к девушке бросились, потом врассыпную.
Кому охота с ментовкой связываться?
А наехавшего моментально и след простыл… На словосочетании «и след простыл» мой информатор забуксовал. Я отправилась в квартиру, он в магазин.
Вечер не сулил неожиданностей. Количество действующих лиц равнялось количеству исполнителей. Мне даже подумалось: «Напрасно переупрямила Измайлова. Надо было просто попросить Вешкову свести меня с наркоманом из завязывающих. Такие чаще соглашаются говорить с журналистами». Я готова была морщиться при слове «интуиция» и кукситься при мысли о перспективах чинного сосуществования с Варварой, которая, подобно Софи Лорен, норовила завалиться спать в двадцать ноль-ноль. Со стареющей кинозвездой все было ясно, а со студенткой Линевой нет. Нарушать уговор не хотелось. Но можно было пожертвовать деньгами, оплатить двухнедельное проживание и податься «в научную командировку». Я сомневалась, что Варя исстрадалась бы без моих телеграмм.
Это состояние стало навязчивым часам к четырем. Я не ожидала столь стремительного завершения работы в инстанциях. Ответственная за лечение и профилактику особо опасных инфекций женщина надиктовала мне целый блокнот ужасающих сведений и предупредила все возможные вопросы. Чувствовался опыт пресс-конференций. В отделе по борьбе с незаконным оборотом наркотиков ребята тем более не были склонны терять ни минуты. Вчера Лилия Петровна Вешкова представляла мне наркоманов запутавшимися детьми, не умеющими и не желающими выносить взрослую тоску, боль, необходимость без поблажек исполнять какие-то безрадостные обязанности, то есть, в сущности, жить обыденно. Менты наркоманов презирали и ненавидели. «Безвольная, жестокая, тунеядствующая мразь.,.» Это было самой пристойной из услышанных характеристик. Лилия Петровна сами наркотики называла карой, а их продавцов — подлыми убийцами. Слуги закона ратовали за тюремное перевоспитание потребителей и распространителей. Но последние, похоже, были им более симпатичны.
"Спрос рождает предложение, — твердили измотанные парни. — Торговля начинается с покупателя. Сейчас полно информации о вреде расслабляющего зелья.
И думающий, ответственный человек к ним не притронется. А подонок и сам найдет мак, коноплю, таблетки". В общем, мир не подлежит изменению. У каждого своя правда. И чем полнее она совпадает с правдами большинства, тем любезнее обществу становится личность. Наркоман ведь тоже бывает ему любезен, пока светло галлюцинирует и не претендует на престижную должность, богатство, славу, на то, чего всем изначально не должно хватать. Вот когда он принимается посягать на собственность, тогда и возникает конфликт. Разумеется, я не рискнула поделиться с милиционерами своими размышлениями.
Итак, за компьютер садиться было рано, еще не устаканились впечатления.
Ни рабочий, ни домашний телефоны Измайлова не отвечали родным полковничьим голосом. В снятой убогой берлоге не водилось книг, магнитофона, проигрывателя, телевизора. Я решила навестить маму с Севкой, и именно в этот момент появилась Варя и осчастливила меня сообщением:
— Сегодня у нас гости, Поля. Тебе надо познакомиться с людьми, а то загнешься от скуки. Спиртное и музыку народ притащит, а жратва в форме закуски — наша забота. Соленые огурцы остались, хлеба полно. Тебя не затруднит купить сыр, самый дешевый?
Да, девица Линева вознамерилась пользоваться моим кошельком напропалую.
Я могла сослаться на безденежье, но почему-то покорно отправилась к прилавкам. В конце концов, сама мечтала «проникнуть в студенческую среду». За осуществление любой мечты приходится платить. И лучше не затягивать с этим делом. Хуже нет ситуации, когда ты уже забыла, как страстно жаждала что-то обрести, привыкла к обретенному, а судьба вдруг выставляет запоздалый счетец.
И кажется подобное несправедливым.
Сохранив по привычке — незамысловатыми рассуждениями — душевное равновесие, я приободрилась и расщедрилась на консервированные болгарские голубцы. Когда у моего папы что-то не ладится в фирме, он ест их холодными из жестянки. Объясняет: «Свойство памяти, дочка. Отведал — и словно повезло с дефицитным продуктом. Настроение улучшается, снова молод и могуч, карьерист и добытчик». Мой опыт говорил: пришельцы смечут абсолютно все, и завтра нам с Варварой придется голодать.
А я, если честно, уже повадилась есть мало, но регулярно. Варя мою предусмотрительность одобрила и спрятала банки в угол под свой диван. Это, конечно, не означало, что кто-нибудь из нас в порыве пьяного дружелюбия и щедрости не извлечет их к концу попойки. То, что намечалась именно попойка, я определила по количеству лихо изготовляемых Линевой бутербродов. Не могла же она пригласить в однокомнатную конуру два десятка приятелей. Получалось, прикинула литры выпивки.
Я несколько подзабыла юношеские нравы. В комнате прекрасно разместились семнадцать парней и девушек. Но, по-моему, бутылки все-таки занимали больше места, чем они. «Наркоманов среди них нет, — подумала я едва ли не с сожалением. — Те вроде бы с алкоголем не связываются. Хотя, кто их, нынешних, разберет». Компания была довольно однородной по материальному признаку: общежитские, которым родители помогали продуктами и небольшими деньгами, и домашние, из семей с ограниченным достатком. Понятия «низшего и высшего круга» существовали всегда, но я не припоминала, чтобы в пору моего студенчества люди так открыто, бесстыдно и алчно зарились на чужое добро. Послушать их, готовы на самые грязные интриги, воровство, лжесвидетельство, лишь бы не попользоваться даже, а в сторонке постоять, когда либо живого врага в кутузку поволокут, либо мертвого на кладбище. «Окстись, Полина, готовы — еще не значит способны», — одернула я себя.
И стала бродить между группами, задерживаясь там, где болтали раскованно, в два-три голоса.
Треп был погрубее, чем у нас. Никто не «сохранял лицо». О соседском никогда и нигде не заботились, но чтобы свое не поберечь, чтобы не попытаться прослыть интеллигентным?.. Эти не пытались ни быть, ни слыть. О Зине Красновой тоже не проронили ни звука, будто их ровесники ежедневно нелепо гибли и смерть была обыденностью. Я их не осуждала. Сейчас год идет за три по плотности разочарований и приобретению навыков выживания за счет ближнего. При таком арифметическом подходе я была старше их на пятнадцать лет. Другое поколение, удивляться нечему.