Медоуз видел, как они уходили. Он не сомневался, следующий партнер баронессы – Хайятт. Лаура же в растерянности наблюдала за ними, но также не подозревала об истинных замыслах баронессы. Она надеялась, что Оливии не взбрела в голову шальная мысль примирить ее с Хайяттом. Она обвиняла Лауру в том, что кузина упустила одну из лучших партий резона. Неужели эта несносная девчонка посмеет вмешиваться в ее отношения с Хайяттом?
   Когда вновь раздалась музыка, Медоуз уже стоял в паре с одной из дам, Лаура со своим партнером. Музыканты играли разухабистый контрданс. Громкая музыка не давала Лауре сосредоточиться, она еле успевала следить за быстрой сменой движений танца.
   Оливия убедилась, что оба ее надзирателя заняты и, желая поскорее избавиться и от лорда Хайятта, торопливо произнесла:
   – Так когда вы доставите мой портрет на Чарльз-Стрит? Он ведь уже высох?
   – Да, портрет уже можно перевозить, – подтвердил Хайятт. – Я могу прислать его вам завтра, если угодно.
   – О, да! Я умираю от желания поскорей показать его тетушке. Так вы доставите его завтра?
   – Я непременно отошлю его, – повторил Хайятт. Оливия не стала уточнять, каким образом и в котором часу будет доставлен портрет.
   – Замечательно! – воскликнула она. – Большое спасибо! Я не стану вас больше задерживать. Не сомневаюсь, вы хотите разыскать леди Деверу, но я не видела ее здесь этим вечером.
   Баронесса стремглав помчалась наверх за своей накидкой. Хайятт облегченно вздохнул. Его привело в негодование упоминание леди Деверу, по обрадовало, что баронесса не принудила его к танцу. Разглядывая присутствующих, он лениво переводил взгляд с одного лица на другое, как вдруг заметил Лауру. Брови Хайятта сошлись у переносицы, и с хмурым видом он направился в буфетную, где тотчас же его окружила толпа почитателей.
   Оливия схватила накидку и спустилась вниз. Джон ждал. Гости все еще прибывали. Под прикрытием суматохи Оливия проскользнула за пальмой в кадке и выбралась на улицу, никто на нее не обратил внимания.
   – Черт побери, сколько же можно тебя ждать! – были первые слова Джона после недельной разлуки с возлюбленной.
   – Чертовски трудно было ускользнуть! – резко ответила Оливия.
   – Пообвыкнешь, станет легче, – небрежно бросил Ярроу.
   – Домино с тобой? – поинтересовалась Оливия.
   – Где лишнее домино, Чарли? – обратился Джон к приятелю, торопливо направляясь к карете.
   – У меня его нет! Ты одолжил его мисс Хансон на прошлой неделе.
   Это было еще одним оскорблением чувств Оливии.
   – Тогда тебе придется одолжить мне свое, – сказала она Джону. – Я не могу допустить, чтобы увидели мое платье, его могут узнать!
   – К черту, все белые платья кажутся одинаковыми! На помощь Оливии пришла Анжела Карстерс:
   – Белый цвет привлечет внимание. Мало ли дам и джентльменов, сующих носы в чужие дела! Они примутся подозревать, что Оливия дебютантка. Ты должен отдать ей свое домино, Джон!
   – Я не понимаю, почему вы все сваливаете на меня, – ворчал Ярроу, придерживая дверцу, пока Оливия поднималась в карету.
   Баронессе не приходилось прежде заглядывать внутрь экипажа Ярроу, и даме, привыкшей к изысканности и роскоши Черепахи, он показался дешевкой с претензией на элегантность. Пустые бутылки от вина катались по полу. Карета была переполнена. Однако теснота позволила Джону обнять баронессу, и Оливия тотчас же забыла и думать об экипаже.
   – Ты скучал по мне, Джон? – застенчиво спросила она.
   – Черт побери, я скучал по тебе постоянно! Анжела говорила тебе, что я сбил спесь с этого Хансона на скачках в Брайтоне? Шестнадцать миль в час! Я вышиб из него пятьсот фунтов стерлингов!
   – Речь о брате мисс Хансон? – чопорно спросила Оливия.
   – О ком же еще! А тебе здорово досталось в Кастлфильде, когда они привезли тебя домой?
   – Да, ужасно, – сказала Оливия, рассчитывая на сочувствие и поддержку.
   – Я задал бы трепку этому Тальману, не будь ты его гостем, но я боялся, он отыграется на тебе.
   – Нет, что ты! Он слишком джентльмен для подобного!
   – Он сделал тебе предложение? – спросила Анжела. Оливии показалось, скажи она просто "нет", это снизит ей цену. Она ответила:
   – Я не давала ему случая предложение сделать. Он продолжает заходить ко мне по десять раз на день. Сегодня вечером он просил позволения и его братьям-близнецам придти на мой бал.
   – Если ты собираешься заполнять зал всяким сбродом, как Кастлфильды, можешь оставить у себя мое приглашение.
   – Они уже приглашены, – ответила Оливия, но добавлять не собиралась, что Джона ее компаньонки и не думали приглашать.
   В карете громко и долго болтали о времени, приятно проведенном в Гатвике. У Оливии разболелась голова. Когда карета остановилась на южной стороне Оксфорд-Стрит, они надели маски.
   – Бог мой, что это такое? – воскликнул Ярроу, разглядев маску из павлиньих перьев.
   Из– за длительного пребывания под юбкой перья разлохматились и обтрепались.
   – Это маска, – сквозь зубы просветила его Оливия.
   – Не думай, что тебя увидят рядом со мной, если ты ее наденешь! Похоже, что ее отрыли в мусорном ящике. К счастью, у меня есть запасная.
   Оливия сняла свою маску и надела одноцветно-синюю, предложенную Ярроу. Синяя маска не подходила к черному домино и вряд ли была менее обтрепана, чем та, которую Джон небрежно зашвырнул в канаву. Ярроу отдал Оливии свое домино, но не помог ей его надеть.
   Элегантное здание и модная толпа, стекающаяся к его дверям, подвели Оливию к мысли, что Пантеон не столь ужасен, как она опасалась. Когда они вошли, глаза ослепило великолепие позолоченных украшений, переливающихся в свете хрустальных люстр. Но спустя мгновение Оливия заметила, что гости были гораздо менее элегантны, чем само здание. Некоторые из мужчин пошатывались, а произношение их спутниц вряд ли можно было услышать в светских салонах, если только они там не разносили подносы с напитками.
   – Господи! – воскликнула баронесса. – Это похоже на…
   – Я же говорил, что тебе поправится, – перебил Джон.
   – Но мне вовсе не нравится! Все ужасно! Но раз уж мы здесь, станцуем разок и вернемся к Пекфорду. Если мы вернемся достаточно скоро, мистер Медоуз не узнает, что я отлучалась.
   – Мы не можем танцевать, пока не промочим горло, – сказал Джон.
   – Но я хочу танцевать! – попыталась настоять баронесса.
   Впервые за время ее пребывания в Лондоне джентльмен ставил свое желание превыше желания ее.
   – Я вижу, мне придется укротить тебя, дикая кошечка, – произнес Джон с улыбкой, разбудившей воспоминания Оливии о его безнравственном объятии на мосту Кастлфильда, и без дальнейших пререканий она поплелась за ним.
   Ярроу повел их наверх, где вдоль балкона располагались ложи, из которых открывался вид вниз на танцевальный зал.
   – Шампанского, приятель, и поторопись, – приказал Джон подошедшему к их столику официанту.
   Когда принесли шампанское, Ярроу сунул руку в карман и вытащил три пенса.
   – Очередь за тобой, Чарли, – сказал он.
   Чарли добавил шиллинг. Официант стоял у столика, ожидая увидеть недостающие деньги, и пробку вытаскивать не торопился.
   – Черт побери, запишите на мой счет, – грубо сказал Ярроу. – Я постоянно здесь бываю.
   – Мы не даем в кредит, сэр.
   Анжела порылась в сумочке и протянула недостающую сумму.
   – Следующая за тобой, – сказал Ярроу Оливии. – Ты одна из нас владеешь золотом.
   – По-моему, ты говорил оловом, – заметил Чарли.
   – Золото-олово – какая разница! Маленькая баронесса богата, как восточный шейх, и чертовски привлекательна к тому же! – черта он упоминал при каждом возможном случае.
   – Я не ношу с собой деньги! Обычно платит джентльмен, если он пригласил даму, – отрезала Оливия.
   Она знала, что обсуждать денежные дела при людях – признак плохого воспитания. Тон, в котором говорил Джон о ее олове, подсказал ей, что его интересуют лишь ее деньги, а не она сама. Весь вечер он ведет себя отвратительно, и отвратительно все здесь! Никаких подобных проблем не возникало, когда ее сопровождал мистер Медоуз. Правда, при его сопровождении не возникало и столь пленительного чувства приключения. У нее аж мурашки пробежали по телу, когда Джон назвал ее "дикой кошечкой" и сказал, что должен ее укротить.
   Официант открыл шампанское и наполнил бокалы. Не успела Оливия поднести свой бокал к губам, как Джон и Чарли уже осушили свои и разлили оставшееся шампанское. Оливия поторопилась выпить. Что ж, чем скорее они разопьют бутылку, тем раньше они станцуют и уедут!
   – Не спуститься ли нам вниз? – предложила Оливия через минуту.
   – Еще бутылочку! – возразил Джон. – У меня во рту сухо, как золе на солнце. Официант!
   – У тебя нет денег! – напомнила ему Анжела.
   – Черт побери, если он откажется взять мою долговую расписку, он не посмеет отказать баронессе. Сюда, приятель!
   Официант не подошел, хотя слышал. Ярроу был уже навеселе, он поднялся, пошатываясь, и ринулся к официанту, опрокинув по пути стул и столкнувшись с другим пьяным посетителем Пантеона.
   – Эй ты, смотри, куда прешь! – грубо потребовал пьяный великан с мощными кулаками.
   – Сам смотри, червяк! – огрызнулся Ярроу.
   – Кто это червяк? – заинтересовался великан.
   – Ты, жирная образина!
   Началась шумная драка. Ярроу был слабее своего противника, он был ниже ростом, легче, пьянее и менее опытен в драках. Первый же удар, пришедшийся ему по носу, растянул его возле стола. Чарли вскочил и ринулся на защиту приятеля. У великана тоже нашлись друзья, и вскоре около дюжины мужчин избивали друг друга.
   Оливия съежилась в своем домино и обратилась к Анжеле:
   – Давай уедем, пока не появился констебль.
   – Мы не можем уйти сейчас! Начинается самое интересное, завтра будет что вспомнить!
   Анжела сорвалась с места, чтобы получше рассмотреть драку. Оливия же боялась присоединиться к дамам, криками подбадривавшим дерущихся. Их произношение не оставляло сомнений, из какого они круга. Но когда какой-то франт скользнул на пустовавший стул за ее столиком и стал делать ей неприличные предложения, Оливия нашла в себе мужество пробраться к Анжеле.
   Она видела Ярроу, растянутого на полу. Из его носа шла кровь. Оливию охватила волна жалости, недостаточно сильная, однако, чтобы бросить ее к нему. Когда же он, пошатываясь, встал на ноги и свалил на пол также шатающегося великана, а затем рухнул на него без сил сам, баронесса почувствовала отвращение. Ее единственным желанием было уйти и никогда больше не видеть ни Ярроу, ни Пантеон. На что она рассчитывала, приезжая сюда? Изо всех сил она потянула Анжелу за собой.
   – Вызовем карету! – умоляла Анжелу баронесса.
   – Отстань! – насмешливо ответила Анжела. – Не порти удовольствие!
   В отчаянии Оливия огляделась в надежде увидеть хоть одно знакомое лицо Она готова была броситься на шею первому, кого узнает. Но вскоре она поняла, что посетители Пантеона не бывают в светских салонах. Мужчины с интересом пялились на драку, а женщины, назвать которых "леди" у Оливии никогда бы не повернулся язык, смеялись. Зачем она приехала в Пантеон!
   Ей ничего не оставалось, как уйти одной и попытаться разыскать свободный кэб. Но у нее не было денег, чтобы расплатиться с возницей! Она решила оставить свое кольцо с жемчугом, чтобы потом его выкупить.
   Оливия повернулась в поисках лестницы и тут увидела быстро приближающихся трех полицейских с Боу-Стрит. О, боже! Что же будет? Неужели она, навеки опозоренная, окажется в арестантской?

ГЛАВА 19

   Лауре танец не принес удовольствия. Она не любила контрданс. Ей хотелось, чтобы молодые люди восстали против старинного танца подобно тому, как пожилые дамы подняли настоящий бунт против не так давно вошедшего в моду вальса. Контрданс приводил в беспорядок прическу, а лицо после него становилось красным до неприличия. Но все ли дамы чувствовали то же, что и она? Или же истинная причина ее недомоганий была в том, что Оливия, по всей видимости, что-то замышляла – иначе зачем она увела Хайятта в конец зала за колонны?
   По окончании контрданса Лаура хотела подняться наверх, чтобы привести в порядок волосы, но еще больше, чем поправить прическу, ей был необходим бокал вина, чтобы охладиться
   Ее партнер по контрдансу проводил Лауру к буфетной. Но сделав пару шагов, Лаура раскаялась в том, что пришла сюда. В буфетной сидел Хайятт. Более того, он разговаривал с Медоузом! Они оба взглянули на нее – и как! Лаура поняла, они беседуют о чем-то очень значительном и серьезном. Она поискала рыжеволосую головку Ливви.
   Баронессы рядом с Хайяттом не было, и у Лауры стало несколько легче на душе. Волна надежды поднялась и схлынула, как только она заметила хмурое выражение лица Хайятта. Что бы Ливви не сделала, поступок баронессы ясно его возмутил.
   Может быть, вы закажете для меня бокал вина, мистер Тальбот, и будете столь любезны, что принесете его мне? – попросила Лаура сопровождавшего ее джентльмена.
   – Я буду ждать в большом зале за дверью.
   – Очень благоразумно! Здесь душно! С удовольствием принесу.
   Лаура вошла в танцевальный зал и опустилась на первый же свободный стул, заломив в тревоге руки. Она даже представить себе не могла, что же такое выкинула Оливия, отведя Хайятта за колонны. Неужели она сказала что-либо вроде: "Кузина Лаура тоскует страшно с тех пор, как вы прекратили за ней ухаживать! Почему бы вам не пригласить ее на танец?"
   Лауру мучили сомнения, не последует ли за ней Хайятт в большой зал, но сомнения мучили Лауру недолго: мистер Тальбот еще не вернулся, как в дверях показалась высокая фигура Хайятта. Он бегло осмотрел зал. Лаура сжалась, стараясь запять как можно меньше места в пространстве в надежде, что он не заметит ее. Да и ее ли он ищет?
   Хайятт заметил Лауру и быстрым шагом направился к ней. Стремительность его походки наводила на мысль о безотлагательности дела. Но первые слова, которые он произнес, подойдя к ней, оказались совсем не теми, что ожидала Лаура
   – Вы не видели баронессу? – спросил он.
   – Нет, последний раз я видела ее танцующей с лордом Тальманом, затем она отошла с вами в конец зала.
   – Со мной она перекинулась парой слов, потом исчезла. Медоуз подозревает, что она одурачила вас обоих и уехала с Ярроу. Он также исчез.
   Лауру охватил страх.
   – О, боже! Я надеялась, что у них с Ярроу все кончено, он не появлялся целую неделю! Возможно, она наверху. Я пойду посмотрю.
   Лаура поднялась, но прежде чем выйти из зала, добавила:
   – Спасибо, что сказали мне об этом, лорд Хайятт! Дайте мне знать, если она наверху.
   – Конечно, ответила Лаура и стремительно направилась к лестнице.
   Когда минуту спустя вернулся Тальбот со стаканом вина, Хайятт объяснил ему, что мисс Харвуд почувствовала слабость и ушла наверх. Разумеется, Лаура и Медоуз желали сохранить в тайне очередную выходку баронессы, и Хайятт решил им в этом помочь.
   Он вышел в коридор дожидаться возвращения Лауры. Заметив ее бледное встревоженное лицо, он понял, что Лауре не нашла баронессу. Хайятт обругал про себя далеко не ласковыми словами Оливию за то беспокойство, что она доставляла своей кузине. Лаура, хоть и не слышала слова, произносимые Хайяттом про себя, почувствовала признательность за его поддержку в трудную для нее минуту.
   – Горничная сказала, баронесса полчаса назад забрала свою накидку. Где же сейчас Оливию может быть?
   – Возможно, на Великой Северной Дороге по пути в Гретна-Грин, – мрачно произнес Хайятт. – Но Медоуз уже отправился искать ее в Пантеоне. Он слышал, как приятель Ярроу говорил что-то про Пантеон. Я же прокачусь, пожалуй, по Северной Дороге.
   – Очень мило с вашей стороны, лорд Хайятт, но я думаю, прав мистер Медоуз. Дело в том, что Оливия спрашивала меня о Пантеоне. Я ответила ей, что это не место для леди.
   – Что и было вашей ошибкой! Вам следовало сказать, что Пантеон – место для степенных и пристойных встреч. Хорошо, поедемте в Пантеон, а если баронессы там не окажется, то тогда уж мы вместе с Медоузом прокатимся на север, так как, не исключено, Ярроу намерен воспользоваться неопытностью баронессы. Насколько мне известно, он совершенно запутался в долгах.
   Лаура услышала "поедемте в Пантеон" с радостью и благодарностью, но считала должным возразить.
   – Вам нет необходимости беспокоиться, лорд Хайятт. Очень мило, конечно, с вашей…
   – Вряд ли вы можете отправиться туда одна, Лаура, – перебил Хайятт, – Полагаю, вы прибыли в карете Медоуза?
   – Да.
   – Тогда у вас нет и экипажа! Бегите за своей накидкой, а я пойду принесу извинения за наш уход хозяйке дома.
   Лаура помчалась за накидкой. Когда она вернулась, Хайятт уже ждал ее в плаще.
   – Я вызвал свой экипаж, – сказал он. Миссис Пекфорд я сказал, что у баронессы разболелась голова, и Медоуз вывел ее на свежий воздух, а мы увезем домой.
   Хайятт взял ее под руку и повел из зала. Вскоре появился его экипаж. Он открыл дверцу, и Лаура поднялась в его карету.
   – Пантеон, Оксфорд-Стрит, – объявил он кучеру. Хайятт сел возле Лауры и произнес:
   – Если крошка намерена продолжать в том же духе, у нее не останется надежды на приличный брак. И без того поползли слухи о Кастлфильде.
   – Я знаю об этом. Она совершенно изменилась с тех пор, как приехала в Лондон. Прежде баронесса не вела себя так. Всеобщее внимание вскружило ей голову. Говорила ли она сегодня вам… – Лаура вдруг запнулась.
   – Она спросила только, когда ей можно забрать свой портрет.
   – Вот как! Значит, вы явились для нее только простым предлогом улизнуть от мистера Медоуза! Он присматривает за баронессой и лезет из кожи вон, чтобы ей угодить. Однако, я сомневаюсь, что его любовь выдержит подобное обращение баронессы. Оливия не услышит от него предложения, если не станет более осторожна в своих поступках.
   – Так он надеется жениться на баронессе? – заинтересовался Хайятт.
   До сих пор он продолжал считать, несмотря на все отрицания Лауры, что супружескую чету составят мисс Харвуд и мистер Медоуз. Их постоянно видели вместе.
   – О, да! И это не поверхностная любовь, вовсе нет, это глубокое чувство! Он на самом деле увлекся баронессой.
   – Этим-то все и объясняется! – загадочно произнес Хайятт.
   Лаура, разумеется, тотчас же попросила объяснить, что означают его слова.
   – Кажется, нынче в моде пренебрегать джентльменами, которые имели неосторожность полюбить.
   – Я не понимаю, о чем вы говорите, лорд Хайятт, – воскликнула Лаура.
   – Неужели, мисс Харвуд? Не успел я выразить вам свои чувства, как вы стали дурно обращаться со мной!
   Чувство обиды и несправедливости и образ коварных ног в одних чулках, крадущихся в комнату леди Деверу, все еще переполняли Лауру, и она холодно ответила:
   – Ваш случай и случай мистера Медоуза не имеют ничего общего!
   – Общее в обоих случаях то, что дамы незаслуженно дурно обращаются с джентльменами, которые испытывают к дамам далеко не поверхностные чувства.
   – Незаслуженно? – воскликнула Лаура. – Честное слово, если то, что вы прокрались в комнату леди среди ночи в одних чулках, не заслуживает плохого обращения с моей стороны, что же, в таком случае, достойно порицания?
   – У меня были не только чулки на ногах, если вы вспомните, и я не крался, а постучал к вам в дверь. Ничто иное как ваша непреклонность…
   – Я говорю не о своей комнате, лорд Хайятт! – оборвала его Лаура
   – А о чьей? – спросил он с неподдельным изумлением, но вскоре его осенило. – Вы имеете в виду комнату леди Деверу?
   – Как? Вы посещаете будуары еще и других дам?
   – Моему посещению леди Деверу была простая причина.
   – Нет смысла стараться отмыть разными выдумками свои грехи, лорд Хайятт! Джентльмены наносят визит даме через парадный вход и со шляпой в руке. Если вы намерены выдумывать разные оправдания, я не хочу их слышать
   – Обвиняемому обычно дается право на защиту, – заметил Хайятт. – Даже убийцам предоставляется это право. Я хуже убийцы, Лаура?
   – Не могли бы мы оставить эту тему, – с раздражением попросила Лаура
   Но Хайятт был достаточно умен, чтобы не возражать. Что ж! Если она не желает слушать, он заставит ее выслушать его признание окольным путем.
   – Я делал все ради вас! – сказал он, не сомневаясь, что высказывание не сможет не возбудить ее интерес.
   – В самом деле? Скажите на милость, а какую выгоду я извлекла из вашего ночного свидания с леди Деверу? Вы что, специально его подстроили, чтобы вас увидели и тем самым уберегли меня or ошибки принять ваше предложение' Не думайте обмануть меня вульгарной софистикой, лорд Хайятт!
   – У нас с вами разговор о горшке, обзывающем чайник черным. Если это не софистика…
   Любопытство Лауры достигло наивысшей степени, и она с нетерпением ожидала продолжения. Хайятт заметил, что поймал ее на крючок и замолчал. С трудом выдержав паузу, Лаура спросила
   – Итак, зачем же вы тогда ходили к ней?
   – Вам это не интересно. – сказал Хайятт. – Я не стану утомлять вас своими оправданиями.
   – Я слышала, вы отдали леди Деверу ее портрет – сказала Лаура, бросая на Хайятта многозначительный взгляд. – Не сомневаюсь, это тоже было сделано ради моего благополучия
   – Ну конечно1 – воскликнул Хайятт обрадованно. – Из-за этого я и заходил к ней! Сказать, что она может забирать свой портрет Я решил, вы правы! Только так можно отвязаться or нее! Тальман не зря считает, что она "неизбежная неприятность"1 Вы сами видели ее в Кастлфильде Я боялся за вас, Лаура.
   – Это ваш обычный наряд – одни чулки на ногах? Разве вы всегда снимаете туфли, когда наносите визит даме?
   – Только когда опасаюсь подслушивающих старых сплетниц… А кто меня видел? Мисс Кампбелл?
   – Я узнала от мисс Тремур. Все в Кастлфильде слышали о вашем ночном визите, – добавила Лаура.
   Она пыталась понять, говорит ли Хайятт правду. Как и остальные, она предполагала, что настойчивость леди Деверу одержала верх, и она добилась и Хайятта, и портрета. Но припоминая прошедшую неделю, Лаура должна была признать, что ни разу не видела их вместе.
   – Ваше поведение подтвердило слух, если у кого-то еще и оставались сомнения, – сказал ей Хайятт.
   – Не обвиняйте меня! Что еще вы могли от меня ожидать?
   – Я надеялся, что девушка, на которой я собираюсь жениться, доверяет мне и, по крайней мере, выслушает рассказ о происшедшем в моем изложении.
   – Так или иначе у вас не было искреннего желания жениться на мне, – сказала Лаура.
   – Совершенно верно! Именно поэтому я и сделал вам предложение!
   – Мы приехали, – сказала Лаура, потому что карета остановилась, их спор мог подождать.
   Хайятт открыл дверцу, не дожидаясь услуги кучера. Он взглянул в сторону Пантеона и увидел трех франтов, в стельку пьяных.
   – Вам лучше подождать в карете, – сказал он Лауре.
   – Так вот он каков, Пантеон! – Лаура оглядела здание. Ее охватило страстное желание войти. Слишком уж много она слышала о Пантеоне, чтобы не желать взглянуть собственными глазами! В ее воображении он сиял очарованием сладкого запретного плода. Но лишь самые отчаянные леди переступали его порог, и Лаура слегка упрекала себя за то, что никогда не пыталась совершить какой-либо невероятный шаг. Может, Ливви права – тайные встречи с джентльменами, презрение к поклонникам, подобным Тальману, посещение Пантеона… – может, стоит поступать именно так?
   – Мне хотелось бы посетить Пантеон, Хайятт, – сказала Лаура
   Хайятт обратил внимание, что она по забывчивости опустила слово "лорд", которое беспокоило его весь вечер, и он не смог не заметить также выражение отчаянного желания на се лице.
   – Пантеон – не подходящее место для леди. И кроме того, у вас нет маски и домино
   – Я могу понадобиться Ливви, – попыталась ухватиться Лаура за любой, даже столь неубедительный, предлог.
   Она с надеждой ожидала решения Хайятта. Он нахмурился.
   – Я должна хоть разок взглянуть на Пантеон, – созналась Лаура в истинной причине своей настойчивости.
   – Мисс Харвуд, беру на себя смелость заявить, что вы обманщица! Под вашей чопорной внешностью бьется сердце распутной женщины. Вы уже совершеннолетняя, и, если вы желаете войти в Пантеон, не имея даже маски, чтобы скрыть свою распущенность, я не могу помешать вам. Но если к вам пристанет компания расхлябанных повес, виноваты будете только вы сами, меня тогда не вмешивайте, я убегу, ведь я крайне недоброжелательно отношусь к подобным нескромным увеселениям, – сказал Хайятт, но его улыбка не оставляла сомнений, что он согласен провести Лауру в Пантеон и защитить ее от расхлябанных повес.
   Хайятт удивленно наблюдал, как ее губы раскрылись в ответной смелой улыбке:
   – Еще один грех будет не слишком уж заметен в вашем багаже, Хайятт, а обо мне не беспокойтесь! Будьте до конца рыцарем и проводите меня.
   – Вот как мужчина из-за женщины теряет свою репутацию, мисс Харвуд, – пошутил Хайятт, беря ее под руку и направляясь к главному входу. – Джентльмен становится жертвой любой смазливой кокетки, соизволившей подмигнуть ему! Будьте осторожны, а то я однажды постучу в дверь вашего будуара поздней ночью, и на мне будут один чулки!
   – Наверняка, вы можете подыскать кого-нибудь получше, нежели жеманную лицемерку вроде меня. В Пантеоне, говорят, полно женщин легкого поведения.
   – Они моя обычная участь, – вежливо заметил Хайятт, – но каждому человеку хочется время от времени изменить жизнь.