Страница:
О Боже, это было ужасно. И вместе с тем так великолепно, так возбуждающе, сознание того, что она может убивать, делать все, что пожелает. Она заставляет других делать это, чувствует, как они реагируют, подчиняются ей. Убей... убей... разруби на куски. Марионетки, настоящие живые марионетки, которыми она может управлять так, словно держит в руках проволочки, лишает их собственного сознания, заменяя его на время своим. И марионетки даже не подозревают. Она может делать это снова и снова. Иногда собственное могущество путало Салли Энн, но постепенно она привыкла, приучилась, как пользоваться им.
Впервые она испробовала свои силы на бродячей собаке с задранным хвостом, помесь колли. Собака украдкой бродила в субботней городской толпе покупателей. Салли Энн выбрала ее, проследила за ней взглядом, определила ее направление. Собака знала, как переходить дорогу — ее когда-то научили пользоваться переходом, она чувствовала, что может безнаказанно переходить по полосам, нанесенным на асфальт. В других же местах она стояла на краю тротуара, ожидая подходящего момента, затем бросалась через проезжую часть, когда в потоке машин образовывалась брешь. Салли Энн силой внушения заставила ее пройти вверх по улице, остановиться у магазина «Вулвортс» и помочиться на стену; затем она привела собаку назад. Та хотела было воспользоваться переходом, но Салли Энн вся напряглась, не спуская с нее глаз, и притянула ее силой внушения; дворняга неуверенно подошла к ней, ее брюхо почти терлось о мостовую.
Хочешь перейти дорогу, да? Собака слегка вильнула загнутым хвостом. Тогда иди... сейчас!
Собака тут же бросилась вперед, глядя прямо перед собой, уставившись на красный почтовый ящик, свою конечную цель, это было следующим местом, где она должна помочиться.
Салли Энн внутренне приготовилась к визгу тормозов и скрежету шин. Этот шум резанул по ней, от ослепляющей боли она откинула назад голову, перед глазами у нее взорвались цветные огоньки. Шум, казалось, истощил ее умственно и физически, ей пришлось ухватиться за мусорный ящик, чтобы не упасть. Она почувствовала удар.
Первым собаку ударил красный «Фиат», сломал ей заднюю ногу и отбросил скулящее животное под колеса самосвала, груженого песком и гравием. Одно из передних колес переехало собаку, оставив после себя на асфальте расплющенное животное, напоминающее рисунок, вырезанный ребенком; раздавленная масса, истекающая кровью; пасть, вернее, ее очертания, широко раскрыта в последнем мучительном крике.
Собралась толпа, заплакал ребенок. Салли Энн почувствовала легкое головокружение, как будто она плыла по воздуху и смотрела сверху на эту кровавую сцену. Она перестала думать, инстинктивно расслабилась, как будто ее обучил этому какой-то гуру. Она глубоко вдыхала, медленно выдыхая, ожидая, когда ее мозг и тело вновь оживут, когда истраченная сила будет заменена — словно шло переливание крови в мозгу. Минута, может быть, две, и она перестала держаться за мусорный ящик, спокойно ушла прочь с места происшествия. Это ведь была всего лишь бродячая собака, может быть, ей так даже лучше — умереть. Никто не станет искать ее.
Но это мог бы быть ребенок! Господи, мог! Волна головокружения охватила ее, но она сбросила ее, снова взяла Себя в руки. Возбужденная, испуганная. Это не мог быть ребенок, потому что она этого не хотела, ведь выбор делает она. Разве не так?
Она еще долго пряталась в зарослях лавра после того, как Элли Гуд ушел, пройдя в метре от нее, плача, потому что нога у него болела и кровоточила в месте, где ее оцарапал кот. Она еще долго сидела в своем укрытии после наступления темноты, полностью осознав, что в тот последний раз это был ребенок — Тимми Купер!
Она хотела, чтобы Джоби убил его садовым ножом, она заставила его сделать это, не веря на самом деле, что способна на такое, пока не было слишком поздно.
Сначала она намеревалась просто немного пошалить, не замышляла ничего серьезного, просто заставляла Джоби думать о ней, вызывала у него эрекцию, приводившую его в замешательство. Но этот глупый мальчишка, Тимми Купер, постоянно мешал ей своими дурацкими подначками, отвлекал ее мысли, направляя на себя ее гнев. Она увидела, как Джоби поднял руку и отвел ее назад, она сосредоточила на его руке все свои мысли, одновременно выделив из толпы Тимми Купера, связала эти две точки между собой. Ее ярость вспыхнула, превратившись в зигзагообразную молнию, которой нужна была земля, и проводником стал Тимми Купер.
Ужас охватил ее, когда она увидела, что произошло; она резко направила свои мысли на летящий нож, попыталась отвести его в сторону — но было слишком поздно. Она даже не смогла закрыть глаза, чтобы не видеть удара, ей пришлось перенести это мучение, жгучую боль в области черепа. Странно, но она не испытывала чувства вины: был физический шок, но раскаяния не было. Какое-то чувство, напоминающее оргазм, — оно все не кончалось и не кончалось.
Джоби был ее, она могла заполучить его в любое время, но внезапно внешние факторы разрушили ее планы. Она могла легко направить Джоби на Элли, пока у него в руках был топор, с которого капала кошачья кровь. Но тогда бы она потеряла его, потому что его бы посадили в тюрьму, может быть, навсегда. Так что мальчишка ушел невредимым. Она найдет способ, как разделаться с ним, чтобы вина не упала ни на нее, ни на Джоби. Она поборола в себе импульсивный гнев.
А потом эта сучка, шлюха Харриэт Блейк появилась на пороге дома Джоби. Ее, конечно, послали они, противостоящие ей силы зла, которые пытались одержать верх в Хоупе. Харриэт Блейк была соперницей, и на этот раз Салли Энн нельзя было отступать, нельзя было сдерживать силу, пульсирующую в ней.
Она знала, что происходило в спальне Джоби той ночью, извиваясь в собственной постели, как будто сама участвовала в совокуплении, каждый толчок причинял ей новые страдания. Она должна была отомстить; она не могла ждать, она сразу же начала направлять свою необъяснимую силу, иссушая себя с такой яростью, что ее обнаженное тело все покрылось испариной от изнеможения. Такое было еще неведомо ей, потому что на сей раз у нее не было оружия, только она сама. Салли Энн собрала всю свою душу в эту губительную силу. Она знала, что должна делать: убрать эту женщину из дома Джоби, отправить ее в состоянии транса в собственный дом; она почувствовала, когда Харриэт ушла, выждала время; мучительное ожидание, во время которого ревнивая ярость Салли Энн повисла в вакууме зла, с каждой секундой подрывая ее силы, но не ее решимость. Она подготовилась к тому, что должно было произойти — к убийству; тетива лука натянута туго, мышцы болят от напряжения. Давай! Стрела смерти была выпущена.
Убийственная сила тут же оставила Салли Энн, завертела, закружила, ударила ее. От этого удара ее всю сотрясло, от опустошительной боли с губ ее сорвался мучительный крик, она забилась в конвульсиях на влажных простынях, а потом потеряла сознание.
Когда Салли Энн проснулась на следующее утро, она знала, что Харриэт Блейк мертва, потому что никто не смог бы вынести удар такой смертоносной силы. Это пугало ее, но одновременно возбуждало, потому что никто теперь не мог встать между ней и Джоби.
Позже в тот же день она вернулась на свой наблюдательный пункт у дома Джоби, почувствовала его присутствие, но удержалась и не пошла к нему. Сначала пусть погорюет, выкинет из головы эту женщину. Только потом Салли Энн сможет занять свое место.
Она и любила, и ненавидела Джоби Тэррэта; любила его самого, ненавидела за то, кем он был, за то, кем была она сама — проклятое отродье греховной неверности.
Жители деревни подозревали, но даже они боялись шепотом произнести свои подозрения вслух, опасаясь, что проклятье Тэррэтов падет на них. Некоторые из них помнили те ночи запретной любви, когда Артур Тэррэт тайком спешил в лес, чтобы встретиться там с любовницей — с Эми Моррис!
Порочная любовь в древнем лесу друидов, совокупление под развесистыми ветвями огромного каменного дуба, вызвавшее гнев Старейших. Вечное проклятье было наказанием за такое преступление, и в Хоуп явилась ужасная смерть. И она еще не ушла отсюда.
Салли Энн прекрасно знала, откуда исходит ее собственная сила. Отец Джоби обеспечил продолжение своей крови не только в сыне, но и в незаконнорожденной дочери! Ничего хорошего не могло из этого получиться, это была опасная смесь, и все же Салли Энн попалась в паутину.
Джоби Тэррэт, ее сводный брат. Лицо Салли Энн исказилось от душевных мук. Если бы все было по-другому, но все обстояло именно так, и она ничего не могла с этим поделать. Она была всего лишь орудием, марионеткой той силы, которая управляла ею, ведя с ней внутреннюю борьбу. Самым страшным было то, что Салли Энн не могла управлять своей судьбой и судьбой Джоби. Он станет ее — любой ценой. Две смерти уже на ее совести. Она с трудом взяла себя в руки. Это не имеет значения — две ничтожные жизни, когда сотни людей ежедневно гибнут в войнах по всему свету.
И все же она ненавидела себя за то, кем была, ненавидела мать, которая ничуть не лучше Харриэт Блейк. Боже, да она, наверно, была в совершенном отчаянии, потому и легла с этим стариканом Артуром Тэррэтом. Если рассудить здраво, то во всем виноват Клифф Моррис, это он невольно положил начало цепи зла, проявив равнодушие к жене — это и заставило ее завести любовника.
Теперь Салли Энн никуда от этого не деться. Она пошла в сторону Спарчмура, даже не оглянувшись на дом Джоби. Сейчас между ней и Джоби стоял только этот надоедливый школьник, и она с ним скоро разделается. Ноздри ее раздувались, словно у львицы, вышедшей на охоту и учуявшей добычу, зеленые глаза горели в темноте. Она и в дальнейшем будет применять свою силу, которой наделена, потому что она отличается от других смертных.
Она тихо засмеялась. Отпрыски Тэррэта воссоединятся.
Глава 10
Впервые она испробовала свои силы на бродячей собаке с задранным хвостом, помесь колли. Собака украдкой бродила в субботней городской толпе покупателей. Салли Энн выбрала ее, проследила за ней взглядом, определила ее направление. Собака знала, как переходить дорогу — ее когда-то научили пользоваться переходом, она чувствовала, что может безнаказанно переходить по полосам, нанесенным на асфальт. В других же местах она стояла на краю тротуара, ожидая подходящего момента, затем бросалась через проезжую часть, когда в потоке машин образовывалась брешь. Салли Энн силой внушения заставила ее пройти вверх по улице, остановиться у магазина «Вулвортс» и помочиться на стену; затем она привела собаку назад. Та хотела было воспользоваться переходом, но Салли Энн вся напряглась, не спуская с нее глаз, и притянула ее силой внушения; дворняга неуверенно подошла к ней, ее брюхо почти терлось о мостовую.
Хочешь перейти дорогу, да? Собака слегка вильнула загнутым хвостом. Тогда иди... сейчас!
Собака тут же бросилась вперед, глядя прямо перед собой, уставившись на красный почтовый ящик, свою конечную цель, это было следующим местом, где она должна помочиться.
Салли Энн внутренне приготовилась к визгу тормозов и скрежету шин. Этот шум резанул по ней, от ослепляющей боли она откинула назад голову, перед глазами у нее взорвались цветные огоньки. Шум, казалось, истощил ее умственно и физически, ей пришлось ухватиться за мусорный ящик, чтобы не упасть. Она почувствовала удар.
Первым собаку ударил красный «Фиат», сломал ей заднюю ногу и отбросил скулящее животное под колеса самосвала, груженого песком и гравием. Одно из передних колес переехало собаку, оставив после себя на асфальте расплющенное животное, напоминающее рисунок, вырезанный ребенком; раздавленная масса, истекающая кровью; пасть, вернее, ее очертания, широко раскрыта в последнем мучительном крике.
Собралась толпа, заплакал ребенок. Салли Энн почувствовала легкое головокружение, как будто она плыла по воздуху и смотрела сверху на эту кровавую сцену. Она перестала думать, инстинктивно расслабилась, как будто ее обучил этому какой-то гуру. Она глубоко вдыхала, медленно выдыхая, ожидая, когда ее мозг и тело вновь оживут, когда истраченная сила будет заменена — словно шло переливание крови в мозгу. Минута, может быть, две, и она перестала держаться за мусорный ящик, спокойно ушла прочь с места происшествия. Это ведь была всего лишь бродячая собака, может быть, ей так даже лучше — умереть. Никто не станет искать ее.
Но это мог бы быть ребенок! Господи, мог! Волна головокружения охватила ее, но она сбросила ее, снова взяла Себя в руки. Возбужденная, испуганная. Это не мог быть ребенок, потому что она этого не хотела, ведь выбор делает она. Разве не так?
Она еще долго пряталась в зарослях лавра после того, как Элли Гуд ушел, пройдя в метре от нее, плача, потому что нога у него болела и кровоточила в месте, где ее оцарапал кот. Она еще долго сидела в своем укрытии после наступления темноты, полностью осознав, что в тот последний раз это был ребенок — Тимми Купер!
Она хотела, чтобы Джоби убил его садовым ножом, она заставила его сделать это, не веря на самом деле, что способна на такое, пока не было слишком поздно.
Сначала она намеревалась просто немного пошалить, не замышляла ничего серьезного, просто заставляла Джоби думать о ней, вызывала у него эрекцию, приводившую его в замешательство. Но этот глупый мальчишка, Тимми Купер, постоянно мешал ей своими дурацкими подначками, отвлекал ее мысли, направляя на себя ее гнев. Она увидела, как Джоби поднял руку и отвел ее назад, она сосредоточила на его руке все свои мысли, одновременно выделив из толпы Тимми Купера, связала эти две точки между собой. Ее ярость вспыхнула, превратившись в зигзагообразную молнию, которой нужна была земля, и проводником стал Тимми Купер.
Ужас охватил ее, когда она увидела, что произошло; она резко направила свои мысли на летящий нож, попыталась отвести его в сторону — но было слишком поздно. Она даже не смогла закрыть глаза, чтобы не видеть удара, ей пришлось перенести это мучение, жгучую боль в области черепа. Странно, но она не испытывала чувства вины: был физический шок, но раскаяния не было. Какое-то чувство, напоминающее оргазм, — оно все не кончалось и не кончалось.
Джоби был ее, она могла заполучить его в любое время, но внезапно внешние факторы разрушили ее планы. Она могла легко направить Джоби на Элли, пока у него в руках был топор, с которого капала кошачья кровь. Но тогда бы она потеряла его, потому что его бы посадили в тюрьму, может быть, навсегда. Так что мальчишка ушел невредимым. Она найдет способ, как разделаться с ним, чтобы вина не упала ни на нее, ни на Джоби. Она поборола в себе импульсивный гнев.
А потом эта сучка, шлюха Харриэт Блейк появилась на пороге дома Джоби. Ее, конечно, послали они, противостоящие ей силы зла, которые пытались одержать верх в Хоупе. Харриэт Блейк была соперницей, и на этот раз Салли Энн нельзя было отступать, нельзя было сдерживать силу, пульсирующую в ней.
Она знала, что происходило в спальне Джоби той ночью, извиваясь в собственной постели, как будто сама участвовала в совокуплении, каждый толчок причинял ей новые страдания. Она должна была отомстить; она не могла ждать, она сразу же начала направлять свою необъяснимую силу, иссушая себя с такой яростью, что ее обнаженное тело все покрылось испариной от изнеможения. Такое было еще неведомо ей, потому что на сей раз у нее не было оружия, только она сама. Салли Энн собрала всю свою душу в эту губительную силу. Она знала, что должна делать: убрать эту женщину из дома Джоби, отправить ее в состоянии транса в собственный дом; она почувствовала, когда Харриэт ушла, выждала время; мучительное ожидание, во время которого ревнивая ярость Салли Энн повисла в вакууме зла, с каждой секундой подрывая ее силы, но не ее решимость. Она подготовилась к тому, что должно было произойти — к убийству; тетива лука натянута туго, мышцы болят от напряжения. Давай! Стрела смерти была выпущена.
Убийственная сила тут же оставила Салли Энн, завертела, закружила, ударила ее. От этого удара ее всю сотрясло, от опустошительной боли с губ ее сорвался мучительный крик, она забилась в конвульсиях на влажных простынях, а потом потеряла сознание.
Когда Салли Энн проснулась на следующее утро, она знала, что Харриэт Блейк мертва, потому что никто не смог бы вынести удар такой смертоносной силы. Это пугало ее, но одновременно возбуждало, потому что никто теперь не мог встать между ней и Джоби.
Позже в тот же день она вернулась на свой наблюдательный пункт у дома Джоби, почувствовала его присутствие, но удержалась и не пошла к нему. Сначала пусть погорюет, выкинет из головы эту женщину. Только потом Салли Энн сможет занять свое место.
Она и любила, и ненавидела Джоби Тэррэта; любила его самого, ненавидела за то, кем он был, за то, кем была она сама — проклятое отродье греховной неверности.
Жители деревни подозревали, но даже они боялись шепотом произнести свои подозрения вслух, опасаясь, что проклятье Тэррэтов падет на них. Некоторые из них помнили те ночи запретной любви, когда Артур Тэррэт тайком спешил в лес, чтобы встретиться там с любовницей — с Эми Моррис!
Порочная любовь в древнем лесу друидов, совокупление под развесистыми ветвями огромного каменного дуба, вызвавшее гнев Старейших. Вечное проклятье было наказанием за такое преступление, и в Хоуп явилась ужасная смерть. И она еще не ушла отсюда.
Салли Энн прекрасно знала, откуда исходит ее собственная сила. Отец Джоби обеспечил продолжение своей крови не только в сыне, но и в незаконнорожденной дочери! Ничего хорошего не могло из этого получиться, это была опасная смесь, и все же Салли Энн попалась в паутину.
Джоби Тэррэт, ее сводный брат. Лицо Салли Энн исказилось от душевных мук. Если бы все было по-другому, но все обстояло именно так, и она ничего не могла с этим поделать. Она была всего лишь орудием, марионеткой той силы, которая управляла ею, ведя с ней внутреннюю борьбу. Самым страшным было то, что Салли Энн не могла управлять своей судьбой и судьбой Джоби. Он станет ее — любой ценой. Две смерти уже на ее совести. Она с трудом взяла себя в руки. Это не имеет значения — две ничтожные жизни, когда сотни людей ежедневно гибнут в войнах по всему свету.
И все же она ненавидела себя за то, кем была, ненавидела мать, которая ничуть не лучше Харриэт Блейк. Боже, да она, наверно, была в совершенном отчаянии, потому и легла с этим стариканом Артуром Тэррэтом. Если рассудить здраво, то во всем виноват Клифф Моррис, это он невольно положил начало цепи зла, проявив равнодушие к жене — это и заставило ее завести любовника.
Теперь Салли Энн никуда от этого не деться. Она пошла в сторону Спарчмура, даже не оглянувшись на дом Джоби. Сейчас между ней и Джоби стоял только этот надоедливый школьник, и она с ним скоро разделается. Ноздри ее раздувались, словно у львицы, вышедшей на охоту и учуявшей добычу, зеленые глаза горели в темноте. Она и в дальнейшем будет применять свою силу, которой наделена, потому что она отличается от других смертных.
Она тихо засмеялась. Отпрыски Тэррэта воссоединятся.
Глава 10
— Я ухожу сегодня, Элли, на этот раз окончательно.
Джоби был бледен, под глазами темные круги, говорящие о бессонной ночи, в голосе звучало раздражение. Я бы не хотел, чтобы ты приходил сюда и беспокоил меня.
— Я бы ушел неделю назад, если бы мне не помешали. — Только попробуй меня остановить.
— Ты нашел свой амулет? — поспешно спросил Элли Гуд. Джоби не хотел, чтобы он был здесь сегодня, да и родители предупредили его держаться подальше от Джоби Тэррэта. Ему бы следовало сказать: «Что ж, хорошо, Джоби, надеюсь, у тебя все будет в порядке, может быть, когда-нибудь увидимся». Это были самые труднопроизносимые слова в мире, неохотное прощание. Вместо этого Элли остался, цепляясь за любую возможность, просто потому, что и ему нужен был друг в Хоупе.
— Я, наверно, уронил его, и он закатился под раковину, — ответил Джоби. — Ничего странного в этом нет. Ну вот, а теперь я собираюсь заглянуть на чердак, прежде чем уйду, просто чтобы убедиться, что там ничего ценного нет.
— Может быть, мне сходить?
— Я сам. — Отрывистый ответ, но Джоби не удалось за ним спрятать страх, мелькнувший в его глазах, когда он начал двигать приставную лестницу. Облака пыли, поднявшиеся с нее, заполнили небольшую комнату. Днем бояться нечего, днем ничего не случится. Я не стану дожидаться темноты, как герои фильмов о вампирах, которые в сумерках отправляются к развалинам замка. Я только гляну разок. Мне достаточно секунду подержать поднятой дверцу люка, я успею ее захлопнуть, если... если там есть что-то такое, что мне не понравится. Но там ничего не будет, только хлам и грязь. Но я должен убедиться в этом. Когда я проверю, я смогу уйти. И ты мне на этот раз не мешай, Элли Гуд. Боже, да не обязан я никому давать отчет, даже самому себе.
Джоби установил лестницу, проверил нижнюю перекладину; она заскрипела, но выдержала его тяжесть. Он начал медленно взбираться. Я не хочу оказаться наверху. Поторопись, положи этому конец, на этот раз ты не можешь отступить. Твой амулет защитит тебя. Вранье, до сих пор он не защитил, не надо было его находить.
Он был почти на самом верху; он намеренно не торопился, чувствуя, что Элли наблюдает за каждым его движением. Ты собираешься струсить, Джоби?
Я рад, что ты здесь, Элли, потому что я не хотел бы сейчас быть один. Чушь, ты сам вынудил меня на это. Ведь перед школьником не струсишь, правда? Будь ты проклят, вечно суешь свой нос повсюду, подонок, все время мешаешь мне. Джоби прищурился, посмотрел на мальчика, стоящего внизу одной ногой на первой перекладине, словно подмастерье живописца. Не поскользнись, работничек, но если ты свернешь себе шею, сам будешь виноват. В его памяти ясно возник тот злосчастный день на ферме Морриса, словно он опять стоял у живой изгороди, точил свой нож, слышал насмешки Тимми Купера, но видел только Салли Энн и Элли. Что-то случится, я это чувствую.
Джоби поднял правую руку, его пальцы коснулись грубого дерева подвесной дверцы, покрытой пылью; он слегка надавил и приподнял ее, совсем чуть-чуть. Такая легкая, достаточно было разок толкнуть ее, и она откроется. Но он все еще медлил.
— С тобой все в порядке, Джоби?
Заткнись, заткни свой паршивый рот. Я не должен заглядывать туда, это мне решать, меня никто не может заставить. Но я все равно загляну туда, только разок, этого будет достаточно. Там ничего нет, только крысы да грязь; тот, кто купит дом, вычистит чердак.
Если ты не посмотришь сейчас, ты не посмотришь никогда.
Он резко толкнул дверцу ладонью. Этот квадрат из дерева оказался легче, чем он думал, дверца отлетела, словно живая, будто отпрянула от него, заскрипев петлями, задрожала и встала стоймя, чуть не упала, но каким-то образом сохранила равновесие. Посмотри хорошенько, Джоби. Посмотри, ведь ты ждал много лет, чтобы увидеть это место, заставлявшее тебя дрожать все время под одеялом. Пристанище духов.
Он закашлялся от поднявшейся пыли, подождал, пока она не развеялась — внезапный вихрь, похожий на летящий и оседающий снег. Между стропилами было единственное окошко, через которое на чердак проникал свет. Грязное узорчатое стекло пропускало достаточно дневного света. Достаточно, чтобы он увидел...
Джоби слышал голос Элли, доносившийся издалека, отдаленный испуганный визг, но он не обратил на это внимания, уставившись в ужасе на представшую перед его глазами картину. Вертикально стоящее сооружение в дальнем конце, по форме напоминающее уэльский комод, покрытое темной материей, что-то вроде вышитых ковров, звезды и другие фигуры, резко выделявшиеся на черном фоне. В центре стояла чаша; пара черных подсвечников с оплывшими черными восковыми свечами. Боже, он почувствовал их запах, едкий аромат, похожий на ладан, который обычно пропитывает все внутри церкви.
Какой-то алтарь, не иначе. Он увидел его, ощутил, хотел отвести взгляд, захлопнуть дверцу люка, попытаться забыть. Нет, ничего здесь нет, Элли, только пыль и крысы. Но он все стоял и смотрел, медлил, невольно просил прощения за вторжение.
А потом он заметил рисунок, начертанный мелом на полу: белые круги внутри кругов, которые не смог скрыть даже толстый слой пыли. Он почувствовал, как ноги его задвигались сами по себе, какая-то неведомая сила тащила его вверх, и он поднялся через квадратное отверстие, страстно желая рассмотреть орнамент.
— Джоби... что там такое?
Джоби не ответил, потому что не смог бы объяснить, потому что не понял. Он стоял на полу чердака, согнувшись из-за низких стропил, борясь с тошнотой, которую вызвала застоявшаяся, затхлая вонь десятилетий.
Он взглядом проследил за линией внешнего круга, начертанного мелом, затем посмотрел на внутренние круги, и у него слегка закружилась голова. Пять кругов, в середине — треугольник, еще три поменьше. Диаграммы, знаки, непонятные ему, два креста — но не распятие. Рисунки, которые, несомненно, изображали те две черные свечи на возвышавшемся алтаре. Какие-то надписи, которые он не понимал, одно предложение, которое он понял: «Путь к сокровищу». Глупо, потому что никакого сокровища тут нет, просто магический знак (это не могло быть что-то иное), и знак этот оказывал на Джоби магическое воздействие, когда он смотрел на него. Весь пол был занят этим странным знаком.
Он вдруг испытал какое-то раболепное чувство, у него появилось желание унизить себя, все свое существо, саму душу отдать этому месту и тем живым силам, властвующим здесь. Я ворвался в ваши владения, где я не имею права находиться, поэтому я стану вашим рабом. Берите меня!
— Джоби. — Снизу до него донесся взволнованный голос. — Джоби, с тобой все в порядке?
Слова эти резанули по нему, вернули в суровую реальность, вывели из непонятного транса, он чуть было не упал вниз через открытый люк. Его шатало, к горлу подступила тошнота, и внезапно его охватил гнев; гнев, что он так долго жил с этим бесстыдством, что его мать и отец положили начало всем этим гнусным ритуалам, потому что он не сомневался: эти непонятные рисунки мелом являлись символами черной магии. Но он видел их зло.
Он повернулся к лестнице, нащупал дрожащей ногой верхнюю перекладину, призывая на помощь все свои силы, чтобы освободиться от тисков, в которые зажало его это невидимое чудовище, ненавидя его, презирая своих родителей за то, что они пустили это зло в их дом.
Он преодолел желание бежать, поборол страх, угрожавший полностью овладеть им. Он стал осторожно спускаться, крепко держась руками, опасаясь, что то, находящееся наверху, схватит его, сбросит с силой вниз. Вонь сопровождала его, напоминая о запахе их чулана.
О Боже, дверь чулана широко распахнута, тихо поскрипывает на петлях!
Джоби ошеломленно уставился на нее; на этот раз стул не перевернулся, стоял прямо, как будто сила из этого уютного местечка спокойно отставила его в сторону. Джоби быстро перевел взгляд на мальчика, стоящего рядом с приставной лестницей: глаза широко открыты, лицо бледное, неуверенно переминается с ноги на ногу, нервно облизывает губы...
— Ты это сделал! — Джоби укоризненно указал на все еще покачивающую дверь. — Ты нарочно... это... выпустил.
— Нет, честное слово, — Элли Гуд чуть не плакал, на лице его было обиженное, страдальческое выражение. — Я даже не трогал ее, Джоби, клянусь. Я не отходил от лестницы ни на минуту, пока ты был наверху.
— Врешь. — Джоби презрительно скривил губы, сжал кулаки. — Ты здесь, и опять беда. Когда тебя нет, все в порядке.
«Он — отвратительный мальчишка, Джоби.»
— Это неправда.
— Правда, я... Вон из моего дома! — Джоби вспомнил об открытом чердачном люке, о том, что там находилось, о зле, пульсирующем в этом доме, словно больное сердце, словно раковая опухоль. — Отстань от меня, не мешай, я буду собирать вещи, времени мало...
Он весь взмок, чувствовал запах своего пота, смешавшийся с отвратительной вонью, которую он выпустил на волю. В три прыжка он пересек комнату, стал возиться с входной дверью, пытаясь открыть ее. Она поддалась на несколько сантиметров, застряла, и ему пришлось упереться ногой в стену, используя ее как рычаг, чтобы открыть дверь. Эти силы с каждой секундой все упорнее противостояли ему. Мы знаем, что ты задумал, Джоби, но с нами тебе не справиться.
Он заорал на них, выкрикивая непристойности, и Элли отступил на шаг, уставившись на него испуганными глазами. Джоби вышел на крыльцо; небо было закрыто тучами, налетали яростные порывы холодного ветра, мертвые пальцы цеплялись за него, пытались втащить обратно. Не надо. Я это сделаю, вы не сможете меня остановить.
Топор был там же, где он оставил его, стоял у стены, лезвие покрылось ржавчиной от высохшей крови, к ней прилип клок рыжевато-черной шерсти. Он схватил топор, поднял его и размахнулся — это был его вызов самим силам природы. Остановите меня, если сможете.
Он вернулся в дом, оставил дверь открытой до того места, где она застряла. Элли весь съежился от страха, беззвучно шевеля дрожащими губами. Не надо, Джоби, клянусь, я не открывал дверь чулана. Я хочу помочь тебе. Не поднимайся туда.
Джоби бросился к лестнице, взобрался по ней зигзагообразными прыжками, держа в свободной руке топор, устрашающее оружие, которое уже убивало; сейчас оно снова убьет, но по-другому. Он достиг пола чердака, поднялся, пригнул голову. Храм, вот что это такое, мерзкое место для поклонения злу. Я не буду частью этого. Я это разрушу!
Ты — часть этого, Джоби Тэррэт. Ты — колдун, всегда им будешь, потому что в твоих жилах течет кровь Тэррэтов.
Сейчас на чердаке ему показалось темнее, чем в первый раз; огромный приземистый силуэт алтаря, эдакое черное чудовище в тени, подсвечники — его сверкающие глаза, которые смотрели на него с ненавистью, вышитые символы — неровные зубы в пасти, источающей холодное, отвратительное зло. Вот они приблизились к нему. Ты не можешь причинить нам вреда, Джоби.
Он вошел в начертанный мелом круг, и ноги его начало покалывать, вибрирующие волны достигали нижней части его тела, и у него возникло то же ощущение, что и в присутствии Салли Энн. Сильный холод; ветер проникал сюда, ударял по нему. Если бы он не был так зол, он бы повернулся и бросился бы в ужасе бежать. Как смеете вы поступать так со мной в моем собственном доме? Я разрушу, уничтожу вас, я постараюсь это сделать.
Он с трудом прошел вперед, поднял топор, но ему не хватило места, чтобы размахнуться над головой. Из темноты до него донесся смех, стало еще холоднее. Он размахнулся от пояса, словно собирался косить, всем телом следуя за рукояткой, громко вскрикнул, когда топор обрушился на дерево и вошел в него. Он потянул, чтобы освободить лезвие, вздрогнул от мучительного крика; он мог донестись снизу, где был Элли. Джоби сказал себе, что так оно и есть.
Еще один удар, и все сооружение зашаталось, подсвечники упали, покатились, запрыгала чаша. Алтарь был разрублен, через него прошла широкая щель, сквозь которую Джоби увидел слабый дневной свет. Каким-то образом топор запутался в вышитых тканях, гнилая материя порвалась, когда он потянул. Поднялась пыль, ее густые, вонючие облака пытались застлать ему глаза, удушить его; мантия зла поднималась, чтобы защитить свой храм, принимая неопределенную, расплывчатую форму.
Джоби отступил, нанес еще один удар, размахнувшись так сильно, что у него растянулись мышцы, сотрясло голову. Дерево треснуло, щепки полетели ему в лицо, словно отравленные стрелы пигмеев. Он почувствовал, как алтарь начал корчиться, словно живое существо, содрогаясь от мучений, когда он расчленял его, вытаскивал топор и снова наносил удар. Снова и снова. И тогда это существо пошло на него, шатаясь на сломанных ногах, извиваясь в предсмертных судорогах, намереваясь уничтожить его. Но существу пришел конец, оно рухнуло, распавшись на куски, превратившись в кучу хлама. Последний вопль, и все было кончено.
Но Джоби все же нанес последний удар, расколол куски, вонзил топор в доску пола, с трудом вытащил его. Победитель, стоящий над поверженным врагом. Стало гораздо светлее, туманный квадрат окна, казалось, прояснился, пропустил серый дневной свет; опускалась пыль, словно внезапная снежная буря из несущихся облаков. И стало гораздо теплее.
— Джоби... Джоби, что случилось?
Джоби не ответил, просто повернулся спиной к люку, все еще сжимая топор, начал спускаться, остановился, чтобы опустить за собой дверцу. Что бы там ни было, оно было мертво, он в этом уверен, исчадие зла уничтожено в своем мерзком логове. Так же мертво, как мертв кот миссис Клэтт. И Тимми Купер. Еще одно убийство. Последнее.
Он больше не поднимется туда, но в этом и нет никакой нужды. Чердак останется запертым, словно склеп, где память о его родителях может жить вечно — подходящая почесть для их греховной жизни.
— Что там... было? — Элли Гуд все еще стоял, съежившись, у стены возле раковины, выглядел он так, словно в любую минуту его могло стошнить. Не трогай меня, Джоби. Я не виноват. Клянусь — я не открывал дверь чулана. Но она все еще была открыта.
— Я и тебя убью, — сказал Джоби тихо в черную пустоту, сделал шаг вперед и услыхал жалобный стон Элли. — Может быть, ты — одно и то же, может быть, я уже убил тебя, остается только разрушить?
Он помедлил у открытой двери. Конечно, не чувствуется даже гнусного запаха гнили. Он прищурился, попытался разглядеть, что там внутри. Там ничего не было, даже хлама, который он мог бы разбить.
Джоби поднял топор, ударил по двери и захлопнул ее. Запор соскочил, и ему пришлось снова закрыть его. В стуле не было необходимости. И все же он прищемил дверь стулом. Еще одна гробница, еще одно воспоминание, обреченное гнить в своей темнице, запертое навеки.
Элли дрожал, соображая, успеет ли он раньше Джоби добежать до двери, пробежать по садовой дорожке, спастись. Ему надо было уйти раньше, пока Джоби был наверху и крушил что-то на чердаке в приступе слепой ярости. Он может успеть, но может и не успеть. Элли вспомнил про кота; грязь на дороге все еще хранит пятна темно-бурого цвета. В следующий раз это может быть его кровь, и она останется там до тех пор, пока зимние дожди не смоют ее.
— На этот раз тебе не удалось одержать верх, Элли, — Джоби хрипло рассмеялся, выпустил топор из рук, тот упал, глухо звякнув. — Почти, но не совсем.
Джоби был бледен, под глазами темные круги, говорящие о бессонной ночи, в голосе звучало раздражение. Я бы не хотел, чтобы ты приходил сюда и беспокоил меня.
— Я бы ушел неделю назад, если бы мне не помешали. — Только попробуй меня остановить.
— Ты нашел свой амулет? — поспешно спросил Элли Гуд. Джоби не хотел, чтобы он был здесь сегодня, да и родители предупредили его держаться подальше от Джоби Тэррэта. Ему бы следовало сказать: «Что ж, хорошо, Джоби, надеюсь, у тебя все будет в порядке, может быть, когда-нибудь увидимся». Это были самые труднопроизносимые слова в мире, неохотное прощание. Вместо этого Элли остался, цепляясь за любую возможность, просто потому, что и ему нужен был друг в Хоупе.
— Я, наверно, уронил его, и он закатился под раковину, — ответил Джоби. — Ничего странного в этом нет. Ну вот, а теперь я собираюсь заглянуть на чердак, прежде чем уйду, просто чтобы убедиться, что там ничего ценного нет.
— Может быть, мне сходить?
— Я сам. — Отрывистый ответ, но Джоби не удалось за ним спрятать страх, мелькнувший в его глазах, когда он начал двигать приставную лестницу. Облака пыли, поднявшиеся с нее, заполнили небольшую комнату. Днем бояться нечего, днем ничего не случится. Я не стану дожидаться темноты, как герои фильмов о вампирах, которые в сумерках отправляются к развалинам замка. Я только гляну разок. Мне достаточно секунду подержать поднятой дверцу люка, я успею ее захлопнуть, если... если там есть что-то такое, что мне не понравится. Но там ничего не будет, только хлам и грязь. Но я должен убедиться в этом. Когда я проверю, я смогу уйти. И ты мне на этот раз не мешай, Элли Гуд. Боже, да не обязан я никому давать отчет, даже самому себе.
Джоби установил лестницу, проверил нижнюю перекладину; она заскрипела, но выдержала его тяжесть. Он начал медленно взбираться. Я не хочу оказаться наверху. Поторопись, положи этому конец, на этот раз ты не можешь отступить. Твой амулет защитит тебя. Вранье, до сих пор он не защитил, не надо было его находить.
Он был почти на самом верху; он намеренно не торопился, чувствуя, что Элли наблюдает за каждым его движением. Ты собираешься струсить, Джоби?
Я рад, что ты здесь, Элли, потому что я не хотел бы сейчас быть один. Чушь, ты сам вынудил меня на это. Ведь перед школьником не струсишь, правда? Будь ты проклят, вечно суешь свой нос повсюду, подонок, все время мешаешь мне. Джоби прищурился, посмотрел на мальчика, стоящего внизу одной ногой на первой перекладине, словно подмастерье живописца. Не поскользнись, работничек, но если ты свернешь себе шею, сам будешь виноват. В его памяти ясно возник тот злосчастный день на ферме Морриса, словно он опять стоял у живой изгороди, точил свой нож, слышал насмешки Тимми Купера, но видел только Салли Энн и Элли. Что-то случится, я это чувствую.
Джоби поднял правую руку, его пальцы коснулись грубого дерева подвесной дверцы, покрытой пылью; он слегка надавил и приподнял ее, совсем чуть-чуть. Такая легкая, достаточно было разок толкнуть ее, и она откроется. Но он все еще медлил.
— С тобой все в порядке, Джоби?
Заткнись, заткни свой паршивый рот. Я не должен заглядывать туда, это мне решать, меня никто не может заставить. Но я все равно загляну туда, только разок, этого будет достаточно. Там ничего нет, только крысы да грязь; тот, кто купит дом, вычистит чердак.
Если ты не посмотришь сейчас, ты не посмотришь никогда.
Он резко толкнул дверцу ладонью. Этот квадрат из дерева оказался легче, чем он думал, дверца отлетела, словно живая, будто отпрянула от него, заскрипев петлями, задрожала и встала стоймя, чуть не упала, но каким-то образом сохранила равновесие. Посмотри хорошенько, Джоби. Посмотри, ведь ты ждал много лет, чтобы увидеть это место, заставлявшее тебя дрожать все время под одеялом. Пристанище духов.
Он закашлялся от поднявшейся пыли, подождал, пока она не развеялась — внезапный вихрь, похожий на летящий и оседающий снег. Между стропилами было единственное окошко, через которое на чердак проникал свет. Грязное узорчатое стекло пропускало достаточно дневного света. Достаточно, чтобы он увидел...
Джоби слышал голос Элли, доносившийся издалека, отдаленный испуганный визг, но он не обратил на это внимания, уставившись в ужасе на представшую перед его глазами картину. Вертикально стоящее сооружение в дальнем конце, по форме напоминающее уэльский комод, покрытое темной материей, что-то вроде вышитых ковров, звезды и другие фигуры, резко выделявшиеся на черном фоне. В центре стояла чаша; пара черных подсвечников с оплывшими черными восковыми свечами. Боже, он почувствовал их запах, едкий аромат, похожий на ладан, который обычно пропитывает все внутри церкви.
Какой-то алтарь, не иначе. Он увидел его, ощутил, хотел отвести взгляд, захлопнуть дверцу люка, попытаться забыть. Нет, ничего здесь нет, Элли, только пыль и крысы. Но он все стоял и смотрел, медлил, невольно просил прощения за вторжение.
А потом он заметил рисунок, начертанный мелом на полу: белые круги внутри кругов, которые не смог скрыть даже толстый слой пыли. Он почувствовал, как ноги его задвигались сами по себе, какая-то неведомая сила тащила его вверх, и он поднялся через квадратное отверстие, страстно желая рассмотреть орнамент.
— Джоби... что там такое?
Джоби не ответил, потому что не смог бы объяснить, потому что не понял. Он стоял на полу чердака, согнувшись из-за низких стропил, борясь с тошнотой, которую вызвала застоявшаяся, затхлая вонь десятилетий.
Он взглядом проследил за линией внешнего круга, начертанного мелом, затем посмотрел на внутренние круги, и у него слегка закружилась голова. Пять кругов, в середине — треугольник, еще три поменьше. Диаграммы, знаки, непонятные ему, два креста — но не распятие. Рисунки, которые, несомненно, изображали те две черные свечи на возвышавшемся алтаре. Какие-то надписи, которые он не понимал, одно предложение, которое он понял: «Путь к сокровищу». Глупо, потому что никакого сокровища тут нет, просто магический знак (это не могло быть что-то иное), и знак этот оказывал на Джоби магическое воздействие, когда он смотрел на него. Весь пол был занят этим странным знаком.
Он вдруг испытал какое-то раболепное чувство, у него появилось желание унизить себя, все свое существо, саму душу отдать этому месту и тем живым силам, властвующим здесь. Я ворвался в ваши владения, где я не имею права находиться, поэтому я стану вашим рабом. Берите меня!
— Джоби. — Снизу до него донесся взволнованный голос. — Джоби, с тобой все в порядке?
Слова эти резанули по нему, вернули в суровую реальность, вывели из непонятного транса, он чуть было не упал вниз через открытый люк. Его шатало, к горлу подступила тошнота, и внезапно его охватил гнев; гнев, что он так долго жил с этим бесстыдством, что его мать и отец положили начало всем этим гнусным ритуалам, потому что он не сомневался: эти непонятные рисунки мелом являлись символами черной магии. Но он видел их зло.
Он повернулся к лестнице, нащупал дрожащей ногой верхнюю перекладину, призывая на помощь все свои силы, чтобы освободиться от тисков, в которые зажало его это невидимое чудовище, ненавидя его, презирая своих родителей за то, что они пустили это зло в их дом.
Он преодолел желание бежать, поборол страх, угрожавший полностью овладеть им. Он стал осторожно спускаться, крепко держась руками, опасаясь, что то, находящееся наверху, схватит его, сбросит с силой вниз. Вонь сопровождала его, напоминая о запахе их чулана.
О Боже, дверь чулана широко распахнута, тихо поскрипывает на петлях!
Джоби ошеломленно уставился на нее; на этот раз стул не перевернулся, стоял прямо, как будто сила из этого уютного местечка спокойно отставила его в сторону. Джоби быстро перевел взгляд на мальчика, стоящего рядом с приставной лестницей: глаза широко открыты, лицо бледное, неуверенно переминается с ноги на ногу, нервно облизывает губы...
— Ты это сделал! — Джоби укоризненно указал на все еще покачивающую дверь. — Ты нарочно... это... выпустил.
— Нет, честное слово, — Элли Гуд чуть не плакал, на лице его было обиженное, страдальческое выражение. — Я даже не трогал ее, Джоби, клянусь. Я не отходил от лестницы ни на минуту, пока ты был наверху.
— Врешь. — Джоби презрительно скривил губы, сжал кулаки. — Ты здесь, и опять беда. Когда тебя нет, все в порядке.
«Он — отвратительный мальчишка, Джоби.»
— Это неправда.
— Правда, я... Вон из моего дома! — Джоби вспомнил об открытом чердачном люке, о том, что там находилось, о зле, пульсирующем в этом доме, словно больное сердце, словно раковая опухоль. — Отстань от меня, не мешай, я буду собирать вещи, времени мало...
Он весь взмок, чувствовал запах своего пота, смешавшийся с отвратительной вонью, которую он выпустил на волю. В три прыжка он пересек комнату, стал возиться с входной дверью, пытаясь открыть ее. Она поддалась на несколько сантиметров, застряла, и ему пришлось упереться ногой в стену, используя ее как рычаг, чтобы открыть дверь. Эти силы с каждой секундой все упорнее противостояли ему. Мы знаем, что ты задумал, Джоби, но с нами тебе не справиться.
Он заорал на них, выкрикивая непристойности, и Элли отступил на шаг, уставившись на него испуганными глазами. Джоби вышел на крыльцо; небо было закрыто тучами, налетали яростные порывы холодного ветра, мертвые пальцы цеплялись за него, пытались втащить обратно. Не надо. Я это сделаю, вы не сможете меня остановить.
Топор был там же, где он оставил его, стоял у стены, лезвие покрылось ржавчиной от высохшей крови, к ней прилип клок рыжевато-черной шерсти. Он схватил топор, поднял его и размахнулся — это был его вызов самим силам природы. Остановите меня, если сможете.
Он вернулся в дом, оставил дверь открытой до того места, где она застряла. Элли весь съежился от страха, беззвучно шевеля дрожащими губами. Не надо, Джоби, клянусь, я не открывал дверь чулана. Я хочу помочь тебе. Не поднимайся туда.
Джоби бросился к лестнице, взобрался по ней зигзагообразными прыжками, держа в свободной руке топор, устрашающее оружие, которое уже убивало; сейчас оно снова убьет, но по-другому. Он достиг пола чердака, поднялся, пригнул голову. Храм, вот что это такое, мерзкое место для поклонения злу. Я не буду частью этого. Я это разрушу!
Ты — часть этого, Джоби Тэррэт. Ты — колдун, всегда им будешь, потому что в твоих жилах течет кровь Тэррэтов.
Сейчас на чердаке ему показалось темнее, чем в первый раз; огромный приземистый силуэт алтаря, эдакое черное чудовище в тени, подсвечники — его сверкающие глаза, которые смотрели на него с ненавистью, вышитые символы — неровные зубы в пасти, источающей холодное, отвратительное зло. Вот они приблизились к нему. Ты не можешь причинить нам вреда, Джоби.
Он вошел в начертанный мелом круг, и ноги его начало покалывать, вибрирующие волны достигали нижней части его тела, и у него возникло то же ощущение, что и в присутствии Салли Энн. Сильный холод; ветер проникал сюда, ударял по нему. Если бы он не был так зол, он бы повернулся и бросился бы в ужасе бежать. Как смеете вы поступать так со мной в моем собственном доме? Я разрушу, уничтожу вас, я постараюсь это сделать.
Он с трудом прошел вперед, поднял топор, но ему не хватило места, чтобы размахнуться над головой. Из темноты до него донесся смех, стало еще холоднее. Он размахнулся от пояса, словно собирался косить, всем телом следуя за рукояткой, громко вскрикнул, когда топор обрушился на дерево и вошел в него. Он потянул, чтобы освободить лезвие, вздрогнул от мучительного крика; он мог донестись снизу, где был Элли. Джоби сказал себе, что так оно и есть.
Еще один удар, и все сооружение зашаталось, подсвечники упали, покатились, запрыгала чаша. Алтарь был разрублен, через него прошла широкая щель, сквозь которую Джоби увидел слабый дневной свет. Каким-то образом топор запутался в вышитых тканях, гнилая материя порвалась, когда он потянул. Поднялась пыль, ее густые, вонючие облака пытались застлать ему глаза, удушить его; мантия зла поднималась, чтобы защитить свой храм, принимая неопределенную, расплывчатую форму.
Джоби отступил, нанес еще один удар, размахнувшись так сильно, что у него растянулись мышцы, сотрясло голову. Дерево треснуло, щепки полетели ему в лицо, словно отравленные стрелы пигмеев. Он почувствовал, как алтарь начал корчиться, словно живое существо, содрогаясь от мучений, когда он расчленял его, вытаскивал топор и снова наносил удар. Снова и снова. И тогда это существо пошло на него, шатаясь на сломанных ногах, извиваясь в предсмертных судорогах, намереваясь уничтожить его. Но существу пришел конец, оно рухнуло, распавшись на куски, превратившись в кучу хлама. Последний вопль, и все было кончено.
Но Джоби все же нанес последний удар, расколол куски, вонзил топор в доску пола, с трудом вытащил его. Победитель, стоящий над поверженным врагом. Стало гораздо светлее, туманный квадрат окна, казалось, прояснился, пропустил серый дневной свет; опускалась пыль, словно внезапная снежная буря из несущихся облаков. И стало гораздо теплее.
— Джоби... Джоби, что случилось?
Джоби не ответил, просто повернулся спиной к люку, все еще сжимая топор, начал спускаться, остановился, чтобы опустить за собой дверцу. Что бы там ни было, оно было мертво, он в этом уверен, исчадие зла уничтожено в своем мерзком логове. Так же мертво, как мертв кот миссис Клэтт. И Тимми Купер. Еще одно убийство. Последнее.
Он больше не поднимется туда, но в этом и нет никакой нужды. Чердак останется запертым, словно склеп, где память о его родителях может жить вечно — подходящая почесть для их греховной жизни.
— Что там... было? — Элли Гуд все еще стоял, съежившись, у стены возле раковины, выглядел он так, словно в любую минуту его могло стошнить. Не трогай меня, Джоби. Я не виноват. Клянусь — я не открывал дверь чулана. Но она все еще была открыта.
— Я и тебя убью, — сказал Джоби тихо в черную пустоту, сделал шаг вперед и услыхал жалобный стон Элли. — Может быть, ты — одно и то же, может быть, я уже убил тебя, остается только разрушить?
Он помедлил у открытой двери. Конечно, не чувствуется даже гнусного запаха гнили. Он прищурился, попытался разглядеть, что там внутри. Там ничего не было, даже хлама, который он мог бы разбить.
Джоби поднял топор, ударил по двери и захлопнул ее. Запор соскочил, и ему пришлось снова закрыть его. В стуле не было необходимости. И все же он прищемил дверь стулом. Еще одна гробница, еще одно воспоминание, обреченное гнить в своей темнице, запертое навеки.
Элли дрожал, соображая, успеет ли он раньше Джоби добежать до двери, пробежать по садовой дорожке, спастись. Ему надо было уйти раньше, пока Джоби был наверху и крушил что-то на чердаке в приступе слепой ярости. Он может успеть, но может и не успеть. Элли вспомнил про кота; грязь на дороге все еще хранит пятна темно-бурого цвета. В следующий раз это может быть его кровь, и она останется там до тех пор, пока зимние дожди не смоют ее.
— На этот раз тебе не удалось одержать верх, Элли, — Джоби хрипло рассмеялся, выпустил топор из рук, тот упал, глухо звякнув. — Почти, но не совсем.