Они поднялись на ноги, пытаясь поднять и его, сгибаясь под его тяжестью. Он оперся о них, встал и позволил им держать себя. Они смеялись, и он смеялся вместе с ними; если они и насмехались над ним, это все равно было очень приятно. Теперь они хотели его, когда было слишком поздно; они оттолкнули его, когда он был еще достаточно силен. Он закрыл глаза, погрузившись в бесплодную эротическую фантазию, и не обратил внимание на жар огня, обжигающий его. Они шептались, звали младшую присоединиться к ним. Нет, нет, ребенка не надо!
Вдруг те пальцы, которые ласкали его, вцепились в него так крепко, что ему стало больно; они щипали его кожу, протыкали ее своими длинными, неровными ногтями. Он почувствовал такую боль, словно его кололи сотнями игл, и их руки больше не гладили его. Он почувствовал их внезапную злобу и закричал от ужаса.
Он быстро открыл глаза и был ослеплен пламенем, бросившимся ему навстречу; он почувствовал испепеляющую жару. Тело его взлетело в воздух, оторвавшись от земли, его тащили к этой пещере, квадратной каменной пещере, стены которой были раскалены докрасна. Задыхаясь, не в состоянии дышать, он закричал — но этот вопль не смог вырвать: я из его горла.
Под печи обжигал, и его искалеченные ноги вдруг обрели живость. Прыгая, падая, он бросался из стороны в сторону, плоть его обуглилась и почернела. В огне он видел лица: две карги и девчонка насмехались над ним.
Опять погребальный огонь, но это какая-то ужасная ошибка. Он завопил, губы его тлели и дымились, вонь его собственной горящей кожи била ему в нос.
— Я не умер, это ошибка!
Они что-то кричали ему в ответ, теперь он ясно видел их лица: Мари и Мэри, больше не голодающие карги, а снова молодые и красивые, они дразнили его своей наготой. И Идис, все такая же отвратительная, осыпала его руганью, потому что он был бессилен наказать ее: "Ты не умер, Зок, но скоро умрешь! Сгоришь заживо!
— Спасите меня!
Заслонка печи все еще была открыта, он мог видеть их. Его тлеющие ноги лежали на полу, он испытывал муки, потому что не утратил надежду. Собравшись с силами, напрягшись, он бросил тело вперед.
Казалось, что этот прыжок длился вечность. Он бросился к своим мучительницам, но они внезапно исчезли, заслоненные еще одной стеной, качнувшейся вовнутрь: чугунный четырехугольник с силой ударил его, толкнул его на раскаленный докрасна под печи.
Гулкий звук, и заслонка печи, лязгнув, закрылась навсегда, отставив его, вопящего, медленно горящего, задыхающегося от вони собственной тлеющей плоти. Глухой и немой, он не слышал собственного шипения; ослепший, он не видел раскаленных добела стен.
Мари, Мэри и Идис с нетерпением ждали у старой печи, полуобезумевшие от запаха жареного мяса, доносившегося до них сквозь неплотно прикрытую заслонку.
24
Вдруг те пальцы, которые ласкали его, вцепились в него так крепко, что ему стало больно; они щипали его кожу, протыкали ее своими длинными, неровными ногтями. Он почувствовал такую боль, словно его кололи сотнями игл, и их руки больше не гладили его. Он почувствовал их внезапную злобу и закричал от ужаса.
Он быстро открыл глаза и был ослеплен пламенем, бросившимся ему навстречу; он почувствовал испепеляющую жару. Тело его взлетело в воздух, оторвавшись от земли, его тащили к этой пещере, квадратной каменной пещере, стены которой были раскалены докрасна. Задыхаясь, не в состоянии дышать, он закричал — но этот вопль не смог вырвать: я из его горла.
Под печи обжигал, и его искалеченные ноги вдруг обрели живость. Прыгая, падая, он бросался из стороны в сторону, плоть его обуглилась и почернела. В огне он видел лица: две карги и девчонка насмехались над ним.
Опять погребальный огонь, но это какая-то ужасная ошибка. Он завопил, губы его тлели и дымились, вонь его собственной горящей кожи била ему в нос.
— Я не умер, это ошибка!
Они что-то кричали ему в ответ, теперь он ясно видел их лица: Мари и Мэри, больше не голодающие карги, а снова молодые и красивые, они дразнили его своей наготой. И Идис, все такая же отвратительная, осыпала его руганью, потому что он был бессилен наказать ее: "Ты не умер, Зок, но скоро умрешь! Сгоришь заживо!
— Спасите меня!
Заслонка печи все еще была открыта, он мог видеть их. Его тлеющие ноги лежали на полу, он испытывал муки, потому что не утратил надежду. Собравшись с силами, напрягшись, он бросил тело вперед.
Казалось, что этот прыжок длился вечность. Он бросился к своим мучительницам, но они внезапно исчезли, заслоненные еще одной стеной, качнувшейся вовнутрь: чугунный четырехугольник с силой ударил его, толкнул его на раскаленный докрасна под печи.
Гулкий звук, и заслонка печи, лязгнув, закрылась навсегда, отставив его, вопящего, медленно горящего, задыхающегося от вони собственной тлеющей плоти. Глухой и немой, он не слышал собственного шипения; ослепший, он не видел раскаленных добела стен.
Мари, Мэри и Идис с нетерпением ждали у старой печи, полуобезумевшие от запаха жареного мяса, доносившегося до них сквозь неплотно прикрытую заслонку.
24
Это были Саманта и Дебби, он узнал их силуэты в полутьме, по тому, как они проскользнули в дверь и приблизились к его постели. Обе были обнаженные — как и он сам — он и не ожидал от них ничего другого.
Он почувствовал их запах, какой-то мускусный аромат, под стать их чувственным движениям; охотницы, подкрадывающиеся к добыче. Обнажив в улыбке белые зубы, они коснулись его нежными пальцами, уселись рядом с ним на постель.
Фрэнк напрягся; вся грубость, которую он заготовил для своих непрошенных гостей, куда-то пропала. Но он испытывал беспокойство, подозревая обман. Или еще одну трагедию. Рут, затем Джанет. Кто следующий? Он спросил: «Где Эллен?»
— Спит, — Саманта рассмеялась. — Слава Богу! Нам здесь дети не нужны, правда, Фрэнк?
Он знал, зачем они пришли, и на этот раз он не собирался сопротивляться. Он весь дрожал от волнения и желания. Дважды его обвели вокруг пальца, соблазнили; на этот раз он будет повелевать. Если он обречен провести всю оставшуюся жизнь на острове Альвер с ними, он намерен предаваться наслаждениям. Он не собирался быть рабом их чувственных утех.
Когда Саманта наклонилась над ним, он поднялся и притянул ее к себе. Губы ее были мягкие и податливые, но удивительно холодные. Она застонала и потерлась о его грудь, когда его язык скользнул ей в рот. Аромат ее тела был так силен, что у него закружилась голова.
Во время их долгого, страстного поцелуя он почти забыл о младшей, как вдруг почувствовал ее мягкое прикосновение в нижней части своего тела: она ласкала его нежно, но страстно. И потом он почувствовал ее губы, такие же холодные, как и у ее матери.
Его любовницы тихо стонали, жаждали его тела, но Саманта была уверена в своем праве быть первой. Оттолкнув дочь в сторону, она опустилась на Фрэнка, сильно нажимая на него, выгибая спину, громко крича от наслаждения.
Запах ее пота смешался с мускусом, старая кровать заскрипела, протестуя. Саманта содрогнулась, извиваясь, обхватила его тело коленями, словно всадница, опасающаяся, что конь сбросит ее. Дебби еле дождалась своей очереди; она быстро заняла место матери. Она скакала на нем с такой горячностью, как если бы это была скачка на время, и она опаздывала к финишу.
Фрэнк боролся с изнеможением, потому что они не давали ему отдохнуть, тихо ругая друг друга, деля его между собой. Он знал, что у него иссякли силы, потому что они требовали слишком многого.
Они стояли рядом с ним на коленях по обе стороны, вынужденные признать, что он больше не в состоянии утолить их неукротимую страсть. Их тела блестели, волосы были спутаны, и они все еще ласкали его, надеясь, что вызовут у него желание.
— Спустимся вниз, — наконец прошептала Саманта.
— Я бы лучше поспал, — ответил он, зевая, и добавил: — После такого!
— Нет, пошли вниз! — повторила Саманта. — Что-нибудь поедим.
— Ты разве забыла? — спросил Фрэнк, удивившись. — У нас нет еды. Я должен зарезать овцу завтра утром.
— Мы уже кое-что нашли, — она поманила его пальцем, по-девчоночьи дразня его.
— Где?
— Пошли и сам увидишь, Фрэнк!
Он стал было искать одежду, но они схватили его за руки, как любовницы, каждая не желающая отпускать своего мужчину, чтобы другая не украла его. Они вывели его на площадку, все еще держа за руки, спустились по лестнице — Саманта шла впереди, Дебби сзади.
«Рэйбэрн» погасла, но огонь ярко горел в печи для выпечки хлеба, и ее заслонка была приоткрыта. Он почувствовал жар печи, почти невыносимый, как будто дракон выпустил на него пламя из пасти, пытаясь заставить его отступить.
Внезапно он испытал смятение и невольно прикрылся руками, зная, что покраснел. Эллен была не в своей самодельной постели, она стояла у печи, выжидая, как будто что-то пеклось внутри, и она готовилась это что-то достать. Черт, подумал он, надо было настоять на своем и одеться, прежде чем идти сюда с ними.
— Он так крепко спал, мы еле его разбудили! — Саманта хохотнула, как будто и не надеялась, что младшая дочь ей поверит. — Ну, как там печь?
— Раскалилась докрасна, — глаза Эллен блестели, и она исподтишка хитро посмотрела на Фрэнка. — Она готова, мама.
— Отлично, — Саманта крепко взяла Фрэнка за одно запястье, Дебби — за другое, обе держали его с такой силой, что кожу его пощипывало.
— Тогда открой ее, Эллен, и пусть он увидит!
В ее тоне было что-то такое, что вызвало сигнал тревоги в сознании Фрэнка. Это был злорадный голос, а не обещающий что-то вкусное на ужин. И то, как они держали его, как будто он был их пленником. Он отметил еще и другие странные, на первый взгляд незначительные вещи. Им не нужно было готовить еду в этой большой печи, даже разжигать ее, для этого лучше бы подошла «Рэйбэрн». Если они действительно отыскали еду, то почему они не сказали ему об этом перед тем, как он пошел в спальню или раньше? Он не мог представить, что они смогли отыскать, но зачем делать из этого секрет?
Он напрягся, подозревая неладное, собрал все силы, и как раз в этот миг девчонка широко распахнула заслонку печи. Показалась каменная камера, стенки которой раскалились докрасна от жара огня; размером она была с современный большой морозильник. Достаточно большой для того, чтобы в ней зажарить целиком свинью или овцу. Осмотрев ее, он ничего не увидел. Печь была пуста. Совершенно пуста!
Внезапно он понял, догадавшись по тому, как они еще крепче ухватили его, а их колени уперлись в основание его позвоночника. Они вели его, тащили, а он напрягал мускулы, отталкивая их изо всех сил, которые ему удалось собрать.
Сожгите его! — безумно визжала Эллен, и ее лицо превратилось в маску злобной ярости. — Изжарьте его, и мы будем есть его плоть!
Саманта и Дебби толкали его к разверзшейся печи; ее жар обжигал его, жаждал его тела так же, как совсем недавно жаждали его эти женщины. Их ногти впились ему в кожу; они обладали невероятной силой, физической мощью, что полностью опровергало их историю о походе девочек-скаутов. Эллен подскочила им на помощь, схватила его за волосы и потянула. Он закричал от боли и споткнулся.
— Изжарьте подонка!
На один ужасный миг он смирился со своей участью — он сдался, отказался от борьбы и почти потерял жизнь. Еще немного, и пасть этого огромного чудовища поглотила бы его.
Но затем отчаяние вернулось к нему и придало ему невероятную силу. Каким-то образом он смог остановить их; его голая ступня нащупала опору на неровном каменном полу, и он выгнулся назад, освободив при этом руку из захвата Дебби. Он сжал свободную кисть в кулак, размахнулся и нанес удар, одновременно изогнувшись. Он мельком увидел лицо Саманты, безумное от ярости и вожделения — красавица превратилась в зверя. Ее губы были растянуты в рыке ярости, но затем лицо ее превратилось в алое месиво — его кулак достиг цели. Он почувствовал, как хрустнула кость, когда костяшки его пальцев сломали ей нос и ударили по зубам, отбросив ее, вопящую, назад.
Дебби прыгнула на него, вцепилась ему в лицо, царапая щеки, и он почувствовал вкус крови во рту. Она сцепилась с ним, пытаясь оттолкнуть его назад, но он поднял колено и сильно ударил ее в живот. Она отпустила его, шатаясь, отошла в сторону, срыгивая.
Теперь Эллен напала на него, молодой львенок, готовый сражаться насмерть, чтобы добыть пищу матери и сестре. Визжа, брыкаясь, колотя кулаками. Он ударил ее один раз, и от этого удара кулаком по подбородку, она распласталась по полу. Она рыдала, лежа там.
Огонь в печи изрыгнул дым, как будто и он был зол, что его лишили добычи. Фрэнк посмотрел на них по очереди: ужасные его соперницы, раненые, но не побежденные, бормочущие проклятья, вновь поднимающиеся.
Ему помогла неожиданность; они не предвидели его внезапного сопротивления, но он знал, что все это временно. Они были гораздо сильнее обычных женщин — потому что они были сверхсущества, и он это прекрасно понимал. Дьяволицы, требующие плоти смертного человека; какой бы ширмой они раньше ни прикрывались, она им больше не требовалась. Они были воплощением зла, их невозможно было уничтожить, и он не сможет их победить. Его единственным шансом на спасение было бегство.
Он бросился к двери и услышал, как они завопили. Он захлопнул дверь и помчался в ночь, не разбирая дороги, зная только, что ему нужно бежать и прятаться — и молиться, чтобы они не нашли его. Шансы спастись были невелики, но в тот миг у него были его жизнь и его душа.
Двор был освещен светом из окна, желтый квадрат высветил грязь и что-то еще, что возникло из темноты и направилось к нему!
Он оцепенел от охватившего его ужаса. Темная фигура ползла на животе — это какое-то животное. Ушами вперед, хвост виляет, как будто приветствует его — это собака, колли!
— Джейк! — он громко позвал, больше надеясь, чем веря, и тогда он увидел, что это действительно была его овчарка, ошибки быть не могло, на левом ухе — белое пятно. Это было невероятно; он видел, как собаку засосала трясина на Торфяном болоте! Это было какое-то чудо, но у него нет времени в нем разбираться. Достаточно того, что Джейк здесь, что он жив. Боже, как же ты мне нужен, дружище!
Джейк остановился, обернулся, пробежал несколько ярдов; затем подождал. Было ясно, что он хотел выразить этим: «Следуй за мной, и я уведу тебя от этих дьяволиц». Джейк залаял: «Мы должны торопиться, а не то они поймают нас!»
Фрэнк бросился бежать. Одного взгляда назад было достаточно; дверь дома открыта настежь, из нее выскочили Саманта с окровавленным лицом и ее дочери. Они увидели его, издали ужасающий вопль, в котором слышались ярость и жажда крови. И, может быть, голод!
Джейк вприпрыжку бежал впереди, его белые отметины служили Фрэнку ориентиром в темноте. Вскоре Фрэнк нагнал его, и они побежали рядом. Они бежали по знакомой овечьей тропе, потом сошли с нее. Фрэнк не знал, где они находятся — он бежал по траве вслепую, следуя за Джейком.
В отдалении Фрэнк слышал крики своих преследователей, они страшно выли, как шедшие по запаху волки; их замысел провалился. Все, что ему требуется — отыскать какое-нибудь укромное местечко, чтобы дождаться рассвета. Завтра придет почтовый паром — внезапно он в этом уверился. Старый паромщик пришвартует судно к шаткой пристани, в его беззубых, окаменевших деснах будет зажата трубка, он будет неразговорчив, может быть, даже не станет объяснять причину задержки парома.
Он поднимется сразу же на борт вместе с Джейком. Ни минуты дольше, они просто унесут отсюда ноги, даже не пойдут за вещами. Потому что остров Альвер был обиталищем живых мертвецов.
Нет смысла сообщать в полицию. Рут и Джанет не умерли, потому что они уже были мертвы; «похороны» были спектаклем, рассчитанным на него. Они могли владеть этим островом; «Макбэннон и Браун» предложат его на продажу, но покупателей не найдется.
Он вернется в Шропшир и начнет все с нуля, даже без самой необходимой одежды. Он был благодарен и за то, что остался жив; он и Джейк наймутся работать на ферму, найдут там жилье.
Он остановился и прислушался; только рокот волн поблизости — женщины, очевидно, прекратили погоню. Он не хотел о них думать, о том, как они могли бы разрезать его для своего людоедского пира.
— Ладно, приятель, я только отдышался. Пошли, веди меня, найди мне уютную дыру, в которой я смог бы прилечь. Только ты да я.
Пес побежал дальше, в темноте мелькнуло белое пятно и пропало. Только чернота ночи. Фрэнк шагнул вперед; Джейк, наверно, спрятался в какой-нибудь впадине, в небольшом углублении. Или же нашел им тайное убежище.
— Где же ты, парень?
Внезапно Фрэнк полетел вниз. Под ним не было почвы, только нескончаемая, несущая вниз темнота. Набирая скорость, вращаясь, он изгибался и поворачивался, слыша, как волны бьются о скалистый берег, чувствуя ледяные брызги на своем падающем обнаженном теле.
Это Котел, о Боже! Он весь собрался в комок, моля, чтобы конец наступил скорее, чтобы он потерял сознание от удара еще до того, как утонуть.
Судьба не пощадила его даже в эти несколько последних секунд жизни. Он вновь услышал слова старого паромщика: «Альвер не хочет, чтобы его продавали, потому что мертвые хотят владеть им. То, что случилось на острове, началось гораздо раньше, чем сорок лет назад. Гринвуды не покинули остров, они умерли!»
Гринвуды! С ними произошло то же самое. Они бежали из дома посреди ночи, они бросились в Котел навстречу смерти. Они предпочли водяную могилу жару печи и унижению быть съеденными дьяволицами Альвера.
Фрэнк упал в бушующие волны и пошел ко дну. Перед тем, как потерять сознание, он ощутил что-то мягкое и волосатое рядом с собой. Он протянул руку, схватил его и понял, что это был Джейк.
Он почувствовал их запах, какой-то мускусный аромат, под стать их чувственным движениям; охотницы, подкрадывающиеся к добыче. Обнажив в улыбке белые зубы, они коснулись его нежными пальцами, уселись рядом с ним на постель.
Фрэнк напрягся; вся грубость, которую он заготовил для своих непрошенных гостей, куда-то пропала. Но он испытывал беспокойство, подозревая обман. Или еще одну трагедию. Рут, затем Джанет. Кто следующий? Он спросил: «Где Эллен?»
— Спит, — Саманта рассмеялась. — Слава Богу! Нам здесь дети не нужны, правда, Фрэнк?
Он знал, зачем они пришли, и на этот раз он не собирался сопротивляться. Он весь дрожал от волнения и желания. Дважды его обвели вокруг пальца, соблазнили; на этот раз он будет повелевать. Если он обречен провести всю оставшуюся жизнь на острове Альвер с ними, он намерен предаваться наслаждениям. Он не собирался быть рабом их чувственных утех.
Когда Саманта наклонилась над ним, он поднялся и притянул ее к себе. Губы ее были мягкие и податливые, но удивительно холодные. Она застонала и потерлась о его грудь, когда его язык скользнул ей в рот. Аромат ее тела был так силен, что у него закружилась голова.
Во время их долгого, страстного поцелуя он почти забыл о младшей, как вдруг почувствовал ее мягкое прикосновение в нижней части своего тела: она ласкала его нежно, но страстно. И потом он почувствовал ее губы, такие же холодные, как и у ее матери.
Его любовницы тихо стонали, жаждали его тела, но Саманта была уверена в своем праве быть первой. Оттолкнув дочь в сторону, она опустилась на Фрэнка, сильно нажимая на него, выгибая спину, громко крича от наслаждения.
Запах ее пота смешался с мускусом, старая кровать заскрипела, протестуя. Саманта содрогнулась, извиваясь, обхватила его тело коленями, словно всадница, опасающаяся, что конь сбросит ее. Дебби еле дождалась своей очереди; она быстро заняла место матери. Она скакала на нем с такой горячностью, как если бы это была скачка на время, и она опаздывала к финишу.
Фрэнк боролся с изнеможением, потому что они не давали ему отдохнуть, тихо ругая друг друга, деля его между собой. Он знал, что у него иссякли силы, потому что они требовали слишком многого.
Они стояли рядом с ним на коленях по обе стороны, вынужденные признать, что он больше не в состоянии утолить их неукротимую страсть. Их тела блестели, волосы были спутаны, и они все еще ласкали его, надеясь, что вызовут у него желание.
— Спустимся вниз, — наконец прошептала Саманта.
— Я бы лучше поспал, — ответил он, зевая, и добавил: — После такого!
— Нет, пошли вниз! — повторила Саманта. — Что-нибудь поедим.
— Ты разве забыла? — спросил Фрэнк, удивившись. — У нас нет еды. Я должен зарезать овцу завтра утром.
— Мы уже кое-что нашли, — она поманила его пальцем, по-девчоночьи дразня его.
— Где?
— Пошли и сам увидишь, Фрэнк!
Он стал было искать одежду, но они схватили его за руки, как любовницы, каждая не желающая отпускать своего мужчину, чтобы другая не украла его. Они вывели его на площадку, все еще держа за руки, спустились по лестнице — Саманта шла впереди, Дебби сзади.
«Рэйбэрн» погасла, но огонь ярко горел в печи для выпечки хлеба, и ее заслонка была приоткрыта. Он почувствовал жар печи, почти невыносимый, как будто дракон выпустил на него пламя из пасти, пытаясь заставить его отступить.
Внезапно он испытал смятение и невольно прикрылся руками, зная, что покраснел. Эллен была не в своей самодельной постели, она стояла у печи, выжидая, как будто что-то пеклось внутри, и она готовилась это что-то достать. Черт, подумал он, надо было настоять на своем и одеться, прежде чем идти сюда с ними.
— Он так крепко спал, мы еле его разбудили! — Саманта хохотнула, как будто и не надеялась, что младшая дочь ей поверит. — Ну, как там печь?
— Раскалилась докрасна, — глаза Эллен блестели, и она исподтишка хитро посмотрела на Фрэнка. — Она готова, мама.
— Отлично, — Саманта крепко взяла Фрэнка за одно запястье, Дебби — за другое, обе держали его с такой силой, что кожу его пощипывало.
— Тогда открой ее, Эллен, и пусть он увидит!
В ее тоне было что-то такое, что вызвало сигнал тревоги в сознании Фрэнка. Это был злорадный голос, а не обещающий что-то вкусное на ужин. И то, как они держали его, как будто он был их пленником. Он отметил еще и другие странные, на первый взгляд незначительные вещи. Им не нужно было готовить еду в этой большой печи, даже разжигать ее, для этого лучше бы подошла «Рэйбэрн». Если они действительно отыскали еду, то почему они не сказали ему об этом перед тем, как он пошел в спальню или раньше? Он не мог представить, что они смогли отыскать, но зачем делать из этого секрет?
Он напрягся, подозревая неладное, собрал все силы, и как раз в этот миг девчонка широко распахнула заслонку печи. Показалась каменная камера, стенки которой раскалились докрасна от жара огня; размером она была с современный большой морозильник. Достаточно большой для того, чтобы в ней зажарить целиком свинью или овцу. Осмотрев ее, он ничего не увидел. Печь была пуста. Совершенно пуста!
Внезапно он понял, догадавшись по тому, как они еще крепче ухватили его, а их колени уперлись в основание его позвоночника. Они вели его, тащили, а он напрягал мускулы, отталкивая их изо всех сил, которые ему удалось собрать.
Сожгите его! — безумно визжала Эллен, и ее лицо превратилось в маску злобной ярости. — Изжарьте его, и мы будем есть его плоть!
Саманта и Дебби толкали его к разверзшейся печи; ее жар обжигал его, жаждал его тела так же, как совсем недавно жаждали его эти женщины. Их ногти впились ему в кожу; они обладали невероятной силой, физической мощью, что полностью опровергало их историю о походе девочек-скаутов. Эллен подскочила им на помощь, схватила его за волосы и потянула. Он закричал от боли и споткнулся.
— Изжарьте подонка!
На один ужасный миг он смирился со своей участью — он сдался, отказался от борьбы и почти потерял жизнь. Еще немного, и пасть этого огромного чудовища поглотила бы его.
Но затем отчаяние вернулось к нему и придало ему невероятную силу. Каким-то образом он смог остановить их; его голая ступня нащупала опору на неровном каменном полу, и он выгнулся назад, освободив при этом руку из захвата Дебби. Он сжал свободную кисть в кулак, размахнулся и нанес удар, одновременно изогнувшись. Он мельком увидел лицо Саманты, безумное от ярости и вожделения — красавица превратилась в зверя. Ее губы были растянуты в рыке ярости, но затем лицо ее превратилось в алое месиво — его кулак достиг цели. Он почувствовал, как хрустнула кость, когда костяшки его пальцев сломали ей нос и ударили по зубам, отбросив ее, вопящую, назад.
Дебби прыгнула на него, вцепилась ему в лицо, царапая щеки, и он почувствовал вкус крови во рту. Она сцепилась с ним, пытаясь оттолкнуть его назад, но он поднял колено и сильно ударил ее в живот. Она отпустила его, шатаясь, отошла в сторону, срыгивая.
Теперь Эллен напала на него, молодой львенок, готовый сражаться насмерть, чтобы добыть пищу матери и сестре. Визжа, брыкаясь, колотя кулаками. Он ударил ее один раз, и от этого удара кулаком по подбородку, она распласталась по полу. Она рыдала, лежа там.
Огонь в печи изрыгнул дым, как будто и он был зол, что его лишили добычи. Фрэнк посмотрел на них по очереди: ужасные его соперницы, раненые, но не побежденные, бормочущие проклятья, вновь поднимающиеся.
Ему помогла неожиданность; они не предвидели его внезапного сопротивления, но он знал, что все это временно. Они были гораздо сильнее обычных женщин — потому что они были сверхсущества, и он это прекрасно понимал. Дьяволицы, требующие плоти смертного человека; какой бы ширмой они раньше ни прикрывались, она им больше не требовалась. Они были воплощением зла, их невозможно было уничтожить, и он не сможет их победить. Его единственным шансом на спасение было бегство.
Он бросился к двери и услышал, как они завопили. Он захлопнул дверь и помчался в ночь, не разбирая дороги, зная только, что ему нужно бежать и прятаться — и молиться, чтобы они не нашли его. Шансы спастись были невелики, но в тот миг у него были его жизнь и его душа.
Двор был освещен светом из окна, желтый квадрат высветил грязь и что-то еще, что возникло из темноты и направилось к нему!
Он оцепенел от охватившего его ужаса. Темная фигура ползла на животе — это какое-то животное. Ушами вперед, хвост виляет, как будто приветствует его — это собака, колли!
— Джейк! — он громко позвал, больше надеясь, чем веря, и тогда он увидел, что это действительно была его овчарка, ошибки быть не могло, на левом ухе — белое пятно. Это было невероятно; он видел, как собаку засосала трясина на Торфяном болоте! Это было какое-то чудо, но у него нет времени в нем разбираться. Достаточно того, что Джейк здесь, что он жив. Боже, как же ты мне нужен, дружище!
Джейк остановился, обернулся, пробежал несколько ярдов; затем подождал. Было ясно, что он хотел выразить этим: «Следуй за мной, и я уведу тебя от этих дьяволиц». Джейк залаял: «Мы должны торопиться, а не то они поймают нас!»
Фрэнк бросился бежать. Одного взгляда назад было достаточно; дверь дома открыта настежь, из нее выскочили Саманта с окровавленным лицом и ее дочери. Они увидели его, издали ужасающий вопль, в котором слышались ярость и жажда крови. И, может быть, голод!
Джейк вприпрыжку бежал впереди, его белые отметины служили Фрэнку ориентиром в темноте. Вскоре Фрэнк нагнал его, и они побежали рядом. Они бежали по знакомой овечьей тропе, потом сошли с нее. Фрэнк не знал, где они находятся — он бежал по траве вслепую, следуя за Джейком.
В отдалении Фрэнк слышал крики своих преследователей, они страшно выли, как шедшие по запаху волки; их замысел провалился. Все, что ему требуется — отыскать какое-нибудь укромное местечко, чтобы дождаться рассвета. Завтра придет почтовый паром — внезапно он в этом уверился. Старый паромщик пришвартует судно к шаткой пристани, в его беззубых, окаменевших деснах будет зажата трубка, он будет неразговорчив, может быть, даже не станет объяснять причину задержки парома.
Он поднимется сразу же на борт вместе с Джейком. Ни минуты дольше, они просто унесут отсюда ноги, даже не пойдут за вещами. Потому что остров Альвер был обиталищем живых мертвецов.
Нет смысла сообщать в полицию. Рут и Джанет не умерли, потому что они уже были мертвы; «похороны» были спектаклем, рассчитанным на него. Они могли владеть этим островом; «Макбэннон и Браун» предложат его на продажу, но покупателей не найдется.
Он вернется в Шропшир и начнет все с нуля, даже без самой необходимой одежды. Он был благодарен и за то, что остался жив; он и Джейк наймутся работать на ферму, найдут там жилье.
Он остановился и прислушался; только рокот волн поблизости — женщины, очевидно, прекратили погоню. Он не хотел о них думать, о том, как они могли бы разрезать его для своего людоедского пира.
— Ладно, приятель, я только отдышался. Пошли, веди меня, найди мне уютную дыру, в которой я смог бы прилечь. Только ты да я.
Пес побежал дальше, в темноте мелькнуло белое пятно и пропало. Только чернота ночи. Фрэнк шагнул вперед; Джейк, наверно, спрятался в какой-нибудь впадине, в небольшом углублении. Или же нашел им тайное убежище.
— Где же ты, парень?
Внезапно Фрэнк полетел вниз. Под ним не было почвы, только нескончаемая, несущая вниз темнота. Набирая скорость, вращаясь, он изгибался и поворачивался, слыша, как волны бьются о скалистый берег, чувствуя ледяные брызги на своем падающем обнаженном теле.
Это Котел, о Боже! Он весь собрался в комок, моля, чтобы конец наступил скорее, чтобы он потерял сознание от удара еще до того, как утонуть.
Судьба не пощадила его даже в эти несколько последних секунд жизни. Он вновь услышал слова старого паромщика: «Альвер не хочет, чтобы его продавали, потому что мертвые хотят владеть им. То, что случилось на острове, началось гораздо раньше, чем сорок лет назад. Гринвуды не покинули остров, они умерли!»
Гринвуды! С ними произошло то же самое. Они бежали из дома посреди ночи, они бросились в Котел навстречу смерти. Они предпочли водяную могилу жару печи и унижению быть съеденными дьяволицами Альвера.
Фрэнк упал в бушующие волны и пошел ко дну. Перед тем, как потерять сознание, он ощутил что-то мягкое и волосатое рядом с собой. Он протянул руку, схватил его и понял, что это был Джейк.