Страница:
Уцелел один Эндрю. Его реакция на первые же пулеметные очереди была мгновенной. Он бросил свою зеленую машину в разворот в горизонтальной плоскости, который они обсуждали с Майклом. И ринулся прямо в гущу нападающей своры, заставляя «альбатросы» резко сворачивать, чтобы избежать столкновения, яростно стреляя им в лица, – и оказался за ними как будто невредимый.
– Отлично! – радостно закричал Майкл. Потом он увидел, что все остальные самолеты звена Эндрю падают, горя и крутясь, и чувство вины перешло в гнев.
Немецкие самолеты, быстро уничтожив звено, теперь разворачивались к звеньям Майкла и Хэнка. Они сошлись, и строй самолетов превратился в кипящее облако, отдельные части которого поворачивались, как пыль и обломки на ветру.
Майкл сбоку подошел к черному «альбатросу» с алыми крыльями, на которых был нарисован черный мальтийский крест, как надгробный. Подходя, он сделал поправки на отклонения обеих машин из-за направления и скорости и выстрелил в радиатор на соединении алых крыльев над головой немецкого летчика, пытаясь сварить его заживо в потоке кипящей охлаждающей жидкости.
Он увидел, что пули попали точно в цель, и одновременно заметил небольшие изменения в устройстве крыльев «альбатроса». Немцы усовершенствовали конструкцию «альбатроса». Они осознали пагубную ошибку в конструкции и переместили радиатор. Немец нырнул под линию огня Майкла, и Майкл поднял нос своей машины.
«Альбатрос» выбрал одного из новичков Майкла, вцепился ему в хвост, как вампир, почти на линии смертоносного огня. Майкл вынырнул из-под брюха «альбатроса» и протянул руку, чтобы повернуть на турели пулемет Льюиса, целясь вверх, так близко, что ствол «льюиса» едва не касался розового брюха «альбатроса».
Чуть покачивая крыльями, чтобы увеличить сферу поражения, он выпустил в живот немцу полную обойму. «Альбатрос» поднялся на хвосте, как загарпуненный кит, перевернулся через крыло и ушел в гибельное падение.
Новичок в знак благодарности качнул крыльями; они с Майклом почти соприкасались кончиками крыльев, и Майкл отдал приказ: «Возвращайся на базу!» – и поднял сжатый кулак. Категорически!
– Убирайся отсюда, гаденыш! – понапрасну кричал он, однако его перекошенное лицо подчеркнуло важность приказа, и новичок отвернул и стал уходить.
К Майклу приблизился еще один «альбатрос», и Майкл резко взял вбок, поднимаясь и бросая машину в стороны, стреляя по летящим мишеням и уходя от выстрелов. Немцы превосходили их числом в шесть-семь раз, вражеские летчики все были ветеранами; это сквозило в каждом их движении, легком, проворном, бесстрашном. Остаться и принять бой? Глупо. Майкл умудрился перезарядить сигнальный пистолет и выпустил зеленую ракету – знак общего отхода. В данных обстоятельствах это означало, что вся эскадрилья должна уйти в отрыв и полным ходом вернуться на базу.
Он резво повернулся, выстрелил в розово-голубого «альбатроса» и увидел, как пули разорвали кожух двигателя совсем рядом с топливным баком.
– Проклятие! Чертовщина! – выругался он, и они с «альбатросом» отвернули в противоположные стороны; дорога домой была открыта Майклу. Он видел, что остальные пилоты уже уходят, опустил нос желтой машины и полетел за ними к гряде и Морт-Омму.
Он в последний раз оглянулся, желая убедиться, что на хвосте никого нет, и увидел Эндрю.
Эндрю был справа от Майкла в тысяче метров от него. Отделившись от основной схватки, он сцепился с тремя нападающими «альбатросами» и бился с ними в одиночку, но сумел уйти от них и сейчас, как вся английская эскадрилья, уходил домой.
Майкл взглянул поверх Эндрю и понял, что не все немецкие «альбатросы» участвовали в первой атаке. Шесть самолетов оставались вверху под облаками, ведомые единственным «альбатросом», ярко-алым от носа до хвоста и от одного конца крыла до другого. Они ждали окончания схватки, чтобы преследовать уцелевших. Это был второй капкан засады. Майкл понял, кто пилотирует красный «альбатрос».
Этот человек был живой легендой по обе стороны линии фронта. Он уже сбил больше тридцати самолетов союзников. Этого человека называли Красным Немецким Бароном.
Союзники пытались противостоять этой легенде, исказить создаваемый бароном Манфредом фон Рихтгофеном образ неуязвимого аса, называя барона трусом, гиеной, утверждая, что он убивает, уклоняясь от обычной схватки, выбирает для нападения уже подраненных новичков и отставших.
Возможно, все это правда, потому что вот он, парит над полем битвы, будто алый стервятник, а вот под ним Эндрю, отрезанный от своих и уязвимый, в тысяче метров от ближайшего союзника – Майкла; к тому же Эндрю не подозревает о новой угрозе. Алая машина спускалась сверху, нацелив акулий нос точно на Эндрю. Пять немецких асов-истребителей летели за ней.
Не раздумывая, Майкл начал поворот, который позволит ему помочь Эндрю. Но вдруг его руки и ноги, действуя помимо его воли, начали сопротивление повороту, и желтый SE5a продолжил удаляться в безопасность, к английской линии фронта.
Оглядываясь, Майкл видел поверх роя самолетов любимое лицо, большие темные глаза, полные слез; ее слова звучали у него в ушах громче пулеметов и рева моторов: «Клянись, что придешь, Майкл!» Слушая этот голос, Майкл увидел, что немецкие машины настигли одинокий самолет Эндрю, но тот снова каким-то чудом уцелел в этой смертоносной атаке и развернулся к ним, чтобы дать бой.
Майкл пытался заставить себя повернуть желтый SE5a, но руки по-прежнему не подчинялись ему, а ноги на рулевых педалях будто парализовало. Он смотрел, как немцы загоняют одинокий зеленый самолет, точно свора собак – отбившуюся от стада овцу, безжалостно подставляя самолет Эндрю под свой перекрестный огонь.
Он видел, как Эндрю сопротивляется, проявляя чудеса смелости и летного мастерства, разворачиваясь навстречу каждой новой атаке, идя в лоб и заставляя противника отвернуть, но сзади и с флангов тут же подходили другие, поливая его огнем из «шпандау».
И тут Майкл услышал, что пулеметы Эндрю замолчали.
Барабан «льюиса» пуст, и перезаряжать его очень долго. А «виккерс», очевидно, перегрелся, и его заклинило.
Эндрю, стоя в кабине, кулаками бил по казеннику оружия, пытаясь его высвободить. Красный «альбатрос» фон Рихтгофена оказался за ним, на позиции для идеального выстрела.
– О Боже, нет! – услышал Майкл собственный крик, и собственная трусость изумила его так же сильно, как опасность, грозящая Эндрю.
Тут произошло новое чудо: не открывая огонь, красный «альбатрос» чуть отвернул и на мгновение оказался вровень с зеленым SE5a.
Фон Рихтгофен увидел, что Эндрю безоружен, и не пожелал убивать беспомощного противника. Пролетая в нескольких футах от кабины, где Эндрю по-прежнему сражался с заклиненным «виккерсом», он поднял руку в лаконичном приветствии – дань доблестному противнику – и повернул, начиная преследование остальных английских самолетов.
– Слава тебе, Господи, – прохрипел Майкл.
Звено фон Рихтгофена последовало за ним. Нет, не все. Один-единственный «альбатрос» не бросил преследовать Эндрю. Это была небесно-голубая машина с верхним крылом, раскрашенным черными и белыми квадратами, как шахматная доска. Этот самолет пристроился в хвост Эндрю, на место, покинутое фон Рихтгофеном, и Майкл услышал очередь из «шпандау».
Вокруг головы и плеч Эндрю расцвело пламя: взорвался топливный бак.
Огонь, самый страшный кошмар летчика, объял Эндрю. Майкл видел, как тот, точно обожженное, обугленное насекомое, выбросился через бок кабины, предпочитая быструю смерть в падении гибели в огне.
Зеленый шарф на шее Эндрю пылал, все его тело теперь обвивала огненная гирлянда, и ветер раздувал огонь. Тело Эндрю с расставленными крестом руками и ногами быстро уходило вниз. Майкл потерял его из виду раньше, чем тело ударилось о землю в десяти тысячах футов внизу.
– Вы несправедливы, старина, – возражал адъютант, пыхтя трубкой. – Вы ведь знаете, как действует этот фон Рихтгофен. Блуждающий огонек и все такое прочее. Фон Рихтгофен разработал стратегию перевозки самолетов вдоль линии фронта на грузовиках. Он со своими шестьюдесятью отборными пилотами внезапно появляется там, где его меньше всего ждут, несколько дней или неделю молотит неподготовленных летчиков союзников, а потом снова исчезает. Как только приземлились наши первые самолеты, я телефонировал в штаб. Там только что получили донесение разведки. Они считают, что фон Рихтгофен со своим летающим цирком остановился на старом аэродроме к югу от Дуэ.
– Что хорошего это нам даст теперь, когда Эндрю мертв?
Едва Майкл сказал это, как до него начала доходить вся чудовищность случившегося и у него задрожали руки. Он почувствовал, что задергалась щека. Пришлось отвернулся к маленькому окну домика, который адъютант нанял под штаб эскадрильи.
Адъютант у него за спиной молчал, давая Майклу возможность взять себя в руки.
– Старый аэродром в Дуэ… – Майкл сунул руки в карманы, чтобы не дрожали, и заставил себя забыть об Эндрю и думать о технической стороне дела. – Эти новые батареи, должно быть, поставлены для охраны самолетов фон Рихтгофена.
– Майкл, сейчас вы командир эскадрильи, по крайней мере временно, пока штаб не подтвердит назначение или не назначит нового командира.
Майкл повернулся к нему, не вынимая рук из карманов, и кивнул, не доверяя голосу.
– Вам придется составить новое штатное расписание, – осторожно подгонял его адъютант. Майкл слегка покачал головой, словно не слышал.
– Нельзя посылать неполную эскадрилью, – сказал он, – когда здесь этот цирк. А значит, мы не сможем весь день покрывать отведенный эскадрилье сектор.
Адъютант согласно кивнул. Было ясно, что посылать одиночные самолеты – убийство.
– Каковы наши пригодные к использованию силы? – спросил Майкл.
– Сейчас восемь самолетов: четыре основательно покалечены. Если так пойдет дальше, апрель предстоит кровавый.
– Ну хорошо, – кивнул Майкл. – Переделаем старое расписание. Сегодня можно успеть сделать еще только два вылета. Все восемь машин. В полдень и в сумерки. Новичков по возможности держите в стороне.
Адъютант делал заметки. Сосредоточившись на новых обязанностях, Майкл заметил, что у него перестали дрожать руки и он уже не такой серый.
– Позвоните в штаб и предупредите, что мы не в состоянии постоянно накрывать весь сектор. Спросите, когда можно ожидать подкрепления. Передайте, что шесть новых батарей переместились… – Майкл прочел координаты по своему планшету, – и сообщите также, что я заметил усовершенствование у «цирковых» самолетов. – Он описал перенос радиатора двигателя. – Сообщите, что, по моей оценке, у бошей в распоряжении фон Рихтгофена около шестидесяти таких новых «альбатросов». Потом позовите меня, и мы поработаем над новым расписанием, но предупредите парней, что в полдень вылет всей эскадрильи. А теперь мне нужно побриться и умыться.
К счастью для Майкла, в течение целого дня ему некогда было думать о смерти Эндрю. Он участвовал в обоих вылетах в составе поредевшей эскадрильи, и, хотя сознание, что в их сектор прибыл немецкий «цирк», действовало всем на нервы, патрулирование прошло спокойно, без происшествий. Не встретили ни одной вражеской машины.
Когда в сумерках они приземлились в последний раз, Майкл взял бутылку рома, отнес туда, где Мак и его команда механиков при свете фонарей работала над поврежденными SE5a, и провел с ними час, подбадривая, потому что все были подавлены и встревожены дневными потерями, в особенностью гибелью Эндрю, героя, которым все восхищались.
– Он был хороший человек. – Мак, в смазке по локти, поднял голову от мотора, над которым работал, и принял протянутую Майклом кружку рома. – Настоящий хороший человек был майор. – Он говорил от лица всех. – Такого не часто встретишь, нет, не часто.
Майкл поплелся обратно в сад. Глядя на небо сквозь ветви деревьев, он подумал, что завтра погода будет летная. И страшно испугался.
– Я потерял его, – прошептал он. – Потерял мужество. Я трус, и моя трусость убила Эндрю.
Это понимание весь день жило в глубине его сознания, но он его подавлял. А теперь, когда Майкл взглянул правде в глаза, он почувствовал себя охотником, загнавшим в тупик раненого леопарда.
Ты знаешь, что зверь здесь, но когда оказываешься с ним нос к носу, все равно кишки от страха превращаются в кисель.
– Трус, – сказал он вслух, бичуя себя этим словом; он вспомнил улыбку Эндрю и шотландский берет, лихо сидящий на голове.
«Выше нос, мой мальчик!»
Ему почудился голос Эндрю, но он сразу увидел, как тот падает с неба с горящим зеленым шарфом на шее, и руки снова задрожали.
– Трус, – повторил он. Боль стала слишком невыносимой, чтобы терпеть ее в одиночестве; Майкл заторопился в кают-компанию, спотыкаясь и едва не падая.
Адъютант и пилоты, некоторые еще в летных комбинезонах, ждали Майкла. Обязанность старшего офицера – начать поминки, таков ритуал эскадрильи.
На столе в центре кают-компании стояли семь бутылок виски «Джонни Уокер» с черным ярлыком – по одной на каждого недостающего пилота.
Когда Майкл вошел, все встали – не ради него, а в знак уважения к погибшим.
– Ну, джентльмены, – сказал Майкл. – Давайте проводим их в последний путь.
Самый младший из офицеров, которого тщательно проинструктировали, открыл бутылку виски. Черные ярлыки придавали происходящему траурный оттенок. Младший офицер подошел к Майклу и наполнил его стакан, потом наполнил стаканы всем остальным в порядке старшинства. Все держали полные стаканы и ждали. Адъютант, по-прежнему с трубкой в зубах, сел за древнее пианино в углу кают-компании и сыграл начальные аккорды «Похоронного марша» Шопена. Офицеры двадцать первой эскадрильи вытянулись по стойке смирно и в такт музыке сдвинули стаканы над стойкой бара, а один или двое принялись негромко подпевать.
На стойке бара были разложены личные вещи погибших пилотов. После ужина пройдет аукцион, и пилоты эскадрильи заплатят невероятные деньги, чтобы можно было послать новоиспеченным вдовам или опечаленным матерям еще несколько гиней. Среди вещей были клюшки для гольфа, принадлежавшие Эндрю – Майкл никогда не видел, чтобы он ими пользовался, – и удочка Харди для ловли форели. Горе с новой силой обрушилось на Майкла, и он с такой силой поставил стакан на стойку, что виски выплеснулся через край, а винные пары обожгли глаза. Майкл вытер глаза рукавом.
Адъютант сыграл последний аккорд, потом встал и взял свой стакан. Никто не произнес ни слова, все подняли стаканы, задумались на секунду и выпили. Младший офицер немедленно наполнил стаканы снова. Нужно выпить все семь бутылок – такова часть традиции. Майкл ничего не ел за ужином, но, стоя у стойки, помогал осушить эти семь бутылок. Он был по-прежнему трезв, алкоголь никак на него не подействовал.
«Должно быть, я стал алкоголиком, – думал он. – Эндрю всегда говорил, что у меня большой потенциал».
Виски даже не притупил боль, которую разбередило имя Эндрю.
Он дал по пять гиней за клюшки Эндрю и удочку Харди с расколотым стержнем. К этому времени все семь бутылок опустели. Майкл заказал еще одну, себе, и отправился в свою палатку. Сел на койку. Положил удочку на колени. Эндрю как-то похвастал, что подобной удочкой вытянул пятифунтового лосося, и Майкл обозвал его лгуном. «Как в тебе мало веры», – печально усмехнулся тогда Эндрю.
– Я всегда верил тебе.
Майкл погладил старое удилище и выпил прямо из бутылки.
Чуть позже заглянул Биггз.
– Поздравляю с победой, сэр.
Три других пилота подтвердили, что Майкл сбил розовый «альбатрос».
– Биггз, сделайте одолжение?
– Конечно, сэр.
– Проваливайте… Вот умница.
Бутылка опустела всего на четверть, когда Майкл, по-прежнему в летном костюме, побрел туда, где стоял мотоцикл Эндрю. После поездки на ночном холоде в голове у него прояснилось, но он чувствовал себя хрупким, как старое стекло. Он оставил мотоцикл за амбаром, зашел внутрь и стал ждать между тюками соломы.
Медленно проходили часы, отмечаемые ударами церковного колокола, и с каждым часом потребность в Сантэн усиливалась усиливалась нестерпимо. Каждые полчаса он подходил к двери и всматривался в темную аллею, потом возвращался к бутылке в гнездо из одеял.
Он пил виски, а в голове у него снова и снова, будто там крутилась поцарапанная граммофонная пластинка, проносились мгновения гибели Эндрю. Он пытался прогнать эти картины, но не мог. Приходилось переживать агонию Эндрю снова и снова.
«Где ты, Сантэн? Ты мне так нужна сейчас!»
Он тосковал по ней, но она не приходила, и он снова видел небесно-голубой «альбатрос» с черно-белыми шахматными квадратами, заходящий в тыл зеленому самолету Эндрю, видел бледное лицо Эндрю, когда тот оглянулся в миг, когда застрочил «шпандау».
Майкл закрыл глаза и прижал пальцами веки, так что боль убила картины.
– Сантэн, – прошептал он. – Пожалуйста, приди.
Церковные часы пробили три раза. Бутылка опустела.
Она не придет. Он наконец понял это, пошатываясь, добрался до выхода из амбара и посмотрел в ночное небо. Он знал, что должен сделать, чтобы загладить свою вину, смягчить горе и стыд.
Над деревьями Майкл сразу же чуть отвернул и взял курс на холм за шато.
Он откуда-то знал, что этим утром ее там не будет, но поднял на лоб очки и стал высматривать.
Вершина холма была пуста. Оглядываться он не стал.
«Сегодня день моей свадьбы, – подумал он, осматривая небо над хребтом, – но мой шафер мертв, а невеста…»
Он не закончил мысль.
За ночь снова появились облака. Сплошной «потолок» на высоте двенадцать тысяч футов, темный и угрожающий, тянулся без просветов вдоль всего горизонта от края до края. Под ним все было чисто до высоты пять тысяч футов, где образовался облачный слой толщиной от пятисот до тысячи футов.
Майкл провел эскадрилью через одну из прорех в этом промежуточном слое и выровнялся под самым верхним облачным покровом. В небе ниже него – ни одного самолета. Новичку покажется невероятным, что две большие группы самолетов могут патрулировать один и тот же участок, искать друг друга и не найти. Но небо до того высоко и широко, что шансы на такую встречу невелики, если только не знаешь точно, где в определенное время будет противник.
Продолжая непрерывно обыскивать небо впереди и позади, Майкл сунул свободную руку в карман шинели и убедился, что приготовленный им пакет на месте.
«Боже, я бы с удовольствием выпил», – подумал он. Во рту пересохло, в голове тупая боль. Глаза горели, но видел он четко. Майкл облизнул сухие губы.
«Эндрю всегда говорил, что опохмеляются только законченные пьяницы. Жаль, мне не хватило смелости и здравого смысла прихватить бутылку».
Сквозь разрывы в облаках под собой он продолжал следить за положением эскадрильи. Он знал каждый дюйм отведенной ей территории, как фермер знает свое поле.
Они достигли внешней границы, и Майкл повернул; эскадрилья повторила его маневр; Майкл сверился с часами. Одиннадцать минут спустя он увидел излучину реки и березовую рощу своеобразной формы, ставшую для него точным ориентиром.
Майкл чуть сбросил газ, и желтую машину догнало крыло Хэнка Джонсона. Майкл взглянул на техасца и кивнул. Перед взлетом он обсуждал с Хэнком свое намерение, и тот пытался его отговорить. Хэнк скривил губы, словно откусил от незрелой хурмы; так он продемонстрировал свое неодобрение. Потом он приподнял брови и дал Майклу знак отходить.
Майкл еще сбросил скорость и опустился ниже эскадрильи. Хэнк продолжал вести эскадрилью на восток, но Майкл повернул на север и начал спуск.
Через несколько минут эскадрилья исчезла в бескрайнем небе, и Майкл остался один. Он спускался, пока не достиг нижнего уровня рваных облаков, и использовал их как укрытие. Переходя из влажных серых клубов в открытые промежутки и обратно, он пересек линию фронта в нескольких милях к югу от Дуэ и увидел на краю леса новые немецкие батареи.
На его полевой карте был обозначен старый аэродром. Он сумел увидеть его больше чем за четыре мили, потому что колеса немецких «альбатросов» при взлете прорыли в мягкой почве колеи. Через две мили он увидел и немецкие машины на опушке леса, а под деревьями за ними – ряды палаток и навесов, укрывающих экипажи.
Неожиданно послышался грохот: над ним и чуть впереди разорвался зенитный снаряд. Разрыв походил на спелую коробочку хлопчатника, которая треснула и выбрасывает пушистый белый дым, обманчиво красивый в смешанном свете под облаками.
– Доброе утро, Арчи, – мрачно поздоровался Майкл.
Это был только первый, пристрелочный выстрел из зенитки, за ним последовал залп. Воздух вокруг Майкла заполнился разрывами.
Майкл опустил нос и прибавил газу, перед ним стрелка счетчика оборотов мотора поползла к красному сектору. Майкл порылся в кармане, извлек матерчатый пакет и положил себе на колени.
Земля и лес внизу быстро приближались, самолет тянул за собой длинный шлейф разрывов.
В двухстах футах над вершинами деревьев Майкл выровнял самолет, и летное поле оказалось прямо впереди. Майкл видел стоящие рядами многоцветные бипланы, их острые акульи носы были нацелены на него. Он искал небесно-голубую машину с шахматными квадратами на крыльях, но не мог найти.
На краю поля началось лихорадочное движение. Немецкие наземные команды в ожидании очередей из «виккерса» бежали к лесу, а свободные от дежурства пилоты, на ходу надевая летные костюмы, торопились к стоящим самолетам. Они понимали, что лететь на перехват английской машины бесполезно, но попытка не пытка…
Майкл положил руку на спуск. Самолеты стоят ровной линией, пилоты столпились возле них – он невесело улыбнулся и поймал их в прицел «виккерса».
На высоте сто футов он снова выровнял самолет, снял правую руку с гашетки и взял с колен холщовый пакет. Проходя над центром немецкой линии, он высунулся из кокпита и бросил пакет за борт. Лента, которую он прикрепил, в потоке воздуха за машиной развернулась. Пакет полетел на край поля.
Наращивая скорость и поднимаясь к облачному слою, Майкл смотрел в зеркало заднего обзора у себя над головой; он успел увидеть, как один из немецких летчиков подобрал пакет. SE5a подскочил и закачался: это немецкие зенитки снова открыли огонь. Через несколько секунд Майкл исчез в облаках; его пулеметы оставались холодными, а в крыльях и брюхе самолета появилось несколько пробоин от шрапнели.
Он лег на курс к Морт-Омму. И в полете думал о пакете, который только что бросил.
Ночью он оторвал от старой рубашки длинную ленту и утяжелил ее, привязав к концу горсть патронов .303. В другой конец он зашил свое рукописное послание.
Вначале он думал написать по-немецки, но потом признался себе, что его немецкий никуда не годится. В эскадрилье фон Рихтгофена почти наверняка найдется офицер, достаточно знающий английский, чтобы перевести его письмо.
– Мак, у меня, похоже, дыры от шрапнели.
– Я заметил, сэр. Не волнуйтесь, починю быстро.
– Я не стрелял, но на всякий случай еще раз проверьте прицелы.
– Пятьдесят футов?
Мак спрашивал, на каком расстоянии должны сходиться очереди из «виккерса» и «льюиса».
– Пусть будет тридцать, Мак.
– Близко, – присвистнул Мак сквозь зубы.
– Надеюсь, Мак. И кстати, машина чуть тяжела в хвосте. Поправьте вручную.
– Я этим сам займусь, сэр.
– Спасибо, Мак.
– Всыпьте этим ублюдкам за мистера Эндрю, сэр.
– Мы снова в полном составе, Майкл. Двенадцать в расписании.
– Хорошо. Хэнк поведет полуденный патруль, а я вылечу в 15:30 один.
– Один?
Адъютант удивленно вынул изо рта трубку.
– Один, – подтвердил Майкл. – Потом, как обычно, вечернее патрулирование всем составом.
Адъютант сделал пометку.
– Кстати, сообщение от генерала Кортни. Он постарается сегодня вечером присутствовать на церемонии. Он полагает, что будет обязательно.
Майкл впервые за день улыбнулся. Ему очень хотелось, чтобы Шон Кортни присутствовал на свадьбе.
– Надеюсь, вы тоже сможете прийти, Боб.
– Можете на это рассчитывать. Вся эскадрилья там будет. Ждем с нетерпением.
Майклу ужасно хотелось выпить. Он двинулся в сторону кают-компании.
«Боже, уже восемь утра», – подумал он и остановился. Изнутри он весь высох и чувствовал себя хрупким. Виски согреет его, добавит соков в организм. Майкл почувствовал, как от желания выпить задрожали руки. Потребовалась вся его решительность, чтобы отвернуть от кают-компании и направиться в палатку. Он вспомнил, что всю прошлую ночь не спал.
– Отлично! – радостно закричал Майкл. Потом он увидел, что все остальные самолеты звена Эндрю падают, горя и крутясь, и чувство вины перешло в гнев.
Немецкие самолеты, быстро уничтожив звено, теперь разворачивались к звеньям Майкла и Хэнка. Они сошлись, и строй самолетов превратился в кипящее облако, отдельные части которого поворачивались, как пыль и обломки на ветру.
Майкл сбоку подошел к черному «альбатросу» с алыми крыльями, на которых был нарисован черный мальтийский крест, как надгробный. Подходя, он сделал поправки на отклонения обеих машин из-за направления и скорости и выстрелил в радиатор на соединении алых крыльев над головой немецкого летчика, пытаясь сварить его заживо в потоке кипящей охлаждающей жидкости.
Он увидел, что пули попали точно в цель, и одновременно заметил небольшие изменения в устройстве крыльев «альбатроса». Немцы усовершенствовали конструкцию «альбатроса». Они осознали пагубную ошибку в конструкции и переместили радиатор. Немец нырнул под линию огня Майкла, и Майкл поднял нос своей машины.
«Альбатрос» выбрал одного из новичков Майкла, вцепился ему в хвост, как вампир, почти на линии смертоносного огня. Майкл вынырнул из-под брюха «альбатроса» и протянул руку, чтобы повернуть на турели пулемет Льюиса, целясь вверх, так близко, что ствол «льюиса» едва не касался розового брюха «альбатроса».
Чуть покачивая крыльями, чтобы увеличить сферу поражения, он выпустил в живот немцу полную обойму. «Альбатрос» поднялся на хвосте, как загарпуненный кит, перевернулся через крыло и ушел в гибельное падение.
Новичок в знак благодарности качнул крыльями; они с Майклом почти соприкасались кончиками крыльев, и Майкл отдал приказ: «Возвращайся на базу!» – и поднял сжатый кулак. Категорически!
– Убирайся отсюда, гаденыш! – понапрасну кричал он, однако его перекошенное лицо подчеркнуло важность приказа, и новичок отвернул и стал уходить.
К Майклу приблизился еще один «альбатрос», и Майкл резко взял вбок, поднимаясь и бросая машину в стороны, стреляя по летящим мишеням и уходя от выстрелов. Немцы превосходили их числом в шесть-семь раз, вражеские летчики все были ветеранами; это сквозило в каждом их движении, легком, проворном, бесстрашном. Остаться и принять бой? Глупо. Майкл умудрился перезарядить сигнальный пистолет и выпустил зеленую ракету – знак общего отхода. В данных обстоятельствах это означало, что вся эскадрилья должна уйти в отрыв и полным ходом вернуться на базу.
Он резво повернулся, выстрелил в розово-голубого «альбатроса» и увидел, как пули разорвали кожух двигателя совсем рядом с топливным баком.
– Проклятие! Чертовщина! – выругался он, и они с «альбатросом» отвернули в противоположные стороны; дорога домой была открыта Майклу. Он видел, что остальные пилоты уже уходят, опустил нос желтой машины и полетел за ними к гряде и Морт-Омму.
Он в последний раз оглянулся, желая убедиться, что на хвосте никого нет, и увидел Эндрю.
Эндрю был справа от Майкла в тысяче метров от него. Отделившись от основной схватки, он сцепился с тремя нападающими «альбатросами» и бился с ними в одиночку, но сумел уйти от них и сейчас, как вся английская эскадрилья, уходил домой.
Майкл взглянул поверх Эндрю и понял, что не все немецкие «альбатросы» участвовали в первой атаке. Шесть самолетов оставались вверху под облаками, ведомые единственным «альбатросом», ярко-алым от носа до хвоста и от одного конца крыла до другого. Они ждали окончания схватки, чтобы преследовать уцелевших. Это был второй капкан засады. Майкл понял, кто пилотирует красный «альбатрос».
Этот человек был живой легендой по обе стороны линии фронта. Он уже сбил больше тридцати самолетов союзников. Этого человека называли Красным Немецким Бароном.
Союзники пытались противостоять этой легенде, исказить создаваемый бароном Манфредом фон Рихтгофеном образ неуязвимого аса, называя барона трусом, гиеной, утверждая, что он убивает, уклоняясь от обычной схватки, выбирает для нападения уже подраненных новичков и отставших.
Возможно, все это правда, потому что вот он, парит над полем битвы, будто алый стервятник, а вот под ним Эндрю, отрезанный от своих и уязвимый, в тысяче метров от ближайшего союзника – Майкла; к тому же Эндрю не подозревает о новой угрозе. Алая машина спускалась сверху, нацелив акулий нос точно на Эндрю. Пять немецких асов-истребителей летели за ней.
Не раздумывая, Майкл начал поворот, который позволит ему помочь Эндрю. Но вдруг его руки и ноги, действуя помимо его воли, начали сопротивление повороту, и желтый SE5a продолжил удаляться в безопасность, к английской линии фронта.
Оглядываясь, Майкл видел поверх роя самолетов любимое лицо, большие темные глаза, полные слез; ее слова звучали у него в ушах громче пулеметов и рева моторов: «Клянись, что придешь, Майкл!» Слушая этот голос, Майкл увидел, что немецкие машины настигли одинокий самолет Эндрю, но тот снова каким-то чудом уцелел в этой смертоносной атаке и развернулся к ним, чтобы дать бой.
Майкл пытался заставить себя повернуть желтый SE5a, но руки по-прежнему не подчинялись ему, а ноги на рулевых педалях будто парализовало. Он смотрел, как немцы загоняют одинокий зеленый самолет, точно свора собак – отбившуюся от стада овцу, безжалостно подставляя самолет Эндрю под свой перекрестный огонь.
Он видел, как Эндрю сопротивляется, проявляя чудеса смелости и летного мастерства, разворачиваясь навстречу каждой новой атаке, идя в лоб и заставляя противника отвернуть, но сзади и с флангов тут же подходили другие, поливая его огнем из «шпандау».
И тут Майкл услышал, что пулеметы Эндрю замолчали.
Барабан «льюиса» пуст, и перезаряжать его очень долго. А «виккерс», очевидно, перегрелся, и его заклинило.
Эндрю, стоя в кабине, кулаками бил по казеннику оружия, пытаясь его высвободить. Красный «альбатрос» фон Рихтгофена оказался за ним, на позиции для идеального выстрела.
– О Боже, нет! – услышал Майкл собственный крик, и собственная трусость изумила его так же сильно, как опасность, грозящая Эндрю.
Тут произошло новое чудо: не открывая огонь, красный «альбатрос» чуть отвернул и на мгновение оказался вровень с зеленым SE5a.
Фон Рихтгофен увидел, что Эндрю безоружен, и не пожелал убивать беспомощного противника. Пролетая в нескольких футах от кабины, где Эндрю по-прежнему сражался с заклиненным «виккерсом», он поднял руку в лаконичном приветствии – дань доблестному противнику – и повернул, начиная преследование остальных английских самолетов.
– Слава тебе, Господи, – прохрипел Майкл.
Звено фон Рихтгофена последовало за ним. Нет, не все. Один-единственный «альбатрос» не бросил преследовать Эндрю. Это была небесно-голубая машина с верхним крылом, раскрашенным черными и белыми квадратами, как шахматная доска. Этот самолет пристроился в хвост Эндрю, на место, покинутое фон Рихтгофеном, и Майкл услышал очередь из «шпандау».
Вокруг головы и плеч Эндрю расцвело пламя: взорвался топливный бак.
Огонь, самый страшный кошмар летчика, объял Эндрю. Майкл видел, как тот, точно обожженное, обугленное насекомое, выбросился через бок кабины, предпочитая быструю смерть в падении гибели в огне.
Зеленый шарф на шее Эндрю пылал, все его тело теперь обвивала огненная гирлянда, и ветер раздувал огонь. Тело Эндрю с расставленными крестом руками и ногами быстро уходило вниз. Майкл потерял его из виду раньше, чем тело ударилось о землю в десяти тысячах футов внизу.
* * *
– Во имя всего святого, кто-нибудь мог дать нам знать, что фон Рихтгофен вернулся в наш сектор? – кричал Майкл на адъютанта эскадрильи[33]. – Есть ли вообще в этой армии разведка? Смерть Эндрю и еще шестерых – на совести канцелярских крыс из штаба дивизии!– Вы несправедливы, старина, – возражал адъютант, пыхтя трубкой. – Вы ведь знаете, как действует этот фон Рихтгофен. Блуждающий огонек и все такое прочее. Фон Рихтгофен разработал стратегию перевозки самолетов вдоль линии фронта на грузовиках. Он со своими шестьюдесятью отборными пилотами внезапно появляется там, где его меньше всего ждут, несколько дней или неделю молотит неподготовленных летчиков союзников, а потом снова исчезает. Как только приземлились наши первые самолеты, я телефонировал в штаб. Там только что получили донесение разведки. Они считают, что фон Рихтгофен со своим летающим цирком остановился на старом аэродроме к югу от Дуэ.
– Что хорошего это нам даст теперь, когда Эндрю мертв?
Едва Майкл сказал это, как до него начала доходить вся чудовищность случившегося и у него задрожали руки. Он почувствовал, что задергалась щека. Пришлось отвернулся к маленькому окну домика, который адъютант нанял под штаб эскадрильи.
Адъютант у него за спиной молчал, давая Майклу возможность взять себя в руки.
– Старый аэродром в Дуэ… – Майкл сунул руки в карманы, чтобы не дрожали, и заставил себя забыть об Эндрю и думать о технической стороне дела. – Эти новые батареи, должно быть, поставлены для охраны самолетов фон Рихтгофена.
– Майкл, сейчас вы командир эскадрильи, по крайней мере временно, пока штаб не подтвердит назначение или не назначит нового командира.
Майкл повернулся к нему, не вынимая рук из карманов, и кивнул, не доверяя голосу.
– Вам придется составить новое штатное расписание, – осторожно подгонял его адъютант. Майкл слегка покачал головой, словно не слышал.
– Нельзя посылать неполную эскадрилью, – сказал он, – когда здесь этот цирк. А значит, мы не сможем весь день покрывать отведенный эскадрилье сектор.
Адъютант согласно кивнул. Было ясно, что посылать одиночные самолеты – убийство.
– Каковы наши пригодные к использованию силы? – спросил Майкл.
– Сейчас восемь самолетов: четыре основательно покалечены. Если так пойдет дальше, апрель предстоит кровавый.
– Ну хорошо, – кивнул Майкл. – Переделаем старое расписание. Сегодня можно успеть сделать еще только два вылета. Все восемь машин. В полдень и в сумерки. Новичков по возможности держите в стороне.
Адъютант делал заметки. Сосредоточившись на новых обязанностях, Майкл заметил, что у него перестали дрожать руки и он уже не такой серый.
– Позвоните в штаб и предупредите, что мы не в состоянии постоянно накрывать весь сектор. Спросите, когда можно ожидать подкрепления. Передайте, что шесть новых батарей переместились… – Майкл прочел координаты по своему планшету, – и сообщите также, что я заметил усовершенствование у «цирковых» самолетов. – Он описал перенос радиатора двигателя. – Сообщите, что, по моей оценке, у бошей в распоряжении фон Рихтгофена около шестидесяти таких новых «альбатросов». Потом позовите меня, и мы поработаем над новым расписанием, но предупредите парней, что в полдень вылет всей эскадрильи. А теперь мне нужно побриться и умыться.
К счастью для Майкла, в течение целого дня ему некогда было думать о смерти Эндрю. Он участвовал в обоих вылетах в составе поредевшей эскадрильи, и, хотя сознание, что в их сектор прибыл немецкий «цирк», действовало всем на нервы, патрулирование прошло спокойно, без происшествий. Не встретили ни одной вражеской машины.
Когда в сумерках они приземлились в последний раз, Майкл взял бутылку рома, отнес туда, где Мак и его команда механиков при свете фонарей работала над поврежденными SE5a, и провел с ними час, подбадривая, потому что все были подавлены и встревожены дневными потерями, в особенностью гибелью Эндрю, героя, которым все восхищались.
– Он был хороший человек. – Мак, в смазке по локти, поднял голову от мотора, над которым работал, и принял протянутую Майклом кружку рома. – Настоящий хороший человек был майор. – Он говорил от лица всех. – Такого не часто встретишь, нет, не часто.
Майкл поплелся обратно в сад. Глядя на небо сквозь ветви деревьев, он подумал, что завтра погода будет летная. И страшно испугался.
– Я потерял его, – прошептал он. – Потерял мужество. Я трус, и моя трусость убила Эндрю.
Это понимание весь день жило в глубине его сознания, но он его подавлял. А теперь, когда Майкл взглянул правде в глаза, он почувствовал себя охотником, загнавшим в тупик раненого леопарда.
Ты знаешь, что зверь здесь, но когда оказываешься с ним нос к носу, все равно кишки от страха превращаются в кисель.
– Трус, – сказал он вслух, бичуя себя этим словом; он вспомнил улыбку Эндрю и шотландский берет, лихо сидящий на голове.
«Выше нос, мой мальчик!»
Ему почудился голос Эндрю, но он сразу увидел, как тот падает с неба с горящим зеленым шарфом на шее, и руки снова задрожали.
– Трус, – повторил он. Боль стала слишком невыносимой, чтобы терпеть ее в одиночестве; Майкл заторопился в кают-компанию, спотыкаясь и едва не падая.
Адъютант и пилоты, некоторые еще в летных комбинезонах, ждали Майкла. Обязанность старшего офицера – начать поминки, таков ритуал эскадрильи.
На столе в центре кают-компании стояли семь бутылок виски «Джонни Уокер» с черным ярлыком – по одной на каждого недостающего пилота.
Когда Майкл вошел, все встали – не ради него, а в знак уважения к погибшим.
– Ну, джентльмены, – сказал Майкл. – Давайте проводим их в последний путь.
Самый младший из офицеров, которого тщательно проинструктировали, открыл бутылку виски. Черные ярлыки придавали происходящему траурный оттенок. Младший офицер подошел к Майклу и наполнил его стакан, потом наполнил стаканы всем остальным в порядке старшинства. Все держали полные стаканы и ждали. Адъютант, по-прежнему с трубкой в зубах, сел за древнее пианино в углу кают-компании и сыграл начальные аккорды «Похоронного марша» Шопена. Офицеры двадцать первой эскадрильи вытянулись по стойке смирно и в такт музыке сдвинули стаканы над стойкой бара, а один или двое принялись негромко подпевать.
На стойке бара были разложены личные вещи погибших пилотов. После ужина пройдет аукцион, и пилоты эскадрильи заплатят невероятные деньги, чтобы можно было послать новоиспеченным вдовам или опечаленным матерям еще несколько гиней. Среди вещей были клюшки для гольфа, принадлежавшие Эндрю – Майкл никогда не видел, чтобы он ими пользовался, – и удочка Харди для ловли форели. Горе с новой силой обрушилось на Майкла, и он с такой силой поставил стакан на стойку, что виски выплеснулся через край, а винные пары обожгли глаза. Майкл вытер глаза рукавом.
Адъютант сыграл последний аккорд, потом встал и взял свой стакан. Никто не произнес ни слова, все подняли стаканы, задумались на секунду и выпили. Младший офицер немедленно наполнил стаканы снова. Нужно выпить все семь бутылок – такова часть традиции. Майкл ничего не ел за ужином, но, стоя у стойки, помогал осушить эти семь бутылок. Он был по-прежнему трезв, алкоголь никак на него не подействовал.
«Должно быть, я стал алкоголиком, – думал он. – Эндрю всегда говорил, что у меня большой потенциал».
Виски даже не притупил боль, которую разбередило имя Эндрю.
Он дал по пять гиней за клюшки Эндрю и удочку Харди с расколотым стержнем. К этому времени все семь бутылок опустели. Майкл заказал еще одну, себе, и отправился в свою палатку. Сел на койку. Положил удочку на колени. Эндрю как-то похвастал, что подобной удочкой вытянул пятифунтового лосося, и Майкл обозвал его лгуном. «Как в тебе мало веры», – печально усмехнулся тогда Эндрю.
– Я всегда верил тебе.
Майкл погладил старое удилище и выпил прямо из бутылки.
Чуть позже заглянул Биггз.
– Поздравляю с победой, сэр.
Три других пилота подтвердили, что Майкл сбил розовый «альбатрос».
– Биггз, сделайте одолжение?
– Конечно, сэр.
– Проваливайте… Вот умница.
Бутылка опустела всего на четверть, когда Майкл, по-прежнему в летном костюме, побрел туда, где стоял мотоцикл Эндрю. После поездки на ночном холоде в голове у него прояснилось, но он чувствовал себя хрупким, как старое стекло. Он оставил мотоцикл за амбаром, зашел внутрь и стал ждать между тюками соломы.
Медленно проходили часы, отмечаемые ударами церковного колокола, и с каждым часом потребность в Сантэн усиливалась усиливалась нестерпимо. Каждые полчаса он подходил к двери и всматривался в темную аллею, потом возвращался к бутылке в гнездо из одеял.
Он пил виски, а в голове у него снова и снова, будто там крутилась поцарапанная граммофонная пластинка, проносились мгновения гибели Эндрю. Он пытался прогнать эти картины, но не мог. Приходилось переживать агонию Эндрю снова и снова.
«Где ты, Сантэн? Ты мне так нужна сейчас!»
Он тосковал по ней, но она не приходила, и он снова видел небесно-голубой «альбатрос» с черно-белыми шахматными квадратами, заходящий в тыл зеленому самолету Эндрю, видел бледное лицо Эндрю, когда тот оглянулся в миг, когда застрочил «шпандау».
Майкл закрыл глаза и прижал пальцами веки, так что боль убила картины.
– Сантэн, – прошептал он. – Пожалуйста, приди.
Церковные часы пробили три раза. Бутылка опустела.
Она не придет. Он наконец понял это, пошатываясь, добрался до выхода из амбара и посмотрел в ночное небо. Он знал, что должен сделать, чтобы загладить свою вину, смягчить горе и стыд.
* * *
Поредевшая эскадрилья вылетела на утреннее патрулирование при сером полусвете. Теперь вторым по старшинству был Хэнк Джонсон. Он вел второе звено.Над деревьями Майкл сразу же чуть отвернул и взял курс на холм за шато.
Он откуда-то знал, что этим утром ее там не будет, но поднял на лоб очки и стал высматривать.
Вершина холма была пуста. Оглядываться он не стал.
«Сегодня день моей свадьбы, – подумал он, осматривая небо над хребтом, – но мой шафер мертв, а невеста…»
Он не закончил мысль.
За ночь снова появились облака. Сплошной «потолок» на высоте двенадцать тысяч футов, темный и угрожающий, тянулся без просветов вдоль всего горизонта от края до края. Под ним все было чисто до высоты пять тысяч футов, где образовался облачный слой толщиной от пятисот до тысячи футов.
Майкл провел эскадрилью через одну из прорех в этом промежуточном слое и выровнялся под самым верхним облачным покровом. В небе ниже него – ни одного самолета. Новичку покажется невероятным, что две большие группы самолетов могут патрулировать один и тот же участок, искать друг друга и не найти. Но небо до того высоко и широко, что шансы на такую встречу невелики, если только не знаешь точно, где в определенное время будет противник.
Продолжая непрерывно обыскивать небо впереди и позади, Майкл сунул свободную руку в карман шинели и убедился, что приготовленный им пакет на месте.
«Боже, я бы с удовольствием выпил», – подумал он. Во рту пересохло, в голове тупая боль. Глаза горели, но видел он четко. Майкл облизнул сухие губы.
«Эндрю всегда говорил, что опохмеляются только законченные пьяницы. Жаль, мне не хватило смелости и здравого смысла прихватить бутылку».
Сквозь разрывы в облаках под собой он продолжал следить за положением эскадрильи. Он знал каждый дюйм отведенной ей территории, как фермер знает свое поле.
Они достигли внешней границы, и Майкл повернул; эскадрилья повторила его маневр; Майкл сверился с часами. Одиннадцать минут спустя он увидел излучину реки и березовую рощу своеобразной формы, ставшую для него точным ориентиром.
Майкл чуть сбросил газ, и желтую машину догнало крыло Хэнка Джонсона. Майкл взглянул на техасца и кивнул. Перед взлетом он обсуждал с Хэнком свое намерение, и тот пытался его отговорить. Хэнк скривил губы, словно откусил от незрелой хурмы; так он продемонстрировал свое неодобрение. Потом он приподнял брови и дал Майклу знак отходить.
Майкл еще сбросил скорость и опустился ниже эскадрильи. Хэнк продолжал вести эскадрилью на восток, но Майкл повернул на север и начал спуск.
Через несколько минут эскадрилья исчезла в бескрайнем небе, и Майкл остался один. Он спускался, пока не достиг нижнего уровня рваных облаков, и использовал их как укрытие. Переходя из влажных серых клубов в открытые промежутки и обратно, он пересек линию фронта в нескольких милях к югу от Дуэ и увидел на краю леса новые немецкие батареи.
На его полевой карте был обозначен старый аэродром. Он сумел увидеть его больше чем за четыре мили, потому что колеса немецких «альбатросов» при взлете прорыли в мягкой почве колеи. Через две мили он увидел и немецкие машины на опушке леса, а под деревьями за ними – ряды палаток и навесов, укрывающих экипажи.
Неожиданно послышался грохот: над ним и чуть впереди разорвался зенитный снаряд. Разрыв походил на спелую коробочку хлопчатника, которая треснула и выбрасывает пушистый белый дым, обманчиво красивый в смешанном свете под облаками.
– Доброе утро, Арчи, – мрачно поздоровался Майкл.
Это был только первый, пристрелочный выстрел из зенитки, за ним последовал залп. Воздух вокруг Майкла заполнился разрывами.
Майкл опустил нос и прибавил газу, перед ним стрелка счетчика оборотов мотора поползла к красному сектору. Майкл порылся в кармане, извлек матерчатый пакет и положил себе на колени.
Земля и лес внизу быстро приближались, самолет тянул за собой длинный шлейф разрывов.
В двухстах футах над вершинами деревьев Майкл выровнял самолет, и летное поле оказалось прямо впереди. Майкл видел стоящие рядами многоцветные бипланы, их острые акульи носы были нацелены на него. Он искал небесно-голубую машину с шахматными квадратами на крыльях, но не мог найти.
На краю поля началось лихорадочное движение. Немецкие наземные команды в ожидании очередей из «виккерса» бежали к лесу, а свободные от дежурства пилоты, на ходу надевая летные костюмы, торопились к стоящим самолетам. Они понимали, что лететь на перехват английской машины бесполезно, но попытка не пытка…
Майкл положил руку на спуск. Самолеты стоят ровной линией, пилоты столпились возле них – он невесело улыбнулся и поймал их в прицел «виккерса».
На высоте сто футов он снова выровнял самолет, снял правую руку с гашетки и взял с колен холщовый пакет. Проходя над центром немецкой линии, он высунулся из кокпита и бросил пакет за борт. Лента, которую он прикрепил, в потоке воздуха за машиной развернулась. Пакет полетел на край поля.
Наращивая скорость и поднимаясь к облачному слою, Майкл смотрел в зеркало заднего обзора у себя над головой; он успел увидеть, как один из немецких летчиков подобрал пакет. SE5a подскочил и закачался: это немецкие зенитки снова открыли огонь. Через несколько секунд Майкл исчез в облаках; его пулеметы оставались холодными, а в крыльях и брюхе самолета появилось несколько пробоин от шрапнели.
Он лег на курс к Морт-Омму. И в полете думал о пакете, который только что бросил.
Ночью он оторвал от старой рубашки длинную ленту и утяжелил ее, привязав к концу горсть патронов .303. В другой конец он зашил свое рукописное послание.
Вначале он думал написать по-немецки, но потом признался себе, что его немецкий никуда не годится. В эскадрилье фон Рихтгофена почти наверняка найдется офицер, достаточно знающий английский, чтобы перевести его письмо.
«Немецкому пилоту синего «альбатроса» с черно-белыми крыльями.Когда Майкл вернулся на базу, эскадрилья уже села.
Сэр! Безоружный и беспомощный английский пилот, которого вы вчера убили, был моим другом.
Сегодня между 16:00 и 16:30 я буду патрулировать над деревнями Кантен и Обиньи-о-Бак на высоте 8 тысяч футов.
Я летаю на разведчике SE5a желтого цвета.
Надеюсь на встречу».
– Мак, у меня, похоже, дыры от шрапнели.
– Я заметил, сэр. Не волнуйтесь, починю быстро.
– Я не стрелял, но на всякий случай еще раз проверьте прицелы.
– Пятьдесят футов?
Мак спрашивал, на каком расстоянии должны сходиться очереди из «виккерса» и «льюиса».
– Пусть будет тридцать, Мак.
– Близко, – присвистнул Мак сквозь зубы.
– Надеюсь, Мак. И кстати, машина чуть тяжела в хвосте. Поправьте вручную.
– Я этим сам займусь, сэр.
– Спасибо, Мак.
– Всыпьте этим ублюдкам за мистера Эндрю, сэр.
* * *
Адъютант ждал его.– Мы снова в полном составе, Майкл. Двенадцать в расписании.
– Хорошо. Хэнк поведет полуденный патруль, а я вылечу в 15:30 один.
– Один?
Адъютант удивленно вынул изо рта трубку.
– Один, – подтвердил Майкл. – Потом, как обычно, вечернее патрулирование всем составом.
Адъютант сделал пометку.
– Кстати, сообщение от генерала Кортни. Он постарается сегодня вечером присутствовать на церемонии. Он полагает, что будет обязательно.
Майкл впервые за день улыбнулся. Ему очень хотелось, чтобы Шон Кортни присутствовал на свадьбе.
– Надеюсь, вы тоже сможете прийти, Боб.
– Можете на это рассчитывать. Вся эскадрилья там будет. Ждем с нетерпением.
Майклу ужасно хотелось выпить. Он двинулся в сторону кают-компании.
«Боже, уже восемь утра», – подумал он и остановился. Изнутри он весь высох и чувствовал себя хрупким. Виски согреет его, добавит соков в организм. Майкл почувствовал, как от желания выпить задрожали руки. Потребовалась вся его решительность, чтобы отвернуть от кают-компании и направиться в палатку. Он вспомнил, что всю прошлую ночь не спал.