Страница:
7
Флинн скинул штаны и замызганную охотничью рубаху. Слегка поежившись от утренней прохлады, он обхватил себя руками и, потирая плечи, стал вглядываться в мелководье в поисках характерного сетчатого рисунка на дне, который свидетельствовал бы о том, что где-то, зарывшись в ил, его поджидает крокодил.Под одеждой его тело оставалось фаянсово-бледным, за исключением шоколадно-коричневых рук и такого же цвета идущего от горла клина на груди. Его красная помятая физиономия была морщинистой и опухшей от сна, длинные седеющие волосы взлохматились и спутались. Зычно рыгнув, он скривился от джино-табачного перегара и затем, убедившись, что рептилии не устроили ему засады, зашел в воду, по пояс погрузив в нее свои мощные чресла. Отфыркиваясь, он пригоршнями полил себе на голову воду и вновь вылез на берег. Сидеть больше одной минуты в такой реке, как Руфиджи, было опасно: крокодилы быстро реагировали на всплески.
Голый, мокрый, с прилипшими к лицу волосами, Флинн стал намыливаться, уделяя особое внимание своим внушительным гениталиям, и смытые остатки сна уступили место просыпавшемуся аппетиту.
– Мохаммед! – крикнул он в сторону лагеря. – Любимый аллахом сын его пророка, шевели своим черным задом и свари кофе. – И, словно спохватившись, добавил: – И плесни туда немного джина.
Флинн стоял с намыленными подмышками и грустно отвисшим животом, когда на берегу появился Мохаммед. Он осторожно нес большую эмалированную кружку, из которой завитками пара поднимался аромат. Расплывшись в улыбке, Флинн заговорил на суахили:
– Ты добр и великодушен. И твое милосердие зачтется тебе в райской книге.
Он потянулся за кружкой, но не успел до нее дотронуться, как поднялась стрельба и одна из пуль угодила ему в бедро. Отлетев в сторону, он плюхнулся в ил на мелководье.
Застыв от неожиданной боли, он слышал, как в лагерь ворвались аскари и с торжествующими воплями принялись дубасить прикладами тех, кто уцелел от оружейного залпа. Флинн попытался сесть.
Мохаммед испуганно поспешил к нему.
– Беги, – хрипло выговорил Флинн, – беги, черт побери.
– Господин…
– Мотай отсюда. – Флинн угрожающе дернулся в его сторону, и Мохаммед отскочил. – У них же веревки, болван. Они повесят тебя на веревке, как мешок.
Секундой позже Мохаммед уже исчез в тростнике.
– Отыщите Фини, – громогласно раздавалось по-немецки. – Найдите белого человека.
Флинн догадался, что в него попала шальная пуля, возможно – рикошет. Нога от бедра вниз онемела, но он дотащился до воды. Поскольку бежать он не мог, надо было плыть.
– Где он? Найдите его! – бесновался все тот же голос. Внезапно прибрежная трава раздвинулась, и Флинн поднял глаза.
Они впервые встретились лицом к лицу – противники, затеявшие смертельную игру в прятки в буше площадью около десяти тысяч квадратных миль, длившуюся вот уже три долгих года.
– Ja! – торжествующе заорал Фляйшер, взмахнув пистолетом и направляя его на человека в воде. – Наконец-то! – Он стал тщательно целиться, держа «люгер»[12] обеими руками.
Раздались сухой хлопок выстрела, шлепок ушедшей под воду пули, всего лишь в футе миновавшей голову Флинна, и ругань раздосадованного Фляйшера.
Набрав полные легкие воздуха, Флинн ушел под воду и с обездвиженной раненой ногой, болтая по-лягушачьи лишь здоровой, поплыл по течению. Он плыл, до последнего сдерживая дыхание, – его легкие были готовы разорваться, а за веками крепко зажмуренных глаз начали вспыхивать и мерцать разноцветные огоньки. Флинн отчаянно устремился к поверхности. Фляйшер с дюжиной своих аскари по-прежнему поджидал его на берегу.
– Вот он!
Флинн, словно кит, вынырнул ярдах в тридцати по течению. Затрещали выстрелы, и вода запенилась фонтанчиками вокруг его головы.
– Стреляйте же! – Завывая от бессилия и яростно размахивая «люгером», Фляйшер наблюдал, как вслед за ушедшей под воду головой Флинна на поверхности на мгновение показалась толстая белая задница. Захлебываясь от злости, Фляйшер обрушил свой гнев на топтавшихся вокруг него аскари. – Свиньи! Тупые черные свиньи! – И он огрел ближайшую к нему голову уже разряженным пистолетом, туземец рухнул на колени.
Занятые тем, чтобы вовремя увернуться от грозных ударов, все оказались не готовы к очередному «всплытию» Флинна. Результатами беспорядочной стрельбы стали лишь фонтанчики метрах в трех от его головы. Флинн вновь нырнул.
– Вперед! За ним! – Подгоняя вперед аскари, Фляйшер пустился за ними по берегу. Через двадцать ярдов погони на их пути возникло первое болото, они преодолели его вброд и уткнулись в толщу слоновой травы. Оказавшись в густой чаще, преследователи совершенно потеряли реку из виду.
– Schnell![13] Schnell! Уйдет ведь, – задыхался Фляйшер. Мощные стебли так опутали его ноги, что он плашмя плюхнулся в грязь. Двое аскари помогли ему подняться и продолжали с трудом тащить до тех пор, пока не кончилась густая высокая трава и они не оказались на излучине, откуда река просматривалась на тысячу ярдов вниз по течению.
Поднятые в воздух пальбой птицы беспорядочно кружили над тростниковыми гнездовьями. Их резкие крики, слившиеся в один тревожный гомон, нарушали предрассветную тишину. Они казались единственными живыми существами в округе. От берега до берега на речной глади виднелись лишь дрейфующие островки папируса – клочки растительности, оторванные течением и мирно уносимые к океану.
Тяжело дыша, Герман Фляйшер раздраженно стряхнул с себя руки поддерживавших его аскари и стал судорожно вглядываться в даль, надеясь заметить вынырнувшую голову Флинна.
– Куда делся этот мерзавец? – Дрожащими пальцами он вставлял в «люгер» новую обойму. – Куда он делся? – нервно повторил он, однако никто из аскари не решился привлечь к себе внимание неосторожным ответом. – Он должен быть на этой стороне! – Руфиджи была здесь более полумили шириной, и за эти несколько минут Флинн просто никак не мог пересечь ее. – Обыщите берег! – приказал Фляйшер. – Найдите его!
Сержант аскари с облегчением повернулся к своим подчиненным и, разделив их на две группы, отправил вдоль берега вниз и вверх по течению.
Фляйшер медленно убрал пистолет и застегнул кобуру, затем вытащил из кармана носовой платок и вытер лицо и шею.
– Пошли! – злобно крикнул он сержанту и направился в сторону лагеря.
Когда они добрались до места, там уже стоял раскладной стол с креслом. Костер Флинна горел с новой силой, а повар аскари готовил завтрак.
Сидя за столом в расстегнутом кителе и уминая овсянку с диким медом, Фляйшер постепенно успокаивался: этому способствовали прием пищи и тщательная подготовка расправы над четырьмя пленниками.
Когда они перестали дергаться и тихо повисли в ветвях акации, Фляйшер собрал с тарелки жир бекона кусочком черного хлеба и отправил его в рот. Убрав тарелку, повар поставил на ее место кружку с горячим кофе, и тут на полянку явились обе поисковые группы. Они доложили, что им удалось обнаружить лишь несколько капель крови на берегу и больше никаких следов Флинна О’Флинна.
– Ja, – кивнул Фляйшер, – его сожрали крокодилы. – Прежде чем продолжить, он с удовольствием отпил кофе. – Сержант, заберите все это на катер. – Он указал на лежавшую на краю поляны груду слоновой кости. – Затем мы отправимся к острову Собак и отыщем другого белого с английским флагом.
8
Там было лишь одно входное отверстие – темно-красная дырка, из которой по-прежнему медленно сочилась кровь. Флинн мог засунуть туда большой палец, однако не стал этого делать и, осторожно ощупав ногу сзади, обнаружил уплотнение, где, очевидно, под самой кожей и угнездилась пуля.– Дьявол! Вот же проклятие, – шипел он от боли и злости на дурацкую случайность, в результате которой пуля рикошетом отскочила вниз – туда, где он стоял на берегу, – и именно с такой силой, чтобы вместо сквозного ранения остаться у него в бедре.
Флинн опасливо выпрямил ногу, проверяя, цела ли кость, – от этого движения папирусный островок, на котором он лежал, слегка закачался.
– Возможно, слегка задета, но все же цела, – с облегчением прохрипел он и ощутил первый признак тошнотворного головокружения. В ушах появился слабый шум далекого водопада. – Теряю сок. – Из раны вновь появился ярко-красный ручеек и, смешиваясь с каплями воды, заструился по ноге на сухой примятый папирус. – Надо бы это остановить, – прошептал Флинн.
Совершенно голый, он еще не успел обсохнуть. У него не было ни ремня, ни куска ткани, чтобы использовать в качестве жгута для остановки кровотечения. Непослушными от наступившей слабости пальцами он вырвал пучок длинной травы и стал скручивать ее в жгут. Затем, затянув вокруг ноги выше ранения, завязал его в узел. Кровотечение уменьшилось и почти прекратилось. Закрыв глаза, Флинн опустился на траву.
Островок, покачиваясь на воде, слегка бугрился под ним от крохотных волн, поднятых утренним ветерком. В этом было нечто успокаивающее, и Флинн, выбившись из сил, страшно и болезненно уставший, заснул.
Боль и отсутствие убаюкивающего покачивания в конце концов заставили его проснуться. Боль была назойливой и пульсирующей, она распространялась по всей ноге, включая промежность и низ живота. С трудом приподнявшись на локтях, он взглянул на себя. Нога распухла и из-за травяного жгута приобрела синеватый цвет. С минуту он тупо смотрел на нее, пока его рассудок не прояснился.
– Гангрена! – воскликнул Флинн вслух и дернул жгут. Трава разорвалась, и от боли, вызванной приливом в ногу свежей крови, у него перехватило дыхание. Он что есть силы сжал кулаки и стиснул зубы, чтобы не закричать. Боль медленно отпускала, превращаясь в некий пульсирующий фон, и он снова смог дышать, часто и хрипло, как астматик.
Сознание постепенно возвращало его к новым обстоятельствам, в которых он оказался, и Флинн стал близоруко всматриваться, озираясь вокруг. Река отнесла его вниз, к мангровым болотам, к лабиринту островков и протоков дельты. С отливом его папирусный островок оказался на илистом берегу. Воняло гнилой растительностью и серой. Неподалеку от него скопище крупных зеленых речных крабов, пощелкивая и побулькивая, пировало возле дохлой рыбины, тараща свои вечно удивленные стебельчатые глаза. Стоило Флинну пошевелиться, как они, оборонительно задрав клешни, дружно боком отпрянули в сторону воды.
Вода! Флинн вдруг ощутил свой слипшийся рот с приклеившимся к нёбу языком. Докрасна обгоревшее на безжалостном солнце, пылающее от вызванного раной жара, алчущее влаги тело казалось ему раскаленной печью.
Флинн попробовал пошевелиться и тут же вскрикнул от боли. Пока он спал, нога затекла, одеревенела и напоминала тяжелый якорь, приковавший его к папирусному островку. Он вновь попытался двинуться назад, опираясь на руки и ягодицы, волоча ногу за собой. Каждый вздох в пересохшем горле был навзрыд, от каждого движения бедро словно пронзало раскаленным шипом. Но ему надо было пить, он должен был напиться. Дюйм за дюймом он одолел путь до края своего островка и сполз на илистый берег.
С отливом вода отступила, и он оказался от нее в пятидесяти шагах. Словно пытаясь плыть на спине, он полз по склизкому вонючему илу, волоча за собой ногу. Она вновь начала кровоточить, не сильно, но обильными винно-красными каплями.
Наконец он дополз до воды и перекатился на бок, на здоровую ногу, стараясь держать больную ногу наверху – так чтобы в рану не попала грязь. Опираясь на локоть, он опустил лицо в воду и стал жадно пить. Теплая вода с привкусом морской соли и мангровой гнили походила на звериную мочу. Он делал шумные глотки, погрузив в воду рот, нос и глаза. Когда потребовалось вздохнуть, он вздернул голову, задыхаясь, судорожно хватая ртом воздух, от кашля вода попала в нос, и в глазах помутилось от слез. Постепенно дыхание выровнялось, и в глазах прояснилось. Прежде чем вновь склонить голову и продолжить пить, Флинн окинул взглядом протоку и кое-что увидел.
На поверхности, в сотне ярдов, хищник стремительно плыл в его сторону, вода бурлила от мощных толчков хвоста. Здоровенный, футов пятнадцать в длину, он казался неотесанным бревном с грубой корой, оставлявшим на воде расходившиеся широким клином волны.
Флинн коротко вскрикнул, высоко и пронзительно. Забыв в панике про рану, он оттолкнулся руками и попытался вскочить, но нога приковала его к земле. Он снова вскрикнул от боли и страха.
Перевернувшись на живот, он стал судорожно карабкаться, стараясь убраться с мелководья на илистый берег – ползком, цепляясь за липкую грязь, делая отчаянные броски в сторону папирусного островка, оставленного ярдах в пятидесяти среди корней мангровых деревьев. Каждое мгновение опасаясь услышать у себя за спиной шум выползающей на берег огромной рептилии, он, добравшись до первых мангровых деревьев, перекатился на бок и посмотрел назад – весь в черной грязи, с искаженным от ужаса лицом. С губ невольно срывались бессвязные звуки.
Крокодил уже выбрался на илистое мелководье. Из воды торчала только его голова с бугорками, с которых за Флинном неотрывно следили яркие свинячьи глазки.
Флинн в отчаянии огляделся. Крохотный островок представлял собой илистый берег с кучкой мангровых деревьев в центре. Они были толщиной в два человеческих обхвата, и ветви начинали расти лишь футах в десяти от земли; на их склизких от грязи стволах с гладкой корой обосновались небольшие колонии пресноводных моллюсков. Даже будучи абсолютно здоровым, Флинн вряд ли сумел бы взобраться на любое из них; раненая же нога делала их ветви недоступными вдвойне.
Как затравленный зверь, он дико озирался по сторонам в поисках хоть какого-нибудь оружия – пусть даже самого нелепого, – чтобы хоть как-то защититься. Но вокруг ничего не было – ни сучка, ни камешка, лишь толстый слой черной липкой грязи.
Он вновь бросил взгляд на крокодила. Тот не шевельнулся. Призрачная надежда на то, что крокодил не полезет на берег, улетучилась, даже не успев толком сформироваться. Мерзкая коварная тварь, разумеется, наберется смелости: она уже почувствовала запах крови, знала, что он ранен и беспомощен, и не упустит такой возможности.
Флинн обессиленно прислонился спиной к дереву, и одолевший его испуг перерос в пульсирующий страх, такой же бесконечный, как боль в ноге. Во время броска по берегу, грязь залепила пулевое отверстие, и кровотечение остановилось. «Но сейчас это уже не важно, – думал Флинн, – сейчас уже ничего не важно, кроме этой твари, ждущей, пока аппетит пересилит ее нерешительность и нежелание покидать привычную среду обитания. На это может уйти как пять минут, так и полдня, но это неизбежно произойдет».
Легкая рябь возникла возле крокодильего носа – намек на движение, и длинная чешуйчатая голова двинулась к берегу. Флинн напрягся.
Показалась спина с рисунком, похожим на насечку напильника, и хвост с двойной гребенкой. Осторожно, на коротких согнутых лапах, крокодил, переваливаясь, двинулся по мелководью. Мокрая, блестящая бронированная туша весом более тонны, шириной спины не уступающая жеребцу-тяжеловозу, показалась из воды. Увязая лапами в мягком иле, он тащился брюхом по грязи, оставляя за собой след. Словно с улыбкой, кровожадно скалясь неровными, желтеющими по краям длинной пасти зубами, он следил за Флинном маленькими глазками.
Чудище приближалось так медленно, что Флинн, будто завороженный его выверенными, неспешными движениями, оставался неподвижно сидеть, прислонившись к дереву.
Оскалившись и извиваясь, крокодил остановился на берегу, и до Флинна донесся его запах – распространившаяся в теплом воздухе тяжелая вонь тухлой рыбы в смеси с мускусом.
– Пошел вон! – заорал Флинн. Крокодил, не шелохнувшись и не мигая, замер на месте. – Убирайся! – Схватив пригоршню грязи, Флинн запустил ею в крокодила. Тот чуть отполз на коротких лапах, и его жирный хвост, немного изогнувшись, напрягся.
Рыдая от отчаяния, Флинн швырнул в него еще одну пригоршню грязи. Длинные оскаленные челюсти чуть приоткрылись и тут же сомкнулись. Было даже слышно, как лязгнули зубы, и крокодил бросился вперед. Невероятно проворно, все с тем же оскалом-улыбкой он заскользил по илу.
От ужаса Флинн нечленораздельно забормотал что-то невнятное и стал беспомощно карабкаться на мангровое дерево.
Грохот выстрела прозвучал словно из другого мира, но крокодил, вздыбившись на хвосте, ревом и шипением заглушил его эхо. Вслед за следующим выстрелом Флинн услышал шлепок пули по чешуйчатой шкуре.
Грязь веером полетела в стороны от крутившейся в конвульсиях рептилии. Оттолкнувшись всеми четырьмя лапами, крокодил сделал несуразный бросок к воде. Ружье продолжало стрелять, но он безудержно рвался вперед, и река взорвалась, точно разбитое от удара стекло, когда крокодил сиганул с берега в воду и исчез, оставив на поверхности легкую рябь.
На носу подгоняемого гребцами к берегу каноэ с дымящимся ружьем в руках стоял Себастьян Олдсмит.
– Флинн, Флинн, ты цел? Он до тебя не добрался? – встревоженно кричал он.
– Басси, малыш, – прохрипел Флинн, – впервые в жизни я так рад тебя видеть. – Теряя сознание, он откинулся на корни мангрового дерева.
9
Солнце нещадно палило стоявшую на якоре возле острова Собак дау, но прорывавшийся по узкой протоке среди мангровых зарослей бриз колыхал висевший на корме флаг.С помощью пропущенных под мышками веревок Флинна подняли из каноэ и перенесли через фальшборт дау, где Себастьян, уже поджидавший «груз», аккуратно опустил его на палубу.
– Поднимай парус, и валим с этой чертовой реки, – едва переводя дух, выпалил Флинн.
– Сначала надо заняться твоей ногой.
– Подождет. Надо уходить в открытое море. У немцев есть катер. Они будут нас искать. Они могут свалиться на нашу голову в любую минуту.
– Они не посмеют нас тронуть – мы под защитой флага, – возразил Себастьян.
– Послушай-ка, глупый англичанишка, – от боли и раздражения голос Флинна был похож на карканье, – этот кровожадный ганс повесит нас что с флагом, что без флага. Давай-ка не спорь и поднимай парус!
Флинна положили на одеяло в тени высокой ютовой надстройки, и Себастьян поспешил амнистировать арабскую команду. Те поднялись на палубу, блестя от пота и жмурясь от яркого солнца. Мохаммеду понадобилось не более пятнадцати секунд, чтобы растолковать всю сложность ситуации, после чего они, на пару мгновений застыв в ужасе, бросились врассыпную по своим местам. Четверо принялись безуспешно поднимать якорь, однако тот безнадежно увяз в донной трясине. Раздраженно распихав их, Себастьян одним ударом ножа перерубил канат.
При активном участии носильщиков и охотников Флинна команда подняла старый залатанный парус. Ветер тут же надул его. Палуба слегка накренилась, и двое арабов бросились к румпелю. Из-под носа послышался легкий плеск воды, а за кормой появилась бурлящая кильватерная струя. Кучка арабов и носильщиков с носа направляла стоявшего у штурвала рулевого, и древнее дау устремилось вниз по течению к открытому морю.
Когда Себастьян вернулся к Флинну, он застал возле него старого Мохаммеда, который, сидя на корточках, с тревогой наблюдал, как раненый пил из квадратной бутылки. Содержимое последней уменьшилось уже на четверть.
Опустив бутылку с джином, Флинн тяжело выдохнул через рот.
– Просто как мед, – отдышавшись, сказал он.
– Давай-ка посмотрим, что с ногой. – Себастьян наклонился над голым, измазанным грязью Флинном. – Боже мой, на кого же ты похож! Мохаммед, принеси таз с водой и постарайся найти какую-нибудь чистую тряпку.
10
С приближением вечера бриз несколько окреп, и в расширившихся рукавах дельты поднялось легкое волнение. После полудня маленькому дау все время приходилось бороться с приливом, сейчас же отлив сопутствовал ему, подталкивая в направлении океана.– Если все будет нормально, доберемся к устью до заката. – Себастьян сидел под ютовой надстройкой возле Флинна, как кукла, завернутого в одеяло. Флинн что-то буркнул в ответ. Он ослабел от боли и одурел от джина. – Если нет, придется на ночь куда-нибудь причалить. Плыть в темноте по протокам рискованно. – Не услышав от Флинна вразумительного ответа, Себастьян и сам замолчал.
Если не считать звука булькающей под носом судна воды и монотонного напева рулевого, дау погрузилось в ленивое молчание. Большая часть команды и носильщиков спали на палубе, двое тихо возились на открытом камбузе с ужином.
Тяжелые болотные миазмы смешивались с трюмной вонью и запахом слоновой кости из отсеков. Эта смесь оказывала какое-то наркотическое воздействие на Себастьяна, усиливая его усталость. Уронив голову на грудь, а ружье на колени, он уснул.
Его разбудил галдеж членов команды и то, что Мохаммед настойчиво тряс его за плечо. Вскочив на ноги, он туманным взором оглядывался вокруг.
– Что такое? Что случилось, Мохаммед?
Вместо ответа Мохаммед прикрикнул на команду, чтобы те замолчали, и вновь повернулся к Себастьяну.
– Прислушайся, господин.
Стряхнув с себя остатки сна, Себастьян слегка наклонил голову.
– Ничего не… – Он замолчал с застывшим недоумением на лице.
В вечерней тишине чуть слышно раздавалось ритмичное пыхтение, словно где-то далеко-далеко шел поезд.
– Да, – по-прежнему несколько неуверенно сказал он. – Что это?
– Лодка «ту-ту» идет.
В ответ Себастьян уставился на старика в полном недоумении.
– Allemand. Немцы, – размахивая от волнения руками, ответил Мохаммед. – Они идут за нами. Погоня. Они нас догоняют. Они… – Схватив себя обеими руками за горло, он закатил глаза и высунул из уголка рта язык.
Компания Флинна в полном составе столпилась вокруг Себастьяна. После выразительной миниатюры Мохаммеда все испуганно хором разгалделись и воззрились на Себастьяна в ожидании его руководства. От неожиданности тот несколько стушевался и инстинктивно повернулся к Флинну, который лежал на спине и храпел с открытым ртом. Себастьян стремительно опустился возле него на колени.
– Флинн! Флинн! – Тот открыл глаза, но его взгляд был устремлен куда-то мимо Себастьяна. – Немцы догоняют!
– Кэмпбеллы[14], вперед! Ура! Ура! – забормотал Флинн, но тут же вновь закрыл глаза. От жара его обычно красное лицо стало пунцовым.
– Что же мне делать? – в отчаянии взмолился Себастьян.
– Выпей! – посоветовал Флинн. – И не раздумывай. Возьми и выпей! – Он говорил не совсем внятно, с закрытыми глазами.
– Флинн, прошу тебя, скажи, пожалуйста.
– Сказать? – в бреду пробормотал Флинн. – Конечно! Ты слышал про верблюда и миссионера?
Себастьян вскочил на ноги и стал судорожно озираться вокруг. Солнце было уже низко – до заката оставалось около двух часов. «Если бы удалось продержаться это время».
– Мохаммед, давай охотников на корму, – скомандовал он, и Мохаммед, услышав появившуюся в его голосе твердость, тут же передал команду охотникам.
Собрав оружие, десяток охотников поспешили на корму. Себастьян последовал за ними, тревожно вглядываясь в даль. Протока позади них, которая просматривалась на расстояние около двух тысяч ярдов до излучины, была пуста, но он уже не сомневался, что шум паровой машины становится все громче.
– Распредели их по всей ширине, – приказал он Мохаммеду. Его голова напряженно работала, что было для Себастьяна нелегкой задачей. Упрямый как мул мозг отказывался думать, как только его начинали сильно перегружать. Себастьян наморщил высокий академический лоб, медленно рожая очередную идею. – Баррикада! – воскликнул он. Тонкие доски фальшборта не смогут обеспечить достаточную защиту от мощных «маузеров». – Мохаммед, пусть остальные несут то, что смогут, и складывают здесь для защиты рулевых и стрелков. Тащите все – бочки для воды, мешки с кокосами, старые рыбацкие сети.
Пока его приказы спешно выполнялись, Себастьян сосредоточенно пытался расшевелить свою внутричерепную массу, мысленно сравнивая ее с куском сырого теста. Он попытался сравнить скорость дау и современного парового катера. Вероятно, они двигались раза в два медленнее своих преследователей. Для него не стало большим откровением, что даже при таком ветре парус едва ли может тягаться с винтовым судном.
Слово «винт» в сочетании с тем, что в этот самый момент ему пришлось посторониться, чтобы четверо туземцев протащили мимо него неприглядный тюк из старых рыбацких сетей, способствовало рождению у него в голове очередной идеи.
Идея была просто блестящей, и он отчаянно ухватился за нее, чтобы она никуда не ускользнула.
– Мохаммед… – От волнения Себастьян даже стал заикаться. – Мохаммед, эти сети… – Он вновь посмотрел назад на широкую, пока еще пустую протоку. Затем посмотрел вперед и увидел приближающийся к ним поворот, кормчий уже начал отдавать соответствующие команды, чтобы повернуть дау. – Я хочу протянуть эти сети через рукав.
Мохаммед в ужасе уставился на него, от недоумения его морщинистое лицо сморщилось еще сильнее.