Страница:
«Пусть постоит». Он ждал, глядя на Тима, и тот наконец переступил с ноги на ногу и кашлянул.
– Вольно!
Теперь невозможно усомниться в том, кто здесь главный.
Гарри взял нож для разрезания бумаги и повертел в руках.
– Гадаете, зачем я вас вызвал? – Он широко улыбнулся. – Что ж, причина в том, что я наконец нашел для вас дело. Сегодня я обедал с генералом Буллером. – Он помолчал, чтобы его слова были усвоены. – Мы обсуждали наступательные действия. Он хотел выяснить, как я оцениваю его планы. – Гарри спохватился. – Ну, это сейчас не важно. Я хочу, чтобы вы со своими людьми обследовали берега реки в обе стороны от Коленсо. Вот, посмотрите. – Он развернул перед Кертисом карту. – Вот здесь и здесь обозначены броды. Проверьте мосты, оба: железнодорожный и второй, по которому проходит дорога; убедитесь, что они невредимы. Сделайте это сегодня ночью. Ваш подробный доклад нужен мне к утру. Можете идти.
– Слушаюсь, сэр.
– Да, Кертис… – Гарри остановил его у выхода из палатки. – Найдите эти броды.
Как только клапан палатки закрылся за американцем, Гарри сунул руку в ящик стола и извлек фляжку, украшенную сердоликом. Открыл и принюхался к содержимому, прежде чем выпить.
На рассвете проводники парами возвращались в лагерь.
Шон и Сол вернулись последними. Они спешились, передали лошадей слугам и присоединились к группе у костра.
– Да?
Тим поднял голову – он сидел у костра на корточках с чашкой кофе в руках. От его мокрой одежды шел пар.
– Железнодорожный мост взорван, но второй нетронут.
– Вы уверены?
– Мы прошли по нему.
– Это уже кое-что, – хмыкнул Тим, и Шон скептически поднял бровь.
– Ты так думаешь? А тебе не пришло в голову, что они не тронули этот мост, потому что хотят, чтобы мы прошли по нему?
Никто не ответил, и Шон устало продолжал:
– Проверяя мосты, мы с Солом осмотрели и их окрестности. Сразу за железнодорожным мостом – цепь небольших холмов. Мы проползли у их подножий.
– И что?
– На этих холмах буров больше, чем игл на шкуре дикобраза. Тому, кто попытается днем пройти по мосту, выпустят кишки.
– Отличная перспектива, – проворчал Том.
– Очаровательно, верно? Чем больше об этом думаю, тем больше хочется выпустить газы. А вы что нашли?
– Много воды. – Тим посмотрел на свою мокрую одежду. – Глубокой.
– Никакого брода, – мрачно подвел итог Шон.
– Нет. Но мы нашли на берегу паром с пробитым дном. Возможно, поэтому на карте здесь и обозначен брод.
– Итак, ты сообщишь своему любимому полковнику хорошие новости. – Сол улыбнулся. – Ставлю пять против одного, что из этого ничего не воспоследует. Мое предположение: в течение двух следующих дней генерал Буллер нападет на Коленсо. Будь у него возможность переправить через этот мост пару тысяч солдат, у него появился бы шанс.
Тим мрачно посмотрел на него.
– И проводники пойдут первыми. Тебе хорошо. Твой рабби сделает тебя неуязвимым. А мы-то как?
– Но брод обозначен на карте! – протестовал подполковник Гаррик Кортни. Он наклонил голову, так что Тим видел розовую кожу в просветах, оставленных в светлых волосах расческой.
– Я видел на картах драконов и морских чудовищ, сэр, – ответил Тим, и Гарри холодно посмотрел на него светло-голубыми глазами.
– Вам платят не за то, чтобы вы корчили из себя шута, Кертис.
– Прошу прощения, сэр.
Гарри нахмурился: Кертис умел произнести «сэр» так, что это звучало как оскорбление.
– Кого вы посылали? – спросил он.
– Я ходил сам.
– Вы могли не заметить его в темноте.
– Если бы брод существовал, к нему по крайней мере вела бы дорога. Я не мог ее пропустить, сэр.
– Но в темноте вы могли ошибиться, – настаивал Гарри. – Могли пропустить то, что очевидно при дневном свете.
– Что ж, сэр…
– Ладно. – Гарри решительно продолжал: – Теперь мосты. Вы говорите, они нетронуты.
– Только дорожный мост, сэр.
– Но?..
– Люди, которых я послал, докладывают, что холмы за мостом сильно укреплены. Похоже, мост оставили нарочно в качестве приманки.
– Кертис… – Гарри положил нож для разрезания бумаги перед собой на карту. Нос его с трудом втискивался в промежуток между глазами, и когда Гарри поджимал губы, напоминал птицу – воробья, маленького коричневого воробья. – Кертис, – негромко повторил Гарри. – Мне кажется, вы относитесь к нашему делу без энтузиазма. Я послал вас на задание, а вы возвращаетесь с длинным перечнем отговорок. Не думаю, что вы понимаете, как это для нас важно.
«Чирик-чирик, воробушек». Тим улыбнулся, и Гарри вспыхнул.
– Например. Кого именно вы послали на разведку этих мостов? Надеюсь, это надежные люди?
– Да, сэр.
– Кого именно?
– Фридмана.
– А, маленького еврея-адвоката? Разумный выбор, Кертис, похвально разумный.
Гарри чихнул и взял носовой платок.
«Бог мой! – подумал Кертис. – Ко всем прочим своим достоинствам этот воробьишко еще и антисемит».
– А кто был второй?
– Новобранец.
– Новобранец? Новобранец!
Гарри бросил нож и возмущенно воздел руки.
– Я работал с ним до войны. И хорошо его знаю, сэр. Превосходный человек, я доверяю ему больше, чем любому другому. Кстати, я хотел просить вас присвоить ему звание сержанта.
– И как зовут это сокровище?
– Забавно, но он ваш однофамилец, сэр. Хотя говорит, что вы с ним не родственники. Его зовут Кортни. Шон Кортни.
Медленно, очень медленно, лицо Гарри изменилось. Оно стало невыразительным, бесстрастным. И бледным – безжизненной, прозрачной бледностью, как у трупа. Из глаз исчезла всякая жизнь – они смотрели внутрь, в тайны далекого прошлого. В его темные закоулки, где маленький мальчик поднимался по холму.
Он пробирался сквозь густые кусты, бежал на сильных молодых ногах. Поднимался по склону в глубокой тени, ощущая запах перегнившей листвы и слыша жужжание насекомых, потея на летней натальской жаре, напряженно всматриваясь вперед, чтобы разглядеть самца антилопы чекана, на которого они охотились. Собака рвалась с поводка, и мальчик испытывал такое же нетерпение.
Собака гавкнула, и впереди в кустах сразу возникло шевеление, задвигалось большое тело, копыто ударило о камень, послышались звуки стремительного бегства.
Выстрел, гулкий грохот, крик самца, его тело бьется на траве; крик Шона, высокий и восторженный: «Я свалил его! Попал с первого же выстрела! Гарри, Гарри, я его свалил, свалил!»
Собака тащит его вперед, на солнечный свет, взбудораженный Шон бежит к нему вниз по склону и несет дробовик.
Шон падает, ружье вылетает у него из рук. Гром второго выстрела, удар, выбивающий землю у Гарри из-под ног.
Теперь он сидит в траве и смотрит на ногу. Из алой плоти торчат осколки белой кости, толчками выплескивается кровь, темная и густая, как патока.
– О Боже, Гарри, я не хотел!.. Я поскользнулся. Честно, поскользнулся…
Гарри содрогнулся, все его тело свело судорогой, нога под столом дернулась.
– Что с вами, сэр?
В голосе Тима озабоченность.
– Все в порядке, благодарю вас, Кертис. – Гарри пригладил волосы на висках. Здесь у него глубокие залысины, линия волос неровная. – Пожалуйста, продолжайте.
– Вот я и говорю – похоже на ловушку. Они оставили мост, потому что…
– Ваша обязанность – собирать информацию, Кертис. А ее оценка – дело штаба. Полагаю, вы закончили свой отчет? Хорошо, можете идти.
Он должен выпить, немедленно. Его рука уже лежала на ручке ящика.
– Да, Кертис. – Его голос стал хриплым от ужасной сухости в горле, но он преодолевал эту сухость. – Повышение, о котором вы говорили, одобрено. Сделайте этого человека сержантом.
– Хорошо, сэр.
– Конечно, в случае лобовой атаки на мост он пойдет в первых рядах как проводник.
– Сэр?
– Вы ведь понимаете, что это необходимо? – Тим никогда не слышал у полковника столь льстивого тона. Как будто он нуждался в одобрении Тима. Как будто пытался оправдать свое решение. – Я хочу сказать, он знает мосты. Он проходил по ним. Он знает, что там и как, верно?
– Да, сэр.
– И к тому же он сержант. Я хочу сказать, нужно послать кого-то со званием… мы не можем посылать туда кого попало.
– Я могу пойти сам, сэр.
– Нет, нет. Вы нужны у брода.
– Как прикажете.
– Не забудьте, ясно? Пошлете его?
Он почти умоляет.
– Пошлю, – ответил Тим и вышел из палатки.
Гарри рывком раскрыл ящик – его ногти торопливо скребли жесткое дерево в стремлении найти фляжку.
«Генералу сэру Редверсу Буллеру, кавалеру Креста Виктории, командующему британской экспедиционной армией в Натале, Чивли, 19 декабря 1899 года.
Сэр, имею честь доложить, что в соответствии с полученными приказами офицеры и солдаты Натальского корпуса проводников в ночь на 18 декабря провели разведывательную операцию.
Результаты приводятся ниже.
Брод, обозначенный на прилагаемой карте «А». Хотя брод позволяет переправить большое количество людей, подходы к нему в темноте найти трудно; ночная переправа не рекомендуется.
Мост, обозначенный на прилагаемой карте «B». Дорожный мост на основе металлических конструкций. В настоящее время не разрушен, вероятно, благодаря прочности сооружения, помешавшей противнику уничтожить его.
Мост, обозначенный на прилагаемой карте «С». Железнодорожный мост, тоже металлический, но он разрушен неприятелем.
Генерал, военнослужащие НКП, проникшие на противоположный берег реки Тугелы, обнаружили неприятеля на холмах, обозначенных «D» и «E». Однако ни присутствия артиллерии, ни значительных сил противника не отмечено.
Кортни Г., подполковник, командир НКП. Действующая армия».
«ВЫДЕРЖКА ИЗ БОЕВОГО ПРИКАЗА ГЕНЕРАЛА СЭРА РЕДВЕРСА БУЛЛЕРА, КАВАЛЕРА КРЕСТА ВИКТОРИИ. ПОДПИСАНО ВЕЧЕРОМ 19 ДЕКАБРЯ 1899 ГОДА.
Частям под командованием бригадира Литтлтона продвинуться вперед и захватить деревню Коленсо. Затем захватить и удержать металлический мост и очистить от неприятеля холмы на противоположном берегу (см. прилагаемую карту)».
Глава 13
Глава 14
– Вольно!
Теперь невозможно усомниться в том, кто здесь главный.
Гарри взял нож для разрезания бумаги и повертел в руках.
– Гадаете, зачем я вас вызвал? – Он широко улыбнулся. – Что ж, причина в том, что я наконец нашел для вас дело. Сегодня я обедал с генералом Буллером. – Он помолчал, чтобы его слова были усвоены. – Мы обсуждали наступательные действия. Он хотел выяснить, как я оцениваю его планы. – Гарри спохватился. – Ну, это сейчас не важно. Я хочу, чтобы вы со своими людьми обследовали берега реки в обе стороны от Коленсо. Вот, посмотрите. – Он развернул перед Кертисом карту. – Вот здесь и здесь обозначены броды. Проверьте мосты, оба: железнодорожный и второй, по которому проходит дорога; убедитесь, что они невредимы. Сделайте это сегодня ночью. Ваш подробный доклад нужен мне к утру. Можете идти.
– Слушаюсь, сэр.
– Да, Кертис… – Гарри остановил его у выхода из палатки. – Найдите эти броды.
Как только клапан палатки закрылся за американцем, Гарри сунул руку в ящик стола и извлек фляжку, украшенную сердоликом. Открыл и принюхался к содержимому, прежде чем выпить.
На рассвете проводники парами возвращались в лагерь.
Шон и Сол вернулись последними. Они спешились, передали лошадей слугам и присоединились к группе у костра.
– Да?
Тим поднял голову – он сидел у костра на корточках с чашкой кофе в руках. От его мокрой одежды шел пар.
– Железнодорожный мост взорван, но второй нетронут.
– Вы уверены?
– Мы прошли по нему.
– Это уже кое-что, – хмыкнул Тим, и Шон скептически поднял бровь.
– Ты так думаешь? А тебе не пришло в голову, что они не тронули этот мост, потому что хотят, чтобы мы прошли по нему?
Никто не ответил, и Шон устало продолжал:
– Проверяя мосты, мы с Солом осмотрели и их окрестности. Сразу за железнодорожным мостом – цепь небольших холмов. Мы проползли у их подножий.
– И что?
– На этих холмах буров больше, чем игл на шкуре дикобраза. Тому, кто попытается днем пройти по мосту, выпустят кишки.
– Отличная перспектива, – проворчал Том.
– Очаровательно, верно? Чем больше об этом думаю, тем больше хочется выпустить газы. А вы что нашли?
– Много воды. – Тим посмотрел на свою мокрую одежду. – Глубокой.
– Никакого брода, – мрачно подвел итог Шон.
– Нет. Но мы нашли на берегу паром с пробитым дном. Возможно, поэтому на карте здесь и обозначен брод.
– Итак, ты сообщишь своему любимому полковнику хорошие новости. – Сол улыбнулся. – Ставлю пять против одного, что из этого ничего не воспоследует. Мое предположение: в течение двух следующих дней генерал Буллер нападет на Коленсо. Будь у него возможность переправить через этот мост пару тысяч солдат, у него появился бы шанс.
Тим мрачно посмотрел на него.
– И проводники пойдут первыми. Тебе хорошо. Твой рабби сделает тебя неуязвимым. А мы-то как?
– Но брод обозначен на карте! – протестовал подполковник Гаррик Кортни. Он наклонил голову, так что Тим видел розовую кожу в просветах, оставленных в светлых волосах расческой.
– Я видел на картах драконов и морских чудовищ, сэр, – ответил Тим, и Гарри холодно посмотрел на него светло-голубыми глазами.
– Вам платят не за то, чтобы вы корчили из себя шута, Кертис.
– Прошу прощения, сэр.
Гарри нахмурился: Кертис умел произнести «сэр» так, что это звучало как оскорбление.
– Кого вы посылали? – спросил он.
– Я ходил сам.
– Вы могли не заметить его в темноте.
– Если бы брод существовал, к нему по крайней мере вела бы дорога. Я не мог ее пропустить, сэр.
– Но в темноте вы могли ошибиться, – настаивал Гарри. – Могли пропустить то, что очевидно при дневном свете.
– Что ж, сэр…
– Ладно. – Гарри решительно продолжал: – Теперь мосты. Вы говорите, они нетронуты.
– Только дорожный мост, сэр.
– Но?..
– Люди, которых я послал, докладывают, что холмы за мостом сильно укреплены. Похоже, мост оставили нарочно в качестве приманки.
– Кертис… – Гарри положил нож для разрезания бумаги перед собой на карту. Нос его с трудом втискивался в промежуток между глазами, и когда Гарри поджимал губы, напоминал птицу – воробья, маленького коричневого воробья. – Кертис, – негромко повторил Гарри. – Мне кажется, вы относитесь к нашему делу без энтузиазма. Я послал вас на задание, а вы возвращаетесь с длинным перечнем отговорок. Не думаю, что вы понимаете, как это для нас важно.
«Чирик-чирик, воробушек». Тим улыбнулся, и Гарри вспыхнул.
– Например. Кого именно вы послали на разведку этих мостов? Надеюсь, это надежные люди?
– Да, сэр.
– Кого именно?
– Фридмана.
– А, маленького еврея-адвоката? Разумный выбор, Кертис, похвально разумный.
Гарри чихнул и взял носовой платок.
«Бог мой! – подумал Кертис. – Ко всем прочим своим достоинствам этот воробьишко еще и антисемит».
– А кто был второй?
– Новобранец.
– Новобранец? Новобранец!
Гарри бросил нож и возмущенно воздел руки.
– Я работал с ним до войны. И хорошо его знаю, сэр. Превосходный человек, я доверяю ему больше, чем любому другому. Кстати, я хотел просить вас присвоить ему звание сержанта.
– И как зовут это сокровище?
– Забавно, но он ваш однофамилец, сэр. Хотя говорит, что вы с ним не родственники. Его зовут Кортни. Шон Кортни.
Медленно, очень медленно, лицо Гарри изменилось. Оно стало невыразительным, бесстрастным. И бледным – безжизненной, прозрачной бледностью, как у трупа. Из глаз исчезла всякая жизнь – они смотрели внутрь, в тайны далекого прошлого. В его темные закоулки, где маленький мальчик поднимался по холму.
Он пробирался сквозь густые кусты, бежал на сильных молодых ногах. Поднимался по склону в глубокой тени, ощущая запах перегнившей листвы и слыша жужжание насекомых, потея на летней натальской жаре, напряженно всматриваясь вперед, чтобы разглядеть самца антилопы чекана, на которого они охотились. Собака рвалась с поводка, и мальчик испытывал такое же нетерпение.
Собака гавкнула, и впереди в кустах сразу возникло шевеление, задвигалось большое тело, копыто ударило о камень, послышались звуки стремительного бегства.
Выстрел, гулкий грохот, крик самца, его тело бьется на траве; крик Шона, высокий и восторженный: «Я свалил его! Попал с первого же выстрела! Гарри, Гарри, я его свалил, свалил!»
Собака тащит его вперед, на солнечный свет, взбудораженный Шон бежит к нему вниз по склону и несет дробовик.
Шон падает, ружье вылетает у него из рук. Гром второго выстрела, удар, выбивающий землю у Гарри из-под ног.
Теперь он сидит в траве и смотрит на ногу. Из алой плоти торчат осколки белой кости, толчками выплескивается кровь, темная и густая, как патока.
– О Боже, Гарри, я не хотел!.. Я поскользнулся. Честно, поскользнулся…
Гарри содрогнулся, все его тело свело судорогой, нога под столом дернулась.
– Что с вами, сэр?
В голосе Тима озабоченность.
– Все в порядке, благодарю вас, Кертис. – Гарри пригладил волосы на висках. Здесь у него глубокие залысины, линия волос неровная. – Пожалуйста, продолжайте.
– Вот я и говорю – похоже на ловушку. Они оставили мост, потому что…
– Ваша обязанность – собирать информацию, Кертис. А ее оценка – дело штаба. Полагаю, вы закончили свой отчет? Хорошо, можете идти.
Он должен выпить, немедленно. Его рука уже лежала на ручке ящика.
– Да, Кертис. – Его голос стал хриплым от ужасной сухости в горле, но он преодолевал эту сухость. – Повышение, о котором вы говорили, одобрено. Сделайте этого человека сержантом.
– Хорошо, сэр.
– Конечно, в случае лобовой атаки на мост он пойдет в первых рядах как проводник.
– Сэр?
– Вы ведь понимаете, что это необходимо? – Тим никогда не слышал у полковника столь льстивого тона. Как будто он нуждался в одобрении Тима. Как будто пытался оправдать свое решение. – Я хочу сказать, он знает мосты. Он проходил по ним. Он знает, что там и как, верно?
– Да, сэр.
– И к тому же он сержант. Я хочу сказать, нужно послать кого-то со званием… мы не можем посылать туда кого попало.
– Я могу пойти сам, сэр.
– Нет, нет. Вы нужны у брода.
– Как прикажете.
– Не забудьте, ясно? Пошлете его?
Он почти умоляет.
– Пошлю, – ответил Тим и вышел из палатки.
Гарри рывком раскрыл ящик – его ногти торопливо скребли жесткое дерево в стремлении найти фляжку.
«Генералу сэру Редверсу Буллеру, кавалеру Креста Виктории, командующему британской экспедиционной армией в Натале, Чивли, 19 декабря 1899 года.
Сэр, имею честь доложить, что в соответствии с полученными приказами офицеры и солдаты Натальского корпуса проводников в ночь на 18 декабря провели разведывательную операцию.
Результаты приводятся ниже.
Брод, обозначенный на прилагаемой карте «А». Хотя брод позволяет переправить большое количество людей, подходы к нему в темноте найти трудно; ночная переправа не рекомендуется.
Мост, обозначенный на прилагаемой карте «B». Дорожный мост на основе металлических конструкций. В настоящее время не разрушен, вероятно, благодаря прочности сооружения, помешавшей противнику уничтожить его.
Мост, обозначенный на прилагаемой карте «С». Железнодорожный мост, тоже металлический, но он разрушен неприятелем.
Генерал, военнослужащие НКП, проникшие на противоположный берег реки Тугелы, обнаружили неприятеля на холмах, обозначенных «D» и «E». Однако ни присутствия артиллерии, ни значительных сил противника не отмечено.
Кортни Г., подполковник, командир НКП. Действующая армия».
«ВЫДЕРЖКА ИЗ БОЕВОГО ПРИКАЗА ГЕНЕРАЛА СЭРА РЕДВЕРСА БУЛЛЕРА, КАВАЛЕРА КРЕСТА ВИКТОРИИ. ПОДПИСАНО ВЕЧЕРОМ 19 ДЕКАБРЯ 1899 ГОДА.
Частям под командованием бригадира Литтлтона продвинуться вперед и захватить деревню Коленсо. Затем захватить и удержать металлический мост и очистить от неприятеля холмы на противоположном берегу (см. прилагаемую карту)».
Глава 13
Они лежали бок о бок в траве, их рубашки намокли от росы. Ночь была тиха и неподвижна.
На небе ни облачка и очень яркие звезды. Впереди серебряная полоска Млечного Пути рельефно выделяла холмы над Тугелой, придавая им угрожающий вид.
Сол громко зевнул, и Шон тоже, невольно. Хотя они всю ночь не спали, это была не усталость – перед броском вперед, прямо на бурские ружья, давали себя знать натянутые нервы…
– До рассвета еще полтора часа, – прошептал Сол, и Шон хмыкнул. Что толку считать часы? В шесть сорок семь встанет солнце, и британская армия двинется за ними вперед по коричневой травянистой равнине.
Шон снова привстал на колени и обвел взглядом местность перед собой, медленно оглядывая берега Тугелы и стальной дорожный мост в ста ярдах впереди, проверяя, не прибавилось ли кустов у воды, не переместились ли они. Удовлетворенный, он снова лег.
– Боже, как холодно!
Шон почувствовал, как дрожит рядом с ним Сол, и с улыбкой ответил:
– Скоро согреемся.
Ясное ночное небо рассеяло вчерашнюю жару, трава мокрая, к холодным стволам ружей трудно прикасаться, но Шон давно научился не обращать внимания на неудобства. При необходимости он мог лежать совершенно неподвижно, позволяя мухам цеце садиться на шею и вонзать свои раскаленные жала в нежную кожу за ушами. Тем не менее, когда начало светать и настало время двигаться, он испытал облегчение.
– Ну я пошел, – прошептал он.
– Удачи. Когда вернешься, тебя будет ждать завтрак.
Предстояла работа для одного человека. Работа, которой Шон не радовался.
Они убедились, что на этой стороне реки буров нет; теперь, в последнюю минуту, когда бурам уже поздно менять расположение, кто-то должен переправиться и установить, какие силы удерживают мост. Пара бурских «максимов», накрывающих мост огнем, или даже заложенные заряды, готовые к взрыву, означали бы, что шансы на успех не просто незначительны – их нет.
Шон переместил ружье на спину и пополз в траве. Дважды он останавливался и прислушивался, но времени было мало – через час рассветет. Шон дополз до моста и залег в его тени, глядя на противоположный берег.
Никаких признаков движения. В сумерках холмы казались спинами темных китов в травяном море. Шон прождал пять минут – достаточно, чтобы шевельнулся даже самый усердный часовой.
– Начнем! – прошептал Шон и неожиданно испытал страх. Он даже не сразу узнал это чувство, потому что пережил его всего три-четыре раза за всю жизнь, но никогда по столь ничтожной причине. Он сидел у стальной опоры моста, чувствуя слабость в ногах и жжение в животе. И, только уловив в глубине горла вкус, похожий на вкус смеси рыбьего жира с чем-то давно сгнившим, он понял, что это.
«Я боюсь». Но удивление сразу сменилось тревогой.
Так вот как это бывает. Он знал, что такое бывало с другими. Слышал, как об этом говорили вечерами у лагерных костров, помнил слова и стоящую за ними жалость.
«Ja, слуга привел его в лагерь. Он дрожал как в лихорадке. Я подумал, он ранен.
– Дэниел, – спросил я, – Дэниел, что случилось?
– Сломалось, – ответил он; по его бороде текли слезы. – Сломалось у меня в голове. Я слышал, как оно сломалось. Бросил ружье и побежал.
– Он напал на тебя, Дэниел?
– Нет. Я даже не видел его, только слышал, как он кормится в буше. И тут у меня в голове сломалось, и я побежал.
– Он не был трусом. Я много раз охотился с ним, видел, как слон падал от его выстрела так близко, что едва не задевал ствол ружья. Он был хороший охотник, но слишком ушел в эту жизнь. И неожиданно что-то сломалось в его голове. Больше он не охотился».
«Я оброс страхом, как корабль обрастает ниже ватерлинии ракушками и водорослями, и теперь он готов утянуть меня под воду», – осознал Шон. И понял, что если сейчас побежит, как тот старый охотник, больше ему никогда не охотиться.
Он сидел скорчившись в темноте. Его сковал ледяной страх – он покрылся испариной, несмотря на холодный рассвет, и его затошнило. Это было физическое недомогание – Шон тяжело дышал разинутым ртом, маслянистая жидкость из живота рвалась наружу, он так ослабел, что ноги задрожали и ему пришлось ухватиться за стальную опору моста.
Так он простоял минуту, подобную вечности. Потом начал бороться со страхом, подавлять его, заставляя себя двигаться вперед, а ноги окрепнуть. И усилием воли, совсем близкий к бесконечному позору, не позволил сфинктеру расслабиться.
Он понял: старая шутка о трусах не лжет. И применима и к нему.
Шон пошел по мосту: не спеша поднять ногу, выдвинуть вперед, опустить и перенести на нее вес тела… Дышал он тоже спокойно и медленно, делая каждый вдох и выдох по команде сознания. Теперь он не мог доверить своему телу выполнение даже простейших функций – после того как оно так чудовищно его предало.
Если бы буры ждали на мосту, в то утро они убили бы его. Он не таясь медленно шел по середине моста в звездном свете, тяжелый и большой, и его ноги гулко ступали по металлу.
Металл под ногами сменился камнями. Противоположный берег.
Шон продолжал идти, спускаясь по середине дороги, следуя за ее мягким изгибом к темным холмам.
Он шел не один – ужас ревел в его голове, точно бурное море. Ремень соскользнул с плеча, ружье упало на дорогу. Шон стоял целую минуту, прежде чем решился наклониться и поднять его.
Потом он повернулся и пошел назад. Шел медленно, считая шаги, стараясь отсчитывать секунды и принуждая себя не бежать.
Он знал – если страх победит, с ним будет покончено. Он никогда больше не сможет охотиться.
– С тобой все в порядке?
Сол ждал его.
– Да.
Шон опустился на землю рядом с ним.
– Видел что-нибудь?
– Нет.
Сол смотрел на него.
– Ты уверен, что все в порядке?
Шон вздохнул. Когда-то он уже пугался. Страх пришел к нему в шахте под обрушившимися камнями. Потом в той же шахте он поборол его и вышел один, без страха. И на этот раз он точно так же надеялся оставить страх на том берегу, но страх последовал за ним. И Шон понял, что страх его никогда не покинет. Теперь он всегда будет рядом.
«Придется обуздать его, – подумал он. – Приучить к узде и седлу».
– Да, со мной все в порядке, – ответил он Солу. – Который час?
– Полшестого.
– Пошлю Мбежане обратно.
Шон встал и пошел туда, где с лошадьми ждал Мбежане.
Он протянул Мбежане небольшой квадрат зеленой ткани – оговоренный заранее сигнал о том, что ни мост, ни деревню не защищают крупные силы.
– Я вернусь, – сказал Мбежане.
– Нет. – Шон покачал головой. – Тебе здесь нечего делать.
Мбежане отвязал лошадей.
– Оставайся с миром.
– Иди с миром.
Шон радовался, что Мбежане здесь не будет – он не сможет стать свидетелем, если Шона сломает этот вновь обретенный страх.
«Нет, я не должен сломаться, – мрачно решил он. – Сегодня день испытания. Если я его выдержу, значит я, вероятно, обуздал страх».
Он вернулся туда, где в темноте ждал Сол. Лежа рядом, они наблюдали рассвет.
На небе ни облачка и очень яркие звезды. Впереди серебряная полоска Млечного Пути рельефно выделяла холмы над Тугелой, придавая им угрожающий вид.
Сол громко зевнул, и Шон тоже, невольно. Хотя они всю ночь не спали, это была не усталость – перед броском вперед, прямо на бурские ружья, давали себя знать натянутые нервы…
– До рассвета еще полтора часа, – прошептал Сол, и Шон хмыкнул. Что толку считать часы? В шесть сорок семь встанет солнце, и британская армия двинется за ними вперед по коричневой травянистой равнине.
Шон снова привстал на колени и обвел взглядом местность перед собой, медленно оглядывая берега Тугелы и стальной дорожный мост в ста ярдах впереди, проверяя, не прибавилось ли кустов у воды, не переместились ли они. Удовлетворенный, он снова лег.
– Боже, как холодно!
Шон почувствовал, как дрожит рядом с ним Сол, и с улыбкой ответил:
– Скоро согреемся.
Ясное ночное небо рассеяло вчерашнюю жару, трава мокрая, к холодным стволам ружей трудно прикасаться, но Шон давно научился не обращать внимания на неудобства. При необходимости он мог лежать совершенно неподвижно, позволяя мухам цеце садиться на шею и вонзать свои раскаленные жала в нежную кожу за ушами. Тем не менее, когда начало светать и настало время двигаться, он испытал облегчение.
– Ну я пошел, – прошептал он.
– Удачи. Когда вернешься, тебя будет ждать завтрак.
Предстояла работа для одного человека. Работа, которой Шон не радовался.
Они убедились, что на этой стороне реки буров нет; теперь, в последнюю минуту, когда бурам уже поздно менять расположение, кто-то должен переправиться и установить, какие силы удерживают мост. Пара бурских «максимов», накрывающих мост огнем, или даже заложенные заряды, готовые к взрыву, означали бы, что шансы на успех не просто незначительны – их нет.
Шон переместил ружье на спину и пополз в траве. Дважды он останавливался и прислушивался, но времени было мало – через час рассветет. Шон дополз до моста и залег в его тени, глядя на противоположный берег.
Никаких признаков движения. В сумерках холмы казались спинами темных китов в травяном море. Шон прождал пять минут – достаточно, чтобы шевельнулся даже самый усердный часовой.
– Начнем! – прошептал Шон и неожиданно испытал страх. Он даже не сразу узнал это чувство, потому что пережил его всего три-четыре раза за всю жизнь, но никогда по столь ничтожной причине. Он сидел у стальной опоры моста, чувствуя слабость в ногах и жжение в животе. И, только уловив в глубине горла вкус, похожий на вкус смеси рыбьего жира с чем-то давно сгнившим, он понял, что это.
«Я боюсь». Но удивление сразу сменилось тревогой.
Так вот как это бывает. Он знал, что такое бывало с другими. Слышал, как об этом говорили вечерами у лагерных костров, помнил слова и стоящую за ними жалость.
«Ja, слуга привел его в лагерь. Он дрожал как в лихорадке. Я подумал, он ранен.
– Дэниел, – спросил я, – Дэниел, что случилось?
– Сломалось, – ответил он; по его бороде текли слезы. – Сломалось у меня в голове. Я слышал, как оно сломалось. Бросил ружье и побежал.
– Он напал на тебя, Дэниел?
– Нет. Я даже не видел его, только слышал, как он кормится в буше. И тут у меня в голове сломалось, и я побежал.
– Он не был трусом. Я много раз охотился с ним, видел, как слон падал от его выстрела так близко, что едва не задевал ствол ружья. Он был хороший охотник, но слишком ушел в эту жизнь. И неожиданно что-то сломалось в его голове. Больше он не охотился».
«Я оброс страхом, как корабль обрастает ниже ватерлинии ракушками и водорослями, и теперь он готов утянуть меня под воду», – осознал Шон. И понял, что если сейчас побежит, как тот старый охотник, больше ему никогда не охотиться.
Он сидел скорчившись в темноте. Его сковал ледяной страх – он покрылся испариной, несмотря на холодный рассвет, и его затошнило. Это было физическое недомогание – Шон тяжело дышал разинутым ртом, маслянистая жидкость из живота рвалась наружу, он так ослабел, что ноги задрожали и ему пришлось ухватиться за стальную опору моста.
Так он простоял минуту, подобную вечности. Потом начал бороться со страхом, подавлять его, заставляя себя двигаться вперед, а ноги окрепнуть. И усилием воли, совсем близкий к бесконечному позору, не позволил сфинктеру расслабиться.
Он понял: старая шутка о трусах не лжет. И применима и к нему.
Шон пошел по мосту: не спеша поднять ногу, выдвинуть вперед, опустить и перенести на нее вес тела… Дышал он тоже спокойно и медленно, делая каждый вдох и выдох по команде сознания. Теперь он не мог доверить своему телу выполнение даже простейших функций – после того как оно так чудовищно его предало.
Если бы буры ждали на мосту, в то утро они убили бы его. Он не таясь медленно шел по середине моста в звездном свете, тяжелый и большой, и его ноги гулко ступали по металлу.
Металл под ногами сменился камнями. Противоположный берег.
Шон продолжал идти, спускаясь по середине дороги, следуя за ее мягким изгибом к темным холмам.
Он шел не один – ужас ревел в его голове, точно бурное море. Ремень соскользнул с плеча, ружье упало на дорогу. Шон стоял целую минуту, прежде чем решился наклониться и поднять его.
Потом он повернулся и пошел назад. Шел медленно, считая шаги, стараясь отсчитывать секунды и принуждая себя не бежать.
Он знал – если страх победит, с ним будет покончено. Он никогда больше не сможет охотиться.
– С тобой все в порядке?
Сол ждал его.
– Да.
Шон опустился на землю рядом с ним.
– Видел что-нибудь?
– Нет.
Сол смотрел на него.
– Ты уверен, что все в порядке?
Шон вздохнул. Когда-то он уже пугался. Страх пришел к нему в шахте под обрушившимися камнями. Потом в той же шахте он поборол его и вышел один, без страха. И на этот раз он точно так же надеялся оставить страх на том берегу, но страх последовал за ним. И Шон понял, что страх его никогда не покинет. Теперь он всегда будет рядом.
«Придется обуздать его, – подумал он. – Приучить к узде и седлу».
– Да, со мной все в порядке, – ответил он Солу. – Который час?
– Полшестого.
– Пошлю Мбежане обратно.
Шон встал и пошел туда, где с лошадьми ждал Мбежане.
Он протянул Мбежане небольшой квадрат зеленой ткани – оговоренный заранее сигнал о том, что ни мост, ни деревню не защищают крупные силы.
– Я вернусь, – сказал Мбежане.
– Нет. – Шон покачал головой. – Тебе здесь нечего делать.
Мбежане отвязал лошадей.
– Оставайся с миром.
– Иди с миром.
Шон радовался, что Мбежане здесь не будет – он не сможет стать свидетелем, если Шона сломает этот вновь обретенный страх.
«Нет, я не должен сломаться, – мрачно решил он. – Сегодня день испытания. Если я его выдержу, значит я, вероятно, обуздал страх».
Он вернулся туда, где в темноте ждал Сол. Лежа рядом, они наблюдали рассвет.
Глава 14
Тьма отступала, с каждой минутой поле их зрения расширялось. Теперь мост четким геометрическим рисунком выделялся на темных холмах.
Потом Шон смог разглядеть темные кусты на фоне более светлой травы и камня.
Новорожденный свет искажал расстояния, делал высоты впереди более далекими и уже не враждебными. Над рекой длинной вереницей пролетели цапли – они летели достаточно высоко, чтобы попасть в лучи солнца, и казались ярко сверкающими золотыми птицами в мире теней. С рассветом поднялся холодный ветер, его шорох в траве смешивался с журчанием речной воды.
Потом солнце осветило холмы, словно благословляя армию Республики. Туман в ущельях корчился в агонии от его тепла, и настал день, светлый и чистый, как роса.
Шон в бинокль разглядывал возвышения впереди.
В сотнях мест виднелись дымы, словно вся армия буров варила кофе.
– Думаешь, они нас заметили? – спросил Сол.
Шон покачал головой, не опуская бинокль. Два небольших куста и укрытие из травы надежно скрывали их.
– Ты уверен, что с тобой все в порядке? – снова спросил Сол.
Лицо Шона было искажено болезненной гримасой.
– Живот болит, – хмыкнул Шон. «Пусть начнется. Пусть поскорей начнется». Ожидание хуже всего.
И тут земля под Шоном задрожала; дрожь была очень слабая, но Шон почувствовал облегчение.
– Пушки пошли. – Он встал, используя кусты как укрытие, и оглянулся.
Единой колонной, через строго равные интервалы пушки двигались к полю боя. Они были еще далеко и казались крошечными, но быстро росли; всадники на передних лошадях каждой упряжки подгоняли ее. Они подъехали ближе – Шон увидел, как поднимаются и опускаются руки с хлыстами, услышал грохот колес и крики всадников.
Шестнадцать пушек, сто пятьдесят лошадей, которые их тащат, и сто человек, которые их обслуживают. Но на обширной равнине у Коленсо колонна казалась маленькой и незначительной. Шон посмотрел за нее и увидел марширующую следом пехоту: выстроившись в подобные частоколу шеренги, тысячи солдат ряд за рядом шли по равнине. Шон почувствовал прежнее дикое возбуждение. Он знал, что армия движется по ориентирам, которые ночью установили они с Солом, и что им первым из всех этих тысяч предстоит пройти по мосту.
Возбуждение, которое он испытывал сейчас, отличалось от всего пережитого раньше. Оно было острее, пикантнее, приправленное красным перцем страха. Впервые в жизни Шон почувствовал, что страх может быть приятным.
Он следил, как разворачиваются люди и орудия – фигуры на коричневом игровом поле, которые победят или погибнут в зависимости от того, какие карты сдаст война. И знал, что он – одна из этих фигур. Это знание одновременно пугало и заставляло ликовать.
Пушки были уже близко. Шон разбирал отдельные слова в криках верховых, видел на их лицах такое же возбуждение.
Близко… пожалуй, слишком близко. Шон тревожно оглянулся на грозные высоты за рекой, измеряя расстояние. Около двух тысяч ярдов, дальность ружейного выстрела. А орудия продолжали движение.
– Боже, они с ума сошли? – вслух спросил Шон.
– Пора начинать обстрел. – Сол тоже понял опасность. – Нельзя подходить ближе.
А орудия неумолимо приближались. Звуки их движения превратились в низкий гром; за ними с влажной от росы земли лениво поднималось облако пыли; на губах лошадей выступила пена, постромки натягивались.
– Они в пределах досягаемости. Остановитесь, ну! – простонал Шон. – Это будет бойня.
Всадники поднимались на стременах, проверяя состояние колес. Артиллеристы спрыгивали с лошадей, отпуская их на волю, а сами принимались отцеплять и разворачивать пушки. И в этот миг беспомощности, когда люди толпились у орудий, разворачивая их к холмам, под истерическое ржание вставших на дыбы лошадей, в эти мгновения, раньше чем снаряды были выгружены и ровными рядами разложены возле пушек, – именно тогда буры открыли огонь. Звуки выстрелов не были воинственными, им не хватало ярости – ослабленные расстоянием, они напоминали хлопки сотни шутих, и поначалу последствия не были заметны. Достаточно густая трава скрывала удары пуль, а пыль слишком пропиталась росой, чтобы подниматься, обозначая места попаданий.
Потом упала и забилась лошадь, она потащила за собой и вторую. Два человека бросились перерезать упряжь, но один не добежал. Он неожиданно сел в траву и поник головой. Упали еще две лошади, одна дико мотала ногой – пуля перебила ее выше колена.
– Убирайтесь! – закричал Шон. – Уходите, пока есть время! – но его голос не долетел до артиллеристов, заглушенный криками людей и раненых лошадей. Послышался новый звук, который Шон не сумел определить, – звук, похожий на стук града по жестяной крыше: вначале отдельные удары, потом все более частые, словно в неровном ритме застучали сотни молотов, – и Шон понял, что это пули бьют по металлу пушек.
Он видел, как артиллерист рухнул и заклинил затвор; его оттащили. Подносчик снарядов уронил свой груз и упал; его ноги задергались, потом застыли. Одна из лошадей вырвалась и поскакала по равнине, волоча за собой оборванную упряжь. Из травы возле батарей поднялась стая диких фазанов и полетела в сторону реки, потом на быстрых крыльях опустилась в укрытие. А за пушками ряды пехоты продолжали невозмутимо приближаться к лабиринту домов покинутой деревни Коленсо.
И вдруг с грохотом, от которого задрожала земля, выбросив шестнадцать длинных столбов голубого дыма, заговорили орудия.
Шон успел повернуть бинокль и увидеть на вершине первые разрывы. Быстро расцвели зеленовато-желтые злые цветы пламени лиддита, потом по ветру потянулся густой черный дым.
Снова загремели орудия, и опять – с каждым залпом все более беспорядочно, пока грохот не стал непрерывным.
Четкая линия холмов расплылась и потерялась в пыли и парах лиддита. Был виден и дым – его сероватый покров, сотканный выстрелами из тысяч ружей, опоясал высоты.
Шон быстро поставил прицел своего «ли-метфорда» на тысячу ярдов, лег, опираясь на локти, и начал вслепую стрелять в окутывающий высоты дым. Рядом с ним стрелял Сол.
Шон дважды опустошил магазин, прежде чем снова оглянулся на орудия.
Темп огня снизился. Большинство лошадей лежали в траве. Лафеты тащили за собой мертвецов; за ними укрывались тяжело раненные. Там, где орудие обслуживали шестеро артиллеристов, сейчас подносили снаряды и вели стрельбу лишь трое или четверо.
– Дураки, проклятые дураки, – прошептал Шон и снова начал стрелять, сосредоточив все внимание на том, чтобы одним движением отвести затвор, снова продвинуть его вперед, посмотреть в прицел на дымное облако и выстрелить. Он не считал выстрелы и, всякий раз как затвор щелкал пустой, доставал из патронташа новую обойму и перезаряжал ружье. Он взмок и почувствовал, как пот стекает из-под мышек; в ушах гудело от выстрелов, плечо начинало болеть.
Постепенно его охватило ощущение нереальности происходящего, вызванное грохотом орудий и запахом горящего пороха. Казалось, он вечно будет лежать тут и стрелять в ничто, в дым. Потом реальность отступила еще дальше, осталась только мушка прицела, выделяющаяся в аморфном тумане. Уши Шона заполнила оглушительная тишина, погасившая звуки битвы. Он был одинок и спокоен; от одуряющих потоков дыма и непрерывных одинаковых движений – зарядить, выстрелить – его тело отяжелело, а ум отупел.
Неожиданно это прекратилось. Над ними словно пронеслись с шумом гигантские крылья, вращаясь, расширяясь, вырастая в небе, как цветок.
– Что за…
– Шрапнель! – выдохнул Сол. – Теперь им конец.
С грохотом и треском бурские норденфельдты высаживали на равнину свои ватные цветы дыма, обрушивая на орудия и еще работающих у них людей свистящую, ослепляющую сталь.
Потом послышались голоса. Ошеломленному орудийным грохотом Шону потребовалась минута, чтобы определить их источник. Он совсем забыл о пехоте.
– Сомкнуть ряды! Держать строй!
– Не бежать! Спокойней, ребята. Не бежать.
Длинные ряды людей, которые выгибались и снова распрямлялись по приказам офицеров. Держа строй, солдаты неторопливо шли, прижимая к груди ружья; вот они миновали пушки. За ними на равнине оставались фигуры в хаки; некоторые лежали неподвижно, другие дергались и кричали.
Потом Шон смог разглядеть темные кусты на фоне более светлой травы и камня.
Новорожденный свет искажал расстояния, делал высоты впереди более далекими и уже не враждебными. Над рекой длинной вереницей пролетели цапли – они летели достаточно высоко, чтобы попасть в лучи солнца, и казались ярко сверкающими золотыми птицами в мире теней. С рассветом поднялся холодный ветер, его шорох в траве смешивался с журчанием речной воды.
Потом солнце осветило холмы, словно благословляя армию Республики. Туман в ущельях корчился в агонии от его тепла, и настал день, светлый и чистый, как роса.
Шон в бинокль разглядывал возвышения впереди.
В сотнях мест виднелись дымы, словно вся армия буров варила кофе.
– Думаешь, они нас заметили? – спросил Сол.
Шон покачал головой, не опуская бинокль. Два небольших куста и укрытие из травы надежно скрывали их.
– Ты уверен, что с тобой все в порядке? – снова спросил Сол.
Лицо Шона было искажено болезненной гримасой.
– Живот болит, – хмыкнул Шон. «Пусть начнется. Пусть поскорей начнется». Ожидание хуже всего.
И тут земля под Шоном задрожала; дрожь была очень слабая, но Шон почувствовал облегчение.
– Пушки пошли. – Он встал, используя кусты как укрытие, и оглянулся.
Единой колонной, через строго равные интервалы пушки двигались к полю боя. Они были еще далеко и казались крошечными, но быстро росли; всадники на передних лошадях каждой упряжки подгоняли ее. Они подъехали ближе – Шон увидел, как поднимаются и опускаются руки с хлыстами, услышал грохот колес и крики всадников.
Шестнадцать пушек, сто пятьдесят лошадей, которые их тащат, и сто человек, которые их обслуживают. Но на обширной равнине у Коленсо колонна казалась маленькой и незначительной. Шон посмотрел за нее и увидел марширующую следом пехоту: выстроившись в подобные частоколу шеренги, тысячи солдат ряд за рядом шли по равнине. Шон почувствовал прежнее дикое возбуждение. Он знал, что армия движется по ориентирам, которые ночью установили они с Солом, и что им первым из всех этих тысяч предстоит пройти по мосту.
Возбуждение, которое он испытывал сейчас, отличалось от всего пережитого раньше. Оно было острее, пикантнее, приправленное красным перцем страха. Впервые в жизни Шон почувствовал, что страх может быть приятным.
Он следил, как разворачиваются люди и орудия – фигуры на коричневом игровом поле, которые победят или погибнут в зависимости от того, какие карты сдаст война. И знал, что он – одна из этих фигур. Это знание одновременно пугало и заставляло ликовать.
Пушки были уже близко. Шон разбирал отдельные слова в криках верховых, видел на их лицах такое же возбуждение.
Близко… пожалуй, слишком близко. Шон тревожно оглянулся на грозные высоты за рекой, измеряя расстояние. Около двух тысяч ярдов, дальность ружейного выстрела. А орудия продолжали движение.
– Боже, они с ума сошли? – вслух спросил Шон.
– Пора начинать обстрел. – Сол тоже понял опасность. – Нельзя подходить ближе.
А орудия неумолимо приближались. Звуки их движения превратились в низкий гром; за ними с влажной от росы земли лениво поднималось облако пыли; на губах лошадей выступила пена, постромки натягивались.
– Они в пределах досягаемости. Остановитесь, ну! – простонал Шон. – Это будет бойня.
Всадники поднимались на стременах, проверяя состояние колес. Артиллеристы спрыгивали с лошадей, отпуская их на волю, а сами принимались отцеплять и разворачивать пушки. И в этот миг беспомощности, когда люди толпились у орудий, разворачивая их к холмам, под истерическое ржание вставших на дыбы лошадей, в эти мгновения, раньше чем снаряды были выгружены и ровными рядами разложены возле пушек, – именно тогда буры открыли огонь. Звуки выстрелов не были воинственными, им не хватало ярости – ослабленные расстоянием, они напоминали хлопки сотни шутих, и поначалу последствия не были заметны. Достаточно густая трава скрывала удары пуль, а пыль слишком пропиталась росой, чтобы подниматься, обозначая места попаданий.
Потом упала и забилась лошадь, она потащила за собой и вторую. Два человека бросились перерезать упряжь, но один не добежал. Он неожиданно сел в траву и поник головой. Упали еще две лошади, одна дико мотала ногой – пуля перебила ее выше колена.
– Убирайтесь! – закричал Шон. – Уходите, пока есть время! – но его голос не долетел до артиллеристов, заглушенный криками людей и раненых лошадей. Послышался новый звук, который Шон не сумел определить, – звук, похожий на стук града по жестяной крыше: вначале отдельные удары, потом все более частые, словно в неровном ритме застучали сотни молотов, – и Шон понял, что это пули бьют по металлу пушек.
Он видел, как артиллерист рухнул и заклинил затвор; его оттащили. Подносчик снарядов уронил свой груз и упал; его ноги задергались, потом застыли. Одна из лошадей вырвалась и поскакала по равнине, волоча за собой оборванную упряжь. Из травы возле батарей поднялась стая диких фазанов и полетела в сторону реки, потом на быстрых крыльях опустилась в укрытие. А за пушками ряды пехоты продолжали невозмутимо приближаться к лабиринту домов покинутой деревни Коленсо.
И вдруг с грохотом, от которого задрожала земля, выбросив шестнадцать длинных столбов голубого дыма, заговорили орудия.
Шон успел повернуть бинокль и увидеть на вершине первые разрывы. Быстро расцвели зеленовато-желтые злые цветы пламени лиддита, потом по ветру потянулся густой черный дым.
Снова загремели орудия, и опять – с каждым залпом все более беспорядочно, пока грохот не стал непрерывным.
Четкая линия холмов расплылась и потерялась в пыли и парах лиддита. Был виден и дым – его сероватый покров, сотканный выстрелами из тысяч ружей, опоясал высоты.
Шон быстро поставил прицел своего «ли-метфорда» на тысячу ярдов, лег, опираясь на локти, и начал вслепую стрелять в окутывающий высоты дым. Рядом с ним стрелял Сол.
Шон дважды опустошил магазин, прежде чем снова оглянулся на орудия.
Темп огня снизился. Большинство лошадей лежали в траве. Лафеты тащили за собой мертвецов; за ними укрывались тяжело раненные. Там, где орудие обслуживали шестеро артиллеристов, сейчас подносили снаряды и вели стрельбу лишь трое или четверо.
– Дураки, проклятые дураки, – прошептал Шон и снова начал стрелять, сосредоточив все внимание на том, чтобы одним движением отвести затвор, снова продвинуть его вперед, посмотреть в прицел на дымное облако и выстрелить. Он не считал выстрелы и, всякий раз как затвор щелкал пустой, доставал из патронташа новую обойму и перезаряжал ружье. Он взмок и почувствовал, как пот стекает из-под мышек; в ушах гудело от выстрелов, плечо начинало болеть.
Постепенно его охватило ощущение нереальности происходящего, вызванное грохотом орудий и запахом горящего пороха. Казалось, он вечно будет лежать тут и стрелять в ничто, в дым. Потом реальность отступила еще дальше, осталась только мушка прицела, выделяющаяся в аморфном тумане. Уши Шона заполнила оглушительная тишина, погасившая звуки битвы. Он был одинок и спокоен; от одуряющих потоков дыма и непрерывных одинаковых движений – зарядить, выстрелить – его тело отяжелело, а ум отупел.
Неожиданно это прекратилось. Над ними словно пронеслись с шумом гигантские крылья, вращаясь, расширяясь, вырастая в небе, как цветок.
– Что за…
– Шрапнель! – выдохнул Сол. – Теперь им конец.
С грохотом и треском бурские норденфельдты высаживали на равнину свои ватные цветы дыма, обрушивая на орудия и еще работающих у них людей свистящую, ослепляющую сталь.
Потом послышались голоса. Ошеломленному орудийным грохотом Шону потребовалась минута, чтобы определить их источник. Он совсем забыл о пехоте.
– Сомкнуть ряды! Держать строй!
– Не бежать! Спокойней, ребята. Не бежать.
Длинные ряды людей, которые выгибались и снова распрямлялись по приказам офицеров. Держа строй, солдаты неторопливо шли, прижимая к груди ружья; вот они миновали пушки. За ними на равнине оставались фигуры в хаки; некоторые лежали неподвижно, другие дергались и кричали.