Смолл Бертрис. Царица Пальмиры (Том 2)

   - Зенобия! Зенобия!
   Сквозь пелену до нее донесся чей-то голос, выкрикивавший ее имя, и с легким протестом она стала сопротивляться, ей не хотелось покидать густую теплую темноту. Однако голос был настойчив.
   - Зенобия! Открой глаза, богиня! Открой же! Все еще протестуя, она, наконец, открыла глаза, хотя ей пришлось сделать для этого могучее усилие веки показались ей чугунными. Перед ее затуманенным взором неясно вырисовывалось лицо Аврелиана, и, к ее удивлению, он казался обеспокоенным. Через несколько мгновений его лицо стало приняло более четкие очертания. Она увидела выражение облегчения и даже нежности.
   - Я ненавижу тебя! - с трудом удалось ей произнести слабым голосом, а он, ликуя, засмеялся.
   - Я уже было подумал, что убил тебя, - сказал он, - а мертвая царица не представляет для меня никакой ценности.
   Она тщетно попыталась ударить его, и, зарычав в восторге, он поднял ее на руки и крепко прижал к себе.
   - Успокойся, богиня! Я не собираюсь причинять тебе вред. Ну, успокойся же!
   Она была слишком слаба и спокойно лежала в его объятиях, пока не задремала, прильнув к его груди. Приятное тепло разлилось по ее озябшему телу.
   Она проспала несколько часов, над пустыней уже опустилась ночь. Она осторожно освободилась из объятий императора. Все суставы болели. Ей так хотелось окунуться в горячую ванну, ароматную и успокаивающую. Но ванны придется долго ждать.
   Она взглянула на Аврелиана. Он лежал спокойно, дыхание было тихим и ровным. Зенобия внимательно осмотрела императора. Он выглядел на удивление молодо, только вокруг глаз и у висков виднелась сеть морщинок. Он не потрудился снять короткую красную тунику, когда набросился на нее, поэтому она мало что могла разглядеть. Там, где туника задиралась вверх, она увидела шрам, который шел вдоль левого бедра. По ширине шрама она могла предположить, что это след копья. На руках и ногах виднелось несколько небольших шрамов.
   Даже во сне его рот выдавал человека несгибаемого, упрямого, редко поддававшегося состраданию. Она содрогнулась, вспомнив об их борьбе. Никогда еще она не чувствовала себя такой... такой зависимой, до такой степени не владеющей собственным телом и умом. Когда он заставил ее смотреть себе в глаза, она попала под его власть. Она понимала, как он упивался ее слабостью. Зенобия поклялась, что она не допустит этого в следующий раз. Она постарается смотреть и не видеть, она сможет обмануть его.
   Она тихонько встала и медленно потянулась, сняв напряжение. Зенобия не подозревала, что он наблюдает за ней из-под прикрытых век. У нее прекрасное тело, думал он, а ей уже за тридцать. Ему нравились ее длинные ноги, гладкие бедра, слегка округлый живот и особенно ее полные и в то же время твердые груди. Он любил женщин с большой грудью, но нередко с возрастом прекрасные груди обвисают. Именно это произошло с грудью Ульпии.
   Зенобия подняла крышку своего маленького сундучка и достала оттуда платье, которое собиралась надеть, а он думал о Кариесе. К этому времени она уже родит. Действительно ли родится мальчик, она так уверяла его в атом? Он подумал, чей же это в действительности ребенок. Ах, всегда оставалась возможность, что он станет отцом, однако он серьезно сомневался в этом. Народ предпочитал верить, что у него не может быть детей, а виновата в атом бедная Ульпия, но он знал, что это не так.
   До женитьбы у него время от времени бывали любовницы, но ни одна из них ни разу не принесла ему ребенка. После женитьбы он сменил дюжину любовниц, но ни одна из них не родила ему детей. Одна лишь Кариеса заявила, что он - отец ее ребенка. Он сомневался в этом, но поскольку никогда не собирался разводиться с Ульпией, не стал спорить с ней. Возможно, это действительно его ребенок.
   Аврелиан открыл глаза и следил за Зенобией, как кошка следит за своей жертвой. Ему, конечно, жаль Марка Александра, но ведь добыча принадлежит победителю, а победитель он, Аврелиан.
   Глава 11
   - Пожалуйста, Кариеса, ну пожалуйста, помоги себе, поднатужься.
   Ульпия Северина, римская императрица, склонилась над своей племянницей, пытаясь приободрить девушку.
   - Мне больно! - в раздражении хныкала Кариеса.
   - Я знаю, моя дорогая, но все же ты должна вытолкнуть ребенка.
   - Откуда ты можешь знать? Ведь ты бесплодна, тетя! - послышался жестокий ответ.
   Кариеса отвернулась от Ульпии и застонала.
   - Идем, Ульпия, - послышался утешающий голос Дагиан, и ее сильные, добрые руки мягко увлекли императрицу прочь от кровати роженицы. - Пойдем и выпьем немного вина. Акушерка позаботится о Кариесе.
   Ульпия молча кивнула и позволила увести себя из спальни Кариссы в залитый солнечным светом атрий. Две девушки-рабыни поспешили им навстречу, поставив удобные кресла возле бассейна. Третья рабыня поставила на низенький круглый столик поднос с графином вина и двумя серебряными бокалами. Дагиан кивком отпустила служанок, налила сладкого золотистого вина и подала Ульпии полный бокал.
   - Марку следовало бы быть рядом с ней, - пробормотала императрица. - Ведь это ее первый ребенок!
   - Ульпия, хватит притворяться! Его силой заставили жениться на ней. Если ты еще не знаешь правды, то я просвещу тебя. Император принудил моего сына к этому браку. Он был помолвлен с одной госпожой в Пальмире, которую страстно любил. Я знаю, как бы ты ни любила Кариесу, ты ни минуты не верила, что ребенок, которого она вот-вот должна родить, - это ребенок моего сына. Они женаты всего четыре месяца.
   - Она думает, что у нее ребенок от Аврелиана, - тихо прошептала императрица, и глаза Дагиан раскрылись от удивления. - Но не знает, - тихо продолжала Ульпия, - что мой муж бесплоден. За все годы, что мы женаты, я не зачала ребенка, - ни я, ни кто-нибудь из его женщин. - Ее поблекшие карие глаза наполнились слезами. - Когда-то у меня был ребенок, Дагиан, прелестный маленький мальчик. Его отняли у меня. Вот почему я вышла замуж за Аврелиана. Он знал о моем позоре и грозился раскрыть его, если мой отец не согласится на брак.
   Она вздохнула и вытерла слезы, струившиеся по ее щекам.
   - Ты не должна думать о нем плохо. Он всегда был хорошим мужем почтительным и добрым. Однако он слаб на женщин, а Кариеса честолюбива. Сомневаюсь, что она сама знает, кто отец ее ребенка.
   - А император в курсе, что все это известно тебе? - спросила Дагиан.
   - Конечно же, нет. Согласно традиции, все эти годы я была идеальной римской женой. Я не замечала его женщин, они не заслуживают моего внимания.
   - Но твоя собственная племянница?! - Дагиан была ошеломлена.
   - Я уже давно вступила в зрелый возраст, Дагиан, и не хочу потерять мужа. Храня молчание, я тем самым удерживала его в семье.
   Дагиан, сама того не желая, улыбнулась. Многие считают Ульпию Северину глупой, но на самом деле она очень умна.
   - Но как же ты можешь любить свою племянницу, если знаешь, что она предала тебя?
   - Я терпеть не могу эту сучку, - последовал ответ. - Но никогда не доставлю Кариесе удовольствие, дав ей понять, что она заставляет меня страдать.
   Ужасный пронзительный крик прорезал стоявшую в доме тишину, женщины встали и поспешили в спальню Кариссы. К ним присоединился Марк, вышедший из своего кабинета, в котором теперь проводил большую часть времени. В комнате стоял неприятный сладковатый запах. Марк большими шагами ринулся к окнам и распахнул ставни, впустив в комнату немного свежего воздуха.
   На постели извивалась Кариеса. Она стонала и молила об облегчении.
   - Помоги мне, мама Юнона! Помоги своей дочери родить императора!
   - Претензии лисицы! - прошептала Ульпия. Акушерка отвела всех троих в сторону, а ее ассистентка помогала женщине.
   - Положение серьезное, благородные господа. Ребенок идет ножками, но я перевернула его. Однако он слабеет, а мать не помогает ему появиться на свет. Чем дольше будут продолжаться роды, тем тяжелее будет и ей, и ребенку. Она потеряла слишком много крови, я по-настоящему обеспокоена.
   - Могу ли я чем-нибудь помочь? - спросил Марк.
   - Сядьте возле жены и приободрите ее! - акушерка смотрела с извиняющимся видом. - Она - нелегкая пациентка, господин, - объяснила она.
   - Могу себе представить, как с ней трудно, - ответил он. - Кариеса любит, чтобы все происходило легко и мгновенно. Должно быть, она испытывает шок от того, что ребенок не выпрыгнул из ее матки, полностью одетый.
   - Марк!
   Дагиан была потрясена, но Ульпия положила на руку Марка свою мягкую ладонь.
   - Поступки Кариссы всем нам причиняют страдания, Марк, - сказала она.
   Он посмотрел на нее долгим взглядом, а потом со вздохом уселся возле жены.
   - Тебе придется поднатужиться. Кариеса! - спокойно произнес он. - Роды это тяжелая работа.
   Она повернула к нему лицо, но, увидев выражение озабоченности вместо его обычной насмешливости, почувствовала облегчение.
   - Ты останешься со мной?
   - Да, я останусь, пока не родится ребенок.
   - И ты примешь этого ребенка как своего собственного?
   - Нет, - ответил он. - Не приму.
   - Но ты должен сделать это?
   - Ни один человек в Риме ни на мгновение не поверил, что я - отец твоего ребенка. Кариеса. Я буду содержать вас обоих, но не более того.
   - Мой дядя накажет тебя, - захныкала она, а потом снова закричала, когда начались схватки.
   - Тужься! - приказал он, и она повиновалась ему, - ребенок был дорог ей. Он - гарантия ее благосостояния и могущества в течение всей ее жизни. Он положит начало новой римской императорской династии цезарей.
   Стиснув зубы, она стала тужиться. Она станет матерью императорского рода! Рим ляжет у ее ног, и даже этот гордый патриций, ее муж, в конце концов пожелает ее. Но когда это, наконец, случится, она отвергнет его!
   Скоро! Скоро она будет держать свое дитя на руках! Снова ее пронзила боль, и она стала тужиться. Она услышала крик акушерки: "Я уже вижу головку ребенка!", и это приободрило ее. С этого момента Кариеса с большим воодушевлением начала бороться, чтобы произвести на свет своего ребенка. Сквозь пелену боли она слышала, как все поощряют ее двигаться вперед, к окончательной победе. Боль все усиливалась по мере того, как ребенок с ее помощью продвигался вперед. Наконец могучим усилием она вытолкнула младенца, издав пронзительный крик. Потом, тяжело дыша, нетерпеливо произнесла:
   - Дайте мне моего сына! Дайте его мне сейчас же! Они молчали. Почему они безмолвствуют? Несмотря на опустошающую слабость, ей с большим трудом удалось сесть.
   - Дайте мне моего ребенка! - потребовала она. Почему ее сын не кричит?
   Марк Александр вздохнул, и на его красивом лице появилось выражение жалости.
   - Ребенок мертв, Кариеса, - тихо сказал он. - Я сожалею.
   - Нет!
   Они лгут ей! Ребенок не может быть мертвым!
   - Дайте мне моего сына! - пронзительно закричала она. Марк кивнул помощнице акушерки, и женщина вручила Кариесе запеленутый сверток. Она нетерпеливо развернула белое льняное полотно, испачканное коричневыми пятнами родовой крови, и обнаружила... Ее водянисто-голубые глаза в ужасе выпучились.
   - Это не мой ребенок! - прошептала она тихим, напряженным голосом, который вскоре перешел в истерический крик. - Что вы сделали с моим ребенком?!
   - Ты держишь своего ребенка на руках, - сказал Марк без всякого выражения.
   Кариеса несколько долгих минут смотрела на то, что лежало у нее на коленях. У этого существа была голова с почти плоской макушкой и лицо с гротескно искривленным ртом. У основания шеи тело разделялось на две половины с двумя парами плеч, от которых отходили три руки, три ноги и два набора развитых половых органов. Пуповина плотно обвилась вокруг шеи несчастного младенца, и все его тело имело синюшный оттенок. С криком ужаса Кариеса сбросила эта существо со своих коленей и завизжала:
   - Это ты виноват! Ты проклинал меня! Ты наслал порчу! Потом она дважды судорожно вздохнула, и вдруг поток густой красной крови хлынул у нее изо рта. В то же самое время началось обильное маточное кровотечение.
   Все кончилось так быстро, что у присутствующих едва ли было время, чтобы осознать происшедшее. Кариеса замертво упала на спину. Марк с проклятиями кинулся вон из комнаты. Ульпия Северина шагнула к постели и закрыла глаза своей племянницы. Потом повернулась к акушерке и ее помощнице со словами:
   - Вы не должны обращать внимания на бред моей несчастной племянницы. В эти последние дни беременности она была сама не своя. Марк Александр прекрасный муж, и она была счастлива.
   Акушерка с помощницей кивнули.
   - Нам и прежде приходилось видеть такие сцены. Самые милые девушки сходят с ума, когда им говорят, что ребенок мертв. Бедная девушка! Но такова уж воля богов.
   Акушерка начала собирать инструменты.
   - Мы покинем вас, чтобы вы могли подготовить ее к погребению, госпожа.
   Императрица милостиво кивнула.
   - Вам, разумеется, заплатят в двойном размере за причиненное беспокойство, и мы можем положиться на вашу осмотрительность в том, что касается несчастного ребенка моей племянницы.
   - Конечно, госпожа, - последовал спокойный ответ. Акушерка почтительно поклонилась и вместе с помощницей вышла из комнаты.
   - Госпожа, - тихо сказала Ульпия, - созовите рабов, надо приготовить тело моей племянницы к погребению. С вашего позволения, я предпочла бы положить ее в нашу фамильную усыпальницу, а не в вашу.
   Дагиан благодарно кивнула.
   - Да, так будет лучше. Благодарю вас, Ульпия, - сказала она.
   - Позовите рабов, - повторила императрица, - а потом идите к Марку. Теперь, возможно, он сможет жениться на своей настоящей любви. Скоро Аврелиан благополучно вернет Пальмиру в лоно империи. Он захвачен идеей воссоединения империи. Как только Пальмира покорится, ваш сын сможет отправиться на восток и жениться на своей даме.
   - Не знаю, вряд ли это теперь возможно, - сказала Дагиан. - Женщина, с которой был помолвлен мой сын, - это Зенобия, царица Пальмиры.
   - О дорогая, - пробормотала Ульпия. - Это представляет дело совсем в другом свете, не правда ли? Аврелиан очень рассердится, если при таких обстоятельствах Марк покинет Италию.
   Она в замешательстве вздохнула, по потом се лицо прояснилось.
   - Ну что ж. Марку придется подождать, пока его царица не приедет к нему сама. Я знаю, Аврелиан собирается провести ее в своем триумфальном шествии, когда вернется в Рим. Царица, разумеется, останется пленницей империи, но я позабочусь, чтобы мой муж отдал ее Марку. Аврелиан всегда был очень щедр ко мне, ведь я прошу у него немного и всегда благоразумна. - Она улыбнулась Дагиан. - Идите же к своему сыну и скажите, что скоро счастье улыбнется ему. Я помогу подготовить Кариесу к ее последнему пути.
   Дагиан вышла из спальни Кариссы. Она думала о том, выживет ли Зенобия после войны с Римом. Потерпела ли она уже поражение или, может быть, опять удивила Римскую империю, снова победив ее? Новости шли из Сирии в Италию так долго! Потом мать Марка быстро вознесла молитву богам, чтобы они защитили Зенобию Пальмирскую.
   Боги, однако, предпочли изменить свое отношение к смертной, которая до недавнего времени всегда была их любимицей. Она провела еще одну ночь в безжалостной борьбе в постели Аврелиана. Она недоумевала, почему же Венера оставила его на земле на столь долгий срок. Этот человек ненасытен и, очевидно, неистощим. С едва заметной улыбкой Зенобия подумала, что ведь даже богиня должна отдыхать. Как жаль, что ей не удается отдохнуть! Едва лишь занялся рассвет, как они уже начали битву другого рода.
   - Ты пойдешь позади моей колесницы! - заявил он, когда они поднялись с постели.
   Она была потрясена, и несколько мгновений она не могла понять, о чем речь, а потом замотала головой и закричала: "Никогда!"
   - Или же я поволоку тебя за своей колесницей, - такова была следующая предложенная ей альтернатива.
   - Я согласна, лучше волоки, - драматически заявила она. - Я никогда не войду в мой собственный город побежденная! Ты не победил меня, Аврелиан!
   - Не правда, победил! - насмехался он над ней, и в углах его небесно-голубых глаз появились веселые морщинки. - Что ты за упрямая богиня, Зенобия? Я победил тебя в честном поединке, как на поле битвы, так и в своей постели. Если ты откажешься сыграть положенную тебе роль в моем сегодняшнем триумфальном шествии, то никогда твоей ноги не будет в этом городе. Где же будешь плести свою паутину, мой обожаемый паук?
   И, что еще более важно, как ты станешь руководить своим сыном?
   Она вперила в него яростный взгляд. Теперь понятно, как надежна ловушка, и он не смягчится, раз решение уже принято.
   - Так ты пойдешь? - спросил он.
   - Пойду.
   Он усмехнулся.
   Раб принес завтрак, и Аврелиан весело заметил, что раздражение ничуть не повлияло на ее аппетит. Она очистила и разделила на дольки маленький апельсин, потом выложила дольки в маленькую чашу и залила их простоквашей. Толстый ломтик свежеиспеченного хлеба обильно намазала медом и поместила на красную арретинскую <Арретанская керамика - глиняная посуда эпохи Империи, названная по месту своего изготовления, г.Арретия в Этрурии.> глиняную тарелку вместе с двумя сваренными вкрутую яйцами и горстью крупных, спелых черных олив. Не обращая на него внимания, она сосредоточенно поглощала это изобилие, запивая гранатовым соком из кубка. Потом, не сказав ему даже слова, встала и вышла из палатки. Ему хотелось рассмеяться, но Зенобия и так уже была на пределе, а император нуждался в ее сотрудничестве.
   Если бы он втащил ее, пронзительно кричащую, в Пальмиру, это не помогло бы ему завоевать симпатию горожан. Даже юный царь взглянул бы с другой точки зрения на сотрудничество с Римом при таких обстоятельствах. В конце концов он ведь ее сын, несмотря на то что она узурпировала его власть. Аврелиан хотел, чтобы она смиренно шла позади его колесницы. Этот жест все в Пальмире поймут. Увидев, что она приняла власть Рима, граждане склонят свои шеи под ярмо империи. Пусть ее плохое настроение улучшится и она придет к согласию с самой собой, прежде чем начнется его триумфальный въезд в город. На его месте она поступила бы точно так же. Утвердившись в своем решении, Аврелиан продолжал завтракать в одиночестве.
   Закончив трапезу, он позвал Гая Цицерона.
   - Ты отвечаешь за царицу, - тихо сказал он. - Не думаю, что она посмеет выкинуть какую-нибудь штуку. Сегодня утром мы побеседовали, и она полностью приняла мои пожелания. Вот увидишь, она займет свое место позади моей колесницы, когда я вступлю в Пальмиру.
   - Да, цезарь! - последовал послушный ответ.
   В назначенный час римская армия в полном боевом порядке выстроилась перед главными воротами Пальмиры. Во главе в своей боевой колеснице стоял Аврелиан. Он выглядел необыкновенно могущественным и царственным; золотой нагрудник с рельефным изображением одерживающего победы Марса, бога войны, сверкал в лучах утреннего солнца. Его длинный красный военный плащ мягко развевался под дуновениями легкого ветерка. Однако изящный шлем не мог скрыть суровые черты лица. Он стоял - высокий, прямой, спокойный. Позади него ждали легионеры, нетерпеливо переступая с ноги на ногу.
   Император обернулся, чтобы посмотреть на Зенобию, которая заняла свое место позади его колесницы. Заметив его взгляд, она отвернулась. О боги! Он молча выругался. Стоило ему только взглянуть на нее, как он почувствовал желание. В тот день она не надела траурных одежд. Скорее она была одета так же, как в тот первый день, когда его армия подошла к воротам Пальмиры несколько месяцев назад. В своем золотом каласирисе она не больше походила на побежденного противника, чем райская птица. Ее воротник, украшенный рубинами, розовым кварцем и алмазами, ярко сверкал. Его блеску вторил золотой венок из виноградных листьев с украшенными бриллиантами лентами. Она и правда была воплощением золотой богини, и с помощью своего одеяния ей удалось изменить смысл всего представления, который он намеревался сыграть перед народом Пальмиры.
   Слабая улыбка искривила его губы, смягчив на мгновение суровые черты. Ей каким-то образом удалось еще одно поражение превратить в победу. Он запомнит это. Когда-то он обвинил ее в том, что она сверхгордая... Ей-богу, в этом отношении она может преподать урок! Он снова повернулся лицом к воротам Пальмиры. Его взгляд словно бы послужил сигналом, и они начали медленно отворяться.
   Аврелиан почувствовал напряжение. Он думал, уж не вздумают ли они сражаться в последнюю минуту. Обычно стены города были заполнены толпами зрителей, но в то утро не было видно ни одного человека. Он отчетливо слышал протестующий скрип петель ворот, по мере того как они раскрывались все шире и шире. Вскоре въезд в город стал похож на широко открытый беззубый рот.
   Потом из-за ворот вышел человек, одетый в простую белую льняную тунику и красно-белую полосатую тогу, окаймленную пурпурной полосой. В руках он нес символические золотые ключи от города.
   С величайшим достоинством этот человек двинулся вперед и остановился перед колесницей Аврелиана.
   - Приветствую вас, цезарь! - произнес он громким голосом. - Я - Кассий Лонгин, главный советник царя. По поручению его величества я вручаю вам ключи от Пальмиры.
   - Где же царь? - спросил император.
   - Его величество ожидает вас во дворце, цезарь. Молодая царица приболела, а так как они лишь недавно женаты, царь не пожелал оставить ее.
   Аврелиан приподнял бровь. Ничего удивительного, что Зенобия не склонна позволить своему сыну править. Царь, для которого жена важнее его положения, несомненно, обречен.
   - Встаньте рядом со своей царицей, Кассий Лонгин. Я полагаю, ваша главная улица ведет к царскому дворцу?
   - Да, цезарь.
   Лонгин направился туда, где стояла Зенобия.
   - Ваше величество! - тихо произнес он. - Хвала богам, что вы невредимы!
   - По всем правилам, Лонгин, мне сейчас полагалось бы быть мертвой, если бы мой сын не забыл о своем долге. Он, утешая, положил ей руку на плечо.
   - Поговорим позже, - сказал он, и они двинулись вперед.
   Римские легионеры медленно шли по улице. Они нервничали, глаза обшаривали окна и подворотни, но улицы были тихие и пустынные, магазины закрыты, а люди, казалось, вообще испарились. Неестественная тишина нависла над городом, когда Аврелиан со своей армией совершал триумфальный путь по главной улице.
   Это был широкий проспект, на котором одновременно могли разместиться четыре больших колесницы. Он был вымощен подогнанными друг к другу кусками черного и белого мрамора и окаймлен по бокам великолепными белыми мраморными колоннами, которые поддерживали своды над пешеходными дорожками, проходившими перед магазинами и домами. Аврелиан вел свою колесницу неторопливым шагом, благодаря чему у него была возможность разглядеть город. Как чист и опрятен по сравнению с Римом, этот город - нет мусора, вони, даже хулиганские надписи на статуях отсутствуют.
   Зенобия тихо беседовала с Лонгином.
   - Где же люди, Лонгин?
   - По предложению совета, ваше величество, жители решили не показываться на улицах, когда римляне вступят в город.
   - А не по предложению царя?
   Он заколебался, и эта заминка сказала ей о многом.
   - Царь опасается за безопасность города, - попытался Лонгин оправдать Вабаллата.
   - Пожалуйста, поблагодари совет от моего имени, Лонгин. Вероятно, меня не допустят к ним.
   - Он не говорил вам, что собирается сделать с правительством, ваше величество?