Страница:
Я мысленно вызвал Веру. Во вспыхнувшем видеостолбе я увидел командирский зал, в креслах сидели Вера, Ольга и Леонид.
— Не беспокойся, — сказала Вера. — Мы следим за вами.
— Значит, вы видели ужасы этого города мертвецов? И понимаете, что это значит?
— Да, Эли. Вы защищены мощными полями, пользуйтесь ими.
Вокруг нас летал Труб, то взмывая, то падая вниз. Внезапно он унесся в сторону, и вскоре раздался его призывный клекот. Он кричал так страшно, что мы со всех ног кинулись к нему. Я вспомнил, что он не обучен пользоваться защитными полями, и огородил его своим. Труба отбросило от глыбы, на которую он с яростью кидался. Я поспешно снял поле. Труб так и не понял, что произошло. Он потом рассказывал, что невероятная сила схватила его за волосы и метнула прочь.
— Враг! — надрывался Труб, снова бросаясь на глыбу. — Подлый!
Но это было не живое существо, как показалось Трубу, а снова камень.
На отполированном пьедестале возвышалось нечто странное: не то раздувшаяся черепаха, не то рыцарский шлем из земных музеев. А из середины каменной опухоли вздымалась гибкая — змеиным телом — трубка, и на конце ее был нарост, вроде ананаса. Он сверкал, этот нарост, от него отбрасывались лучи, но не как от лампочки — сплошным сиянием, а словно от тысячи колюче-ярких остриев, как если бы он был инкрустирован драгоценными камнями и каждая грань блистала особо. В облике удивительного сооружения ощущалось что-то зловещее, и я понимал Труба, набросившегося на него с таким неистовством.
— Не разрушитель ли это? — сказал Андре без обычной уверенности.
— Скорей боевая машина разрушителя, — высказался я. — А огурец на шее — глаза или перископ. Конструкция, живая или механическая, которую так и хочется назвать головоглазом.
— Третья! — крикнул Лусин, бросаясь в проход между зданиями. — Головоглаз первоклассный! И галакт — тоже!..
Третья скульптурная группа в самом деле была великолепна. Слово «великолепна» относится к мастерству, а не к содержанию. На краю постамента громоздилась такая же каменная туша со сверкающим наростом, а в центре и с другого края располагались два галакта и восемь жителей Сигмы.
Притихшие, мы замерли перед скульптурой. Вторично, после уничтоженной картины альтаирцев, мы видели ужасную сцену неволи. На шее галактов висели цепи, такие же цепи были и у жителей Сигмы. Это была процессия невольников, и первыми невольниками шли галакты, а сверкавший перископом головоглаз был, очевидно, надсмотрщиком.
— И все-таки кое-чему я во всем этом безобразии радуюсь, — сказал я. — И знаешь чему, Андре? Теперь мы можем спокойно закрыть одно твое открытие. Я имею в виду твою грозную теорию невидимок.
— Не могу передать, как я сам рад! — воскликнул Андре. — Вид у этой бронированной опухоли отвратительный, но все же это тело, а не привидение.
— И я думаю... — начал я, но не закончил.
— На помощь! — отчаянно крикнул Андре.
Ошеломляюще острый свет ударил нас по глазам, и необоримая тяжесть швырнула на стену здания.
Мне показалось, что я попал под пресс и раздавлен.
— Не беспокойся, — сказала Вера. — Мы следим за вами.
— Значит, вы видели ужасы этого города мертвецов? И понимаете, что это значит?
— Да, Эли. Вы защищены мощными полями, пользуйтесь ими.
Вокруг нас летал Труб, то взмывая, то падая вниз. Внезапно он унесся в сторону, и вскоре раздался его призывный клекот. Он кричал так страшно, что мы со всех ног кинулись к нему. Я вспомнил, что он не обучен пользоваться защитными полями, и огородил его своим. Труба отбросило от глыбы, на которую он с яростью кидался. Я поспешно снял поле. Труб так и не понял, что произошло. Он потом рассказывал, что невероятная сила схватила его за волосы и метнула прочь.
— Враг! — надрывался Труб, снова бросаясь на глыбу. — Подлый!
Но это было не живое существо, как показалось Трубу, а снова камень.
На отполированном пьедестале возвышалось нечто странное: не то раздувшаяся черепаха, не то рыцарский шлем из земных музеев. А из середины каменной опухоли вздымалась гибкая — змеиным телом — трубка, и на конце ее был нарост, вроде ананаса. Он сверкал, этот нарост, от него отбрасывались лучи, но не как от лампочки — сплошным сиянием, а словно от тысячи колюче-ярких остриев, как если бы он был инкрустирован драгоценными камнями и каждая грань блистала особо. В облике удивительного сооружения ощущалось что-то зловещее, и я понимал Труба, набросившегося на него с таким неистовством.
— Не разрушитель ли это? — сказал Андре без обычной уверенности.
— Скорей боевая машина разрушителя, — высказался я. — А огурец на шее — глаза или перископ. Конструкция, живая или механическая, которую так и хочется назвать головоглазом.
— Третья! — крикнул Лусин, бросаясь в проход между зданиями. — Головоглаз первоклассный! И галакт — тоже!..
Третья скульптурная группа в самом деле была великолепна. Слово «великолепна» относится к мастерству, а не к содержанию. На краю постамента громоздилась такая же каменная туша со сверкающим наростом, а в центре и с другого края располагались два галакта и восемь жителей Сигмы.
Притихшие, мы замерли перед скульптурой. Вторично, после уничтоженной картины альтаирцев, мы видели ужасную сцену неволи. На шее галактов висели цепи, такие же цепи были и у жителей Сигмы. Это была процессия невольников, и первыми невольниками шли галакты, а сверкавший перископом головоглаз был, очевидно, надсмотрщиком.
— И все-таки кое-чему я во всем этом безобразии радуюсь, — сказал я. — И знаешь чему, Андре? Теперь мы можем спокойно закрыть одно твое открытие. Я имею в виду твою грозную теорию невидимок.
— Не могу передать, как я сам рад! — воскликнул Андре. — Вид у этой бронированной опухоли отвратительный, но все же это тело, а не привидение.
— И я думаю... — начал я, но не закончил.
— На помощь! — отчаянно крикнул Андре.
Ошеломляюще острый свет ударил нас по глазам, и необоримая тяжесть швырнула на стену здания.
Мне показалось, что я попал под пресс и раздавлен.
8
Это продолжалось, очевидно, сотые доли секунды — стремительный, тотчас же отраженный удар.
Теперь я понимаю, что, если бы друзья на звездолетах не следили за нами, мы были бы уничтожены первым же гравитационным выстрелом головоглаза. Наши индивидуальные поля, как потом выяснилось, слишком слабы, чтобы противостоять мощи создаваемых ими в коротких ударах перегрузок тяжести. И когда разрушитель послал свой убийственный импульс, защитные наши поля были смяты, лишь ослабив навалившийся на нас тысячетонный груз. Зато на помощь пришли автоматы звездолетов, их встречный импульс нейтрализовал удар.
Несмотря на потрясение, я удержался на ногах. В секунды больших напряжений мысль и чувства убыстряются в сотни раз. Я слышал, видел, воспринимал десятки важных образов, давал на них ответы, отвергал, принимал — все сразу. Во мне кричал яростный голос Леонида: «Кинжальное поле, Эли, кинжальное поле!», я видел перекошенное лицо самого Леонида, он, отдаленный от нас тысячами километров, сражался вместе с нами.
И тут же я увидел посиневших, задыхавшихся Андре и Лусина — главная волна перегрузок обрушилась на них, и, почти расплющенные, они боролись с самими собой, чтобы не потерять сознания. И еще я увидел головоглаза — огромную землистую опухоль с длинной шеей и сверкающим на шее страшным глазом. Он выполз из-за стены и приближался, готовя новый, в десятки раз усиленный удар, который, возможно, уже не смогли бы отразить далекие автоматы звездолетов.
Все это запечатлелось в моей памяти единой картиной, оно, вероятно, и было единой картиной, ибо совершилось в десятые доли секунды — появление разрушителя, стремительная атака Труба, мой бешеный выпад. Я не знаю сейчас, что тогда поразило меня больше: вид погибающих Андре и Лусина, свирепый облик наступающего разрушителя или глыбой упавший с высоты Труб.
Отважный ангел с ревом низринулся на врага, выбросив свои грозные когти. Он нацелился на его глаз, и нападение, видимо, было так неожиданно для головоглаза, что Трубу удалось полоснуть его когтями. Головоглаз мотнул шеей, выбросил свое поле вверх, Труб отлетел в сторону, крылья его были сломаны, смятые перья облаком рассеивались в воздухе. И в это мгновение я поразил разрушителя насмерть.
Я хорошо помню свое собственное состояние в тот миг. Я зарычал от непереносимого бешенства. Все мои помыслы были сконцентрированы в точечном фокусе одной мысли: «Пронзить! Пронзить!» И, до нестерпимости сжав свое охранное поле в узкий, как луч, пучок, я ударил им врага, как шпагой. Головоглаз не упал, обливаясь кровью, но лопнул, как мыльный пузырь, по которому хлопнули палкой. Взрыв, взвившийся столб огня и дыма, падающие куски и капли — вот и все. Существо, напавшее на нас, было превращено в осколки — не повержено, а разбрызгано. Я тогда не знал, что это — единственная форма смерти головоглазов.
Я кинулся к Андре и Лусину. Андре, бледный, пошатывался, глаза его были закрыты. Лусин пришел в себя быстрее.
— Труб, кажется, погиб! — крикнул я. — Посмотри Труба, Лусин.
Лусин, держась за стены, направился нетвердым шагом к Трубу. Поверженный ангел лежал у стены, Лусин пытался поднять его и не мог. Я возился с Андре. Тот открывал глаза, но еще не мог говорить. Я выкликнул авиетки, но они не появились. Я выругался и вызвал планетолет. Он тоже не отозвался. Вспыхнул видеостолб. Никогда не забуду страха на лице Веры. Она глядела на меня, словно я был уже мертв.
— Эли! — простонала она. — Вас окружают, Эли!
Ее сменил Леонид. Его резкое лицо пылало гневом.
— Авиетки уничтожены! — крикнул он. — Планетолет поврежден. К вам ползет не меньше полусотни этих тварей. Мы усилили ваши поля до предела, идем на помощь. Держитесь, братья!
— Сколько у нас времени? — спросил я. — Минуты? Секунды?
— Минуты три. Прячьтесь за экранирующие укрытия!
Оставив Андре у стены, я помчался к Лусину. Вместе мы перетащили Труба к Андре. Бедный ангел был так помят, что голова его бессильно завалилась. Но в нем еще бушевал задор битвы, он хрипло заклекотал, когда его проносили мимо места, где стоял головоглаз, остатки перьев на сломанных крыльях злобно взъерошились.
Положительно, я испытывал нежность к этому молодцу!
Я оглянулся. Ничего экранирующего от гравитационных полей вблизи не было. Я потряс Андре.
— Нас окружают враги! Надо концентрировать поля.
Андре вздрогнул и сел. В его глазах появилась мысль. Я оставил его и обратился к Трубу. Я был теперь спокоен за Андре. Сознание опасности и необходимости присоединить свои усилия к общим усилиям — лучшее лекарство для таких, как он.
С ангелом было хуже. Он хорошо сражался крыльями и когтями, умело наваливался телом, но плохо оперировал полем. Поле приводится в действие мыслью и ощущением, Труб никак не мог постигнуть, что одно желание обороняться есть уже оборона. Для него существует лишь мир видимый и осязаемый. Того, что нельзя потрогать, того попросту нет — вот его понимание мира: храбрый, но наивный парень.
— Появятся головоглазы, сам не шевелись, а кричи на них: назад! назад! Про себя кричи, понимаешь? — убеждал я его. — А если не можешь про себя, ори вслух, это тоже подействует.
— Их надо рвать зубами, бить телом! — твердил он в волнении и пытался встать, помогая себе обломками крыльев, но они не держали, и он охал и морщился от боли.
И тут показались разрушители. Они выкатывались из-за стен, неуклюже шествовали по улице, предваряемые сумрачным сиянием своих глазоголов. Багровые пламена метались меж стен, становились все ярче, мы словно попали в центр гонимого ветром пожара, до того мощно и зловеще было выбрасываемое ими красноватое сияние. Чтобы не ослепнуть, мы опустили шлемы и включили на скафандрах светофильтры. Андре, окончательно придя в себя, раскрыл чемоданчик дешифратора и пустил его на все диапазоны.
— Сумасшедший, зачем? — прошептал я.
— Не помешает. Я уверен, что они переговариваются между собою и сияние их голов связано с этим.
Я человек другого толка, чем Андре. Я весь был поглощен ощущением предстоящего боя. Уверенности, что мы отразим нападение, у меня не было, но что дешево мы не отдадим жизни, я знал твердо.
Врагов собиралось все больше, они выстраивались полукругом, неторопливо приближались. Я понимал их план, в основе его лежал нехитрый расчет. Сила их гравитационных полей обратно пропорциональна квадрату расстояния — вдвое сокращая его, они усиливали свой удар в четыре раза. Судя по всему, они намеревались методично сжимать кольцо, сколько позволит сопротивление наших полей, а там, внезапно суммировав усилия, нанести короткий уничтожающий удар.
Я понял, что, если не расстроить их план, они превратят нас в раздавленное яйцо. Во мне пылала злоба против этих бестий, без причин и повода напавших на нас. Я должен был выплеснуть ее в хорошем выпаде. У нас было огромное личное преимущество перед ними — скорость нашего бега, — я надумал использовать это преимущество.
— Концентрируйте на мне свои поля! — приказал я. — Сейчас я покажу этим светящимся черепахам, что им далеко до людей!
— Эли! — сказал Лусин. — Берегись! Концентрируем!
И тогда я ринулся на ближайшего головоглаза. Он выполз немного дальше других и поплатился за неосторожность жизнью. Брызги его еще сыпались на землю, когда мое кинжальное поле прошило насквозь его соседа.
Разрушители попятились, головы их тревожно усилили и без того мощный свет, теперь они пылали, как прожектора, даже сквозь густые светофильтры глазам стало больно. Тело мое сжало словно тисками, я стал задыхаться от боли. Сжатие налетело мгновенно, тут же ослабло, снова усилилось и спало — головоглазы рубили меня гравитационными импульсами, а друзья отражали удары своими полями. Я зашатался, теряя сознание, и, перед тем как рухнул, успел разбрызгать еще одного врага.
Андре и Лусин подбежали, и я упал им на руки. Они проворно оттащили меня под прикрытие стены. Лусин хохотал и топал ногами, ангел свирепо рычал, обнажая клыки, даже Андре смеялся. Нам — не говорю об ангеле, конечно, — еще не приходилось драться насмерть с врагами, и первая удача хмелем бросилась в голову.
— На атомы! — орал Лусин. — В брызги! Так их!
Андре первый успокоился.
— Они повторяют натиск, — сказал он.
Головоглазы снова шли на нас полукругом. На этот раз они изменили план нападения. Центр их надвигался осторожнее, чем крылья, они старались охватить нас с боков и отсюда, поле на поле, смять двумя встречными ударами. А если бы я опять вырвался вперед, они, отступив в центре, спокойно расправились бы с моими друзьями, лишенными защиты с флангов. Расчет их был на такого недальновидного противника, что я почувствовал к ним презрение. Я еще не знал тогда, что не следует считать врага глупее себя, если не хочешь, чтоб он тебя перехитрил.
— Мы тоже повторим нападение, но уже по-иному, — сказал я.
И когда они приблизились на достаточное расстояние, мы, собранные в кулак — трое людей впереди, прихрамывающий ангел сзади, — ударили по их левому крылу. Все было рассчитано до мелочей и удалось даже в мелочах. Нападая на одно крыло, мы удалялись от другого и тем ослабляли его удар, а с центром во время короткой схватки можно было не считаться: раз проученный, он не спешил попасть под кинжальные поля.
Разя уже не одним, а четырьмя полями, мы обратили в бегство весь их левый край. Преследовать мы не могли, пришлось поворачиваться к центру и второму крылу. Коротким выпадом мы заставили и их попятиться. Поле боя было усыпано останками уничтоженных врагов.
Мы опять укрылись под защиту стены и перевели дух.
Эти дьявольские создания, однако, хорошо учились на неудачах. Они поняли, что, атакуя цепью, лишь подставляют себя под клинки наших силовых шпаг. Сейчас они шли компактными группами, голов на двадцать каждая, туша к туше. То самое, чем мы разметали их во второй атаке, они обращали против нас — многократно усиленное, собранное в кулак поле. Никаким выпадом, как бы он ни был быстр, мы не смогли бы разметать столь многократно суммированный силовой поток. Теперь время, отведенное нам на жизнь, определялось лишь скоростью сближения.
— Ты успеешь вызвать звездолет и записать прощание, Андре, — сказал я и отвернулся.
Враги не торопились. Они знали, что мы у них в полях. Они наступали осмотрительно. Андре вызвал звездолет. Никогда еще порывистый Андре не говорил так ровно и ясно.
— Жанна! Олег! — диктовал он. — Через две минуты меня не станет. Я люблю вас. Будьте счастливы!
— Обнимемся, друзья! — сказал я. — И потом ударим в последний разок. Не стоит тянуть эту волынку.
Мы обнялись. Труб припал к моему плечу и всхлипывал, как человек. Оказанная этому чудаку человеческая ласка почти примирила его с гибелью. Я подал сигнал, и мы бросились на центральную группу головоглазов. Как я и опасался, нам не удалось ее разметать. Мы даже не смогли собрать остриями поля — так непреоборимы были охватившие нас силовые цепи. Лишь Лусин пронзил одного врага и тут же сам упал. Я не хотел ни кричать, ни звать на помощь, но отчаянный вопль непроизвольно исторгнулся из меня. Рядом закричал Андре.
И не успели наши крики оборваться, как сверху что-то обрушилось и все волшебно переменилось: внезапно ослабли тиски, погасло нестерпимое жжение перископов, а головоглаз, на которого я перед тем нацелился, но не достал, взвился облаком брызг и пыли.
— Концентрируйтесь на мне! — грянул дикий голос Леонида. — Вперед!
Я пошатнулся, и меня поддержал Ромеро.
— Не правда ли, неплохой удар, храбрый Эли? — сказал он, усмехаясь. — Кажется, мне удалось разложить вашего противника на молекулы. Соберитесь с полем и поспешим за нашим боевым вождем!
Теперь я понимаю, что, если бы друзья на звездолетах не следили за нами, мы были бы уничтожены первым же гравитационным выстрелом головоглаза. Наши индивидуальные поля, как потом выяснилось, слишком слабы, чтобы противостоять мощи создаваемых ими в коротких ударах перегрузок тяжести. И когда разрушитель послал свой убийственный импульс, защитные наши поля были смяты, лишь ослабив навалившийся на нас тысячетонный груз. Зато на помощь пришли автоматы звездолетов, их встречный импульс нейтрализовал удар.
Несмотря на потрясение, я удержался на ногах. В секунды больших напряжений мысль и чувства убыстряются в сотни раз. Я слышал, видел, воспринимал десятки важных образов, давал на них ответы, отвергал, принимал — все сразу. Во мне кричал яростный голос Леонида: «Кинжальное поле, Эли, кинжальное поле!», я видел перекошенное лицо самого Леонида, он, отдаленный от нас тысячами километров, сражался вместе с нами.
И тут же я увидел посиневших, задыхавшихся Андре и Лусина — главная волна перегрузок обрушилась на них, и, почти расплющенные, они боролись с самими собой, чтобы не потерять сознания. И еще я увидел головоглаза — огромную землистую опухоль с длинной шеей и сверкающим на шее страшным глазом. Он выполз из-за стены и приближался, готовя новый, в десятки раз усиленный удар, который, возможно, уже не смогли бы отразить далекие автоматы звездолетов.
Все это запечатлелось в моей памяти единой картиной, оно, вероятно, и было единой картиной, ибо совершилось в десятые доли секунды — появление разрушителя, стремительная атака Труба, мой бешеный выпад. Я не знаю сейчас, что тогда поразило меня больше: вид погибающих Андре и Лусина, свирепый облик наступающего разрушителя или глыбой упавший с высоты Труб.
Отважный ангел с ревом низринулся на врага, выбросив свои грозные когти. Он нацелился на его глаз, и нападение, видимо, было так неожиданно для головоглаза, что Трубу удалось полоснуть его когтями. Головоглаз мотнул шеей, выбросил свое поле вверх, Труб отлетел в сторону, крылья его были сломаны, смятые перья облаком рассеивались в воздухе. И в это мгновение я поразил разрушителя насмерть.
Я хорошо помню свое собственное состояние в тот миг. Я зарычал от непереносимого бешенства. Все мои помыслы были сконцентрированы в точечном фокусе одной мысли: «Пронзить! Пронзить!» И, до нестерпимости сжав свое охранное поле в узкий, как луч, пучок, я ударил им врага, как шпагой. Головоглаз не упал, обливаясь кровью, но лопнул, как мыльный пузырь, по которому хлопнули палкой. Взрыв, взвившийся столб огня и дыма, падающие куски и капли — вот и все. Существо, напавшее на нас, было превращено в осколки — не повержено, а разбрызгано. Я тогда не знал, что это — единственная форма смерти головоглазов.
Я кинулся к Андре и Лусину. Андре, бледный, пошатывался, глаза его были закрыты. Лусин пришел в себя быстрее.
— Труб, кажется, погиб! — крикнул я. — Посмотри Труба, Лусин.
Лусин, держась за стены, направился нетвердым шагом к Трубу. Поверженный ангел лежал у стены, Лусин пытался поднять его и не мог. Я возился с Андре. Тот открывал глаза, но еще не мог говорить. Я выкликнул авиетки, но они не появились. Я выругался и вызвал планетолет. Он тоже не отозвался. Вспыхнул видеостолб. Никогда не забуду страха на лице Веры. Она глядела на меня, словно я был уже мертв.
— Эли! — простонала она. — Вас окружают, Эли!
Ее сменил Леонид. Его резкое лицо пылало гневом.
— Авиетки уничтожены! — крикнул он. — Планетолет поврежден. К вам ползет не меньше полусотни этих тварей. Мы усилили ваши поля до предела, идем на помощь. Держитесь, братья!
— Сколько у нас времени? — спросил я. — Минуты? Секунды?
— Минуты три. Прячьтесь за экранирующие укрытия!
Оставив Андре у стены, я помчался к Лусину. Вместе мы перетащили Труба к Андре. Бедный ангел был так помят, что голова его бессильно завалилась. Но в нем еще бушевал задор битвы, он хрипло заклекотал, когда его проносили мимо места, где стоял головоглаз, остатки перьев на сломанных крыльях злобно взъерошились.
Положительно, я испытывал нежность к этому молодцу!
Я оглянулся. Ничего экранирующего от гравитационных полей вблизи не было. Я потряс Андре.
— Нас окружают враги! Надо концентрировать поля.
Андре вздрогнул и сел. В его глазах появилась мысль. Я оставил его и обратился к Трубу. Я был теперь спокоен за Андре. Сознание опасности и необходимости присоединить свои усилия к общим усилиям — лучшее лекарство для таких, как он.
С ангелом было хуже. Он хорошо сражался крыльями и когтями, умело наваливался телом, но плохо оперировал полем. Поле приводится в действие мыслью и ощущением, Труб никак не мог постигнуть, что одно желание обороняться есть уже оборона. Для него существует лишь мир видимый и осязаемый. Того, что нельзя потрогать, того попросту нет — вот его понимание мира: храбрый, но наивный парень.
— Появятся головоглазы, сам не шевелись, а кричи на них: назад! назад! Про себя кричи, понимаешь? — убеждал я его. — А если не можешь про себя, ори вслух, это тоже подействует.
— Их надо рвать зубами, бить телом! — твердил он в волнении и пытался встать, помогая себе обломками крыльев, но они не держали, и он охал и морщился от боли.
И тут показались разрушители. Они выкатывались из-за стен, неуклюже шествовали по улице, предваряемые сумрачным сиянием своих глазоголов. Багровые пламена метались меж стен, становились все ярче, мы словно попали в центр гонимого ветром пожара, до того мощно и зловеще было выбрасываемое ими красноватое сияние. Чтобы не ослепнуть, мы опустили шлемы и включили на скафандрах светофильтры. Андре, окончательно придя в себя, раскрыл чемоданчик дешифратора и пустил его на все диапазоны.
— Сумасшедший, зачем? — прошептал я.
— Не помешает. Я уверен, что они переговариваются между собою и сияние их голов связано с этим.
Я человек другого толка, чем Андре. Я весь был поглощен ощущением предстоящего боя. Уверенности, что мы отразим нападение, у меня не было, но что дешево мы не отдадим жизни, я знал твердо.
Врагов собиралось все больше, они выстраивались полукругом, неторопливо приближались. Я понимал их план, в основе его лежал нехитрый расчет. Сила их гравитационных полей обратно пропорциональна квадрату расстояния — вдвое сокращая его, они усиливали свой удар в четыре раза. Судя по всему, они намеревались методично сжимать кольцо, сколько позволит сопротивление наших полей, а там, внезапно суммировав усилия, нанести короткий уничтожающий удар.
Я понял, что, если не расстроить их план, они превратят нас в раздавленное яйцо. Во мне пылала злоба против этих бестий, без причин и повода напавших на нас. Я должен был выплеснуть ее в хорошем выпаде. У нас было огромное личное преимущество перед ними — скорость нашего бега, — я надумал использовать это преимущество.
— Концентрируйте на мне свои поля! — приказал я. — Сейчас я покажу этим светящимся черепахам, что им далеко до людей!
— Эли! — сказал Лусин. — Берегись! Концентрируем!
И тогда я ринулся на ближайшего головоглаза. Он выполз немного дальше других и поплатился за неосторожность жизнью. Брызги его еще сыпались на землю, когда мое кинжальное поле прошило насквозь его соседа.
Разрушители попятились, головы их тревожно усилили и без того мощный свет, теперь они пылали, как прожектора, даже сквозь густые светофильтры глазам стало больно. Тело мое сжало словно тисками, я стал задыхаться от боли. Сжатие налетело мгновенно, тут же ослабло, снова усилилось и спало — головоглазы рубили меня гравитационными импульсами, а друзья отражали удары своими полями. Я зашатался, теряя сознание, и, перед тем как рухнул, успел разбрызгать еще одного врага.
Андре и Лусин подбежали, и я упал им на руки. Они проворно оттащили меня под прикрытие стены. Лусин хохотал и топал ногами, ангел свирепо рычал, обнажая клыки, даже Андре смеялся. Нам — не говорю об ангеле, конечно, — еще не приходилось драться насмерть с врагами, и первая удача хмелем бросилась в голову.
— На атомы! — орал Лусин. — В брызги! Так их!
Андре первый успокоился.
— Они повторяют натиск, — сказал он.
Головоглазы снова шли на нас полукругом. На этот раз они изменили план нападения. Центр их надвигался осторожнее, чем крылья, они старались охватить нас с боков и отсюда, поле на поле, смять двумя встречными ударами. А если бы я опять вырвался вперед, они, отступив в центре, спокойно расправились бы с моими друзьями, лишенными защиты с флангов. Расчет их был на такого недальновидного противника, что я почувствовал к ним презрение. Я еще не знал тогда, что не следует считать врага глупее себя, если не хочешь, чтоб он тебя перехитрил.
— Мы тоже повторим нападение, но уже по-иному, — сказал я.
И когда они приблизились на достаточное расстояние, мы, собранные в кулак — трое людей впереди, прихрамывающий ангел сзади, — ударили по их левому крылу. Все было рассчитано до мелочей и удалось даже в мелочах. Нападая на одно крыло, мы удалялись от другого и тем ослабляли его удар, а с центром во время короткой схватки можно было не считаться: раз проученный, он не спешил попасть под кинжальные поля.
Разя уже не одним, а четырьмя полями, мы обратили в бегство весь их левый край. Преследовать мы не могли, пришлось поворачиваться к центру и второму крылу. Коротким выпадом мы заставили и их попятиться. Поле боя было усыпано останками уничтоженных врагов.
Мы опять укрылись под защиту стены и перевели дух.
Эти дьявольские создания, однако, хорошо учились на неудачах. Они поняли, что, атакуя цепью, лишь подставляют себя под клинки наших силовых шпаг. Сейчас они шли компактными группами, голов на двадцать каждая, туша к туше. То самое, чем мы разметали их во второй атаке, они обращали против нас — многократно усиленное, собранное в кулак поле. Никаким выпадом, как бы он ни был быстр, мы не смогли бы разметать столь многократно суммированный силовой поток. Теперь время, отведенное нам на жизнь, определялось лишь скоростью сближения.
— Ты успеешь вызвать звездолет и записать прощание, Андре, — сказал я и отвернулся.
Враги не торопились. Они знали, что мы у них в полях. Они наступали осмотрительно. Андре вызвал звездолет. Никогда еще порывистый Андре не говорил так ровно и ясно.
— Жанна! Олег! — диктовал он. — Через две минуты меня не станет. Я люблю вас. Будьте счастливы!
— Обнимемся, друзья! — сказал я. — И потом ударим в последний разок. Не стоит тянуть эту волынку.
Мы обнялись. Труб припал к моему плечу и всхлипывал, как человек. Оказанная этому чудаку человеческая ласка почти примирила его с гибелью. Я подал сигнал, и мы бросились на центральную группу головоглазов. Как я и опасался, нам не удалось ее разметать. Мы даже не смогли собрать остриями поля — так непреоборимы были охватившие нас силовые цепи. Лишь Лусин пронзил одного врага и тут же сам упал. Я не хотел ни кричать, ни звать на помощь, но отчаянный вопль непроизвольно исторгнулся из меня. Рядом закричал Андре.
И не успели наши крики оборваться, как сверху что-то обрушилось и все волшебно переменилось: внезапно ослабли тиски, погасло нестерпимое жжение перископов, а головоглаз, на которого я перед тем нацелился, но не достал, взвился облаком брызг и пыли.
— Концентрируйтесь на мне! — грянул дикий голос Леонида. — Вперед!
Я пошатнулся, и меня поддержал Ромеро.
— Не правда ли, неплохой удар, храбрый Эли? — сказал он, усмехаясь. — Кажется, мне удалось разложить вашего противника на молекулы. Соберитесь с полем и поспешим за нашим боевым вождем!
9
Леонид рвался вперед, и перед ним, словно сметаемые вихрем, разлетались и распадались враги. С двух боков его охраняли Аллан и Андре, сзади торопились, поддерживая друг друга, Лусин и ангел. Я сделал шаг и почувствовал, что у меня нет сил двигаться.
— Смелее, смелее! — подбадривал Ромеро. — Вам, конечно, досталось побольше, раньше всего они собирались покончить с вами, но нельзя же так распускаться, говорю вам, соберитесь с полем!
— Не отставай, Эли! — весело орал Аллан. — Покажи им, чего ты стоишь, Эли!
Уговоры и крики, а также то, что я увидел низкорослых Громана и Камагина, бежавших на помощь передовой группе, придали мне бодрости. Я двигался все уверенней, и мы догнали Леонида. Я схватил его за руку и прошептал:
— Подожди! Их не надо истреблять. Нужно хоть одного заполучить живьем.
— Правильно! — сказал Аллан и захохотал. — Притащить такое чудище на Землю! Раньше это называлось «добыть языка». — Он повернулся к Камагину и Громану. — Так ли, предки?
Те подтвердили, что добывание языков и скальпов — важная операция в любой цивилизованной войне. В их времена войн уже не было, но предания о них сохранялись. Кроме того, они читали о войнах в книгах. Писатели древности с охотой изображали ужасы: кражи, убийства, погоню за прибылью и славой, измены жен и мужей, коварные продвижения по так называемой службе и прочие дикие действия, требовавшие хитрости и крови. Так как мы в этом далеком созвездии столкнулись с жестоким народом, то и нам следовало знать кое-что из обычаев тех воинственных времен.
Андре поднял кусок тела одного из разлетевшихся головоглазов.
— Посмотрите-ка! Они не существа, а машины!
На его ладони лежал смоченный темной жидкостью набор элементов электрической схемы — полупроводников, сопротивлений, емкостей, соединительных каналов. Это было, несомненно, искусственное приспособление.
— Нет, — сказал Лусин, поднимая с камня другую часть тела. — Организм. Вот!
Второй кусок был живой тканью — в нем переплетались нервы и сухожилия, виднелся обломок кости, приставшее к кости мясо. Андре вертел находку, обмазывая пальцы в неприятной клейкой жидкости.
— Да, — признался он. — Не механизмы.
Наши спасители ушли, прихватив Труба, а мы втроем обшаривали арену недавней битвы. И снова я поразился, до чего велики силы, взрывавшие сраженных врагов. Термин «разбрызган» был не образным выражением, а точно описывал гибель головоглаза.
— Мне кажется, странная форма уничтожения есть ключ к тайне их существования, — сказал я после того, как, повозившись полчаса, мы раздобыли десяток кусочков.
Андре разложил кусочки в ряд.
— Посмотрите, шесть — живые ткани, четыре искусственные элементы. Вам это ничего не говорит?
— Понимаю, — сказал Лусин. — Наполовину — организм, наполовину — механизм. Полуживой, полуискусственный. Нет?
— Да, — сказал Андре. — Именно это.
— Вы забываете еще об одной возможности: живой разрушитель сидит в машине, — возразил я. — При распаде ткани тела перемешиваются с частями механизма — вот и разгадка.
— Тогда полюбуйся вот этим кусочком.
Кусочек и вправду был поразительный — живая ткань переплеталась с искусственной, одно продолжало другое: из кости вытягивался провод, на конденсаторе виднелись нервы и крохи мяса. Это было органическое соединение, а не механическое соседствование живого и мертвого.
— Две возможности, — сказал Андре. — Или живые существа открыли способ мастерски заменять свои несовершенные органы искусственными и стали наполовину механизмами. Или, наоборот, кем-то созданные автоматы научились монтировать в себя органические ткани и поднялись до степени полуорганизмов. В том и в другом случае мы имеем дело с объектами высокой культуры.
Для меня сложная природа разрушителей объясняла самое важное: их жестокость. Существа, деградировавшие до механизмов, не могли не потерять доброты.
— Зовут, — сказал Лусин. — Поспешим.
— Смелее, смелее! — подбадривал Ромеро. — Вам, конечно, досталось побольше, раньше всего они собирались покончить с вами, но нельзя же так распускаться, говорю вам, соберитесь с полем!
— Не отставай, Эли! — весело орал Аллан. — Покажи им, чего ты стоишь, Эли!
Уговоры и крики, а также то, что я увидел низкорослых Громана и Камагина, бежавших на помощь передовой группе, придали мне бодрости. Я двигался все уверенней, и мы догнали Леонида. Я схватил его за руку и прошептал:
— Подожди! Их не надо истреблять. Нужно хоть одного заполучить живьем.
— Правильно! — сказал Аллан и захохотал. — Притащить такое чудище на Землю! Раньше это называлось «добыть языка». — Он повернулся к Камагину и Громану. — Так ли, предки?
Те подтвердили, что добывание языков и скальпов — важная операция в любой цивилизованной войне. В их времена войн уже не было, но предания о них сохранялись. Кроме того, они читали о войнах в книгах. Писатели древности с охотой изображали ужасы: кражи, убийства, погоню за прибылью и славой, измены жен и мужей, коварные продвижения по так называемой службе и прочие дикие действия, требовавшие хитрости и крови. Так как мы в этом далеком созвездии столкнулись с жестоким народом, то и нам следовало знать кое-что из обычаев тех воинственных времен.
Андре поднял кусок тела одного из разлетевшихся головоглазов.
— Посмотрите-ка! Они не существа, а машины!
На его ладони лежал смоченный темной жидкостью набор элементов электрической схемы — полупроводников, сопротивлений, емкостей, соединительных каналов. Это было, несомненно, искусственное приспособление.
— Нет, — сказал Лусин, поднимая с камня другую часть тела. — Организм. Вот!
Второй кусок был живой тканью — в нем переплетались нервы и сухожилия, виднелся обломок кости, приставшее к кости мясо. Андре вертел находку, обмазывая пальцы в неприятной клейкой жидкости.
— Да, — признался он. — Не механизмы.
Наши спасители ушли, прихватив Труба, а мы втроем обшаривали арену недавней битвы. И снова я поразился, до чего велики силы, взрывавшие сраженных врагов. Термин «разбрызган» был не образным выражением, а точно описывал гибель головоглаза.
— Мне кажется, странная форма уничтожения есть ключ к тайне их существования, — сказал я после того, как, повозившись полчаса, мы раздобыли десяток кусочков.
Андре разложил кусочки в ряд.
— Посмотрите, шесть — живые ткани, четыре искусственные элементы. Вам это ничего не говорит?
— Понимаю, — сказал Лусин. — Наполовину — организм, наполовину — механизм. Полуживой, полуискусственный. Нет?
— Да, — сказал Андре. — Именно это.
— Вы забываете еще об одной возможности: живой разрушитель сидит в машине, — возразил я. — При распаде ткани тела перемешиваются с частями механизма — вот и разгадка.
— Тогда полюбуйся вот этим кусочком.
Кусочек и вправду был поразительный — живая ткань переплеталась с искусственной, одно продолжало другое: из кости вытягивался провод, на конденсаторе виднелись нервы и крохи мяса. Это было органическое соединение, а не механическое соседствование живого и мертвого.
— Две возможности, — сказал Андре. — Или живые существа открыли способ мастерски заменять свои несовершенные органы искусственными и стали наполовину механизмами. Или, наоборот, кем-то созданные автоматы научились монтировать в себя органические ткани и поднялись до степени полуорганизмов. В том и в другом случае мы имеем дело с объектами высокой культуры.
Для меня сложная природа разрушителей объясняла самое важное: их жестокость. Существа, деградировавшие до механизмов, не могли не потерять доброты.
— Зовут, — сказал Лусин. — Поспешим.
10
Леонид мрачно прохаживался у одного из зданий. Он так взглянул на нас, словно мы тоже принадлежали к породе головоглазов. Было ясно, что заполучить разрушителя живьем не удалось.
— Распадаются, как мыльные пузыри. Остались в живых три.
В углу между двух стен сидели головоглазы, сжатые нашими полями. Враги были обессилены — глаза светились тускло, временами исторгаемые гравитационные импульсы утеряли прежнюю мощь. Андре запустил дешифратор. Ромеро поманил меня к себе.
— Знаете, почему мы ни одного не взяли живьем? Вам покажется невероятным! Они кончают с собой, когда положение безвыходно! Самовзрывающаяся конструкция — таковы наши противники.
В это время Камагин, сконцентрировав в себе три поля, отрывал одного головоглаза от двух других. Когда между ним и остальными образовался просвет, разрушитель ударил глазом по телу. Раздался взрыв, и головоглаз разлетелся кучкой мокрого праха. Два оставшихся еще теснее прижались один к другому. Их головы сумрачно мерцали.
— Так все они! — сказал Леонид, топнув ногой. — Хоть руками хватай их за проклятую голову!
— Как у тебя? — спросил я Андре. — У них, кажется, световая речь, а это штука нехитрая.
— В том-то и дело, что нет. — Андре озадаченно пожал плечами. — От них исходят слабые гравитационные импульсы, похожие на речевые, а свечение лишь сопутствует им. С такой формой речи я сталкиваюсь впервые. Ключ, ключ! Один бы сигнал расшифровать.
— Сейчас дам тебе ключ. Я кое-что сделаю, следи за их реакцией.
Я выдвинулся вперед, ударил — не очень сильно — полем и снова отошел. Операцию эту я повторял раза три, потом стал осторожно раздвигать головоглазов. И опять, бросив это занятие, я перешел к ударам. Удары были несильны, оплеухи, а не рапиры. Раза два я наставлял на головоглазов растопыренные пальцы.
— Хватит! — сказал Андре радостно. — Теперь, кажется, мы расшифруем их речь. Слушайте, это поразительно!
Впоследствии выяснилось, что в деталях расшифровка была неточна, но суть передавала правильно:
«Тот же, убийца первого... Опять тот же... Опять... он раздвигает... Прикажите экранированным... Только они... На планете двое, все погибли... Я слабею. Не хватает гравитации. Отвечаю: они каменнопалые, они другие... Экранированных... До вечера не удержусь... Ударю головой... планета больше не нужна...»
Очевидно, где-то неподалеку была их база, и они переговаривались с ней. Надо было ждать нового нападения.
— Помощь к ним придет не раньше ночи, — сказал Леонид. — Значит, надо справиться с ними к ночи.
— Гравитация у них слабеет, — сказал Андре. — Что таится в этой странной фразе? И почему не обнаружены импульсы их собеседника?
— Собеседник далеко, — возразил я. — Дешифратор не принял его слабых импульсов.
— Планета, — выговорил Лусин, — не нужна. Уничтожат?
— Практически сейчас важна лишь угроза: «Ударю головой», — сказал Камагин. — Несомненно, это извещение о готовящемся самоубийстве. Надо предотвратить его, но как?
— Лишить этих молодчиков возможности двигать головой, — загремел Аллан. — Отрубить ее мечевым полем — и все!
— Нет, — возразил я. — Тогда они развалятся. Андре прав: что-то важное связано с тем, что слабеет гравитация. Давайте сожмем их полями и перетащим в барокамеру сдавленными.
Лишенные возможности пошевелиться, они вскоре были растащены. И тут один все же ухитрился ударить себя головой. Тем тщательнее мы оперировали с последним. Мы несли его к планетолету, на котором прибыла помощь, отдельно сжимая полями туловище и отдельно голову. Он явственно ослабевал. Импульсы его становились невнятнее, голова перестала шевелиться и погасла.
— Умер, кажется, — сказал Андре, когда мы помещали головоглаза в барокамеру планетолета. — Дешифратор не улавливает излучений.
Мы усилили давление в камере, запустили бортовой гравитатор. Если головоглазу нравилась большая тяжесть, то он мог пользоваться ею и после смерти. Закрепив голову, чтобы она случайно не упала на тело, мы надежно устроили разрушителя в его временной усыпальнице.
— Поищем жителей планеты, — сказал Леонид. — Может, удастся кого живого найти.
Мы облетели город, направились к другим городам. Они казались копиями друг друга. Везде были ужасные следы разгрома, зеленые утром леса и луга сохли и поникали, опадая. Зелень на планете была полностью истреблена, как и насадившие ее умные кузнечики с почти человечьими головами.
После часа поисков мы приняли какие-то слабые импульсы и полетели в их сторону. Пеленг привел нас к подземному каналу или трубе, затерянной среди леса. Вход в нее был прикрыт травой и кустарниками. Дешифратор показывал, что в трубе трое живых. Я пытался пролезть в отверстие трубы, но оно было узко для меня, и полез Камагин, вслед отправился такой же щуплый Громан. Вдвоем они вытащили умиравшего шестикрылого. Тот не отвечал на вопросы, не шевелился, дыхание почти не улавливалось, но мозг еще работал с бредовой быстротой.
— Их там сотни, — сказал Камагин, — но все мертвы.
Уже шло к вечеру, когда мы убедились, что на планете нет больше живых существ.
— Заберем скульптурные группы, — предложил Леонид.
Автоматы сняли с постаментов три скульптуры, потом перенесли в планетолет и постаменты.
— Садиться! — скомандовал Леонид. — Возвращаемся на звездолет.
Я посмотрел на небо. Электра закатилась, наступили сумерки. Над городом загорались тысячи светильников, они одни продолжали действовать. Было грустно созерцать эту великолепную иллюминацию в царстве смерти и хаоса.
— Распадаются, как мыльные пузыри. Остались в живых три.
В углу между двух стен сидели головоглазы, сжатые нашими полями. Враги были обессилены — глаза светились тускло, временами исторгаемые гравитационные импульсы утеряли прежнюю мощь. Андре запустил дешифратор. Ромеро поманил меня к себе.
— Знаете, почему мы ни одного не взяли живьем? Вам покажется невероятным! Они кончают с собой, когда положение безвыходно! Самовзрывающаяся конструкция — таковы наши противники.
В это время Камагин, сконцентрировав в себе три поля, отрывал одного головоглаза от двух других. Когда между ним и остальными образовался просвет, разрушитель ударил глазом по телу. Раздался взрыв, и головоглаз разлетелся кучкой мокрого праха. Два оставшихся еще теснее прижались один к другому. Их головы сумрачно мерцали.
— Так все они! — сказал Леонид, топнув ногой. — Хоть руками хватай их за проклятую голову!
— Как у тебя? — спросил я Андре. — У них, кажется, световая речь, а это штука нехитрая.
— В том-то и дело, что нет. — Андре озадаченно пожал плечами. — От них исходят слабые гравитационные импульсы, похожие на речевые, а свечение лишь сопутствует им. С такой формой речи я сталкиваюсь впервые. Ключ, ключ! Один бы сигнал расшифровать.
— Сейчас дам тебе ключ. Я кое-что сделаю, следи за их реакцией.
Я выдвинулся вперед, ударил — не очень сильно — полем и снова отошел. Операцию эту я повторял раза три, потом стал осторожно раздвигать головоглазов. И опять, бросив это занятие, я перешел к ударам. Удары были несильны, оплеухи, а не рапиры. Раза два я наставлял на головоглазов растопыренные пальцы.
— Хватит! — сказал Андре радостно. — Теперь, кажется, мы расшифруем их речь. Слушайте, это поразительно!
Впоследствии выяснилось, что в деталях расшифровка была неточна, но суть передавала правильно:
«Тот же, убийца первого... Опять тот же... Опять... он раздвигает... Прикажите экранированным... Только они... На планете двое, все погибли... Я слабею. Не хватает гравитации. Отвечаю: они каменнопалые, они другие... Экранированных... До вечера не удержусь... Ударю головой... планета больше не нужна...»
Очевидно, где-то неподалеку была их база, и они переговаривались с ней. Надо было ждать нового нападения.
— Помощь к ним придет не раньше ночи, — сказал Леонид. — Значит, надо справиться с ними к ночи.
— Гравитация у них слабеет, — сказал Андре. — Что таится в этой странной фразе? И почему не обнаружены импульсы их собеседника?
— Собеседник далеко, — возразил я. — Дешифратор не принял его слабых импульсов.
— Планета, — выговорил Лусин, — не нужна. Уничтожат?
— Практически сейчас важна лишь угроза: «Ударю головой», — сказал Камагин. — Несомненно, это извещение о готовящемся самоубийстве. Надо предотвратить его, но как?
— Лишить этих молодчиков возможности двигать головой, — загремел Аллан. — Отрубить ее мечевым полем — и все!
— Нет, — возразил я. — Тогда они развалятся. Андре прав: что-то важное связано с тем, что слабеет гравитация. Давайте сожмем их полями и перетащим в барокамеру сдавленными.
Лишенные возможности пошевелиться, они вскоре были растащены. И тут один все же ухитрился ударить себя головой. Тем тщательнее мы оперировали с последним. Мы несли его к планетолету, на котором прибыла помощь, отдельно сжимая полями туловище и отдельно голову. Он явственно ослабевал. Импульсы его становились невнятнее, голова перестала шевелиться и погасла.
— Умер, кажется, — сказал Андре, когда мы помещали головоглаза в барокамеру планетолета. — Дешифратор не улавливает излучений.
Мы усилили давление в камере, запустили бортовой гравитатор. Если головоглазу нравилась большая тяжесть, то он мог пользоваться ею и после смерти. Закрепив голову, чтобы она случайно не упала на тело, мы надежно устроили разрушителя в его временной усыпальнице.
— Поищем жителей планеты, — сказал Леонид. — Может, удастся кого живого найти.
Мы облетели город, направились к другим городам. Они казались копиями друг друга. Везде были ужасные следы разгрома, зеленые утром леса и луга сохли и поникали, опадая. Зелень на планете была полностью истреблена, как и насадившие ее умные кузнечики с почти человечьими головами.
После часа поисков мы приняли какие-то слабые импульсы и полетели в их сторону. Пеленг привел нас к подземному каналу или трубе, затерянной среди леса. Вход в нее был прикрыт травой и кустарниками. Дешифратор показывал, что в трубе трое живых. Я пытался пролезть в отверстие трубы, но оно было узко для меня, и полез Камагин, вслед отправился такой же щуплый Громан. Вдвоем они вытащили умиравшего шестикрылого. Тот не отвечал на вопросы, не шевелился, дыхание почти не улавливалось, но мозг еще работал с бредовой быстротой.
— Их там сотни, — сказал Камагин, — но все мертвы.
Уже шло к вечеру, когда мы убедились, что на планете нет больше живых существ.
— Заберем скульптурные группы, — предложил Леонид.
Автоматы сняли с постаментов три скульптуры, потом перенесли в планетолет и постаменты.
— Садиться! — скомандовал Леонид. — Возвращаемся на звездолет.
Я посмотрел на небо. Электра закатилась, наступили сумерки. Над городом загорались тысячи светильников, они одни продолжали действовать. Было грустно созерцать эту великолепную иллюминацию в царстве смерти и хаоса.
11
Теперь я перехожу к трагедии Андре, и у меня путаются мысли.
Даже сейчас, отдаленный от того страшного дня годами и событиями еще пострашнее, я не понимаю до конца всего, что произошло.
И прежде всего, не понимаю себя. Как я мог оказаться таким легкомысленным? Почему все мы вели себя как несмышленыши? Уже и тогда мы знали, что боремся с коварным, технически очень развитым врагом, мы знали и тогда, что во многом враг этот превосходит нас, — почему, нет, почему, самодовольные глупцы, мы не подумали о простейших, элементарно неизбежных мерах защиты? Враг сам указал, чем собирается одолеть нас. Почему мы пренебрегли его угрозой?
Даже сейчас, отдаленный от того страшного дня годами и событиями еще пострашнее, я не понимаю до конца всего, что произошло.
И прежде всего, не понимаю себя. Как я мог оказаться таким легкомысленным? Почему все мы вели себя как несмышленыши? Уже и тогда мы знали, что боремся с коварным, технически очень развитым врагом, мы знали и тогда, что во многом враг этот превосходит нас, — почему, нет, почему, самодовольные глупцы, мы не подумали о простейших, элементарно неизбежных мерах защиты? Враг сам указал, чем собирается одолеть нас. Почему мы пренебрегли его угрозой?