Страница:
Я смотрел на красное здание и думал, что сегодня в нем распутывают одну из труднейших загадок, когда-либо стоявших перед человечеством, и что, может быть, все благосостояние Земли зависит от того, правильно ли машины разберутся в ней. И еще я думал о том, что мне придется далеко умчаться от этого места, где среди ста миллиардов элементов Большой имеется и неповторимо мой уголок в миллион клеточек, моя Охранительница, мудрый и бесстрастный мой наставник и поводырь. Я не раз сердился на Охранительницу, называл ее бесчувственной и даже хвастался ироническим отношением к управляющим машинам. Но, по-честному, я привязан к ней, как не всегда привязываются к живому человеку.
Кто, как не она, бдительно отводит от меня опасности, оберегает от болезней и необдуманных шагов, а если меня что-то гложет, разве она не докапывается до причин упадка духа и, маленькая часть Большой, не ставит их перед всем обществом как важную социальную проблему, если, по ее критерию, они того заслуживают. И разве я не всегда уверен, что если мне явится полезная людям идея, то, хоть сам я и забуду о ней, Охранительница, подхватив ее, введет в код Большой, а та немедленно реализует или поставит на обсуждение перед всем человечеством — пусть лишь мелькнувшая у меня в мозгу идея стоит такого внимания!
Я также вспоминал, что, если ошибусь, совершу неудачный поступок, лишь бы он не вредил другим, Охранительница промолчит о моих неудачах, ни один друг, самый вернейший, не хранит так тайн, как она!
Нет, для меня она не была просто умно придуманной, умело смонтированной частью огромной машины — она была своеобразной частью меня самого, моей связью со всем человечеством, миллионами рук, протянутых мной каждому человеку! Скоро, очень скоро эти связи ослабнут, если не исчезнут совсем, — Большую с ее ста миллиардами элементов в далекие путешествия не взять!
Мне захотелось в последний раз испытать могущество обслуживающих машин. Я приказал Охранительнице узнать, что за девушка дважды обругала меня. В мозгу засветился ответ: «Справочной для ответа не хватает данных». После лирических размышлений о всесилии управляющих машин ответ Справочной смахивал на насмешку.
Андре любит доказывать, что мы живем в примитивное время, переходное к полностью устроенному обществу, — потребности, особенно духовные, все возрастают, половина остается неудовлетворенной. Еда, одежда, жилища, средства передвижения, образование, свободный выбор профессии — блага элементарные, их отпускают вволю, но их мне уже недостаточно, говорит он. Если же я задумаю переменить свои влечения и наклонности или из старика превратиться в юнца, даже Большая разведет своими электронными руками. Воображаю, как бы он посмеялся моей неудаче со Справочной.
Я прислонился головой к олеандру и стал вспоминать встречи с той девушкой — толкотню у концертного зала, резкий разговор под навесом, куда мы укрылись от ливня. Я видел ее — сердитую, темноглазую, с тонким лицом, с высокой шеей и широкими бровями...
— Теперь данных достаточно, — зазвучал голос Охранительницы. — Девушка — Мери Глан, родом из Шотландии, курс проходила на Марсе, куда уезжала с отцом, двадцать три года, рост сто восемьдесят два сантиметра, вес семьдесят пять килограммов, не замужем. Главное увлечение — выращивание растительных форм для планет с высокой гравитацией и жестким излучением.
— Женихов эта Мери Глан не запрашивала? — поинтересовался я.
— Сердечных увлечений не было.
Я продолжал играть в «жениха и невесту», как называется в школах эта забава. Там Справочную засыпают вопросами о взаимной пригодности, особенно увлекаются этим девочки. Они перебирают по тысяче «женихов», а выходят замуж чаще всего не за тех, кого им рекомендовала Справочная.
— А я бы подошел ей? Какова степень нашей взаимной пригодности?
На этот раз Охранительница передала ответ Справочной секунды через четыре. Воображаю, какую бездну семейных возможностей — нежностей, страсти, объятий, ссор, примирений, недоразумений, бед, обид, радостей, ликований — она рассчитала за это время! Я вдруг услышал презрительный голос Ромеро: "Не кажется ли вам, дорогой друг, что машинная техника нашего времени переросла себя? Раньше такие явления назывались «зашел ум за разум». Голос зазвучал так реально, что я обернулся. Подслушать мои запросы он, впрочем, не мог — тайна мыслей охраняется строго.
Справочная наконец возвестила:
— Ваша взаимная пригодность — десять и три десятых процента. Ее годность к вам — семнадцать и две десятых процента, ваша к ней — два и восемь десятых процента. Развод вероятен на первом месяце семейной жизни, неизбежен — к середине второго.
Я вспомнил, как Ромеро рассказывал смешную историю. Нашлись два романтика, мужчина и женщина, до того уверовавшие в безошибочность Справочной, что всерьез поручили ей отыскать себе пару. И Справочная, перебрав всех жителей Земли, свела именно их как максимально пригодных для совместной жизни. Теперь дело оставалось за тем, чтобы встретиться и влюбиться. Они встретились и почувствовали друг к другу отвращение.
Я грубо потребовал от Справочной:
— Эта, как ее, Мери, обо мне не запрашивала?
Охранительница обычно разговаривает приятным женским голоском, реже ворчливым тенорком старичка, еще реже — просто зажигает в мозгу свои ответы. Не знаю, почему так происходит, кажется, конструкторы не хотели, чтоб люди свыкались с машиной, как с человеком. Если это так, то их предосторожность малодейственна. В мозгу замерцала холодная зеленоватая надпись: «Нетактично. Не передаю Справочной».
Я потянулся и встал. В мире не существовало девушки, которая бы так мало меня интересовала, как эта Мери. И я уже говорил Андре, что, влюбившись, не буду спрашивать у Справочной советов.
Я пошел спать.
Кто, как не она, бдительно отводит от меня опасности, оберегает от болезней и необдуманных шагов, а если меня что-то гложет, разве она не докапывается до причин упадка духа и, маленькая часть Большой, не ставит их перед всем обществом как важную социальную проблему, если, по ее критерию, они того заслуживают. И разве я не всегда уверен, что если мне явится полезная людям идея, то, хоть сам я и забуду о ней, Охранительница, подхватив ее, введет в код Большой, а та немедленно реализует или поставит на обсуждение перед всем человечеством — пусть лишь мелькнувшая у меня в мозгу идея стоит такого внимания!
Я также вспоминал, что, если ошибусь, совершу неудачный поступок, лишь бы он не вредил другим, Охранительница промолчит о моих неудачах, ни один друг, самый вернейший, не хранит так тайн, как она!
Нет, для меня она не была просто умно придуманной, умело смонтированной частью огромной машины — она была своеобразной частью меня самого, моей связью со всем человечеством, миллионами рук, протянутых мной каждому человеку! Скоро, очень скоро эти связи ослабнут, если не исчезнут совсем, — Большую с ее ста миллиардами элементов в далекие путешествия не взять!
Мне захотелось в последний раз испытать могущество обслуживающих машин. Я приказал Охранительнице узнать, что за девушка дважды обругала меня. В мозгу засветился ответ: «Справочной для ответа не хватает данных». После лирических размышлений о всесилии управляющих машин ответ Справочной смахивал на насмешку.
Андре любит доказывать, что мы живем в примитивное время, переходное к полностью устроенному обществу, — потребности, особенно духовные, все возрастают, половина остается неудовлетворенной. Еда, одежда, жилища, средства передвижения, образование, свободный выбор профессии — блага элементарные, их отпускают вволю, но их мне уже недостаточно, говорит он. Если же я задумаю переменить свои влечения и наклонности или из старика превратиться в юнца, даже Большая разведет своими электронными руками. Воображаю, как бы он посмеялся моей неудаче со Справочной.
Я прислонился головой к олеандру и стал вспоминать встречи с той девушкой — толкотню у концертного зала, резкий разговор под навесом, куда мы укрылись от ливня. Я видел ее — сердитую, темноглазую, с тонким лицом, с высокой шеей и широкими бровями...
— Теперь данных достаточно, — зазвучал голос Охранительницы. — Девушка — Мери Глан, родом из Шотландии, курс проходила на Марсе, куда уезжала с отцом, двадцать три года, рост сто восемьдесят два сантиметра, вес семьдесят пять килограммов, не замужем. Главное увлечение — выращивание растительных форм для планет с высокой гравитацией и жестким излучением.
— Женихов эта Мери Глан не запрашивала? — поинтересовался я.
— Сердечных увлечений не было.
Я продолжал играть в «жениха и невесту», как называется в школах эта забава. Там Справочную засыпают вопросами о взаимной пригодности, особенно увлекаются этим девочки. Они перебирают по тысяче «женихов», а выходят замуж чаще всего не за тех, кого им рекомендовала Справочная.
— А я бы подошел ей? Какова степень нашей взаимной пригодности?
На этот раз Охранительница передала ответ Справочной секунды через четыре. Воображаю, какую бездну семейных возможностей — нежностей, страсти, объятий, ссор, примирений, недоразумений, бед, обид, радостей, ликований — она рассчитала за это время! Я вдруг услышал презрительный голос Ромеро: "Не кажется ли вам, дорогой друг, что машинная техника нашего времени переросла себя? Раньше такие явления назывались «зашел ум за разум». Голос зазвучал так реально, что я обернулся. Подслушать мои запросы он, впрочем, не мог — тайна мыслей охраняется строго.
Справочная наконец возвестила:
— Ваша взаимная пригодность — десять и три десятых процента. Ее годность к вам — семнадцать и две десятых процента, ваша к ней — два и восемь десятых процента. Развод вероятен на первом месяце семейной жизни, неизбежен — к середине второго.
Я вспомнил, как Ромеро рассказывал смешную историю. Нашлись два романтика, мужчина и женщина, до того уверовавшие в безошибочность Справочной, что всерьез поручили ей отыскать себе пару. И Справочная, перебрав всех жителей Земли, свела именно их как максимально пригодных для совместной жизни. Теперь дело оставалось за тем, чтобы встретиться и влюбиться. Они встретились и почувствовали друг к другу отвращение.
Я грубо потребовал от Справочной:
— Эта, как ее, Мери, обо мне не запрашивала?
Охранительница обычно разговаривает приятным женским голоском, реже ворчливым тенорком старичка, еще реже — просто зажигает в мозгу свои ответы. Не знаю, почему так происходит, кажется, конструкторы не хотели, чтоб люди свыкались с машиной, как с человеком. Если это так, то их предосторожность малодейственна. В мозгу замерцала холодная зеленоватая надпись: «Нетактично. Не передаю Справочной».
Я потянулся и встал. В мире не существовало девушки, которая бы так мало меня интересовала, как эта Мери. И я уже говорил Андре, что, влюбившись, не буду спрашивать у Справочной советов.
Я пошел спать.
14
На другое утро ничто не показывало, что вчера был праздник.
Если бы в Столице появился никогда в ней не живший человек, он не поверил бы, что ее населяют пятнадцать миллионов, до того малолюдны и тихи ее улицы.
У входа в Управление Государственных машин я повстречался с Ромеро и Андре.
— Ты не пришел к нам, — сказал Андре. — А Жанна тебя ждала.
— Был важный разговор с Верой.
Оба поздравили меня с назначением на Ору.
— Кто из вас уже бывал здесь? — спросил Андре. — Я — впервые.
Ромеро показал нам здание. Все три великие машины — и Большая Государственная, и Большая Академическая, и Справочная — смонтированы в многоэтажных подвалах, мы туда не пошли. Там неинтересно: миллионы рабочих и резервных ячеек на стеллажах, миллиарды действующих элементов, дикая, на неопытный глаз, путаница коммуникаций — таков облик этих машин.
Зато залы заседаний мы осмотрели. Здесь все величественно. Большой Совет заседает в Голубом зале, потолок там имитирует звездное небо. Нас пригласили в Оранжевый зал. Он вмещает около пяти тысяч человек, и к десяти часам утра все места были заняты. Нашей семерке отвели ложу. Впереди размещался пустой куб стереоэкрана. Все, что появляется на стереоэкране, передается по стереофонам Земли. Сегодняшнюю передачу должны были смотреть также и Солнечные планеты, такое ей придавалось значение.
Когда побежали последние секунды десятого часа, в туманном кубе стереоэкрана появился большеголовый человек с глазами навыкате, румяными щеками и седыми усами.
— Мартын Спыхальский, — прошептал Андре.
Я с интересом рассматривал знаменитого астронавта. Его корабли дальше всех проникли в звездные просторы: он побывал в местах, куда ни до, ни после него никто не проник. Для своих лет он выглядел молодцом, даже голос его был звучен по-молодому.
Он рассказал об экспедиции на Пламенную В, и мы увидели все девять планет звезды. Звезда и планеты были заурядные небесные тела, каких множество. Но крылатые обитатели планет вызвали в зале шепот и смех. Они и вправду напоминали представления древних об ангелах, почему их так и назвали открывшие их Чарльз Вингдок и Софья Когут.
Все ангелы вспыльчивы и драчливы, без потасовок у них редко обходится. Нам показали одну такую стычку — пух с крыльев заволок все как туманом, а клекот был так громок, что звенело в ушах. И уж совсем убогими нам показались жилища на планетах этой дальней звезды в Гиадах — одноэтажные бараки с такими узкими дверьми, что бедные ангелы не влетают, а вползают в них, сминая крылья. На центральных светилах Гиад живут удобней, там для отдыха и сна воздвигнуты общественные дворцы с широкими входными — вернее, влетными — порталами. А затем одна за другой стали вспыхивать расшифрованные картины снов ангелов Пламенной В.
Сперва мы увидели фигуру, издали поразительно похожую на человеческую. Фигура выплывала из клубящегося тумана предсна, она разгоралась по мере того, как сновидение становилось глубже. Вскоре стало ясно, что это и человек, и нечеловек, нечто и меньшее, и большее человека. На нас спокойно взирали огромные — в треть лица — глаза, длинные локоны падали на плечи. Галакт поднял руку, на ней извивались пять пальцев, именно извивались, а не шевелились. Он поскреб подбородок одним из этих подвижных пальцев и положил руку на грудь — два пальца были протянуты вперед, три загнулись назад, к тыльной части ладони. Руки поразили меня еще больше, чем лицо.
На второй картине были малиново-красные скалы, такая же ярко-красная жидкость, бившаяся волнами о камни, и огромное сине-желтое светило, поднимавшееся над малиновой жидкостью. У меня похолодела кожа, так был зловещ этот дикий пейзаж, я не сразу понял, что нам попросту показывают одну из планет Пламенной В.
На скалу поднялся галакт, окруженный крылатыми обитателями планеты, он почти вдвое возвышался над ними. Рост галакта, доложила машина, два метра восемьдесят. В зале зашумели — галакт на полметра превосходил рослого человека. Присмотревшись, я убедился, что это тот самый, что был в первой картине. Он осматривался, приложив руку к глазам для защиты от ползущего наверх пронзительного светила, а другой рукой дружески похлопывал по плечам четырех— и двукрылых недорослей. Из-за скалы поднялся второй галакт, старик с седой бородой и седыми волосами, и подошел к первому. И старик, и молодой были в одеждах, похожих на древние человеческие, — ярко-зеленые, свободно развевающиеся плащи. Оба с какой-то тревогой молча всматривались в красное море.
— Записано на четвертой планете Пламенной В, — доложила БАМ. — Следующая запись совершена на восьмой планете той же системы.
И эта картина началась с пейзажа, но теперь окружающее было серо, почти черно: однообразно-холмистая равнина, тусклые звезды на темном небе. На поверхность планеты опускался сигарообразный корабль, отбрасывая снопы зеленоватого света.
— Фотонный космический корабль, — сообщила БАМ, — примерно та же конструкция, что разработали наши предки четыре столетия назад.
— Первая ступень космической техники! — пробормотал Аллан. — Негусто у небесных странников.
В следующей картине фотонный звездолет лежал на грунте, а около него возились галакты и ангелы. В руках у галактов были ящики, похожие на старинные сварочные аппараты, из ящиков вырывались лучи и искры. Неподалеку, на холме, возвышалась башня с вращающимся прожектором. Прожектор обрыскивал небо. Из носовой части звездолета вынеслась ракетка и умчалась в темное небо. Галакты, похоже, были в тревоге. Не доверяя вращающемуся глазу на башне, они сами, вдруг забрасывая работу, вглядывались в звезды, тускло посверкивавшие на черном фоне. Движения галактов были быстры, работа тороплива — они спешили. А когда и эта картина потускнела, появились новые записи: туманные полосы, светящаяся пыль, заполнившая весь объем телеэкрана. В этой пыли выросли два сближавшихся, скудно мерцавших шара. Сближение походило на преследование: правый шар отклонялся к краю экрана, левый его настигал. Пространство залил голубой свет и забушевал, поглощая оба шара. У меня было впечатление, будто оба шара взорвались от столкновения и их пожирает пламя. БАМ подтвердила, что в видении изображено столкновение двух пока еще не разгаданных небесных тел.
— Предположительно — космическая катастрофа, — сообщила БАМ.
Следующая картина представляла собой изображение звездного скопления, по виду — рассеянного, а не шарового. БАМ информировала, что скопление не идентифицировано, но в видениях крылатых обитателей девятой планеты повторяется часто. Облик скопления был причудлив, мне почудилось в нем что-то угрожающее. Оно распадалось на две почти равные половинки — многие тысячи звезд в каждой из половинок. Странность была не в обилии светил — в галактике многозвездных скоплений хоть отбавляй. Одна половинка походила на сомкнутый звездный кулак, мощно ударивший во вторую кучку — та как бы отлетела, рассыпаясь на сотни разобщенных звезд.
— Последняя из записей, — доложила машина. — Четвертая, седьмая и девятая планеты. Повторяется у многих крылатых. Демонстрируется самый четкий образец.
И сразу перед нами возник галакт. Из всех картин, что мы увидели в зале БАМ, это была самой драматичной. Галакт, как подрубленный, падал на землю, он именно падал, а не упал, сонное воспоминание начиналось с момента его падения. А потом, уже лежа, он отчаянно бил ногами и взрывал своими подвижными пальцами землю. Он пытался ползти, голова его была поднята — он полз на нас. На шее его зияла рана, кровь широким потоком хлестала на руки и землю. Никогда не забуду его лица — юного, красивого, искаженного испугом и страданием. Потом он в последнем усилии протянул к нам руки, язык его окостеневал, щеки бледнели, одни гигантские, нестерпимо сияющие глаза продолжали молить о помощи. Неотвратимо оковываемый смертью, юноша закрыл глаза и только слабо вздрагивал телом, пытаясь бессильным содроганием порвать ее цепи.
По залу пронесся гул — тысячи зрителей разом вздохнули.
— Черт знает что! — вслух ругался бледный Андре.
Снова заговорила БАМ.
Академическая машина оправдывала свое название — она описывала и показывала аппаратуру для записи сновидений, оценивала достоверность расшифрованных картин. Крылатые жители Пламенной В, оказывается, не могли растолковать многого из того, что являлось им во снах, — например, ни один из них и понятия не имел о фотонных ракетах и сварочных аппаратах. БАМ рассказала, как полученные некогда сильные впечатления передаются потомкам механизмом наследственности, потом приступила к изложению сказок о галактах и разрушителях, бытующих на планетах Пламенной В. Предания о пришельцах из космоса обнаружены лишь у ангелов этой планетной системы. Вкратце они сводятся к следующему.
В давние времена планеты были мрачны и неустроенны, по земле ползали хищные гады, в воздухе, таясь от соседей, изредка пролетали дикие ангелы. Кровавые свары раздирали крылатые народы, все было предметом драк — почва и воздух, растения и одежда, еда и жилища. Скудная природа рожала мало, кусок по сто раз переходил из крыльев в крылья, из когтей в когти, прежде чем попадал в рот, — так жили неисчислимую бездну лет, ничто не менялось.
Но однажды с неба спустились корабли и из них вышли галакты. Перепуганные ангелы сперва попрятались в пещерах и лесах, потом, убедившись, что пришельцы зла не несут, высыпали в воздух и с клекотом носились над ними, устраивая тут же драки меж собою. Галакты буянов заперли, а войны запретили. Мир и спокойствие понемногу водворились на спутниках Пламенной В. Галакты, однако, чувствовали себя гостями, а не жителями на ее планетах. Они неустанно наблюдали за небом. И однажды ангелы стали свидетелями космической битвы, разразившейся между ними и какими-то их врагами. Небо превратилось в бездну испепеляющего пламени. Две крайние планеты столкнулись и взорвались. На оставшихся были истреблены посевы, сады, города. От созданной галактами цивилизации не осталось и следа.
Когда уцелевшие от огня и голода ангелы выбрались на поверхность из пещер, куда забились, им предстала ужасная картина разрушений. Крылатые народы сразу были отброшены в первобытное дикое существование. Ни галактов, ни их врагов нигде не было — и больше ни те, ни другие не появлялись в системе Пламенной В.
БАМ так прокомментировала легенды крылатых:
— За орбитой девятой планеты Пламенной В открыты пылевые облака, вращающиеся вокруг центрального светила. Гипотеза, что они представляют собой остатки некогда уничтоженных двух планет, весьма вероятна. На всех планетах системы обнаружены следы пожаров, прикрытые последующими напластованиями. По времени это от двухсот тысяч до миллиона лет тому назад по земному счету.
На этом информация, присланная Спыхальским, была закончена. Членов Большого Совета попросили в Голубой зал. Мы вышли.
Если бы в Столице появился никогда в ней не живший человек, он не поверил бы, что ее населяют пятнадцать миллионов, до того малолюдны и тихи ее улицы.
У входа в Управление Государственных машин я повстречался с Ромеро и Андре.
— Ты не пришел к нам, — сказал Андре. — А Жанна тебя ждала.
— Был важный разговор с Верой.
Оба поздравили меня с назначением на Ору.
— Кто из вас уже бывал здесь? — спросил Андре. — Я — впервые.
Ромеро показал нам здание. Все три великие машины — и Большая Государственная, и Большая Академическая, и Справочная — смонтированы в многоэтажных подвалах, мы туда не пошли. Там неинтересно: миллионы рабочих и резервных ячеек на стеллажах, миллиарды действующих элементов, дикая, на неопытный глаз, путаница коммуникаций — таков облик этих машин.
Зато залы заседаний мы осмотрели. Здесь все величественно. Большой Совет заседает в Голубом зале, потолок там имитирует звездное небо. Нас пригласили в Оранжевый зал. Он вмещает около пяти тысяч человек, и к десяти часам утра все места были заняты. Нашей семерке отвели ложу. Впереди размещался пустой куб стереоэкрана. Все, что появляется на стереоэкране, передается по стереофонам Земли. Сегодняшнюю передачу должны были смотреть также и Солнечные планеты, такое ей придавалось значение.
Когда побежали последние секунды десятого часа, в туманном кубе стереоэкрана появился большеголовый человек с глазами навыкате, румяными щеками и седыми усами.
— Мартын Спыхальский, — прошептал Андре.
Я с интересом рассматривал знаменитого астронавта. Его корабли дальше всех проникли в звездные просторы: он побывал в местах, куда ни до, ни после него никто не проник. Для своих лет он выглядел молодцом, даже голос его был звучен по-молодому.
Он рассказал об экспедиции на Пламенную В, и мы увидели все девять планет звезды. Звезда и планеты были заурядные небесные тела, каких множество. Но крылатые обитатели планет вызвали в зале шепот и смех. Они и вправду напоминали представления древних об ангелах, почему их так и назвали открывшие их Чарльз Вингдок и Софья Когут.
Все ангелы вспыльчивы и драчливы, без потасовок у них редко обходится. Нам показали одну такую стычку — пух с крыльев заволок все как туманом, а клекот был так громок, что звенело в ушах. И уж совсем убогими нам показались жилища на планетах этой дальней звезды в Гиадах — одноэтажные бараки с такими узкими дверьми, что бедные ангелы не влетают, а вползают в них, сминая крылья. На центральных светилах Гиад живут удобней, там для отдыха и сна воздвигнуты общественные дворцы с широкими входными — вернее, влетными — порталами. А затем одна за другой стали вспыхивать расшифрованные картины снов ангелов Пламенной В.
Сперва мы увидели фигуру, издали поразительно похожую на человеческую. Фигура выплывала из клубящегося тумана предсна, она разгоралась по мере того, как сновидение становилось глубже. Вскоре стало ясно, что это и человек, и нечеловек, нечто и меньшее, и большее человека. На нас спокойно взирали огромные — в треть лица — глаза, длинные локоны падали на плечи. Галакт поднял руку, на ней извивались пять пальцев, именно извивались, а не шевелились. Он поскреб подбородок одним из этих подвижных пальцев и положил руку на грудь — два пальца были протянуты вперед, три загнулись назад, к тыльной части ладони. Руки поразили меня еще больше, чем лицо.
На второй картине были малиново-красные скалы, такая же ярко-красная жидкость, бившаяся волнами о камни, и огромное сине-желтое светило, поднимавшееся над малиновой жидкостью. У меня похолодела кожа, так был зловещ этот дикий пейзаж, я не сразу понял, что нам попросту показывают одну из планет Пламенной В.
На скалу поднялся галакт, окруженный крылатыми обитателями планеты, он почти вдвое возвышался над ними. Рост галакта, доложила машина, два метра восемьдесят. В зале зашумели — галакт на полметра превосходил рослого человека. Присмотревшись, я убедился, что это тот самый, что был в первой картине. Он осматривался, приложив руку к глазам для защиты от ползущего наверх пронзительного светила, а другой рукой дружески похлопывал по плечам четырех— и двукрылых недорослей. Из-за скалы поднялся второй галакт, старик с седой бородой и седыми волосами, и подошел к первому. И старик, и молодой были в одеждах, похожих на древние человеческие, — ярко-зеленые, свободно развевающиеся плащи. Оба с какой-то тревогой молча всматривались в красное море.
— Записано на четвертой планете Пламенной В, — доложила БАМ. — Следующая запись совершена на восьмой планете той же системы.
И эта картина началась с пейзажа, но теперь окружающее было серо, почти черно: однообразно-холмистая равнина, тусклые звезды на темном небе. На поверхность планеты опускался сигарообразный корабль, отбрасывая снопы зеленоватого света.
— Фотонный космический корабль, — сообщила БАМ, — примерно та же конструкция, что разработали наши предки четыре столетия назад.
— Первая ступень космической техники! — пробормотал Аллан. — Негусто у небесных странников.
В следующей картине фотонный звездолет лежал на грунте, а около него возились галакты и ангелы. В руках у галактов были ящики, похожие на старинные сварочные аппараты, из ящиков вырывались лучи и искры. Неподалеку, на холме, возвышалась башня с вращающимся прожектором. Прожектор обрыскивал небо. Из носовой части звездолета вынеслась ракетка и умчалась в темное небо. Галакты, похоже, были в тревоге. Не доверяя вращающемуся глазу на башне, они сами, вдруг забрасывая работу, вглядывались в звезды, тускло посверкивавшие на черном фоне. Движения галактов были быстры, работа тороплива — они спешили. А когда и эта картина потускнела, появились новые записи: туманные полосы, светящаяся пыль, заполнившая весь объем телеэкрана. В этой пыли выросли два сближавшихся, скудно мерцавших шара. Сближение походило на преследование: правый шар отклонялся к краю экрана, левый его настигал. Пространство залил голубой свет и забушевал, поглощая оба шара. У меня было впечатление, будто оба шара взорвались от столкновения и их пожирает пламя. БАМ подтвердила, что в видении изображено столкновение двух пока еще не разгаданных небесных тел.
— Предположительно — космическая катастрофа, — сообщила БАМ.
Следующая картина представляла собой изображение звездного скопления, по виду — рассеянного, а не шарового. БАМ информировала, что скопление не идентифицировано, но в видениях крылатых обитателей девятой планеты повторяется часто. Облик скопления был причудлив, мне почудилось в нем что-то угрожающее. Оно распадалось на две почти равные половинки — многие тысячи звезд в каждой из половинок. Странность была не в обилии светил — в галактике многозвездных скоплений хоть отбавляй. Одна половинка походила на сомкнутый звездный кулак, мощно ударивший во вторую кучку — та как бы отлетела, рассыпаясь на сотни разобщенных звезд.
— Последняя из записей, — доложила машина. — Четвертая, седьмая и девятая планеты. Повторяется у многих крылатых. Демонстрируется самый четкий образец.
И сразу перед нами возник галакт. Из всех картин, что мы увидели в зале БАМ, это была самой драматичной. Галакт, как подрубленный, падал на землю, он именно падал, а не упал, сонное воспоминание начиналось с момента его падения. А потом, уже лежа, он отчаянно бил ногами и взрывал своими подвижными пальцами землю. Он пытался ползти, голова его была поднята — он полз на нас. На шее его зияла рана, кровь широким потоком хлестала на руки и землю. Никогда не забуду его лица — юного, красивого, искаженного испугом и страданием. Потом он в последнем усилии протянул к нам руки, язык его окостеневал, щеки бледнели, одни гигантские, нестерпимо сияющие глаза продолжали молить о помощи. Неотвратимо оковываемый смертью, юноша закрыл глаза и только слабо вздрагивал телом, пытаясь бессильным содроганием порвать ее цепи.
По залу пронесся гул — тысячи зрителей разом вздохнули.
— Черт знает что! — вслух ругался бледный Андре.
Снова заговорила БАМ.
Академическая машина оправдывала свое название — она описывала и показывала аппаратуру для записи сновидений, оценивала достоверность расшифрованных картин. Крылатые жители Пламенной В, оказывается, не могли растолковать многого из того, что являлось им во снах, — например, ни один из них и понятия не имел о фотонных ракетах и сварочных аппаратах. БАМ рассказала, как полученные некогда сильные впечатления передаются потомкам механизмом наследственности, потом приступила к изложению сказок о галактах и разрушителях, бытующих на планетах Пламенной В. Предания о пришельцах из космоса обнаружены лишь у ангелов этой планетной системы. Вкратце они сводятся к следующему.
В давние времена планеты были мрачны и неустроенны, по земле ползали хищные гады, в воздухе, таясь от соседей, изредка пролетали дикие ангелы. Кровавые свары раздирали крылатые народы, все было предметом драк — почва и воздух, растения и одежда, еда и жилища. Скудная природа рожала мало, кусок по сто раз переходил из крыльев в крылья, из когтей в когти, прежде чем попадал в рот, — так жили неисчислимую бездну лет, ничто не менялось.
Но однажды с неба спустились корабли и из них вышли галакты. Перепуганные ангелы сперва попрятались в пещерах и лесах, потом, убедившись, что пришельцы зла не несут, высыпали в воздух и с клекотом носились над ними, устраивая тут же драки меж собою. Галакты буянов заперли, а войны запретили. Мир и спокойствие понемногу водворились на спутниках Пламенной В. Галакты, однако, чувствовали себя гостями, а не жителями на ее планетах. Они неустанно наблюдали за небом. И однажды ангелы стали свидетелями космической битвы, разразившейся между ними и какими-то их врагами. Небо превратилось в бездну испепеляющего пламени. Две крайние планеты столкнулись и взорвались. На оставшихся были истреблены посевы, сады, города. От созданной галактами цивилизации не осталось и следа.
Когда уцелевшие от огня и голода ангелы выбрались на поверхность из пещер, куда забились, им предстала ужасная картина разрушений. Крылатые народы сразу были отброшены в первобытное дикое существование. Ни галактов, ни их врагов нигде не было — и больше ни те, ни другие не появлялись в системе Пламенной В.
БАМ так прокомментировала легенды крылатых:
— За орбитой девятой планеты Пламенной В открыты пылевые облака, вращающиеся вокруг центрального светила. Гипотеза, что они представляют собой остатки некогда уничтоженных двух планет, весьма вероятна. На всех планетах системы обнаружены следы пожаров, прикрытые последующими напластованиями. По времени это от двухсот тысяч до миллиона лет тому назад по земному счету.
На этом информация, присланная Спыхальским, была закончена. Членов Большого Совета попросили в Голубой зал. Мы вышли.
15
Вера ушла на заседание Большого Совета. Ромеро пригласил нас в висячие сады Семирамиды. Авиетки унесли нас в кварталы Месопотамии и Египта и высадили на верхней террасе Вавилонской башни, у храма Мардука с золотой статуей уродливого бога. Мы сошли на среднюю террасу. Здесь уютно и зелено, отсюда хорошо видны ближние окрестности Музейного города — пирамиды слева и античные храмы справа.
Мы уселись у барьера, над нами шумели кипарисы и эвкалипты, странные для пейзажа Столицы. На острове странное — обычно.
— Что вы думаете обо всем этом, друзья? — спросил Андре.
— По-моему, тебя интересует не столько то, что думаем мы, сколько то, что пришло в голову тебе самому, — возразил я. — Поэтому не трать время на расспросы. Мы слушаем тебя.
— Я утверждаю, что наше сходство с галактами не случайно, — объявил Андре. — Мы с ними состоим в родстве, и они раньше достигли высокой цивилизации.
— Машинная техника галактов отстает от нашей, — заметила Ольга.
— Отставала двести тысяч или даже миллион лет назад. Какая она сейчас, мы не знаем. И тогда она была столь высока, что недалеким ангелам галакты должны представляться богами.
— Гонимые по свету боги, к тому же смертные, — съязвил я.
— Да, гонимые боги! — закричал он. — Во всяком случае, таковы они в суеверных представлениях первобытных народов. Для меня галакты — существа, как мы. Их надо разыскать и предложить им союз. Сама природа создала нас для сотрудничества. И если они по-прежнему изнемогают в борьбе с врагами, мы обязаны прийти им на помощь.
— Человек помогает попавшим в беду богам — зрелище для богов! — хладнокровно сформулировал я.
В спор вступил Ромеро.
— Вы спорите о пустяках, — сказал он. — В родстве ли мы с галактами или развились независимо от них — несущественно. Одно важно: где-то во Вселенной бушуют истребительные войны и они затронут нас, раз мы входим в галактические просторы. Я считаю, что человечеству грозит опасность. Если враги галактов уже миллион лет назад были способны сталкивать между собой планеты, то как усовершенствовалась с тех пор их техника уничтожения? Их называют разрушителями, «зловреды» лишь бранное слово, — название не случайное, подумайте об этом! И вполне возможно, что галакты давно истреблены, а поиски наших звездных родичей приведут лишь к тому, что человечество лицом к лицу столкнется с грозными разрушителями и в свою очередь будет истреблено. Поймите же наконец, слепые люди, что мы знаем о Галактике? Мы только выползли за околицу нашего земного домика, а вокруг нас огромный, неизвестный, таящий неожиданности мир!
Не могу сказать, что его зловещая речь не произвела на нас впечатления. Имел значение также и страстный тон пророчеств. Впрочем, все пророки страстны, особенно пророки гибели, — уравновешенных пророков никто не стал бы слушать.
В этом смысле я и возразил Ромеро: посоветовал не пугать нас и самому успокоиться. В тот день я даже отдаленно не догадывался, какой перелом совершается в Ромеро. Он заговорил спокойней:
— С вами спорить не буду, Эли. Для вас, друг мой, любая серьезная мысль раньше всего лишь повод для зубоскальства. И с Андре не хочу препираться, он во всем неизвестном отыскивает материал для удивительных гипотез. Думаю, мне надо обратиться не к вам, а ко всему человечеству, и предостеречь его.
— Мы тоже часть человечества, — пробормотал, нахмурясь, Леонид. — И какое-то значение наше мнение имеет.
Ему, как и мне, не понравились предсказания Ромеро. Но вступать в дискуссию Леонид не стал. Среди вещей он ориентируется лучше, чем среди мыслей.
Чтобы отвлечься, Ольга стала рассказывать о придуманных ею усовершенствованиях звездолетов, а я залюбовался Парфеноном. Знаменитый храм был отсюда метрах в двухстах и казался еще гармоничней, чем вблизи. Не знаю почему, но греческая старина мне ближе всего. И я снова подивился искусству, с которым строители Музейного города разместили великие памятники старины: каждый храм и дворец выступает отдельно, в своем естественном окружении, даже сверху нет впечатления путаницы разноликих зданий.
А потом прилетела Вера.
— Мы приняли важные решения, — сказала она. — По общему мнению, мы стоим в переломном пункте развития человечества и любой неосторожный шаг может оказаться непоправимым. Но и бездействовать нельзя. Осторожность и смелость — вот что сегодня требуется.
И она заговорила о постановлениях Совета.
Звездная конференция на Оре утверждена. Возможности создания Межзвездного Союза Разумных Существ нашего уголка Галактики будут исследованы со всей полнотой. Поставлена также новая задача — раздобыть побольше сведений о галактах и разрушителях. Лишь после детального знакомства с этими народами и их конфликтами будет выработана всесторонняя галактическая политика — с кем дружить, против кого выступать? Возможен и нейтралитет Земли в спорах, не ею начатых и ее мало касающихся, об этом тоже говорилось. Будет повышена обороноспособность Земли и планет. Опасность из дальних районов Галактики не доказана, но и не доказано, что опасности не существует. Совет рекомендует приступить к созданию Большого Галактического флота.
— Принята ваша идея о судах, в десятки раз превосходящих самые мощные нынешние корабли, — сказала Вера Ольге. — Но этих судов будет не два опытных экземпляра, как вы предлагали, а серии в сотни кораблей. И еще одно, для вас приятное: командование первой галактической эскадрой поручается вам. И ты радуйся, брат, — сказала она мне. — Построить галактические крейсеры на Земле технически невозможно. Решено одну из планет превратить в космическое адмиралтейство, выбор пал на твой любимый Плутон. Вот главное в рекомендациях Совета. Если человечество утвердит их, они станут законом.
После этого Вера извинилась, что не может остаться с нами: у нее неотложные дела.
— Могу я сопровождать тебя, Вера? — спросил Ромеро.
— Да, конечно, как всегда, Павел.
Свободное время на Земле Вера проводит с Ромеро. Раньше, когда я был поменьше, меня это раздражало. Но с годами я примирился с тем, что Ромеро забрасывает ради нее друзей.
Мы уселись у барьера, над нами шумели кипарисы и эвкалипты, странные для пейзажа Столицы. На острове странное — обычно.
— Что вы думаете обо всем этом, друзья? — спросил Андре.
— По-моему, тебя интересует не столько то, что думаем мы, сколько то, что пришло в голову тебе самому, — возразил я. — Поэтому не трать время на расспросы. Мы слушаем тебя.
— Я утверждаю, что наше сходство с галактами не случайно, — объявил Андре. — Мы с ними состоим в родстве, и они раньше достигли высокой цивилизации.
— Машинная техника галактов отстает от нашей, — заметила Ольга.
— Отставала двести тысяч или даже миллион лет назад. Какая она сейчас, мы не знаем. И тогда она была столь высока, что недалеким ангелам галакты должны представляться богами.
— Гонимые по свету боги, к тому же смертные, — съязвил я.
— Да, гонимые боги! — закричал он. — Во всяком случае, таковы они в суеверных представлениях первобытных народов. Для меня галакты — существа, как мы. Их надо разыскать и предложить им союз. Сама природа создала нас для сотрудничества. И если они по-прежнему изнемогают в борьбе с врагами, мы обязаны прийти им на помощь.
— Человек помогает попавшим в беду богам — зрелище для богов! — хладнокровно сформулировал я.
В спор вступил Ромеро.
— Вы спорите о пустяках, — сказал он. — В родстве ли мы с галактами или развились независимо от них — несущественно. Одно важно: где-то во Вселенной бушуют истребительные войны и они затронут нас, раз мы входим в галактические просторы. Я считаю, что человечеству грозит опасность. Если враги галактов уже миллион лет назад были способны сталкивать между собой планеты, то как усовершенствовалась с тех пор их техника уничтожения? Их называют разрушителями, «зловреды» лишь бранное слово, — название не случайное, подумайте об этом! И вполне возможно, что галакты давно истреблены, а поиски наших звездных родичей приведут лишь к тому, что человечество лицом к лицу столкнется с грозными разрушителями и в свою очередь будет истреблено. Поймите же наконец, слепые люди, что мы знаем о Галактике? Мы только выползли за околицу нашего земного домика, а вокруг нас огромный, неизвестный, таящий неожиданности мир!
Не могу сказать, что его зловещая речь не произвела на нас впечатления. Имел значение также и страстный тон пророчеств. Впрочем, все пророки страстны, особенно пророки гибели, — уравновешенных пророков никто не стал бы слушать.
В этом смысле я и возразил Ромеро: посоветовал не пугать нас и самому успокоиться. В тот день я даже отдаленно не догадывался, какой перелом совершается в Ромеро. Он заговорил спокойней:
— С вами спорить не буду, Эли. Для вас, друг мой, любая серьезная мысль раньше всего лишь повод для зубоскальства. И с Андре не хочу препираться, он во всем неизвестном отыскивает материал для удивительных гипотез. Думаю, мне надо обратиться не к вам, а ко всему человечеству, и предостеречь его.
— Мы тоже часть человечества, — пробормотал, нахмурясь, Леонид. — И какое-то значение наше мнение имеет.
Ему, как и мне, не понравились предсказания Ромеро. Но вступать в дискуссию Леонид не стал. Среди вещей он ориентируется лучше, чем среди мыслей.
Чтобы отвлечься, Ольга стала рассказывать о придуманных ею усовершенствованиях звездолетов, а я залюбовался Парфеноном. Знаменитый храм был отсюда метрах в двухстах и казался еще гармоничней, чем вблизи. Не знаю почему, но греческая старина мне ближе всего. И я снова подивился искусству, с которым строители Музейного города разместили великие памятники старины: каждый храм и дворец выступает отдельно, в своем естественном окружении, даже сверху нет впечатления путаницы разноликих зданий.
А потом прилетела Вера.
— Мы приняли важные решения, — сказала она. — По общему мнению, мы стоим в переломном пункте развития человечества и любой неосторожный шаг может оказаться непоправимым. Но и бездействовать нельзя. Осторожность и смелость — вот что сегодня требуется.
И она заговорила о постановлениях Совета.
Звездная конференция на Оре утверждена. Возможности создания Межзвездного Союза Разумных Существ нашего уголка Галактики будут исследованы со всей полнотой. Поставлена также новая задача — раздобыть побольше сведений о галактах и разрушителях. Лишь после детального знакомства с этими народами и их конфликтами будет выработана всесторонняя галактическая политика — с кем дружить, против кого выступать? Возможен и нейтралитет Земли в спорах, не ею начатых и ее мало касающихся, об этом тоже говорилось. Будет повышена обороноспособность Земли и планет. Опасность из дальних районов Галактики не доказана, но и не доказано, что опасности не существует. Совет рекомендует приступить к созданию Большого Галактического флота.
— Принята ваша идея о судах, в десятки раз превосходящих самые мощные нынешние корабли, — сказала Вера Ольге. — Но этих судов будет не два опытных экземпляра, как вы предлагали, а серии в сотни кораблей. И еще одно, для вас приятное: командование первой галактической эскадрой поручается вам. И ты радуйся, брат, — сказала она мне. — Построить галактические крейсеры на Земле технически невозможно. Решено одну из планет превратить в космическое адмиралтейство, выбор пал на твой любимый Плутон. Вот главное в рекомендациях Совета. Если человечество утвердит их, они станут законом.
После этого Вера извинилась, что не может остаться с нами: у нее неотложные дела.
— Могу я сопровождать тебя, Вера? — спросил Ромеро.
— Да, конечно, как всегда, Павел.
Свободное время на Земле Вера проводит с Ромеро. Раньше, когда я был поменьше, меня это раздражало. Но с годами я примирился с тем, что Ромеро забрасывает ради нее друзей.
16
Мы с Верой и Ромеро улетели с Земли 15 августа 563 года в последней партии.
Перед посадкой в межпланетный экспресс мы совершили прогулку над Землей. Земля была прекрасна. Я любовался ею и Солнцем. Я знал, что мы прощаемся с ними надолго. На трапе Вера помахала Земле рукой, я ограничился тем, что подмигнул нашей старушке. В салоне планетолета я скоро позабыл о Земле. Мысленно я уже ходил по Плутону.
Нет ничего скучнее рейсовых межпланетных кораблей — старинных ракет-рыдванов с фотонной тягой. Даже облик их — длинная уродливая сигара — тот же, что и три столетия назад. И плетутся они с доисторическими скоростями — до Луны добираются за пять минут, до Марса за сутки, а на полет к Плутону тратят неделю. Ни один из этих «экспрессов» не способен идти быстрее сорока тысяч километров в секунду. И гравитаторы не на всех хорошо работают, временами чувствуется увеличение тяжести. Лишь с невесомостью они справляются отлично, но смешно было бы пасовать перед такой детской задачей, как ликвидация невесомости.
Я просил Веру заказать межпланетный курьер с аннигиляторами Танева, тот достигает Плутона за восемь часов. Но она ответила, что торопиться ни к чему, и все согласились с ней. Меня с детства раздражает непогрешимость Веры. Главное в ее словах не их содержание, а то, что они — ее. Те же мысли, но изложенные мной, не производят действия на слушателей.
— В прежнее время секретари не кричали на своих руководителей, Эли, — возразила она, когда я сказал, что думаю о ее решении.
—Ты еще скажешь, что руководители кричали на своих секретарей. И так как это будет твоя мысль, то даже Ромеро признает ее достоверной.
Ромеро и вправду признал эту мысль достоверной. Начальники в старину не церемонились с подчиненными, сказал он. А один русский царь при беседах с министрами нередко прибегал к дубинке. Особенно доставалось его любимцам, в те времена лупцовка считалась одной из форм поощрения. Тогда были в ходу выражения: «Бросить на руководящую работу», «Влупить (или влепить, точно неизвестно) строгача», «Посвятить ударом меча в рыцари»— все это были синонимы продвижения вперед на жизненном пути.
Я, однако, не думаю, чтоб рыцарей, выдвигая их на руководящие посты, реально бросали на что-то, рубили мечами и лупили строгачом. Наши предки обожали языковые фиоритуры. По-моему, в описанных Ромеро явлениях бросания на работу, влупления строгачей и посвящения мечом таятся типичные для той эпохи религиозные обычаи и магические приемы.
Перед посадкой в межпланетный экспресс мы совершили прогулку над Землей. Земля была прекрасна. Я любовался ею и Солнцем. Я знал, что мы прощаемся с ними надолго. На трапе Вера помахала Земле рукой, я ограничился тем, что подмигнул нашей старушке. В салоне планетолета я скоро позабыл о Земле. Мысленно я уже ходил по Плутону.
Нет ничего скучнее рейсовых межпланетных кораблей — старинных ракет-рыдванов с фотонной тягой. Даже облик их — длинная уродливая сигара — тот же, что и три столетия назад. И плетутся они с доисторическими скоростями — до Луны добираются за пять минут, до Марса за сутки, а на полет к Плутону тратят неделю. Ни один из этих «экспрессов» не способен идти быстрее сорока тысяч километров в секунду. И гравитаторы не на всех хорошо работают, временами чувствуется увеличение тяжести. Лишь с невесомостью они справляются отлично, но смешно было бы пасовать перед такой детской задачей, как ликвидация невесомости.
Я просил Веру заказать межпланетный курьер с аннигиляторами Танева, тот достигает Плутона за восемь часов. Но она ответила, что торопиться ни к чему, и все согласились с ней. Меня с детства раздражает непогрешимость Веры. Главное в ее словах не их содержание, а то, что они — ее. Те же мысли, но изложенные мной, не производят действия на слушателей.
— В прежнее время секретари не кричали на своих руководителей, Эли, — возразила она, когда я сказал, что думаю о ее решении.
—Ты еще скажешь, что руководители кричали на своих секретарей. И так как это будет твоя мысль, то даже Ромеро признает ее достоверной.
Ромеро и вправду признал эту мысль достоверной. Начальники в старину не церемонились с подчиненными, сказал он. А один русский царь при беседах с министрами нередко прибегал к дубинке. Особенно доставалось его любимцам, в те времена лупцовка считалась одной из форм поощрения. Тогда были в ходу выражения: «Бросить на руководящую работу», «Влупить (или влепить, точно неизвестно) строгача», «Посвятить ударом меча в рыцари»— все это были синонимы продвижения вперед на жизненном пути.
Я, однако, не думаю, чтоб рыцарей, выдвигая их на руководящие посты, реально бросали на что-то, рубили мечами и лупили строгачом. Наши предки обожали языковые фиоритуры. По-моему, в описанных Ромеро явлениях бросания на работу, влупления строгачей и посвящения мечом таятся типичные для той эпохи религиозные обычаи и магические приемы.