Страница:
Сергей Снегов
К проблеме среднего
1
— Не поеду, — сказал Генрих. — Что я потерял на Леонии? И что там найду? Такие командировки не для меня. Я физик, а не социолог.
— Я тоже физик, — сдержанно заметил Рой. — И добавлю к этому, если разрешишь…
Генрих вспылил. Когда он выходил из себя, спорить было напрасно.
— Не разрешаю! Поезжай сам. С твоего благосклонного согласия нас превращают в оракулов, важно объявляющих разгадки любых тайн. Роль пифии, даже вооруженной инструментарием двадцать пятого века, меня не устраивает. До нескорого свидания!
Рой удалился к себе. Генриху и вправду нужно было некоторое время провести в одиночестве. Исследование «пропасти без дна» отняло у брата слишком много нервных сил. И если раньше он быстро преодолевал усталость, то теперь предписанный медиками отдых смахивал на обыкновенное лечение. Рой понимал, что непрестанно возникающие задания перенапрягают душевные ресурсы брата. И Рой предложил поездку на Леонию лишь потому, что рассматривал командировку как своеобразную форму отдыха. Генрих сердился от одного упоминания о Леонии. Убеждать его было легко, переубедить — невозможно.
Перед выездом в космопорт Рой все же зашел к брату. Электронный секретарь сообщил, что Генрих взял туристскую путевку на Меркурий. Рой покачал головой. Экскурсии по сожженному яростным светилом Меркурию много трудней прогулок по сумрачной Леонии. Вряд ли кому другому подошли бы те методы восстановления сил, которые применил к себе Генрих. С предписаниями медиков он считался еще меньше, чем с уговорами брата.
В космолете Рой завершал незаконченные земные дела — радировал распоряжения по лаборатории, распределял задания между сотрудниками. Лишь перейдя на Марсе с космолета на звездолет, Рой передвинулся из сферы земных интересов в сферу космических загадок. Пассажиров в звездолете было немного. Рой любовался в салоне сверканием светил на звездных экранах и размышлял о Леонии. Для физика Леония была малоинтересна — мир погасающей звезды, деградирующая цивилизация слабосильных существ, похожих на тысячекратно увеличенных земных кузнечиков. Генрих имел основания отказаться от поездки — Леония нуждалась, по общему мнению, в социологах, а не в физиках. Рой испытывал удовлетворение, что согласился. Просил о помощи социолог Крон Квама. Никому на Земле не пришло бы в голову усомниться в способностях Квамы. Если такой человек признавался в бессилии, значит, задача выпала трудности необычайной.
Иногда Рой включал информационный отчет Управления дальних маршрутов. В салоне звучал приглушенный голос: Квама, докладывая Большому совету о порядках на Леонии, неторопливо разматывал путаную историю междоусобных распрей и кровопролитных войн. Общество на Леонии погибало, скудное существование становилось все скудней. В преданиях леонцев сохранились воспоминания о золотом веке относительного материального благополучия, но о хотя бы кратковременном периоде общественного спокойствия не было даже и легенд. Группа сильных в этом обществе была группой хищных. Слой знатных был слоем жадных. Захватывающие власть становились захватчиками благ! Облеченные высокими правами запасались бездонными карманами. Общество распадалось на враждебные полюсы. Это постепенно приводило к деградации и обнищанию. Четырехкрылые обитатели Леонии, в преданиях своих — лихие летуны, переставали летать, лишь ползали — одни от бессилия, другие от прожорливой сытости.
Примерно сто местных лет назад власть захватил некий Карр. Диктатор отменил все права и привилегии, упразднил все общественные различия, а крылатых объединил одной священной обязанностью — поклоняться ему. После короткого, свирепо подавленного сопротивления леонцы покорились. Карр с приближенными неистовствовали в пиршествах вокруг фонтанов симбы, измывались над покорной массой. Со смертью Карра власть тихо выскользнула из пьяных лап его друзей и ее столь же тихо подобрали средние леонцы — так стали называть себя новые правители планеты.
Правители Леонии — в точном значении средние, докладывал Земле Крон Квама, они подбираются из средних слоев общества, проходят проверку на среднесть роста, веса, интеллекта, образа мыслей, привычек и пристрастий. Идеальными считаются особи, лишенные своеобразия. Кабинет министров — и такой имеется на Леонии — составляется из леонцев, выдержавших испытание на взаимную схожесть. Официальное наименование правителей — «неразличимые». Жизнь протекает под лозунгом: «Никаких происшествий!» Леонцы утверждают, что история Леонии, полная ярких событий, себя исчерпала. Отныне не должно быть истории, а лишь одно непрерывно повторяющее себя существование. Только то, что уже было. Та же пища, те же жилища, те же позы, одежда, слова, краски, мысли. Полное запрещение нового. Новое равнозначно преступному. Леонец, передавший соседу новость, подлежит суду. Он будет оправдан, если докажет, что новости не было, сурово оштрафован, если в сообщении обнаружится забытая «прежнесть», и арестован, если суд установит, что инкриминируемое сообщение — «из небывалых». Четыре раза в сутки с вершин городских скал дикторы поют мелодичным среднегласием: «Радуйтесь — новостей нет!»
И извещение встречается воплем восторга точно размеченной звучности, громкости, продолжительности и душевной удовлетворенности.
Леония — рай для уставших, делился печальными наблюдениями земной социолог. Это царство нищих духом чем-то напоминает секту «безмолвия мысли», возникшую на заре человеческой цивилизации в эпоху распада Рима. Леония уродливо пытается осуществить консервацию обретенного благополучия, претворить в жизнь старинное изречение: «Остановись, мгновенье, — ты прекрасно!» Но мгновение — мгновенно. Абсолютизируя «сегодня», леонцы уничтожают свое «завтра». Внутреннее тление сжигает ячейки леонского общества. Редкие попытки уйти от страшного конца лишь приближают его. Философия, выражаемая формулой «только известное», возникла как глубокий, по-своему искренний протест против надвигающейся гибели. И парадоксом, недоступным разуму леонцев, является то, что такой философией они лишь ускоряют бег к гибели.
«Мы стараемся помочь леонцам, — заканчивал доклад Квама. — Но любая помощь связана с нововведениями, а их категорически отвергают. Возглавляемая мной группа социологов извещает о неосуществимости разработанных проектов помощи. Прошу командировать на Леонию опытного физика».
— Я тоже физик, — сдержанно заметил Рой. — И добавлю к этому, если разрешишь…
Генрих вспылил. Когда он выходил из себя, спорить было напрасно.
— Не разрешаю! Поезжай сам. С твоего благосклонного согласия нас превращают в оракулов, важно объявляющих разгадки любых тайн. Роль пифии, даже вооруженной инструментарием двадцать пятого века, меня не устраивает. До нескорого свидания!
Рой удалился к себе. Генриху и вправду нужно было некоторое время провести в одиночестве. Исследование «пропасти без дна» отняло у брата слишком много нервных сил. И если раньше он быстро преодолевал усталость, то теперь предписанный медиками отдых смахивал на обыкновенное лечение. Рой понимал, что непрестанно возникающие задания перенапрягают душевные ресурсы брата. И Рой предложил поездку на Леонию лишь потому, что рассматривал командировку как своеобразную форму отдыха. Генрих сердился от одного упоминания о Леонии. Убеждать его было легко, переубедить — невозможно.
Перед выездом в космопорт Рой все же зашел к брату. Электронный секретарь сообщил, что Генрих взял туристскую путевку на Меркурий. Рой покачал головой. Экскурсии по сожженному яростным светилом Меркурию много трудней прогулок по сумрачной Леонии. Вряд ли кому другому подошли бы те методы восстановления сил, которые применил к себе Генрих. С предписаниями медиков он считался еще меньше, чем с уговорами брата.
В космолете Рой завершал незаконченные земные дела — радировал распоряжения по лаборатории, распределял задания между сотрудниками. Лишь перейдя на Марсе с космолета на звездолет, Рой передвинулся из сферы земных интересов в сферу космических загадок. Пассажиров в звездолете было немного. Рой любовался в салоне сверканием светил на звездных экранах и размышлял о Леонии. Для физика Леония была малоинтересна — мир погасающей звезды, деградирующая цивилизация слабосильных существ, похожих на тысячекратно увеличенных земных кузнечиков. Генрих имел основания отказаться от поездки — Леония нуждалась, по общему мнению, в социологах, а не в физиках. Рой испытывал удовлетворение, что согласился. Просил о помощи социолог Крон Квама. Никому на Земле не пришло бы в голову усомниться в способностях Квамы. Если такой человек признавался в бессилии, значит, задача выпала трудности необычайной.
Иногда Рой включал информационный отчет Управления дальних маршрутов. В салоне звучал приглушенный голос: Квама, докладывая Большому совету о порядках на Леонии, неторопливо разматывал путаную историю междоусобных распрей и кровопролитных войн. Общество на Леонии погибало, скудное существование становилось все скудней. В преданиях леонцев сохранились воспоминания о золотом веке относительного материального благополучия, но о хотя бы кратковременном периоде общественного спокойствия не было даже и легенд. Группа сильных в этом обществе была группой хищных. Слой знатных был слоем жадных. Захватывающие власть становились захватчиками благ! Облеченные высокими правами запасались бездонными карманами. Общество распадалось на враждебные полюсы. Это постепенно приводило к деградации и обнищанию. Четырехкрылые обитатели Леонии, в преданиях своих — лихие летуны, переставали летать, лишь ползали — одни от бессилия, другие от прожорливой сытости.
Примерно сто местных лет назад власть захватил некий Карр. Диктатор отменил все права и привилегии, упразднил все общественные различия, а крылатых объединил одной священной обязанностью — поклоняться ему. После короткого, свирепо подавленного сопротивления леонцы покорились. Карр с приближенными неистовствовали в пиршествах вокруг фонтанов симбы, измывались над покорной массой. Со смертью Карра власть тихо выскользнула из пьяных лап его друзей и ее столь же тихо подобрали средние леонцы — так стали называть себя новые правители планеты.
Правители Леонии — в точном значении средние, докладывал Земле Крон Квама, они подбираются из средних слоев общества, проходят проверку на среднесть роста, веса, интеллекта, образа мыслей, привычек и пристрастий. Идеальными считаются особи, лишенные своеобразия. Кабинет министров — и такой имеется на Леонии — составляется из леонцев, выдержавших испытание на взаимную схожесть. Официальное наименование правителей — «неразличимые». Жизнь протекает под лозунгом: «Никаких происшествий!» Леонцы утверждают, что история Леонии, полная ярких событий, себя исчерпала. Отныне не должно быть истории, а лишь одно непрерывно повторяющее себя существование. Только то, что уже было. Та же пища, те же жилища, те же позы, одежда, слова, краски, мысли. Полное запрещение нового. Новое равнозначно преступному. Леонец, передавший соседу новость, подлежит суду. Он будет оправдан, если докажет, что новости не было, сурово оштрафован, если в сообщении обнаружится забытая «прежнесть», и арестован, если суд установит, что инкриминируемое сообщение — «из небывалых». Четыре раза в сутки с вершин городских скал дикторы поют мелодичным среднегласием: «Радуйтесь — новостей нет!»
И извещение встречается воплем восторга точно размеченной звучности, громкости, продолжительности и душевной удовлетворенности.
Леония — рай для уставших, делился печальными наблюдениями земной социолог. Это царство нищих духом чем-то напоминает секту «безмолвия мысли», возникшую на заре человеческой цивилизации в эпоху распада Рима. Леония уродливо пытается осуществить консервацию обретенного благополучия, претворить в жизнь старинное изречение: «Остановись, мгновенье, — ты прекрасно!» Но мгновение — мгновенно. Абсолютизируя «сегодня», леонцы уничтожают свое «завтра». Внутреннее тление сжигает ячейки леонского общества. Редкие попытки уйти от страшного конца лишь приближают его. Философия, выражаемая формулой «только известное», возникла как глубокий, по-своему искренний протест против надвигающейся гибели. И парадоксом, недоступным разуму леонцев, является то, что такой философией они лишь ускоряют бег к гибели.
«Мы стараемся помочь леонцам, — заканчивал доклад Квама. — Но любая помощь связана с нововведениями, а их категорически отвергают. Возглавляемая мной группа социологов извещает о неосуществимости разработанных проектов помощи. Прошу командировать на Леонию опытного физика».
2
— Я рад, что приехали именно вы, — сказал Квама, обнимая Роя. — Даже и не мечтал о такой удаче!
— Удача небольшая. — Рой, польщенный, засмеялся. — Не смог бы я, приехал бы другой.
— Другой — это другой! — серьезно возразил социолог. — То, что легко сделаете вы, другим может оказаться не по силам.
— Пока я не представляю себе, что должен делать… Какой унылый пейзаж на Леонии, друг Квама!
Они летели с космодрома на открытой двухместной авиетке.
Внизу простиралась гористая сумрачная планета. Красноватые мхи и трава окантовывали коричневые склоны холмов, между холмами открывались озерки — черно сверкала леонийская смоляная вода. На вершинах вспыхивали оранжевые огоньки; там размещались пещерные поселки леонцев. Ни лесов, ни кустарников на планете не водилось, а высокорослые растения, создававшиеся для Леонии на земных астроботанических станциях, еще не были конструктивно доработаны. Все было низкорослое, со стертыми очертаниями, приглушенных тонов — господствовали красный и фиолетовый.
Странное это сочетание поражало взгляд. Рой привык, что красный цвет противоположен фиолетовому: на планетах, где ему приходилось бывать, красный соседствовал с оранжевым, а фиолетовый — с синим. Законы спектра на Леонии были свои. Совершенно черная вода была совершенно прозрачной — на трехметровой глубине виднелся каждый камешек. Плотная атмосфера окрашивала предметы в фиолетовые тона. Рой хорошо знал, что Лон, животворящий Леонию, — звезда типа М-6, стандартное красное светило, звездный старичок, основательно поживший и своевременно тускнеющий. Но странная атмосфера преобразила и Лон — в сумрачном небе планеты, озаренном синими облаками, сияло удивительное красно-фиолетовое солнце. Оно давало мало света и еще меньше тепла.
— Жизнь здесь возможна лишь в экваториальной области, — сказал Квама.
— Кислорода, впрочем, хватает.
— Вы уверены, что удастся изменить к лучшему физические условия Леонии?
Квама пожал плечами.
— Наши астроинженеры настроены бодро. Прервать прогрессирующее старение звезды мы не в силах. Но это процесс, продолжающийся миллиарды лет. Леония слишком далеко от своего светила, в этом ее горе. По проекту аннигиляционные двигатели, заложенные в тело планеты, смогут изменить ее орбиту. Но ведь осуществление такого проекта потребует сотен лет, а что будет за это время с леонцами?
— Вы опасаетесь, что их цивилизации грозит гибель?
— Они деградируют, — грустно сказал Квама. — Вам нелегко вообразить себе, Рой, с какой скоростью идет распад общества, начавшийся еще до нашего появления. И мы его пока не можем остановить.
Авиетка опустилась на крышу здания, выстроенного людьми. Квама пригласил Роя внутрь. Рой задержался на террасе. Вдалеке поблескивало черное озерко, тускло мерцали оранжевые огоньки пещерных поселений, сумрачно светила красно-фиолетовая звезда. Здесь дышалось без труда, но воздух был лишен легкости, он тоже был какой-то сумрачный. Все здесь было сумрачно — вечер существования.
— Итак, помочь леонцам вы не можете, — сказал Рой, когда они вошли в салон. — Речь идет не о материальных благах, а о социальном устройстве, так я понял ваш доклад Земле, Крон?
— Не совсем так, — возразил социолог. — Мы упорядочили плантации питательных мхов, удобрили почвы, ввели пещерный обогрев. Материальные лишения леонцев удалось значительно ослабить. И они это ценят.
— Я говорил о социальном устройстве.
— Оно по-своему удовлетворительно. Здесь больше нет враждующих классов, нет эксплуатации. Трагедия в том, что Леония — общество средних. Трудности здесь не столько социальные, сколько моральные, я бы даже сказал
— психологические.
В салоне было по-земному светло. Самосветящиеся стены бросали мягкое сияние на лица. Квама один встречал Роя, один и беседовал с ним — сотрудники его были на дежурстве или отдыхали. Социолог, плотный, широкоплечий, большегубый, был на голову ниже Роя. От негритянских предков у него сохранился черный цвет кожи: он не пожелал изменить его на солнечно-бронзовый, модный теперь на Земле. Он говорил с волнением — этот человек во все свои дела вносил страсть. Рой старался определить для себя, какова мера объективности в анализе Квамы. И, вдумываясь в объяснения социолога, Рой размышлял о нем самом. Крон Квама не принадлежал к старожилам Леонии. Когда он появился здесь, на планете уже функционировала отлично оборудованная астроинженерная станция. До Леонии Квама двенадцать лет трудился на страшном Тиболде-3. Он получил назначение в систему семи Тиболдов сразу после университета и вылетел туда с молодой женой Региной, тоже социологом. Командировка у супругов была на три года. За эти три года Крон с Региной сумели далеко продвинуть социальное развитие трудной планеты. Но полного спокойствия не установилось. В день отлета Крона с Региной в столице Тиболда-3 произошло восстание бывших властителей планеты. Оно было подавлено самими жителями, но Регина в схватке погибла. Крон погрузил тело жены на звездолет и остался на планете.
Кое-кто высказывал опасение, не станет ли социолог мстить существам, убившим его жену. Крон Квама был безукоризненно справедлив. В сфере его понятий не существовало категории мести. Он девять лет усовершенствовал то, что не успел закончить в годы командировки. И когда Земля затребовала Крона на Леонию, на Тиболде-3 снова чуть не вспыхнуло волнение: тиболдяне не хотели отпускать своего друга. Они засыпали Большой совет жалобами, а покорившись, устроили Кваме удивительные проводы.
Крон Квама считался теперь лучшим в мире специалистом по социальному оздоровлению обществ, нуждавшихся в срочной помощи. И он принадлежал к тем представителям Земли, требования которых Большой совет удовлетворял быстро и полно, даже если они вызывали огромные траты материальных ресурсов. Жителям Леонии повезло, что они заполучили такого защитника своих интересов. Но Квама мог и сгущать краски.
— Все дело в проклятой философии среднести, — со вздохом повторил социолог. — На Леонии я убедился, что среднесть — самое абстрактное среди абстрактных понятий. И оно фальшивое! Ему не соответствует никакой реальный объект. Средних не существует, а убедить в этом леонцев я не могу.
— Боюсь, что и меня вы тоже не убедили, — сдержанно заметил Рой.
Социолог нетерпеливо махнул рукой.
— Но это же проще простого! Нужно лишь вдуматься в понятие, называемое средним леонцем. Это нечто математическое, а не физическое, набор цифр, каталог размеров и весов, таблица названий! Берут всех леонцев и выводят среднее арифметическое ста четырех показателей — роста, веса, формы и цвета крыльев, окраски глаз, характера, влечений, призваний и еще черт знает чего! И полученную груду цифр любовно раскладывают в четырехугольную матрицу и называют матрицу нормальным леонцем. Нет реально этого нормального леонца! Есть раса слабосильных существ, которая опускается все ниже, потому что старается сохранить свою норму. Рой, постарайтесь вдуматься! В природе не может быть стабильности, в ней все меняется. Не будем даже говорить о мутациях, достаточно и того, что трудные условия жизни порождают уродства и болезни, значительно ухудшают расу. Но ведь и уродства включены в расчет средней нормы! Еще до нас на Леонии устраивали госпитали и с некоторым успехом подтягивали выпадающих из нормы. Боролись, конечно, и с отклонениями вверх — чрезмерно сильными, даровитыми экземплярами, но таких было гораздо меньше и поэтому они не казались большой опасностью. Зато с уродствами и болезнями, по мере того как множились уродства и болезни, борьба ослабевала.
Рой поднял брови:
— Мне кажется, должно быть наоборот — чем шире распространяются болезни, тем сильней с ними борются.
— Да, должно быть! — с досадой воскликнул социолог. — Но по нашей логике! А у них своя. В расчет нормы они включают и больных и уродливых. И чем таких больше, тем норма ниже. А чем норма ниже, тем уродства менее уродливы, болезни менее болезненны. Если этот кошмар продолжится дальше, полностью здоровый леонец станет у них социально опасным.
— Разве улучшение социальных условий не вызовет прекращения заболеваний и уменьшения уродств?
— Да, конечно! Но если резко улучшатся условия жизни, появится много совершенно нормальных леонцев — и тогда их объявят чрезмерно несредними. И начнут усердно лечить от здоровья, избавлять от дарований! Вы забываете о социальной философии этой расы. Она так отличается от нашей, что кажется безумной. Быстрое улучшение условий жизни леонцев не менее опасно, чем нынешняя медленная деградация. Их мрачная философия — главный враг на пути социального подъема.
— Вы просили на Леонию физика, а не философа.
— Да, Рой, физика. Хочу попытаться спасти леонцев в рамках их философии. Психика леонцев не справится с крутым поворотом, нужно действовать осмотрительно и неторопливо. Для начала принять категорию среднего леонца в качестве нормальной общественной единицы, но изъять из подсчета хотя бы уродства. Это сразу повысит среднюю норму. Они страшатся новшеств. Я убеждаю их, что уродства — новшества, а не обычность, и что Министерству обеспечения среднести — у них есть и такое — нельзя включать их в расчет нормы. Отсечение уродств дало бы возможность удержать норму от падения, и уже это одно явилось бы крупным шагом вперед. А впоследствии мы подвергли бы сомнению законности самой философии среднести.
— Я должен помочь вам в этом инструментально, Крон?
— Именно, Рой. Мне нужен фильтр, автоматически отсекающий из подсчета нормы все уродливые новообразования. Нечто вроде электронной приставки к схемам расчетов Министерства обеспечения среднести. И такой, в который они сами поверят как в надежного помощника. Вы меня понимаете? Чтобы он находился в их пещерах, под их печатями, работал по их критериям. Но чтобы при этом он вычерчивал линию на улучшение расы!..
— Что ж, поработать над таким прибором можно. Ответьте мне еще на один вопрос, Крон. Я понимаю, у вас такая профессия — помогать бедствующим звездным братьям. Ну, не профессия — миссия, — поправился Рой, заметив протестующий жест Квамы. — Всем известно, что в астросоциологи выбирают людей с незаурядными душевными качествами. Но вы в службу спасения расы леонцев вносите такую страсть… Трудно объяснить ее одним чувством долга.
Квама тихо засмеялся. Его удлиненное, в резких линиях лицо стало шире и мягче. Он вдруг на мгновение превратился из сдержанного стареющего человека в доброго, по-ребячьи наивного мальчишку.
— Нет ничего легче, чем ответить на ваш вопрос. Ответ заключается в одном слове: любовь!
— Значит, не одно только профессиональное сочувствие к бедствиям…
— Рой, я просто не знаю другой звездной расы, которая столь же заслуживает любви! Это очаровательные существа, вы скоро сами убедитесь. Они добры, приветливы, очень искренни, очень привязчивы. Анализаторы показывают гигантскую потенцию мозга — только человек превосходит их. В умственном отношении они выше всех известных звездных народов. И они так беспомощны, Рой, у них такое трудное существование!..
Рой встал.
— Я хочу отдохнуть. Когда можно приступить к работе?
— Я подниму вас, Рой. Вы познакомитесь с важнейшими леонцами — из самых средних, конечно. Мы вместе посетим госпитали и профилактории.
Отведенное Рою помещение совмещало в себе кабинет и спальню. Щиты с аппаратурой — отводы от экспедиционной МУМ, обзорные экраны, музыкальная приставка — соседствовали с постелью и санузлом, напротив постели возвышалась пустая стена. Это была стандартная экспедиционная комната. Рой и раньше часто жил в таких. Он уверенно нажал одну из кнопок, расположенных на стене, стена расступилась, открывая выход наружу. Рой вышел на веранду.
Леония была такой же, какой увиделась с авиетки: сумрачная, тихая, фиолетово-красная, — вечер существования. Несколько блекло-фиолетовых существ пролетело вдали, неслышно и плавно махая крыльями. На вершине скалы, близко подступавшей к экспедиционному зданию, загорелся неяркий огонек. Оттуда донеслась мелодичная музыкальная фраза, ее внятно выпевал тонкий, печальный голосок: «Дзидзинано — дзидан дзень!» Голос три раза произнес эту фразу и замолк. Рой поглядел на наручный дешифратор, оставленный на столике, но не взял его. Фраза была понятна и без перевода. «Радуйтесь — новостей нет!» — уверял печальный голосок. Рой усмехнулся. Он был уверен в своих силах. Взорвать изнутри философию леонцев было несложно. И проще простого — сконструировать прибор, выполняющий роль взрывного запала.
— Удача небольшая. — Рой, польщенный, засмеялся. — Не смог бы я, приехал бы другой.
— Другой — это другой! — серьезно возразил социолог. — То, что легко сделаете вы, другим может оказаться не по силам.
— Пока я не представляю себе, что должен делать… Какой унылый пейзаж на Леонии, друг Квама!
Они летели с космодрома на открытой двухместной авиетке.
Внизу простиралась гористая сумрачная планета. Красноватые мхи и трава окантовывали коричневые склоны холмов, между холмами открывались озерки — черно сверкала леонийская смоляная вода. На вершинах вспыхивали оранжевые огоньки; там размещались пещерные поселки леонцев. Ни лесов, ни кустарников на планете не водилось, а высокорослые растения, создававшиеся для Леонии на земных астроботанических станциях, еще не были конструктивно доработаны. Все было низкорослое, со стертыми очертаниями, приглушенных тонов — господствовали красный и фиолетовый.
Странное это сочетание поражало взгляд. Рой привык, что красный цвет противоположен фиолетовому: на планетах, где ему приходилось бывать, красный соседствовал с оранжевым, а фиолетовый — с синим. Законы спектра на Леонии были свои. Совершенно черная вода была совершенно прозрачной — на трехметровой глубине виднелся каждый камешек. Плотная атмосфера окрашивала предметы в фиолетовые тона. Рой хорошо знал, что Лон, животворящий Леонию, — звезда типа М-6, стандартное красное светило, звездный старичок, основательно поживший и своевременно тускнеющий. Но странная атмосфера преобразила и Лон — в сумрачном небе планеты, озаренном синими облаками, сияло удивительное красно-фиолетовое солнце. Оно давало мало света и еще меньше тепла.
— Жизнь здесь возможна лишь в экваториальной области, — сказал Квама.
— Кислорода, впрочем, хватает.
— Вы уверены, что удастся изменить к лучшему физические условия Леонии?
Квама пожал плечами.
— Наши астроинженеры настроены бодро. Прервать прогрессирующее старение звезды мы не в силах. Но это процесс, продолжающийся миллиарды лет. Леония слишком далеко от своего светила, в этом ее горе. По проекту аннигиляционные двигатели, заложенные в тело планеты, смогут изменить ее орбиту. Но ведь осуществление такого проекта потребует сотен лет, а что будет за это время с леонцами?
— Вы опасаетесь, что их цивилизации грозит гибель?
— Они деградируют, — грустно сказал Квама. — Вам нелегко вообразить себе, Рой, с какой скоростью идет распад общества, начавшийся еще до нашего появления. И мы его пока не можем остановить.
Авиетка опустилась на крышу здания, выстроенного людьми. Квама пригласил Роя внутрь. Рой задержался на террасе. Вдалеке поблескивало черное озерко, тускло мерцали оранжевые огоньки пещерных поселений, сумрачно светила красно-фиолетовая звезда. Здесь дышалось без труда, но воздух был лишен легкости, он тоже был какой-то сумрачный. Все здесь было сумрачно — вечер существования.
— Итак, помочь леонцам вы не можете, — сказал Рой, когда они вошли в салон. — Речь идет не о материальных благах, а о социальном устройстве, так я понял ваш доклад Земле, Крон?
— Не совсем так, — возразил социолог. — Мы упорядочили плантации питательных мхов, удобрили почвы, ввели пещерный обогрев. Материальные лишения леонцев удалось значительно ослабить. И они это ценят.
— Я говорил о социальном устройстве.
— Оно по-своему удовлетворительно. Здесь больше нет враждующих классов, нет эксплуатации. Трагедия в том, что Леония — общество средних. Трудности здесь не столько социальные, сколько моральные, я бы даже сказал
— психологические.
В салоне было по-земному светло. Самосветящиеся стены бросали мягкое сияние на лица. Квама один встречал Роя, один и беседовал с ним — сотрудники его были на дежурстве или отдыхали. Социолог, плотный, широкоплечий, большегубый, был на голову ниже Роя. От негритянских предков у него сохранился черный цвет кожи: он не пожелал изменить его на солнечно-бронзовый, модный теперь на Земле. Он говорил с волнением — этот человек во все свои дела вносил страсть. Рой старался определить для себя, какова мера объективности в анализе Квамы. И, вдумываясь в объяснения социолога, Рой размышлял о нем самом. Крон Квама не принадлежал к старожилам Леонии. Когда он появился здесь, на планете уже функционировала отлично оборудованная астроинженерная станция. До Леонии Квама двенадцать лет трудился на страшном Тиболде-3. Он получил назначение в систему семи Тиболдов сразу после университета и вылетел туда с молодой женой Региной, тоже социологом. Командировка у супругов была на три года. За эти три года Крон с Региной сумели далеко продвинуть социальное развитие трудной планеты. Но полного спокойствия не установилось. В день отлета Крона с Региной в столице Тиболда-3 произошло восстание бывших властителей планеты. Оно было подавлено самими жителями, но Регина в схватке погибла. Крон погрузил тело жены на звездолет и остался на планете.
Кое-кто высказывал опасение, не станет ли социолог мстить существам, убившим его жену. Крон Квама был безукоризненно справедлив. В сфере его понятий не существовало категории мести. Он девять лет усовершенствовал то, что не успел закончить в годы командировки. И когда Земля затребовала Крона на Леонию, на Тиболде-3 снова чуть не вспыхнуло волнение: тиболдяне не хотели отпускать своего друга. Они засыпали Большой совет жалобами, а покорившись, устроили Кваме удивительные проводы.
Крон Квама считался теперь лучшим в мире специалистом по социальному оздоровлению обществ, нуждавшихся в срочной помощи. И он принадлежал к тем представителям Земли, требования которых Большой совет удовлетворял быстро и полно, даже если они вызывали огромные траты материальных ресурсов. Жителям Леонии повезло, что они заполучили такого защитника своих интересов. Но Квама мог и сгущать краски.
— Все дело в проклятой философии среднести, — со вздохом повторил социолог. — На Леонии я убедился, что среднесть — самое абстрактное среди абстрактных понятий. И оно фальшивое! Ему не соответствует никакой реальный объект. Средних не существует, а убедить в этом леонцев я не могу.
— Боюсь, что и меня вы тоже не убедили, — сдержанно заметил Рой.
Социолог нетерпеливо махнул рукой.
— Но это же проще простого! Нужно лишь вдуматься в понятие, называемое средним леонцем. Это нечто математическое, а не физическое, набор цифр, каталог размеров и весов, таблица названий! Берут всех леонцев и выводят среднее арифметическое ста четырех показателей — роста, веса, формы и цвета крыльев, окраски глаз, характера, влечений, призваний и еще черт знает чего! И полученную груду цифр любовно раскладывают в четырехугольную матрицу и называют матрицу нормальным леонцем. Нет реально этого нормального леонца! Есть раса слабосильных существ, которая опускается все ниже, потому что старается сохранить свою норму. Рой, постарайтесь вдуматься! В природе не может быть стабильности, в ней все меняется. Не будем даже говорить о мутациях, достаточно и того, что трудные условия жизни порождают уродства и болезни, значительно ухудшают расу. Но ведь и уродства включены в расчет средней нормы! Еще до нас на Леонии устраивали госпитали и с некоторым успехом подтягивали выпадающих из нормы. Боролись, конечно, и с отклонениями вверх — чрезмерно сильными, даровитыми экземплярами, но таких было гораздо меньше и поэтому они не казались большой опасностью. Зато с уродствами и болезнями, по мере того как множились уродства и болезни, борьба ослабевала.
Рой поднял брови:
— Мне кажется, должно быть наоборот — чем шире распространяются болезни, тем сильней с ними борются.
— Да, должно быть! — с досадой воскликнул социолог. — Но по нашей логике! А у них своя. В расчет нормы они включают и больных и уродливых. И чем таких больше, тем норма ниже. А чем норма ниже, тем уродства менее уродливы, болезни менее болезненны. Если этот кошмар продолжится дальше, полностью здоровый леонец станет у них социально опасным.
— Разве улучшение социальных условий не вызовет прекращения заболеваний и уменьшения уродств?
— Да, конечно! Но если резко улучшатся условия жизни, появится много совершенно нормальных леонцев — и тогда их объявят чрезмерно несредними. И начнут усердно лечить от здоровья, избавлять от дарований! Вы забываете о социальной философии этой расы. Она так отличается от нашей, что кажется безумной. Быстрое улучшение условий жизни леонцев не менее опасно, чем нынешняя медленная деградация. Их мрачная философия — главный враг на пути социального подъема.
— Вы просили на Леонию физика, а не философа.
— Да, Рой, физика. Хочу попытаться спасти леонцев в рамках их философии. Психика леонцев не справится с крутым поворотом, нужно действовать осмотрительно и неторопливо. Для начала принять категорию среднего леонца в качестве нормальной общественной единицы, но изъять из подсчета хотя бы уродства. Это сразу повысит среднюю норму. Они страшатся новшеств. Я убеждаю их, что уродства — новшества, а не обычность, и что Министерству обеспечения среднести — у них есть и такое — нельзя включать их в расчет нормы. Отсечение уродств дало бы возможность удержать норму от падения, и уже это одно явилось бы крупным шагом вперед. А впоследствии мы подвергли бы сомнению законности самой философии среднести.
— Я должен помочь вам в этом инструментально, Крон?
— Именно, Рой. Мне нужен фильтр, автоматически отсекающий из подсчета нормы все уродливые новообразования. Нечто вроде электронной приставки к схемам расчетов Министерства обеспечения среднести. И такой, в который они сами поверят как в надежного помощника. Вы меня понимаете? Чтобы он находился в их пещерах, под их печатями, работал по их критериям. Но чтобы при этом он вычерчивал линию на улучшение расы!..
— Что ж, поработать над таким прибором можно. Ответьте мне еще на один вопрос, Крон. Я понимаю, у вас такая профессия — помогать бедствующим звездным братьям. Ну, не профессия — миссия, — поправился Рой, заметив протестующий жест Квамы. — Всем известно, что в астросоциологи выбирают людей с незаурядными душевными качествами. Но вы в службу спасения расы леонцев вносите такую страсть… Трудно объяснить ее одним чувством долга.
Квама тихо засмеялся. Его удлиненное, в резких линиях лицо стало шире и мягче. Он вдруг на мгновение превратился из сдержанного стареющего человека в доброго, по-ребячьи наивного мальчишку.
— Нет ничего легче, чем ответить на ваш вопрос. Ответ заключается в одном слове: любовь!
— Значит, не одно только профессиональное сочувствие к бедствиям…
— Рой, я просто не знаю другой звездной расы, которая столь же заслуживает любви! Это очаровательные существа, вы скоро сами убедитесь. Они добры, приветливы, очень искренни, очень привязчивы. Анализаторы показывают гигантскую потенцию мозга — только человек превосходит их. В умственном отношении они выше всех известных звездных народов. И они так беспомощны, Рой, у них такое трудное существование!..
Рой встал.
— Я хочу отдохнуть. Когда можно приступить к работе?
— Я подниму вас, Рой. Вы познакомитесь с важнейшими леонцами — из самых средних, конечно. Мы вместе посетим госпитали и профилактории.
Отведенное Рою помещение совмещало в себе кабинет и спальню. Щиты с аппаратурой — отводы от экспедиционной МУМ, обзорные экраны, музыкальная приставка — соседствовали с постелью и санузлом, напротив постели возвышалась пустая стена. Это была стандартная экспедиционная комната. Рой и раньше часто жил в таких. Он уверенно нажал одну из кнопок, расположенных на стене, стена расступилась, открывая выход наружу. Рой вышел на веранду.
Леония была такой же, какой увиделась с авиетки: сумрачная, тихая, фиолетово-красная, — вечер существования. Несколько блекло-фиолетовых существ пролетело вдали, неслышно и плавно махая крыльями. На вершине скалы, близко подступавшей к экспедиционному зданию, загорелся неяркий огонек. Оттуда донеслась мелодичная музыкальная фраза, ее внятно выпевал тонкий, печальный голосок: «Дзидзинано — дзидан дзень!» Голос три раза произнес эту фразу и замолк. Рой поглядел на наручный дешифратор, оставленный на столике, но не взял его. Фраза была понятна и без перевода. «Радуйтесь — новостей нет!» — уверял печальный голосок. Рой усмехнулся. Он был уверен в своих силах. Взорвать изнутри философию леонцев было несложно. И проще простого — сконструировать прибор, выполняющий роль взрывного запала.
3
Они влетали один за другим — четыре фиолетовых кузнечика, только гигантски увеличенные сравнительно с земными. Когда первый из посетителей опустился перед Роем на четыре ноги — две задние и две средние, — голова его оказалась на уровне глаз стоящего Роя. На шее каждого поблескивал гибкий дешифратор, преобразующий речь леонцев в человеческую, а человеческую — в леонскую. Тонкий голос, неразличимо схожий с тем, что вчера извещал об отсутствии новостей, пропел приветствие.
— Группа неразличимых в составе министра и его помощников радуется тебе, Рой! Неразличимый Изз, министр обеспечения среднести, средний до трех миллионных в периоде, допуск переменный, — услышал Рой перевод; дешифратор говорил по-человечески, но тем же мелодичным голоском леонца.
— Неразличимый Узз, помощник по статистике, среднесть до одной десятитысячной, допуск плюсовый, — представился второй гость.
— Неразличимый Озз, помощник по восстановлению нормы, среднесть до пяти десятитысячных, допуск плюсовый, — доложил третий.
— Неразличимый Язз, помощник по пресечению сверх— и ниженормальностей, среднесть до одной тысячной, допуск плюсовый, — закончил знакомство четвертый и склонился в церемонном поклоне.
Рой молча кланялся, протягивал руку — ее дружески касались своими длинными усиками крылатые «неразличимые». У Роя перехватило горло. Он знал, что встретится с разумными существами, милыми и беспомощными, так и аттестовал их Крон Квама, и не было причин не доверять социологу. Но Рой и помыслить не мог, что существа, внешне так непохожие на людей, будут глядеть такими умными глазами, что во всем облике их, в каждом движении и звуке, в блеске крыльев обнаружится такая грациозность, такое сдержанное благородство. И что они будут изъясняться так по-человечески ясно и так по-детски важно! Роя пронизала горячая симпатия к жителям Леонии. Теперь он знал, что, подобно Кваме, будет действовать не только из чувства долга.
— Пойдемте, друзья! — предложил Квама. — Знакомство продолжим в профилактории.
Леонцы вылетели в порядке ниспадающей среднести — сперва сам министр, за ним Узз, Озз и Язз. Квама вызвал авиетку. В сумрачном воздухе тускло мерцали фиолетовые крылья леонцев, уносящихся к дальней горе. Рой обратился к Кваме:
— Что означает допуск переменный и плюсовый? Видимо, это важная характеристика, если они так значительно упоминают о нем.
— Допуск — характеристика существенная, — подтвердил социолог. — Он показывает отклонение от среднего леонца. Положительный допуск означает, что носитель его превосходит норму в допустимых пределах. Отрицательный — что леонец ниже нормы. А переменный — что отклонения случайны, то плюсовые, то минусовые, то есть что налицо точное совпадение с высчитанным образом среднего леонца.
— Для министра такая идеальная среднесть, видимо, обязательна?
— Совершенно обязательна. Между прочим, общество леонцев устроено по-своему даже демократично. Каждый может стать правителем, если он достаточно средний. Министры переизбираются периодически — из тех, кто в данный момент наиболее средний. И они должны быть очень близки друг другу, почему и называются неразличимыми.
— Между прочим, все помощники имеют плюсовый допуск, то есть немного выше средних.
— Вы уловили суть проблемы в этом «между прочим». Плюсовый допуск у них появился после последнего подсчета. В момент избрания они были идеально средними. Изз имел минусовый допуск и был помощником Язза. После очередного обследования Язз передвинулся в плюсовики и уступил место Иззу, ставшему идеально средним. И так как норма постепенно понижается, то следующее статистическое выравнивание выведет Язза из группы правителей, в этом у меня нет сомнений.
— Это ему чем-нибудь грозит?
— Ничем, кроме уязвленного самолюбия. Язз превратится в обычного гражданина общества. Действующий ныне норматив — одна десятая отклонения от идеала. Яззу с его одной тысячной до предела далеко.
— Еще вопрос, Крон. Если эти милые кузнечики так ненавидят всякие новшества, то как они отнеслись к высадке людей на их планете? Были возмущения в связи с таким чрезвычайным происшествием?
— Возмущений не произошло, а смятение было. Но наши астроразведчики быстро снискали дружбу леонцев. Сейчас экспедиционная станция в глазах леонцев — обычное явление их действительности. Взаимоотношения с людьми включены в норматив среднести.
— В этом есть что-то обнадеживающее, — задумчиво сказал Рой. — Было бы хуже, если бы мировоззрение леонцев исчерпывалось тупой консервативностью…
— Оно консервативно, — со вздохом возразил социолог. — Просто оно тоньше и гибче обычного грубого консерватизма.
Склон горы был испятнан темными отверстиями. Четверо «неразличимых» исчезли в одном из них. Социолог сказал, что надо выходить из авиетки, дальше придется идти пешком. Он первым проник в отверстие. Рой шел за ним.
«Неразличимые» поджидали людей в узком туннеле. Конец его терялся в густой черноте, но вблизи все было хорошо видно — в том же типичном для планеты красновато-фиолетовом свете. Рой с удивлением обнаружил, что источником света являются сами леонцы — сияли их тела, их гибкие крепкие ноги, глаза казались фонариками, особенный, мягкий свет испускали крылья. Еще на станции Рой обратил внимание, что крылья леонцев покрыты рисунками тех же фиолетовых и красноватых тонов, — теперь каждая линия, каждое пятнышко на крыльях сверкали; когда леонцы поводили крыльями, то приближая, то отдаляя их от стен, стены то озарялись, то темнели.
В туннеле «неразличимые» уже не летели, а, сложив крылья, передвигались на ногах. И было видно, что им тяжело соразмерять свой бег с неторопливым человеческим шагом. Они останавливались, распускали крылья, поджидали, снова устремлялись вперед, снова останавливались. Когда они начинали бег, в туннеле темнело, только четыре светящихся пятнышка мерцали поодаль. Зато когда они останавливались, туннель сразу озарялся сумрачным сиянием, — темнота и свет, причудливо борясь, сменялись попеременно.
— Мы в профилактории, — сказал социолог. Рою показалось, что он попал в гигантский зал старинного земного вокзала. Сходство с вокзалом усиливалось и тем, что кругом сновали леонцы: усеивали почву, мельтешили в воздухе, пропадали в недоступной глазу высоте. И хотя гигантское помещение было щедро освещено, всюду был один и тот же свет, тот, что создавали сами леонцы, — факелы их тел, светильники их крыльев.
— Группа неразличимых в составе министра и его помощников радуется тебе, Рой! Неразличимый Изз, министр обеспечения среднести, средний до трех миллионных в периоде, допуск переменный, — услышал Рой перевод; дешифратор говорил по-человечески, но тем же мелодичным голоском леонца.
— Неразличимый Узз, помощник по статистике, среднесть до одной десятитысячной, допуск плюсовый, — представился второй гость.
— Неразличимый Озз, помощник по восстановлению нормы, среднесть до пяти десятитысячных, допуск плюсовый, — доложил третий.
— Неразличимый Язз, помощник по пресечению сверх— и ниженормальностей, среднесть до одной тысячной, допуск плюсовый, — закончил знакомство четвертый и склонился в церемонном поклоне.
Рой молча кланялся, протягивал руку — ее дружески касались своими длинными усиками крылатые «неразличимые». У Роя перехватило горло. Он знал, что встретится с разумными существами, милыми и беспомощными, так и аттестовал их Крон Квама, и не было причин не доверять социологу. Но Рой и помыслить не мог, что существа, внешне так непохожие на людей, будут глядеть такими умными глазами, что во всем облике их, в каждом движении и звуке, в блеске крыльев обнаружится такая грациозность, такое сдержанное благородство. И что они будут изъясняться так по-человечески ясно и так по-детски важно! Роя пронизала горячая симпатия к жителям Леонии. Теперь он знал, что, подобно Кваме, будет действовать не только из чувства долга.
— Пойдемте, друзья! — предложил Квама. — Знакомство продолжим в профилактории.
Леонцы вылетели в порядке ниспадающей среднести — сперва сам министр, за ним Узз, Озз и Язз. Квама вызвал авиетку. В сумрачном воздухе тускло мерцали фиолетовые крылья леонцев, уносящихся к дальней горе. Рой обратился к Кваме:
— Что означает допуск переменный и плюсовый? Видимо, это важная характеристика, если они так значительно упоминают о нем.
— Допуск — характеристика существенная, — подтвердил социолог. — Он показывает отклонение от среднего леонца. Положительный допуск означает, что носитель его превосходит норму в допустимых пределах. Отрицательный — что леонец ниже нормы. А переменный — что отклонения случайны, то плюсовые, то минусовые, то есть что налицо точное совпадение с высчитанным образом среднего леонца.
— Для министра такая идеальная среднесть, видимо, обязательна?
— Совершенно обязательна. Между прочим, общество леонцев устроено по-своему даже демократично. Каждый может стать правителем, если он достаточно средний. Министры переизбираются периодически — из тех, кто в данный момент наиболее средний. И они должны быть очень близки друг другу, почему и называются неразличимыми.
— Между прочим, все помощники имеют плюсовый допуск, то есть немного выше средних.
— Вы уловили суть проблемы в этом «между прочим». Плюсовый допуск у них появился после последнего подсчета. В момент избрания они были идеально средними. Изз имел минусовый допуск и был помощником Язза. После очередного обследования Язз передвинулся в плюсовики и уступил место Иззу, ставшему идеально средним. И так как норма постепенно понижается, то следующее статистическое выравнивание выведет Язза из группы правителей, в этом у меня нет сомнений.
— Это ему чем-нибудь грозит?
— Ничем, кроме уязвленного самолюбия. Язз превратится в обычного гражданина общества. Действующий ныне норматив — одна десятая отклонения от идеала. Яззу с его одной тысячной до предела далеко.
— Еще вопрос, Крон. Если эти милые кузнечики так ненавидят всякие новшества, то как они отнеслись к высадке людей на их планете? Были возмущения в связи с таким чрезвычайным происшествием?
— Возмущений не произошло, а смятение было. Но наши астроразведчики быстро снискали дружбу леонцев. Сейчас экспедиционная станция в глазах леонцев — обычное явление их действительности. Взаимоотношения с людьми включены в норматив среднести.
— В этом есть что-то обнадеживающее, — задумчиво сказал Рой. — Было бы хуже, если бы мировоззрение леонцев исчерпывалось тупой консервативностью…
— Оно консервативно, — со вздохом возразил социолог. — Просто оно тоньше и гибче обычного грубого консерватизма.
Склон горы был испятнан темными отверстиями. Четверо «неразличимых» исчезли в одном из них. Социолог сказал, что надо выходить из авиетки, дальше придется идти пешком. Он первым проник в отверстие. Рой шел за ним.
«Неразличимые» поджидали людей в узком туннеле. Конец его терялся в густой черноте, но вблизи все было хорошо видно — в том же типичном для планеты красновато-фиолетовом свете. Рой с удивлением обнаружил, что источником света являются сами леонцы — сияли их тела, их гибкие крепкие ноги, глаза казались фонариками, особенный, мягкий свет испускали крылья. Еще на станции Рой обратил внимание, что крылья леонцев покрыты рисунками тех же фиолетовых и красноватых тонов, — теперь каждая линия, каждое пятнышко на крыльях сверкали; когда леонцы поводили крыльями, то приближая, то отдаляя их от стен, стены то озарялись, то темнели.
В туннеле «неразличимые» уже не летели, а, сложив крылья, передвигались на ногах. И было видно, что им тяжело соразмерять свой бег с неторопливым человеческим шагом. Они останавливались, распускали крылья, поджидали, снова устремлялись вперед, снова останавливались. Когда они начинали бег, в туннеле темнело, только четыре светящихся пятнышка мерцали поодаль. Зато когда они останавливались, туннель сразу озарялся сумрачным сиянием, — темнота и свет, причудливо борясь, сменялись попеременно.
— Мы в профилактории, — сказал социолог. Рою показалось, что он попал в гигантский зал старинного земного вокзала. Сходство с вокзалом усиливалось и тем, что кругом сновали леонцы: усеивали почву, мельтешили в воздухе, пропадали в недоступной глазу высоте. И хотя гигантское помещение было щедро освещено, всюду был один и тот же свет, тот, что создавали сами леонцы, — факелы их тел, светильники их крыльев.