Страница:
— Что-о-о?! — вырвалось у Вайолет.
Как вам, я уверен, известно, на свете существует два типа «что?». Первый просто означает: «Простите, я не расслышал. Будьте добры, повторите». Второй тип более сложный и означает что-то вроде: «Простите, я расслышал, что вы сказали, но не могу поверить своим ушам». Вот этот тип «что?» и употребила Вайолет. Она стояла рядом с Чингизом и несомненно слышала, что изрек вонючий рот этого гадкого субъекта. Но ей не поверилось, чтобы Чингиз собирался просто тренировать их на беговой дорожке. Он был до такой степени подлый и гадкий, что старшая из Бодлеров просто не могла допустить, чтобы злодейский план состоял всего лишь в обыкновенных гимнастических упражнениях.
— Что-о-о?! — повторил издевательским тоном Чингиз. Он, видимо, копировал Ниро, иначе говоря, «позаимствовал у того манеру передразнивать, чтобы посмеяться над детьми».
— Я знаю, знаю, сиротка, ты меня слышала. Ты же стоишь рядом со мной. Так, займите места, все трое, и бегом, как только я подам сигнал.
— Но ведь Солнышко еще совсем маленькая! — запротестовал Клаус. — Она не умеет бегать, во всяком случае квалифицированно.
— Значит, пусть ползет как можно быстрее, — ответил Чингиз. — Так, на старт, внимание, марш!
Чингиз поднес к губам свисток, свистнул, и бодлеровские сироты побежали, стараясь держаться рядом, хотя длина ног у них была разная. Они проделали один круг, потом второй, и еще один, и еще, а потом еще пять и еще один, а потом семь и еще один, и три, и два, и еще один, и еще один, и еще шесть, а дальше они сбились со счета.
Учитель Чингиз продолжал дуть в свисток, а иногда выкрикивал что-то скучное и бесполезное: «Дальше!» или «Еще круг!» Дети глядели под ноги, чтобы не отклониться от светящейся линии, взглядывали на Чингиза, который то становился неясной фигурой, а то, когда они заканчивали круг, опять делался отчетливым, и они вглядывались в темноту — не мелькнут ли где Квегмайры.
А время от времени Бодлеры поглядывали друг на друга. Но все это молча, даже когда удалялись от Чингиза и он не мог их подслушать. Одной из причин молчания была необходимость экономить энергию. Хотя они и находились в неплохой физической форме, им все-таки никогда в жизни не приходилось столько бегать, они довольно скоро запыхались, и уже было не до разговоров. А другой причиной являлось то, что Вайолет уже высказалась за всех, задав вопрос второго типа: «Что-о-о?!» Учитель Чингиз продолжал дуть в свисток, дети продолжали бегать и бегать по кругу, и в голове у них крутился тот, второй, более сложный вопрос. Они расслышали приказ Учителя Чингиза, но никак не могли поверить, чтобы его злодейские планы ограничивались Особыми Сиротскими Пробежками Аллюром. Бодлеровские сироты бегали по светящемуся кругу, пока первые лучи восходящего солнца не начали отражаться в драгоценном камне на тюрбане Чингиза, а в голове у них звучало только одно: «Что? Что? Что? »
Глава восьмая
Глава девятая
Как вам, я уверен, известно, на свете существует два типа «что?». Первый просто означает: «Простите, я не расслышал. Будьте добры, повторите». Второй тип более сложный и означает что-то вроде: «Простите, я расслышал, что вы сказали, но не могу поверить своим ушам». Вот этот тип «что?» и употребила Вайолет. Она стояла рядом с Чингизом и несомненно слышала, что изрек вонючий рот этого гадкого субъекта. Но ей не поверилось, чтобы Чингиз собирался просто тренировать их на беговой дорожке. Он был до такой степени подлый и гадкий, что старшая из Бодлеров просто не могла допустить, чтобы злодейский план состоял всего лишь в обыкновенных гимнастических упражнениях.
— Что-о-о?! — повторил издевательским тоном Чингиз. Он, видимо, копировал Ниро, иначе говоря, «позаимствовал у того манеру передразнивать, чтобы посмеяться над детьми».
— Я знаю, знаю, сиротка, ты меня слышала. Ты же стоишь рядом со мной. Так, займите места, все трое, и бегом, как только я подам сигнал.
— Но ведь Солнышко еще совсем маленькая! — запротестовал Клаус. — Она не умеет бегать, во всяком случае квалифицированно.
— Значит, пусть ползет как можно быстрее, — ответил Чингиз. — Так, на старт, внимание, марш!
Чингиз поднес к губам свисток, свистнул, и бодлеровские сироты побежали, стараясь держаться рядом, хотя длина ног у них была разная. Они проделали один круг, потом второй, и еще один, и еще, а потом еще пять и еще один, а потом семь и еще один, и три, и два, и еще один, и еще один, и еще шесть, а дальше они сбились со счета.
Учитель Чингиз продолжал дуть в свисток, а иногда выкрикивал что-то скучное и бесполезное: «Дальше!» или «Еще круг!» Дети глядели под ноги, чтобы не отклониться от светящейся линии, взглядывали на Чингиза, который то становился неясной фигурой, а то, когда они заканчивали круг, опять делался отчетливым, и они вглядывались в темноту — не мелькнут ли где Квегмайры.
А время от времени Бодлеры поглядывали друг на друга. Но все это молча, даже когда удалялись от Чингиза и он не мог их подслушать. Одной из причин молчания была необходимость экономить энергию. Хотя они и находились в неплохой физической форме, им все-таки никогда в жизни не приходилось столько бегать, они довольно скоро запыхались, и уже было не до разговоров. А другой причиной являлось то, что Вайолет уже высказалась за всех, задав вопрос второго типа: «Что-о-о?!» Учитель Чингиз продолжал дуть в свисток, дети продолжали бегать и бегать по кругу, и в голове у них крутился тот, второй, более сложный вопрос. Они расслышали приказ Учителя Чингиза, но никак не могли поверить, чтобы его злодейские планы ограничивались Особыми Сиротскими Пробежками Аллюром. Бодлеровские сироты бегали по светящемуся кругу, пока первые лучи восходящего солнца не начали отражаться в драгоценном камне на тюрбане Чингиза, а в голове у них звучало только одно: «Что? Что? Что? »
Глава восьмая
— Что-о-о? — переспросила Айседора.
— Я сказал: «Наконец, когда встало солнце, Учитель Чингиз разрешил нам прекратить пробежки и отпустил спать», — повторил Клаус.
— Сестра не то что не расслышала твоих слов, — объяснил Дункан, — она слышала, но не поверила своим ушам. По правде говоря, я тоже с трудом этому верю, хотя все видел своими глазами.
— Я и сама не могу поверить. — Вайолет поморщилась, беря в рот лист салата, полученный в качестве ланча от кухонных работников в масках.
Дело происходило на следующий день. Трое бодлеровских сирот беспрерывно морщились, иначе говоря, «хмурились от боли, страха и страданий». Когда Учитель Чингиз назвал их ночные занятия ОСПА, он просто использовал начальные буквы слов Особые Сиротские Пробежки Аллюром, но дети сочли это сокращение как нельзя более уместным. Ведь оспа — болезнь, а после целой ночи пробежек они весь день чувствовали себя больными. От ночной беготни у них болели ноги, и когда они наконец добрались до Сиротской лачуги и легли спать, от усталости у них даже не хватило сил надеть шумные башмаки, и поэтому пальцы на ногах у них пострадали от клешней маленьких крабов, отстаивающих свою территорию. У них болели головы, что естественно, когда не выспишься, но кроме того, они всю ночь мучились, пытаясь догадаться, зачем Учитель Чингиз заставил их делать эти пробежки. У Бодлеров болели ноги, болели пальцы на ногах, болели головы, и неудивительно, если бы у них вскоре заболели мышцы лица вокруг глаз — ведь они весь день морщились.
Пятеро детей сидели за столом во время перерыва на ланч, и Бодлеры пытались обсудить с тройняшками Квегмайрами прошедшую ночь. У тех ничего не болело, и они не так устали, как Бодлеры. Причина состояла, во-первых, в том, что Квегмайры прятались за аркой и только подглядывали за Чингизом и Бодлерами, а не бегали круг за кругом вдоль светящейся линии. Во-вторых, Квегмайры занимались подглядыванием поочередно. После того как Бодлеры пробежали первые несколько кругов и явно не думали останавливаться, тройняшки решили чередоваться: Дункан спит, Айседора подглядывает, потом подглядывает Дункан, а спит Айседора. Они договорились: если подглядывающий заметит что-то подозрительное, он разбудит спящего.
— Я дежурил последним, — объяснил Дункан, — поэтому сестра не видела окончания ОСПА. Но это не имело значения. Ведь Учитель Чингиз просто велел вам прекратить пробежки и отправил спать. Я думал, он не отпустит вас, пока не заставит отдать ему наследство.
— А я думала, что светящийся круг послужит взлетно-посадочной полосой для вертолета, — добавила Айседора, — а управлять им будет кто-то из помощников. Вертолет упадет камнем вниз и унесет вас. Единственное, чего я не могла понять, — это зачем нужно столько бегать до появления вертолета.
— Но вертолет не появился, — заметил Клаус и, глотнув воды, сморщился. — Ничего не произошло.
— Может, пилот заблудился, — предположила Айседора.
— Или Учитель Чингиз устал, как и вы, и забыл потребовать наследство, — высказал предположение Дункан.
Вайолет покачала головой.
— Никакая усталость не помешает ему отобрать наше наследство, — сказала она. — Нет, он что-то затевает, это ясно, но что — никак не могу разгадать.
— Конечно, не можешь, — сказал Дункан. — Ты очень устала. Хорошо, что мы с Айседорой придумали дежурить поочередно. И теперь мы все наше свободное время посвятим расследованию. Просмотрим наши записи, пороемся в библиотеке. Должно же найтись что-то, что поможет нам догадаться.
— Я тоже займусь поисками. — Клаус зевнул во весь рот. — Я это хорошо умею.
— Я знаю. — Айседора улыбнулась. — Но не сегодня, Клаус. Мы поработаем над раскрытием планов Чингиза, а вы немного поспите. Вы такие усталые, что пользы от вас сегодня будет не много — и в библиотеке и нигде.
Вайолет с Клаусом взглянули друг на друга, затем на маленькую сестру и поняли, что Квегмайры правы. Вайолет устала настолько, что записала самую малость из невыносимо скучных историй мистера Реморы. Клаус устал настолько, что неправильно измерил почти все предметы, принесенные миссис Басс. Солнышко не сообщила, что делала этим утром в офисе Ниро, но она едва ли проявила себя очень усердным секретарем, во всяком случае в столовой заснула прямо за столом, щекой в тарелке, как будто это была мягкая подушка, а не листья зеленого салата и ломтики помидора в густом сливочно-горчичном соусе с маленькими гренками, которые делают это блюдо особенно хрустящим.
Вайолет тихонько приподняла голову сестры и стряхнула с ее волос несколько гренков. Солнышко сморщилась, издала слабый стонущий вздох и заснула снова, как только Вайолет взяла ее к себе на колени.
— Наверное, ты права, Айседора, — согласилась Вайолет. — Мы как-нибудь уж дотянем вторую половину дня, а зато поспим как следует ночью. Если нам повезет, может, завуч Ниро будет сегодня играть что-нибудь тихое, тогда мы и на концерте подремлем.
Видите сами: последняя фраза свидетельствует, насколько устала Вайолет. Выражение «если нам повезет» и она, и ее младшие брат с сестрой употребляли не очень часто.
И причина, конечно, ясна: бодлеровские сироты не были везучими. Сообразительные — да. Обаятельные — да. Способные вынести суровые испытания — да. Но — невезучие, и поэтому фраза «если нам повезет» звучала в их устах так же нелепо, как фраза «если мы станем стеблями сельдерея», потому что обе фразы им не подходят. Будь бодлеровские сироты стеблями сельдерея, они не попали бы в беду, а если бы они были везучие, около них не возникла бы в этот именно момент Кармелита Спатс с новым неприятным сообщением.
— Привет, кексолизы, — сказала она. — Хотя поглядеть на вашу девчонку, так вам больше подойдет «сливколизы». У меня к вам новое поручение от Учителя Чингиза. Я теперь его личный посланец, потому что я самая умная, самая хорошенькая и приятная девочка во всей школе.
— Если б ты была самая приятная, ты не насмехалась бы над спящим ребенком. Ладно. Какое поручение?
— Да в общем, такое же, как в прошлый раз, могу повторить, если вы по глупости не запомнили. Трое бодлеровских сирот обязаны явиться вечером сразу после обеда на лужайку.
— Что? — переспросил Клаус.
— Ты глухой? Мало того что кексолиз? — осведомилась Кармелита. — Я сказала…
— Да Клаус слышал тебя, слышал, — перебила ее Айседора. — Он не потому сказал «что?». Хорошо, мы приняли сообщение, Кармелита. А теперь, будь добра, уходи.
— Вы мне уже два раза на чай должны, — огрызнулась Кармелита, но все-таки убежала.
— Не могу поверить, — проговорила Вайолет. — Какие могут быть еще пробежки! У меня ноги еле ходят, куда тут бегать!
— Кармелита ничего не сказала о пробежках, — заметил Дункан. — Может, Учитель Чингиз именно сегодня собирается привести свой план в исполнение? В любом случае мы опять выскользнем из зала и будем следить.
— Поочередно, — добавила Айседора, кивая в знак согласия. — Я уверена, к вечеру у нас уже будет ясная картина происходящего. У нас для расследования вся вторая половина дня. — Айседора помедлила, а потом раскрыла свою черную записную книжку на нужной странице и прочла:
Спокойно, друзья, отдыхайте смело — Тройняшки Квегмайры взялись за дело.
— Спасибо. — Клаус устало улыбнулся Айседоре. — Я и сестры очень благодарны вам за помощь. Мы тоже попробуем поразмыслить над проблемой, хотя на расследование у нас сейчас не хватает сил. Если нам повезет, мы, работая все сообща, победим Учителя Чингиза.
Вот, опять эта фраза «если нам повезет» из уст Бодлера, и опять она кажется столь же уместной, как «будь мы стеблями сельдерея». Разница лишь в том, что бодлеровские сироты не желали быть стеблями сельдерея. Правда и то, что, будь они стеблями сельдерея, они не стали бы сиротами, поскольку сельдерей — растение, а значит, о родителях тут говорить как-то неуместно, да и Вайолет, Клаусу и Солнышку вовсе не хотелось быть волокнистым низкокалорийным овощем. Конечно, неприятности могут приключаться с сельдереем с такой же легкостью, что и с детьми. Стебель сельдерея можно нарезать кусочками и обмакивать в соус из моллюсков на какой-нибудь модной вечеринке. Его могут намазать арахисовой пастой и подать в качестве закуски. Сельдерей может просто сидеть себе в поле и гнить, если посадившие его фермеры лентяи или уехали в отпуск. Все эти неприятные вещи вполне могут приключиться с сельдереем, и сироты об этом знали, и если бы вы спросили Бодлеров, хотят ли они быть стеблями сельдерея, они бы, разумеется, ответили «нет». Им просто хотелось, чтобы им повезло. И необязательно повезло как-то особенно, например как счастливцу, нашедшему карту с обозначением, где спрятан клад, или как выигравшему на состязании пожизненный запас мороженого, или как тому, кому посчастливилось (увы, не мне) жениться на моей обожаемой Беатрис и прожить с ней беспечально оставшийся ей недолгий отрезок времени. Нет, Бодлерам хотелось обыкновенной удачи. Хотелось, чтобы им удалось додуматься, как избежать когтей Учителя Чингиза. А спасти их, похоже, могла только удача. Вайолет слишком устала, чтобы изобретать, Клаус слишком устал, чтобы читать, а Солнышко, все еще спящая на коленях у Вайолет, слишком устала, чтобы кусать что-либо или кого-либо. И даже несмотря на прилежание Квегмайров, что означает здесь «их способность усердно делать полезные записи в темно-зеленой и черной как смоль книжках», бодлеровским сиротам требовалось большое везение, чтобы остаться в живых. Трое Бодлеров тесно прижались друг к другу, как будто в столовой стоял отчаянный мороз, и морщились от боли и тревоги. Им казалось, что никогда еще они не испытывали такого сильного желания, чтобы им повезло.
— Я сказал: «Наконец, когда встало солнце, Учитель Чингиз разрешил нам прекратить пробежки и отпустил спать», — повторил Клаус.
— Сестра не то что не расслышала твоих слов, — объяснил Дункан, — она слышала, но не поверила своим ушам. По правде говоря, я тоже с трудом этому верю, хотя все видел своими глазами.
— Я и сама не могу поверить. — Вайолет поморщилась, беря в рот лист салата, полученный в качестве ланча от кухонных работников в масках.
Дело происходило на следующий день. Трое бодлеровских сирот беспрерывно морщились, иначе говоря, «хмурились от боли, страха и страданий». Когда Учитель Чингиз назвал их ночные занятия ОСПА, он просто использовал начальные буквы слов Особые Сиротские Пробежки Аллюром, но дети сочли это сокращение как нельзя более уместным. Ведь оспа — болезнь, а после целой ночи пробежек они весь день чувствовали себя больными. От ночной беготни у них болели ноги, и когда они наконец добрались до Сиротской лачуги и легли спать, от усталости у них даже не хватило сил надеть шумные башмаки, и поэтому пальцы на ногах у них пострадали от клешней маленьких крабов, отстаивающих свою территорию. У них болели головы, что естественно, когда не выспишься, но кроме того, они всю ночь мучились, пытаясь догадаться, зачем Учитель Чингиз заставил их делать эти пробежки. У Бодлеров болели ноги, болели пальцы на ногах, болели головы, и неудивительно, если бы у них вскоре заболели мышцы лица вокруг глаз — ведь они весь день морщились.
Пятеро детей сидели за столом во время перерыва на ланч, и Бодлеры пытались обсудить с тройняшками Квегмайрами прошедшую ночь. У тех ничего не болело, и они не так устали, как Бодлеры. Причина состояла, во-первых, в том, что Квегмайры прятались за аркой и только подглядывали за Чингизом и Бодлерами, а не бегали круг за кругом вдоль светящейся линии. Во-вторых, Квегмайры занимались подглядыванием поочередно. После того как Бодлеры пробежали первые несколько кругов и явно не думали останавливаться, тройняшки решили чередоваться: Дункан спит, Айседора подглядывает, потом подглядывает Дункан, а спит Айседора. Они договорились: если подглядывающий заметит что-то подозрительное, он разбудит спящего.
— Я дежурил последним, — объяснил Дункан, — поэтому сестра не видела окончания ОСПА. Но это не имело значения. Ведь Учитель Чингиз просто велел вам прекратить пробежки и отправил спать. Я думал, он не отпустит вас, пока не заставит отдать ему наследство.
— А я думала, что светящийся круг послужит взлетно-посадочной полосой для вертолета, — добавила Айседора, — а управлять им будет кто-то из помощников. Вертолет упадет камнем вниз и унесет вас. Единственное, чего я не могла понять, — это зачем нужно столько бегать до появления вертолета.
— Но вертолет не появился, — заметил Клаус и, глотнув воды, сморщился. — Ничего не произошло.
— Может, пилот заблудился, — предположила Айседора.
— Или Учитель Чингиз устал, как и вы, и забыл потребовать наследство, — высказал предположение Дункан.
Вайолет покачала головой.
— Никакая усталость не помешает ему отобрать наше наследство, — сказала она. — Нет, он что-то затевает, это ясно, но что — никак не могу разгадать.
— Конечно, не можешь, — сказал Дункан. — Ты очень устала. Хорошо, что мы с Айседорой придумали дежурить поочередно. И теперь мы все наше свободное время посвятим расследованию. Просмотрим наши записи, пороемся в библиотеке. Должно же найтись что-то, что поможет нам догадаться.
— Я тоже займусь поисками. — Клаус зевнул во весь рот. — Я это хорошо умею.
— Я знаю. — Айседора улыбнулась. — Но не сегодня, Клаус. Мы поработаем над раскрытием планов Чингиза, а вы немного поспите. Вы такие усталые, что пользы от вас сегодня будет не много — и в библиотеке и нигде.
Вайолет с Клаусом взглянули друг на друга, затем на маленькую сестру и поняли, что Квегмайры правы. Вайолет устала настолько, что записала самую малость из невыносимо скучных историй мистера Реморы. Клаус устал настолько, что неправильно измерил почти все предметы, принесенные миссис Басс. Солнышко не сообщила, что делала этим утром в офисе Ниро, но она едва ли проявила себя очень усердным секретарем, во всяком случае в столовой заснула прямо за столом, щекой в тарелке, как будто это была мягкая подушка, а не листья зеленого салата и ломтики помидора в густом сливочно-горчичном соусе с маленькими гренками, которые делают это блюдо особенно хрустящим.
Вайолет тихонько приподняла голову сестры и стряхнула с ее волос несколько гренков. Солнышко сморщилась, издала слабый стонущий вздох и заснула снова, как только Вайолет взяла ее к себе на колени.
— Наверное, ты права, Айседора, — согласилась Вайолет. — Мы как-нибудь уж дотянем вторую половину дня, а зато поспим как следует ночью. Если нам повезет, может, завуч Ниро будет сегодня играть что-нибудь тихое, тогда мы и на концерте подремлем.
Видите сами: последняя фраза свидетельствует, насколько устала Вайолет. Выражение «если нам повезет» и она, и ее младшие брат с сестрой употребляли не очень часто.
И причина, конечно, ясна: бодлеровские сироты не были везучими. Сообразительные — да. Обаятельные — да. Способные вынести суровые испытания — да. Но — невезучие, и поэтому фраза «если нам повезет» звучала в их устах так же нелепо, как фраза «если мы станем стеблями сельдерея», потому что обе фразы им не подходят. Будь бодлеровские сироты стеблями сельдерея, они не попали бы в беду, а если бы они были везучие, около них не возникла бы в этот именно момент Кармелита Спатс с новым неприятным сообщением.
— Привет, кексолизы, — сказала она. — Хотя поглядеть на вашу девчонку, так вам больше подойдет «сливколизы». У меня к вам новое поручение от Учителя Чингиза. Я теперь его личный посланец, потому что я самая умная, самая хорошенькая и приятная девочка во всей школе.
— Если б ты была самая приятная, ты не насмехалась бы над спящим ребенком. Ладно. Какое поручение?
— Да в общем, такое же, как в прошлый раз, могу повторить, если вы по глупости не запомнили. Трое бодлеровских сирот обязаны явиться вечером сразу после обеда на лужайку.
— Что? — переспросил Клаус.
— Ты глухой? Мало того что кексолиз? — осведомилась Кармелита. — Я сказала…
— Да Клаус слышал тебя, слышал, — перебила ее Айседора. — Он не потому сказал «что?». Хорошо, мы приняли сообщение, Кармелита. А теперь, будь добра, уходи.
— Вы мне уже два раза на чай должны, — огрызнулась Кармелита, но все-таки убежала.
— Не могу поверить, — проговорила Вайолет. — Какие могут быть еще пробежки! У меня ноги еле ходят, куда тут бегать!
— Кармелита ничего не сказала о пробежках, — заметил Дункан. — Может, Учитель Чингиз именно сегодня собирается привести свой план в исполнение? В любом случае мы опять выскользнем из зала и будем следить.
— Поочередно, — добавила Айседора, кивая в знак согласия. — Я уверена, к вечеру у нас уже будет ясная картина происходящего. У нас для расследования вся вторая половина дня. — Айседора помедлила, а потом раскрыла свою черную записную книжку на нужной странице и прочла:
Спокойно, друзья, отдыхайте смело — Тройняшки Квегмайры взялись за дело.
— Спасибо. — Клаус устало улыбнулся Айседоре. — Я и сестры очень благодарны вам за помощь. Мы тоже попробуем поразмыслить над проблемой, хотя на расследование у нас сейчас не хватает сил. Если нам повезет, мы, работая все сообща, победим Учителя Чингиза.
Вот, опять эта фраза «если нам повезет» из уст Бодлера, и опять она кажется столь же уместной, как «будь мы стеблями сельдерея». Разница лишь в том, что бодлеровские сироты не желали быть стеблями сельдерея. Правда и то, что, будь они стеблями сельдерея, они не стали бы сиротами, поскольку сельдерей — растение, а значит, о родителях тут говорить как-то неуместно, да и Вайолет, Клаусу и Солнышку вовсе не хотелось быть волокнистым низкокалорийным овощем. Конечно, неприятности могут приключаться с сельдереем с такой же легкостью, что и с детьми. Стебель сельдерея можно нарезать кусочками и обмакивать в соус из моллюсков на какой-нибудь модной вечеринке. Его могут намазать арахисовой пастой и подать в качестве закуски. Сельдерей может просто сидеть себе в поле и гнить, если посадившие его фермеры лентяи или уехали в отпуск. Все эти неприятные вещи вполне могут приключиться с сельдереем, и сироты об этом знали, и если бы вы спросили Бодлеров, хотят ли они быть стеблями сельдерея, они бы, разумеется, ответили «нет». Им просто хотелось, чтобы им повезло. И необязательно повезло как-то особенно, например как счастливцу, нашедшему карту с обозначением, где спрятан клад, или как выигравшему на состязании пожизненный запас мороженого, или как тому, кому посчастливилось (увы, не мне) жениться на моей обожаемой Беатрис и прожить с ней беспечально оставшийся ей недолгий отрезок времени. Нет, Бодлерам хотелось обыкновенной удачи. Хотелось, чтобы им удалось додуматься, как избежать когтей Учителя Чингиза. А спасти их, похоже, могла только удача. Вайолет слишком устала, чтобы изобретать, Клаус слишком устал, чтобы читать, а Солнышко, все еще спящая на коленях у Вайолет, слишком устала, чтобы кусать что-либо или кого-либо. И даже несмотря на прилежание Квегмайров, что означает здесь «их способность усердно делать полезные записи в темно-зеленой и черной как смоль книжках», бодлеровским сиротам требовалось большое везение, чтобы остаться в живых. Трое Бодлеров тесно прижались друг к другу, как будто в столовой стоял отчаянный мороз, и морщились от боли и тревоги. Им казалось, что никогда еще они не испытывали такого сильного желания, чтобы им повезло.
Глава девятая
Порой происходящие в чьей-то жизни события становятся внятнее, когда смотришь на них сквозь призму жизненного опыта, а проще говоря, все становится яснее с течением времени. Например, только родившийся младенец не имеет представления о шторах, и первые месяцы уходят у него главным образом на то, чтобы понять, зачем мамочка и папочка повесили на окна в детской большие куски материи. Но с возрастом, сквозь призму жизненного опыта смысл занавесей проясняется, младенец постигает слово «занавески» и замечает, что с их помощью удобно затемнять комнату, когда наступает время спать, а также украсить скучное пространство окна. Со временем он полностью принимает идею занавесей и даже сам покупает шторы или жалюзи, и все это благодаря призме жизненного опыта.
Однако чингизовская программа ОСПА ничуть не становилась яснее сквозь призму жизненного опыта Бодлеров. Если на то пошло, понять ее делалось все труднее и труднее, поскольку Вайолет, Клаус и Солнышко все больше выбивались из сил по мере того, как шли дни, а особенно ночи. Получив второе послание Чингиза через Кармелиту Спатс, они провели остальную часть дня, теряясь в догадках — что заставит их делать Учитель Чингиз на этот раз. Тройняшки Квегмайры терялись в догадках вместе с ними, и поэтому все они удивились — Бодлеры, которые снова встретились с Чингизом после обеда на лужайке, и Квегмайры, которые опять выкрались из зала и подглядывали поочередно, прячась за аркой, — когда Чингиз дунул в свисток и приказал бодлеровским сиротам бежать. Все пятеро детей полагали, что Чингиз наверняка изобрел что-то гораздо более страшное, чем пробежки.
Но если ничего зловещего в этом втором туре и не оказалось, то Вайолет, Клаусу и Солнышку это было все равно — настолько они выдохлись. Они едва слышали пронзительные свистки Чингиза и возгласы: «Продолжайте! Еще один круг!» — из-за собственного тяжелого дыхания, когда они шумно хватали воздух ртом. Они так вспотели, что отдали бы, казалось, все бодлеровское состояние за возможность принять как следует душ. А ноги у них ныли так, что они припомнить не могли, даже сквозь призму жизненного опыта, как бывает, когда ноги не болят от бедра до кончиков пальцев.
Бодлеры делали круг за кругом, почти не отрывая глаз от фосфоресцирующей линии, по-прежнему ярко светившейся на темной лужайке, и, пожалуй, это было самое тяжкое. Когда вечер перешел в ночь, Бодлеры видели уже только этот ярко светящийся круг, который отпечатался в их глазах так прочно, что никуда не исчезал, даже когда они с отчаянием всматривались в окружающую темноту. Если когда-нибудь вас фотографировали со вспышкой и яркое пятно света еще несколько мгновений стояло у вас перед глазами, вы поймете, что ощущали Бодлеры. С той только разницей, что светящийся круг настолько основательно запечатлелся у них в мозгу, что сделался зримым символом. Слово «символ» здесь означает, что светящийся круг перестал быть просто беговой дорожкой и превратился в нуль. Фосфоресцирующий нуль впечатался в их сознание и стал для них символом, иначе говоря, воплощением создавшейся ситуации. Их знания о том, что затеял Чингиз, были равны нулю. Их знания о том, зачем они бегают круг за кругом, тоже были равны нулю. И у них оставался нуль энергии, чтобы об этом размышлять.
Наконец показались первые лучи солнца, и Учитель Чингиз отпустил сиротскую команду бегунов. Бодлеры, спотыкаясь, ничего не видя перед собой, побрели в Сиротскую лачугу. Они до того устали, что даже не заметили, когда Дункан или Айседора улизнули из-под арки в общежитие после конца подглядыванья. Трое Бодлеров опять слишком устали и не переобулись в шумные башмаки, поэтому пальцы на ногах у них болели вдвойне, когда они проснулись всего через каких-то два часа, чтобы провести еще один день как в тумане. Но то был — и я с содроганием говорю вам об этом — не последний такой день, который Бодлеры провели как в тумане. Мерзкая Кармелита Спатс доставила им во время ланча новое, ставшее уже привычным послание. Они и так всё утро продремали на уроках и за секретарскими обязанностями и, получив приказ, уронили головы на стол, потому что пришли в отчаяние при мысли об еще одной ночи пробежек. Квегмайры пытались их утешить, обещая удвоить свои изыскательские усилия, но Вайолет, Клаус и Солнышко утомились так, что не могли разговаривать даже со своими ближайшими друзьями. К счастью, ближайшие друзья все прекрасно поняли и не сочли молчание Бодлеров невежливым или обескураживающим.
Невозможно, кажется, поверить, что Бодлерам удалось пережить еще один вечер ОСПА, но в периоды крайнего напряжения у человека обнаруживается скрытая энергия, таящаяся в самых изможденных уголках его тела. Я сам понял это, когда меня посреди ночи разбудила и со злобными собаками гнала шестнадцать миль разъяренная толпа, вооруженная факелами и мечами. Бодлеровские сироты обнаружили это свойство, совершая пробежки, и не только этой ночью, но еще шесть ночей подряд. Это составило внушительную сумму в девять туров ОСПА, хотя слово «внушительный» совсем не подходит для определения бесконечных ночей, заполненных одышкой, потом и ноющими ногами. Девять ночей Бодлеров терзал символический фосфоресцирующий нуль, он светился в их мозгу точно гигантская баранка — знак полного отчаяния.
И все то время, пока страдали бодлеровские сироты, страдали их школьные занятия. Как вы, несомненно, знаете сами, стоит как следует выспаться ночью — и вы с блеском проявляете себя на уроках. Поэтому учащимся рекомендуется хорошенько высыпаться, если только вы не дошли до самого интересного места в книге, которую читаете, ну тогда читайте себе всю ночь, а школьные уроки можно и побоку, иначе говоря, ими можно пренебречь. В последние дни Бодлеры чувствовали себя гораздо более усталыми, чем те, кто читает ночь напролет, поэтому они не просто пренебрегали школьными уроками, они их полностью забросили. И для каждого из них это слово имело разное значение. Для Вайолет это значило, что она была сонная и не записывала ни одного слова из рассказов мистера Реморы. Для Клауса значило, что от усталости он не мог измерить ни одного предмета, принесенного миссис Басс. А для Солнышка значило, что утомление мешало ей вообще делать что-либо из порученного завучем Ниро. Вообще-то бодлеровские сироты считали, что хорошо учиться в школе крайне важно, даже если школой заведует глупец и тиран, но они просто не в состоянии были выполнять школьные задания из-за ночных пробежек. Очень скоро светящийся круг стал не единственным нулем, который они видели. Вайолет видела нуль наверху пустой страницы, когда, сдавая тест, не могла вспомнить ни одного рассказа мистера Реморы. Клаус видел нуль в журнале с оценками, когда миссис Басс требовала сообщить точную длину гольфа, а Клаус, вместо того чтобы его измерить, заснул. Солнышко же видела нуль, когда открывала ящик со скобками и обнаруживала, что они кончились.
— Это просто смехотворно, — проговорила Айседора, когда Солнышко поделилась этой новостью с сестрой и братом в начале очередного нудного ланча. — Взять тебя, Солнышко. Тебя вообще неуместно было назначать помощницей администратора и уж совсем нелепо заставлять делать по ночам пробежки ползком и самой изготовлять скобки.
— Не смей называть мою сестру нелепой и смехотворной! — крикнул Клаус.
— Я не ее назвала смехотворной, — запротестовала Айседора, — я говорила обо всей ситуации!
— «Смехотворный» значит, что ты смеешься над нами. — Даже усталость не могла помешать Клаусу предаваться любимому занятию — толковать слова. — Я не желаю, чтобы ты над нами смеялась.
— Я не смеюсь над вами, — обиделась Айседора, — я пытаюсь помочь.
Клаус схватил свой стакан, стоявший на Айседориной стороне стола.
— Смеяться над нами — это не помощь, кексолизка ты и больше ничего.
Айседора выхватила у Клауса из руки свою серебряную вилку.
— А обзываться тоже не поможет, Клаус.
— Мамдам! — выкрикнула Солнышко.
— Ох, перестаньте вы оба, — остановил их Дункан. — Айседора, разве ты не видишь — Клаус просто устал. А ты, Клаус, разве не понимаешь, что Айседора просто расстроена?
Клаус снял очки и протянул Айседоре свой стакан.
— Я так умаялся, что ничего уже не соображаю, — сказал он. — Извини, Айседора, это я от усталости такой сварливый. Еще несколько дней, и я стану противным, как Кармелита Спатс.
Айседора протянула вилку Клаусу и похлопала его по руке в знак прощения.
— Тебе никогда не стать таким же противным.
— Кармелита Спатс? — Вайолет подняла голову с подноса. Пока Айседора с Клаусом ссорились, она спала, но, услышав имя личного посланца Учителя Чингиза, проснулась. — Она как будто не идет сообщать нам о новом приказе насчет пробежек.
— Боюсь, что идет, — произнес Дункан сокрушенно, что в данном случае означает «кивая на приближавшуюся грубую, агрессивную, грязную девчонку».
— Привет, кексолизы, — окликнула их Кармелита Спатс. — Сегодня у меня для вас два поручения, так что мне полагается дать два на-чая вместо одного.
— Брось, Кармелита, — отозвался Клаус. — Ты уже девять дней не получаешь на чай, не вижу смысла нарушать традицию.
— Не видишь потому, что тупица, — быстро отреагировала Кармелита Спатс. — Послание номер один обычное: встретиться с Учителем Чингизом сразу после обеда на лужайке. Вайолет в изнеможении застонала:
— А второе?
— А второе такое: вы должны немедленно явиться в офис завуча Ниро.
— В офис завуча Ниро? — переспросил Клаус. — Зачем?
— Сожалею, — откликнулась Кармелита с гадкой усмешкой, говорившей, что она ни капли не сожалеет, — но я не отвечаю на вопросы кексолизов, не дающих на чай.
Несколько детей за соседним столом засмеялись, услышав ее слова, и принялись колотить серебряными ложками и вилками по столу.
— Сироты кексолизы из Сиротской лачуги! Сироты кексолизы из Сиротской лачуги! Сироты кексолизы из Сиротской лачуги! — распевали они.
Кармелита Спатс захихикала и убежала доедать ланч.
— Сироты кексолизы из Сиротской лачуги! Сироты кексолизы из Сиротской лачуги! — продолжали кричать нараспев сидевшие за соседним столом. Бодлеры вздохнули и поднялись на свои ноющие ноги.
— Пожалуй, лучше пойти к Ниро, — сказала Вайолет. — Увидимся с вами позже.
— Чепуха, — отозвался Дункан. — Мы вас проводим. Кармелита Спатс отбила у меня охоту есть. Пропустим ланч и дойдем с вами до административного здания. Внутрь заходить не станем, а то у нас на пятерых не будет ни одной вилки и ложки. Мы подождем снаружи, и вы нам сразу расскажете, в чем дело.
— Интересно, чего от нас хочет Ниро. — Клаус широко зевнул.
— Может, он уже сам обнаружил, что Чингиз в действительности Олаф? — предположила Айседора, и Бодлеры улыбнулись ей. Они и надеяться не смели, что именно в этом причина вызова в офис, но они высоко оценили оптимизм своих друзей. Все пятеро отдали подносы с остатками еды работникам столовой, которые приняли их молча — только глаза блеснули в щелях металлических масок. После чего направились к административному зданию. Тройняшки Квегмайры пожелали Бодлерам удачи, и те начали с трудом взбираться по лестнице.
— Благодарю вас за то, что выкроили для меня время в вашем загруженном сиротском расписании. — С этими словами завуч Ниро распахнул дверь еще до того, как они постучали. — Поторопитесь, заходите скорей. Каждую минуту, потраченную на разговоры с вами, я мог бы потратить на занятия скрипкой. Когда речь идет о музыкальном таланте, таком, как я, каждая минута дорога.
Трое сирот вошли в тесную комнатку и захлопали в усталые ладоши, а Ниро поднял кверху обе руки.
— Я хотел поговорить с вами о двух вещах, — произнес он, когда аплодисменты стихли. — Догадываетесь, о каких?
— Нет, сэр, — ответила Вайолет.
— Нет, сэр, — передразнил Ниро. Он был явно разочарован тем, что не удалось получить более развернутый ответ, чтобы вдоволь понасмехаться. — Во-первых, вы все трое пропустили девять моих концертов и теперь каждый должен мне по кульку карамелей за каждый концерт. Девять кульков умножить на три составит двадцать девять. Кстати, Кармелита Спатс пожаловалась мне, что доставила вам десять посланий, включая сегодняшние два, а вы ни разу не дали ей на чай. Позор. Я считаю, что неплохие чаевые — парочка сережек с драгоценными камешками. Таким образом вы ей должны десять пар сережек. Что вы на это скажете?
Бодлеровские сироты обменялись сонным-сонным взглядом. Им нечего было на это сказать, хотя думали они по этому поводу много чего: что пропускали они концерты Ниро только потому, что Учитель Чингиз вынуждал их так поступать; что девять кульков карамелей, помноженные на три, будет двадцать семь, а не двадцать девять и что чаевые — вещь необязательная, и притом дают их деньгами, а не сережками. Но Вайолет, Клаус и Солнышко слишком устали, чтобы высказываться на эти темы. И это явилось еще одним разочарованием для завуча Ниро, который поглаживая свои косички ждал, чтобы кто-то из детей сказал что-нибудь и он мог повторить это своим противным издевательским тоном. После минутного молчания завуч перешел ко второму вопросу.
Однако чингизовская программа ОСПА ничуть не становилась яснее сквозь призму жизненного опыта Бодлеров. Если на то пошло, понять ее делалось все труднее и труднее, поскольку Вайолет, Клаус и Солнышко все больше выбивались из сил по мере того, как шли дни, а особенно ночи. Получив второе послание Чингиза через Кармелиту Спатс, они провели остальную часть дня, теряясь в догадках — что заставит их делать Учитель Чингиз на этот раз. Тройняшки Квегмайры терялись в догадках вместе с ними, и поэтому все они удивились — Бодлеры, которые снова встретились с Чингизом после обеда на лужайке, и Квегмайры, которые опять выкрались из зала и подглядывали поочередно, прячась за аркой, — когда Чингиз дунул в свисток и приказал бодлеровским сиротам бежать. Все пятеро детей полагали, что Чингиз наверняка изобрел что-то гораздо более страшное, чем пробежки.
Но если ничего зловещего в этом втором туре и не оказалось, то Вайолет, Клаусу и Солнышку это было все равно — настолько они выдохлись. Они едва слышали пронзительные свистки Чингиза и возгласы: «Продолжайте! Еще один круг!» — из-за собственного тяжелого дыхания, когда они шумно хватали воздух ртом. Они так вспотели, что отдали бы, казалось, все бодлеровское состояние за возможность принять как следует душ. А ноги у них ныли так, что они припомнить не могли, даже сквозь призму жизненного опыта, как бывает, когда ноги не болят от бедра до кончиков пальцев.
Бодлеры делали круг за кругом, почти не отрывая глаз от фосфоресцирующей линии, по-прежнему ярко светившейся на темной лужайке, и, пожалуй, это было самое тяжкое. Когда вечер перешел в ночь, Бодлеры видели уже только этот ярко светящийся круг, который отпечатался в их глазах так прочно, что никуда не исчезал, даже когда они с отчаянием всматривались в окружающую темноту. Если когда-нибудь вас фотографировали со вспышкой и яркое пятно света еще несколько мгновений стояло у вас перед глазами, вы поймете, что ощущали Бодлеры. С той только разницей, что светящийся круг настолько основательно запечатлелся у них в мозгу, что сделался зримым символом. Слово «символ» здесь означает, что светящийся круг перестал быть просто беговой дорожкой и превратился в нуль. Фосфоресцирующий нуль впечатался в их сознание и стал для них символом, иначе говоря, воплощением создавшейся ситуации. Их знания о том, что затеял Чингиз, были равны нулю. Их знания о том, зачем они бегают круг за кругом, тоже были равны нулю. И у них оставался нуль энергии, чтобы об этом размышлять.
Наконец показались первые лучи солнца, и Учитель Чингиз отпустил сиротскую команду бегунов. Бодлеры, спотыкаясь, ничего не видя перед собой, побрели в Сиротскую лачугу. Они до того устали, что даже не заметили, когда Дункан или Айседора улизнули из-под арки в общежитие после конца подглядыванья. Трое Бодлеров опять слишком устали и не переобулись в шумные башмаки, поэтому пальцы на ногах у них болели вдвойне, когда они проснулись всего через каких-то два часа, чтобы провести еще один день как в тумане. Но то был — и я с содроганием говорю вам об этом — не последний такой день, который Бодлеры провели как в тумане. Мерзкая Кармелита Спатс доставила им во время ланча новое, ставшее уже привычным послание. Они и так всё утро продремали на уроках и за секретарскими обязанностями и, получив приказ, уронили головы на стол, потому что пришли в отчаяние при мысли об еще одной ночи пробежек. Квегмайры пытались их утешить, обещая удвоить свои изыскательские усилия, но Вайолет, Клаус и Солнышко утомились так, что не могли разговаривать даже со своими ближайшими друзьями. К счастью, ближайшие друзья все прекрасно поняли и не сочли молчание Бодлеров невежливым или обескураживающим.
Невозможно, кажется, поверить, что Бодлерам удалось пережить еще один вечер ОСПА, но в периоды крайнего напряжения у человека обнаруживается скрытая энергия, таящаяся в самых изможденных уголках его тела. Я сам понял это, когда меня посреди ночи разбудила и со злобными собаками гнала шестнадцать миль разъяренная толпа, вооруженная факелами и мечами. Бодлеровские сироты обнаружили это свойство, совершая пробежки, и не только этой ночью, но еще шесть ночей подряд. Это составило внушительную сумму в девять туров ОСПА, хотя слово «внушительный» совсем не подходит для определения бесконечных ночей, заполненных одышкой, потом и ноющими ногами. Девять ночей Бодлеров терзал символический фосфоресцирующий нуль, он светился в их мозгу точно гигантская баранка — знак полного отчаяния.
И все то время, пока страдали бодлеровские сироты, страдали их школьные занятия. Как вы, несомненно, знаете сами, стоит как следует выспаться ночью — и вы с блеском проявляете себя на уроках. Поэтому учащимся рекомендуется хорошенько высыпаться, если только вы не дошли до самого интересного места в книге, которую читаете, ну тогда читайте себе всю ночь, а школьные уроки можно и побоку, иначе говоря, ими можно пренебречь. В последние дни Бодлеры чувствовали себя гораздо более усталыми, чем те, кто читает ночь напролет, поэтому они не просто пренебрегали школьными уроками, они их полностью забросили. И для каждого из них это слово имело разное значение. Для Вайолет это значило, что она была сонная и не записывала ни одного слова из рассказов мистера Реморы. Для Клауса значило, что от усталости он не мог измерить ни одного предмета, принесенного миссис Басс. А для Солнышка значило, что утомление мешало ей вообще делать что-либо из порученного завучем Ниро. Вообще-то бодлеровские сироты считали, что хорошо учиться в школе крайне важно, даже если школой заведует глупец и тиран, но они просто не в состоянии были выполнять школьные задания из-за ночных пробежек. Очень скоро светящийся круг стал не единственным нулем, который они видели. Вайолет видела нуль наверху пустой страницы, когда, сдавая тест, не могла вспомнить ни одного рассказа мистера Реморы. Клаус видел нуль в журнале с оценками, когда миссис Басс требовала сообщить точную длину гольфа, а Клаус, вместо того чтобы его измерить, заснул. Солнышко же видела нуль, когда открывала ящик со скобками и обнаруживала, что они кончились.
— Это просто смехотворно, — проговорила Айседора, когда Солнышко поделилась этой новостью с сестрой и братом в начале очередного нудного ланча. — Взять тебя, Солнышко. Тебя вообще неуместно было назначать помощницей администратора и уж совсем нелепо заставлять делать по ночам пробежки ползком и самой изготовлять скобки.
— Не смей называть мою сестру нелепой и смехотворной! — крикнул Клаус.
— Я не ее назвала смехотворной, — запротестовала Айседора, — я говорила обо всей ситуации!
— «Смехотворный» значит, что ты смеешься над нами. — Даже усталость не могла помешать Клаусу предаваться любимому занятию — толковать слова. — Я не желаю, чтобы ты над нами смеялась.
— Я не смеюсь над вами, — обиделась Айседора, — я пытаюсь помочь.
Клаус схватил свой стакан, стоявший на Айседориной стороне стола.
— Смеяться над нами — это не помощь, кексолизка ты и больше ничего.
Айседора выхватила у Клауса из руки свою серебряную вилку.
— А обзываться тоже не поможет, Клаус.
— Мамдам! — выкрикнула Солнышко.
— Ох, перестаньте вы оба, — остановил их Дункан. — Айседора, разве ты не видишь — Клаус просто устал. А ты, Клаус, разве не понимаешь, что Айседора просто расстроена?
Клаус снял очки и протянул Айседоре свой стакан.
— Я так умаялся, что ничего уже не соображаю, — сказал он. — Извини, Айседора, это я от усталости такой сварливый. Еще несколько дней, и я стану противным, как Кармелита Спатс.
Айседора протянула вилку Клаусу и похлопала его по руке в знак прощения.
— Тебе никогда не стать таким же противным.
— Кармелита Спатс? — Вайолет подняла голову с подноса. Пока Айседора с Клаусом ссорились, она спала, но, услышав имя личного посланца Учителя Чингиза, проснулась. — Она как будто не идет сообщать нам о новом приказе насчет пробежек.
— Боюсь, что идет, — произнес Дункан сокрушенно, что в данном случае означает «кивая на приближавшуюся грубую, агрессивную, грязную девчонку».
— Привет, кексолизы, — окликнула их Кармелита Спатс. — Сегодня у меня для вас два поручения, так что мне полагается дать два на-чая вместо одного.
— Брось, Кармелита, — отозвался Клаус. — Ты уже девять дней не получаешь на чай, не вижу смысла нарушать традицию.
— Не видишь потому, что тупица, — быстро отреагировала Кармелита Спатс. — Послание номер один обычное: встретиться с Учителем Чингизом сразу после обеда на лужайке. Вайолет в изнеможении застонала:
— А второе?
— А второе такое: вы должны немедленно явиться в офис завуча Ниро.
— В офис завуча Ниро? — переспросил Клаус. — Зачем?
— Сожалею, — откликнулась Кармелита с гадкой усмешкой, говорившей, что она ни капли не сожалеет, — но я не отвечаю на вопросы кексолизов, не дающих на чай.
Несколько детей за соседним столом засмеялись, услышав ее слова, и принялись колотить серебряными ложками и вилками по столу.
— Сироты кексолизы из Сиротской лачуги! Сироты кексолизы из Сиротской лачуги! Сироты кексолизы из Сиротской лачуги! — распевали они.
Кармелита Спатс захихикала и убежала доедать ланч.
— Сироты кексолизы из Сиротской лачуги! Сироты кексолизы из Сиротской лачуги! — продолжали кричать нараспев сидевшие за соседним столом. Бодлеры вздохнули и поднялись на свои ноющие ноги.
— Пожалуй, лучше пойти к Ниро, — сказала Вайолет. — Увидимся с вами позже.
— Чепуха, — отозвался Дункан. — Мы вас проводим. Кармелита Спатс отбила у меня охоту есть. Пропустим ланч и дойдем с вами до административного здания. Внутрь заходить не станем, а то у нас на пятерых не будет ни одной вилки и ложки. Мы подождем снаружи, и вы нам сразу расскажете, в чем дело.
— Интересно, чего от нас хочет Ниро. — Клаус широко зевнул.
— Может, он уже сам обнаружил, что Чингиз в действительности Олаф? — предположила Айседора, и Бодлеры улыбнулись ей. Они и надеяться не смели, что именно в этом причина вызова в офис, но они высоко оценили оптимизм своих друзей. Все пятеро отдали подносы с остатками еды работникам столовой, которые приняли их молча — только глаза блеснули в щелях металлических масок. После чего направились к административному зданию. Тройняшки Квегмайры пожелали Бодлерам удачи, и те начали с трудом взбираться по лестнице.
— Благодарю вас за то, что выкроили для меня время в вашем загруженном сиротском расписании. — С этими словами завуч Ниро распахнул дверь еще до того, как они постучали. — Поторопитесь, заходите скорей. Каждую минуту, потраченную на разговоры с вами, я мог бы потратить на занятия скрипкой. Когда речь идет о музыкальном таланте, таком, как я, каждая минута дорога.
Трое сирот вошли в тесную комнатку и захлопали в усталые ладоши, а Ниро поднял кверху обе руки.
— Я хотел поговорить с вами о двух вещах, — произнес он, когда аплодисменты стихли. — Догадываетесь, о каких?
— Нет, сэр, — ответила Вайолет.
— Нет, сэр, — передразнил Ниро. Он был явно разочарован тем, что не удалось получить более развернутый ответ, чтобы вдоволь понасмехаться. — Во-первых, вы все трое пропустили девять моих концертов и теперь каждый должен мне по кульку карамелей за каждый концерт. Девять кульков умножить на три составит двадцать девять. Кстати, Кармелита Спатс пожаловалась мне, что доставила вам десять посланий, включая сегодняшние два, а вы ни разу не дали ей на чай. Позор. Я считаю, что неплохие чаевые — парочка сережек с драгоценными камешками. Таким образом вы ей должны десять пар сережек. Что вы на это скажете?
Бодлеровские сироты обменялись сонным-сонным взглядом. Им нечего было на это сказать, хотя думали они по этому поводу много чего: что пропускали они концерты Ниро только потому, что Учитель Чингиз вынуждал их так поступать; что девять кульков карамелей, помноженные на три, будет двадцать семь, а не двадцать девять и что чаевые — вещь необязательная, и притом дают их деньгами, а не сережками. Но Вайолет, Клаус и Солнышко слишком устали, чтобы высказываться на эти темы. И это явилось еще одним разочарованием для завуча Ниро, который поглаживая свои косички ждал, чтобы кто-то из детей сказал что-нибудь и он мог повторить это своим противным издевательским тоном. После минутного молчания завуч перешел ко второму вопросу.