Софья Ролдугина. Белая тетрадь

   Максимилиан, кажется, и вовсе не заметил эту короткую вспышку.
   – Тогда уж «прости». Мы же на «ты» общаемся, забыла? Подожди, я еще не закончил. – Он развернул меня лицом к зеркалу. Я нехотя покорилась. Все равно уже ничего не поделаешь.
   – Зачем вы… ты это сделал?
   – Затем. – Максимилиан скрутил черные пряди в блестящий жгут и закрепил на затылке двумя серебристыми спицами. Я вздрогнула, ощутив прикосновение сильной магии. Защитный амулет? Или атакующий? – С такими космами только по лесам бегать.
   – Можно подумать, что костюм из Пределов подходит для этого идеально, – пробормотала я, стряхивая с рукава длинные волосинки. Жаль. Правда жаль.
   – Хочешь – иди в одной рубашке. И босиком, – серьезно предложил князь, постепенно складывая в рюкзак вещи, разбросанные по кровати, а затем и свою собственную сумку. Не хочет сам нести или…
   Ах да, ведь моя ноша от этого тяжелее не станет, а у нашего храброго воина-защитника руки будут свободны.
   – Не сердись, – негромко заметил Максимилиан, не оборачиваясь. – Длинные волосы тебе очень идут, но ты их двадцать раз проклянешь, пока будешь мыть в каком-нибудь холодном ручье или вычесывать из них по вечерам репьи.
   – Ничего ты не понимаешь. – Я грустно оглядела пол, усыпанный черными прядями. Дэриэлл наверняка огорчится, когда узнает. А что скажет мама…
   И вот вопрос… С чего такая забота? Новая одежда – это, конечно, хорошо. Однако вполне можно было ограничиться и джинсами с водолазкой. Такое чувство, будто меня задабривают подарками. Впрочем… Возможно, князь просто привык поступать по своему разумению, не прислушиваясь к мнению остальных. Сам он, похоже, любит дорогую одежду, вот и купил мне такую же, не раздумывая… Подумал, что с длинными волосами я буду слишком много возиться – вот и обрезал. Никакой заботы, эгоизм в чистом виде.
   Кстати, о волосах.
   Опустившись на колени, я принялась неловко сгребать в кучу то, что еще недавно было частью моей шевелюры. Боги, когда еще теперь отрастет до прежней длины… Максимилиан заинтересованно склонился:
   – Неужели в тебе проснулась аккуратность?
   – В таких делах небрежность может стоить жизни, – невнятно произнесла я, пытаясь отключиться от глухого раздражения. – Если к кому-нибудь попадет хоть один волос или капля крови, то достаточно будет вот такого узора – мои пальцы начертили в воздухе несколько спутанных линий – и капельки силы, чтобы отыскать жертву даже на краю света. Для этого даже не нужно быть равейной или магом – достаточно просто уметь чувствовать.
   Князь фыркнул, но внимательно оглядел медленно тающие в воздухе узоры. Я машинально ощупала карманы, вспомнила, что спички благополучно сгинули вместе с милыми моему сердцу драными джинсами. Придется поколдовать… Я глубоко вздохнула и сосредоточилась, пытаясь взглянуть на мир по-другому. Постепенно сквозь очертания предметов проступили тонкие светящиеся нити. Нужная мне сияла теплым золотистым светом. Неактивная, инстинктивно поняла я. Слишком слабая. Ну, сил-то у меня, достаточно… Тем более что здесь хватит одной маленькой капли.
   Секунда – и кучка волос на полу полыхнула голубоватым бездымным пламенем. А вскоре от них даже пепла не осталось.
   Со стороны могло показаться, что мусор вспыхнул сам собой – магию со стороны практически не было видно. Маму всегда удивляло то, как я, не умея делать почти ничего, умудряюсь колдовать незаметно для других. Никогда не понимала, что в этом трудного. Только взять одну из паутинок, осторожно отделить – и забавляться уже с ней. Но почему-то никто, кроме меня, этих нитей не видел.
   Ладно, как говорится в старой пословице, все ведьмы колдуют по-разному…
   – А что у вас… у тебя за дела были в городе? – спросила я, чтобы молчание не затягивалось.
   – Охота, – с готовностью пояснил князь и искоса глянул на меня, ожидая реакции. – Может, тебе в подробностях расписать, как именно? И показать? Не стесняйся, спрашивай.
   Я нервно передернула плечами. Охота… в качестве жертвы мне уже довелось побывать.
   – Лучше не надо. Ну… а в городе спокойно? – Вторая попытка наладить диалог.
   Князь пожал плечами:
   – Насколько я знаю, да. Если ты сильно устала, можем задержаться на несколько часов. И, кстати, у меня еще есть…
   Что там у него еще есть, я так и не узнала, ибо в этот момент рассветную тишину разорвал трескучий голос:
   – Открыть, по слову смотрителей!
   Кричали откуда-то снизу, с улицы, хотя в первую секунду показалось – прямо за дверью. Мое трусливое сердце пропустило несколько ударов, а потом с лихвой возместило упущенное.
   – Значит, спокойно?
   – Было спокойно!
 
   Плащ. Рюкзак. Оглушительно хлопнувшая дверь. Кафель ступеней неприятно холодит голые пятки. Третий этаж, второй… Врываемся в первую попавшуюся комнату, князь в прыжке вышибает и стекло, и решетку… Острый осколок впивается в ногу. Краем сознания отмечаю этот факт, но боль кажется далекой, как будто принадлежит не мне. В висках глухо томкают невидимые молоточки… Невероятный прыжок (так это второй этаж или все-таки третий?), лодыжка взрывается болью, но я цепляюсь за протянутую руку, черные когти впиваются в ладонь, и мы бежим, бежим… Паника пульсирует в венах, голова легкая-легкая, как будто внутри толкутся воздушные шарики…
   Внезапно асфальт обрывается – мы в городском парке. Земля мягко пружинит под моими ногами, прогоняя усталость из ноющих костей. Я, ведьма, действую как примитивная шаманка. Земля не моя стихия, но я безмолвно прошу о помощи – и получаю ее. Чужая сырая сила наполняет меня, позволяя сделать еще один отчаянный рывок.
   Мы бежим. Легкие горят от бешеного темпа, глаза застилает пелена. Мир исчез, осталась только влажная земля, ласкающая ступни, и сухая, горячая ладонь в моей руке… Я проваливаюсь в странный транс. Краски выцветают, но я вижу – нет, кожей чувствую пронизывающие пространство нити. Они тянутся со всех сторон к одной точке. Часть нитей проходит сквозь наши тела, и мы скользим по ним, как бусины по леске. Нас ведут… мы бежим. Мышцы сводит, я начинаю терять сознание, и тут мы резко тормозим.
   Слишком резко.
   Полыхнув, нити исчезают. В изнеможении сползаю на траву, привалившись к ноге князя. Способность связанно мыслить постепенно возвращается ко мне, и я понимаю, что мы окружены, и дела наши… весьма и весьма…
 
   Их было десять. Двое в черном – охотники на шакаи-ар, еще один, с зеленой полоской на воротнике, – магически иммунный, проще говоря – кайса, убийца ведьм. Четверо серых держали на изготовку арбалеты. И двое магов.
   Двое…
   – Не совершайте резких движений, и, возможно, вы останетесь живы.
   Живы! Как же! Я истерически всхлипнула, уткнувшись в колени Максимилиана. Тот вздрогнул и нарочито плавно, стараясь не провоцировать инквизиторов раньше времени, опустился рядом. Обнял бережно, будто кости у меня были хрупкие, как спички…
   Горячее дыхание опалило висок.
   – Не грусти, малыш. Прорвемся… – Чуть слышный шепот.
   Максимилиан поднялся с земли. Зачарованная, я, запрокинув лицо, следила за каждым его движением. Он заговорил, и его голос, обычно звонкий и глубокий, сейчас жутко и сладко обволакивал нас, как растопленный шоколад.
   – Господа смотрители, опустите арбалеты, прошу вас. Девочка ни в чем не виновата. Она от меня уже достаточно натерпелась. – Куртка спланировала на землю. – Нет нужды применять силу. Смотрите, я не сопротивляюсь…
   Князь слегка откинул голову назад… и начал медленно расстегивать пуговицы на рубашке. Я едва не подавилась глотком воздуха – так неожиданно и глупо это выглядело со стороны. Но инквизиторам, похоже, казалось иначе. Они следили за Максимилианом, не отрываясь. Взгляды стали липкими – меня передернуло при мысли о том, что они могли быть направлены на меня.
   Ксиль не выглядел сейчас князем шакаи-ар, жестоким и смертельно опасным. Он выглядел… жертвой?
   Да. И такой, которую хотелось сокрушить. Ударить, сминая кости, окрашивая бледную, нежную кожу алой кровью. Поставить на колени и…
   Темный шелк рубашки, как песок, просочился сквозь его пальцы. Я механически потянулась к ней, пригибаясь к самой траве.
   И в этот момент вселенная свихнулась.
   Черный туман, пронизанный сполохами безупречной синевы, растекся по поляне, сбивая с ног не хуже тарана, чтобы в следующее мгновение трансформироваться в крылья за спиной князя. Я распахнула глаза, не веря себе – псевдоматерия? Та самая, редкая, над опытными образцами которой Дэриэлл трясся, как скупец над последней золотой монетой? А еще через секунду бледные руки рванули меня вверх. На стремительно отдаляющейся поляне остались лежать несколько скрюченных тел. И только двое охотников выли, катаясь по земле, в тщетной надежде удержать ускользающий разум. Князь яростно взбил крыльями воздух, мелькнул знакомый темный туман. Гравитация в очередной раз сошла с ума, и мы понеслись куда-то с чудовищной скоростью, обгоняя неуклюжие серые облака.
   Ветер хищно впился в спину, заживо сдирая кожу. Дыхание давалось с трудом, даже сквозь прижатую к плечу князя скомканную рубашку. Максимилиан счастливо и безумно расхохотался, заложил мертвую петлю и – упал камнем вниз, вниз, вниз, затормозив у самой поверхности. Взмыл к небу по сужающейся спирали.
   К горлу подкатило. В глазах начало темнеть. Похоже, что меня не тошнило только потому, что желудок из-за этих кульбитов не успевал понять, где находится рот.
   Я не знаю, сколько прошло времени, прежде чем железная хватка на моей талии ослабла и мы начали снижаться. Промелькнули ветки, меня дернуло вверх, как при остановке лифта… Более или менее я пришла в себя, уже стоя босиком на колючей лесной подстилке, – листья, веточки, почва…
   Максимилиан стоял рядом. Облаченные в псевдоматерию крылья судорожно вздрагивали. Руки были опущены по бокам, ладони сжаты в кулаки, глаза закрыты. Я осторожно коснулась темной бархатистой «кожи», горячей и чуть влажной. Если верить книгам, она защищает раскрытые крылья от излишнего расхода энергии… Предельно сложный механизм, использующийся только в первое время после достижения статуса князя.
   Похоже, Ксиль не лгал о своих возможностях… До последней минуты не верила.
   – Твое секретное оружие, да?
   – Не такое уж секретное, зато очень мощное, – невесело усмехнулся он, чуть расслабившись и открыв наконец глаза. – Одно прикосновение к раскрытым крыльям лишает разума любого человека или аллийца, а в боевой трансформации может задеть и шакаи-ар. Было бы желание. Эмпаты и охотники частично защищены от воздействия, но полной гарантии никто не даст даже самым лучшим из них…
   – Но ведь у охотников иммунитет к магии? – Я бездумно водила пальцами по внутренней поверхности крыльев. Князь не возражал, только в расширенных до невозможности зрачках мелькало странное чувство – то ли удивление, то ли любопытство. От прикосновения к нежной «коже» кончики пальцев начинало покалывать, будто сквозь них пропускали электрический ток.
   Интересно, а он-то хоть что-нибудь чувствует? Или нервы во временном покрытии не предусмотрены?
   – Это не магия.
   – А что же?
   Князь ответил далеко не сразу. Порыв ветра всколыхнул верхушки деревьев. Сухой лист сорвался с ветки и медленно, по спирали спланировал вниз, черкнув по крылу. Максимилиан вздрогнул и выпрямился.
   – Душа. – Глаза его стали смертельно серьезными. – Вот оно, наше оружие. Неотразимое и всесильное. Все очень просто – познание чужой души сводит с ума. Абсолютная власть, да… Правда, за любое могущество приходится платить свою цену. За ментальное воздействие. За право раскрыть крылья. За игры с гравитацией.
   – И какова же цена? – поинтересовалась я. Что-то в его тоне мне не нравилось. Обреченность и… вина? И при чем здесь я? Что-то не то спросила?
   Коленки подогнулись. Скомканная рубашка выскользнула из ослабевших пальцев. Уже не просто дурное предчувствие – чистый страх затопил сознание. Почему же?..
   – За одну минуту в раскрытых крыльях сгорает столько энергии, сколько вырабатывает за день атомная электростанция.
   Странный взгляд. В синих-синих глазах – сожаление. Такое пугающе искреннее.
   В ушах зашумело. Или это ветер поднялся?
   – Прости меня, Найта.
   Я непонимающе смотрела на него.
   – Прости… – Тишайший, ласковый шепот.
   И тут я поняла.
   Энергия. Колоссальные энергетические потери.
   Поздно сообразила, дурочка… Надо было догадаться раньше – до того, как поддерживающие, оберегающие объятия превратились в удерживающий захват; до того, как чужие пальцы сдавили плечи до синяков, до мерещащегося хруста костей; до того, как страх, необоримый и стыдный, уничтожил саму способность сопротивляться, плести заклинания, бежать…
   Слишком поздно!
   – Прости…
   «Противно чувствовать себя едой», – промелькнула мысль.
   Горячие пальцы скользнули по руке почти нежно. И – начали медленно выкручивать запястье, так, что нервы словно превратились в раскаленные нити, а вспышка боли отдалась в позвоночнике.
   Неудивительно, что самого укуса я не почувствовала. Просто через некоторое время все ощущения перекрыло ощущение тошноты и слабости. По нарастающей – сильнее и сильнее, так, что уже безразлично было, как прекратить эти мучения. Да хоть бы и умереть.
   А потом – как обратная реакция – наступила едва ли не эйфория. Головокружение, звенящая легкость во всем теле и пришедшее извне ощущение чужой любви – настолько абсолютной и всеобъемлющей, что, казалось, она исходила от некоего высшего существа.
   …Земля в лесу была влажноватой и холодной. Я сидела, обессиленно привалившись к древесному стволу, и механически царапала обломанными ногтями выступающий из почвы корень.
   «На штанах будет мокрое пятно, – подумала я. – Надо вставать».
   В уши словно вода попала – звуки заглушал гул, а собственная речь доносилась словно со стороны.
   – У меня же еще две попытки. Или я считаю неправильно? – Не поручусь, но голос, кажется, все-таки дрожал. Шутка, и без того не слишком удачная, прозвучала и вовсе как жалоба.
   Максимилиан потянулся ко мне. Я инстинктивно отпрянула, ударилась головой о дерево, ойкнула, заалела как маков цвет и отвела глаза. Князь только вздохнул:
   – Выбора не осталось. Я должен был сложить крылья, а силы закончились. Чем дольше я ждал бы, тем больше пришлось бы взять потом.
   Значит, «больше», чем сейчас? Выходит, мне повезло.
   – Понимаю.
   – Я не хотел. – Он присел рядом. На сей раз мне удалось не дернуться, и голова не пострадала. – То есть, конечно, хотел, но…
   По логике вещей, Ксиль сейчас не мог говорить искренне. Однако именно такое впечатление и создавалось. Он что, правда… раскаивался? Быть такого не может. Я неуверенно обернулась, встречаясь с ним взглядом… и застыла.
   Красивым людям сложно сопротивляться. Красивым и обаятельным – трудно вдвойне. У Ксиля в достатке было и того, и другого. Я смотрела на него – на искусанные до пунцового цвета губы, на слегка слипшиеся от влаги ресницы – будто он сморгнул непрошеные слезы, на синие-синие глаза, полные неподдельного чувства вины… И понимала – все, пропала. Не могу ни злиться, ни обижаться.
   В конце концов, князь прав. Какую бы он еще нашел себе жертву здесь, в лесу? Зверюшки не подойдут, они неразумные.
   Впрочем, и я недалеко от них ушла.
   – Ладно. Забыли.
   Ксиль улыбнулся – так, что на душе у меня словно тучи разошлись и солнышко выглянуло. Я отчего-то вдруг почувствовала себя старше, чем он.
   – Ты у всех своих жертв потом прощения просишь? – хмыкнула я, ощущая необъяснимое желание податься вперед и провести рукой по его волосам. Какие они, интересно? Черные – значит, должны быть жесткими. А на вид – как шелк. Вот странно.
   – Только у тех, кто остается в живых. И потом, я очень не люблю оказываться в ситуации, когда просто не остается выбора. Страх смерти – неприятная штука, и еще неприятнее, когда из-за своих инстинктов, из-за своего страха смерти лишаешь кого-то жизни, – совершенно серьезно ответил Максимилиан, не спуская с меня взгляда. – Осознанное убийство или покушение на убийство – другое дело, а это… просто слабость. Поэтому прими мои извинения.
   Стало неловко. В последний раз так было, когда математичка просила у меня прощения за то, что несправедливо обругала. Тогда тоже в груди чувство довольства перемешивалось со смущением.
   – Пожалуй, если разведешь костер, то прощу! – отшутилась я, стараясь прогнать напряжение. Почему-то теперь общаться с князем на равных, как он просил, стало легче. Ну да, экстремальные ситуации сближают, как говорил Дэйр…
   – Замерзла? – Ксиль выгнул брови. В глазах его промелькнуло озорное выражение. – Зачем тогда костер? Может, лучше сюда присядешь? – и он с самым серьезным видом хлопнул себя по колену. Так, будто предлагал совершенно нормальную вещь.
   – Шел бы ты… за дровами, – выпалила я в сердцах и тут же прикусила язык, напоминая себе, что не с ровесником общаюсь.
   Ксиль хмыкнул, но послушался и направился в глубь леса. Между тем очертания крыльев размылись, контур задрожал и вспух черным туманом. Я внимательно следила за тем, как языки тьмы втягиваются в бледную кожу, пока князь не скрылся за переплетением ветвей. А я осталась наедине со своими мыслями. Не самое приятное общество, вообще-то. И мысли неприятные.
   Странный он какой-то, этот Максимилиан… Неправильный. Я видела раньше шакаи-ар из клана в нашем городе, и у всех, даже едва справивших столетие новичков, мелькало в глазах что-то такое… Древнее. И жестокое. С ходу и не скажешь – тридцать ему лет было до того или только шестнадцать. А Максимилиан казался бессовестно молодым, почти моим ровесником. Легко было забыть о его истинной сущности и расслабиться, заболтаться с ним, как со старым другом – там отшутиться, тут подколоть, схлопотать остроту в ответ, а потом вспоминать разговор с горьковато-сладким чувством.
   До мурашек по спине.
   Я прикрыла глаза. После бессонной ночи, адреналинового безумия и вынужденного донорства дремота накатывала непреодолимыми приступами. Гул в ушах постепенно сходил на нет. Да и прочие неприятные ощущения – слабость, головокружение – постепенно исчезали. Из чистого любопытства я провела рукой по шее, подсознательно ожидая наткнуться на классический след от вампирского укуса, примерами которого так щедро потчевала нас киноиндустрия.
   Ничего – ни малейшего следа. Но это на физическом уровне. А на энергетическом… Сама себе я напоминала наполовину сдутый футбольный мяч. Жизненных сил почти не осталось, энергоконтур всмятку… Крови я потеряла не так уж много, судя по ощущениям, но восстановить ее будет труднее, чем все остальное, что со временем исправится и само.
   – Вот, держи.
   Я подскочила на месте, не сразу сообразив, что просыпавшийся рядом обильный дождь из веток и палок и есть обещанные дрова. Князь стоял рядом и по-кошачьи брезгливо отряхивал руки от мелкого сора.
   – А как же костер? Не будешь разводить? – робко предположила я, отгребая от себя ветки. После такого резкого перехода от полудремы к бодрствованию голова опять начала кружиться.
   Ксиль только плечами передернул:
   – Спичек нет. А сама не можешь? Ты же равейна.
   – Нет. Сейчас – не могу. И будь любезен, оденься, – проворчала я, отворачиваясь. Смотреть, как Максимилиан отряхивает соринки с груди и живота, было почему-то неловко. Князь фыркнул, но скомканную рубашку подобрал, расправил и надел, правда, не утруждая себя застегиванием пуговиц, а потом принялся укладывать деревяшки в подобие шалашика. – Не совсем понимаю, зачем вообще понадобилось раздеваться, да еще на глазах у смотрителей, – добавила я, скрывая смущение.
   – Рубашку пожалел, я сейчас не так хорошо крылья контролирую, чтобы ее ими не порвать. К тому же так сложно было устоять, – пакостливо улыбнулся Ксиль. – Они же этого хотели… Подсознательно, разумеется. А кое-кто даже вполне осознанно представлял себе довольно… хм… интересные сюжеты. Любители мальчиков. Нет, я понимаю, Орден, полувоенная организация, с девушками проблемы…
   – Ясно. – Я покраснела и быстро сменила тему. – Ты точно спички не взял?
   – Нет, – он качнул он головой, но сразу обнадежил: – Не переживай, без спичек обойдемся.
   – А как? – Мне стало любопытно. Магией шакаи-ар не владели, по крайней мере стихийной.
   – А так!
   Ксиль быстро разворошил груду дров, выбрав несколько палочек, какой-то мелкий и легкий мусор, вроде сухого мха и трухи. Я с интересом следила за его действиями. Вот он сгребает мох в кучу, совершает сложные, почти мистические манипуляции с палочками, и…
   – Фу! – разочарованно протянула я, когда из трута повалил дым, а через некоторое время стараниями Ксиля и огонек показался. – Это же трение просто.
   Он рассмеялся, не зло, но обидно:
   – Ты точно домашний ребенок, Найта. Все либо спичками, либо магией. А если ни того, ни другого нет?
   – Ну…
   – «Ну»! – передразнил меня он и опять улыбнулся: – В жизни все надо уметь. Мало ли что пригодится.
   – Все равно у меня бы не получилось. – Я нахохлилась и подтянула коленки к подбородку. Мне было завидно. Самую капельку, но все-таки.
   – Злись чаще, тебе идет, – хмыкнул Ксиль.
   Костер разгорался все сильнее, и вскоре около него уже действительно можно было греться. Я потянулась к нему… и охнула, когда оперлась на больное запястье – то самое, которое выкрутил Ксиль во время «кормежки».
   – И почему шакаи-ар такие садисты… – пробурчала я, потирая руку.
   – В смысле? – хитро сощурился князь. «Зуб даю, что он все понимает», – подумала я, но все-таки постаралась сформулировать вопрос. Раз уж Ксиль настроен разговорчиво и благожелательно, почему бы не прояснить некоторые моменты? Один знакомый целитель точно бы одобрил такое поведение.
   – В смысле, что ваши жертвы чаще умирают не от потери крови или силы, а от переломов и болевого шока. Это врожденная жестокость или приобретенная? – Не знаю, как это вышло, но вопрос получился очень дэриэлловским – спокойным и слегка снисходительным. Впрочем, Ксиль даже не обиделся.
   – Хм… А ты знакома с механикой процесса? – вкрадчиво спросил он с тем же выражением, с каким говорил о тайных мыслях смотрителей в полувоенной организации… Тьфу ты!
   – Нет! – ответила я, пожалуй, слишком поспешно. – Я таким не интересуюсь.
   – Таким… Скажешь тоже, – искренне обиделся князь. – Ты еще сморщи носик и скажи, что это неприлично и неподобающе. Впрочем, неважно. Слушай. Голод – это не просто желание набить желудок. Есть, конечно, и физическая сторона, но если бы дело было только в ней, я бы предпочел ограничиться чашкой кофе и парой бутербродов. Ну, или лососем, запеченным на гриле… Э-э, ну, это не к теме! Так вот. Голод – это скорее истощение. И во время процесса я не только пью кровь, но и вытягиваю жизненную силу и магию – это энергетический голод. Фактически кровь нужна только как проводник. Обычно сильным князьям достаточно маленькой ранки, нарушающей кожный покров. А старейшина может тянуть силу и одним прикосновением… – На лицо его набежала тень, словно вспомнилось что-то неприятное. – Есть еще третья сторона – эмоциональная, и этот голод тоже требует утоления. Но в обычном состоянии человек испытывает слишком мало эмоций. Приходится… э-э…
   – Стимулировать? – подсказала я. Дэриэлл может мной гордиться.
   – Вот-вот. Способы разные. Поиграть в смертельные прятки, выскочить из-за угла, сломать руку… Поцеловать, в конце концов. – В голосе вновь появились опасно-тягучие нотки. У меня мурашки по спине побежали. – Тоже хорошая стимуляция эмоциональных взрывов. Но проще всего, конечно, причинить боль. Иногда увлекаешься настолько, что не можешь остановиться. Ведь чистые эмоции и жизненная сила текут рекой.
   – А что предпочитаешь ты? – Идиотский вопрос вырвался прежде, чем я заткнулась. Максимилиан выразительно коснулся языком кончиков клыков.
   – Совмещаю. Но лучше всего, когда жизнью делятся добровольно. Совершенно потрясающее ощущение – самопожертвование. Сладкое и горькое одновременно. В этом случае эмоции столь сильны, что стимулировать их не нужно. Так что если захочешь расстаться с жизнью, я всегда к твоим услугам, – подмигнул он.
   Я нервно хохотнула, представив себе бредовый телефонный разговор: «Знаешь, мне что-то жить надоело… Ну, учителя достали, экзамены на носу…» – «Так в чем проблема? Приезжай, я как раз проголодался!» Да уж… Но тут мне в голову пришла пугающая мысль:
   – Подожди… но ведь шакаи-ар – поголовно эмпаты! Это же не значит, что ты чувствуешь…
   – То же, что и жертва. И боль, и удовольствие.
   – А… смерть?
   – И смерть у нас на двоих.
   У меня закружилась голова, и на этот раз недомогание не имело ничего общего с кровопотерей. Боги, сколько же раз он умирал… по-настоящему умирал, в отчаянии, как и его жертвы? За три тысячи лет – тысячи раз…
   Неудивительно, что шакаи-ар такие… психи.
   – Не представляю, как с этим можно справиться.
   Голос у меня дрогнул.
   Максимилиан блаженно потянулся и прилег, опираясь на локоть. Задумчиво посмотрел на меня, накручивая на палец жесткую черную прядь.
   – С этим нельзя справиться. Можно только наслаждаться. Всем, что чувствуешь. Всегда. – Он помолчал. – Знаешь, в этом есть какая-то высшая справедливость. Когда чувствуешь то же, что и твоя жертва, то сразу пропадает желание играть в бога. Может, поэтому шакаи-ар ценят жизнь больше, чем вы, люди? Может, поэтому нам в голову не придет устроить, например, геноцид?