.. Схватил деньги - рубли, доллары - рассовал по карманам, не вместившееся бросил в покет... Кинулся к двери, споткнулся, чуть не упал, справился с равновесием и, понимая, что находится на грани срыва, подождал несколько мгновений, когда сердце перестанет лихорадочно метаться за прутьями ребер - ровнее, ровнее... Эти секунды позволили вспомнить, что он босой. Хорошо сейчас, а не на улице. Никогда не сменявшаяся охрана приветствовала его, как и вчера. - Третий час, Санька, куда это тебя за приключениями носит? Может, за подобные украшения кивнул, имея в виду повязку Александра - платят хорошо? Может поделишься где, дашь и мне подзаработать, а то я все торчу у ваших ворот... в бедности. Скучно было охраннику. Александр решительно прошел по улице до угла, свернул в какой-то переулок, потом еще, уперся в забор, перегораживающий улицу - видимо, ремонт дорожного полотна, - затем, через арку в доме, прошел во двор, между двумя каменными стенами вновь попал на освещенную улицу и вдруг оказался среди людей, вышедших освежиться на воздух из горячей атмосферы ночного клуба, по переметру окруженного отечественными и зарубежными марками машин. Впрочем, народу было меньше, чем ему сразу показалось: группа человек около десяти курила кружком, издавая время от времени дружное молодое ржание, ещё несколько мужиков в окружении девиц... На ступеньки украшенного разноцветным неоном крыльца как раз вышла молоденькая девушка, тряхнула блондинистыми кудрями и, громко, пьяно воскликнув, что ночь сегодня поганая, пустая ночь, стала шатаясь, спускаться вниз. Александр, как раз проходивший мимо, успел, мгновенно и машинально оббежать её взглядом, подумав при этом отстраненно, вот как можно, экономно расходуя материю, пошить платьице, в которое, впрочем, без мыла и не влезешь - все девичьи формы стремятся выпрыгнуть на свободу. - О, кого я вижу! - обрадовалась девушка, тут же почти упавшая на Александра. Санька! Ты как здесь?! И тут же, покачав головой, громко зашептала: - Ты же, я слышала, в бегах. За тобой же чурки гоняются. А Алишера правда ты кокнул? Слушай, что у тебя за клевый прикид? Или на самом деле боевые раны? Боясь, что её шепот привлекает внимание сильнее, да и слышен лучше, чем простой разговор, Алексндр увлек девушку за собой. Она, цепляясь длинными каблуками за что попало, едва поспевала следом. - Куда ты меня тянешь? К тебе я ни-ни. Знаю, не маленькая, какие у тебя пацаны. Хочешь, пошли ко мне. Но один. И сразу плати, а то я тебя, Санька, знаю, попользуешься, а платить не хочешь. Он осознал, что она говорит, и первоначальное намерение сбежать от неё за первым же поворотом, сменилось другим, более разумным: почему бы и не воспользоваться приглашением этой шлюшки? - Тебя как зовут? - спросил он, на всякий случай выглядывая за угол в сторону покинутого светящегося и звенящего музыкой ночного клуба; вроде никто за ними не следовал. - Тю-ю! Да ты что, совсем? Ритки не узнаешь? Это же я! Тю, контузило видно. Вот так, озвучивая путь домой удивлением и обидой - её не узнал! - Рита привела Александра к себе, благо, жила она совсем близко, в квартале от клуба, где она только что весело проводила время. - У тебя дома кто есть? - спросил осторожный Александр. - Тю-ю! Когда это мои предки летом с дачи выбирались? Я же им деньги отвожу, а они там киснут. Квартира была двухкомнатная, неухоженная. Едва зашли, Рита, на ходу начиная выползать из своего невесомого платьица, кружным путем, с заходом в гостиную, направилась в ванную. Александр, проверяя замок на двери, навесил ещё и цепочку. Ну что же, до утра он нашел себе убежище. Он сел в кресло рядом со стулом, где со спинки, сохраняя опадающую форму тела, стекало только что сброшенное платье. Александр закурил "Кэмел", обнаруженный на столике. Здесь же находилась початая бутылка "Мартини". Поискал стакан, не нашел и отхлебнул прямо из горлышка. Напевая и не обращая на него ни малейшего внимания, мимо протанцевала в спальню голенькая нимфа. Докурив, он прошел в ванную, разделся и принял душ. Одеваться вновь не хотелось, так что, выключив за собой свет, прошел в призрачно освещенную огромной луной спальню, где его встретили теплые объятия и сварливые требования одевать презерватив. Немного погодя он шагнул на открытый балкон выкурить сигарету, и пахнуло с ночного мрачного двора неожиданной свежестью, а вновь выскользнувшая из облачного плена луна призрачно высветила его голое, разгоряченное тело; его бурный отпуск продолжался, с лихвой насыщая влагой приключений высущенные девственным зноем романтического ожидая пустые годы его прежней жизни. Чувствуя радостный подъем, Александр глубого вздохнул сигаретный дым и ночной южный воздух, уже забыв первые смертельные тревоги; он начинал привыкать жить сегодняшним днем, скорее мгновением, которое могло и ожечь, но и тут же одарить неожиданной радостью. Он вернулся в постель; на мгновение проснувшись и жарко прильнув к нему всем телом, Рита сонно бормотала, вновь засыпая: - Еще чего, только презерватив... Ты Санька, бешеный, я знаю, от тебя и СПИД... за здорово живешь... и деньги не забудь... И он ещё подумал: вот ведь, чем в принципе эта шлюшка Рита хуже другой шлюхи - Лены? Только тем, что Лена берет деньги сразу и много, а этой приходится крутиться по иному... Звонок тонко въедался в уши... Перевалившись через него, Рита слепо хлопала ладонью по будильнику, разбудившего их так скоро. Сумев переползти через него, Рита шлепнулась на пол, трудно поднялась и пошла вон, бросив ему раздраженно: - Вставай, Санька, мне на работу, не видишь, опаздываю. Было семь часов. А он и забыл вчера о будильнике. Одевшись, он нашел Риту на кухне, где, двигаясь в выцветшем халатике как сомнамбула, она уже готовила кофе и ставила на стол сыр, масло, хлеб. И все хмуро. Заметно смягчилась лишь когда он вспомнил о деньгах и дал ей сто баксов. И словно бы оплатил дальнейшие услуги: оказалось, что Рита работает на почте, почти рядом с "Ночной лилией", то бишь, с клубом, у которого они вчера встретились. - Что это у тебя с башкой? - равнодушно поинтересовалась Рита. - Все воюешь, все нарываешься. Так что Рита хоть и не работала в отделе приема посылок и бандеролей, но ему помогла упаковать коробку с дисками. Адрес он написал до воспребования в почтовое отделение, возле которого располагалась торговая палатка, где он работал, а вместо имени начертал номер своего пропуска в тир, который знал, конечно, наизусть. Рита обещала отослать бандероль ещё утром, как только приедут экспедиторы. С тем и расстались: она пошла в свой отдел доставки ставить чайник для новой порции утреннего кофе, а Александр поспешил на вокзал, где его ждало одно из последних, намечанных на это утро дел. Но не самое последнее. И не самое опасное.
   ГЛАВА 26
   ПОПЫТКА К БЕГСТВУ
   Александр спешил на вокзал. Чем дальше шло к развязке, тем все сильнее им овладевал страх оступиться в самый последний момент. Мысль, что за ним, как обычно здесь, могли следить и сейчас, что кто-то в этот момент обдумывает возможность убить его, или схватить, задержать, наконец, становилась невыносимой. Он не решался и остановить машину, вроде этого, вот, вишневого "Жигули", даже замедлившего ход возле него: либо шофер "бомбил" случайных прохожих, либо целился лично в него из какого-нибудь компактного "Узи". Потом напряжение схлынуло, и он понял, что сам взвинчивает себе нервы - что будет, то и будет. Вот блестящая возможность проверить на самом деле его, так называемое, везенье, о котором ему все уши прожужжали. Подумать только, все восхищаются тем, что его никак не убьют! Он даже остановился на секунду, пораженный этой мыслью: уж не сон ли это?! Нет, это была реальность. Он ощущал эту реальность легкими, вдыхая чистый, свежий, ещё не прокаленный солнцем утренний воздух, ощущал каждым нервом, готовым среагировать на любое к себе обращение, попытку заговорить, напасть... На вокзале Александр быстро нашел почтовое отделение, купил конверт, попросил лист бумаги и написал несколько слов на случай, если он умрет. Заклеив конверт, он адресовал его в Генеральную прокуратуру Российской Федерации и отправил в Москву заказным письмом. Ему было страшно, но другого выхода не было, в этом он был уверен. Стоя на тротуаре возле вокзала, он оглядывался по сторонам в поисках устремленных на него глаз. Чтобы успокоить себя, он твердил, что основное дело сделано, и ему уже ничего не страшно. А сам был уверен в обратном. Ему даже казалось, что он чувствует на себе тяжелый, неподвижный, бесппощадный взгляд. И даже знал, чей это взгляд: конечно, Воронова. Он стоял, зябко поводя плечами. Не от холода, от мыслей. Было раннее утро. Народ сновал туда-сюда. По дороге, сильно ревя, проехал "Зил - музоровоз". Стекла домов через площадь зеркально сверкали, отражая солнце. Александр вытащил сигарету из пачки, пошарил по карманам в поисках зажигалки. Куда-то делась. Повернулся к курившему рядом мужчине, попросил прикурить. Мужчина молча протянул горящий кончик сигареты. Александр наклонился, прикуривая, а когда выпрямился, увидел медленно проезжавший по привокзальной площади черный джип, водитель которого внимательно оглядывал прохожих, словно искал кого-то конкретного. Стекло было опущено, и водитель был прекрасно виден сам. Это был Меченый, который тут же заметил Александра. И странно, узнав того, кого, видимо, искал, Меченый не кивнул, не подал никакого знака, просто задержал взгляд, и сразу машина его, взревев, умчалась. Стало так страшно, хуже нет! Не чувствуя боли от ожога - сломал сигарету в кулаке, - отбросил смятые обломки прочь. Бежать, бежать отсюда. Он не мог понять, почему встреча с Меченым так его напугала. Почти ничего не соображая, повернулся, кинулся в здание вокзала прямо к кассам дальнего следования, совершенно забыв, что без паспорта билет не дадут. Думал лишь о том, чтобы оказаться отсюда подальше, любой ценой оказаться в другом месте, только не в этом страшном городе. Хватит с него приключений, бежать, бежать! И едва не сбил девушку, шедшую навстречу. Пришлось даже обхватить её рукой, помогая сохранить равновесие. Девушка подняла лицо, и Александра вновь словно ударили: это была Вера. Вера, врач, вчера утром ещё делавшая ему повязку... знакомила с Павлом Андреевичем... - Вы! - сказала Вера с непередаваемым выражением лица. Он не сразу понял, что оно выражало, её лицо: отвращение?.. ненависть?.. Но сила её эмоций заставила отшатнуться. - Вы? - повторила она. - Я думала... Нет, вы такой же, от вас смерти и боли не меньше!.. Оба вы одинаковы! - Вы уезжаете? - не успевал Александр ничего осмыслить; он путался в собственных страхах и чужой ненависти. - Это из-за вас убили Пашу, я никогда не прощу себе, что познакомила вас. И вдруг разом повернулась, пошла в сторону медпункта, куда, видимо, и направлялась. Ее слова были несправедливы, но Александр не думал об этом. В этот момент, изнуренный всем пережитым здесь, он чувствовал, что встреча с Верой, её внезапное горе вновь все перевернуло в нем. Вновь понял, что бегство ничего не решит, оно лишь удлинит тяжелое, жаркое, полное привычных страхов ожидание; груз, который он будет обречен нести до самого своего конца, все равно рано или поздно раздавит его. Надо было это пресечь, и он знал, как это сделать. Немного погодя, особенно не торопясь, он брел по проспекту в сторону гнезда Воронова. Откуда-то с разных сторон, несмотря на ранний час, доносилась музыка. Это из встречающихся там и там летних кафе, уже предлагавших свои столики праздным приезжим. Вроде него. И правда захотелось есть. У Риты он почти ничего не съел за завтраком, а сейчас вдруг почувствовал голод. Остановился тут же и, заставив лениво отодвинуться привалившуюся к палатке кафе собаку, взял порцию мяса-гриль и бутылку пива. Пока ел, с щемящим чувством подумал, как было бы здорово вернуться сейчас на вокзал и взять билет на любой ближайший поезд. Уехать хоть куда, подальше отсюда. Но он представил, что его нынешнее состояние будет растянуто на месяцы, пока за ним будет охотиться беспощадный Меченый, и понял, что должен разом разрубить этот узел, что связал его с живущими здесь людьми. Он должен был сделать все, как решил. Улица поредела - как он ни надеялся удлинить свой путь, все кончилось быстрее, чем даже предполагал. Вот и ворота с телекамерой наверху, намедленно прицелившейся в него. Из калитки вышел охранник, вновь фамильярно его поприветствовавший. Нагулялся, котяра. Что-то новых следов боевых утех не видно. Охранник сделал шаг в сторону, и Александр прошел мимо. Вдруг повернул, шагнул назад, посмотрел на охранника. Тот вопросительно взглянул. - Слушай, у тебя с собой запасной обоймы к "ТТ" нет? - Почему, есть. Тебе сейчас надо? переспросил тот и полез в подсумок. - На, бери, потом отдашь. - Отдам, сказал Александр и пошел в дом. "Это вместо той обоймы, что забрала Ленка, - подумал он. - Если успею." Кавказская овчарка в руках второго охранника рычит и хрипит как обычно... вход в средневековую крепость... каминный зал... его никто не встречал, и Александр беспрепятственно поднимался к себе. В тот момент, когда он переступил порог своей комнаты, он понял, что наступила развязка. Он понял, что не сумеет воспользоваться взятой у охранника обоймой, что все получилось не так как он расчитывал и надо теперь надеяться только на удачу. Он не остановился, даже видя здесь всех: Воронова, угрюмо косящего на него черным воронним глазом, едва заметно ухмыляющегося Меченого, забившуюся в угол дивана Лену и изнывающего от радостной злобы Саньку, сидящего за столом и поигрывающего коротким автоматом, вроде того, что ночью лежал в сейфе. Алекснадр не смог выдержать их сконцентрированных на нем молчаливых взглядов и опустил глаза, не прерывая своего вялого движения к креслу. Откуда-то снизу, как кулак, ударило сердце, втянулось и ударило опять - и затем пошло стучать быстро и беспорядочно, словно пытаясь заглушить напряженную тишину - тишину развязки. Споткнувшись о ворс ковра (на ровном месте, как и ночью) он вновь едва не упал, тем чуть изменив тональность Санькиной улыбки. Вот, наконец, и кресло. Он не спешил, он знал, что если ускорить шаг, побежать, кто-нибудь - скорее Санька - выстрелит, все будет сразу кончено, ибо невозможно никуда убежать. И дошел. Александр сел в кресло, под которым все ещё лежала сумка с тем обезжизненным Леной пистолетом; сейчас бы эту обойму и - всех по очереди, с легким треском, словно материю рвешь... Увы! Сев всё вместе с молчанием, длившемся бесконечно, - он, поглядывая на что-то ожидавших людей напротив, вытянул сумку из-под кресла, раскрыл молнию. Разумеется, эту сумку вновь раскрывали, проверяя её содержимое, но он надеялся, что ничего не тронули... пока. Действительно, пистолет был на месте. Он взял его за рукоять, ощутив привычную успокаивающую тяжесть оружия, и стал поднимать ствол. Санькина улыбка стала гаже, оттенок торжества и облегчения одновременно появился в ней - Александр, целясь в него, давал формальный повод стрелять. И Санька не думал отказываться от этой прекрасной возможности: он тоже стал поднимать свой автомат...
   ГЛАВА 27
   ПОСЛЕДНИЙ ВЫСТРЕЛ
   Я решил сам лично поехать в эту районную больницу, номер которой назвал мне захлебывающий в истеричной злобе голос Саньки в телефонной трубке. Владимир, мой шофер и телохранитель, нашел эту больницу довольно быстро. В этом районе я бывал довольно редко, и серое кирпичное здание было мне незнакомо. В вестибюле я спросил попавшуюся мне навстречу пожилую нянечку, где находится приемный бокс - именно так сказал Санька, называя помещение, где над ним работали врачи - и, следуя указанием, быстро нашел нужную дверь, возле которой, как верные псы, сидели смутно знакомые мне трое парней из свиты Александра - такие же мерзавцы на вид, как и мой приемный сын. Парни вскочили, увидев меня, стали что-то объяснять, но, не слушая их, я вошел в дверь. Саньку я увидел сразу: сидел мой приемыш посреди комнаты весь залитый кровью с головы до ног и, оттопырив слюнявую нижнюю губу, беспрерывно икал, не обращая внимание на врача, который, видимо, уже заканчивал зашивать ему разрезанный лоб: багровая жирная черта с поперечными стежками была заметна издали. При виде меня остаточный разум проснулся в его пропитых и обкуренных мозгах, глаза зажглись, он встрепенулся, отодвинул мешавшего обзору врача, едва не порвавшего нитку на последнем стежке, и попытался встать, что-то восклицая радостное. У меня же при виде скотства, в которое впал этот молокосос, вновь вспыхнула дикая злоба, обычно успешно подавляемая. Как и сейчас, впрочем. Врач, все же, завершил этот последний стежок, а Санька не пытался больше встать, пока я ему это не позволил. После чего приказал его шакалам отвести сынка в мою машину, а сам ненадолго задержался, улаживая инцидент. Пришлось поговорить с главврачом, который, едва уяснив, кто перед ним, сразу обещал проследить, чтобы не осталось никаких записей. Я же в свою очередь обещал не забыть его услуги. Главврач сообщил мне, что Саньку бригада скорой помощи привезла из ресторана "Стенька Разин", где все и произошло. Я ещё раз пообещал не забыть его услуги, после чего и удалился. Санька стоял возле машины с теми тремя и, размахивая длинными руками, что-то им внушал, видимо, выблевывал угрозы Алишеру. Об этом не хотелось думать прежде, чем все подробности не станут известны в полной мере. Но даже те обрывки информации, которые уловил из разговора с Санькой по телефону и из торопливых объяснений присутствующих здесь шакалов, говорили, что мой приемыш наконец-то вляпался в дерьмо, из которого вряд ли выберется. Я подумал только, что этот полусгнивший, пьяный ублюдок, который уже лет десять записан моим приемным сыном, ещё и является помошником депутата, числится в аппарате городского правительства. Не без моей помощи, конечно. Но это уже проблемы тех, кто позволяет такой вот власти управлять собой. Лично я предпочитаю управлять сам. Махнув рукой, я отогнал от машины пацанов. Санька неуклюже стал влезать внутрь машины. Я сел рядом с Володей и приказал ехать в ресторан "Стенька Разин". Был ещё ранний вечер, шестой час. Санька сзади копался в баре, слышны были звон стекла и бульканье. От омерзения и злобы у меня пустело в животе. Я попросил Володю поднять стекло, отделяющее салон от водителя; я боялся сорваться, слыша отголоски животной возни за спиной. В ресторане я прошел в кабинет генерального директора, и там мои худшие предположения подтвердились: Санька подрался с самим Алишером и, если бы не правило обязательной сдачи оружия при входе, правило введенное лично мною (потому как ресторан тоже принадлежит лично мне), в зале началась бы стрельба. Правило безопасности не распространялось на холодное оружие, и Алишер воспользовался своей складной бритвой. По словам гендиректора причина относительно легкого ранения Саньки крылась в лютой ярости Алишера. Она то и помешала нанести более точный удар. Не знаю, может такой конец был бы самым лучшим. Дерущихся растащили. Бойцы обменялись угрозами и обещаниями расплатиться сполна, причем, только слова Алишера можно было принимать всерьез; Санька самостоятельно мог совершить только глупость. Алишера попросили удалиться, а Санька позвонил мне. Вот так. Я вернулся в машину и приказал ехать домой. Дома я молча прошел в кабинет. Санька плелся следом. В кабинете я подошел к своему полированному письменному столу, столешница которого, разделенная на три части, обтянута салатным сукном. Оставалось узнать ещё одно: причину конфликта. И когда я узнал эту причину, то окончательно вышел из себя. Я ударил Саньку по лицу, не в лоб, конечно, как хотелось. Он отлетел к стене, упал, нелепо дрыгая длинными ногами, стараясь обрести опору. Я обошел стол и сел на свое любимое кресло с высокой резной спинкой и стал думать, что делать дальше. Санька, наконец, поднялся. Из носа его текла кровь. Вид его был мне отвратителен. Я бросил ему пачку бумажных салфеток, оказавшихся в ящике стола и стал обдумывать факты. Позже я заставил его все повторить, и Санька, всхлипывая и подтирая никак не желающую останавливаться кровь, повторил мне все ещё раз. Итак, месяца два назад, мой приемный сынок, которому с детства нельзя было отказать в подлой предприимчивости, задумал ограбить не кого-либо, а самого Алишера, местного кавказского авторитета, некоторое время назад обосновавшегося у нас в городе и подмявшем под себя местных сутенеров и наркодельцов. То есть заполнил нишу, ранее пустовавшую. Алишер мне лично не мешал, от него была даже польза. Организовав всю городскую шваль, он навел относительный порядок в криминальном беспределе: меньше стало случайных убийств, грабежей, воровства. В общем, Алишер стал служить санитаром. Тебе, Александр, может показаться циничным, что я так спокойно говорю об этом, но дело в том, что я просто иду в ногу со временем. Старый мир рухнул в одночасье, все этические нормы обратились в хлам, народ - в толпу, которой научились управлять немногие избранные. Можно, конечно, цепляясь за старые догмы, медленно тонуть со всеми, но я предпочитаю активное плавание на поверхности жизни. Мой приемный сынок некоторое время назад приглядел в банке, который курировал от правительства города, премиленькую девицу и стал её натурально домогаться. Пообещал сделать в будущем женой депутата со всеми вытекающими благами. Ибо ему, Саньку, светило в недалеком будущем стать депутатом сначало городской думы, а там, глядишь, и республиканской. Она и расстаяла. А тут выяснилось, что эта дева - протеже Алишера и может иметь доступ к банковским счетам благодетеля. В протухшей голове Санки возник блестящий план перевести все деньги с Алишеровских счетов на свои, потом на счета фирмы-однодневки, зарегистрированной по случайному паспорту - и окончательно замести следы. Я спросил, понимает ли он, что своими действиями подписал смертный приговор себе и этой девице, как её там? Лена? Санька тупо лупал глазами и отказывался понимать серьезность ситуации. На вопрос, где эта Лена сейчас, он хитро ухмыльнулся и заявил, что прячет её в доме. Я потребовал привести её. И он привел. Вот тут-то ждало меня первое потрясение. Честно говоря, я уже было решил, как выйти из этого затруднительного положения, в которое привело нас всех тупая алчность Саньки: я решил сдать Алишеру эту Лену, убедив его, что она главная виновница всего. По большому счету так и есть, потому что все зло - от женщин. Но это так, реплика в сторону. Но если серьезно, не мог же я ради незнакомой молодой дуры ставить под угрозу свое сущестование и существование всего своего бизнеса? Однако, когда Лена вошла, все благие мысли улетучились: я обомлел. Нет, она не была похожа на мою покойную мать, но отдельные черты, манера говорить, жесты - все заставляло меня вспоминать ту, которая до сих пор осталась для меня идеалом женственности. Мать была для меня существом внеземным. Она не только дала мне жизнь, она сделала меня тем, кем я стал. Она вдохнула в меня идеалы, энергию, желание бороться, если потребуется то и со всем миром, но только не дать согнуть себя. А тут Лена. При виде её планы мои резко переменились. Сдать теперь Лену Алишеру означало совершить маленькое предательство перед своей матерью. Словно бы это она, в юности, попала в переделку, и кто-то, подобный мне, решал жертвовать ею ради собственного благополучия. Нет, первый шаг к предательству по сути является и последним, ибо неизбежно влечет за собой все новые и новые компромисы, ведущие - как и благие намерения - прямиком в ад. Лена сообщила мне телефон Алишера. Я позвонил и договорился о личной встрече. Обговорили условия: не больше пяти человек охраны с каждой стороны, не больше двух машин. Встретиться было решено завтра в семь утра за городом, в старой каменоломни, в самом центре карьера, возле пруда, естесттвенным образом возникшего уже после окончания всех работ. Я отпустил Лену и Саньку и позвонил начальнику собственной службы безопасности. Уже через полчаса охрана дома и сада увеличили в три раза. Потом, уже ближе к ночи, приехал мерседесовский автофургон с толпой техников и установили везде телекамеры. Изображения передавались на мониторы в центр слежения, который оборудовали во флигеле, пристроенном в свое время для красоты, но до сих пор пустовавшем. Собаки, телекамеры, утроенные автоматчики под каждым кустом - я надеялся, что дом обезопасен от внезапного нападения. А в семь утра я и пятеро моих людей из охраны были уже на месте. С точки зрения безопасности, место было выбрано неплохо. Огромный карьер террасками спускался вниз на глубину не менее чем сто метров, откуда несколько десятилетий выгрызали белый песчанник. Сейчас из-за отсутсвия финансов работы не велись, все было пусто кругом. Две грунтовые дороги с противоположных концов кратера спускались вниз, подъезды просматривались, так что внезапное нападение исключалось. Наши джипы с одной стороны, а машины Алишера с другой неторопливо спустились вниз, приблизились, все вышли и торг начался. Мы с Алишером прохаживались между двух настороженных людских стенок, которые образовали наши телохранители. Все было несколько театрально, и могло бы показаться смешным, если бы за всем этим не стоял явственный трупный запашок. Очень скоро я убедился, что коса нашла на камень. Алишер воспринял происшедшее слишком серьезно. Кавказская кровь взыграла, помутив разум. Нет, я понимал его, уступив кому-то в одном, другой уважать тебя уже не будет - истина старая. Мое предложение компенсировать украденное с процентами и на том дело закрыть не прошло. По ходу дела выяснилось, что Санька, так и не осознав последствия совершенного, ещё и воспринял его с наименее согласующейся со здравым смыслом стороны - с юмористической. Потому стразу позвонил Алишеру и с шутливыми коментариями поздравил горца с потерей банковских накоплений.