Сокольская Мария. Что можно увидеть со старых качелей

   Я вышла из комнаты. Мимо меня пулей промчалась Света и скрылась в чуланчике.
   - Только не пропадай в магазинах, - крикнул ей вдогонку Юрий, появляясь в поле моей видимости. Узрев неожиданного свидетеля, он решил облегчить душу.
   - Вы не представляете. Жена стала совершенно невозможной. Дрожит из-за каждой мелочи.
   - А что случилось?
   - Да посеяла она свои побрякушки где-то, думает, что в Москве. Вот и хочет пройтись по бюро находок, в милицию заглянуть. Не понимаю, стоит ли так мелочиться, в конце концов, я ей могу...
   - Быть может, они ей очень дороги, - высказала предположение я.
   - Ну не знаю. Я подарил ей эти безделушки, когда еще бедный был, в крепостной зависимости у сестры. Честное слово, нет в них ничего необычного. Так стекляшки. С другой стороны, я вроде никуда не делся, могу еще лучше подарок сделать, так чего же о них беспокоиться? Да и как они могли пропасть - тоже не понимаю. Наверное, оставила где-нибудь или кто-то стащил. Теперь уже не найдешь.
   - Да, скорее всего, с концами.
   - Вот и я о том же. А света поверить не хочет. Может вы ее сможете убедить?
   Я отказалась взвалить на себя роль семейного миротворца и с достоинством удалилась, не забыв, впрочем, стукнуться головой о перекладину. Уже дочитывая первую главу Даррелла, услышала, что Юрий договорился со Светой расчехлить "Запорожец" завтра утром.
   Едва позавтракав, он отправился выполнять сказанное. Света осталась дома, где с удовольствием предалась чтению любовных романов, а я привычной дорогой двинулась к Галине.
   Мне в очередной раз повезло. Галя сидела дома, очевидно, только что вернувшись с прогулки и смотрела что-то душераздирающее по телевизору.
   - Что смотришь на сей раз? - поинтересовалась я.
   - Так, чепуха какая-то. Даже названия не помню. Ты сама-то как?
   - Помаленьку. Видишь, еще отдыхаю.
   - Это заметно. Прямо как негритянка стала, в темноте потерять можно.
   - Не говори, по вечерам себя в зеркале не могу разглядеть.
   - Ну, понятно. - Галя усмехнулась и перевела разговор на другую тему, - Молодые там как?
   - Пока не особо ссорятся. Но намеки есть.
   - И кто же заводила?
   - Жена, как водится. Ты ее знаешь?
   - Откуда. Разве что иной раз ее из окна вижу. По виду - типичная деревенская дурочка. Классический пример мелкого, никчемного человечка. Невесть что, одним словом.
   - Ну, не знаю, мне она такой не показалась.
   - Тебе виднее. В соседней комнате обитаешь, как-никак. Впрочем, говорят же, что лицом к лицу лица не увидать.
   - У тебя подорвано доверие к моей профессии. При нынешнем положении это...
   - Извини, я не хотела тебя обидеть. Сорвалось.
   - Да я и не в обиде.
   - Тогда другое дело. Кстати, - прошептала Галя, наклоняясь к самому уху. - У них ребенок когда будет?
   - Ну а я-то откуда знаю? Да и с чего бы так рано, сама знаешь деревенские нравы.
   - Что верно, то верно. Но не грех и спросить.
   - Думаю, тебе месяцев через шесть-семь надо поинтересоваться. Вдруг что наклевываться будет.
   - Ждать больно долго. Меня скорее Юрий отсюда выкинет. Не забывай, я ведь живу на птичьих правах.
   - Да, - я пересела подальше от работающего телевизора. - Ты хочешь достать Гермашевского?
   - Есть такое желание. Не больно охота связываться; откровенно говоря, он мне порядком надоел. Без него гораздо лучше было.
   - Ты его в чем-то подозреваешь, мне кажется.
   - Так же как и ты. В чем-то конечно. Вообще я говорила о своем отношении к этому человеку.
   Разговор зашел в тупик. Галя более не хотела тревожить наболевшую тему и молча смотрела на экран телевизора. Посидев до окончания фильма, я откланялась.
   
   
   
   
   
   ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ
   
   На пороге дома я столкнулась с выходящей четой Гермашевских, отчаянно куда-то спешащих. Мысли Юрия витали, очевидно, очень далеко, поскольку он меня не узнал и поздоровался еще раз. После этого, оставив жену на крыльце, выкатил машину из гаража. Спустя десять минут супруги скрылись из вида. Я заметила, что Светлана, против обыкновения села на заднее сиденье и решила осведомиться в чем дело у тещи.
   - Трудно сказать, - отозвалась добрая старушка, хлопоча, тем временем у плиты, - Сама толком не пойму. Ему полчаса назад кто-то позвонил. Юра говорил недолго, все больше "да" и "нет" отвечал. А когда положил трубку, так я его прямо не узнала. Как подменили человека! Злой стал, неразговорчивый, угрюмый. Со Светой в момент поссорился, не успела я слова им сказать. С трудом уговорила его дочурку мою с собой в Москву взять. А то мог и так уехать. Минут пятнадцать как загнанный зверь порыскал по комнатам, что-то все искал, а потом опять к телефону. И уехал.
   - Работа может быть? - предположила я.
   - Скорее всего, - согласилась она. - Опять должно быть, что-то не заладилось. И ведь месяца не прошло, как опять та же история.
   - А раньше что случилось?
   - Аврал вроде какой на предприятии. Все точно угорелый носился, вроде как сейчас, от телефона не отходил. А то и вовсе днями дома не появлялся. Один раз Свету попросил какие-то бумаги подвезти, забыл видать. Да, серьезная должность у него, ответственная.
   - Он вам часто о своих делах рассказывал?
   - Редко. Когда в переделки какие попадал, так ни слова об этом не обмолвится, расскажет, только когда все образовывалось. Сюрпризов очень не любит. Стремиться, чтобы без неожиданностей было, без неприятностей. Никогда по пустякам не рискует. Завсегда сам посмотрит, может посоветует, может сам подправит, сели что-то не по нему. Хороший он начальник, головастый.
   Зазвонил телефон. Евгения Петровна проворно подбежала к нему, сняла трубку, согнав кошку со столика.
   - Вас просят, - обратилась она ко мне, - вроде как подруга беспокоит.
   Я взяла трубку. Нетрудно было предположить, что звонила Стеклова. Услышав ее возбужденный голос на другом конце провода, я поинтересовалась, в чем там дело.
   Лена радостно выпалила:
   - Тебе письмо из Самары пришло. Так что танцуй.
   Я удивилась несказанно.
   - Подожди, а я-то тут при чем?
   - Сейчас объясню. Там организовано слушание дела о смерти твоей Надежды Лайме. Письмо как раз из прокуратуры. Твои коллеги о тебе побеспокоились, наверное, привет передают. Два дня назад, кстати, пришло.
   - Так что же ты раньше...
   - Мне его только вчера подсунули, просили передать. Никто ведь не знает, кроме меня, где ты околачиваешься. Его ведь на твое имя в следственный отдел прислали.
   - Пометки "совершенно секретно" там нет?
   - К сожалению
   - Ты его не читала?
   - Ты что, за кого меня принимаешь?!
   - Извини, ради Бога, я совсем не то имела в виду.
   - Ладно, прощаю на первый раз.
   - Открой, пожалуйста, и прочитай.
   - Прямо сейчас?
   - Господи, ну конечно. Телефон не прослушивается.
   - Откуда ты знаешь? У нас ведь все может быть.
   - Прекрати немедленно издеваться и читай.
   Стеклова разорвала конверт и зашуршала бумагой.
   - "Уважаемая госпожа Васильева!" Слушай, а тут много написано.
   - Ну и что?
   Лена вздохнула, но принялась за чтение. От стиля, коим было написано письмо, мне постепенно становилось все хуже и хуже, и лишь горячее желание узнать ценную информацию удерживало мой рассудок в работоспособном состоянии.
   Местные органы внутренних дел решили проверить версию своих подмосковных коллег. Видимо, предположение о несчастном случае чем-то им не понравилось. Получив санкцию на вскрытие квартиры покойной, следователи собрали неплохой урожай материалов, убедивших их в... самоубийстве Надежды. Через отдел связей нашей прокуратуры им довелось узнать, что я, пренебрегая законом положенным отпуском, пытаюсь докопаться до сути происшедшего. Чтобы облегчить мне жизнь, милиции пришло в голову поделиться со мной результатами своих изысканий и приложить к письму часть собранных в квартире Лайме "вещдоков", в том числе дневник Надежды, убедивший следователей в версии самоубийства. Остальное отправилось в регистрационный отдел прокуратуры.
   Прочитав письмо, Стеклова сочла нужным дополнить его своим замечанием:
   - Что касается присланных страничек дневника, то тут действительно есть намеки на возможное самоубийство. В частности, Лайме утверждает, что поступит именно так, если Кипарисов ее бросит. Да, маленький штришок: она утверждает, что осталась почти без всего.
   - Секундочку, а как же ее состояние? - возопила я, очнувшись от раздумий над услышанным в письме.
   - Это, наверное, на другой странице написано, в чем дело. Тут лишь мельком отмечено, что она занималась неприкрытым мотовством, поскольку привыкла ни в чем себе не отказывать, когда была замужем. А тут еще прогорело несколько компаний, в которые она вложила свои кровные. Какие, не сказано, места не хватило.
   - Бедный Гермашевский, если он узнает, то, по крайней мере, хоть порадуется.
   - Это точно. Но ты уж не проговорись с ним об этом. А вдруг он опечалится.
   - Да черт его знает. Кстати, что с материалами? Петровка передала их...
   - Да, слушание уже началось. Два или три дня назад. И я, в качестве помощника главного прокурора...
   - Чего?! С каких это пор?
   - Дело меня больно заинтересовало. Все-таки, оно было связано и с моим клиентом.
   - Каким образом?
   - Потом расскажу. Могу тебя порадовать: материалы я уже достала. Дневник, фото и кинопленки, прочие документы.
   - Слушай, что бы я без тебя делала.
   - Уж конечно ничего.
   - И как же ты связалась с Рощиным? Он, как мне помнится, никого к своим делам не подпускает.
   - Довольно просто. Встретились в коридоре, разговорились. Он даже сам у меня помощи кое в чем запросил.
   - Чушь какая-то. Нет, конечно, я могу тебя представить в качестве обвинителя, все-таки ты с этого, как мне помнится и начинала...
   - Вроде того. Я в конце концов, государственный служащий, юрист, как никак. Куда пошлют, туда и иду.
   - Что там с Кипарисовым?
   - Я еще с делом не разбиралась.
   - А не мешало бы.
   - Чего это на тебя нашло?
   - Мне кое-что узнать надо. Ты не могла бы по старой дружбе сбегать и как бы между прочим узнать...
   - Господи, - взмолилась Стеклова, - кто из нас без дела сидит? Я или ты?
   - Тебе ближе. Да и с подсудимым ты тоже связана как-то, уж не знаю как.
   - С его женой, если на то пошло. - Стеклова замолчала. - Ладно, сделаю, что смогу.
   - Ну спасибо. С меня шоколадка.
   - Завтра приеду прямо сюда.
   - Отменно. Чета сегодня утром отвалила в Москву, предварительно поцапавшись от души. Так что полигон свободен.
   - Чего у них там.
   - Вопрос в безделушках, подарке Юрия, которые его половина где-то умудрилась посеять. И запрягла мужа их поискать, перевернув вверх дном столицу нашей Родины.
   - Замечательно.
   Лена повесила трубку, а я отправилась на боковую с чувством выполненного долга.
   На следующее утро, если половину второго можно еще считать утром, прибыла Стеклова со столь необходимым для меня материалом. Я тотчас же решительно набросилась на документы прямо на пороге дома. Только вмешательство Евгении Петровны помогло Лене пробраться в комнату. Там старушка отвела нам обеденный стол, дабы не мешать входу и выходу через дверь.
   Сперва я принялась за негативы и слайды. Поскольку диапроектор все же нашелся, я смогла лицезреть довольно интимные снимки в полном комфорте. Часть фотоматериалов посвящалась Лайме и Гермашевскому, стоящих, сидящих и лежащих в разнообразнейших позах друг с другом. Не дать не взять - милая семейная компания на прогулке. Впрочем, большинству негативов было как минимум по десять лет, хотя встречались и сравнительно недавние, двух трехлетней давности. Временами встречался господин солидной наружности обыкновенно в деловом костюме или плавках, по всей видимости - муж Надежды. Особенно на последних слайдах стал встречаться Кипарисов в компании любовницы и еще нескольких девушек, очевидно, приятельниц Лайме. Остальная часть фотографий, где-то процентов тридцать, посвящалась исключительно Надежде.
   - Хорошо, что ты подъехала сюда, - сказала я, выключая диапроектор, отчего шума в комнате стало на порядок меньше, - а, скажем, не к Гале. Мне известно, что у нее нет такого аппарата.
   - Вопрос, почему бы я туда поехала тебя не смущает? поинтересовалась она.
   - А вдруг супружеская пара не выезжала бы никуда. Тогда пришлось нам сидеть у Гали и рассматривать в лупу негативы. Очень милое занятие.
   - У нее тоже могли бы быть какие-то срочные дела, - отрезюмировала Стеклова.
   - Ну пока что фиг с ней, - беспечно сказала я, обращаясь к письмам. Их можно было условно разделить на три категории: адресованные Надежде от Кипарисова, Гермашевского и бывшего мужа. Первая пачка была наиболее ощутимой. Но и наименее интересной. Кипарисов писал сплошную беллетристику, как справедливо заметила Стеклова, частично уже ознакомленная с содержанием большинства из них.
   Стиль Гермашевского отличался краткостью и сухостью; он обыкновенно не затрачивал на письма и страницы машинописного формата. Никакого намека на братские чувства. Разве что на праздники. Роберт Лайме писал нечто подобное, но уделял этому гораздо большие объемы. Последние его письма касались по большей части предстоящему разделу имущества между супругами. В частности давались рекомендации, как распорядиться федеральными облигациями, акциями крупных нефтедобывающих компаний, куда лучше вложить деньги, и как распорядиться недвижимостью - квартирой в Самаре.
   После внимательного ознакомления с этой частью архива, я перешла к дневнику. Решив начать его с конца, я только выиграла. Во-первых, как и следовало ожидать, самое интересное Надежда приберегла напоследок. Судя по его непрезентабельному виду, Лайме таскала дневник с собой повсюду, что, правда, не мешало ей забывать о его существовании на недели. Тем не менее, я смогла узнать много пикантных подробностей разрыва с мужем, ссоры с братом и Стекловой, а так же самое интересное - причины скорого исчезновения наследственного состояния. Впрочем, они банальны неумеренная страсть к азартным играм и желание жить на широкую ногу без поступления новых средств.
   Что же касается самоубийства, то мне представлялся очевидным несколько другое. Зная более или менее женскую натуру (в конце концов, сама-то я кто?), я могла бы привести следователям из Самары контр довод: женщина, пишущая такие вещи в дневнике, вряд ли сможет осуществить их на деле. Ведь в него она выплескивает все самое наболевшее, рассчитанное только на себя; чтобы избавиться, таким образом, от груза переживаний. В минуты стресса такого рода общение со своею душой чудесным образом помогает. Чувство, выливаясь на страницы дневника, тем самым выплескивается и из сердца, очищая его, а что может быть лучше...
   Впрочем, я отвлеклась. Последним из объемистого конверта я извлекла нотариально заверенную копию завещания. Оно предоставляло довольно значительные капиталы Гермашевскому, правда, в ценных бумагах уже несуществующих компаний. Что-то из оставшегося состояния, пока еще имеющего под собой реальную почву, отходило бывшему мужу и его новой подруге. По-моему, не более чем знак признательности к этому человеку. Часть домашней утвари доставалось какому-то Ковалеву Сергею Алексеевичу из Нижнего. Кем был этот человек и какую роль сыграл он в жизни Надежды - я не знала и теперь узнать не представлялось возможным. Да и стоит ли?
   Но главная насмешка в завещании доставалась на долю Кипарисова. Ему отходило все из совместно нажитого имущества. Но, как известно, Надежда так и не осуществила свои планы относительно этого человека. Скорее всего, она и не хотела показывать ему написанное, боясь, что предстоящий брак будет по расчету. Однако не произошло даже этого. Кипарисов как-то быстро охладел к ней, завещание переписать она не успела, или не хотела, понадеясь на благоприятный исход.
   - Занятная история, - Лена вопросительно посмотрела на копию завещания. - Конечно, Гермашевского по-своему жаль. Не повезло ему с родственниками. Интересно, что он скажет, когда узнает о своем богатом наследстве?
   - Очевидно, довольно скоро... Впрочем, скорее всего, он уже узнал обо всем. Только вчера, - я неожиданно вспомнила трагическое состояние Юрия вчерашним вечером. Теперь становилось понятно, зачем же он отправился так поспешно в Москву, и почему психовал перед этим.
   - С чего ты взяла? - спросила Стеклова, глядя на меня в упор.
   Я рассказала обо всем, чему была невольной свидетельницей последние сутки. Лена сопоставила факты, сперва про себя, затем и вслух.
   - Да, как ни странно, но на сей раз в своих предположениях ты не ошиблась.
   Я только усмехнулась про себя. Потом вспомнила письмо из Самары и поинтересовалась:
   - Кстати, а что там с Петровкой? Тебе не кажется, что они слишком быстро во всем разобрались?
   - Это их дело, - отреагировала Стеклова. - Мне, откровенно говоря, лень забивать подобными вещами себе голову. И тебе не советую. У тебя и так занятие на отпуск нашлось.
   - Это точно.
   - Как думаешь, успеешь закончить возню до конца отпуска?
   - Понятия не имею. Сама видишь, как разворачивается дело. Я о таком и предположить не могла.
   - Признаюсь, я тоже.
   - А ты-то что?
   - Я тоже думаю, особенно когда свободна.
   - То есть сейчас?
   - Ну да.
   Я собрала материалы, в беспорядке разбросанные по столу в одну приличную стопку. Теперь они выглядели менее внушительно, не заполняя собой все возможное пространство, но зато, место было очищено.
   - Тебе они нужны? - осведомилась я у подруги, указав рукой на пачку.
   - Кое-что, думаю, понадобиться, - ответила она, деловито заталкивая кучу бумаг в сумочку. Ей это сделать не удалось, даже разгрузив ее полностью.
   - Видимо, что-то придется оставить, - грустно сказала она и посмотрела на меня. - А как ты?
   - Завещания и нескольких пленок с меня вполне достаточно. Но если хочешь...
   - Ладно, дневник и часть фотографий я оставлю тебе. Я уже замучилась таскать это все в руках. Так что пусть хоть здесь попылятся.
   - Ладно. Только бы Гермашевский до них не добрался.
   - Кстати, ты права. Мало ли что случиться может. - Лена еще раз постаралась запихать бумаги, но была вынуждена бросить это занятие. Пришлось мне помочь ей рассовать их по карманам блейзера. Но большая часть все еще оставалась на столе,
   - придется ехать сразу домой, - грустно сказала Стеклова. - С такой пачкой по магазинам не походишь, а в машине я боюсь их оставлять.
   - Ну, как знаешь.
   Лена согласилась на длительные просьбы Евгении Петровны отужинать, но ночевать категорически отказалась, несмотря на все заманчивые предложения. Я проводила ее до калитки и довольно долго стояла, вслушиваясь в тарахтение Лениного "Москвича".
   Едва я вернулась домой, как зазвонил телефон. Евгения Петровна сняла трубку. По разговору я поняла, что звонит ее дочь. Молодожены собирались оставаться в Москве еще денька два. Света или не захотела объяснить матери причины задержки, или сама их толком не знала. Гермашевский в разговор не вмешивался, очевидно желая, чтобы жена все объяснила сама. Хотя, может быть, его попросту не было рядом.
   "Интересно, что же их могло там так задержать?" подумалось мне. Вполне возможно, что речь идет о несостоявшемся наследстве, полученном Юрием по завещанию. Правда, у него и без этого неплохой капитал. Что-то нажито честным трудом, что-то вытянуто у Марошко. Но может быть Надежда Лайме уже встречалась с братом и он извещен о ее тяжелом финансовом состоянии. А нынешняя его беготня действительно связана с делами фирмы. Ведь я для себя так и не решила, виновен Гермашевский, косвенно или прямо, в смерти своей сестры. Без этого довольно трудно будет оценить все остальные его действия.
   Я еще раз прикинула в уме все возможные варианты, связанные со смертью Лайме и участием Гермашевского в этом деле. Картина выходила довольно запутанной и один брат совершенно не решал всех ее загадок. Попутно у меня возникли кое-какие идеи. В частности, я решила с утречка позвонить Полянскому. Кое-что у меня вертелось в голове, не давая покоя. А журналисту ответить на этот вопрос будет проще. Тем более, небольшая встряска ему не помешает.
   Денис оказался на месте. Довольно странно, особенно если учесть тот факт, что до этого момента мне ни разу не удавалось застать его.
   Я взяла с места в карьер.
   - Не удивляйся тому, что сейчас услышишь. И не перебивай, если сможешь.
   - Ладно, постараюсь, - ответил несколько ошеломленный моим натиском Денис.
   - Так слушай внимательно. Меня интересует дело Кипарисова по отношению к делу Аристова.
   - А что конкретно?
   - Объясняю подробнее. Вернее спрашиваю. В этих делах фигурируют одни и те же лица?
   - Так у Стекловой... - попытался все-таки перебить меня он.
   - Знаю, что ты хочешь меня послать к ней. А мне нужен взгляд со стороны. К тому же у тебя прекрасная журналистская хватка и именно она мне сейчас и нужна.
   - Ты считаешь, что Кипарисов каким-то образом связан с Гермашевским?
   - Скорее всего. Особенно, если учесть, что они пользовались так или иначе услугами одного и того же лица - Надежды Лайме.
   - Да, но...
   - В этой связи к тебе будет просьба - потормоши своих людей в суде. Может они что-то выкопают в деле. Потом подбрось идейку об этом Стекловой, она - помощник прокурора. Только сделай ненавязчиво и так, словно эта мысль пришла внезапно тебе в голову.
   - Подожди, а каким же образом может быть связан Аристов с Гермашевским?
   - Я откуда знаю. Ты сам это придумал. А мне еще нужны будут Гореславские. Вытряси из них все об их знакомствах. Голову даю на отсечение, что с их девочкой не все в порядке.
   - Что ж, вполне может быть.
   - И я о том же.
   - Так, я надеюсь, это все.
   - Да, с этим я тебя отпускаю.
   - Большое спасибо.
   Денис еще повозмущался немного, потом сказал свою коронную фразу: "Ну ты даешь, Жанна" и отключился. Я же перезвонила Стекловой.
   - Чертовски рада тебя слышать, - заявила Лена, едва узнав мой голос. - У меня тут кое-что наклевывается.
   - Так чего же ты молчишь?!
   - Правда, не по твоей части.
   - Не поняла.
   - Жена Кипарисова, вместе с его адвокатом надоумили дать мне отвод. Якобы на том основании, что я буду некомпетентно проводить обвинение, что у меня есть причины заваливать Кипарисова, ее любимого муженька, и так далее. К тому же они попытались свалить Рощина, главного прокурора, но им это сделать не дали. Ранг у него не тот.
   - Понятно.
   - Зато хоть заплатили неплохо.
   - Ну, это другое дело. Так что сейчас плюешь в потолок на меткость?
   - А ты как думала?
   - Именно так. Кстати, я сейчас занимаюсь вопросами подрастающего поколения.
   - Ты имеешь в виду дочку Гореславских?
   - Да, точнее этим занят с моей подсказки Полянский.
   - Это ему полезно будет.
   - И я так думаю. Кстати, у меня к тебе будет маленькая просьба.
   - Ты что, хочешь, чтобы у нас была стопроцентная раскрываемость?
   - Упаси Боже, я же без работы останусь.
   - То-то, - Стеклова усмехнулась и продолжила, видимо, все же заинтересовавшись. - А что тебе так необходимо?
   - Ты не могла бы перечислить имена всех участников твоего несостоявшегося процесса и дела Аристова.
   - Сейчас.
   Лена положила трубку и пошла искать записную книжку, куда она по обыкновению заносила всю необходимую ей по ходу дела информацию.
   - Записывай. Я буду говорить в беспорядке... Во-первых, сам Сергей Аристов. Подробности нужны?
   - Потом потребую. А то сейчас у меня голова от них распухнет.
   - Не хочешь, как хочешь. Тогда свидетелей.
   - Давай.
   - Михаил Евгеньевич Гореславский, пенсионер. Петр Михайлович Гореславский, ведущий инженер АМО ЗИЛ. Работает там с восемьдесят третьего года. Раньше...
   - Это неважно, давай далее.
   - Давид Евгеньевич Амбарцумян, приятель Гореславского-младшего. Технолог на ЗИЛЕ. Знакомы почти пять лет. Ровные отношения. Свидетель как обвинения, так и защиты. В обеих делах, то бишь. Знаком с Аристовым с шестого класса. Отношения сейчас нарушены, правда уже давно. Так, еще один мой свидетель. Василий Степанович Ухтомсткий. старый знакомый Аристова, почитай друг детства. В тот день видел его последним, за два часа до предполагаемого убийства. Работает в ремонтной мастерской "Орбита-Сервис".
   Свидетели обвинения. Игорь Вячеславович Львов. Пенсионер, нигде не работающий. Первым поднял шум.
   - А где сам Аристов работает?
   - Теперь уже нигде. Раньше работал на ЗИЛЕ, вытурили за частые прогулы. Сейчас его кооперативчик по пошиву модных ярлыков погорел и он в очередной раз остался без работы.
   - Женат?
   - Никого у него нет. По крайней мере, в Москве.
   - Сирота, значит.
   - Да, не отвлекай меня. Следующий. Марк Химмельберг, сосед Аристова. Работает в "Красном октябре". Давно не в ладах с ним, не помню из-за чего. И последняя. Жена Марка, Зинаида. Домохозяйка, имеющая зуб на Аристова из-за того, что он отравил ее собаку. Это так она думает. Кстати, главный свидетель обвинения.
   - Это все?
   - По Аристову да. Теперь по Кипарисову. Да, знала, что с тобой пришлось бы работать, пошла бы в продавцы. На кой мне сдалась адвокатура. Молоко за вредность не дают.
   - Замечательно. И это все, что ты можешь сказать о нашей дружбе?
   - Нет еще. Тебе связь между этими двумя делами нужна?
   - Да.
   - Так давай я тебе и так этих двоих перечислю.
   - Нет уж, мне все нужны.
   - Да, - вздохнула Стеклова, - не знаешь ты правило "двадцать на восемьдесят". Ничего не поделаешь. Ладно, слушай.
   - Внимаю.
   - Сперва двое: Давид Амбарцумян и сам Петр Гореславский. оба свидетели и оба мои, теперь, как понимаешь, обвинения. Прямо как в дешевом романе.
   - Или повести.
   - Теперь о прочих. Кипарисов.
   - О нем поподробнее.