- Понимаю, - сияя ночными глазами, кивала Наташа. Ей в моих словах несомненно почудилось что-то эротическое, что ли, - улыбка стала ТАКОЙ.
- Как ты видишь, здесь нет ладов, как у гитары... мы играем только на слух... зато гладкий гриф позволяет пальцам переходить мгновенно или подъезжать - это называется глиссандо - к нужной точке, к нужному звуку... Господи, как же тебе показать? Это такое наслаждение - играть на ней...
Может быть, как-то заглушить звук? На время концерта пуховым одеялом накрыться? Достал скрипку, попробовал - взмок, жарко. Пошел бродить в раздумье вокруг нашего вагончика, подобрал в кустах драный валенок, сделал разрез... и поперек - для смычка... Если в валенок вложить скрипку и... может, не услышат? Наташа, увидев мое изобретение, завизжала, захлопала в ладоши, как дитя. Но когда я заиграл "Спи, моя радость, усни" Моцарта, как из-за двери (Господи, мы не заперли дверь!) - словно кукушка из часов - просунулась лохаматая голова Алеши-хакаса.
Я мгновенно обнял руками валенок со скрипкой, смычок, естественно, остался на виду. Но не обращая внимания на него, ночной гость простонал:
- Андрей! У тебя нет аспирина? Зуб болит...
- У тебя есть аспирин? - спросил я у Наташи как можно строже, чтобы перенести внимание от поблескивающей в разрезе валенка скрипки и от смычка на нее. - Вечно теряешь! Наташа перепугалась, все поняла.
- Может, керосином или водкой?
- Полбутылки оставалось, - вспомнил я, кивая в дальний угол вагончика. Наташа метнулась туда. Алеша, получив ошеломительный подарок среди ночи, сунул водку под свитер и ушел. Пронесло. Не обратил внимания на странные предметы в моих руках. Что же делать? Очень, очень хотелось музыки. Вот если купить телевизор ( у всех бомжей он тут есть), можно будет, если обратят внимание на музыку, сказать, что играли по телевизору... "А ты учи меня чему-нибудь другому" - сказала она. Чему еще? Неотвязно вспоминалась наша первая ночь, когда прибежавшая ко мне маленькая женщина, доселе совсем незнакомая мне телесно, прошептала в постели буднично, посвойски: "Тебе как лучше - сверху, снизу? Или как?" Решил почитать ей стихи. Вспомнил одно из лучших стихотворений Орлова.
В дубраве пятнами светло.
Черна - и вдруг красна малина.
И как зеленое стекло
Вблизи сверкает паутина.
Стоишь во тьме передо мной.
Но там, где юбка, луч сияет,
Разрез рисует золотой,
Как у Кармен... тебя смущает. Когда я проговорил эти строки , Наташа вопросительно уставилась на меня с тем выражением на лице, с каким смотрят прилежные ученицы на учителя: а теперь объясни, что тут должно нравиться. Но как объяснить, почему луч может быть похож на золотой разрез юбки, и кто такая Кармен... и вообще, что такое поэзия. - А музыка?.. - несомненно поняв, что я затосковал от ее непробиваемой глупости, Наташа вдруг нежно взяла мою руку в свою. - Что она, когда без слов? Как ее сочиняют? И зачем? Я смешной вопрос задала? - Да нет, вопрос как раз очень несмешной... Что есть музыка, трудно рассказать. Можно сказать, что такое мелодия... - Я просвистел фразу "Цыпленок жареный". Запоминается, если ее повторить... И особенно - если в разных тональностях... Нет, дело не в этом. Есть гармония... гармонический лад, услаждающий слух... Но и это не обязательно, чтобы "услаждал"... музыка может быть непривычной, страшной... но одно, наверное, в ее языке обязательно - да, да, повторяемость... Это, знаешь, как идешь по тропинке - и вдруг тебе кажется, ты здесь уже была... Музыка - это напоминание о том, что было... может быть, вчера... может быть, во сне.. а скорее всего - в бездне, где мы еще только фотонами света когда-то летали... Я увидел - Наташа морщит лобик, перестав меня понимать, и поцеловал ее в этот лобик, в розовое ушко, в которое целовал Мамин. Утром предложил купить телевизор. Наташенька, конечно, обрадовалась: - Ой, кино будем смотреть! Ты "Тропиканку" видел?.. Чтобы не вызывать зависти у бомжей, купили с их же рук, старый, маленький черно-белый "Шилялис". Да и приобрети мы хороший, цветной, куда с ним потом? Впрочем, все равно - Наташа как припала к экрану, так и сидела теперь днями и ночами, смотрела все передачи подряд. Попробовал я пару раз среди ночи на скрипке негромко поиграть - подружка исправно слушала, но глазки ее плыли к проклятому голубому экрану.
И случилось так в памятный вечер - простудившись на строительстве крыши коттеджа некоего вора в законе, я лежал на топчане спиной к раскаленной печурке, а Наташа сидела перед телевизором. К нам заявились наши новые друзья - хакас Алеша и великан Витя ( тот самый, круглоглазый, с топором за поясом.) - Ну, фурычит? - улыбнулся Алеша желтыми, почти коричневыми от курева и крепкого чая зубами, кивая на телевизор. - Нормалевич, - отвечала, подпадая под их тон, Наташа, вскакивая и садясь. - Три программы... - И переключила наугад.
И вдруг мы все на экране увидели Мамина. Он сидел, узкоплечий, сутулый, за столиком и улыбался, блаженно закрывая веки и выставив вперед длинные конечности. Алеша и Виктор вряд ли знали владыку наших мест в лицо, но моя Наташенька вскрикнула и пригнулась к коленям, словно ее кто укусил.
Я судорожно подыграл:
- Что, мышка?.. - а самого пронизала оторопь.
Валерий Петрович в прекрасном костюме, в украинской рубашке с голубыми крестиками по воротнику и на груди разговаривал со знаменитым телеведущим передачи "Час пик". Дело происходило, надо полагать, в Москве. Героем дня сегодня на всю страну являлся именно он, сибирский гость Мамин. Оглушенный невероятной встречей, я уловил только одно: Валерий Петрович баллотируется в Государственную думу на место выбывшего по причине смерти предыдущего депутата от сибирских регионов.
- Народ у нас хороший, патриотичный, - говорил несколько в нос, неторопливо Мамин. - Жить и работать во имя его - счастье. - Думаете победить на предстоящих выборах?
- А нам отступать некуда - за нами тайга, - улыбался гость.
Но, видимо, только мы с Наташей уставились во все глаза на экран, Алеше-то и Вите вряд ли Мамин был знаком в лицо, они стояли у порога, озираясь... Явно пришли попросить денег или водки. Лишь бы только гром сейчас не грянул, не назвали бы в телевизоре героя по фамилии... знаменитую фамилию наши гости знают. И тогда по нашему поведению что-то заподозрят. Надо немедленно переключиться на другую программу, но Наташа словно в обмороке пребывала, а я, как сел на лежанке, так и сидел, протянув руку к далекому регулятору. Правда, нарочито позевывал (артист доморощенный!) и медлил, не вставая, играл с огнем: а вдруг что-то еще услышим сейчас, чрезвычайно для нас с Наташей важное? - Как ваша семья относится, что вы собрались идти в политику?..
- Моя семья разрушена, как у многих россиян, преступным миром... Мою жену выкрали...
- Слышали. Примите мои соболезнования...
- Но я обещаю вот сейчас, перед всей матушкой-Россией: из-под земли вытащу мерзавцев... особенно этого... - Наташа и я, мы вместе, вскочив, попав пальцами на пальцы, переключили - с экрана грянули песню дымящиеся старые лысые мальчики с электрогитарами и барабанами.
Я резко обернулся к порогу - как они там. Расслабленно стоят. Кивнул, приглашая гостей к разговору. Алеша рассмеялся и потер пальцами - так и есть, пришли занять денег. Я протянул два червонца и, снова зевая старательно, пробормотал жене:
- Депутаты... херогаты... и эти тоже - педерасты с музыкой... Лучше бы нашла какую-нибудь киношку. Или - спать... я простудился. Гости канули за порог, на ветер с дождем, я босой запер дверь и обнял трепетавшую, как лист на ветру, свою маленькую подругу. - Тихо... Ну-ка включи снова. Но Мамина на первой программе уже не было - шла передача о народной медицине. Что он хотел сказать, начиная фразу словом "особенно"? "Особенно этого скрипача?" Ему ничего не стоило подробно обрисовать меня на всю страну, этому богатому, как Крез, человеку. И разве не могли услышать его дальнейшие слова все мои здешние соседи, живущие в других вагончиках и коттеджах? Тот же Вася-воробей в опилках, например? Он за деньгами не пошел, стесняется своего вида перед Натальей, но телевизор мог смотреть... И вдруг действительно Мамин сказал, что с его украденной женой некий человек со скрипкой, и что он озолотит любого, кто укажет на местопребывание негодяя? И Алеша может потом вспомнить, что видел среди ночи смычок над валенком... расхохочется и все поймет!
А о том, что любой из моих знакомых в лесном городке за деньги и водку продаст хоть мать родную, я прекрасно знал. Видел однажды, как они дрались - человек десять - роясь в листве, когда один из хозяев, современный крутой тип с пузом, насмотревшись, наверно, фильмов, бросил им как псам горсть металлических долларов... А как беззастенчиво корейцев обидели? Когда они объявились, эти молчаливые улыбчивые парни, поначалу мы все решили - китайцы, но нет, у этих - лица тоньше и терпения больше. Взялись за самую тяжкую, малоденежную работу - копку приусадебных участков, раструску навоза, долбление грунта под туалеты. Именно они тащили вручную кирпичи и доски туда, куда трудно подъехать автокрану. Но у большинства корейцев нет паспортов. Из каких краев и как они сюда добрались - трудно сказать. Но наверное, как раз по причине отсутствия документов они безотказны. Вот их и обобрали мои милые соседи, включая желтозубого Алешу. Как только корейцы закончили работу, и должен был с утра в воскресенье приехать хозяин их участка при деньгах, русские бомжи вызвали с трассы милицию... Видимо, такое здесь проделывалось не в первый раз. Милиция прикатила на машине ГАИ. Да какая разница? Сурово посверкивая глазами (мол, что за контингент здесь проживает?), румяные парни в форме ленивой походкой пошли меж строящихся коттеджей... Завидев их, корейцы в страхе убежали в лес и, надо полагать, сев на первый попавшийся автобус, уехали прочь... Явившийся к тому времени хозяин участка положенные за работу деньги отдал Васе-воробью и Алеше (ему-то какая разница, кому отдавать?), бомжи угостили гаишников водкой и еще неделю кутили за чужой счет... Нет, не такие у безобидные у меня здесь соседи. Что же делать? Да и не слишком ли легко я дал сегодня денег Алеше и Вите? Обычно, как и все тут, мы делали это неохотно, жалуясь, что самим не на что купить хлеба и вина... Среди ночи словно кто меня в спину толкнул - я разбудил Наталью и вынул наши деньги из-под матраса. - Что, бежим? - поняла она. - Ой, дождь со снегом...
Я глянул в сторону алешиного вагончика - темно. Наверное, спят, или уползли к знакомым на другую улицу, за оврагом, и там кутят. Оттуда нас не видно.
Надо немедленно уходить. - Золотко мое, - сказал я Наташе. - Шить умеешь? Давай, сделай мне карман... на трусах. - Я ей потянул стиранные. - Быстро.
А сам принялся собирать вещи в рюкзак. В окно что-то забелело, прошло мимо.
- Кто еще там?! - зашипел я, открывая дверь ногой и высовываясь. - Вот подниму парней!.. Но это валил снег. Вот и хорошо. Осень кончилась, пора птицам менять жилье. А то дождемся тут - приедут и тепленькими возьмут... В половине третьего в темноте, не зажигая света, мы оделись в дорогу и вышли на смутнобелый холодный снег. Я - с рюкзаком за спиной (там и скрипка внутри) и с чемоданом в руке, Наташа - с хозяйственной сумкой, куда мы сложили чашки, хлеб, мед в банке. Наташа хотела и зеркало взять, но его видно будет издалека. А закутывать было уже некогда. Впрочем, чтобы запутать следы, мы еще с вечера сочинили записку - оставили на сколоченном мною столике: "Алеша, мы поехали в Кемерово, Наташина сестра квартиру получила, зовет в гости." И для верности адрес выдуманный добавили: "Улица Маркса, 78 квартира 5-а." Наверняка же в городе есть улица Маркса... а если захотят искать, покуда найдут и поймут, что мы обманываем, пройдет время. Мы будем далеко. А пока что мы брели, оскальзываясь, по шоссе, совершенно в другую сторону - на север, к железной дороге.
18. СОН САБАНОВА
И снится сон - внутри огромной машины, словно кит, живой, бреду трубою жаркой, темной, бегу холодной, голубой.
И вдруг я слышу - здесь кувалда, грохочет, что ли? Приготовь разгадку... Это ж сердце, правда! Сжимается и гонит кровь.
Оно в рубцах... хозяин, верно, особо не жалел его. Гулял, кутил обыкновенно. Любил и бабье баловство.
Разодранное, будто ветошь, недолгий вынесешь ты путь... И вдруг я понимаю - это ж стучит мое, не чье-нибудь!
И эта печень - словно печка, в которой не осталось дров, - моя! И крайней плоти свечка - согнулась как бараний рог.
И выйдя под колпак прозрачный и различая - это глаз - я понимаю однозначно: все это я, в недобрый час.
И жить недолго мне осталось, хоть греюсь розовым винцом. Не столько старость, как усталость мне в ноги затекла свинцом.
Но что же делать, коль концерты консерваторские бедны? В домах культуры нету света... Заводам скрипки не нужны...
Играл я снова ту же "Мурку", смотрел я "синекожим" в пасть, но ублажал не только урку, а новую такую ж власть.
Играл столетним иностранцам, пилил на свадьбах, у гробов. И пил я, подгоняем страхом, и стал таков, сейчас каков.
Нельзя никак одновременно быть гением - и богачом. Иль ты блаженный непременно, иль ходишь с золотым ключом.
И я воплю в своей утробе, кляну ее, кричу давно: будь проклята в дубовом гробе! Или в овраге, все равно...
19.
Но бывают в жизни счастливые совпадения. Даже слишком счастливые... Если бы такое случилось во сне, я бы со страхом заподозрил коварные услуги Сатаны, за которые надо дорого платить.
А в жизни было так: шел на рассвете длинный автобус марки "Икарус" полный народу, с горящими фарами, с веселой желтой надписью на боку "Серебряный ключ". Высветив на безлюдном шоссе в лесу двух людей с грузом, автобус остановился. И приоткрыв дверцу, водитель закричал: - Залезайте - подвезу! Мы с Наташей смертельно устали - шли торопливо и безостановочно часа три, она в шубе, я в свитере и куртке. Снег валил, но нам казалось, он на лету уже и таял - так нам стало жарко. Мы нерешительно влезли в автобус - вдруг здесь какие-нибудь земляки, преследователи? Но народ ехал чужой и радушный. Для нас немедленно освободили два кресла, убрав с них сумки и чемоданы. И сразу же начались вопросы: кто такие да откуда... Нам пришлось, подстраиваясь под общий беззаботный тон, улыбаться, что-то придумывать. Эти люди ехали в "Серебряный ключ", расположенный на территории Томской области.
- Дом отдыха или санаторий?.. - Как, вы не слышали?! - А вы куда среди ночи?.. - А нас... нас в одном городе, в гостинице обокрали... и деньги унесли, и паспорта... - ответы я взял на себя. - А в каком городе? - Да лучше не вспоминать. - А что вы в такой плохой город заехали? - А понравился, небольшой такой, в тайге... Это ж наше свадебное путешествие... - Так лучше бы на море! - На море далеко и дорого, - кто-то уже поддерживал нас. - Да лучше бы к людям на постой... - Но, граждане, люди сейчас тоже разные... - А в гостинице, мы думали, в государственном заведении... - Да они сейчас все приватизированы! Может, хозяйка-то и ограбила... Нас клонило, прямо-таки давило в сон, и, возможно, поэтому вялые мои ответы показались людям искренними. Они жалели нас и стали приглашать в санаторий, где, конечно же, найдутся и для нас места... Зима, народу мало, путевки дешевые.
- А место - прямо сказка. Три горы... и серебряный ключ течет, - уговаривала нас круглолицая бабка. И смешливо хрюкнула. - Опять же очень полезно для любви... Там раньше отдыхали аж из ЦК. А до них, говорят, и графья всякие...
- А ты-то чего туда едешь? - засверкал железными зубами старик в соседнем ряду. - Тебе уж поздно о любви думать.
- Если тебе поздно, так мне как раз. А может, еще ты очнешься, из гроба встанешь... - Бабка продолжала, разглядывая мою красотку. - Девка будет отсыпаться, а парень дрова там колоть или еще что... главврач работу найдет. Кто по специальности-то? - Музыкант... - ответил я. - Интеллигент драный. - Гармонист? То, что надо! У него второй год нету массовика-затейника... Проси, чтобы бесплатно пустил.
Кажется, вариант наклевывался для нас в самом деле подходящий. Я буду играть вечерами всякие танго... А почему сказал "музыкант", а не сказал прямо "скрипач", вы же понимаете. Если кто-то из этих моих попутчиков смотрел передачу "Час пик", и если именно скрипачом назвал преступника (если назвал) Мамин, мы погибли...
- Там и пианино есть. Умеете?
- Запросто, - улыбался я, закрывая глаза, как это делает Мамин, перед тем как ударить. Но кого я могу ударить - я сидел, сжавшись, как мышка, верил и не верил нашему возможному счастью, теплой машине, добрым попутчикам рядом...
И самое удивительное - все сбылось. К обеду мы приехали под сказочным снегопадом в дивный сосновый бор на холмах. Подкатили к старинному, белому, с облупленными колоннами особняку. И нас встречал сам главврач - без шапки, в тренировочном костюме, худенький, как подросток, но с седыми короткими волосам, с ласковой фамилией Акимушкин. Узнав, что среди прочих есть и музыкант, раскинул объятия: - Всё ! Вы наш!..
Он выделил нам с Натальей двухместный номер с теплой водой, с туалетом - мечта после полутора месяцев жизни где попало. И главное - узнав, что у нас выкрали документы, только рукой махнул. Мы записались как супруги Ефимовы, имена оставили свои.
И еще была радость для нас - ни в одном номере санатория нет телевизора. Есть, правда, в кабинете у Акимушкина, но на экране ничего не разглядеть, кроме бегающих бесформенных пятен, - то ли серебряные горы вокруг мешают, то ли сигнал не достает досюда ни из Томска, ни из других сибирских городов.
А чтобы еще тверже закрепить в сознании новых наших знакомых историю наших мытарств, мы в столовой как бы между поведали, что убежали из Казахстана, там русских притесняют, но дело не в этом - отец у Наташи тоже русский, но не хотел отдавать за меня дочь... хотел за другого парня, и не только потому, что тот казах, а потому что у него более основательная профессия - строитель. И мы сбежали. Домашний адрес придумали такой: Кустанай, пр. Маркса, 21, квартира 140. Конечно, не дай бог, если среди отдыхающих есть ктонибудь из этого случайно названного города... Пара вопросов - и сразу поймет, что мы с Наташей там сроду не бывали. Но подробно нас никто ни о чем не спрашивал. Я думаю, пожилые женщины старались не беспокоить молодых - пусть, мол, радуются своему медовому месяцу... мол, все мы через это проходили... На танцах под мою скрипку они кружились, обняв друг дружку, иногда вытаскивали за обе руки старика с железными зубами или самого Петра Васильевича - так звали Акимушкина.
Славный он человек. Чтобы тоже наверняка поверил, что нас обокрали ( а значит, поверил и в отсутствие документов), я, пойдя с ним в сауну, показал свои трусы с пришитым карманом - вот, только тут сохранились кое-какие денежки на хлеб. А все, что было в сумочке жены... - Верю, верю!.. - тряс седой узкой головой главврач. - Вот змеи!.. Совсем не стало порядка на Руси!.. Пивка дернем?
И мы сели в предбаннике, двое молодых еще мужчин (ему не больше сорока) и запели:
Бежал бродяга с Сахалина
Звериной узкою тропой...
Петр Васильевич любил выпить, я тоже, но он жилист и скор, как заяц, - поспал полчаса и побежал вместе с краснощекими бабками, вышедшими на моцион, вокруг санатория... А я, если крепко выпил, боюсь не проснуться - и пью еще. Так получилось - я запил. Давно не входил в такой штопор. Может быть, причина в том, что отпустил страх... мы были с Наташенькой далеко-далеко от опасных людей нашего города...
Но народ прощает пьяниц, даже если страдает дело. Несколько дней я валялся в номере, ко мне заскакивал сам главврач то с баночным пивом, то с бутылкой шампанского, чтобы опохмелить и вытащить к народу на вечер танца. Но, не вставая с постели, неверными рукам я ему играл "Рондо Каприччиозо" Сен-Санса, а Петр Васильевич кивал, как кукушка в часах, и утирал слезы, хотя был, пожалуй, трезв... Скрипка - она ведь режет прямо по сердцу.
Мне снились страшные сны. Куранты Кремля отбивали мелодию "Здравствуй, моя Мурка, Мурка дорогая..." Над кинотеатрами и ресторанами светились вывески: "Западло", "Шкары", "Фуфло", "Палец" и пр. Однажды среди ночи увидел - моя Наташа стоит возле постели и смотрит испуганно на меня.
- Ты что? - прохрипел я с трудом. - Почему не ложишься?
Она какое-то время молчала.
- Я боюсь... Ты так кричал... - И вдруг у нее вырвалось. - А вот он не пьет!
Спрашивать "кто" не имело смысла. Наша маленькая светлая сказка опять рушилась.
- Не пьет... - шепотом согласился я, скрючиваясь в постели от обиды. - Зато... режет людей, как холодец, да?..
Наташа закрыла лицо ладонями. Потом подошла ко мне, легла рядом, обняла.
- Прости... Ты меня не так понял... Я не должна была так говорить... Я тебя очень уважаю...
Конечно, я напугал ее. Вряд ли думала, что могу столь безрассудно пить. Да и в самом деле, так я болел всего два или раза в моей жизни.
Перешагнул через нее, поднялся с постели, пошел в ванную и принял долгий - с полчаса - ледяной душ. Я думал, потеряю сознание. Стиснуло голову, словно зажало между двумя дверями. Еле доплелся до кровати. Наташа меня закутала в одеяло (еще и наше, пуховое из рюкзака достала)... на рассвете я забылся. А вечером уже снова тренькал на пианино "Красный Октябрь" аргентинское танго и на скрипочке наяривал "Дорогой длинною и ночкой лунною..." И снова ощущение абсолютного счастья охватило нас. Сидя ночью в постели, обнаженный с обнаженною юной женщиной, я под сурдину тихо играл ей на скрипочке и рассказывал, рассказывал про нее - про мою главную любимую... - Видишь струны? Они разные. Эта, тоненькая, называется квинта... ми второй октавы... стальная. А эти три - жильные... толстая - басок, соль малой октавы... две средние - ре и ля второй октавы... Здесь струна обвита серебром, а здесь - алюминиевой ниточкой... - Зачем? - зачарованно глядя на меня, шепотом спрашивала Наташа - это она поощряла меня. - За три столетия поняли - надо именно так... чтобы звук богаче... На скрипке можно изобразить что хочешь... У Вивальди в его "Временах года" и кукушка, и щегол... Вот так! - Чуть касаясь пальцем струны, я изобразил смычком легкий посвист. - А это что? - Давясь смехом, на басовой струне, используя скольжение пальца, прием портаменто, воспроизвел лай собаки. - Бобик! - угадала Наташа.
- А это? - Быстро и легко закачал смычком то выше, то ниже подставки... Мяу!..
- Киса?
В дверь постучали.
- Товарищ музыкант... - раздался старушечий голос. - Вы или музыку играйте, или спать надо...
- Извините, больше не буду... - ответил я громко и погасил свет. Мы минуту помолчали. Но и в темноте не спалось, я продолжал, ведя тонкие пальчики Наташи по скрипке, объяснять. - Вот эта гладкая планочка вдоль деки называется ус...
- А это?.. - она перевела руку на мое горячее напряженное тело.
Мы совершенно счастливо прожили здесь две недели, но как-то днем к санаторию подкатили сразу три огромных автобуса, приехали угрюмые сутулые люди - шахтеры, с той самой шахты, о которой на днях говорили по "Маяку", она взорвалась и ее временно закрыли. А тех, кто работал на ней, спровадили в санаторий.
Добытчики "черного золота" стояли внизу, в холле, до вечера сердитой толпой, от них разило водкой и потом. Беда была в том, что не имелось свободных комнат, многие, кто должен был выехать, отсюда еще не выехали, многим из них за деньги главврач продлил срок проживания. И теперь приходилось ставить в номерах дополнительно по раскладушке. А нам, живущим здесь бесплатно, Акимушкин, извиняясь, предложил каморку под лестницей - там прежде хранились ведра и пылесосы.
- Горе с этими шахтерами!.. С того раза и одежда всякая осталась, и паспорта...Даже не запросят, чтобы вернуть. Все бастуют, на рельсы ложатся... Да и что сейчас паспорт - заплатишь червонец, и вот тебе новый.
Он сам помог нам занести в каморку кровать ( все же не раскладушку). Вода и прочие удобства - в конце коридора. Правда, в крохотном жилище имелось окошечко - размером с книгу.
Деваться было некуда, мы согласились.
Новый год встретили со всеми в зале. По просьбе трудящихся я рассеянно поиграл на скрипке милые старинные мелодии, стоя возле елки, увешанной стеклянными и бумажными игрушками.
Шахтеры сидели вокруг с бесстрастными темным лицами, которые не высветлит и серебряная вода. И трудно было понять, слушают они меня или нет. Когда я оказываюсь перед стеной непонимания, я волнуюсь, начинаю форсировать звук, сам при этом не нравлюсь себе. К тому же один из морщинистых мужичков буркнул в тишине:
- А чё ты дергаешься, как поплавок?
- То-есть?.. - я растерянно подошел ближе.
- Вот я видел, Виктор Третьяков играл - стоит, как морковь, а музыка льется... А ты и задом, и передом крутишь, головой трясешь...
- Понял, - пробормотал я, обжигаясь стыдом. Не прошли даром мои вечера с цыганским ансамблем, будь он проклят. - Попробую стоять, как морковь.
И я выпрямился, как положено, держа скрипку строго горизонтально, упирая ее в ключицу левого плеча в классической манере, именуемой "а браччо". Более не шелохнувшись корпусом, исполнил певучий романс Свиридова из кинофильма "Метель".
- Вот это другое дело!.. - заметил мужичок. Даже некий блеск пробежал по глазам угрюмых людей. Они мне немного поаплодировали. Еще немного бы поиграть - и они бы у меня захлюпали носами, но тут долговязый парень в истертой замшевой куртке, который все порывался включить принесенный с собой магнитофон, спросил:
- А это не тебя Мамин по телику ищет? С евойной бабой, говорит, сбежал.
У меня, наверное, лицо побелело. Вот это удар в самое солнечное сплетение. Но выручил чей-то уверенный голос:
- Так то цыган... а этот - какой цыган?!
- Да, да, он про цыган говорил... а этот наш, русский, - весело зашумели шахтеры.
- Как ты видишь, здесь нет ладов, как у гитары... мы играем только на слух... зато гладкий гриф позволяет пальцам переходить мгновенно или подъезжать - это называется глиссандо - к нужной точке, к нужному звуку... Господи, как же тебе показать? Это такое наслаждение - играть на ней...
Может быть, как-то заглушить звук? На время концерта пуховым одеялом накрыться? Достал скрипку, попробовал - взмок, жарко. Пошел бродить в раздумье вокруг нашего вагончика, подобрал в кустах драный валенок, сделал разрез... и поперек - для смычка... Если в валенок вложить скрипку и... может, не услышат? Наташа, увидев мое изобретение, завизжала, захлопала в ладоши, как дитя. Но когда я заиграл "Спи, моя радость, усни" Моцарта, как из-за двери (Господи, мы не заперли дверь!) - словно кукушка из часов - просунулась лохаматая голова Алеши-хакаса.
Я мгновенно обнял руками валенок со скрипкой, смычок, естественно, остался на виду. Но не обращая внимания на него, ночной гость простонал:
- Андрей! У тебя нет аспирина? Зуб болит...
- У тебя есть аспирин? - спросил я у Наташи как можно строже, чтобы перенести внимание от поблескивающей в разрезе валенка скрипки и от смычка на нее. - Вечно теряешь! Наташа перепугалась, все поняла.
- Может, керосином или водкой?
- Полбутылки оставалось, - вспомнил я, кивая в дальний угол вагончика. Наташа метнулась туда. Алеша, получив ошеломительный подарок среди ночи, сунул водку под свитер и ушел. Пронесло. Не обратил внимания на странные предметы в моих руках. Что же делать? Очень, очень хотелось музыки. Вот если купить телевизор ( у всех бомжей он тут есть), можно будет, если обратят внимание на музыку, сказать, что играли по телевизору... "А ты учи меня чему-нибудь другому" - сказала она. Чему еще? Неотвязно вспоминалась наша первая ночь, когда прибежавшая ко мне маленькая женщина, доселе совсем незнакомая мне телесно, прошептала в постели буднично, посвойски: "Тебе как лучше - сверху, снизу? Или как?" Решил почитать ей стихи. Вспомнил одно из лучших стихотворений Орлова.
В дубраве пятнами светло.
Черна - и вдруг красна малина.
И как зеленое стекло
Вблизи сверкает паутина.
Стоишь во тьме передо мной.
Но там, где юбка, луч сияет,
Разрез рисует золотой,
Как у Кармен... тебя смущает. Когда я проговорил эти строки , Наташа вопросительно уставилась на меня с тем выражением на лице, с каким смотрят прилежные ученицы на учителя: а теперь объясни, что тут должно нравиться. Но как объяснить, почему луч может быть похож на золотой разрез юбки, и кто такая Кармен... и вообще, что такое поэзия. - А музыка?.. - несомненно поняв, что я затосковал от ее непробиваемой глупости, Наташа вдруг нежно взяла мою руку в свою. - Что она, когда без слов? Как ее сочиняют? И зачем? Я смешной вопрос задала? - Да нет, вопрос как раз очень несмешной... Что есть музыка, трудно рассказать. Можно сказать, что такое мелодия... - Я просвистел фразу "Цыпленок жареный". Запоминается, если ее повторить... И особенно - если в разных тональностях... Нет, дело не в этом. Есть гармония... гармонический лад, услаждающий слух... Но и это не обязательно, чтобы "услаждал"... музыка может быть непривычной, страшной... но одно, наверное, в ее языке обязательно - да, да, повторяемость... Это, знаешь, как идешь по тропинке - и вдруг тебе кажется, ты здесь уже была... Музыка - это напоминание о том, что было... может быть, вчера... может быть, во сне.. а скорее всего - в бездне, где мы еще только фотонами света когда-то летали... Я увидел - Наташа морщит лобик, перестав меня понимать, и поцеловал ее в этот лобик, в розовое ушко, в которое целовал Мамин. Утром предложил купить телевизор. Наташенька, конечно, обрадовалась: - Ой, кино будем смотреть! Ты "Тропиканку" видел?.. Чтобы не вызывать зависти у бомжей, купили с их же рук, старый, маленький черно-белый "Шилялис". Да и приобрети мы хороший, цветной, куда с ним потом? Впрочем, все равно - Наташа как припала к экрану, так и сидела теперь днями и ночами, смотрела все передачи подряд. Попробовал я пару раз среди ночи на скрипке негромко поиграть - подружка исправно слушала, но глазки ее плыли к проклятому голубому экрану.
И случилось так в памятный вечер - простудившись на строительстве крыши коттеджа некоего вора в законе, я лежал на топчане спиной к раскаленной печурке, а Наташа сидела перед телевизором. К нам заявились наши новые друзья - хакас Алеша и великан Витя ( тот самый, круглоглазый, с топором за поясом.) - Ну, фурычит? - улыбнулся Алеша желтыми, почти коричневыми от курева и крепкого чая зубами, кивая на телевизор. - Нормалевич, - отвечала, подпадая под их тон, Наташа, вскакивая и садясь. - Три программы... - И переключила наугад.
И вдруг мы все на экране увидели Мамина. Он сидел, узкоплечий, сутулый, за столиком и улыбался, блаженно закрывая веки и выставив вперед длинные конечности. Алеша и Виктор вряд ли знали владыку наших мест в лицо, но моя Наташенька вскрикнула и пригнулась к коленям, словно ее кто укусил.
Я судорожно подыграл:
- Что, мышка?.. - а самого пронизала оторопь.
Валерий Петрович в прекрасном костюме, в украинской рубашке с голубыми крестиками по воротнику и на груди разговаривал со знаменитым телеведущим передачи "Час пик". Дело происходило, надо полагать, в Москве. Героем дня сегодня на всю страну являлся именно он, сибирский гость Мамин. Оглушенный невероятной встречей, я уловил только одно: Валерий Петрович баллотируется в Государственную думу на место выбывшего по причине смерти предыдущего депутата от сибирских регионов.
- Народ у нас хороший, патриотичный, - говорил несколько в нос, неторопливо Мамин. - Жить и работать во имя его - счастье. - Думаете победить на предстоящих выборах?
- А нам отступать некуда - за нами тайга, - улыбался гость.
Но, видимо, только мы с Наташей уставились во все глаза на экран, Алеше-то и Вите вряд ли Мамин был знаком в лицо, они стояли у порога, озираясь... Явно пришли попросить денег или водки. Лишь бы только гром сейчас не грянул, не назвали бы в телевизоре героя по фамилии... знаменитую фамилию наши гости знают. И тогда по нашему поведению что-то заподозрят. Надо немедленно переключиться на другую программу, но Наташа словно в обмороке пребывала, а я, как сел на лежанке, так и сидел, протянув руку к далекому регулятору. Правда, нарочито позевывал (артист доморощенный!) и медлил, не вставая, играл с огнем: а вдруг что-то еще услышим сейчас, чрезвычайно для нас с Наташей важное? - Как ваша семья относится, что вы собрались идти в политику?..
- Моя семья разрушена, как у многих россиян, преступным миром... Мою жену выкрали...
- Слышали. Примите мои соболезнования...
- Но я обещаю вот сейчас, перед всей матушкой-Россией: из-под земли вытащу мерзавцев... особенно этого... - Наташа и я, мы вместе, вскочив, попав пальцами на пальцы, переключили - с экрана грянули песню дымящиеся старые лысые мальчики с электрогитарами и барабанами.
Я резко обернулся к порогу - как они там. Расслабленно стоят. Кивнул, приглашая гостей к разговору. Алеша рассмеялся и потер пальцами - так и есть, пришли занять денег. Я протянул два червонца и, снова зевая старательно, пробормотал жене:
- Депутаты... херогаты... и эти тоже - педерасты с музыкой... Лучше бы нашла какую-нибудь киношку. Или - спать... я простудился. Гости канули за порог, на ветер с дождем, я босой запер дверь и обнял трепетавшую, как лист на ветру, свою маленькую подругу. - Тихо... Ну-ка включи снова. Но Мамина на первой программе уже не было - шла передача о народной медицине. Что он хотел сказать, начиная фразу словом "особенно"? "Особенно этого скрипача?" Ему ничего не стоило подробно обрисовать меня на всю страну, этому богатому, как Крез, человеку. И разве не могли услышать его дальнейшие слова все мои здешние соседи, живущие в других вагончиках и коттеджах? Тот же Вася-воробей в опилках, например? Он за деньгами не пошел, стесняется своего вида перед Натальей, но телевизор мог смотреть... И вдруг действительно Мамин сказал, что с его украденной женой некий человек со скрипкой, и что он озолотит любого, кто укажет на местопребывание негодяя? И Алеша может потом вспомнить, что видел среди ночи смычок над валенком... расхохочется и все поймет!
А о том, что любой из моих знакомых в лесном городке за деньги и водку продаст хоть мать родную, я прекрасно знал. Видел однажды, как они дрались - человек десять - роясь в листве, когда один из хозяев, современный крутой тип с пузом, насмотревшись, наверно, фильмов, бросил им как псам горсть металлических долларов... А как беззастенчиво корейцев обидели? Когда они объявились, эти молчаливые улыбчивые парни, поначалу мы все решили - китайцы, но нет, у этих - лица тоньше и терпения больше. Взялись за самую тяжкую, малоденежную работу - копку приусадебных участков, раструску навоза, долбление грунта под туалеты. Именно они тащили вручную кирпичи и доски туда, куда трудно подъехать автокрану. Но у большинства корейцев нет паспортов. Из каких краев и как они сюда добрались - трудно сказать. Но наверное, как раз по причине отсутствия документов они безотказны. Вот их и обобрали мои милые соседи, включая желтозубого Алешу. Как только корейцы закончили работу, и должен был с утра в воскресенье приехать хозяин их участка при деньгах, русские бомжи вызвали с трассы милицию... Видимо, такое здесь проделывалось не в первый раз. Милиция прикатила на машине ГАИ. Да какая разница? Сурово посверкивая глазами (мол, что за контингент здесь проживает?), румяные парни в форме ленивой походкой пошли меж строящихся коттеджей... Завидев их, корейцы в страхе убежали в лес и, надо полагать, сев на первый попавшийся автобус, уехали прочь... Явившийся к тому времени хозяин участка положенные за работу деньги отдал Васе-воробью и Алеше (ему-то какая разница, кому отдавать?), бомжи угостили гаишников водкой и еще неделю кутили за чужой счет... Нет, не такие у безобидные у меня здесь соседи. Что же делать? Да и не слишком ли легко я дал сегодня денег Алеше и Вите? Обычно, как и все тут, мы делали это неохотно, жалуясь, что самим не на что купить хлеба и вина... Среди ночи словно кто меня в спину толкнул - я разбудил Наталью и вынул наши деньги из-под матраса. - Что, бежим? - поняла она. - Ой, дождь со снегом...
Я глянул в сторону алешиного вагончика - темно. Наверное, спят, или уползли к знакомым на другую улицу, за оврагом, и там кутят. Оттуда нас не видно.
Надо немедленно уходить. - Золотко мое, - сказал я Наташе. - Шить умеешь? Давай, сделай мне карман... на трусах. - Я ей потянул стиранные. - Быстро.
А сам принялся собирать вещи в рюкзак. В окно что-то забелело, прошло мимо.
- Кто еще там?! - зашипел я, открывая дверь ногой и высовываясь. - Вот подниму парней!.. Но это валил снег. Вот и хорошо. Осень кончилась, пора птицам менять жилье. А то дождемся тут - приедут и тепленькими возьмут... В половине третьего в темноте, не зажигая света, мы оделись в дорогу и вышли на смутнобелый холодный снег. Я - с рюкзаком за спиной (там и скрипка внутри) и с чемоданом в руке, Наташа - с хозяйственной сумкой, куда мы сложили чашки, хлеб, мед в банке. Наташа хотела и зеркало взять, но его видно будет издалека. А закутывать было уже некогда. Впрочем, чтобы запутать следы, мы еще с вечера сочинили записку - оставили на сколоченном мною столике: "Алеша, мы поехали в Кемерово, Наташина сестра квартиру получила, зовет в гости." И для верности адрес выдуманный добавили: "Улица Маркса, 78 квартира 5-а." Наверняка же в городе есть улица Маркса... а если захотят искать, покуда найдут и поймут, что мы обманываем, пройдет время. Мы будем далеко. А пока что мы брели, оскальзываясь, по шоссе, совершенно в другую сторону - на север, к железной дороге.
18. СОН САБАНОВА
И снится сон - внутри огромной машины, словно кит, живой, бреду трубою жаркой, темной, бегу холодной, голубой.
И вдруг я слышу - здесь кувалда, грохочет, что ли? Приготовь разгадку... Это ж сердце, правда! Сжимается и гонит кровь.
Оно в рубцах... хозяин, верно, особо не жалел его. Гулял, кутил обыкновенно. Любил и бабье баловство.
Разодранное, будто ветошь, недолгий вынесешь ты путь... И вдруг я понимаю - это ж стучит мое, не чье-нибудь!
И эта печень - словно печка, в которой не осталось дров, - моя! И крайней плоти свечка - согнулась как бараний рог.
И выйдя под колпак прозрачный и различая - это глаз - я понимаю однозначно: все это я, в недобрый час.
И жить недолго мне осталось, хоть греюсь розовым винцом. Не столько старость, как усталость мне в ноги затекла свинцом.
Но что же делать, коль концерты консерваторские бедны? В домах культуры нету света... Заводам скрипки не нужны...
Играл я снова ту же "Мурку", смотрел я "синекожим" в пасть, но ублажал не только урку, а новую такую ж власть.
Играл столетним иностранцам, пилил на свадьбах, у гробов. И пил я, подгоняем страхом, и стал таков, сейчас каков.
Нельзя никак одновременно быть гением - и богачом. Иль ты блаженный непременно, иль ходишь с золотым ключом.
И я воплю в своей утробе, кляну ее, кричу давно: будь проклята в дубовом гробе! Или в овраге, все равно...
19.
Но бывают в жизни счастливые совпадения. Даже слишком счастливые... Если бы такое случилось во сне, я бы со страхом заподозрил коварные услуги Сатаны, за которые надо дорого платить.
А в жизни было так: шел на рассвете длинный автобус марки "Икарус" полный народу, с горящими фарами, с веселой желтой надписью на боку "Серебряный ключ". Высветив на безлюдном шоссе в лесу двух людей с грузом, автобус остановился. И приоткрыв дверцу, водитель закричал: - Залезайте - подвезу! Мы с Наташей смертельно устали - шли торопливо и безостановочно часа три, она в шубе, я в свитере и куртке. Снег валил, но нам казалось, он на лету уже и таял - так нам стало жарко. Мы нерешительно влезли в автобус - вдруг здесь какие-нибудь земляки, преследователи? Но народ ехал чужой и радушный. Для нас немедленно освободили два кресла, убрав с них сумки и чемоданы. И сразу же начались вопросы: кто такие да откуда... Нам пришлось, подстраиваясь под общий беззаботный тон, улыбаться, что-то придумывать. Эти люди ехали в "Серебряный ключ", расположенный на территории Томской области.
- Дом отдыха или санаторий?.. - Как, вы не слышали?! - А вы куда среди ночи?.. - А нас... нас в одном городе, в гостинице обокрали... и деньги унесли, и паспорта... - ответы я взял на себя. - А в каком городе? - Да лучше не вспоминать. - А что вы в такой плохой город заехали? - А понравился, небольшой такой, в тайге... Это ж наше свадебное путешествие... - Так лучше бы на море! - На море далеко и дорого, - кто-то уже поддерживал нас. - Да лучше бы к людям на постой... - Но, граждане, люди сейчас тоже разные... - А в гостинице, мы думали, в государственном заведении... - Да они сейчас все приватизированы! Может, хозяйка-то и ограбила... Нас клонило, прямо-таки давило в сон, и, возможно, поэтому вялые мои ответы показались людям искренними. Они жалели нас и стали приглашать в санаторий, где, конечно же, найдутся и для нас места... Зима, народу мало, путевки дешевые.
- А место - прямо сказка. Три горы... и серебряный ключ течет, - уговаривала нас круглолицая бабка. И смешливо хрюкнула. - Опять же очень полезно для любви... Там раньше отдыхали аж из ЦК. А до них, говорят, и графья всякие...
- А ты-то чего туда едешь? - засверкал железными зубами старик в соседнем ряду. - Тебе уж поздно о любви думать.
- Если тебе поздно, так мне как раз. А может, еще ты очнешься, из гроба встанешь... - Бабка продолжала, разглядывая мою красотку. - Девка будет отсыпаться, а парень дрова там колоть или еще что... главврач работу найдет. Кто по специальности-то? - Музыкант... - ответил я. - Интеллигент драный. - Гармонист? То, что надо! У него второй год нету массовика-затейника... Проси, чтобы бесплатно пустил.
Кажется, вариант наклевывался для нас в самом деле подходящий. Я буду играть вечерами всякие танго... А почему сказал "музыкант", а не сказал прямо "скрипач", вы же понимаете. Если кто-то из этих моих попутчиков смотрел передачу "Час пик", и если именно скрипачом назвал преступника (если назвал) Мамин, мы погибли...
- Там и пианино есть. Умеете?
- Запросто, - улыбался я, закрывая глаза, как это делает Мамин, перед тем как ударить. Но кого я могу ударить - я сидел, сжавшись, как мышка, верил и не верил нашему возможному счастью, теплой машине, добрым попутчикам рядом...
И самое удивительное - все сбылось. К обеду мы приехали под сказочным снегопадом в дивный сосновый бор на холмах. Подкатили к старинному, белому, с облупленными колоннами особняку. И нас встречал сам главврач - без шапки, в тренировочном костюме, худенький, как подросток, но с седыми короткими волосам, с ласковой фамилией Акимушкин. Узнав, что среди прочих есть и музыкант, раскинул объятия: - Всё ! Вы наш!..
Он выделил нам с Натальей двухместный номер с теплой водой, с туалетом - мечта после полутора месяцев жизни где попало. И главное - узнав, что у нас выкрали документы, только рукой махнул. Мы записались как супруги Ефимовы, имена оставили свои.
И еще была радость для нас - ни в одном номере санатория нет телевизора. Есть, правда, в кабинете у Акимушкина, но на экране ничего не разглядеть, кроме бегающих бесформенных пятен, - то ли серебряные горы вокруг мешают, то ли сигнал не достает досюда ни из Томска, ни из других сибирских городов.
А чтобы еще тверже закрепить в сознании новых наших знакомых историю наших мытарств, мы в столовой как бы между поведали, что убежали из Казахстана, там русских притесняют, но дело не в этом - отец у Наташи тоже русский, но не хотел отдавать за меня дочь... хотел за другого парня, и не только потому, что тот казах, а потому что у него более основательная профессия - строитель. И мы сбежали. Домашний адрес придумали такой: Кустанай, пр. Маркса, 21, квартира 140. Конечно, не дай бог, если среди отдыхающих есть ктонибудь из этого случайно названного города... Пара вопросов - и сразу поймет, что мы с Наташей там сроду не бывали. Но подробно нас никто ни о чем не спрашивал. Я думаю, пожилые женщины старались не беспокоить молодых - пусть, мол, радуются своему медовому месяцу... мол, все мы через это проходили... На танцах под мою скрипку они кружились, обняв друг дружку, иногда вытаскивали за обе руки старика с железными зубами или самого Петра Васильевича - так звали Акимушкина.
Славный он человек. Чтобы тоже наверняка поверил, что нас обокрали ( а значит, поверил и в отсутствие документов), я, пойдя с ним в сауну, показал свои трусы с пришитым карманом - вот, только тут сохранились кое-какие денежки на хлеб. А все, что было в сумочке жены... - Верю, верю!.. - тряс седой узкой головой главврач. - Вот змеи!.. Совсем не стало порядка на Руси!.. Пивка дернем?
И мы сели в предбаннике, двое молодых еще мужчин (ему не больше сорока) и запели:
Бежал бродяга с Сахалина
Звериной узкою тропой...
Петр Васильевич любил выпить, я тоже, но он жилист и скор, как заяц, - поспал полчаса и побежал вместе с краснощекими бабками, вышедшими на моцион, вокруг санатория... А я, если крепко выпил, боюсь не проснуться - и пью еще. Так получилось - я запил. Давно не входил в такой штопор. Может быть, причина в том, что отпустил страх... мы были с Наташенькой далеко-далеко от опасных людей нашего города...
Но народ прощает пьяниц, даже если страдает дело. Несколько дней я валялся в номере, ко мне заскакивал сам главврач то с баночным пивом, то с бутылкой шампанского, чтобы опохмелить и вытащить к народу на вечер танца. Но, не вставая с постели, неверными рукам я ему играл "Рондо Каприччиозо" Сен-Санса, а Петр Васильевич кивал, как кукушка в часах, и утирал слезы, хотя был, пожалуй, трезв... Скрипка - она ведь режет прямо по сердцу.
Мне снились страшные сны. Куранты Кремля отбивали мелодию "Здравствуй, моя Мурка, Мурка дорогая..." Над кинотеатрами и ресторанами светились вывески: "Западло", "Шкары", "Фуфло", "Палец" и пр. Однажды среди ночи увидел - моя Наташа стоит возле постели и смотрит испуганно на меня.
- Ты что? - прохрипел я с трудом. - Почему не ложишься?
Она какое-то время молчала.
- Я боюсь... Ты так кричал... - И вдруг у нее вырвалось. - А вот он не пьет!
Спрашивать "кто" не имело смысла. Наша маленькая светлая сказка опять рушилась.
- Не пьет... - шепотом согласился я, скрючиваясь в постели от обиды. - Зато... режет людей, как холодец, да?..
Наташа закрыла лицо ладонями. Потом подошла ко мне, легла рядом, обняла.
- Прости... Ты меня не так понял... Я не должна была так говорить... Я тебя очень уважаю...
Конечно, я напугал ее. Вряд ли думала, что могу столь безрассудно пить. Да и в самом деле, так я болел всего два или раза в моей жизни.
Перешагнул через нее, поднялся с постели, пошел в ванную и принял долгий - с полчаса - ледяной душ. Я думал, потеряю сознание. Стиснуло голову, словно зажало между двумя дверями. Еле доплелся до кровати. Наташа меня закутала в одеяло (еще и наше, пуховое из рюкзака достала)... на рассвете я забылся. А вечером уже снова тренькал на пианино "Красный Октябрь" аргентинское танго и на скрипочке наяривал "Дорогой длинною и ночкой лунною..." И снова ощущение абсолютного счастья охватило нас. Сидя ночью в постели, обнаженный с обнаженною юной женщиной, я под сурдину тихо играл ей на скрипочке и рассказывал, рассказывал про нее - про мою главную любимую... - Видишь струны? Они разные. Эта, тоненькая, называется квинта... ми второй октавы... стальная. А эти три - жильные... толстая - басок, соль малой октавы... две средние - ре и ля второй октавы... Здесь струна обвита серебром, а здесь - алюминиевой ниточкой... - Зачем? - зачарованно глядя на меня, шепотом спрашивала Наташа - это она поощряла меня. - За три столетия поняли - надо именно так... чтобы звук богаче... На скрипке можно изобразить что хочешь... У Вивальди в его "Временах года" и кукушка, и щегол... Вот так! - Чуть касаясь пальцем струны, я изобразил смычком легкий посвист. - А это что? - Давясь смехом, на басовой струне, используя скольжение пальца, прием портаменто, воспроизвел лай собаки. - Бобик! - угадала Наташа.
- А это? - Быстро и легко закачал смычком то выше, то ниже подставки... Мяу!..
- Киса?
В дверь постучали.
- Товарищ музыкант... - раздался старушечий голос. - Вы или музыку играйте, или спать надо...
- Извините, больше не буду... - ответил я громко и погасил свет. Мы минуту помолчали. Но и в темноте не спалось, я продолжал, ведя тонкие пальчики Наташи по скрипке, объяснять. - Вот эта гладкая планочка вдоль деки называется ус...
- А это?.. - она перевела руку на мое горячее напряженное тело.
Мы совершенно счастливо прожили здесь две недели, но как-то днем к санаторию подкатили сразу три огромных автобуса, приехали угрюмые сутулые люди - шахтеры, с той самой шахты, о которой на днях говорили по "Маяку", она взорвалась и ее временно закрыли. А тех, кто работал на ней, спровадили в санаторий.
Добытчики "черного золота" стояли внизу, в холле, до вечера сердитой толпой, от них разило водкой и потом. Беда была в том, что не имелось свободных комнат, многие, кто должен был выехать, отсюда еще не выехали, многим из них за деньги главврач продлил срок проживания. И теперь приходилось ставить в номерах дополнительно по раскладушке. А нам, живущим здесь бесплатно, Акимушкин, извиняясь, предложил каморку под лестницей - там прежде хранились ведра и пылесосы.
- Горе с этими шахтерами!.. С того раза и одежда всякая осталась, и паспорта...Даже не запросят, чтобы вернуть. Все бастуют, на рельсы ложатся... Да и что сейчас паспорт - заплатишь червонец, и вот тебе новый.
Он сам помог нам занести в каморку кровать ( все же не раскладушку). Вода и прочие удобства - в конце коридора. Правда, в крохотном жилище имелось окошечко - размером с книгу.
Деваться было некуда, мы согласились.
Новый год встретили со всеми в зале. По просьбе трудящихся я рассеянно поиграл на скрипке милые старинные мелодии, стоя возле елки, увешанной стеклянными и бумажными игрушками.
Шахтеры сидели вокруг с бесстрастными темным лицами, которые не высветлит и серебряная вода. И трудно было понять, слушают они меня или нет. Когда я оказываюсь перед стеной непонимания, я волнуюсь, начинаю форсировать звук, сам при этом не нравлюсь себе. К тому же один из морщинистых мужичков буркнул в тишине:
- А чё ты дергаешься, как поплавок?
- То-есть?.. - я растерянно подошел ближе.
- Вот я видел, Виктор Третьяков играл - стоит, как морковь, а музыка льется... А ты и задом, и передом крутишь, головой трясешь...
- Понял, - пробормотал я, обжигаясь стыдом. Не прошли даром мои вечера с цыганским ансамблем, будь он проклят. - Попробую стоять, как морковь.
И я выпрямился, как положено, держа скрипку строго горизонтально, упирая ее в ключицу левого плеча в классической манере, именуемой "а браччо". Более не шелохнувшись корпусом, исполнил певучий романс Свиридова из кинофильма "Метель".
- Вот это другое дело!.. - заметил мужичок. Даже некий блеск пробежал по глазам угрюмых людей. Они мне немного поаплодировали. Еще немного бы поиграть - и они бы у меня захлюпали носами, но тут долговязый парень в истертой замшевой куртке, который все порывался включить принесенный с собой магнитофон, спросил:
- А это не тебя Мамин по телику ищет? С евойной бабой, говорит, сбежал.
У меня, наверное, лицо побелело. Вот это удар в самое солнечное сплетение. Но выручил чей-то уверенный голос:
- Так то цыган... а этот - какой цыган?!
- Да, да, он про цыган говорил... а этот наш, русский, - весело зашумели шахтеры.