Солнцева Наталья. Дневник сорной травы

   – Интересно… и как он повел себя?
   – Он? Никак… Улыбнулся и сделал вид, что надевает шарф. Сказал, будто вернулся помочь нам закрыть двери и включить сигнализацию.
   – А ваша приятельница? Она что-нибудь заметила?
   Галина Павловна отрицательно покачала головой.
   – Думаю, нет. Я ей тоже ничего не сказала. Вдруг мне это только кажется?..
 
   Артем делал свою обычную работу, но как-то рассеянно. Отчего-то визит Галины Павловны напомнил ему историю, на которой он давно поставил крест.
   Бородатое, ухмыляющееся лицо господина Вольфа встало перед ним, как наяву. Злобные проделки мага попортили тогда Пономареву много крови. Беспрестанный стук по потолку, назойливые вороны, гусеницы, которые то ли были, то ли почудились ему под воздействием «колдовства»…
   С каким удовольствием Артем выполнил просьбу Динары и накостылял Вольфу! Это оказалось совсем нетрудно. Не привыкший к подобным вещам, Карл Фридрихович растерялся и по-настоящему струсил. Драться он не умел, и пара крепких затрещин от неизвестного человека в маске, подкараулившего его у собственного подъезда, привели Вольфа в ужас. Второго предупреждения не потребовалось. Господин маг решил, что ему пора сменить северную столицу на Москву-матушку.
   Артем время от времени наводил справки. Вольф осел в Москве и возвращаться в сырой туманный Петербург не намеревался.
   Убийства женщин прекратились, но никто не связывал это с отъездом Вольфа. Динара оказалась права – маньяк ушел из жизни, оставив в назидание потомкам свою исповедь, так что к гибели Вероники Лебедевой, Авроры Городецкой и Изабеллы Буланиной маг действительно не имел отношения.
   По случаю, записки серийного убийцы попали Пономареву в руки. Отец прекрасной Авроры мог быть спокоен: человек, лишивший жизни его дочь, умер. А сыщик выполнил свой долг перед отцом девушки и честно отработал деньги, которые платил ему Городецкий.
   Почему же эта история снова всплыла в памяти Артема?
   Он как раз размышлял над этим, когда позвонила Динара.
   – Ты скоро приедешь домой? – устало спросила она. – Эти хулиганы меня замучили! Устроили на кухне вигвам и взялись разводить в нем огонь! Представляешь? Хорошо, что я вовремя услышала запах паленого верблюда.
   – Какого верблюда?
   – Они сделали вигвам из верблюжьего одеяла!
   Пономарев засмеялся, чем сильно разозлил супругу.
   – Завтра сам с ними останешься! – сердито сказала она. – Поводов для веселья будет, хоть отбавляй!
   – По-моему, они болеют, и им положено лежать в постели.
   – Вот приедешь и уложишь эту сладкую парочку! Жду не дождусь.
   – Хорошо. – Артем посмотрел на часы – семь с минутами. – Я еду. Что-нибудь купить?
   – Молоко, кефир, хлеб и шоколадные вафли для детей. Будь добр, поторопись!
   – Лечу!
   Пономарев действительно спешил. Он заехал в гастроном; уже собираясь к выходу, решил купить фруктов и бутылку сухого вина.
   – По какому случаю будем пить? – поинтересовалась жена, когда он ввалился в квартиру, мокрый, с пакетами и бутылкой в руках.
   – По случаю дождя, – сказал он, обнимая Динару. – Где бандиты?
   Марк и Марта показались из детской с возгласом «Папа пришел!» и бросились к пакетам с едой.
   – Ты что, целый день их не кормила?
   Из кухни ощутимо попахивало паленой шерстью.
   – Если их еще и кормить, они весь дом сожгут!
   После ужина дети быстро угомонились. Все-таки они не очень хорошо себя чувствовали: к ночи поднялась температура, и Артем еле уговорил близнецов выпить аспирина.
   Динара легла, а он пошел в душ. Стоя под струями горячей воды, Артем снова подумал о странной посетительнице. Она работала в «Альбионе», как и Людмила Авдеева, их соседка. Десять лет назад по делу о серийных убийствах проходил в качестве подозреваемого Никитский, владелец фирмы.
   В Пономареве проснулся сыщик. Он наскоро вытерся и, стараясь не шуметь, отправился в гостиную. То, что ему нужно, было запрятано на самой верхней полке шкафа, под шляпными коробками.
   Он нашел целлофановый пакет с ксерокопией «исповеди маньяка» и похвалил себя за предусмотрительность. Еще тогда он знал, что эти записки сослужат свою службу…

Глава 3

   В детстве меня прозвали Принцем.
   Я был долгожданным и любимым ребенком. Отец мой, известный профессор медицины, души во мне не чаял и мечтал, чтобы я пошел по его стопам. Но медицина меня не привлекала. Наверное, на мой характер повлияли мама и тетя Лавиния, мамина старшая сестра, которая рано овдовела и всю свою жизнь, до самой смерти, прожила с нами в огромной московской квартире.
   Мама имела некоторый литературный талант, отчасти передавшийся и мне. Она писала научные статьи в толстые журналы. По вечерам она сидела в кабинете за столом и стучала на старой немецкой печатной машинке. На столе горела лампа с кремовым абажуром, мягко освещая мамин силуэт. Такой она мне и запомнилась – гладко причесанная, со склоненной головой и ажурной шалью на плечах.
   Мама и тетя Лавиния не могли на меня налюбоваться, баловали. Надо сказать, я был действительно прелестным ребенком – живой, румяный, голубоглазый, с кудрявыми шелковистыми волосами. Принц! Настоящий маленький властелин в ограниченном стенами профессорской квартиры семейном мирке. Я привык к поклонению, обожанию и считал, что в полной мере всего этого заслуживаю. А поскольку я был мальчиком, то мне полагались внимание, забота и восхищение девочек и женщин.
   Поначалу так и было. Все женщины, окружавшие меня, дарили мне свою любовь – мама, тетя Лавиния, учительница музыки, которая давала мне уроки игры на скрипке, сердобольные соседки, приятельницы родителей и их ухоженные дочки. А потом…
   Впрочем, не буду забегать вперед.
   Я рос послушным. У меня были многие способности – к музыке, литературе, иностранным языкам, но они странным образом рассеивались по мере того, как я взрослел. Я научился читать в четыре года, к пяти сносно пиликал на скрипке, в семь сочинял наивные стихотворения о елках, засыпанных снегом, кремлевских башнях и любви к Родине.
   Мама, папа и тетя Лавиния торжественно отвели меня в первый класс. Я тоже радовался, думая, что теперь обрету новых поклонников моей незаурядной внешности и талантов. Не знаю, как это получилось, но только учеником я оказался самым обыкновенным. Школьная учительница писала в мой дневник послания для родителей, чтобы они «обратили внимание», «оказали помощь» и «приняли меры». В конце концов учеба наладилась, но я понял, что ни одноклассники, ни учителя не в состоянии оценить мой талант. Они просто зеленели от зависти и не пропускали ни одной возможности показать мне, насколько я глуп, ленив и избалован. Разве можно простить такое?
   Тетя Лавиния была старше мамы и умерла, когда я перешел в шестой класс. До этого я никогда не видел покойников и очень боялся. Но тетя Лавиния в гробу произвела на меня совсем иное впечатление, чем я ожидал. Она лежала бледная, неподвижная и спокойная, какая-то помолодевшая, с разглаженными морщинами, и напоминала Офелию. Я сказал об этом отцу, но он нахмурил брови и подозрительно уставился на меня.
   – Софьюшка, – обратился он к заплаканной матери, – мальчик перенервничал. Дай ему успокоительного!
   После похорон в нашей семье произошло знаменательное событие. Отцу предложили заведовать кафедрой медицинского института в Питере, и мы начали собираться, укладывать вещи. Квартиру на Алексея Толстого решили не продавать. Кто знает, как пойдут дела в северной столице? Хоть будет куда вернуться.
   На новом месте отца встретили с уважением, предложили служебную жилплощадь. Родители обрадовались. Квартирка была маленькая, но со всеми удобствами и отдельной кухней. Обитал в ней, в основном, я. Отец с утра до ночи пропадал на кафедре, мама в издательстве, куда она устроилась, а я был предоставлен сам себе. Лето кончалось, и мне предстояло идти в восьмой класс. Как меня встретит незнакомая школа?..
   Первое сентября выдалось солнечным и прозрачным. Теплый ветерок трепал банты первоклассниц, пионерские галстуки и тяжелое школьное знамя алого шелка с желтой бахромой по краям. В тот суматошный и тревожный день я увидел Ее. Не то чтобы я мечтал об этом – я был уверен, что Принц должен встретить свою Принцессу.
   Я понял, что эта девушка – избранница моего сердца, и не сводил с нее глаз. Ее светлые волосы спускались до талии, а глаза сияли, как два сапфира. Она училась в том же классе, что и я.
   Мой первый день в новой школе был похож на волшебный сон. Вернувшись домой, я чуть не плакал из-за того, что не смогу видеть свою избранницу, любоваться ее стройной фигурой, нежной улыбкой. Правда, несмотря на все старания, моя Принцесса ни разу не обратила свой взор в мою сторону. «Она еще не знает меня, не догадывается о моей любви к ней», – решил я и принялся строить планы, каким образом привлечь ее внимание. Слезы душили меня, я не мог заснуть, постель казалась горячей, как огонь. Я встал и распахнул окно. Из синей темноты на меня хлынула прохлада осенней ночи. Я схватил ручку, тетрадный листок и прямо на подоконнике, залитом луной, написал восторженное любовное стихотворение. Слова лились из моего сердца без всякого труда, рифмы складывались сами… О, какая то была дивная, чудная ночь! Воспоминания о ней до сих пор согревают мою душу.
   Едва дождавшись утра, я побежал в школу. Дворники шаркали метлами по усыпанному листвой асфальту. В воздухе стоял запах бензина и мокрой пыли.
   – Ты чего так рано? – недовольно заворчала уборщица, впуская меня в темный и гулкий школьный вестибюль.
   – Соскучился, – важно ответил я, вытирая ноги о постеленную у дверей мокрую тряпку.
   – Ну, давай… – неопределенно пробормотала она, глядя, как я поднимаюсь по лестнице на второй этаж.
   То отроческое ожидание, когда придет Она, до сих пор самое сладостное воспоминание моей жизни. Я мысленно представлял, как увижу Ее, подойду и с легким поклоном вручу мое любовное признание…
 
   – Ты чего не спишь?
   Артем вздрогнул и поднял голову. На пороге кухни стояла сонная Динара, удивленно глядя на него.
   – Да вот, мемуары читаю…
   – Мемуары?.. – спросонья она ничего не могла понять. – Знаешь, который час?
   – Догадываюсь.
   Артем потянулся, взглянул на часы – третий час ночи. Динара села рядом, сложила на коленях руки, вздохнула.
   – Дети плохо спят, ворочаются, стонут…
   – Температура есть?
   – Вроде есть, небольшая.
   – Ничего, – он обнял ее за плечи, – маленькие дети иногда болеют. Это пройдет.
   – Что это?
   Листы, исписанные красивым, аккуратным почерком, показались ей знакомыми.
   – Старая история…
   Артему не хотелось тревожить жену, говорить о том, что призраки прошлого вновь появились в их жизни.
   – Помнишь господина Вольфа? – вдруг ни с того ни с сего спросила Динара.
   – Еще бы! – улыбнулся Артем. – Дуэль в подворотне. Такое не забывается. А почему ты заговорила об этом?
   – Не знаю, – она зябко повела плечами. – Как ты думаешь, где он сейчас?
   – Вольф? В Москве.
   – Ты уверен?
   – Разумеется, дорогая. Я проверяю время от времени. Милейший Карл Фридрихович проживает в Москве, имеет обширную частную практику, от клиентов нет отбоя. Тебя что-то беспокоит в связи с Вольфом?
   – Понимаешь, мне не нравится наш новый сосед…
   – Кто? Фарид? Ну, он-то тебе чем не угодил? Мужик долго жил в глухомани, разговаривал в основном с медведями, политесу не обучен. Только и всего.
   – Ты не понял. Фарид ни при чем. Мне не нравится профессор Рубен.
   – Альвиан Николаевич? – удивился Артем. – Бога ради, в чем дело? Человек занимается наукой, историей, преподает… Что ты видишь в этом плохого?
   – Ничего, но… он чем-то напоминает Вольфа. Тебе не кажется?
   Пономарев задумался. События давно минувших дней упорно и с разных сторон вклинивались в сегодняшнюю реальность.
   После убийства Изабеллы Буланиной ее квартира долго стояла пустая. Дурные слухи отпугивали покупателей, и престарелые родители Изабеллы совсем было потеряли надежду. Наконец им повезло: три года спустя квартиру приобрел профессор Рубен, одинокий мужчина лет шестидесяти. Альвиан Николаевич оказался интеллигентом старой закалки. Всю свою жизнь он посвятил одной страсти – Истории. Непрерывные разъезды по «святым местам», как он называл археологические раскопки или остатки древних поселений, сделали его жизнь длинным, беспокойным кочевьем, так что семьей обзавестись не получилось.
   Профессор приехал в Петербург из Прибалтики, где преподавал историю, писал книги по этому предмету и приобрел некоторую скандальную известность: он по-новому освещал давние события и по-своему истолковывал факты. Студенты побаивались его строгости, но любили за стремление профессора относиться к истории не как к застывшей, незыблемой догме, а творчески. История в его устах из скучной науки превращалась в сенсационное открытие или захватывающий детектив.
   Профессор поселился в квартире погибшей женщины вместе с двумя собаками – свирепыми и преданными хозяину доберманами, так что у Фаворина появился новый повод для волнения. С появлением доберманов музыканту пришлось прогуливать своих роскошных персов исключительно на поводке, дрожа от страха. Хорошо, что профессор выводил собак в строго определенные часы.
   Доберманов боялись все соседи, кроме Фарида, который не обращал на них внимания. Динара строго-настрого предупредила няню близнецов, чтобы дети ни в коем случае не дразнили собак и не приближались к злобным псам ни под каким видом. Хотя господин Рубен уверял, что «собачки не кусаются», ему никто не верил.
   Чем профессор мог напоминать Вольфа, Артем не понимал. Вольф был высокий, черный, бородатый и хромой, а Рубен – среднего роста, светловолосый, благодаря чему седина была малозаметна, полноватый, вполне добродушной наружности. Собак он держал свирепых, но это как раз объяснимо. Человека целыми днями нет дома, квартира набита старинными вещами, собранными на протяжении всей жизни, кто-то же должен все охранять! Тем более первый этаж. Изабелла не зря боялась, решетки на окна поставила.
   – О чем ты думаешь? – спросила Динара.
   – О профессоре Рубене…
   – И что ты о нем думаешь?
   – Чем, по-твоему, он похож на Вольфа?
   Динара сосредоточенно сдвинула брови, и ему сразу захотелось поцеловать ее, прижать к себе. Когда она становилась серьезной, он еще больше любил ее.
   – Понимаешь… у него взгляд странный. Один раз я услышала, как он со своими собаками разговаривает. У меня мороз по коже пошел!
   – И что же он говорил?
   – Знаешь, как его доберманов зовут?
   Артем пожал плечами. Еще не хватало интересоваться доберманами Рубена!
   – Какая разница…
   – Ты сначала послушай, – перебила его Динара. – Собак зовут Танат и Кера!
   – Ну и что? – удивился Артем. – Не называть же доберманов Тузик и Жучка? Альвиан Николаевич человек незаурядный, эрудированный, такие люди обычно изобретательны даже в мелочах.
   – Тебе известно, что означают эти имена? – настаивала жена.
   – В юриспруденции таких терминов нет, – пошутил Артем и тут же пожалел об этом: Динара по-настоящему рассердилась.
   – Может, мне вообще не стоит тебе ничего говорить? – вспыхнула она, сверкая глазами, как разъяренная кошка.
   – Ну прости, – он сменил тон и положил голову жене на грудь. – Я просто не выспался. Так что тебя настораживает?
   – Ладно, – смягчилась она. – Придется повысить твой интеллектуальный уровень. Неуч! У собак очень странные имена. Танат – бог смерти у древних греков. От него веет могильным холодом; он прилетает к изголовью умирающего, чтобы срезать своим мечом прядь волос с его головы и исторгнуть душу. А мрачные керы всегда рядом с ним – носятся на своих крыльях по полю битвы и пьют из открытых ран сраженных воинов еще теплую кровь.
   – Ужас какой! – усмехнулся Артем. – Ты хочешь сказать, что доберманы профессора – греческие божества, принявшие столь низменную форму жизни?
   – Тьфу на тебя! – засмеялась Динара, у которой пропала охота злиться. – Не болтай! Я только хочу обратить твое внимание, что добрый человек так своих псов не назовет. Мелочи могут много рассказать об истинной сути человека. Профессор Рубен носит маску добряка и рассеянного интеллектуала, который увлечен любимой наукой. А на самом деле… под видом чудаковатого старичка скрывается очень умный и опасный человек. Ты посмотри ему в глаза! Мне как-то удалось перехватить его взгляд, когда профессор не ожидал и потому не успел придать ему выражение напускной доброты.
   – Ты преувеличиваешь, – возразил Артем.
   Но слова жены задели его. И впрямь, в господине Рубене есть нечто необычное. Обидно, что Динара заметила это первая. Впрочем, экстравагантное поведение отнюдь не редкость в людях, подобных профессору.
   – А как он разговаривал со своими собаками?
   – Собаки рычали и скребли дверь Фаворина, – объяснила Динара. – Кошачий запах приводит их в бешенство. Я услышала, выглянула в глазок и случайно поймала взгляд профессора – он поднял голову и смотрел вверх, на второй этаж, внимательно-внимательно, будто прислушивался к чему-то. Потом оттащил собак и говорит им: «Надо ждать, мои хорошие! Наберитесь терпения. Скоро наши надежды сбудутся!» И повернулся ко мне, будто почувствовал, что я за дверью стою, – выражение лица такое спокойное и все понимающее: мол, любопытничаешь? Ну-ну… Затем чуть покачал головой… дескать, не суй нос, куда не просят!
   – Может, человек не любит, когда за ним подглядывают…
   Динара кивнула.
   – Конечно. В таком случае чутье у него почище, чем у доберманов. Они были заняты котами и больше ни на что не реагировали. А Рубен как будто увидел меня сквозь дверь… И что, по-твоему, значат его фразы?
   – Я ничего зловещего в его словах не нахожу. Человек надеется, ждет… это естественно.
   – А почему он с собаками разговаривает?
   – Ну, дорогая, с кем же ему еще разговаривать-то? Живет он один, родственников и друзей у него, похоже, нет. Одинокие люди для того и заводят животных, чтобы общаться с ними.
   – Действительно, – согласилась Динара. – Наверное, у меня слишком богатое воображение. Альвиан Николаевич бывает довольно милым, подарил близнецам пробковый шлем, подводные очки, книги с картинками о путешествиях.
   – Вот видишь! – обрадовался Артем. – У людей полно странностей. Ничего страшного в этом нет. Пошли спать…
   Детям к утру полегчало, они перестали метаться и ровно сопели в своих кроватках. Динара тоже уснула. Зато Артему так и не удалось сомкнуть глаз. Вчерашнее посещение Галины Павловны и разговор с женой не выходили из головы.
   Давняя история, кажется, не закончилась. Почему вдруг всколыхнулось прошлое? Что связывает Галину Павловну, профессора Рубена, убитых женщин, Вольфа?
   Профессор, скорее всего, ни при чем – просто у Динары нервы разыгрались. Подозрительные личности к соседу не ходят, Артем бы заметил. Увлекается ли историк оккультизмом и магией? Точно утверждать нельзя, но видимых признаков такого интереса не наблюдалось. Имена собак? Тут, скорее, просто эксцентричность.
   Вольф в Москве, и думать о нем нечего. Если бы он и приехал в Питер, то второй раз спотыкаться о тот же камень ему не захочется. Он не настолько глуп. Месть? Но ведь во время потасовки Артем был в маске…
   Стоп, сказал он себе. При чем тут месть? Кто кому собирается мстить? Столько лет прошло, и вдруг Вольф решил отыграться? Почему так долго ждал? Нет, не вяжется… А что, собственно, произошло? Подумаешь, чувствительная дамочка решила, будто один из коллег хочет ее убить.
   Во-первых, она может быть психически неуравновешенной, истеричкой. Артем знал такой сорт женщин. Стоит мужчине сделать шаг в их сторону, как они тут же вопят, что их насилуют. А два шага расцениваются не иначе, как покушение на убийство. Вчерашняя посетительница, правда, не производит впечатления чокнутой, но… внешний вид обманчив.
   Похоже, что женщина действительно напугана. Однако убийство – вещь серьезная. Чтобы на него решиться, должны быть веские основания. Ревность, корысть или страх – три основных мотива, если исключить душевное расстройство.
   Галина Павловна работает в фирме «Альбион», которой владеет Никитский. Его бизнес процветает, с женой Дмитрий Сергеевич пока разводиться не собирается – в общем, у него все хорошо. Кроме того, что один его сотрудник хочет убить другого. Если верить Галине Павловне.
   Как же ей помочь? Что посоветовать?..

Глава 4

   Только вчера перед ее глазами лежали величественные руины Рима, а сегодня уже моросил дождь над бледными в свете серого дня улицами Петербурга.
   Анне казалось, что вот-вот проглянет из-за туч яркое, лазурное итальянское небо. Она задернула тяжелую штору и отошла от окна. Кончилось их с Юрием свадебное путешествие, длиною почти в девять лет… Муж уехал в свой офис, а она осталась дома. Хотелось полежать, отдохнуть после утомительного перелета.
   Анна вспоминала свое скоропалительное замужество: платье из жемчужно-серого шелка, шампанское и огромные букеты белых лилий, которыми осыпал ее Юрий. Как давно это было! В совсем другом городе, под другим небом. Или это она изменилась с тех пор?
   Родители Юрия опоздали на бракосочетание единственного сына, но все же приехали. Будущая свекровь вытирала слезы, которые безостановочно лились из ее глаз. Она прикрывала букетом красное, опухшее от рыданий лицо. Не такую невестку она хотела, не о таком счастье для Юрочки мечтала! Да ничего не поделаешь… нынче дети со старшими не считаются, самовольничают. Будущий свекор был растерян, расстроен скандальным поведением супруги. Он понимал, что они портят праздник, и чувствовал себя неловко.
   – Будь счастлив, сынок! – скороговоркой выпалил он, стараясь побыстрее затеряться в толпе гостей.
   Под взглядом невестки он робел и терял дар речи. Анне было смешно.
   После свадьбы Юрий предложил поехать в швейцарские Альпы или на Лазурный берег, но Анна отказалась.
   – Я купила квартиру, – заявила она. – Ты мне сам ее подарил! Теперь я хочу пожить в ней.
   Салахов опешил.
   – Но… дорогая… там не мешало бы ремонт хороший сделать, мебель…
   – Ничего не надо, – отмахнулась она. – Пусть будет, как есть.
   – А… нам что, придется жить раздельно? Я у себя в квартире, а ты…
   – Нет, конечно! Не говори глупости, – засмеялась Анна. – Несколько дней поживем у тебя.
   – Несколько дней?..
   Юрий ничего не понимал, а она улыбалась. Ей было весело!
   – Я же говорила – со мной не соскучишься. Я тебя предупреждала?
   Он кивнул. Анна действительно предупреждала, и Юрий на все соглашался. На все! То, что придется выполнять обещание в первые же дни совместной жизни, во время медового месяца, просто не приходило ему в голову.
   Супружеская жизнь преподносила сюрприз за сюрпризом. Анна настояла на том, что будет три дня жить в новой квартире, а три дня с Юрием.
   – Почему мы не можем поселиться там вдвоем, раз уж тебе так хочется?
   – Не можем, – ответила Анна и больше ничего объяснять не стала.
   Так они прожили около года. Господин Салахов не выдержал и нанял охранников для жены. Они старались держаться в отдалении и только сообщали Юрию о том, что все в порядке. Анна почти никуда не выходила из подаренной квартиры.
   «Что она там делает?» – ломал голову Юрий, но спрашивать не решался.
   Несмотря на это, он сильнее и сильнее влюблялся в свою странную жену и был несказанно счастлив, когда она предложила съездить за границу.
   – Куда тебе хочется? – радостно спросил он.
   – В Англию! – не колеблясь, заявила Анна. – Будем отмечать годовщину свадьбы в Лондоне.
   Юрий опомнился. Оказывается, прошел целый год, как они поженились! Он и не заметил. С Анной жизнь текла как бы вспять, полная загадок и приятного волнения.
   Они уехали в Англию. Анна чуть ли не каждый день ходила на фондовую биржу, смотрела, как идет торговля ценными бумагами. «Хочет разобраться, чем я занимаюсь!» – думал Юрий, и ему было хорошо от этой мысли. У мужа и жены должны быть общие интересы.
   Через некоторое время Анне надоела биржа, и она попросилась в Грецию, к Эгейскому морю. Ни Альпийские курорты, ни Париж ее не привлекали. Юрий пытался объяснить, что он не может надолго оставить дела, но она как будто не понимала, о чем идет речь.
   – Ах, ну конечно, поезжай! – сказала Анна однажды утром, после того как Юрий полчаса говорил по телефону с управляющим и обсуждал бизнес в Петербурге. – Тебе нужно присматривать за твоими фирмами.
   – А ты? – поразился он. – Разве ты не едешь вместе со мной?
   – Отвези меня в Афины, – бросила она, как нечто само собой разумеющееся. – Я буду ждать тебя там.
   Их жизнь превратилась в сплошные разъезды. Юрий летал в Петербург, иногда Анна соглашалась сопровождать его, но больше, чем на неделю, оставаться не хотела. Квартира в театральном доме, которая была так важна для нее, стояла запертая, и Анна даже не вспоминала о ней.
   Так прошли годы. Господин Салахов возмужал, пополнел, на его висках появилась седина. Ему исполнилось тридцать девять. Анна же хорошела, не замечая времени, поглощенная своими думами. Она, казалось, решала внутри себя какую-то задачу, такую же странную и непонятную, как и она сама…