Потом она рассказала ему про Евлалию, про свою любовь к стрельбе из лука, про дружбу с Альбертом Михайловичем, словом, про все-все… Удивительная ее естественность, простота и внутреннее достоинство, поразили Сиура, как самая изысканная и диковинная вещь из всех, виданных им. А видел он немало. И всякого. Ему все больше нравилась эта женщина. Все больше нравилась…
Вдруг в каком-то месте ее рассказа он напрягся.
– Минуточку. Простите, ради Бога, вы сказали, что старик обещал показать вам чердак. Он вам его показал?
– Конечно, – Тина удивленно взглянула на него. – Альберт Михайлович всегда выполнял свои обещания.
– И что там?
– Где?
– На чердаке.
– А, ну там много всего – старые газеты, журналы, кстати, есть очень редкие старые издания, если кто интересуется. Книги старые. Бумаги всякие, письма. Я даже взяла пачку себе – почитать. Интересно. Все равно как окунуться в чужую жизнь, почувствовать ее. Только я так и не успела этим заняться, все времени не было. То одно, то другое… – она замолчала.
– А еще что-нибудь там видели?
– Еще? – девушка подумала. – Там много всего. Мебель старая, поломанная, рухлядь разная, какая-то прялка, пустые ящики, сундук большой был. Что еще? Старые тряпки какие-то, посуда – но все в пыли, в паутине. Пылища ужасная. Прямо толстым слоем, как пух.
– Паутина? – Сиур вспомнил поразившую его паутину на рукаве мертвого старика.
– Да. Там давно никто не бывал. Разве что мальчишки лазали. А так… нет, никого это не интересовало.
– Старик вам ничего в связи с этим не рассказывал?
– Рассказывал, но так… ничего необычного. Романтические истории всякие, там же письма лежали – про людей, которые их писали, у кого какая судьба… Про любовь… А вы что об этом думаете?
– О чем? – теперь Сиур удивился.
– О любви, – она прямо и спокойно смотрела на него, ожидая ответа.
Когда Сиуру задавали подобные вопросы, он обычно отшучивался, болтал что попало, чаще оставлял их без ответа, не считая важными. Он уже открыл рот, но готовая слететь с губ шаблонная и довольно циничная фраза как будто натолкнулась на невидимое препятствие.
Глупо, но женщина застала его врасплох. То, что он был готов сказать и всегда говорил, оказалось невозможным вымолвить в присутствии этих глаз. Пауза затягивалась. Ситуация становилась комичной. Ее ожидание плавно переходило в насмешку.
– Я об этом не думаю, – его голос охрип, и пришлось откашляться.
– Вот как! Не думаете… Понимаю, – насмешка была скрыта, но она была.
Тина теперь посмотрела на сидящего напротив мужчину по-другому и заметила, что он волнуется. Его уверенность слетела, как перышко. Слишком легко. Почему? – она не успела додумать эту мысль.
– А о подвале старик не говорил? В доме есть подвал? – Сиур решил перевести разговор в прежнее русло, уходя от опасной темы.
– Под домом есть большой подвал. Альберт Михайлович несколько раз говорил о подвале. Он придавал этому большое значение, говорил, что расскажет мне что-то очень важное, но все время откладывал, – она сделала вид, что не заметила маневра.
Потрясающая женщина. Сиур достал карты подземных сооружений и уже знал, что под домом, где жил антиквар, имелась огромная и сложная система подземных коммуникаций, на большой глубине. Причем как очень старых – дом был построен уже на подземных сооружениях более раннего времени – так и сделанных по чертежам заказчика. Но что самое интересное – подвалы достраивались и перестраивались уже в недавнее время. Это было не характерно и потому настораживало. Непонятно, кому и зачем это понадобилось. Кто выполнял работы он пока не смог узнать, но в принципе эти данные должны быть доступны.
– Так вы не были в подвале? – он все же решил уточнить.
– Странный вопрос. Нет, конечно. Почему это вас интересует? Мы собирались, но… У Альберта Михайловича был свой ключ от подвальных помещений – он мне его показывал. Сам ключ очень необычный, я таких никогда не видела. Музейный экспонат, а не ключ.
– А где старик его хранил? Вы не знаете? Может быть, он когда-то доставал его при вас. Вы можете вспомнить?
– Сейчас… – Тина наморщила лоб. – Однажды он действительно доставал ключ при мне, но я не обратила внимания. Не считала, что это важно. Хотя постойте… по-моему, он лазил под диван. Да-да! Меня еще это поразило, зачем ключ хранить в таком неудобном месте. Поэтому и запомнила, наверное.
– Точно? Под диваном? – Сиур внутренним взглядом снова увидел в круге света от фонарика тело старого антиквара, лежащее на боку, лицом к дивану – как будто он пытается что-то рассмотреть там или что-то достать. Впрочем, возможно, это просто совпадение. Старик стоял там в момент смерти и просто упал.
Но… Сиур вновь пережил некоторое недоумение по поводу положения тела, тогда он не уловил, что именно было не так, но теперь стало ясно – старик как будто лег специально, заглядывая или собираясь достать что-то из-под дивана, сама поза говорила именно об этом, а не о падении. Вот оно что!
Мысль напряженно заработала: ключ все еще там? Может быть, убийца приходил именно за ним? Но тогда почему не искал? Не успел, или помешали? Множество вопросов и такое же множество ответов. Зачем было убивать, можно было просто поискать, пока старика не было дома. Да, но он выходил исключительно редко. А может быть, все так и было: незваный гость проник в квартиру, убедившись, что дома никого нет, а старик неожиданно вернулся?
Несомненно, стоило убедиться, на месте ли ключ. Но как? Опять лезть в квартиру? Так, ладно – об этом подумаю потом. Сиур взглянул на Тину. Она наблюдала за ним с некоторой долей иронии.
– Старик вам ничего не передавал на хранение? – на мгновение показалось, что по ее лицу пробежала тень. – Ничего не дарил? Не просил ничего передать кому-либо?
– Н-нет. То есть да, дарил, конечно, всякие старинные безделушки – но они не очень дорогие. Вот портрет Евлалии мне подарил. Альберт Михайлович говорил, что я на нее очень похожа.
А ведь правда. Сиур вспомнил, как его резанули по сердцу глаза незнакомой женщины на портрете. Он посмотрел на Тину по-новому, долгим взглядом. Показалось, что к нему как будто возвращается потерянная память, как будто он вот-вот узнает ее, эту женщину, это наваждение, эту боль, муку своей жизни… Но нет… напряжение сменилось разочарованием. Прозрение не наступило.
ГЛАВА 11
Вдруг в каком-то месте ее рассказа он напрягся.
– Минуточку. Простите, ради Бога, вы сказали, что старик обещал показать вам чердак. Он вам его показал?
– Конечно, – Тина удивленно взглянула на него. – Альберт Михайлович всегда выполнял свои обещания.
– И что там?
– Где?
– На чердаке.
– А, ну там много всего – старые газеты, журналы, кстати, есть очень редкие старые издания, если кто интересуется. Книги старые. Бумаги всякие, письма. Я даже взяла пачку себе – почитать. Интересно. Все равно как окунуться в чужую жизнь, почувствовать ее. Только я так и не успела этим заняться, все времени не было. То одно, то другое… – она замолчала.
– А еще что-нибудь там видели?
– Еще? – девушка подумала. – Там много всего. Мебель старая, поломанная, рухлядь разная, какая-то прялка, пустые ящики, сундук большой был. Что еще? Старые тряпки какие-то, посуда – но все в пыли, в паутине. Пылища ужасная. Прямо толстым слоем, как пух.
– Паутина? – Сиур вспомнил поразившую его паутину на рукаве мертвого старика.
– Да. Там давно никто не бывал. Разве что мальчишки лазали. А так… нет, никого это не интересовало.
– Старик вам ничего в связи с этим не рассказывал?
– Рассказывал, но так… ничего необычного. Романтические истории всякие, там же письма лежали – про людей, которые их писали, у кого какая судьба… Про любовь… А вы что об этом думаете?
– О чем? – теперь Сиур удивился.
– О любви, – она прямо и спокойно смотрела на него, ожидая ответа.
Когда Сиуру задавали подобные вопросы, он обычно отшучивался, болтал что попало, чаще оставлял их без ответа, не считая важными. Он уже открыл рот, но готовая слететь с губ шаблонная и довольно циничная фраза как будто натолкнулась на невидимое препятствие.
Глупо, но женщина застала его врасплох. То, что он был готов сказать и всегда говорил, оказалось невозможным вымолвить в присутствии этих глаз. Пауза затягивалась. Ситуация становилась комичной. Ее ожидание плавно переходило в насмешку.
– Я об этом не думаю, – его голос охрип, и пришлось откашляться.
– Вот как! Не думаете… Понимаю, – насмешка была скрыта, но она была.
Тина теперь посмотрела на сидящего напротив мужчину по-другому и заметила, что он волнуется. Его уверенность слетела, как перышко. Слишком легко. Почему? – она не успела додумать эту мысль.
– А о подвале старик не говорил? В доме есть подвал? – Сиур решил перевести разговор в прежнее русло, уходя от опасной темы.
– Под домом есть большой подвал. Альберт Михайлович несколько раз говорил о подвале. Он придавал этому большое значение, говорил, что расскажет мне что-то очень важное, но все время откладывал, – она сделала вид, что не заметила маневра.
Потрясающая женщина. Сиур достал карты подземных сооружений и уже знал, что под домом, где жил антиквар, имелась огромная и сложная система подземных коммуникаций, на большой глубине. Причем как очень старых – дом был построен уже на подземных сооружениях более раннего времени – так и сделанных по чертежам заказчика. Но что самое интересное – подвалы достраивались и перестраивались уже в недавнее время. Это было не характерно и потому настораживало. Непонятно, кому и зачем это понадобилось. Кто выполнял работы он пока не смог узнать, но в принципе эти данные должны быть доступны.
– Так вы не были в подвале? – он все же решил уточнить.
– Странный вопрос. Нет, конечно. Почему это вас интересует? Мы собирались, но… У Альберта Михайловича был свой ключ от подвальных помещений – он мне его показывал. Сам ключ очень необычный, я таких никогда не видела. Музейный экспонат, а не ключ.
– А где старик его хранил? Вы не знаете? Может быть, он когда-то доставал его при вас. Вы можете вспомнить?
– Сейчас… – Тина наморщила лоб. – Однажды он действительно доставал ключ при мне, но я не обратила внимания. Не считала, что это важно. Хотя постойте… по-моему, он лазил под диван. Да-да! Меня еще это поразило, зачем ключ хранить в таком неудобном месте. Поэтому и запомнила, наверное.
– Точно? Под диваном? – Сиур внутренним взглядом снова увидел в круге света от фонарика тело старого антиквара, лежащее на боку, лицом к дивану – как будто он пытается что-то рассмотреть там или что-то достать. Впрочем, возможно, это просто совпадение. Старик стоял там в момент смерти и просто упал.
Но… Сиур вновь пережил некоторое недоумение по поводу положения тела, тогда он не уловил, что именно было не так, но теперь стало ясно – старик как будто лег специально, заглядывая или собираясь достать что-то из-под дивана, сама поза говорила именно об этом, а не о падении. Вот оно что!
Мысль напряженно заработала: ключ все еще там? Может быть, убийца приходил именно за ним? Но тогда почему не искал? Не успел, или помешали? Множество вопросов и такое же множество ответов. Зачем было убивать, можно было просто поискать, пока старика не было дома. Да, но он выходил исключительно редко. А может быть, все так и было: незваный гость проник в квартиру, убедившись, что дома никого нет, а старик неожиданно вернулся?
Несомненно, стоило убедиться, на месте ли ключ. Но как? Опять лезть в квартиру? Так, ладно – об этом подумаю потом. Сиур взглянул на Тину. Она наблюдала за ним с некоторой долей иронии.
– Старик вам ничего не передавал на хранение? – на мгновение показалось, что по ее лицу пробежала тень. – Ничего не дарил? Не просил ничего передать кому-либо?
– Н-нет. То есть да, дарил, конечно, всякие старинные безделушки – но они не очень дорогие. Вот портрет Евлалии мне подарил. Альберт Михайлович говорил, что я на нее очень похожа.
А ведь правда. Сиур вспомнил, как его резанули по сердцу глаза незнакомой женщины на портрете. Он посмотрел на Тину по-новому, долгим взглядом. Показалось, что к нему как будто возвращается потерянная память, как будто он вот-вот узнает ее, эту женщину, это наваждение, эту боль, муку своей жизни… Но нет… напряжение сменилось разочарованием. Прозрение не наступило.
ГЛАВА 11
Сиур остался ночевать у Тины на том же диване. Слишком о многом нужно было ее расспросить. Он жалел, что не сделал этого сразу. Лежа без сна, обдумывал создавшееся положение – слишком много нестыковок для такой простой вещи. Ну, убит богатый старик. Во-первых, по нынешним меркам не такой уж и богатый, во-вторых, слишком таинственный для обычного человека.
Никаких сведений, нигде, ни у кого – все зыбко, неопределенно и неуловимо. Сиуру захотелось пойти в ЖЭК и элементарно узнать о прописке. Впрочем, скорее всего, прописка, конечно же, была. И что это дает? И свидетельство о рождении, и паспорт, все это было – не могло не быть. Оказывается, все это еще ни о чем не говорит. Есть человек или нет человека? Как запись о машине отнюдь не гарантирует наличие самой машины, так и здесь: сведения о вещи и сама вещь – это, как говорят в Одессе, «две большие разницы».
Как-то не типично это все. С какой стати? Какие-то «тайны мадридского двора»! И ведь никакого повода. Во всяком случае, видимого. Ну никакого. Однако что-то его беспокоило. Сиур хорошо знал это чувство – друзья говорили, что с ним никогда не попадешься врасплох, – он мог ощущать скрытую и будущую опасность внутренним, неподвластным анализу чутьем. Когда совершенно ничего ее не предвещало. Ничего, кроме этого внутреннего сигнала: «Внимание. Соберись. Опасно». Что, как, почему? Этого он и сам не знал. Но всегда внутренний сигнал срабатывал безотказно. Вот и сейчас. Только в этот раз опасность угрожала не одному ему, но еще и непонятной женщине.
Как она попала в эту ситуацию, с какого боку? Почему он чувствует, что должен охранить ее, вывести из-под удара? Даже ценой собственной жизни. Сиур подумал об этом как-то буднично, словно было это обычным делом.
Как-то само собой случилось, что видеть и ощущать рядом присутствие этой женщины стало вдруг важнее жизни. Вернее, жизнь потеряла былую привлекательность и ценность для него, если допустить, что Тины больше не будет рядом. Пусть не с ним. Хотя бы в этом городе, на этой планете. Впрочем, почему не с ним? Он вспомнил ее мокрые волосы, с которых текла вода, прилипший к телу халат и босые ноги с тонкими лодыжками. Лодыжки, по его глубокому убеждению, были в женщине показателем породы. Тина была породистой. Он хмыкнул, – ему бы не поздоровилось, узнай она ход его мыслей.
Он снова вспомнил ее совершенно лишенный желания нравиться или привлекать, а скорее несчастный и растерзанный вид, – и не раздражение, а теплая волна жалости, или умиления, он не смог бы определить это чувство, – заполнила грудь. Сиур разозлился на себя. Пришло желание уснуть и видеть во сне ее. Опять ее. Глаза слипались, приятная усталость манила сладостью забытья. Он через силу раскрыл глаза, пытаясь еще о чем-то думать, анализировать, и… Неодолимый сон наступил, как прилив, сопротивляться которому более было невозможно.
Впрочем, погружение в сон было не обязательным, чтобы картины вроде бы не его, но странно знакомой чужой жизни всплывали и разворачивались в его сознании подобно цветку, раскрывающему свои лепестки, естественно и гармонично, сообразно извечным природным законам… Эти картины могли появиться весьма некстати, и приходилось усилием воли отгонять их, но чаще они являлись в минуты отдыха, вот как сейчас… сон ли, явь? Кого спросить? Знает ли кто-нибудь ответ?
Погода установилась хотя и не теплая, но приятно спокойная. Затянутое облачной дымкой небо пропускало достаточное количество солнечных лучей, и когда не было ветра, молодой человек поднимался на башню и любовался морским видом, теряющимся в дымке горизонтом, зыбким, уходящим в бесконечность, производящим впечатление отделенности от всего остального мира… Да и был ли он, этот мир?
Здоровье возвращалось медленно, но с каждым днем все ощутимее. Подъем по винтовой лестнице становился все более быстрым, а остановки для отдыха все более редкими. Гость заметил, что в доме жили несколько слуг, а вот хозяев, кроме ухаживающей за ним женщины, он так и не видел. Большое количество оружия, различных припасов, добротная и подчиненная идее длительной обороны в случае чего постройка и расположение дома, свидетельствовали о том, что хозяевами здесь могли быть опытные и закаленные жизнью мужчины.
Почему здесь и с какой целью построено жилище? Для кого? Много вопросов и полное отсутствие ответов…По мере выздоровления он пытался – как это присуще людям – объяснить непривычное и непонятное при помощи привычного и понятного. Неблагодарная задача. Неизвестное невозможно объяснить таким путем.
В ненастные дни ему нравилось бродить по этому мрачному и вместе с тем необычайно надежному дому. Темные нескончаемые коридоры сменялись внутренними площадками странной многоугольной формы – ничего лишнего, только толстые стены, тускло освещаемые редкими светильниками, да вытянутые глубокие окна, скорее бойницы. Двери во все внутренние помещения обычно бывали плотно закрыты, и из-за них не доносилось ни звука, впрочем, толщина и пригнанность самих дверей исключали возможность хоть что-то услышать из происходящего за ними. Впрочем, происходило ли там хоть что– нибудь?
Дом напоминал спящего великана – в нем поддерживалась жизнь, все было великолепно отлажено, он, несомненно, был живым – но в то же время будто бы спал, – то ли отдыхая от каких-то бурных событий, то ли ожидая их. В этом доме жила тайна. Она витала в воздухе, наполняя жилое и нежилое пространство возбуждающим ароматом неведомого, которое одно только и влечет по-настоящему.
Желание узнать, разгадать, ощутить, обрести, сделать своим, овладеть… Овладеть тайной – сладкая отрава, разлитая в атмосфере этого жилища, тревожила и не давала покоя. Гостю никто не препятствовал разгуливать по дому, но никто и не поощрял его к этому. Молчаливое неодобрение – вот что ощущалось со стороны его обитателей. Видимо, законы гостеприимства единственно не давали открыто запретить свободное передвижение незваному постояльцу. К тому же, он был слишком слаб, равно как для того, чтобы отправиться в дорогу, так и для того, чтобы его стоило опасаться.
Однажды вечером, когда все, казалось, уже спали, молодой человек долго ворочался с боку на бок – тяжелую тишину нарушали только едва проникающие через стены порывы ветра, рев волн, да треск ломающихся сучьев. В очаге жарко горели дрова; добавляемые хозяйкой в огонь травы, насыщали воздух непривычным ароматом не то смолы, не то каких-то курений. Отчаявшись уснуть, чувствуя непонятную тоску и желание выйти и идти на поиски …кого? чего?… не в силах преодолеть мучительное стремление, молодой человек поднялся и принялся бесцельно бродить по полуосвещенным коридорам, ни о чем не думая, как вдруг…
Сначала он не поверил своим глазам, – одна из дверей в угловую комнату, почти не заметная, возбуждающая особенно его любопытство – оказалась приоткрытой.
Затаив дыхание, гость неслышно приблизился к полоске света, пробивающейся в узкую щель между стеной и мореным дубом панели, скрывающей вход в таинственную комнату. Сразу почти ничего невозможно было рассмотреть…слишком мешало волнение, бешеный стук сердца, – с трудом преодолевая слабость, молодой человек напряженно пытался связать видимые фрагменты в единую картину.
В комнате горел огонь, но светильник был необычный, в виде широкой металлической чаши – сам цвет пламени был странен, дым почти отсутствовал. Горький и вместе с тем приятный запах был слышен даже в коридоре. Стены, похоже, были сплошь уставлены древними фолиантами, разными предметами непонятного назначения, никогда им не виданными. В углу стояла непохожая ни на что знакомое статуя, которой поклонялись? Невозможно!..
Неведомый идол притягивал к себе неотрывно – что-то светилось золотом, мерцало черное, синее…странная фигура, странная поза…Повсюду красные драпировки, золото, толстые свечи непривычной формы, колеблющиеся их языки, тени и отблески на предметах, тканях, потолке…
Мужчина не был трусом – военное ремесло приучило к опасности, – готовность давать отпор, нападать, упреждать удары хладнокровно и со знанием дела, в его среде впитывалась с молоком матери. Молодость была скорее преимуществом, чем недостатком – тренированное тело, привычное к бою в любых обстоятельствах и с любым противником, умелое в обращении со всевозможными видами оружия, любовь к тяжелому мечу – все вместе составляло неустрашимую уверенность, отвагу и способность встречать угрозу лицом к лицу, не уклоняясь и не избегая, выносливость и волю к победе. Таков был человек, которого привели странные обстоятельства в странное жилище.
Ничто не смогло бы вывести его из равновесия, но это… Эти дикие и жуткие предметы… Он зажмурился, тряхнул головой – может, снова болезненный бред? – больше всего испугало до испарины, до дрожи в ногах то, что как будто ему были не так уж незнакомы эти запахи, эти вещи, эта поза странного идола…Неужели так подействовала на него болезнь, отняла рассудок? А может быть, снадобья молчаливой хозяйки? Он провел дрожащей рукой по лбу… пальцы стали влажными, голова закружилась, его шатнуло, но суровая закалка позволила устоять.
Ему хотелось смотреть и смотреть внутрь комнаты, с непонятной жадностью узнавать невиданные предметы, ритуальные фигурки, магические символы, – наслаждаться этим оцепенением, каким-то глубинным торжеством, поднимающимся изнутри величием и достоинством – как будто он плавно перетекал в незнакомого ему человека, мудрого, полного внутренней силы и сознания собственного могущества…Как будто он когда-то был этим удивительным, могучим, всесильным человеком, который знал… Что? Что он знал? О чем? Сверхусилие вспомнить отрезвило его, вернуло к реальности…Тошнотворной волной накатила слабость.
Да, эта женщина, она была там, в этой комнате, и была еще когда-то, – теперь он точно вспомнил это. Она уже была. Совсем не такая, но он узнал ее, узнал бы из тысяч, через все времена, свет и тьму, через весь океан лжи и ускользающую суть истины…через пески забвения и отстраненное сияние звезд…
Она смотрела на огонь. Как и тогда. Она шептала неведомые заклинания. Она совершала магический ритуал – древний, как сама жизнь. Она манила его к себе – непреодолимо, как тогда, как сейчас…
– Так будет всегда, – вдруг подумал он, погружаясь в ее ауру, сливаясь с ее вибрациями, вечными, как мироздание…
Он не ощутил грани между бытием и небытием – почти небытием. Ослабленный организм не выдержал напряжения. Он, видимо, упал и пролежал в коридоре до утра. Во всяком случае, очнувшись на холодном полу, он так и не смог ответить себе на вопрос, что было и чего не было? Было ли ночное видение плодом помраченного болезнью рассудка или необъяснимой явью?
Никто ничего не сказал ему, никто его ни о чем не спросил. А сам он не посмел. Хозяйка дома вела себя ровно, как будто ничего не произошло. Один только раз ему удалось поймать ее внимательный взгляд, который она тотчас отвела. А может быть, ему и это показалось?
Он прекратил мучительные раздумья и просто наслаждался морским воздухом, насыщенным йодом и запахом водорослей. Резкие крики чаек, шум прибоя приятно волновали после многодневного забытья и безвременья. Даже слабость собственного тела была скорее приятна.
В гулкой глубине башенного колодца раздались долгожданные звуки… Женщина ежедневно поднималась на башню. Подолгу смотрела вдаль, вглядывалась в бело-розовый туман, то ли ждала кого-то, то ли тосковала?
Загадка. Жгучий интерес гостя оставался неудовлетворенным. Она почти не разговаривала. На вопросы предпочитала отвечать уклончиво, или не отвечать вовсе. Почти всегда была ровно приветлива, а с тех пор, как он начал поправляться, стала едва интересоваться им, скорее из вежливости.
В некоторые из дней женщина выходила на башню с удивительно изукрашенным, огромным блестящим луком и стреляла, стреляла. Она, казалось, целилась куда-то. Или никуда? Натягивала тетиву и наслаждалась пением стрел. Она словно срасталась с оружием, становилась с ним одним целым, и невозможно было представить, чтобы она промахнулась, – настолько совершенно было каждое движение ее тела, каждый подчиненный этому движению изгиб, взгляд, дыхание, само намерение воплощалось в этом дивном порыве, естественном, как сама природа. Восторг – вот что единственно возможно было чувствовать, глядя на этого стрелка.
Потом она спокойно опускала лук, но блеск глаз, покрытые легким румянцем скулы, вздымающаяся грудь… Нельзя было сказать, определить мыслью, как ему хотелось подойти к ней, прижать к себе, почувствовать ее всю в своих руках, прикоснуться лицом, вдохнуть запах волос, платья, ветра, обвевающего ее как-то совершенно по-особому, не так, как его, как других…
Похоже, он сходит с ума? О Боже, да, конечно, конечно, он сходит с ума – иначе невозможно объяснить, как проникает в него, почти физически ощутимо, дыхание этой женщины, словно яд, сковывающий члены, жаркий, желанный, острый, разрушающий волю…Он встряхнул головой, отгоняя морок – что с ним? – глубоко вдохнул холодный воздух. Наступило пробуждение…
Сиур проснулся. Долго не мог унять волнение. Сердце бешено колотилось, – с трудом переводя дыхание, он еле вспомнил, кто он и где находится. Лежал неподвижно, глядя в ночь за окном. Шторы они с Тиной закрывать не стали. На ее вопрос, почему он теперь не считает нужным скрывать свое знакомство с ней, пояснил, что милиция посчитала смерть старика естественной, и, судя по всему, никакого расследования не будет, никто ими не интересуется и вряд ли заинтересуется в ближайшем будущем, поэтому скрываться особо не стоит, хотя и афишировать знакомство им не следует. Мало ли? Береженого Бог бережет.
Заснуть так и не удалось, и Сиур позволил мыслям течь вольно. Завтра перво-наперво нужно съездить к дому антиквара и расспросить юношей, которые могли совершенно неожиданно что-нибудь да заметить – околачиваются во дворе, в подъезде, стараясь не попадаться на глаза взрослым, – такие ребята знают больше всех обо всем, часто не придавая этому значения. Только расспрашивать надо умно. Но это он как раз умел.
Так, затем подвал. Вот с подвалом сложнее. Может быть, ночью? Потом додумаю, – он перекинулся мыслью на племянника. Племянник у старика действительно был, как ни странно, самый что ни на есть настоящий, из плоти и крови, и даже работал, причем действительно в одном из коммерческих банков. Сиур знал этот банк, там напротив располагались полуразрушенные старые дома, наверняка распроданные, но еще не отремонтированные. Удобное место для наблюдения.
Еще одна смутная мысль никак не оформлялась в четкую задачу. Во время всего их с Тиной разговора она мешала и беспокоила его, как заноза. А, вот что: надо бы расспросить ее, где она была вчера с подругой. Почему сразу не ответила? У него мелькнуло желание завтра после ее ухода остаться и обыскать квартиру, но он подавил это желание. Возможно, придется пожалеть об этом.
С женщинами всегда так. Начинаешь решать какую-нибудь их проблему путем приобретения еще больших проблем. С мужиками все проще. Он вздохнул. Посмотрел на часы, стараясь в лунном свете рассмотреть стрелки. Кажется, до утра еще полно времени. Удастся ли заснуть?
Сиур повернулся на другой бок и стал думать о Тине. Она спала в другой комнате. Спала ли? Наверное, – слишком устала и слишком много переживаний. Старика она, по-видимому, действительно любила. Такие вещи сразу видно. Интересно, где ее родители? Похоже, она довольно одинока, если не считать малохольной Людмилки. Он мысленно улыбнулся. – Хотя Людмилка хорошая баба, добрая, бесхитростная и преданная, без всяких этих новомодных штучек.
Незаметно для себя он снова задремал. Так, в полудреме, и дождался утра.
Никаких сведений, нигде, ни у кого – все зыбко, неопределенно и неуловимо. Сиуру захотелось пойти в ЖЭК и элементарно узнать о прописке. Впрочем, скорее всего, прописка, конечно же, была. И что это дает? И свидетельство о рождении, и паспорт, все это было – не могло не быть. Оказывается, все это еще ни о чем не говорит. Есть человек или нет человека? Как запись о машине отнюдь не гарантирует наличие самой машины, так и здесь: сведения о вещи и сама вещь – это, как говорят в Одессе, «две большие разницы».
Как-то не типично это все. С какой стати? Какие-то «тайны мадридского двора»! И ведь никакого повода. Во всяком случае, видимого. Ну никакого. Однако что-то его беспокоило. Сиур хорошо знал это чувство – друзья говорили, что с ним никогда не попадешься врасплох, – он мог ощущать скрытую и будущую опасность внутренним, неподвластным анализу чутьем. Когда совершенно ничего ее не предвещало. Ничего, кроме этого внутреннего сигнала: «Внимание. Соберись. Опасно». Что, как, почему? Этого он и сам не знал. Но всегда внутренний сигнал срабатывал безотказно. Вот и сейчас. Только в этот раз опасность угрожала не одному ему, но еще и непонятной женщине.
Как она попала в эту ситуацию, с какого боку? Почему он чувствует, что должен охранить ее, вывести из-под удара? Даже ценой собственной жизни. Сиур подумал об этом как-то буднично, словно было это обычным делом.
Как-то само собой случилось, что видеть и ощущать рядом присутствие этой женщины стало вдруг важнее жизни. Вернее, жизнь потеряла былую привлекательность и ценность для него, если допустить, что Тины больше не будет рядом. Пусть не с ним. Хотя бы в этом городе, на этой планете. Впрочем, почему не с ним? Он вспомнил ее мокрые волосы, с которых текла вода, прилипший к телу халат и босые ноги с тонкими лодыжками. Лодыжки, по его глубокому убеждению, были в женщине показателем породы. Тина была породистой. Он хмыкнул, – ему бы не поздоровилось, узнай она ход его мыслей.
Он снова вспомнил ее совершенно лишенный желания нравиться или привлекать, а скорее несчастный и растерзанный вид, – и не раздражение, а теплая волна жалости, или умиления, он не смог бы определить это чувство, – заполнила грудь. Сиур разозлился на себя. Пришло желание уснуть и видеть во сне ее. Опять ее. Глаза слипались, приятная усталость манила сладостью забытья. Он через силу раскрыл глаза, пытаясь еще о чем-то думать, анализировать, и… Неодолимый сон наступил, как прилив, сопротивляться которому более было невозможно.
Впрочем, погружение в сон было не обязательным, чтобы картины вроде бы не его, но странно знакомой чужой жизни всплывали и разворачивались в его сознании подобно цветку, раскрывающему свои лепестки, естественно и гармонично, сообразно извечным природным законам… Эти картины могли появиться весьма некстати, и приходилось усилием воли отгонять их, но чаще они являлись в минуты отдыха, вот как сейчас… сон ли, явь? Кого спросить? Знает ли кто-нибудь ответ?
Погода установилась хотя и не теплая, но приятно спокойная. Затянутое облачной дымкой небо пропускало достаточное количество солнечных лучей, и когда не было ветра, молодой человек поднимался на башню и любовался морским видом, теряющимся в дымке горизонтом, зыбким, уходящим в бесконечность, производящим впечатление отделенности от всего остального мира… Да и был ли он, этот мир?
Здоровье возвращалось медленно, но с каждым днем все ощутимее. Подъем по винтовой лестнице становился все более быстрым, а остановки для отдыха все более редкими. Гость заметил, что в доме жили несколько слуг, а вот хозяев, кроме ухаживающей за ним женщины, он так и не видел. Большое количество оружия, различных припасов, добротная и подчиненная идее длительной обороны в случае чего постройка и расположение дома, свидетельствовали о том, что хозяевами здесь могли быть опытные и закаленные жизнью мужчины.
Почему здесь и с какой целью построено жилище? Для кого? Много вопросов и полное отсутствие ответов…По мере выздоровления он пытался – как это присуще людям – объяснить непривычное и непонятное при помощи привычного и понятного. Неблагодарная задача. Неизвестное невозможно объяснить таким путем.
В ненастные дни ему нравилось бродить по этому мрачному и вместе с тем необычайно надежному дому. Темные нескончаемые коридоры сменялись внутренними площадками странной многоугольной формы – ничего лишнего, только толстые стены, тускло освещаемые редкими светильниками, да вытянутые глубокие окна, скорее бойницы. Двери во все внутренние помещения обычно бывали плотно закрыты, и из-за них не доносилось ни звука, впрочем, толщина и пригнанность самих дверей исключали возможность хоть что-то услышать из происходящего за ними. Впрочем, происходило ли там хоть что– нибудь?
Дом напоминал спящего великана – в нем поддерживалась жизнь, все было великолепно отлажено, он, несомненно, был живым – но в то же время будто бы спал, – то ли отдыхая от каких-то бурных событий, то ли ожидая их. В этом доме жила тайна. Она витала в воздухе, наполняя жилое и нежилое пространство возбуждающим ароматом неведомого, которое одно только и влечет по-настоящему.
Желание узнать, разгадать, ощутить, обрести, сделать своим, овладеть… Овладеть тайной – сладкая отрава, разлитая в атмосфере этого жилища, тревожила и не давала покоя. Гостю никто не препятствовал разгуливать по дому, но никто и не поощрял его к этому. Молчаливое неодобрение – вот что ощущалось со стороны его обитателей. Видимо, законы гостеприимства единственно не давали открыто запретить свободное передвижение незваному постояльцу. К тому же, он был слишком слаб, равно как для того, чтобы отправиться в дорогу, так и для того, чтобы его стоило опасаться.
Однажды вечером, когда все, казалось, уже спали, молодой человек долго ворочался с боку на бок – тяжелую тишину нарушали только едва проникающие через стены порывы ветра, рев волн, да треск ломающихся сучьев. В очаге жарко горели дрова; добавляемые хозяйкой в огонь травы, насыщали воздух непривычным ароматом не то смолы, не то каких-то курений. Отчаявшись уснуть, чувствуя непонятную тоску и желание выйти и идти на поиски …кого? чего?… не в силах преодолеть мучительное стремление, молодой человек поднялся и принялся бесцельно бродить по полуосвещенным коридорам, ни о чем не думая, как вдруг…
Сначала он не поверил своим глазам, – одна из дверей в угловую комнату, почти не заметная, возбуждающая особенно его любопытство – оказалась приоткрытой.
Затаив дыхание, гость неслышно приблизился к полоске света, пробивающейся в узкую щель между стеной и мореным дубом панели, скрывающей вход в таинственную комнату. Сразу почти ничего невозможно было рассмотреть…слишком мешало волнение, бешеный стук сердца, – с трудом преодолевая слабость, молодой человек напряженно пытался связать видимые фрагменты в единую картину.
В комнате горел огонь, но светильник был необычный, в виде широкой металлической чаши – сам цвет пламени был странен, дым почти отсутствовал. Горький и вместе с тем приятный запах был слышен даже в коридоре. Стены, похоже, были сплошь уставлены древними фолиантами, разными предметами непонятного назначения, никогда им не виданными. В углу стояла непохожая ни на что знакомое статуя, которой поклонялись? Невозможно!..
Неведомый идол притягивал к себе неотрывно – что-то светилось золотом, мерцало черное, синее…странная фигура, странная поза…Повсюду красные драпировки, золото, толстые свечи непривычной формы, колеблющиеся их языки, тени и отблески на предметах, тканях, потолке…
Мужчина не был трусом – военное ремесло приучило к опасности, – готовность давать отпор, нападать, упреждать удары хладнокровно и со знанием дела, в его среде впитывалась с молоком матери. Молодость была скорее преимуществом, чем недостатком – тренированное тело, привычное к бою в любых обстоятельствах и с любым противником, умелое в обращении со всевозможными видами оружия, любовь к тяжелому мечу – все вместе составляло неустрашимую уверенность, отвагу и способность встречать угрозу лицом к лицу, не уклоняясь и не избегая, выносливость и волю к победе. Таков был человек, которого привели странные обстоятельства в странное жилище.
Ничто не смогло бы вывести его из равновесия, но это… Эти дикие и жуткие предметы… Он зажмурился, тряхнул головой – может, снова болезненный бред? – больше всего испугало до испарины, до дрожи в ногах то, что как будто ему были не так уж незнакомы эти запахи, эти вещи, эта поза странного идола…Неужели так подействовала на него болезнь, отняла рассудок? А может быть, снадобья молчаливой хозяйки? Он провел дрожащей рукой по лбу… пальцы стали влажными, голова закружилась, его шатнуло, но суровая закалка позволила устоять.
Ему хотелось смотреть и смотреть внутрь комнаты, с непонятной жадностью узнавать невиданные предметы, ритуальные фигурки, магические символы, – наслаждаться этим оцепенением, каким-то глубинным торжеством, поднимающимся изнутри величием и достоинством – как будто он плавно перетекал в незнакомого ему человека, мудрого, полного внутренней силы и сознания собственного могущества…Как будто он когда-то был этим удивительным, могучим, всесильным человеком, который знал… Что? Что он знал? О чем? Сверхусилие вспомнить отрезвило его, вернуло к реальности…Тошнотворной волной накатила слабость.
Да, эта женщина, она была там, в этой комнате, и была еще когда-то, – теперь он точно вспомнил это. Она уже была. Совсем не такая, но он узнал ее, узнал бы из тысяч, через все времена, свет и тьму, через весь океан лжи и ускользающую суть истины…через пески забвения и отстраненное сияние звезд…
Она смотрела на огонь. Как и тогда. Она шептала неведомые заклинания. Она совершала магический ритуал – древний, как сама жизнь. Она манила его к себе – непреодолимо, как тогда, как сейчас…
– Так будет всегда, – вдруг подумал он, погружаясь в ее ауру, сливаясь с ее вибрациями, вечными, как мироздание…
Он не ощутил грани между бытием и небытием – почти небытием. Ослабленный организм не выдержал напряжения. Он, видимо, упал и пролежал в коридоре до утра. Во всяком случае, очнувшись на холодном полу, он так и не смог ответить себе на вопрос, что было и чего не было? Было ли ночное видение плодом помраченного болезнью рассудка или необъяснимой явью?
Никто ничего не сказал ему, никто его ни о чем не спросил. А сам он не посмел. Хозяйка дома вела себя ровно, как будто ничего не произошло. Один только раз ему удалось поймать ее внимательный взгляд, который она тотчас отвела. А может быть, ему и это показалось?
Он прекратил мучительные раздумья и просто наслаждался морским воздухом, насыщенным йодом и запахом водорослей. Резкие крики чаек, шум прибоя приятно волновали после многодневного забытья и безвременья. Даже слабость собственного тела была скорее приятна.
В гулкой глубине башенного колодца раздались долгожданные звуки… Женщина ежедневно поднималась на башню. Подолгу смотрела вдаль, вглядывалась в бело-розовый туман, то ли ждала кого-то, то ли тосковала?
Загадка. Жгучий интерес гостя оставался неудовлетворенным. Она почти не разговаривала. На вопросы предпочитала отвечать уклончиво, или не отвечать вовсе. Почти всегда была ровно приветлива, а с тех пор, как он начал поправляться, стала едва интересоваться им, скорее из вежливости.
В некоторые из дней женщина выходила на башню с удивительно изукрашенным, огромным блестящим луком и стреляла, стреляла. Она, казалось, целилась куда-то. Или никуда? Натягивала тетиву и наслаждалась пением стрел. Она словно срасталась с оружием, становилась с ним одним целым, и невозможно было представить, чтобы она промахнулась, – настолько совершенно было каждое движение ее тела, каждый подчиненный этому движению изгиб, взгляд, дыхание, само намерение воплощалось в этом дивном порыве, естественном, как сама природа. Восторг – вот что единственно возможно было чувствовать, глядя на этого стрелка.
Потом она спокойно опускала лук, но блеск глаз, покрытые легким румянцем скулы, вздымающаяся грудь… Нельзя было сказать, определить мыслью, как ему хотелось подойти к ней, прижать к себе, почувствовать ее всю в своих руках, прикоснуться лицом, вдохнуть запах волос, платья, ветра, обвевающего ее как-то совершенно по-особому, не так, как его, как других…
Похоже, он сходит с ума? О Боже, да, конечно, конечно, он сходит с ума – иначе невозможно объяснить, как проникает в него, почти физически ощутимо, дыхание этой женщины, словно яд, сковывающий члены, жаркий, желанный, острый, разрушающий волю…Он встряхнул головой, отгоняя морок – что с ним? – глубоко вдохнул холодный воздух. Наступило пробуждение…
Сиур проснулся. Долго не мог унять волнение. Сердце бешено колотилось, – с трудом переводя дыхание, он еле вспомнил, кто он и где находится. Лежал неподвижно, глядя в ночь за окном. Шторы они с Тиной закрывать не стали. На ее вопрос, почему он теперь не считает нужным скрывать свое знакомство с ней, пояснил, что милиция посчитала смерть старика естественной, и, судя по всему, никакого расследования не будет, никто ими не интересуется и вряд ли заинтересуется в ближайшем будущем, поэтому скрываться особо не стоит, хотя и афишировать знакомство им не следует. Мало ли? Береженого Бог бережет.
Заснуть так и не удалось, и Сиур позволил мыслям течь вольно. Завтра перво-наперво нужно съездить к дому антиквара и расспросить юношей, которые могли совершенно неожиданно что-нибудь да заметить – околачиваются во дворе, в подъезде, стараясь не попадаться на глаза взрослым, – такие ребята знают больше всех обо всем, часто не придавая этому значения. Только расспрашивать надо умно. Но это он как раз умел.
Так, затем подвал. Вот с подвалом сложнее. Может быть, ночью? Потом додумаю, – он перекинулся мыслью на племянника. Племянник у старика действительно был, как ни странно, самый что ни на есть настоящий, из плоти и крови, и даже работал, причем действительно в одном из коммерческих банков. Сиур знал этот банк, там напротив располагались полуразрушенные старые дома, наверняка распроданные, но еще не отремонтированные. Удобное место для наблюдения.
Еще одна смутная мысль никак не оформлялась в четкую задачу. Во время всего их с Тиной разговора она мешала и беспокоила его, как заноза. А, вот что: надо бы расспросить ее, где она была вчера с подругой. Почему сразу не ответила? У него мелькнуло желание завтра после ее ухода остаться и обыскать квартиру, но он подавил это желание. Возможно, придется пожалеть об этом.
С женщинами всегда так. Начинаешь решать какую-нибудь их проблему путем приобретения еще больших проблем. С мужиками все проще. Он вздохнул. Посмотрел на часы, стараясь в лунном свете рассмотреть стрелки. Кажется, до утра еще полно времени. Удастся ли заснуть?
Сиур повернулся на другой бок и стал думать о Тине. Она спала в другой комнате. Спала ли? Наверное, – слишком устала и слишком много переживаний. Старика она, по-видимому, действительно любила. Такие вещи сразу видно. Интересно, где ее родители? Похоже, она довольно одинока, если не считать малохольной Людмилки. Он мысленно улыбнулся. – Хотя Людмилка хорошая баба, добрая, бесхитростная и преданная, без всяких этих новомодных штучек.
Незаметно для себя он снова задремал. Так, в полудреме, и дождался утра.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента