Страница:
«КАННЫ» А. И. ГУЧКОВА
Итак, все фигуры на шахматной доске заговора — самого трагического и, может быть, самого гнусного в истории человечества, были уже расставлены. С самых верхов общества была пущена в самый широкий оборот клевета о Распутине, о шпионаже, о вредительстве, — клевета, которую даже и В. М. Пуришкевич самоотверженно развозил по фронтам. Вся гвардия была заблаговременно убрана из столицы — и ее «бессмысленно губили на Стоходе», как писал ген. Б. Хольмстон. Действительно, губили — совершенно бессмысленно. Ибо отход русских армий вызывался не нехваткой бойцов и, еще меньше, нехваткой у них мужества, а просто недостатком вооружения: этот недостаток никакая гвардия, конечно, восполнить не могла. Гвардия была заменена «маршевыми батальонами», для размещения которых не нашлось, видите ли, места во всей России. Предупреждение Протопопова, предупреждение прессы, приказы Государя Императора не помогли ничему: маршевых батальонов из столицы не удалили.
Приказов Государя о переброске в столицу гвардейской кавалерии не выполнили. Столица была во власти «слухов» и в распоряжении маршевых батальонов. Не хватало одного: повода. Так, в 1914 году Германия Вильгельма Второго довела свою боевую готовность до последнего предела и войны откладывать не могла. Раздался «сараевский выстрел». Если бы не было его, нашлось бы что-то другое. Если бы не нашлось чего-то другого, было бы спровоцировано что-то третье: времени терять было нельзя.
В феврале 1917 года в Петербурге — не только в нем одном — действительно начались хлебные «перебои». Их обострили все те же слухи: хлеба скоро вовсе не будет. Обыватель бросился закупать и сушить хлеб в запас. В литературе были указания на сознательную подготовку этих перебоев. Указания эти проверить невозможно. М. Палеолог сообщает, что в результате исключительно жестоких морозов в январе и феврале — 57 тысяч вагонов с хлебом застряли на железнодорожных путях, — это больше пяти миллионов пудов хлеба. Революционная пресса — уже после Февраля — сообщала, что Калашниковские склады оказались переполнены зерном, — это очень мало вероятно, так как после «перебоев» Февраля в 1917 году дальнейшие месяцы, и каждый месяц все хуже и хуже, — приносили с собой переход от «перебоев» к просто голоду. Самое вероятное объяснение сводится все к той же предусмотрительности, на основании которой ген. Беляев предлагал развести мосты на покрытой саженным слоем льда Неве. Но, во всяком случае, хлебный бунт был наилучшим поводом к Февралю: хлебные перебои дискредитировали власть в самой гуще населения, а даже и маршевые батальоны автоматически ставились в очень неудобное психологическое положение: стрелять в голодных баб? Одно дело — социалисты и революционеры, другое дело — бабы, которым, может быть, дома детишек кормить нечем. И вот на этом общем фоне А. И. Гучков разыграл то ли свои, то ли не свои «Канны». О заключительном плане этих «Канн» рассказывает почти с полной ясностью сам А. И. Гучков («Падение царского режима», том IV, с. 277-278):
«Я ведь не только сочувствовал этим действиям, но и принимал активное участие. План заключался в том (я только имен называть не буду), чтобы захватить между Царским Селом и Ставкой императорский поезд, вынудить отречение, затем одновременно, при посредстве воинских частей, на которые в Петрограде можно было рассчитывать, арестовать существующее правительство, затем объявить как о перевороте, так и о лицах, которые возглавят собой правительство».
Это было заключительной частью гучковского стратегического плана. Как мы уже знаем, эта часть была выполнена на сто процентов: императорский поезд оказался отрезанным и от столицы и от армии. Государь Император оказался в буквальном тупике, и никакого выхода у Него не было. С. Ольденбург пишет (с. 257):
«Поздно гадать о том, мог ли Государь не отречься. При той позиции, которую занимали ген. Алексеев и ген. Рузский, возможность сопротивления исключалась: приказы Государя не передавались».
С. Ольденбург выражается не совсем точно: приказы Государя не только не передавались — они отменялись.
Получив наконец достаточно веские данные о положении дел в Петрограде, Государь Император решил лично отправиться в столицу, но перед этим Он отдал приказ об отправке туда шести кавалерийских дивизий и шести пехотных полков — из самых надежных, — плюс пулеметные команды. (На фронте «надежных частей» было сколько угодно.) Ген. Алексеев был против отправки этих частей, считая, что «при существующих условиях меры репрессий могут только обострить положение». По словам того же ген. Алексеева, Государь не «захотел разговаривать с ним» (С. Ольденбург, с. 248). И этот приказ Государя Императора был сорван: ген. Рузский своей властью распорядился не только прекратить отправку войск в помощь ген. Иванову, но и вернуть обратно в Двинский район уже отправленные эшелоны. В ту же ночь из Ставки было послано на Западный фронт от имени Государя, предписание: уже отправленные части задержать на больших станциях, остальных — не грузить.
Что касается войск Юго-Западного фронта ( гвардии), то Ставкаеще днем 1 марта сообщила ген. Брусилову, чтобы отправка не производилась до особого уведомления (с. 253)!.. «Меры противодействия революции — отправка войск в восставший Петроград — были отменены именемГосударя, но помимо Его воли».
Между тем пресловутый Бубликов сам признавал:
«Достаточно было одной дисциплинированной дивизии с фронта, чтобы восстание было подавлено» (с. 251).
Может быть, не нужно было даже и дивизии: там, где «восстание» натыкалось на какое-то сопротивление, оно таяло, как дым: на трубочном заводе поручик Гесса застрелил агитатора, и вся толпа разбежалась, бросив и знамена и лозунги. Так что, может быть, хватило бы и семисот Георгиевских кавалеров ген. Иванова. Но не пустили и их. В Таврическом дворце от времени до времени вспыхивала паника: вот придут части с фронта — и тогда что?
Словом, Государь отдал приказ о переброске в столицу шести кавалерийских дивизий и шести пехотных полков и пулеметных команд, — и направился в заранее подготовленный для Него тупик. Поезд застрял на станции Малая Вишера — в 150 километрах от Петрограда, потом вернулся на станцию Дно и со станции Дно направился в Псков, в Ставку Северного фронта, которым командовал ген. Рузский.
Там, в Пскове, вечером 1 марта произошла поистине историческая беседа между Государем Императором и ген. Рузским. Нужно иметь в виду, что до этой беседы Государь Император провел сорок часов в поезде и был начисто отрезан от какой бы то ни было информации. В Ставку ген. Рузского Государь Император прибыл, по всей вероятности, как на некий опорный пункт. Сейчас же Он получил телеграмму от ген. Алексеева с уже готовым манифестом об ответственном министерстве. Именно этому министерству была, по-видимому, посвящена историческая беседа между Государем Императором и ген. Рузским. Часть этой беседы передает С.Ольденбург по записи князя Васильчикова, со слов ген. Рузского — так что за точность передачи ручаться никак нельзя. До этой беседы ген. Рузский сказал свите Государя Императора: «Нужно сдаваться на милость победителей». И по-видимому, вся беседа была посвящена именно вопросу этой капитуляции.
«Ген. Рузский с жаром доказывал необходимость ответственного министерства. Государь возражал спокойно и хладнокровно и с чувством глубокого убеждения: «Я ответственен перед Богом и Россией за все, что случилось и случится. Будут ли министры ответственны перед Думой и Государственным Советом или нет — безразлично. Я никогда не буду в состоянии, видя, что делается министрами не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не Моих рук дело…»
«Государь перебирал с необыкновенной ясностьювзгляды тех лиц, которые могли бы управлять Россией в ближайшие времена… И высказал свое убеждение, что те общественные деятели, которые, несомненно, составят первый же кабинет, все люди совершенно неопытные в деле управления и, получив бремя власти, не сумеют справиться с своей задачей».
Сейчас, тридцать пять лет спустя, мы обязаны отдать должное «необыкновенной ясности» Государя Императора: «деятели» действительно не справились. Но, во всяком случае, со стороны Государя Императора, — если верить этой записи, — это был категорический отказ от «ответственного министерства». С. Ольденбург дополняет этот отказ и своими соображениями: бунт усмиряется не уступками, а вооруженной силой. Однако было уже сделано все, чтобы вооруженная сила не смогла применить своего оружия.
На следующее же утро ген. М. Алексеев, получив от ген. Рузского телеграмму с изложением этой исторической беседы, поставил вопрос ребром: уже не ответственное министерство, а отречение от Престола. В 10 часов 15 минут 2 марта ген. Алексеев разослал всем командующим фронтами телеграмму следующего содержания:
«Его Величество находится в Пскове, где изъявил свое согласие объявить манифест, идя навстречу народному желанию, учредить ответственное министерство перед палатами и поручить председателю Государственной Думы образовать кабинет. По сообщению этого решения Главкосевом председателю Государственной Думы, последний в разговоре по аппарату в три с половиной часа утра 2 марта ответил, что появление такого манифеста было бы своевременно 27 февраля, в настоящее время этот акт является запоздалым, что ныне наступила одна из страшных революций, сдерживать народные страсти трудно, войска деморализованы, председателю Думы хотя пока и верят, но он опасается, что теперь династический вопрос поставлен ребром и войну можно продолжать до победного конца лишь при исполнении предъявленных требований относительно отречения от престола в пользу Сына при регентстве Михаила Александровича, обстановка по-видимому не допускает иного решения, и каждая минута дальнейших колебаний повысит только притязания, основанные на том, что армия и работа железных дорог находится фактически в руках Петроградского Временного Правительства. Необходимо спасти Действующую Армию от развала, продолжать до конца борьбу с внешним врагом, спасти независимость России, и судьбу Династии нужно поставить на первый план, хотя бы ценой дорогих уступок. Если Вы разделяете этот взгляд, то не благоволите ли телеграфировать весьма спешно через Главкосева, известив меня, что потеря каждой минуты может стать роковой для существования России и что между высшими начальствующими лицами армии нужно установить единство мысли и цели и спасти Армию от колебаний и возможных случаев измены долгу. Армия должна всеми силами бороться с внешним врагом и решение относительно внутренних дел должно избавить ее от искушения принять участие в перевороте, который более безболезненно совершится при решении сверху.
Алексеев, 2 марта, 10 час. 15 мин., 8101872».
Одновременно с этой телеграммой ген. Рузский посылает в Ставку телеграмму, в которой сказано, что «при существующей обстановке он не считает возможным сосредоточение железнодорожных батальонов к Пскову, прибытие же их может лишь только осложнить обстановку». Этим отрезывается для Императорского поезда возможность прорваться в Петроград.
Итак: фронтовые дивизии и полки оставлены. Железнодорожные батальоны оставлены. Ген. М. Алексеев сколачивает единый фронт генералитета уже не для ответственного министерства, а с требованием отречения. Ген. М. Алексеев ссылается при этом на данные Родзянки. В распоряжении ген. Алексеева, кроме данных Родзянки, должны были быть и данные военной контрразведки, которая была подчинена Ставке, которая работала действительно скандально плохо, но которая все-таки могла уловить положение в Петрограде — уловил же его пресловутый Бубликов: довольно одной дисциплинированной дивизии, и вся эта охваченная, так сказать, превентивной паникой толпа просто разбежится.
Главнокомандующие фронтами и флотами — за единственным исключением ген. Хана Нахичеванского, поддержали «единый фронт». В телеграммах Государю Императору была вся та фразеология, которую вы еще и сейчас можете найти на страницах крайне правой прессы: и коленопреклонение, и рыдание, и «помощь Божию», и все, что хотите — но во всех них стояло категорическое требование отречения. Государь Император оказался начисто изолированным от армии и от столицы, — как это и планировал А. Гучков. Телеграммы главнокомандующих, во всяком случае, означали одно: отказ от повиновения и от поддержки. Оставалась вооруженная охрана Императорских поездов. Что было делать?
План А. И. Гучкова удался на сто процентов. Дальнейшие проценты он стал приносить впоследствии, — вплоть до сегодняшнего дня. А. И. Гучков в сопровождении В. В. Шульгина приехал в Псков диктовать Императору условия отречения. Этой диктовки Император не принял, — текст отречения написал Он сам.
Так был закончен«династический переворот», который, если верить С. Ольденбургу, стал вчерне намечаться еще в столыпинские времена.
Приказов Государя о переброске в столицу гвардейской кавалерии не выполнили. Столица была во власти «слухов» и в распоряжении маршевых батальонов. Не хватало одного: повода. Так, в 1914 году Германия Вильгельма Второго довела свою боевую готовность до последнего предела и войны откладывать не могла. Раздался «сараевский выстрел». Если бы не было его, нашлось бы что-то другое. Если бы не нашлось чего-то другого, было бы спровоцировано что-то третье: времени терять было нельзя.
В феврале 1917 года в Петербурге — не только в нем одном — действительно начались хлебные «перебои». Их обострили все те же слухи: хлеба скоро вовсе не будет. Обыватель бросился закупать и сушить хлеб в запас. В литературе были указания на сознательную подготовку этих перебоев. Указания эти проверить невозможно. М. Палеолог сообщает, что в результате исключительно жестоких морозов в январе и феврале — 57 тысяч вагонов с хлебом застряли на железнодорожных путях, — это больше пяти миллионов пудов хлеба. Революционная пресса — уже после Февраля — сообщала, что Калашниковские склады оказались переполнены зерном, — это очень мало вероятно, так как после «перебоев» Февраля в 1917 году дальнейшие месяцы, и каждый месяц все хуже и хуже, — приносили с собой переход от «перебоев» к просто голоду. Самое вероятное объяснение сводится все к той же предусмотрительности, на основании которой ген. Беляев предлагал развести мосты на покрытой саженным слоем льда Неве. Но, во всяком случае, хлебный бунт был наилучшим поводом к Февралю: хлебные перебои дискредитировали власть в самой гуще населения, а даже и маршевые батальоны автоматически ставились в очень неудобное психологическое положение: стрелять в голодных баб? Одно дело — социалисты и революционеры, другое дело — бабы, которым, может быть, дома детишек кормить нечем. И вот на этом общем фоне А. И. Гучков разыграл то ли свои, то ли не свои «Канны». О заключительном плане этих «Канн» рассказывает почти с полной ясностью сам А. И. Гучков («Падение царского режима», том IV, с. 277-278):
«Я ведь не только сочувствовал этим действиям, но и принимал активное участие. План заключался в том (я только имен называть не буду), чтобы захватить между Царским Селом и Ставкой императорский поезд, вынудить отречение, затем одновременно, при посредстве воинских частей, на которые в Петрограде можно было рассчитывать, арестовать существующее правительство, затем объявить как о перевороте, так и о лицах, которые возглавят собой правительство».
Это было заключительной частью гучковского стратегического плана. Как мы уже знаем, эта часть была выполнена на сто процентов: императорский поезд оказался отрезанным и от столицы и от армии. Государь Император оказался в буквальном тупике, и никакого выхода у Него не было. С. Ольденбург пишет (с. 257):
«Поздно гадать о том, мог ли Государь не отречься. При той позиции, которую занимали ген. Алексеев и ген. Рузский, возможность сопротивления исключалась: приказы Государя не передавались».
С. Ольденбург выражается не совсем точно: приказы Государя не только не передавались — они отменялись.
Получив наконец достаточно веские данные о положении дел в Петрограде, Государь Император решил лично отправиться в столицу, но перед этим Он отдал приказ об отправке туда шести кавалерийских дивизий и шести пехотных полков — из самых надежных, — плюс пулеметные команды. (На фронте «надежных частей» было сколько угодно.) Ген. Алексеев был против отправки этих частей, считая, что «при существующих условиях меры репрессий могут только обострить положение». По словам того же ген. Алексеева, Государь не «захотел разговаривать с ним» (С. Ольденбург, с. 248). И этот приказ Государя Императора был сорван: ген. Рузский своей властью распорядился не только прекратить отправку войск в помощь ген. Иванову, но и вернуть обратно в Двинский район уже отправленные эшелоны. В ту же ночь из Ставки было послано на Западный фронт от имени Государя, предписание: уже отправленные части задержать на больших станциях, остальных — не грузить.
Что касается войск Юго-Западного фронта ( гвардии), то Ставкаеще днем 1 марта сообщила ген. Брусилову, чтобы отправка не производилась до особого уведомления (с. 253)!.. «Меры противодействия революции — отправка войск в восставший Петроград — были отменены именемГосударя, но помимо Его воли».
Между тем пресловутый Бубликов сам признавал:
«Достаточно было одной дисциплинированной дивизии с фронта, чтобы восстание было подавлено» (с. 251).
Может быть, не нужно было даже и дивизии: там, где «восстание» натыкалось на какое-то сопротивление, оно таяло, как дым: на трубочном заводе поручик Гесса застрелил агитатора, и вся толпа разбежалась, бросив и знамена и лозунги. Так что, может быть, хватило бы и семисот Георгиевских кавалеров ген. Иванова. Но не пустили и их. В Таврическом дворце от времени до времени вспыхивала паника: вот придут части с фронта — и тогда что?
Словом, Государь отдал приказ о переброске в столицу шести кавалерийских дивизий и шести пехотных полков и пулеметных команд, — и направился в заранее подготовленный для Него тупик. Поезд застрял на станции Малая Вишера — в 150 километрах от Петрограда, потом вернулся на станцию Дно и со станции Дно направился в Псков, в Ставку Северного фронта, которым командовал ген. Рузский.
Там, в Пскове, вечером 1 марта произошла поистине историческая беседа между Государем Императором и ген. Рузским. Нужно иметь в виду, что до этой беседы Государь Император провел сорок часов в поезде и был начисто отрезан от какой бы то ни было информации. В Ставку ген. Рузского Государь Император прибыл, по всей вероятности, как на некий опорный пункт. Сейчас же Он получил телеграмму от ген. Алексеева с уже готовым манифестом об ответственном министерстве. Именно этому министерству была, по-видимому, посвящена историческая беседа между Государем Императором и ген. Рузским. Часть этой беседы передает С.Ольденбург по записи князя Васильчикова, со слов ген. Рузского — так что за точность передачи ручаться никак нельзя. До этой беседы ген. Рузский сказал свите Государя Императора: «Нужно сдаваться на милость победителей». И по-видимому, вся беседа была посвящена именно вопросу этой капитуляции.
«Ген. Рузский с жаром доказывал необходимость ответственного министерства. Государь возражал спокойно и хладнокровно и с чувством глубокого убеждения: «Я ответственен перед Богом и Россией за все, что случилось и случится. Будут ли министры ответственны перед Думой и Государственным Советом или нет — безразлично. Я никогда не буду в состоянии, видя, что делается министрами не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не Моих рук дело…»
«Государь перебирал с необыкновенной ясностьювзгляды тех лиц, которые могли бы управлять Россией в ближайшие времена… И высказал свое убеждение, что те общественные деятели, которые, несомненно, составят первый же кабинет, все люди совершенно неопытные в деле управления и, получив бремя власти, не сумеют справиться с своей задачей».
Сейчас, тридцать пять лет спустя, мы обязаны отдать должное «необыкновенной ясности» Государя Императора: «деятели» действительно не справились. Но, во всяком случае, со стороны Государя Императора, — если верить этой записи, — это был категорический отказ от «ответственного министерства». С. Ольденбург дополняет этот отказ и своими соображениями: бунт усмиряется не уступками, а вооруженной силой. Однако было уже сделано все, чтобы вооруженная сила не смогла применить своего оружия.
На следующее же утро ген. М. Алексеев, получив от ген. Рузского телеграмму с изложением этой исторической беседы, поставил вопрос ребром: уже не ответственное министерство, а отречение от Престола. В 10 часов 15 минут 2 марта ген. Алексеев разослал всем командующим фронтами телеграмму следующего содержания:
«Его Величество находится в Пскове, где изъявил свое согласие объявить манифест, идя навстречу народному желанию, учредить ответственное министерство перед палатами и поручить председателю Государственной Думы образовать кабинет. По сообщению этого решения Главкосевом председателю Государственной Думы, последний в разговоре по аппарату в три с половиной часа утра 2 марта ответил, что появление такого манифеста было бы своевременно 27 февраля, в настоящее время этот акт является запоздалым, что ныне наступила одна из страшных революций, сдерживать народные страсти трудно, войска деморализованы, председателю Думы хотя пока и верят, но он опасается, что теперь династический вопрос поставлен ребром и войну можно продолжать до победного конца лишь при исполнении предъявленных требований относительно отречения от престола в пользу Сына при регентстве Михаила Александровича, обстановка по-видимому не допускает иного решения, и каждая минута дальнейших колебаний повысит только притязания, основанные на том, что армия и работа железных дорог находится фактически в руках Петроградского Временного Правительства. Необходимо спасти Действующую Армию от развала, продолжать до конца борьбу с внешним врагом, спасти независимость России, и судьбу Династии нужно поставить на первый план, хотя бы ценой дорогих уступок. Если Вы разделяете этот взгляд, то не благоволите ли телеграфировать весьма спешно через Главкосева, известив меня, что потеря каждой минуты может стать роковой для существования России и что между высшими начальствующими лицами армии нужно установить единство мысли и цели и спасти Армию от колебаний и возможных случаев измены долгу. Армия должна всеми силами бороться с внешним врагом и решение относительно внутренних дел должно избавить ее от искушения принять участие в перевороте, который более безболезненно совершится при решении сверху.
Алексеев, 2 марта, 10 час. 15 мин., 8101872».
Одновременно с этой телеграммой ген. Рузский посылает в Ставку телеграмму, в которой сказано, что «при существующей обстановке он не считает возможным сосредоточение железнодорожных батальонов к Пскову, прибытие же их может лишь только осложнить обстановку». Этим отрезывается для Императорского поезда возможность прорваться в Петроград.
Итак: фронтовые дивизии и полки оставлены. Железнодорожные батальоны оставлены. Ген. М. Алексеев сколачивает единый фронт генералитета уже не для ответственного министерства, а с требованием отречения. Ген. М. Алексеев ссылается при этом на данные Родзянки. В распоряжении ген. Алексеева, кроме данных Родзянки, должны были быть и данные военной контрразведки, которая была подчинена Ставке, которая работала действительно скандально плохо, но которая все-таки могла уловить положение в Петрограде — уловил же его пресловутый Бубликов: довольно одной дисциплинированной дивизии, и вся эта охваченная, так сказать, превентивной паникой толпа просто разбежится.
Главнокомандующие фронтами и флотами — за единственным исключением ген. Хана Нахичеванского, поддержали «единый фронт». В телеграммах Государю Императору была вся та фразеология, которую вы еще и сейчас можете найти на страницах крайне правой прессы: и коленопреклонение, и рыдание, и «помощь Божию», и все, что хотите — но во всех них стояло категорическое требование отречения. Государь Император оказался начисто изолированным от армии и от столицы, — как это и планировал А. Гучков. Телеграммы главнокомандующих, во всяком случае, означали одно: отказ от повиновения и от поддержки. Оставалась вооруженная охрана Императорских поездов. Что было делать?
План А. И. Гучкова удался на сто процентов. Дальнейшие проценты он стал приносить впоследствии, — вплоть до сегодняшнего дня. А. И. Гучков в сопровождении В. В. Шульгина приехал в Псков диктовать Императору условия отречения. Этой диктовки Император не принял, — текст отречения написал Он сам.
Так был закончен«династический переворот», который, если верить С. Ольденбургу, стал вчерне намечаться еще в столыпинские времена.
В ЧЕМ, СОБСТВЕННО, «ФАЛЬШИВКА»
В течение более чем трех десятков лет склоняется во всех мыслимых и немыслимых падежах «народная Февральская революция». Я, опираясь почти на
правыеисточники, а также и на более или менее общеизвестный ход событий 1916—1917 гг., пытался
показать, что к Февралю «народ» не имел ровно никакого отношения. И А.Мосолов, и И.Якобий, и С.Ольденбург — люди правые, оперируют все время терминами «дворцовый заговор», «военно-дворцовый заговор», «измена
бродилавокруг престола». Конечно, и сто тысяч чухонских баб входят все-таки в состав «народа». Входят, конечно, и тысяч двести запасных. В общем и бабы и гарнизон дали бы от одной десятой до одной пятой
одногопроцента всего населения страны. Остальных 99%… никто ни о чем не спрашивал. И если ген. Эверт в своей телеграмме утверждал, что «на Армию в ее настоящем составе рассчитывать при подавлении внутренних беспорядков — нельзя», то совершенно очевидно, что — можно ли, нельзя ли — этого ген. Эверт знать
не мог. Ибо подавлять он и не пробовал. Так же очевидно, что
если быдаже на всю армию действительно рассчитывать было нельзя, то десяток надежных дивизий для этого, во всяком случае, нашелся бы Однако «надежные дивизии» в Петроград не пустила Ставка, то есть ген. Алексеев.
Февраль 1917 г. — это почти классический случай военно-дворцового переворота, уже потом переросшего в март, июль, октябрь и так далее… Нет, конечно, никакого сомнения в том, что революционные элементы в стране существовали, — в гораздо меньшем количестве, чем в 1905 г., но существовали. В 1905—1906 гг. их подавили. В 1917 г. их подавлять не захотели. Левые русские деятели несколько лет подряд хвастались своими достижениями Февраля — пока целый ряд документов не оказал с безусловной степенью очевидности, что в февральскихсобытиях они были совершенно ни при чем. Дальнейшие события показали, что хвастаться вообще нечем.
Основную «осевую» роль в этом перевороте играл, конечно, генералитет — в этом тоже не может быть ни малейшего сомнения. Без самой активной, технически тщательно продуманной помощи генералитета ни А. Гучков, ни даже пресловутый Бубликов, само собою разумеется, не могли сделать ничего. Вопрос заключается в следующем: из каких же соображений действовал русский генералитет?
Самое вероятное объяснение сводится к тому, что политически он был вопиюще неграмотен. И очень может быть, что Гучкову и прочим людям Земторга и Военно-Промышленного Комитета, сталкивавшимися с генералитетом, удалось убедить генералов в том, что политика Государя Императора действительноведет Армию к поражению и страну к гибели. Вне всякого сомнения, на этот генералитет производилось очень сильное давление справа. Самое снисходительное объяснение всей техники заговора могло бы заключаться в том, что генералитет был искренне уверен в неспособности Государя Императора, во влиянии Государыни Императрицы (Распутин к этому времени уже отпал) и в том, что «вся страна» настроена против Монарха. Это, конечно, не очень лестное объяснение, но все-таки наименее нелестное, какое только можно подыскать. В неразумно правых кругах имеет хождение вариант об «английской интриге». С. Ольденбург этому варианту не верит: «Весьма мало правдоподобно, чтобы Англия, особенно в такой момент, когда исход войны еще не определился, отважилась бы на страшный рисккрушения великой союзной державы». М. Палеолог отрицает «английскую интригу» самым категорическим образом и в качестве иллюстрации ссылается на совершенно такую же легендуо той же английской интриге, связанную с цареубийством 11 марта 1801 г. Легенду об интриге лорда Уитворта М. Палеолог обрывает самым простым образом — указанием на то, что лорд Уитворт покинул Россию почти за год до убийства Императора Павла Первого. В отношении к Февралю такой способ исключается — сэр Бьюкенен оставался в России очень долгое время и после революции. Однако все указания на «английскую интригу», в том числе и указание ген. Спиридовича, носят замечательно расплывчатый характер. С таким же основанием можно ссылаться на йогов, магов, волшебников и прочих людей того же сорта. Ни одногоконкретного факта я нигде в литературе не нашел. И кроме того, если даже и была «интрига», то «интрига» распоряжалась русскими генералами, как пешками. Теория политической ошибки может дать «смягчающее вину обстоятельство». Теория «английской интриги» не дает никакого. Люди, оперирующие этой последней теорией, просто не дают себе труда додуматьдело до конца: английская интрига — это значит английское золото. О цареубийстве 11 марта так и говорилось: английское золото. О перевороте Февраля говорится туманнее: просто «интрига». Каким именно способом могла «английская интрига» подчинить себе русский генералитет — об этом, кажется, не говорил никто. Можно как угодно выворачивать наизнанку роковые события Февраля, но, — если придерживаться точки зрения «английской интриги», это будет означать, что русские генералы продали Русского Царя по приказу иностранного посольства. Это, конечно, будет намного хуже политической неграмотности.
Февраль 1917 г. — это почти классический случай военно-дворцового переворота, уже потом переросшего в март, июль, октябрь и так далее… Нет, конечно, никакого сомнения в том, что революционные элементы в стране существовали, — в гораздо меньшем количестве, чем в 1905 г., но существовали. В 1905—1906 гг. их подавили. В 1917 г. их подавлять не захотели. Левые русские деятели несколько лет подряд хвастались своими достижениями Февраля — пока целый ряд документов не оказал с безусловной степенью очевидности, что в февральскихсобытиях они были совершенно ни при чем. Дальнейшие события показали, что хвастаться вообще нечем.
Основную «осевую» роль в этом перевороте играл, конечно, генералитет — в этом тоже не может быть ни малейшего сомнения. Без самой активной, технически тщательно продуманной помощи генералитета ни А. Гучков, ни даже пресловутый Бубликов, само собою разумеется, не могли сделать ничего. Вопрос заключается в следующем: из каких же соображений действовал русский генералитет?
Самое вероятное объяснение сводится к тому, что политически он был вопиюще неграмотен. И очень может быть, что Гучкову и прочим людям Земторга и Военно-Промышленного Комитета, сталкивавшимися с генералитетом, удалось убедить генералов в том, что политика Государя Императора действительноведет Армию к поражению и страну к гибели. Вне всякого сомнения, на этот генералитет производилось очень сильное давление справа. Самое снисходительное объяснение всей техники заговора могло бы заключаться в том, что генералитет был искренне уверен в неспособности Государя Императора, во влиянии Государыни Императрицы (Распутин к этому времени уже отпал) и в том, что «вся страна» настроена против Монарха. Это, конечно, не очень лестное объяснение, но все-таки наименее нелестное, какое только можно подыскать. В неразумно правых кругах имеет хождение вариант об «английской интриге». С. Ольденбург этому варианту не верит: «Весьма мало правдоподобно, чтобы Англия, особенно в такой момент, когда исход войны еще не определился, отважилась бы на страшный рисккрушения великой союзной державы». М. Палеолог отрицает «английскую интригу» самым категорическим образом и в качестве иллюстрации ссылается на совершенно такую же легендуо той же английской интриге, связанную с цареубийством 11 марта 1801 г. Легенду об интриге лорда Уитворта М. Палеолог обрывает самым простым образом — указанием на то, что лорд Уитворт покинул Россию почти за год до убийства Императора Павла Первого. В отношении к Февралю такой способ исключается — сэр Бьюкенен оставался в России очень долгое время и после революции. Однако все указания на «английскую интригу», в том числе и указание ген. Спиридовича, носят замечательно расплывчатый характер. С таким же основанием можно ссылаться на йогов, магов, волшебников и прочих людей того же сорта. Ни одногоконкретного факта я нигде в литературе не нашел. И кроме того, если даже и была «интрига», то «интрига» распоряжалась русскими генералами, как пешками. Теория политической ошибки может дать «смягчающее вину обстоятельство». Теория «английской интриги» не дает никакого. Люди, оперирующие этой последней теорией, просто не дают себе труда додуматьдело до конца: английская интрига — это значит английское золото. О цареубийстве 11 марта так и говорилось: английское золото. О перевороте Февраля говорится туманнее: просто «интрига». Каким именно способом могла «английская интрига» подчинить себе русский генералитет — об этом, кажется, не говорил никто. Можно как угодно выворачивать наизнанку роковые события Февраля, но, — если придерживаться точки зрения «английской интриги», это будет означать, что русские генералы продали Русского Царя по приказу иностранного посольства. Это, конечно, будет намного хуже политической неграмотности.
ЗАЧЕМ ЭТО НУЖНО?
Нам, народным монархистам, — не «цензовым» и пр., необходимо установить ту
правду, что между Царем и Народом если и было «средостение», то не было антагонизма. Что если Государь Император делал для России и для народа все, что только было в человеческих силах, — но и Народ отвечал Ему своим доверием. Что революция — обе революции: и Февральская и Октябрьская вовсе не вышли из народа, а вышли из «средостения», которое хотело в одинаковой степени подчинить себе и Монархию и Народ.
Всякий разумный монархист, как, впрочем, и всякий разумный человек, болеющий о судьбах своей Родины (а в том числе и о своей собственной судьбе), не имеет права подменять факты декламациями и даже галлюцинациями. Мы обязаны установить тот факт, что российская монархия петербургского периода НЕ БЫЛА гармоничной монархией, какой была московская. Что дворцовые заговоры и перевороты шли, собственно, почти непрерывным «фронтом». Будущая Российская Монархия не можетбыть восстановлена не только без «народного голосования», но и без всенародной помощи. Отстраивая эту Монархию в очень тяжелых условиях, — легких условий не видать, — мы обязаныучесть все тяжкие уроки нашего прошлого и заранее обеспечить Будущую Российскую Монархию от ее самого страшного врага — внутреннего. И в его самом страшном варианте — коленопреклоненном.
Всякий разумный монархист, как, впрочем, и всякий разумный человек, болеющий о судьбах своей Родины (а в том числе и о своей собственной судьбе), не имеет права подменять факты декламациями и даже галлюцинациями. Мы обязаны установить тот факт, что российская монархия петербургского периода НЕ БЫЛА гармоничной монархией, какой была московская. Что дворцовые заговоры и перевороты шли, собственно, почти непрерывным «фронтом». Будущая Российская Монархия не можетбыть восстановлена не только без «народного голосования», но и без всенародной помощи. Отстраивая эту Монархию в очень тяжелых условиях, — легких условий не видать, — мы обязаныучесть все тяжкие уроки нашего прошлого и заранее обеспечить Будущую Российскую Монархию от ее самого страшного врага — внутреннего. И в его самом страшном варианте — коленопреклоненном.
ЕЩЕ О ФЕВРАЛЕ
Ген. А.Спиридович, бывший начальник секретной охраны Императора Николая Второго, сделал в Нью-Йорке доклад на тему о Февральской революции. В «Новом русском слове» помещен отчет об этом докладе — привожу его полностью.
«Государя докладчик считает личностью с высокими моральными качествами. Александра Феодоровна была женщиной неуравновешенной и больной. Распутинство было нездоровое явление, насквозь пропитавшее своим тлетворным духом атмосферу двора. Большинство министров того времени являло собою скопище бездарностей и карьеристов. Революцию вызвали три фактора: заговор Александра Гучкова, английские интриги и германский шпионаж.
Александр Коновалов, Михаил Челноков, князь Львов, Бубликов и А. Гучков подготовили дворцовый переворот. Душою заговора был А. И. Гучков, шедший в своих планах до цареубийства. Переворот должен был совершиться в ноябре 1916 года. Речь П. Н. Милюкова 1 ноября в Государственной Думе должна была послужить сигналом к действиям. Исторические слова Милюкова «глупость или измена», произнесенные с думской трибуны по адресу двора, потрясли страну. Пуришкевич кипами развозил в своем поезде эту речь и распространял на фронте. Речь эта послужила также и основным мотивом, побудившим князя Юсупова, в сообществе с Вел. Кн. Дмитрием Павловичем и Пуришкевичем покончить с Распутиным. Заговор не был секретом ни для царя, ни для его ближайшего окружения.
Первого января 1917 года А. И. Хатисов, бывший городской голова Тифлиса, предложил от имени заговорщиков трон Вел. Кн. Николаю Николаевичу. Великий Князь, тогда главнокомандующий на Кавказе, после нескольких дней раздумья отказался.
Английский посол Бьюкенен был осведомлен о планах «московской пятерки заговорщиков» и всемерно ей содействовал. Немцы планомерно и систематически разлагали тыл. Клевета, ложь и легенда по адресу монарха и государыни — служили действенным орудием в руках врагов династии. Только профессиональные революционеры не принимали участия в этой кампании наветов и интриг.
Безвластие, растерянность и преступное равнодушие определяют настроение власти. Позорная, хотя и кратковременная, эпопея протопоповщины окончательно расшатывает устои насквозь прогнившего режима. Только армия хранит еще верность монарху и былую мощь.
22 февраля Государь уезжает в Ставку. Его приказ ввести для охраны столицы два конно-гвардейских полка не может быть выполнен. Генералу Хабалову, командующему Петроградским округом, некуда эти части разместить.
24 февраля начались беспорядки в Кронштадте, во время которых был убит адмирал Вирен — по указанию немцев. У убийц находят списки лиц, которых нужно ликвидировать. Во всем — незримая рука германского шпионажа. В тот же день объявляют забастовку 170 000 человек, работавших на оборону. Начинается братание солдат с народом. 25 февраля Государь отдает приказ Хабалову по телеграфу: «Повелеваю завтра прекратить беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией». Но уже поздно.
27 февраля обнародован указ о роспуске Думы. Образуется временный комитет Государственной Думы. В здании Таврического дворца самочинно создается совет рабочих депутатов. Туда же собираются освобожденные из тюрьмы члены рабочей группы Военно-промышленного комитета.
Толпа осаждает казармы. Начинает убивать офицеров. Погромная прокламация с призывом к избиению офицеров задержана Керенским. Он один умел говорить с толпою, в нем единственном искали спасения от хаоса.
— Керенский самочинно, — уверяет докладчик, — взял пост министра юстиции. Возьми этот пост Маклаков, не миновать бы погрому… Хабалов окончательно растерялся. Не знал, что и как делать. Вместо того, чтобы овладеть Таврическим дворцом, он занялся разработкой диспозиций по охране Зимнего дворца, на который никто не покушался.
Военный министр Беляев послал 29 февраля телеграмму генералу Алексееву о сдаче оружия остатками верных правительству войск. Царское правительство во главе с Голицыным само себя уничтожило: 28 февраля его уже не было.
Революция восторжествовала.»
Как видит читатель, общая оценка февральских событий, данная ген. А.И.Спиридовичем, почти полностью совпадает с моей серией статей о «Фальшивке Февраля». Само собою разумеется, что ген. А. И. Спиридович располагает более полными данными, чем мог располагать я, и что события февраля 1917 года он знает лучше меня. Несколько неясно — в какой именно степени автор отчета — Илья Троцкий — смягчил или выпятил отдельные пункты доклада, который длился два с половиной часа и, конечно, не мог быть передан стенографически. Редакция газеты снабдила этот доклад оригинальным заголовком: «Оправдание Февраля». Остается совершенно неясным — в какой именно степени бездарность, трусость, измена, клевета и предательство являются оправданиемчего бы то ни было и, в особенности, такого события, которое стало началом всероссийской, а теперь, может быть, и мировой катастрофы. По совершенно такой же системе можно «оправдать» и Октябрь: А. Керенский был де настолько плох, что туда ему и дорога. Но ведь и нам всем — тоже?
Таким образом, если не учитывать неизбежных сокращений отчета, то ген. А. И. Спиридовичу можно было бы задать следующие вопросы:
«Коновалов, Челноков, Львов, Бубликов и Гучков подготовили дворцовыйпереворот». — Но так какни один из этих людей не имел никакогодоступа ни ко Двору, ни к Ставке, то спрашивается, кто, — во Дворе и в Ставке, мог реализовать планы и указания заговорщиков?
Какими техническимисредствами располагало или могло располагать английское посольство для «содействия заговорщикам»?
«Государя докладчик считает личностью с высокими моральными качествами. Александра Феодоровна была женщиной неуравновешенной и больной. Распутинство было нездоровое явление, насквозь пропитавшее своим тлетворным духом атмосферу двора. Большинство министров того времени являло собою скопище бездарностей и карьеристов. Революцию вызвали три фактора: заговор Александра Гучкова, английские интриги и германский шпионаж.
Александр Коновалов, Михаил Челноков, князь Львов, Бубликов и А. Гучков подготовили дворцовый переворот. Душою заговора был А. И. Гучков, шедший в своих планах до цареубийства. Переворот должен был совершиться в ноябре 1916 года. Речь П. Н. Милюкова 1 ноября в Государственной Думе должна была послужить сигналом к действиям. Исторические слова Милюкова «глупость или измена», произнесенные с думской трибуны по адресу двора, потрясли страну. Пуришкевич кипами развозил в своем поезде эту речь и распространял на фронте. Речь эта послужила также и основным мотивом, побудившим князя Юсупова, в сообществе с Вел. Кн. Дмитрием Павловичем и Пуришкевичем покончить с Распутиным. Заговор не был секретом ни для царя, ни для его ближайшего окружения.
Первого января 1917 года А. И. Хатисов, бывший городской голова Тифлиса, предложил от имени заговорщиков трон Вел. Кн. Николаю Николаевичу. Великий Князь, тогда главнокомандующий на Кавказе, после нескольких дней раздумья отказался.
Английский посол Бьюкенен был осведомлен о планах «московской пятерки заговорщиков» и всемерно ей содействовал. Немцы планомерно и систематически разлагали тыл. Клевета, ложь и легенда по адресу монарха и государыни — служили действенным орудием в руках врагов династии. Только профессиональные революционеры не принимали участия в этой кампании наветов и интриг.
Безвластие, растерянность и преступное равнодушие определяют настроение власти. Позорная, хотя и кратковременная, эпопея протопоповщины окончательно расшатывает устои насквозь прогнившего режима. Только армия хранит еще верность монарху и былую мощь.
22 февраля Государь уезжает в Ставку. Его приказ ввести для охраны столицы два конно-гвардейских полка не может быть выполнен. Генералу Хабалову, командующему Петроградским округом, некуда эти части разместить.
24 февраля начались беспорядки в Кронштадте, во время которых был убит адмирал Вирен — по указанию немцев. У убийц находят списки лиц, которых нужно ликвидировать. Во всем — незримая рука германского шпионажа. В тот же день объявляют забастовку 170 000 человек, работавших на оборону. Начинается братание солдат с народом. 25 февраля Государь отдает приказ Хабалову по телеграфу: «Повелеваю завтра прекратить беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией». Но уже поздно.
27 февраля обнародован указ о роспуске Думы. Образуется временный комитет Государственной Думы. В здании Таврического дворца самочинно создается совет рабочих депутатов. Туда же собираются освобожденные из тюрьмы члены рабочей группы Военно-промышленного комитета.
Толпа осаждает казармы. Начинает убивать офицеров. Погромная прокламация с призывом к избиению офицеров задержана Керенским. Он один умел говорить с толпою, в нем единственном искали спасения от хаоса.
— Керенский самочинно, — уверяет докладчик, — взял пост министра юстиции. Возьми этот пост Маклаков, не миновать бы погрому… Хабалов окончательно растерялся. Не знал, что и как делать. Вместо того, чтобы овладеть Таврическим дворцом, он занялся разработкой диспозиций по охране Зимнего дворца, на который никто не покушался.
Военный министр Беляев послал 29 февраля телеграмму генералу Алексееву о сдаче оружия остатками верных правительству войск. Царское правительство во главе с Голицыным само себя уничтожило: 28 февраля его уже не было.
Революция восторжествовала.»
Как видит читатель, общая оценка февральских событий, данная ген. А.И.Спиридовичем, почти полностью совпадает с моей серией статей о «Фальшивке Февраля». Само собою разумеется, что ген. А. И. Спиридович располагает более полными данными, чем мог располагать я, и что события февраля 1917 года он знает лучше меня. Несколько неясно — в какой именно степени автор отчета — Илья Троцкий — смягчил или выпятил отдельные пункты доклада, который длился два с половиной часа и, конечно, не мог быть передан стенографически. Редакция газеты снабдила этот доклад оригинальным заголовком: «Оправдание Февраля». Остается совершенно неясным — в какой именно степени бездарность, трусость, измена, клевета и предательство являются оправданиемчего бы то ни было и, в особенности, такого события, которое стало началом всероссийской, а теперь, может быть, и мировой катастрофы. По совершенно такой же системе можно «оправдать» и Октябрь: А. Керенский был де настолько плох, что туда ему и дорога. Но ведь и нам всем — тоже?
Таким образом, если не учитывать неизбежных сокращений отчета, то ген. А. И. Спиридовичу можно было бы задать следующие вопросы:
«Коновалов, Челноков, Львов, Бубликов и Гучков подготовили дворцовыйпереворот». — Но так какни один из этих людей не имел никакогодоступа ни ко Двору, ни к Ставке, то спрашивается, кто, — во Дворе и в Ставке, мог реализовать планы и указания заговорщиков?
Какими техническимисредствами располагало или могло располагать английское посольство для «содействия заговорщикам»?