Страница:
Губин привез с собою турецкого посла Скиндера, князя манкупского, который объявил, что если великий князь хочет быть с султаном в дружбе и братстве, то прислал бы к нему доброго человека для заключения крепкой дружбы и братства. Вследствие этого объявления отправлен был в Турцию Иван Семенович Морозов; но и этот добрый человек не успел в своем поручении, не привез союзной грамоты от султана, не привез и доброго человека для заключения этого союза в Москве, но привез некоторые любопытные известия, например: приходил к нему Андриан Грек от казначея султанова Аббисалома и говорил: "Велел тебе Аббисалом говорить: наша пошлинка есть, и ты б, господин, нас не забыл, а прежние послы нам пошлину давали, так и ты бы, господин, нас не покинул. Следует тебе оказать честь Аббисалому, потому что он у султана ближний человек и дела государские большие на нем лежат; а не почтишь его, так и дел не сделаться". Посол отвечал: "Я от своего государя послан не пошлины устанавливать: делают государские дела приказные люди не для посулов; будет нам Аббисаломова дружба и раденье, то мы против них за себя не стоим, а для государского дела мне незачем посулы давать". Андриан сказал на это: "Аббисалом говорит: если меня посол почтит, то я ему от султана выберу поминки добрые, а не почтит, так я ему выберу поминки худые". Посол отвечал: "Я прислан для государского дела, а не для поминков и за поминки посулов не дам". После Андриана пришел пристав и сказал: "Велел тебе султан говорить: Аббисалом у меня человек ближний, дьяк, казначей и зять, так ты для меня его почти, пошли ему что-нибудь". Посол отвечал: "Если государь говорит, то мы для государя пошлем, что у нас случится" - и послал казначею горностаевую шубу. Сношения продолжались, ограничиваясь по-прежнему делами торговыми, хотя уже можно было предвидеть, что не далеки враждебные столкновения между обоими государствами. Скиидер, приезжавший в другой раз, объявил, что Саип-Гирей казанский заложился за султана, и потому Казань юрт султанов. Ему отвечали, что Казань изначала юрт московский. Поехал Скиндер назад, на Путивль, на Крым; просился Доном, но великий князь его не пустил: прозябло слово от Скиндеровых людей и со стороны, что Скиндер послан высмотреть удобное место на Дону для построения турецкого города. Скиндер приезжал в третий раз в Москву для торговых дел, несмотря на то что показывал явную вражду и грозился поссорить султана с великим князем. По смерти его, случившейся в Москве, между бумагами его нашли приготовленные донесения султану, что когда пришел в Москву пленный из Азова и объявил о победе венгерского короля над турками, то будто великий князь очень обрадовался и велел звонить в колокола. В сношениях с этим Скиндером обвинялся известный Грек Максим. Целью сношений с князьями ногайскими и с индейским ханом Бабуром были дела торговые; сношения с Молдавиею и Астраханью не имели никаких следствий.
Упоминая об этих сношениях, подробно рассказывая о войнах с Литвою, с Крымом, о взятии Смоленска, Пскова, летописцы едва мимоходом упоминают о присоединении к Москве Великого княжества Рязанского и княжеств Северских. Мы видели, что удельный рязанский князь Федор, умирая бездетным, отказал свой удел Иоанну III; таким образом, часть самого города Рязани и место Старая Рязань принадлежали к Москве еще при Иоанне III, и сын его Василий еще прежде окончательного присоединения Великого княжества Рязанского уже назывался рязанским. Мы видели, как Иоанн III распоряжался Рязанью во время малолетства великого князя ее Ивана Ивановича; Василий продолжал распоряжаться таким же образом. Когда великий князь рязанский вырос, то увидал себя не больше как наместником великого князя московского; ему оставалось на выбор: или добровольно снизойти на степень служебного князя, или отчаянными средствами попытаться возвратить прежнее значение; он решился на последнее. Василию московскому дали знать, что великий князь рязанский вошел в частые сношения с крымским ханом Магмет-Гиреем и даже хочет жениться на его дочери. Василий послал звать рязанского князя в Москву; тот сначала не хотел ехать, предвидя участь, его ожидавшую; но что случилось с князьями нижегородским и тверским, то же самое случилось теперь и с рязанским: приближенный боярин его Семен Крубин (Коробьин?) предался на сторону Василия и уговорил своего князя отправиться в Москву, где его схватили и посадили под стражу, а мать его заключили в монастырь. Это было в 1517 году; в 1521 году, пользуясь нашествием Магмет-Гирея, рязанский князь успел убежать из Москвы и скрыться в Литву. Магмет-Гирей отправил к Сигизмунду послов с требованием, чтоб король отпустил с ними рязанского князя в Крым. Сигизмунд отвечал: "Великий князь рязанский приехал к нам по опасной нашей грамоте, по обещанию нашему, что он может свободно к нам приехать, свободно и уехать. Мы ему говорили и советовали, чтоб он ехал к тебе, и от своего имени обещали ему, что ты посадишь его на Великом княжестве Рязанском, но он никак не хотел к тебе ехать. Потом мы призывали его к себе в другой раз и говорили, что ты добудешь ему отчину по своему письменному обещанию, которое дал нам, а иначе без тебя он никаким образом не будет в состоянии возвратить себе стола. Мы советовали ему это в той мысли, что если ты посадишь его на Рязани, то один приобретешь добрую славу; если он будет в твоих руках и узнают о том его подданные - рязанцы, то они и без твоей сабли сами со всею землею тебе поддадутся; ты сделаешь его своим слугою, а чрез его землю можешь и того общего нашего неприятеля, московского, привести к себе в такую же повинность, в какой предки его находились к твоим предкам. Наконец мы рязанского князя уговорили: он объявил согласие свое ехать к тебе, но только с условием, чтоб ты дал ему залог (заставу); если ты его на Рязани не посадишь, то должен отпустить, и когда отпустишь, тогда и залог твой к тебе возвратится. Подумай об этом и объяви нам немедленно, на что решишься". С рязанцами, которые отличались смелым, непреклонным характером, было поступлено так же, как с новгородцами и псковичами: многочисленными толпами переселяли их в другие области.
Вслед за Рязанью пала другая отчина Святославова рода - княжество Северское. Но в это время здесь уже не было Ольговичей: их волости держали потомки Иоанна Калиты московского, два Василия - один Семенович, внук Можайского, князь Стародубский, другой Иванович, внук Шемяки, князь Новгорода Северского. Эти князья давно уже питали друг к другу непримиримую ненависть и, не смея затевать явных усобиц, обносили друг друга пред великим князем московским. Шемячич, по некоторым известиям, уже сгубил несколько князей своими наветами; с другой стороны, еще отец стародубского князя, Семен, обговаривал Шемячича Иоанну III; Василий продолжал отцовские обговоры; ненависть его к Шемячичу была так велика, что он говорил: "Одному чему-нибудь быть: или уморю князя Василья Ивановича, или подпаду гневу государеву". Вместе с князем Пронским он прислал в Москву обвинение против Шемячича; последний, узнав об этом, отправил в Москву своего посланца умолять великого князя, чтоб позволил ему приехать к себе и оправдаться. Тон записи, по которой должен был говорить великому князю посланец Шемячича, очень любопытен: он показывает, на какую низкую степень сошли владетельные князья перед московскими господарями всея Руси. "Ты б, государь, - пишет Шемячич великому князю, - смиловался, пожаловал, велел мне, своему холопу, у себя быть, бить челом о том, чтоб стать мне пред тобою, государем, очи на очи с теми, кого брат мой, князь Василий Семенович, к тебе, господарю, на меня прислал с нелепицами. Обыщешь, господарь, мою вину, то волен бог да ты, господарь мой, голова моя готова пред богом да перед тобою; а не обыщешь, господарь, моей вины, и ты б смиловался, пожаловал, от брата моего, князя Василия Семеновича, оборонил, как тебе господарю бог положит по сердцу, потому что брат мой прежде этого сколько раз меня обговаривал тебе, господарю, такими же нелепицами, желая меня у тебя, господаря, уморить, чтоб я не был тебе слугою". Что были искушения со стороны Литвы, заставлявшие московское правительство обращать строгое внимание на поведение северских князей, видно из следующих слов Шемячича: "Да и то тебе, господарю, известно же, сколько прежде ко мне из Литвы присылок ни бывало, я от отца твоего, великого князя, и от тебя, господаря, ничего не утаивал". Вот почему, отправляя к Шемячичу опасную грамоту для приезда в Москву великий князь наказал посланным: "Заезжайте к князю Василью Семеновичу, скажите ему от нас речь о береженье да похвальную речь ему скажите". Шемячич оправдался в Москве; великий князь велел сказать ему: "Мы у слуги своего, князя Василия, на тебя речей никаких не слушали. Мы, как прежде нелепым речам не потакали, так и теперь не потакаем, а тебя, слугу своего, как прежде жаловали, так и теперь жалуем и вперед жаловать хотим; обыскали мы, что речи на тебя нелепые, и мы им теперь не верим". Один из обвинителей был выдан обвиненному головою; когда же Шемячич просил выдачи и другого обвинителя, человека князя Стародубского, то великий князь велел отвечать ему: "Этот человек был в Литве в плену и слышал о тебе речи в Литве, так как же ему было нам не сказать? Нам этого человека выдать тебе нельзя".
Шемячич был отпущен с честию из Москвы в свое княжество; это было в 1517 году. Но в 1523-м он был опять позван в Москву и заключен в темницу. Шел слух, что причиною заключения было письмо его к намертнику киевскому, где он предлагал службу свою королю Сигизмунду. Говорят, будто во время заключения Шемячича какой-то юродивый ходил по Москве с метлою в руках и на вопрос проходящих, зачем он взял метлу, отвечал: "Государство не совсем еще очищено: пришло удобное время вымести последний сор". Волость Стародубская присоединена была еще прежде к Москве, при посредстве Шемячича, который выгнал своего врага из отчины. При Василии же присоединен и удел Волоцкий, ибо князь Федор Борисович умер в 1513 году бездетным.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ДЕЛА ВНУТРЕННИЕ
Отношения великого князя к братьям. - Развод Василия и новый брак. Болезнь и кончина Василия. - Характер покойного. - Его образ жизни, семейные отношения. - Отношения к вельможам. - Титул, доходы великих князей московского и литовского. - Обычаи московского двора. - Состав двора. Войско. - Приказы. - Жалованные грамоты. - Вельможество и войско в Западной России. - Козаки. - Города. - Сельское народонаселение. - Свойства страны по иностранным описаниям. - Промыслы. - Торговля. - Искусства. - Церковные события. - Иосиф Волоцкий и Максим Грек. - Вассиан Косой. - Быт монастырей. - Сношения с восточными церквами. - Состояние западнорусской церкви. Законодательство. - Народное право. - Нравы и обычаи. - Литература.
Мы видели, с каким нетерпением враги Московского государства ждали смерти Иоанновой, думая, что следствием ее будут междоусобия между Василием и племянником Димитрием, которого многочисленные приверженцы успеют освободить. Но они обманулись в своей надежде: сторона Димитрия не тронулась, и этот князь умер в тесном заключении в 1509 году. Мы видели также, что, обманувшись в надежде на Димитрия, Сигизмунд литовский попытался было поднять против Василия родного брата его, - и эта попытка осталась без успеха. Неуспех здесь, однако, происходил от бессилия удельных князей, а не от нежелания их высвободиться от тех отношений, в которые новый порядок вещей ставил их к старшему брату, к великому князю. В 1511 году великий князь узнал, что брат его, Семен калужский, хочет бежать в Литву. Василий велел ему явиться в Москву; Семен, видя, что умысел его открыт, предугадывая, что готовится ему в Москве, начал просить старшего брата о помиловании посредством митрополита, владык и других братьев. Великий князь простил Семена, но переменил у него всех бояр и детей боярских. Семен умер в 1518 году.
Касательно отношений Василия к другому его брату, князю Димитрию Ивановичу, до нас дошел любопытный памятник-наказные речи Ивану Шигоне, как тот должен был говорить Димитрию от имени великого князя наедине: "Брат! Сам рассуди, хорошо ли ты делаешь? Помнишь, как нам отец наш приказал между собою жить? Я приказывал тебе, чтоб ты удовлетворил нас в козельских делах и в деле Ушатого; а ты не только не исполнил нашего требования, но еще опять посылал на землю Ушатого, велел его деревни грабить, а нам с нашими детьми боярскими ответ прислал не такой, какой следовало тебе прислать. А на ту грамоту, что мы послали к тебе с Федором Борисовым, ты и вовсе нам никакого ответа не дал; теперь же еще хуже того с нами поступил: прислал к нам такого паробка, какого тебе не следовало к нам присылать, и прислал его с грамотою, в которой говорится о великих делах. Не знаю, какое я тебе бесчестие, какую обиду нанес? А ты ко мне так отвечал с нашими детьми боярскими и в грамоте своей так к нам писал: разве так отцу отвечают и в грамоте пишут?" Здесь великий князь, вооружаясь против старинных притязаний удельных князей, хочет сам опереться на старину, по которой младшие братья должны были считать старшего отцом. Димитрий умер в 1521 году.
Об отношениях великого князя Василия к брату его Юрию Ивановичу мы получаем некоторые сведения из челобитной Ивана Яганова, посланного в Дмитров для наблюдения за поступками князя Юрия; из этой челобитной узнаем, что при дворе Юрия были дети боярские, которые чрез Яганова давали знать великому князю о замыслах его брата. В начале княжения Иоанна IV Яганов был заключен в оковы за ложные вести и по этому случаю писал свою челобитную. "Прежде, - пишет Яганов, - служил я, государь, отцу твоему, великому князю Василию: что слышал о лихе и о добре, то все государю сказывал, а которые дети боярские князя Юрья Ивановича приказывали к отцу твоему со мною великие, страшные, смертоносные дела, и я обо всех этих делах государю объявлял, и отец твой меня за то взялся жаловать своим жалованьем, а ковать меня и мучить за то не приказывал; велел он мне своего дела везде искать, и я, ищучи государева дела и земского, с дмитровцами кой-что из именьишка своего истерял. А что я слышал у тех же детей боярских на попойке жестокую речь вместе с Яковом, ту речь я и Яков сказали твоим боярам; я не знаю, спьяну ли они говорили или по глупости; мне было в те поры уши свои не смолою забить, я что слышал, то и сказал, точно так же как прежде отцу твоему служил и сказывал; а если б я не сказал этих речей, жестоких речей, и кто бы другой их мимо меня сказал, то меня бы казнили. Не сказали жестоких речей на Якова Дмитриева отцу твоему Башмак Литомин да Губа Дедков, и отец твой хотел их казнить. А в записи твоей целовальной написано: слышав о лихе и о добре, сказать тебе, государю, и твоим боярам. Так тот ли добрый человек, кто что слышал да не скажет? А не хотел бы я тебе, государю, служить, так я бы и у князя Юрия выслужил. Отец твой, какую речь кто ему скажет, будет сойдется, и он ее ставил в дело, а будет не сойдется на дело, и он пускал мимо ушей; а кто скажет, того не наказывал и суда ему не давал в своем деле. Я, государь, тебя и твою мать, благоверную великую княгиню Елену, от нескольких смертоносных напастей избавлял; я же нынче за тебя кончаю в муках живот свой". Из жития св. Иосифа Волоцкого узнаем, что однажды великому князю Василию донесли на брата Юрия, будто он собирается отъехать в Литву; по просьбе Юрия Иосиф вступился в дело, отправил в Москву двух иноков своего монастыря -Кассиана и Иону-ходатайствовать пред великим князем за Юрия, и ходатайство было успешно.
Этому-то брату Юрию великий князь должен был оставить престол за неимением собственных детей: великая княгиня Соломония была бесплодна. Тщетно несчастная княгиня употребляла все средства, которые ей предписывались знахарями и знахарками того времени, - детей не было, исчезала и любовь мужа. Однажды, говорит летописец, великий князь, едучи за городом и увидав на дереве птичье гнездо, залился слезами и начал горько жаловаться на свою судьбу. "Горе мне!-говорил он. - На кого я похож? И на птиц небесных не похож, потому что и они плодовиты; и на зверей земных не похож, потому что и они плодовиты; и на воды не похож, потому что и воды плодовиты: волны их утешают, рыбы веселят". Взглянувши на землю, сказал: "Господи! Не похож я и на землю, потому что и земля приносит плоды свои во всякое время, и благословляют они тебя, господи!" Вскоре после этого он начал думать с боярами, с плачем говорил им: "Кому по мне царствовать на Русской земле и во всех городах моих и пределах? Братьям отдать? Но они и своих уделов устроить не умеют". На этот вопрос послышался ответ между боярами: "Государь князь великий! Неплодную смоковницу посекают и измещут из винограда". Так думали бояре, которые действительно могли бояться за будущность государства, если б оно досталось князю, не умевшему распорядиться и малым уделом; так думали люди, приверженные к Василию и к установленному при нем порядку вещей, люди сильные при Василии, надеявшиеся сохранить свое положение при сыне его и боявшиеся злой участи при брате, который нерасположение свое к старшему брату должен был распространить и на всех верных слуг последнего. Разумеется, первый голос в этом деле принадлежал митрополиту; преемник Симона митрополит Варлаам вследствие неприятностей с великим князем оставил митрополию и был заточен в один из северных монастырей; на его место был избран Даниил, игумен Иосифова Волоцкого монастыря и верный преданию этого монастыря, которое состояло в беспредельной приверженности к великому князю Василию; Даниил одобрил развод. Но были люди, смотревшие иначе на дело: одни смотрели на него как на дело чисто церковное и по религиозной совестливости боялись, будет ли законна уступка интересу государственному; другие, потомки князей литовских и русских, могли не одобрять развода по особым причинам: им не нравилось утверждение власти государей московских, которым они принуждены были служить наравне с другими, им не нравились внушения Софии Палеолог, которой они приписывали новые отношения, для них неприятные; они боролись против Софии, не хотели допустить к престолу ее сына, но София восторжествовала, и сын ее, Василий, успел довершить дело отца своего, явился монархом, каким не был ни один монарх на всем земном шаре, эти люди должны были с удовольствием видеть, что престол твердого, верного родительским преданиям и потому сильно нелюбимого ими Василия достается князю слабому, не умевшему распоряжаться и собственным уделом, при котором, следовательно, будет больше простора старинным притязаниям княжеским и дружинным. Главным противником развода явилось лицо, уже нам известное: мы видели, что вследствие торжества Софии и сына ее, Василия, над противною им партиею главы этой партии, князья Патрикеевы и Ряполовские, подверглись опале: Ряполовские были казнены, Патрикеевы-отец Иван Юрьевич с сыном Василием Косым - пострижены в монахи; князь Василий Патрикеев, в монашестве Вассиан, в княжение Василия был переведен из Кириллова Белозерского монастыря в московский Симонов; великий князь оказывал ему большое уважение за ум, образованность, позволил ему иметь сильное влияние на дела церковные; но теперь, когда возник важный вопрос о разводе, Вассиан вооружился против него всем своим новым значением, как старец опытный в делах церковных; вместе с Вассианом Патрикеевым вооружился против развода князь Семен Курбский, которого внук, знаменитый князь Андрей, явился впоследствии таким жарким защитником старых княжеских и дружинных прав, таким злым порицателем Софии и ее сына; мнение Курбского и Патрикеева поддерживал и знаменитый Максим Грек.
Несмотря, однако, на это сопротивление, в ноябре 1525 года был объявлен развод великого князя с Соломониею, которую постригли под именем Софьи в Рождественском девичьем монастыре и потом отослали в суздальский Покровский монастырь. Так как на это дело смотрели с разных точек зрения, то неудивительно, что до нас дошли о нем противоречивые известия: в одних говорится, что развод и пострижение последовали согласно с желанием самой Соломонии, даже по ее просьбе и настоянию; в других, наоборот, пострижение ее представляется делом насилия; распустили даже слухи, что скоро после второго брака великого князя у Соломонии родился сын Георгий. В генваре следующего 1526 года Василий женился на Елене, дочери умершего князя Василия Львовича Глинского, родной племяннице знаменитого князя Михаила; выбор замечательный, ибо действительно Елена, воспитанная иначе, чем тогдашние московские боярышни, имела более средств нравиться. Через три года, 25 августа 1530, Елена родила первого сына, Иоанна, потом через год и несколько месяцев- другого сына, Георгия.
Но едва минуло старшему малютке, Иоанну, три года, как отец его, великий князь Василий, занемог предсмертною болезнию. После выхода крымцев из московских областей, в сентябре 1533 года, Василий с женою и с детьми отправился в Троицкий монастырь к 25 числу, к празднику чудотворца Сергия; от Троицы поехал на Волок-Ламский, чтоб потешиться любимою своею забавою, охотою, и на дороге, в селе Озерецком, заболел: на левом стегне на сгибе показалась багровая болячка с булавочную головку. В первых числах октября великий князь приехал в Волоколамск уже в большом изнеможении; в тот же день он еще мог быть на пиру у одного из любимцев своих, тверского дворецкого Ивана Юрьевича Шигоны Поджогина; но на другой день с большою нуждою дошел до бани и за столом сидел в постельных хоромах также с нуждою. На следующий день была превосходная для охоты погода - великий князь не утерпел, послал за ловчими и поехал в село свое Колпь; дорогою охота была неудачна, и Василий все жаловался на боль. Приехавши в Колпь, он сел за стол, но сидел с нуждою; несмотря, однако, на это, послал к брату Андрею Ивановичу звать его на охоту и, когда тот приехал, отправился в поле с собаками, но ездил немного, не далее двух верст от села; возвратившись с охоты в Колпь, обедал вместе с братом и тут в последний раз сидел за столом; с этих пор он принимал немного пищи уже в постели. Видя усиление болезни, он послал за князем Михаилом Львовичем Глинским и за двумя лекарями своими, иностранцами Николаем и Феофилом. По совету с князем Глинским, который, как видно, был во всем опытен, лекаря начали прикладывать к болячке пшеничную муку с пресным медом и лук печеный; от этого болячка начала рдеть и загниваться. Прожив две недели в Колпи, великий князь захотел возвратиться в Волок; на лошади ехать он не мог, боярские дети и княжата несли его пешком на руках. В Волоке великий князь велел прикладывать мазь; стало выходить много гною, боль увеличилась, в груди начала чувствоваться тягость; лекаря дали ему чистительное, но это средство не помогло, аппетит пропал. Тогда великий князь послал стряпчего своего Мансурова и дьяка Меньшого Путятина тайно в Москву за духовною грамотою отца своего и за своею, которую написал перед отъездом в Новгород и Псков, в Москве не велел об этом сказывать никому, ни митрополиту, ни боярам. Когда грамоты были привезены, Василий велел прочитать их себе тайно от братьев, бояр и от князя Глинского, после чего свою духовную велел сжечь. Потом велел Путятину опять принести духовные грамоты, призвал Шигону Поджогина и советовался с ним и с Путятиным, кого из бояр допустить в думу о духовной и "кому приказать свой государев приказ"; из бояр на Волоке были тогда с великим князем: князь Димитрий Федорович Бельский князь Иван Васильевич Шуйский, князь Михайло Львович Глинский да двое дворецких-князь Кубенский и Шигона. Приехал брат Василиев, князь Юрий Иванович; но великий князь скрывал от него свою болезнь и не хотел, чтоб он долго оставался в Волоке, несмотря на все желание Юрия остаться; младший же брат, князь Андрей Иванович, остался при больном. Между тем из болячки вышло гною больше таза, вышел стержень больше полуторы пяди, но не весь; великий князь обрадовался, думал, что получит облегчение от болезни; начали прикладывать к болячке обыкновенную мазь, и опухоль опала. Когда приехал из Москвы боярин Михайло Юрьевич Захарьин, за которым посылали, то великий князь начал думать с боярами и с дьяками, как ему ехать в Москву, и приговорил ехать с Волока в любимый его Иосифов монастырь; поехал он в каптане, где была постлана постель; в каптане сидели с ним князь Шкурлятев и князь Палецкий, которые переворачивали его со стороны на сторону, потому что сам он двигаться не мог. Когда приехали в Иосифов монастырь, Шкурлятев и Палецкий взяли великого князя под руки и повели в церковь; здесь дьякон, начавши читать ектению за государя, не мог продолжать от слез, игумен и вся братия горько плакали и молились, великая княгиня с детьми, бояре и все люди рыдали. Когда начали обедню, великий князь вышел и лег на одре на паперти, где и слушал службу. Переночевав в монастыре, Василий поехал в Москву, а брата Андрея отпустил в его удел; решено было, что больной въедет в Москву тайно, потому что в это время здесь было много иноземцев и послов. 21 ноября великий князь приехал в подмосковное свое село Воробьеве и пробыл здесь два дня, страдая от жестокой болезни; митрополит, владыки, бояре, дети боярские приезжали навещать его. Василий приказал наводить мост на Москве-реке под Воробьевым, против Новодевичьего монастыря, потому что река еще не крепко стала, и на третий день выехал из Воробьева в каптане, запряженной двумя санниками (лошадьми, приученными ходить в санях), но, как скоро лошади начали входить на мост, мост обломился, каптану же дети боярские успели удержать от падения, обрезав гужи у санников. Больной должен был возвратиться назад, посердился на городничих, смотревших за строением моста, но опалы на них не положил; потом он уже въехал в Москву на пароме под Дорогомиловом. В тот же самый день приехал брат его, князь Андрей Иванович.
Упоминая об этих сношениях, подробно рассказывая о войнах с Литвою, с Крымом, о взятии Смоленска, Пскова, летописцы едва мимоходом упоминают о присоединении к Москве Великого княжества Рязанского и княжеств Северских. Мы видели, что удельный рязанский князь Федор, умирая бездетным, отказал свой удел Иоанну III; таким образом, часть самого города Рязани и место Старая Рязань принадлежали к Москве еще при Иоанне III, и сын его Василий еще прежде окончательного присоединения Великого княжества Рязанского уже назывался рязанским. Мы видели, как Иоанн III распоряжался Рязанью во время малолетства великого князя ее Ивана Ивановича; Василий продолжал распоряжаться таким же образом. Когда великий князь рязанский вырос, то увидал себя не больше как наместником великого князя московского; ему оставалось на выбор: или добровольно снизойти на степень служебного князя, или отчаянными средствами попытаться возвратить прежнее значение; он решился на последнее. Василию московскому дали знать, что великий князь рязанский вошел в частые сношения с крымским ханом Магмет-Гиреем и даже хочет жениться на его дочери. Василий послал звать рязанского князя в Москву; тот сначала не хотел ехать, предвидя участь, его ожидавшую; но что случилось с князьями нижегородским и тверским, то же самое случилось теперь и с рязанским: приближенный боярин его Семен Крубин (Коробьин?) предался на сторону Василия и уговорил своего князя отправиться в Москву, где его схватили и посадили под стражу, а мать его заключили в монастырь. Это было в 1517 году; в 1521 году, пользуясь нашествием Магмет-Гирея, рязанский князь успел убежать из Москвы и скрыться в Литву. Магмет-Гирей отправил к Сигизмунду послов с требованием, чтоб король отпустил с ними рязанского князя в Крым. Сигизмунд отвечал: "Великий князь рязанский приехал к нам по опасной нашей грамоте, по обещанию нашему, что он может свободно к нам приехать, свободно и уехать. Мы ему говорили и советовали, чтоб он ехал к тебе, и от своего имени обещали ему, что ты посадишь его на Великом княжестве Рязанском, но он никак не хотел к тебе ехать. Потом мы призывали его к себе в другой раз и говорили, что ты добудешь ему отчину по своему письменному обещанию, которое дал нам, а иначе без тебя он никаким образом не будет в состоянии возвратить себе стола. Мы советовали ему это в той мысли, что если ты посадишь его на Рязани, то один приобретешь добрую славу; если он будет в твоих руках и узнают о том его подданные - рязанцы, то они и без твоей сабли сами со всею землею тебе поддадутся; ты сделаешь его своим слугою, а чрез его землю можешь и того общего нашего неприятеля, московского, привести к себе в такую же повинность, в какой предки его находились к твоим предкам. Наконец мы рязанского князя уговорили: он объявил согласие свое ехать к тебе, но только с условием, чтоб ты дал ему залог (заставу); если ты его на Рязани не посадишь, то должен отпустить, и когда отпустишь, тогда и залог твой к тебе возвратится. Подумай об этом и объяви нам немедленно, на что решишься". С рязанцами, которые отличались смелым, непреклонным характером, было поступлено так же, как с новгородцами и псковичами: многочисленными толпами переселяли их в другие области.
Вслед за Рязанью пала другая отчина Святославова рода - княжество Северское. Но в это время здесь уже не было Ольговичей: их волости держали потомки Иоанна Калиты московского, два Василия - один Семенович, внук Можайского, князь Стародубский, другой Иванович, внук Шемяки, князь Новгорода Северского. Эти князья давно уже питали друг к другу непримиримую ненависть и, не смея затевать явных усобиц, обносили друг друга пред великим князем московским. Шемячич, по некоторым известиям, уже сгубил несколько князей своими наветами; с другой стороны, еще отец стародубского князя, Семен, обговаривал Шемячича Иоанну III; Василий продолжал отцовские обговоры; ненависть его к Шемячичу была так велика, что он говорил: "Одному чему-нибудь быть: или уморю князя Василья Ивановича, или подпаду гневу государеву". Вместе с князем Пронским он прислал в Москву обвинение против Шемячича; последний, узнав об этом, отправил в Москву своего посланца умолять великого князя, чтоб позволил ему приехать к себе и оправдаться. Тон записи, по которой должен был говорить великому князю посланец Шемячича, очень любопытен: он показывает, на какую низкую степень сошли владетельные князья перед московскими господарями всея Руси. "Ты б, государь, - пишет Шемячич великому князю, - смиловался, пожаловал, велел мне, своему холопу, у себя быть, бить челом о том, чтоб стать мне пред тобою, государем, очи на очи с теми, кого брат мой, князь Василий Семенович, к тебе, господарю, на меня прислал с нелепицами. Обыщешь, господарь, мою вину, то волен бог да ты, господарь мой, голова моя готова пред богом да перед тобою; а не обыщешь, господарь, моей вины, и ты б смиловался, пожаловал, от брата моего, князя Василия Семеновича, оборонил, как тебе господарю бог положит по сердцу, потому что брат мой прежде этого сколько раз меня обговаривал тебе, господарю, такими же нелепицами, желая меня у тебя, господаря, уморить, чтоб я не был тебе слугою". Что были искушения со стороны Литвы, заставлявшие московское правительство обращать строгое внимание на поведение северских князей, видно из следующих слов Шемячича: "Да и то тебе, господарю, известно же, сколько прежде ко мне из Литвы присылок ни бывало, я от отца твоего, великого князя, и от тебя, господаря, ничего не утаивал". Вот почему, отправляя к Шемячичу опасную грамоту для приезда в Москву великий князь наказал посланным: "Заезжайте к князю Василью Семеновичу, скажите ему от нас речь о береженье да похвальную речь ему скажите". Шемячич оправдался в Москве; великий князь велел сказать ему: "Мы у слуги своего, князя Василия, на тебя речей никаких не слушали. Мы, как прежде нелепым речам не потакали, так и теперь не потакаем, а тебя, слугу своего, как прежде жаловали, так и теперь жалуем и вперед жаловать хотим; обыскали мы, что речи на тебя нелепые, и мы им теперь не верим". Один из обвинителей был выдан обвиненному головою; когда же Шемячич просил выдачи и другого обвинителя, человека князя Стародубского, то великий князь велел отвечать ему: "Этот человек был в Литве в плену и слышал о тебе речи в Литве, так как же ему было нам не сказать? Нам этого человека выдать тебе нельзя".
Шемячич был отпущен с честию из Москвы в свое княжество; это было в 1517 году. Но в 1523-м он был опять позван в Москву и заключен в темницу. Шел слух, что причиною заключения было письмо его к намертнику киевскому, где он предлагал службу свою королю Сигизмунду. Говорят, будто во время заключения Шемячича какой-то юродивый ходил по Москве с метлою в руках и на вопрос проходящих, зачем он взял метлу, отвечал: "Государство не совсем еще очищено: пришло удобное время вымести последний сор". Волость Стародубская присоединена была еще прежде к Москве, при посредстве Шемячича, который выгнал своего врага из отчины. При Василии же присоединен и удел Волоцкий, ибо князь Федор Борисович умер в 1513 году бездетным.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ДЕЛА ВНУТРЕННИЕ
Отношения великого князя к братьям. - Развод Василия и новый брак. Болезнь и кончина Василия. - Характер покойного. - Его образ жизни, семейные отношения. - Отношения к вельможам. - Титул, доходы великих князей московского и литовского. - Обычаи московского двора. - Состав двора. Войско. - Приказы. - Жалованные грамоты. - Вельможество и войско в Западной России. - Козаки. - Города. - Сельское народонаселение. - Свойства страны по иностранным описаниям. - Промыслы. - Торговля. - Искусства. - Церковные события. - Иосиф Волоцкий и Максим Грек. - Вассиан Косой. - Быт монастырей. - Сношения с восточными церквами. - Состояние западнорусской церкви. Законодательство. - Народное право. - Нравы и обычаи. - Литература.
Мы видели, с каким нетерпением враги Московского государства ждали смерти Иоанновой, думая, что следствием ее будут междоусобия между Василием и племянником Димитрием, которого многочисленные приверженцы успеют освободить. Но они обманулись в своей надежде: сторона Димитрия не тронулась, и этот князь умер в тесном заключении в 1509 году. Мы видели также, что, обманувшись в надежде на Димитрия, Сигизмунд литовский попытался было поднять против Василия родного брата его, - и эта попытка осталась без успеха. Неуспех здесь, однако, происходил от бессилия удельных князей, а не от нежелания их высвободиться от тех отношений, в которые новый порядок вещей ставил их к старшему брату, к великому князю. В 1511 году великий князь узнал, что брат его, Семен калужский, хочет бежать в Литву. Василий велел ему явиться в Москву; Семен, видя, что умысел его открыт, предугадывая, что готовится ему в Москве, начал просить старшего брата о помиловании посредством митрополита, владык и других братьев. Великий князь простил Семена, но переменил у него всех бояр и детей боярских. Семен умер в 1518 году.
Касательно отношений Василия к другому его брату, князю Димитрию Ивановичу, до нас дошел любопытный памятник-наказные речи Ивану Шигоне, как тот должен был говорить Димитрию от имени великого князя наедине: "Брат! Сам рассуди, хорошо ли ты делаешь? Помнишь, как нам отец наш приказал между собою жить? Я приказывал тебе, чтоб ты удовлетворил нас в козельских делах и в деле Ушатого; а ты не только не исполнил нашего требования, но еще опять посылал на землю Ушатого, велел его деревни грабить, а нам с нашими детьми боярскими ответ прислал не такой, какой следовало тебе прислать. А на ту грамоту, что мы послали к тебе с Федором Борисовым, ты и вовсе нам никакого ответа не дал; теперь же еще хуже того с нами поступил: прислал к нам такого паробка, какого тебе не следовало к нам присылать, и прислал его с грамотою, в которой говорится о великих делах. Не знаю, какое я тебе бесчестие, какую обиду нанес? А ты ко мне так отвечал с нашими детьми боярскими и в грамоте своей так к нам писал: разве так отцу отвечают и в грамоте пишут?" Здесь великий князь, вооружаясь против старинных притязаний удельных князей, хочет сам опереться на старину, по которой младшие братья должны были считать старшего отцом. Димитрий умер в 1521 году.
Об отношениях великого князя Василия к брату его Юрию Ивановичу мы получаем некоторые сведения из челобитной Ивана Яганова, посланного в Дмитров для наблюдения за поступками князя Юрия; из этой челобитной узнаем, что при дворе Юрия были дети боярские, которые чрез Яганова давали знать великому князю о замыслах его брата. В начале княжения Иоанна IV Яганов был заключен в оковы за ложные вести и по этому случаю писал свою челобитную. "Прежде, - пишет Яганов, - служил я, государь, отцу твоему, великому князю Василию: что слышал о лихе и о добре, то все государю сказывал, а которые дети боярские князя Юрья Ивановича приказывали к отцу твоему со мною великие, страшные, смертоносные дела, и я обо всех этих делах государю объявлял, и отец твой меня за то взялся жаловать своим жалованьем, а ковать меня и мучить за то не приказывал; велел он мне своего дела везде искать, и я, ищучи государева дела и земского, с дмитровцами кой-что из именьишка своего истерял. А что я слышал у тех же детей боярских на попойке жестокую речь вместе с Яковом, ту речь я и Яков сказали твоим боярам; я не знаю, спьяну ли они говорили или по глупости; мне было в те поры уши свои не смолою забить, я что слышал, то и сказал, точно так же как прежде отцу твоему служил и сказывал; а если б я не сказал этих речей, жестоких речей, и кто бы другой их мимо меня сказал, то меня бы казнили. Не сказали жестоких речей на Якова Дмитриева отцу твоему Башмак Литомин да Губа Дедков, и отец твой хотел их казнить. А в записи твоей целовальной написано: слышав о лихе и о добре, сказать тебе, государю, и твоим боярам. Так тот ли добрый человек, кто что слышал да не скажет? А не хотел бы я тебе, государю, служить, так я бы и у князя Юрия выслужил. Отец твой, какую речь кто ему скажет, будет сойдется, и он ее ставил в дело, а будет не сойдется на дело, и он пускал мимо ушей; а кто скажет, того не наказывал и суда ему не давал в своем деле. Я, государь, тебя и твою мать, благоверную великую княгиню Елену, от нескольких смертоносных напастей избавлял; я же нынче за тебя кончаю в муках живот свой". Из жития св. Иосифа Волоцкого узнаем, что однажды великому князю Василию донесли на брата Юрия, будто он собирается отъехать в Литву; по просьбе Юрия Иосиф вступился в дело, отправил в Москву двух иноков своего монастыря -Кассиана и Иону-ходатайствовать пред великим князем за Юрия, и ходатайство было успешно.
Этому-то брату Юрию великий князь должен был оставить престол за неимением собственных детей: великая княгиня Соломония была бесплодна. Тщетно несчастная княгиня употребляла все средства, которые ей предписывались знахарями и знахарками того времени, - детей не было, исчезала и любовь мужа. Однажды, говорит летописец, великий князь, едучи за городом и увидав на дереве птичье гнездо, залился слезами и начал горько жаловаться на свою судьбу. "Горе мне!-говорил он. - На кого я похож? И на птиц небесных не похож, потому что и они плодовиты; и на зверей земных не похож, потому что и они плодовиты; и на воды не похож, потому что и воды плодовиты: волны их утешают, рыбы веселят". Взглянувши на землю, сказал: "Господи! Не похож я и на землю, потому что и земля приносит плоды свои во всякое время, и благословляют они тебя, господи!" Вскоре после этого он начал думать с боярами, с плачем говорил им: "Кому по мне царствовать на Русской земле и во всех городах моих и пределах? Братьям отдать? Но они и своих уделов устроить не умеют". На этот вопрос послышался ответ между боярами: "Государь князь великий! Неплодную смоковницу посекают и измещут из винограда". Так думали бояре, которые действительно могли бояться за будущность государства, если б оно досталось князю, не умевшему распорядиться и малым уделом; так думали люди, приверженные к Василию и к установленному при нем порядку вещей, люди сильные при Василии, надеявшиеся сохранить свое положение при сыне его и боявшиеся злой участи при брате, который нерасположение свое к старшему брату должен был распространить и на всех верных слуг последнего. Разумеется, первый голос в этом деле принадлежал митрополиту; преемник Симона митрополит Варлаам вследствие неприятностей с великим князем оставил митрополию и был заточен в один из северных монастырей; на его место был избран Даниил, игумен Иосифова Волоцкого монастыря и верный преданию этого монастыря, которое состояло в беспредельной приверженности к великому князю Василию; Даниил одобрил развод. Но были люди, смотревшие иначе на дело: одни смотрели на него как на дело чисто церковное и по религиозной совестливости боялись, будет ли законна уступка интересу государственному; другие, потомки князей литовских и русских, могли не одобрять развода по особым причинам: им не нравилось утверждение власти государей московских, которым они принуждены были служить наравне с другими, им не нравились внушения Софии Палеолог, которой они приписывали новые отношения, для них неприятные; они боролись против Софии, не хотели допустить к престолу ее сына, но София восторжествовала, и сын ее, Василий, успел довершить дело отца своего, явился монархом, каким не был ни один монарх на всем земном шаре, эти люди должны были с удовольствием видеть, что престол твердого, верного родительским преданиям и потому сильно нелюбимого ими Василия достается князю слабому, не умевшему распоряжаться и собственным уделом, при котором, следовательно, будет больше простора старинным притязаниям княжеским и дружинным. Главным противником развода явилось лицо, уже нам известное: мы видели, что вследствие торжества Софии и сына ее, Василия, над противною им партиею главы этой партии, князья Патрикеевы и Ряполовские, подверглись опале: Ряполовские были казнены, Патрикеевы-отец Иван Юрьевич с сыном Василием Косым - пострижены в монахи; князь Василий Патрикеев, в монашестве Вассиан, в княжение Василия был переведен из Кириллова Белозерского монастыря в московский Симонов; великий князь оказывал ему большое уважение за ум, образованность, позволил ему иметь сильное влияние на дела церковные; но теперь, когда возник важный вопрос о разводе, Вассиан вооружился против него всем своим новым значением, как старец опытный в делах церковных; вместе с Вассианом Патрикеевым вооружился против развода князь Семен Курбский, которого внук, знаменитый князь Андрей, явился впоследствии таким жарким защитником старых княжеских и дружинных прав, таким злым порицателем Софии и ее сына; мнение Курбского и Патрикеева поддерживал и знаменитый Максим Грек.
Несмотря, однако, на это сопротивление, в ноябре 1525 года был объявлен развод великого князя с Соломониею, которую постригли под именем Софьи в Рождественском девичьем монастыре и потом отослали в суздальский Покровский монастырь. Так как на это дело смотрели с разных точек зрения, то неудивительно, что до нас дошли о нем противоречивые известия: в одних говорится, что развод и пострижение последовали согласно с желанием самой Соломонии, даже по ее просьбе и настоянию; в других, наоборот, пострижение ее представляется делом насилия; распустили даже слухи, что скоро после второго брака великого князя у Соломонии родился сын Георгий. В генваре следующего 1526 года Василий женился на Елене, дочери умершего князя Василия Львовича Глинского, родной племяннице знаменитого князя Михаила; выбор замечательный, ибо действительно Елена, воспитанная иначе, чем тогдашние московские боярышни, имела более средств нравиться. Через три года, 25 августа 1530, Елена родила первого сына, Иоанна, потом через год и несколько месяцев- другого сына, Георгия.
Но едва минуло старшему малютке, Иоанну, три года, как отец его, великий князь Василий, занемог предсмертною болезнию. После выхода крымцев из московских областей, в сентябре 1533 года, Василий с женою и с детьми отправился в Троицкий монастырь к 25 числу, к празднику чудотворца Сергия; от Троицы поехал на Волок-Ламский, чтоб потешиться любимою своею забавою, охотою, и на дороге, в селе Озерецком, заболел: на левом стегне на сгибе показалась багровая болячка с булавочную головку. В первых числах октября великий князь приехал в Волоколамск уже в большом изнеможении; в тот же день он еще мог быть на пиру у одного из любимцев своих, тверского дворецкого Ивана Юрьевича Шигоны Поджогина; но на другой день с большою нуждою дошел до бани и за столом сидел в постельных хоромах также с нуждою. На следующий день была превосходная для охоты погода - великий князь не утерпел, послал за ловчими и поехал в село свое Колпь; дорогою охота была неудачна, и Василий все жаловался на боль. Приехавши в Колпь, он сел за стол, но сидел с нуждою; несмотря, однако, на это, послал к брату Андрею Ивановичу звать его на охоту и, когда тот приехал, отправился в поле с собаками, но ездил немного, не далее двух верст от села; возвратившись с охоты в Колпь, обедал вместе с братом и тут в последний раз сидел за столом; с этих пор он принимал немного пищи уже в постели. Видя усиление болезни, он послал за князем Михаилом Львовичем Глинским и за двумя лекарями своими, иностранцами Николаем и Феофилом. По совету с князем Глинским, который, как видно, был во всем опытен, лекаря начали прикладывать к болячке пшеничную муку с пресным медом и лук печеный; от этого болячка начала рдеть и загниваться. Прожив две недели в Колпи, великий князь захотел возвратиться в Волок; на лошади ехать он не мог, боярские дети и княжата несли его пешком на руках. В Волоке великий князь велел прикладывать мазь; стало выходить много гною, боль увеличилась, в груди начала чувствоваться тягость; лекаря дали ему чистительное, но это средство не помогло, аппетит пропал. Тогда великий князь послал стряпчего своего Мансурова и дьяка Меньшого Путятина тайно в Москву за духовною грамотою отца своего и за своею, которую написал перед отъездом в Новгород и Псков, в Москве не велел об этом сказывать никому, ни митрополиту, ни боярам. Когда грамоты были привезены, Василий велел прочитать их себе тайно от братьев, бояр и от князя Глинского, после чего свою духовную велел сжечь. Потом велел Путятину опять принести духовные грамоты, призвал Шигону Поджогина и советовался с ним и с Путятиным, кого из бояр допустить в думу о духовной и "кому приказать свой государев приказ"; из бояр на Волоке были тогда с великим князем: князь Димитрий Федорович Бельский князь Иван Васильевич Шуйский, князь Михайло Львович Глинский да двое дворецких-князь Кубенский и Шигона. Приехал брат Василиев, князь Юрий Иванович; но великий князь скрывал от него свою болезнь и не хотел, чтоб он долго оставался в Волоке, несмотря на все желание Юрия остаться; младший же брат, князь Андрей Иванович, остался при больном. Между тем из болячки вышло гною больше таза, вышел стержень больше полуторы пяди, но не весь; великий князь обрадовался, думал, что получит облегчение от болезни; начали прикладывать к болячке обыкновенную мазь, и опухоль опала. Когда приехал из Москвы боярин Михайло Юрьевич Захарьин, за которым посылали, то великий князь начал думать с боярами и с дьяками, как ему ехать в Москву, и приговорил ехать с Волока в любимый его Иосифов монастырь; поехал он в каптане, где была постлана постель; в каптане сидели с ним князь Шкурлятев и князь Палецкий, которые переворачивали его со стороны на сторону, потому что сам он двигаться не мог. Когда приехали в Иосифов монастырь, Шкурлятев и Палецкий взяли великого князя под руки и повели в церковь; здесь дьякон, начавши читать ектению за государя, не мог продолжать от слез, игумен и вся братия горько плакали и молились, великая княгиня с детьми, бояре и все люди рыдали. Когда начали обедню, великий князь вышел и лег на одре на паперти, где и слушал службу. Переночевав в монастыре, Василий поехал в Москву, а брата Андрея отпустил в его удел; решено было, что больной въедет в Москву тайно, потому что в это время здесь было много иноземцев и послов. 21 ноября великий князь приехал в подмосковное свое село Воробьеве и пробыл здесь два дня, страдая от жестокой болезни; митрополит, владыки, бояре, дети боярские приезжали навещать его. Василий приказал наводить мост на Москве-реке под Воробьевым, против Новодевичьего монастыря, потому что река еще не крепко стала, и на третий день выехал из Воробьева в каптане, запряженной двумя санниками (лошадьми, приученными ходить в санях), но, как скоро лошади начали входить на мост, мост обломился, каптану же дети боярские успели удержать от падения, обрезав гужи у санников. Больной должен был возвратиться назад, посердился на городничих, смотревших за строением моста, но опалы на них не положил; потом он уже въехал в Москву на пароме под Дорогомиловом. В тот же самый день приехал брат его, князь Андрей Иванович.