Страница:
Я понимала, что надо выйти поговорить, но сидела, как будто приклеенная к стулу. Бабушка тормошила: иди.
– Скажи ему, бабуль, пусть придет в другой раз, – выдавила я, наконец.
– А сейчас чего?
– Сейчас у меня не то настроение.
– Иди, тебе говорят!
Она больно толкнула меня локтем в бок. Я вдруг заметила: бабушка как-то странно усмехается, будто знает больше, чем говорит.
– Ну бабушка!
– Я уж двадцать четыре года твоя бабушка.
Делать нечего. Я поплелась в коридор, убеждая себя, что я теперь для Вадима тень и душа. Вообще-то его приход – нарушение всех существующих правил. Вот души – да, могут навещать живых, если это им взбредет в голову. Но являться самовольно к душе...
Дверь была приоткрыта. Вадим стоял на площадке, облокотясь о перила. В руках он держал дорожную сумку.
– Тебе чего? – спросила я сухо.
– Тебя!
Он с силой притянул меня к себе. И сколько я ни старалась, так и не смогла освободиться – руки у него оказались крепкими, властными, истинно мужскими. Как я не замечала этого раньше?!
– Отпусти меня и иди домой, – посоветовала я, устав сопротивляться.
– Если я тебя отпущу, ты уйдешь и захлопнешь дверь. Мне придется звонить, беспокоить твою бабушку...
– А ты не звони. Иди домой и, главное, поищи себе подходящую невесту. Слушатель академии!
– Я пришел к тебе насовсем.
– Зря. Бабушка сказала, что не потерпит в своем доме всякого безобразия.
– Мы поженимся.
– Валерия Михайловна будет против.
– Не имеет значения.
– Она твоя мать.
– Я тебя люблю.
– Тебе кажется...
Я не договорила, осекшись на полуслове, как будто прозрела.
Все, что говорит мне Вадим, – чистая, стопроцентная правда. Да что там правда – высокая непреложная истина. Он меня любит, мы будем счастливы, будем вместе!..
Я закрыла, потом опять открыла глаза. За мутным стеклом подъезда в потоке желтого фонарного света порхали похожие на цветы снежинки. И снова, как тогда, по дороге к метро, я испытала глубокое, полнокровное счастье.
7
8
9
10
11
12
– Скажи ему, бабуль, пусть придет в другой раз, – выдавила я, наконец.
– А сейчас чего?
– Сейчас у меня не то настроение.
– Иди, тебе говорят!
Она больно толкнула меня локтем в бок. Я вдруг заметила: бабушка как-то странно усмехается, будто знает больше, чем говорит.
– Ну бабушка!
– Я уж двадцать четыре года твоя бабушка.
Делать нечего. Я поплелась в коридор, убеждая себя, что я теперь для Вадима тень и душа. Вообще-то его приход – нарушение всех существующих правил. Вот души – да, могут навещать живых, если это им взбредет в голову. Но являться самовольно к душе...
Дверь была приоткрыта. Вадим стоял на площадке, облокотясь о перила. В руках он держал дорожную сумку.
– Тебе чего? – спросила я сухо.
– Тебя!
Он с силой притянул меня к себе. И сколько я ни старалась, так и не смогла освободиться – руки у него оказались крепкими, властными, истинно мужскими. Как я не замечала этого раньше?!
– Отпусти меня и иди домой, – посоветовала я, устав сопротивляться.
– Если я тебя отпущу, ты уйдешь и захлопнешь дверь. Мне придется звонить, беспокоить твою бабушку...
– А ты не звони. Иди домой и, главное, поищи себе подходящую невесту. Слушатель академии!
– Я пришел к тебе насовсем.
– Зря. Бабушка сказала, что не потерпит в своем доме всякого безобразия.
– Мы поженимся.
– Валерия Михайловна будет против.
– Не имеет значения.
– Она твоя мать.
– Я тебя люблю.
– Тебе кажется...
Я не договорила, осекшись на полуслове, как будто прозрела.
Все, что говорит мне Вадим, – чистая, стопроцентная правда. Да что там правда – высокая непреложная истина. Он меня любит, мы будем счастливы, будем вместе!..
Я закрыла, потом опять открыла глаза. За мутным стеклом подъезда в потоке желтого фонарного света порхали похожие на цветы снежинки. И снова, как тогда, по дороге к метро, я испытала глубокое, полнокровное счастье.
7
Не помню точно, когда Валерия Михайловна снова появилась на нашем горизонте. Кажется, сразу после командировки во Францию. Неделю назад мы прилетели из Парижа, я ездила в институт – восстанавливаться. Вышла из метро, остановилась на светофоре, и в это время кто-то окликнул меня.
– Людмила! – Около вишневых девятых «жигулей» стояла Валерия Михайловна. – Людмила, мне надо с вами поговорить.
– Пожалуйста.
Я спокойно, без укора и пафоса, посмотрела на Валерию Михайловну. Она, может, чуточку постарела, но по-прежнему осталась красивой и очень гордой.
– Поговорим у нас дома. – Валерия Михайловна распахнула передо мной дверцу «жигулей».
Я села в машину почти против воли – мне почему-то трудно было не подчиниться ей.
Беседовали мы недолго, все в той же гостиной. Валерия Михайловна опять уселась в свое кресло, я – на диван у противоположной стены.
– Вы сердитесь? – начала она, выдержав паузу.
Я пожала плечами.
– Давайте говорить начистоту, Люда. Вы считаете, я обидела вас тогда?
– Вы сказали, что думали.
– Я вас недооценила.
– Так бывает. Я понимаю.
– Но продолжаете препятствовать нашему общению... Запрещаете Вадиму ходить в родительский дом.
– Вы сошли с ума... Да разве он разрешения спрашивать стал бы?
– Вы правду говорите?
– Конечно.
– Вот что, Людмила. Переезжайте к нам.
– Зачем?
– Ну если вы не сердитесь на меня... А здесь вам будет намного лучше, просторнее. У Вадима большая, хорошая комната, но, если нужно, я могу уступить вам спальню...
– Нет, что вы, – перебила я ее, – нам спальню не надо. Мы насчет переезда подумаем. Это Вадик должен решить.
– Но вам, я надеюсь, ясно: вы будете здесь жить без прописки. Формальных прав на квартиру у вас не будет.
– Не беспокойтесь, у меня собственная жилплощадь есть.
– Я знаю.
– До свидания.
С тех пор я живу в этом роскошном доме.
Говорят: в каждом дому по кому. И тут тоже в предостаточном количестве имелись свои комья. Комья грязи, комья страдания. А свекровь... я скоро поняла – она есть не что иное, как сплошной ком нервов.
– Людмила! – Около вишневых девятых «жигулей» стояла Валерия Михайловна. – Людмила, мне надо с вами поговорить.
– Пожалуйста.
Я спокойно, без укора и пафоса, посмотрела на Валерию Михайловну. Она, может, чуточку постарела, но по-прежнему осталась красивой и очень гордой.
– Поговорим у нас дома. – Валерия Михайловна распахнула передо мной дверцу «жигулей».
Я села в машину почти против воли – мне почему-то трудно было не подчиниться ей.
Беседовали мы недолго, все в той же гостиной. Валерия Михайловна опять уселась в свое кресло, я – на диван у противоположной стены.
– Вы сердитесь? – начала она, выдержав паузу.
Я пожала плечами.
– Давайте говорить начистоту, Люда. Вы считаете, я обидела вас тогда?
– Вы сказали, что думали.
– Я вас недооценила.
– Так бывает. Я понимаю.
– Но продолжаете препятствовать нашему общению... Запрещаете Вадиму ходить в родительский дом.
– Вы сошли с ума... Да разве он разрешения спрашивать стал бы?
– Вы правду говорите?
– Конечно.
– Вот что, Людмила. Переезжайте к нам.
– Зачем?
– Ну если вы не сердитесь на меня... А здесь вам будет намного лучше, просторнее. У Вадима большая, хорошая комната, но, если нужно, я могу уступить вам спальню...
– Нет, что вы, – перебила я ее, – нам спальню не надо. Мы насчет переезда подумаем. Это Вадик должен решить.
– Но вам, я надеюсь, ясно: вы будете здесь жить без прописки. Формальных прав на квартиру у вас не будет.
– Не беспокойтесь, у меня собственная жилплощадь есть.
– Я знаю.
– До свидания.
С тех пор я живу в этом роскошном доме.
Говорят: в каждом дому по кому. И тут тоже в предостаточном количестве имелись свои комья. Комья грязи, комья страдания. А свекровь... я скоро поняла – она есть не что иное, как сплошной ком нервов.
8
Меня она старалась не замечать. Я приняла вызов и платила ей той же монетой. Мне, с ранних лет познавшей законы улицы, легко давались такие игры.
К тому же у меня на руках оказались дополнительные козыри. Все свободное время Вадим проводил только со мной, да и Георгий Петрович по-своему был ко мне привязан.
Вообще за Георгием Петровичем водились некоторые странности. Он как огня боялся жены, но в то же время откровенно ей перечил. Например, когда при всех заговаривал со мной об успехах в институте, развязке нового фильма или о том, как я отношусь к перемене погоды. Валерия Михайловна обычно еле заметно бледнела, и Георгий Петрович вдруг замолкал, пугаясь собственной дерзости.
Иногда его поведение становилось совсем уж парадоксальным. Однажды за завтраком он спросил, почему я так плохо ем.
– Не хочется. Что-то болит голова...
– Да, бывает так у молодых женщин, – задумчиво произнес Георгий Петрович, – перед менструацией.
Все сделали вид, что ничего не произошло. Мы уже научились грамотно реагировать на его пассажи.
Помню, как я была удивлена, узнав, что Георгий Петрович работает вахтером на захудалой фабрике. Как он – выпускник факультета международной экономики – угодил туда?
Однако я не спешила удовлетворить любопытство, занятая медициной, Вадимом и домашним хозяйством, заботы о котором Валерия Михайловна не преминула полностью переложить на меня.
Как Золушка, я вылизывала пятикомнатные апартаменты, носилась по магазинам, готовила и сервировала ужины к Валериному приходу с работы. Ей непременно требовалась красивая сервировка.
Поначалу мне очень хотелось взбунтоваться. Мой бунт остановила бабушка:
– Не надо, Люда. Это же свекровь.
– Вот именно! Свекровь – пьет мою кровь!
– Ну не надо, детка, не надо. Ты старшего уважь.
– Меня б уважил кто!
– Так как же? Уважили! Позвали в свой дом. Она хозяйка в доме, а ты – ей помощница.
Возможно, в таком распределении обязанностей и просматривалась некая справедливость. Я была в те годы великовозрастной студенткой, а Валерия Михайловна много работала и хорошо зарабатывала. В начале суровых девяностых она, не бросая своего министерства, пристроилась переводчицей в какое-то, кажется, российско-французское совместное предприятие.
На новом месте Валерию Михайловну ценили и всякий раз присылали за ней красивую серебристую иномарку. Поздним вечером эта машина доставляла свекровь обратно. Она возвращалась утомленной, в несвойственном ей взволнованном, возбужденном состоянии.
Мне грешным делом казалось, что у Валерии Михайловны на фирме появился любовник. Ничего удивительного, она еще молода, привлекательна, а с мужем – давно уже врозь.
Спят они в разных комнатах. По сто раз в день она напоминает ему про какие-то таблетки и вообще говорит с ним, как с ребенком. Хотя как иначе можно с ним разговаривать?..
Мне по большому счету нравились происшедшие в ней перемены. В свекрови появились проблески человечности. Раньше я в ней этого не замечала. Даже любовь к сыну была у нее какой-то извращенной, жесткой, железной. А теперь она стала теплеть, словно оттаивать после затянувшихся морозов.
Как-то раз Валерия Михайловна вернулась с работы особенно поздно. Мужчины спали. Я готовилась к экзамену и по совместительству исполняла обязанности кухарки и экономки.
– Вам рыбу или бефстроганов?
– Спасибо, Люда. Не надо ничего. Может быть, чаю, хотя...
– Ну, чаю-то мы с вами обязательно выпьем.
– Да, выпьем чаю... И, Люда, я хотела тебя спросить... Вот ты живешь у нас несколько лет. Тебе ничего не кажется странным?
– Нет.
Она усмехнулась:
– Я убеждаюсь: вторично недооценила тебя.
– О чем вы?
– Ты очень хорошая девочка, Люда. И прекрасная пара моему сыну.
Ее слова прозвучали так неожиданно, что я отнеслась к ним, как к чему-то кощунственному.
– Валерия Михайловна, ну что вы...
– Я-то? – переспросила она с печальной улыбкой. – Я ничего. Теперь даже умереть спокойно могу.
– При чем здесь «умереть»?
– Да ни при чем, конечно... Хотя, возможно, будет лучше, если ты первой узнаешь обо всем...
– О чем, Валерия Михайловна?
– Я больна, Люда. Тяжело больна.
– Не может быть! Вы в последнее время...
– Да именно! Именно в последнее время!.. Если бы этот диагноз я получила год назад, мне не было бы так тяжело.
– Но ведь диагноз не приговор! В некоторых случаях...
– Только не в моем! – перебила свекровь. – У меня, если и произойдет что-то хорошее, за этим непременно последует смертельный диагноз.
– Валерия Михайловна, ну не отчаивайтесь! Всегда можно что-нибудь придумать... Есть хорошие клиники, современные медикаменты...
– Перестань, Людмила!.. Хотя спасибо тебе: ты собираешься бороться за мою жизнь. Только жизнь – она, право, этого не стоит.
И неожиданно Валерия Михайловна заговорила о своей жизни.
К тому же у меня на руках оказались дополнительные козыри. Все свободное время Вадим проводил только со мной, да и Георгий Петрович по-своему был ко мне привязан.
Вообще за Георгием Петровичем водились некоторые странности. Он как огня боялся жены, но в то же время откровенно ей перечил. Например, когда при всех заговаривал со мной об успехах в институте, развязке нового фильма или о том, как я отношусь к перемене погоды. Валерия Михайловна обычно еле заметно бледнела, и Георгий Петрович вдруг замолкал, пугаясь собственной дерзости.
Иногда его поведение становилось совсем уж парадоксальным. Однажды за завтраком он спросил, почему я так плохо ем.
– Не хочется. Что-то болит голова...
– Да, бывает так у молодых женщин, – задумчиво произнес Георгий Петрович, – перед менструацией.
Все сделали вид, что ничего не произошло. Мы уже научились грамотно реагировать на его пассажи.
Помню, как я была удивлена, узнав, что Георгий Петрович работает вахтером на захудалой фабрике. Как он – выпускник факультета международной экономики – угодил туда?
Однако я не спешила удовлетворить любопытство, занятая медициной, Вадимом и домашним хозяйством, заботы о котором Валерия Михайловна не преминула полностью переложить на меня.
Как Золушка, я вылизывала пятикомнатные апартаменты, носилась по магазинам, готовила и сервировала ужины к Валериному приходу с работы. Ей непременно требовалась красивая сервировка.
Поначалу мне очень хотелось взбунтоваться. Мой бунт остановила бабушка:
– Не надо, Люда. Это же свекровь.
– Вот именно! Свекровь – пьет мою кровь!
– Ну не надо, детка, не надо. Ты старшего уважь.
– Меня б уважил кто!
– Так как же? Уважили! Позвали в свой дом. Она хозяйка в доме, а ты – ей помощница.
Возможно, в таком распределении обязанностей и просматривалась некая справедливость. Я была в те годы великовозрастной студенткой, а Валерия Михайловна много работала и хорошо зарабатывала. В начале суровых девяностых она, не бросая своего министерства, пристроилась переводчицей в какое-то, кажется, российско-французское совместное предприятие.
На новом месте Валерию Михайловну ценили и всякий раз присылали за ней красивую серебристую иномарку. Поздним вечером эта машина доставляла свекровь обратно. Она возвращалась утомленной, в несвойственном ей взволнованном, возбужденном состоянии.
Мне грешным делом казалось, что у Валерии Михайловны на фирме появился любовник. Ничего удивительного, она еще молода, привлекательна, а с мужем – давно уже врозь.
Спят они в разных комнатах. По сто раз в день она напоминает ему про какие-то таблетки и вообще говорит с ним, как с ребенком. Хотя как иначе можно с ним разговаривать?..
Мне по большому счету нравились происшедшие в ней перемены. В свекрови появились проблески человечности. Раньше я в ней этого не замечала. Даже любовь к сыну была у нее какой-то извращенной, жесткой, железной. А теперь она стала теплеть, словно оттаивать после затянувшихся морозов.
Как-то раз Валерия Михайловна вернулась с работы особенно поздно. Мужчины спали. Я готовилась к экзамену и по совместительству исполняла обязанности кухарки и экономки.
– Вам рыбу или бефстроганов?
– Спасибо, Люда. Не надо ничего. Может быть, чаю, хотя...
– Ну, чаю-то мы с вами обязательно выпьем.
– Да, выпьем чаю... И, Люда, я хотела тебя спросить... Вот ты живешь у нас несколько лет. Тебе ничего не кажется странным?
– Нет.
Она усмехнулась:
– Я убеждаюсь: вторично недооценила тебя.
– О чем вы?
– Ты очень хорошая девочка, Люда. И прекрасная пара моему сыну.
Ее слова прозвучали так неожиданно, что я отнеслась к ним, как к чему-то кощунственному.
– Валерия Михайловна, ну что вы...
– Я-то? – переспросила она с печальной улыбкой. – Я ничего. Теперь даже умереть спокойно могу.
– При чем здесь «умереть»?
– Да ни при чем, конечно... Хотя, возможно, будет лучше, если ты первой узнаешь обо всем...
– О чем, Валерия Михайловна?
– Я больна, Люда. Тяжело больна.
– Не может быть! Вы в последнее время...
– Да именно! Именно в последнее время!.. Если бы этот диагноз я получила год назад, мне не было бы так тяжело.
– Но ведь диагноз не приговор! В некоторых случаях...
– Только не в моем! – перебила свекровь. – У меня, если и произойдет что-то хорошее, за этим непременно последует смертельный диагноз.
– Валерия Михайловна, ну не отчаивайтесь! Всегда можно что-нибудь придумать... Есть хорошие клиники, современные медикаменты...
– Перестань, Людмила!.. Хотя спасибо тебе: ты собираешься бороться за мою жизнь. Только жизнь – она, право, этого не стоит.
И неожиданно Валерия Михайловна заговорила о своей жизни.
9
Она родилась на Дальнем Востоке за год до начала войны. Ее отец был, как тогда выражались, крупным хозяйственником, мама – наследница старинного дворянского рода – преподавала музыку и французский. Жили хорошо, дружно, в достатке. Тяготы войны почти их не коснулись.
В конце сороковых семейство перебралось в Москву. Отец получил повышение по службе, а вместе с ним – роскошную квартиру на Кутузовском проспекте. Лера росла умницей и красавицей, к семнадцати годам отлично знала английский, французский, испанский и шутя поступила в университет.
«Шутя» – это, наверное, не совсем подходящее слово. Лера была девушкой исключительно серьезной. В университете пять лет просидела над учебниками. Распределили ее в Министерство иностранных дел, где она очень скоро вышла замуж за ведущего специалиста из соседнего отдела – мужчину импозантного и, как утверждали некоторые, перспективного, впрочем, десятью годами старше Леры.
Молодые заняли одну из пяти комнат родительской квартиры. Георгий Петрович (тогда его еще называли Жорой) частенько уезжал в командировки в страны Юго-Восточной Африки.
Через два года у них родился сын. И вот тогда-то... сразу после рождения Вадика или даже чуть раньше...
Все началось с невинного телефонного звонка. Валерии Михайловне позвонила подруга, точнее, приятельница по министерству.
Ее возмущению нет предела! Злые языки наперебой распространяют про Жорку гнусные сплетни. У него любовница, видите ли! Танька из секретариата, с косой такая, помнишь?.. Ха-ха-ха! Ты, Лерусь, можешь себе бред этот представить?!
Валерия Михайловна, естественно, не могла. Однако разговор задел ее за живое. Прошло несколько дней, и, движимая неясным импульсом, Валерия Михайловна решила съездить на работу. По дороге ей стало стыдно. Шпионить за мужем? Подглядывать?.. Она не знала, с чего начать, у нее даже не было версии, объясняющей ее появление на работе.
Не придумав ничего определенного, Валерия Михайловна зашла в буфет. Купила чашку кофе, пирожное и вдруг... увидала своего Жору. Стоя спиной к залу, Жора обнимал невысокую, пухленькую женщину в синей униформе официантки.
Вне всякого сомнения, это был он! Светло-русые волосы, бежевый пиджак из мягкой замши – на всю Москву у него один такой...
Женщину Валерия Михайловна рассмотрела очень внимательно. Узкая форменная юбка открывала толстые, короткие ножки. Жакет, надетый, очевидно, на голое тело, с трудом сходился на пышной груди. Жора игриво водил по груди рукой, а официантка шумно вздыхала, хлопала густо накрашенными ресницами да поводила мощными бедрами, демонстрируя эротический восторг.
Валерия Михайловна прошла в нескольких сантиметрах от мужа, поставила кофе на столик и покинула буфет.
Домой Жора вернулся как ни в чем не бывало. Спокойный, веселый, ласковый. Он так же обнял жену за талию, как три часа назад обнимал официантку, и так же положил руку ей на грудь. Валерия Михайловна взорвалась.
Против взрывов Георгий Петрович оказался бессилен. Его стихией были любовь и сопутствующая ей легкая, непринужденная атмосфера. А укоры, крики, нотации – это, пожалуйста, не к нему.
– Как тебе не стыдно! – вопрошала Валерия Михайловна, задыхаясь от гнева и брезгливости. – Средь бела дня в рабочее время при всех миловаться с... посторонней женщиной?! С какой-то официанткой...
– Лера, ну что за предрассудки?! – как мог, сопротивлялся Георгий Петрович. – У нас же с ней так, ничего серьезного...
– А с Таней из секретариата? – с замиранием сердца спросила обманутая жена.
– Да что может быть с этой Таней? Смех один! – Муж захохотал.
Но Валерии Михайловне было не до смеха.
Она не стала бы унижаться до упреков. Ни за что бы не стала, если бы не сын. Что ей теперь делать? Растить мальчика без отца или смириться с фактом присутствия в их жизни пышногрудых официанток?
– Что делать? – спросила у мужа Валерия Михайловна.
– Да ничего! – беспечно ответил он. – Все в норме, Лера, дорогая!
Лера молчала, искренне пытаясь понять, почему такой расклад муж называет нормой.
Подумав, что она успокоилась, Жора опять попытался обнять ее, как официантку или Таню из секретариата, но Лера за это съездила ему по физиономии, а ночью заперлась в спальне, предоставив благоверному ворочаться на диване в проходной гостиной.
Так продолжалось несколько недель. Потом Жоре засветила очередная командировка в Африку. На этот раз он уезжал на несколько лет.
В конце сороковых семейство перебралось в Москву. Отец получил повышение по службе, а вместе с ним – роскошную квартиру на Кутузовском проспекте. Лера росла умницей и красавицей, к семнадцати годам отлично знала английский, французский, испанский и шутя поступила в университет.
«Шутя» – это, наверное, не совсем подходящее слово. Лера была девушкой исключительно серьезной. В университете пять лет просидела над учебниками. Распределили ее в Министерство иностранных дел, где она очень скоро вышла замуж за ведущего специалиста из соседнего отдела – мужчину импозантного и, как утверждали некоторые, перспективного, впрочем, десятью годами старше Леры.
Молодые заняли одну из пяти комнат родительской квартиры. Георгий Петрович (тогда его еще называли Жорой) частенько уезжал в командировки в страны Юго-Восточной Африки.
Через два года у них родился сын. И вот тогда-то... сразу после рождения Вадика или даже чуть раньше...
Все началось с невинного телефонного звонка. Валерии Михайловне позвонила подруга, точнее, приятельница по министерству.
Ее возмущению нет предела! Злые языки наперебой распространяют про Жорку гнусные сплетни. У него любовница, видите ли! Танька из секретариата, с косой такая, помнишь?.. Ха-ха-ха! Ты, Лерусь, можешь себе бред этот представить?!
Валерия Михайловна, естественно, не могла. Однако разговор задел ее за живое. Прошло несколько дней, и, движимая неясным импульсом, Валерия Михайловна решила съездить на работу. По дороге ей стало стыдно. Шпионить за мужем? Подглядывать?.. Она не знала, с чего начать, у нее даже не было версии, объясняющей ее появление на работе.
Не придумав ничего определенного, Валерия Михайловна зашла в буфет. Купила чашку кофе, пирожное и вдруг... увидала своего Жору. Стоя спиной к залу, Жора обнимал невысокую, пухленькую женщину в синей униформе официантки.
Вне всякого сомнения, это был он! Светло-русые волосы, бежевый пиджак из мягкой замши – на всю Москву у него один такой...
Женщину Валерия Михайловна рассмотрела очень внимательно. Узкая форменная юбка открывала толстые, короткие ножки. Жакет, надетый, очевидно, на голое тело, с трудом сходился на пышной груди. Жора игриво водил по груди рукой, а официантка шумно вздыхала, хлопала густо накрашенными ресницами да поводила мощными бедрами, демонстрируя эротический восторг.
Валерия Михайловна прошла в нескольких сантиметрах от мужа, поставила кофе на столик и покинула буфет.
Домой Жора вернулся как ни в чем не бывало. Спокойный, веселый, ласковый. Он так же обнял жену за талию, как три часа назад обнимал официантку, и так же положил руку ей на грудь. Валерия Михайловна взорвалась.
Против взрывов Георгий Петрович оказался бессилен. Его стихией были любовь и сопутствующая ей легкая, непринужденная атмосфера. А укоры, крики, нотации – это, пожалуйста, не к нему.
– Как тебе не стыдно! – вопрошала Валерия Михайловна, задыхаясь от гнева и брезгливости. – Средь бела дня в рабочее время при всех миловаться с... посторонней женщиной?! С какой-то официанткой...
– Лера, ну что за предрассудки?! – как мог, сопротивлялся Георгий Петрович. – У нас же с ней так, ничего серьезного...
– А с Таней из секретариата? – с замиранием сердца спросила обманутая жена.
– Да что может быть с этой Таней? Смех один! – Муж захохотал.
Но Валерии Михайловне было не до смеха.
Она не стала бы унижаться до упреков. Ни за что бы не стала, если бы не сын. Что ей теперь делать? Растить мальчика без отца или смириться с фактом присутствия в их жизни пышногрудых официанток?
– Что делать? – спросила у мужа Валерия Михайловна.
– Да ничего! – беспечно ответил он. – Все в норме, Лера, дорогая!
Лера молчала, искренне пытаясь понять, почему такой расклад муж называет нормой.
Подумав, что она успокоилась, Жора опять попытался обнять ее, как официантку или Таню из секретариата, но Лера за это съездила ему по физиономии, а ночью заперлась в спальне, предоставив благоверному ворочаться на диване в проходной гостиной.
Так продолжалось несколько недель. Потом Жоре засветила очередная командировка в Африку. На этот раз он уезжал на несколько лет.
10
Для Валерии Михайловны это были мучительные годы. Перед родителями и сослуживцами она старалась делать хорошую мину. Дескать, все у нас нормально: муж работает, сын растет. Но подсознательно каждую минуту ожидала удара.
С кем сейчас коротает время ее Георгий? С официантками? С секретаршами? А может, с посольскими женами? А что, если его выпрут из Африки со скандалом? Тогда все – прощай, министерство. Кстати, ей в таком случае тоже придется увольняться. А в довершение чуда рано или поздно муж все равно вернется к ней. Само собой – по месту прописки!
Это был, так сказать, социально-бытовой аспект. А еще существовали израненная гордость, раздирающая душу жалость к сыну и страшная усталость от дурных предчувствий, лицемерия и вранья.
Но реальность оказалась в тысячу раз хуже самых дурных предчувствий. В Африке Жора путался не только с официантками, секретаршами и посольскими женами. Хотя с ними, наверное, тоже. Но подвела Жору любовь к экзотике.
Он наладился посещать одно заведение неподалеку от посольства, и там его наградили «дурной» болезнью. Валерия Михайловна не уточняла, что именно это была за болезнь, однако ее последствия стали роковыми для всей семьи Ненашевых.
Рано или поздно Жору, конечно, выгнали бы с работы за аморальное поведение. Но ввиду того, что «дурная» болезнь оказалась неизлечимой, до моральной стороны дело не дошло. Он был уволен по состоянию здоровья и сослан в Москву – на вечное поселение. В Лерину квартиру, на Кутузовский проспект.
Слава обычно бежит впереди победителя, и задолго до Жориного приезда Лера в подробностях представляла, как обстоят дела.
После курса внутривенных инъекций Георгий Петрович стал не опасен для окружающих. Инъекции несколько замедляли действие болезни, но главный сюрприз заключался в том, что «дурная» болезнь поражала мозг, действовала на сознание. У Жоры была однозначная перспектива: рано или поздно ему светило превратиться в идиота.
С кем сейчас коротает время ее Георгий? С официантками? С секретаршами? А может, с посольскими женами? А что, если его выпрут из Африки со скандалом? Тогда все – прощай, министерство. Кстати, ей в таком случае тоже придется увольняться. А в довершение чуда рано или поздно муж все равно вернется к ней. Само собой – по месту прописки!
Это был, так сказать, социально-бытовой аспект. А еще существовали израненная гордость, раздирающая душу жалость к сыну и страшная усталость от дурных предчувствий, лицемерия и вранья.
Но реальность оказалась в тысячу раз хуже самых дурных предчувствий. В Африке Жора путался не только с официантками, секретаршами и посольскими женами. Хотя с ними, наверное, тоже. Но подвела Жору любовь к экзотике.
Он наладился посещать одно заведение неподалеку от посольства, и там его наградили «дурной» болезнью. Валерия Михайловна не уточняла, что именно это была за болезнь, однако ее последствия стали роковыми для всей семьи Ненашевых.
Рано или поздно Жору, конечно, выгнали бы с работы за аморальное поведение. Но ввиду того, что «дурная» болезнь оказалась неизлечимой, до моральной стороны дело не дошло. Он был уволен по состоянию здоровья и сослан в Москву – на вечное поселение. В Лерину квартиру, на Кутузовский проспект.
Слава обычно бежит впереди победителя, и задолго до Жориного приезда Лера в подробностях представляла, как обстоят дела.
После курса внутривенных инъекций Георгий Петрович стал не опасен для окружающих. Инъекции несколько замедляли действие болезни, но главный сюрприз заключался в том, что «дурная» болезнь поражала мозг, действовала на сознание. У Жоры была однозначная перспектива: рано или поздно ему светило превратиться в идиота.
11
Жора вернулся в Москву поздней осенью. В то время Лера буквально сбивалась с ног. Только что скончался ее отец. Вадик пошел в первый класс. Для того чтобы встречать сына из французской спецшколы, ей приходилось отпрашиваться с работы. Денег катастрофически не хватало, по ночам она сидела над переводами.
– Значит, так, – встретив вернувшегося из дальних странствий мужа, произнесла Валерия Михайловна. – Квартиру я, так и быть, разменяю. Тебе – однокомнатную на окраине. Большего не проси.
– Да-да, как скажешь, – поспешно согласился Георгий Петрович.
– Жить будешь пока вон там. – Она кивнула на дальнюю комнату, бывшую когда-то кабинетом ее отца. – И к ребенку не вздумай приближаться.
– Но, Валерия... Я как-никак отец.
– Это теперь не важно. Вадику лучше думать, что у него отца нет.
– А где он сейчас?
– В школе.
– Мне бы только на него посмотреть...
– Опомнился!
– Когда он вернется?
– Я сейчас сама поеду за ним.
– Можно с тобой?
– Нельзя.
– Это несправедливо!
– Иди в свою комнату и старайся выходить оттуда пореже.
Ничего не подозревая, Валерия Михайловна отправилась в школу за сыном. Она опоздала. Уроки уже закончились, родители увели первоклассников домой. Только Вадик сидел на банкетке и тихо скулил. Валерия Михайловна подошла и погладила сына по голове:
– Не надо плакать! Все в порядке, я здесь.
Вадим перестал всхлипывать и поднял на маму глаза, полные слез. И в эту минуту из-за колонны появился Георгий Петрович и радостно сообщил:
– Мы здесь, Вадик! Мы приехали за тобой!
И вот тут случилось самое невероятное. Ее сын, замкнутый, диковатый, сторонящийся, а временами просто пугающийся чужих, со слезами бросился на шею Георгию Петровичу.
– Папа!.. – Детское нытье грозило превратиться в счастливую истерику. Столько раз он заводил разговоры об отце! И, слыша в ответ сухие, обрывочные фразы, видимо, все-таки не сдавался. – Папа!..
«Обязательно нужно сходить с ним к врачу и убедиться, что его болезнь не заразна», – с тоской думала Валерия Михайловна, отходя в сторонку.
– Значит, так, – встретив вернувшегося из дальних странствий мужа, произнесла Валерия Михайловна. – Квартиру я, так и быть, разменяю. Тебе – однокомнатную на окраине. Большего не проси.
– Да-да, как скажешь, – поспешно согласился Георгий Петрович.
– Жить будешь пока вон там. – Она кивнула на дальнюю комнату, бывшую когда-то кабинетом ее отца. – И к ребенку не вздумай приближаться.
– Но, Валерия... Я как-никак отец.
– Это теперь не важно. Вадику лучше думать, что у него отца нет.
– А где он сейчас?
– В школе.
– Мне бы только на него посмотреть...
– Опомнился!
– Когда он вернется?
– Я сейчас сама поеду за ним.
– Можно с тобой?
– Нельзя.
– Это несправедливо!
– Иди в свою комнату и старайся выходить оттуда пореже.
Ничего не подозревая, Валерия Михайловна отправилась в школу за сыном. Она опоздала. Уроки уже закончились, родители увели первоклассников домой. Только Вадик сидел на банкетке и тихо скулил. Валерия Михайловна подошла и погладила сына по голове:
– Не надо плакать! Все в порядке, я здесь.
Вадим перестал всхлипывать и поднял на маму глаза, полные слез. И в эту минуту из-за колонны появился Георгий Петрович и радостно сообщил:
– Мы здесь, Вадик! Мы приехали за тобой!
И вот тут случилось самое невероятное. Ее сын, замкнутый, диковатый, сторонящийся, а временами просто пугающийся чужих, со слезами бросился на шею Георгию Петровичу.
– Папа!.. – Детское нытье грозило превратиться в счастливую истерику. Столько раз он заводил разговоры об отце! И, слыша в ответ сухие, обрывочные фразы, видимо, все-таки не сдавался. – Папа!..
«Обязательно нужно сходить с ним к врачу и убедиться, что его болезнь не заразна», – с тоской думала Валерия Михайловна, отходя в сторонку.
12
С отцом Вадим теперь не расставался ни на минуту. Они вместе ели, гуляли, смотрели телевизор, рисовали карикатуры и даже учили уроки. Ей начало казалось: у нее два сына. Один – обожаемый, родной, другой – его компаньон, приемыш, бедный родственник.
Сына Валерия Михайловна любила, приемыша героически терпела. С годами последствия «дурной» болезни все сильнее давали знать о себе: Георгий Петрович менялся исподволь. Немощь и скудоумие, почти неощутимые временами, проявлялись внезапно, резко, касаясь личности мужа с самой неожиданной стороны. Ее ярость уступала место жалости. Мысли о нормальной семье, о счастье тускнели, растворяясь в буднях. Когда же в один прекрасный день Вадик ушел из дома, ей стало и вовсе ни до чего.
Но недаром говорят, что счастье является к нам именно в тот момент, когда его перестаешь ждать. В поисках заработка Валерия Михайловна отправилась на российско-французское предприятие и встретила там своего старинного знакомого.
Знакомы они были давно и всего-то несколько дней, однако он сразу узнал ее и громко назвал по имени:
– Здравствуйте, Лера.
– Меня зовут Валерия Михайловна, – строго парировала она.
– Я знал вас Лерой. И даже Лерочкой!.. Давайте вспоминать. Март шестидесятого года. Дом на углу Сивцева Вражка. День рождения...
Валерия Михайловна сразу вдруг вспомнила – все до мелочей. Ее подруга, даже и не подруга, а так – приятельница, однокурсница, отмечала двадцатилетие.
Валерии было душно, она пришла в гости в грубошерстном, под горло свитере и все время открывала окно.
Она не слышала, как новый гость вошел в комнату, как хозяйка представляла его. Она дышала пьяным мартовским воздухом, а когда, надышавшись, затворила оконную створку и случайно встретилась с ним глазами, подумала: «Какой симпатичный парень!»
Что подумал симпатичный парень, точно неизвестно, но, судя по тому, что он весь вечер не отходил от Валерии, думал он, наверное, то же самое.
После дня рождения вместе возвращались домой. Пьяной мартовской ночью шли по Арбату, по Смоленской, миновали Дорогомиловскую – дальше начинался Лерин Кутузовский проспект.
– Выходи за меня замуж, – ни с того ни с сего предложил симпатичный парень.
– Как замуж? – опешила Лера.
– Очень просто. Ты мне нравишься.
– Понимаешь, – она замялась, – мне некогда сейчас... Курсовую по стилистике надо писать.
– А это недолго! Полчаса до ЗАГСа, полчаса из ЗАГСа и там пятнадцать—двадцать минут.
Лера расхохоталась. Она решила, что на дне рождения симпатичный парень просто-напросто перебрал.
Утром мама чуть свет позвала ее к телефону. Спросонья Лера долго не понимала, кто ей звонит. Не торопясь называть себя, мужчина в трубке настырно повторял:
– Давай встретимся... Давай я прямо сейчас приеду к тебе?
В конце концов она догадалась: это он, вчерашний знакомый с Сивцева Вражка! Обрадовалась... Растерялась... Насторожилась...
Условились после лекций встретиться на Охотном Ряду.
– Зачем? – спросила Лера с опозданием.
– Обсудим детали, – деловито сообщила трубка. – Ну все, до встречи.
На Охотном Ряду он ждал ее с роскошным красным букетом – такие были редкостью в тогдашней Москве. Лера смущенно пробормотала:
– Спасибо, только зачем... Не стоило, наверное...
Он покровительственно ее обнял:
– Еще как стоило! Пойдем в ресторан.
Ресторан назывался «Националь». Лера опять смутилась: она была в скромном темно-синем платьице, а зал высокомерно сверкал, ослепляя бесчисленными зеркалами и люстрами. Лера почувствовала враждебность к ресторану и к симпатичному парню, благодаря которому оказалась здесь.
Но он не обращал внимания на ее враждебность. Заказал коньяк, а к нему – кучу каких-то деликатесов. Дружески улыбнулся:
– Ешь, а то проголодалась в своем университете! Эх, полетит он скоро ко всем чертям.
– Почему полетит?
– Да уж вот так. – Лерин визави разлил коньяк по рюмкам. – Послезавтра расписываемся в Грибоедовском. Давай выпьем – сегодня у нас помолвка.
– Стой. Как это расписываемся?
– Я только что из ЗАГСа! Там очередь – заявления за два месяца подают. А я договорился.
– Но мы... Я же не сказала тебе, что согласна.
– А я и так вижу: ты согласна.
– Ну знаешь ли!
Новоиспеченный жених засмеялся:
– Все! Пьем за нашу помолвку! Пей до дна, пей до дна, пей до дна!
Лера тоже рассмеялась и выпила.
– Ну вот оно, твое согласие. – Он торжествующе кивнул на ее пустую рюмку.
– Да я не знаю! Я, может быть, и согласна. – Лера посмотрела на жениха нежными, затуманенными глазами, в душе она уже верила, что перед ней сидит ее суженый. – Только почему послезавтра? Давай летом, после экзаменов.
– Летом мы будем уже далеко отсюда.
– Где мы будем?! А мой университет?..
– Мы едем в Париж! У меня загранкомандировка, а у моей жены – вынужденные каникулы. Хотя... ты можешь совершенствовать свой французский в парижских магазинах! Можешь, верно?
– Да запросто!
Лера плохо представляла себя в парижском магазине, беззаботно болтающей с продавщицами. Более того, даже в московском она вряд ли бы решилась на такое. Но чего не скажешь ради красного словца да еще после третьей выпитой рюмки!..
– Только я вот что! Я же забыла... Мои родители! Ты непременно должен им понравиться, – вспомнила Валерия запоздало. – Иначе ничего не получится, увы.
– Родители? Да они будут в восторге!
– Не уверена.
– На что поспорим?
Спорить надо было на «мерседес», норковое манто или бриллианты. Лера-то своих родителей знала. Им скоропостижный брак дочери нравиться не мог.
– Ты уедешь за границу? Не закончишь образование? – ужасалась мама.
Отца интересовали иные вещи.
– Да кто он такой?! Какое ведомство направляет его в командировку?
– Ой, а я не знаю, – призналась дочь.
– Надо было выяснить, все уточнить! Он едет в Париж – а в каком качестве?
– Хорошо, я завтра...
– Чтоб завтра он был здесь! – рявкнул отец. – Сам все мне расскажет!
– Да-да, конечно. Он будет, он придет...
Назавтра все было готово к приему Лериного жениха. Его ждали к двум. Когда в столовой пробило три, мама нерешительно предложила:
– Может, ты ему позвонишь?..
Она уже оправилась от первого шока и мысленно была на стороне дочери. Мама всеми фибрами души хотела верить, что Лерин жених – человек достойный и, если опаздывает на час, на то имеются веские причины.
– Позвони спроси, что случилось.
– Да я не знаю его телефона.
– И адреса – само собой! – встрял отец. – И фамилии?! Поздравляю! Ты спуталась с аферистом! С международным шпионом. Он хотел проникнуть к нам в дом!
– Успокойся, – попросила мама, – пока еще ничего не произошло.
– Не произошло?! Да то, что вчера их с Валерией видели вдвоем в «Национале», – это уже ЧП. Он, может быть, на Лубянке сейчас, нашу фамилию следователям называет.
– Бог с тобой!
А Лере легче было бы думать, что он на Лубянке. Потому что, если у него все хорошо, значит, он просто передумал на ней жениться. Поэтому и не захотел встречаться с родителями...
Она старалась не подавать виду. Ушла в свою комнату. Утром поехала в университет, собираясь после лекций наконец-то заняться курсовой.
Заняться не получилось. В перерыве к ней подошла однокурсница – та самая, которая несколько дней назад праздновала свой день рождения, – и позвала Леру на девичник.
– Это что такое? – удивилась Лера. – Что за мероприятие?
– Приходи – узнаешь. – Девушка излучала загадочность и счастье.
Сына Валерия Михайловна любила, приемыша героически терпела. С годами последствия «дурной» болезни все сильнее давали знать о себе: Георгий Петрович менялся исподволь. Немощь и скудоумие, почти неощутимые временами, проявлялись внезапно, резко, касаясь личности мужа с самой неожиданной стороны. Ее ярость уступала место жалости. Мысли о нормальной семье, о счастье тускнели, растворяясь в буднях. Когда же в один прекрасный день Вадик ушел из дома, ей стало и вовсе ни до чего.
Но недаром говорят, что счастье является к нам именно в тот момент, когда его перестаешь ждать. В поисках заработка Валерия Михайловна отправилась на российско-французское предприятие и встретила там своего старинного знакомого.
Знакомы они были давно и всего-то несколько дней, однако он сразу узнал ее и громко назвал по имени:
– Здравствуйте, Лера.
– Меня зовут Валерия Михайловна, – строго парировала она.
– Я знал вас Лерой. И даже Лерочкой!.. Давайте вспоминать. Март шестидесятого года. Дом на углу Сивцева Вражка. День рождения...
Валерия Михайловна сразу вдруг вспомнила – все до мелочей. Ее подруга, даже и не подруга, а так – приятельница, однокурсница, отмечала двадцатилетие.
Валерии было душно, она пришла в гости в грубошерстном, под горло свитере и все время открывала окно.
Она не слышала, как новый гость вошел в комнату, как хозяйка представляла его. Она дышала пьяным мартовским воздухом, а когда, надышавшись, затворила оконную створку и случайно встретилась с ним глазами, подумала: «Какой симпатичный парень!»
Что подумал симпатичный парень, точно неизвестно, но, судя по тому, что он весь вечер не отходил от Валерии, думал он, наверное, то же самое.
После дня рождения вместе возвращались домой. Пьяной мартовской ночью шли по Арбату, по Смоленской, миновали Дорогомиловскую – дальше начинался Лерин Кутузовский проспект.
– Выходи за меня замуж, – ни с того ни с сего предложил симпатичный парень.
– Как замуж? – опешила Лера.
– Очень просто. Ты мне нравишься.
– Понимаешь, – она замялась, – мне некогда сейчас... Курсовую по стилистике надо писать.
– А это недолго! Полчаса до ЗАГСа, полчаса из ЗАГСа и там пятнадцать—двадцать минут.
Лера расхохоталась. Она решила, что на дне рождения симпатичный парень просто-напросто перебрал.
Утром мама чуть свет позвала ее к телефону. Спросонья Лера долго не понимала, кто ей звонит. Не торопясь называть себя, мужчина в трубке настырно повторял:
– Давай встретимся... Давай я прямо сейчас приеду к тебе?
В конце концов она догадалась: это он, вчерашний знакомый с Сивцева Вражка! Обрадовалась... Растерялась... Насторожилась...
Условились после лекций встретиться на Охотном Ряду.
– Зачем? – спросила Лера с опозданием.
– Обсудим детали, – деловито сообщила трубка. – Ну все, до встречи.
На Охотном Ряду он ждал ее с роскошным красным букетом – такие были редкостью в тогдашней Москве. Лера смущенно пробормотала:
– Спасибо, только зачем... Не стоило, наверное...
Он покровительственно ее обнял:
– Еще как стоило! Пойдем в ресторан.
Ресторан назывался «Националь». Лера опять смутилась: она была в скромном темно-синем платьице, а зал высокомерно сверкал, ослепляя бесчисленными зеркалами и люстрами. Лера почувствовала враждебность к ресторану и к симпатичному парню, благодаря которому оказалась здесь.
Но он не обращал внимания на ее враждебность. Заказал коньяк, а к нему – кучу каких-то деликатесов. Дружески улыбнулся:
– Ешь, а то проголодалась в своем университете! Эх, полетит он скоро ко всем чертям.
– Почему полетит?
– Да уж вот так. – Лерин визави разлил коньяк по рюмкам. – Послезавтра расписываемся в Грибоедовском. Давай выпьем – сегодня у нас помолвка.
– Стой. Как это расписываемся?
– Я только что из ЗАГСа! Там очередь – заявления за два месяца подают. А я договорился.
– Но мы... Я же не сказала тебе, что согласна.
– А я и так вижу: ты согласна.
– Ну знаешь ли!
Новоиспеченный жених засмеялся:
– Все! Пьем за нашу помолвку! Пей до дна, пей до дна, пей до дна!
Лера тоже рассмеялась и выпила.
– Ну вот оно, твое согласие. – Он торжествующе кивнул на ее пустую рюмку.
– Да я не знаю! Я, может быть, и согласна. – Лера посмотрела на жениха нежными, затуманенными глазами, в душе она уже верила, что перед ней сидит ее суженый. – Только почему послезавтра? Давай летом, после экзаменов.
– Летом мы будем уже далеко отсюда.
– Где мы будем?! А мой университет?..
– Мы едем в Париж! У меня загранкомандировка, а у моей жены – вынужденные каникулы. Хотя... ты можешь совершенствовать свой французский в парижских магазинах! Можешь, верно?
– Да запросто!
Лера плохо представляла себя в парижском магазине, беззаботно болтающей с продавщицами. Более того, даже в московском она вряд ли бы решилась на такое. Но чего не скажешь ради красного словца да еще после третьей выпитой рюмки!..
– Только я вот что! Я же забыла... Мои родители! Ты непременно должен им понравиться, – вспомнила Валерия запоздало. – Иначе ничего не получится, увы.
– Родители? Да они будут в восторге!
– Не уверена.
– На что поспорим?
Спорить надо было на «мерседес», норковое манто или бриллианты. Лера-то своих родителей знала. Им скоропостижный брак дочери нравиться не мог.
– Ты уедешь за границу? Не закончишь образование? – ужасалась мама.
Отца интересовали иные вещи.
– Да кто он такой?! Какое ведомство направляет его в командировку?
– Ой, а я не знаю, – призналась дочь.
– Надо было выяснить, все уточнить! Он едет в Париж – а в каком качестве?
– Хорошо, я завтра...
– Чтоб завтра он был здесь! – рявкнул отец. – Сам все мне расскажет!
– Да-да, конечно. Он будет, он придет...
Назавтра все было готово к приему Лериного жениха. Его ждали к двум. Когда в столовой пробило три, мама нерешительно предложила:
– Может, ты ему позвонишь?..
Она уже оправилась от первого шока и мысленно была на стороне дочери. Мама всеми фибрами души хотела верить, что Лерин жених – человек достойный и, если опаздывает на час, на то имеются веские причины.
– Позвони спроси, что случилось.
– Да я не знаю его телефона.
– И адреса – само собой! – встрял отец. – И фамилии?! Поздравляю! Ты спуталась с аферистом! С международным шпионом. Он хотел проникнуть к нам в дом!
– Успокойся, – попросила мама, – пока еще ничего не произошло.
– Не произошло?! Да то, что вчера их с Валерией видели вдвоем в «Национале», – это уже ЧП. Он, может быть, на Лубянке сейчас, нашу фамилию следователям называет.
– Бог с тобой!
А Лере легче было бы думать, что он на Лубянке. Потому что, если у него все хорошо, значит, он просто передумал на ней жениться. Поэтому и не захотел встречаться с родителями...
Она старалась не подавать виду. Ушла в свою комнату. Утром поехала в университет, собираясь после лекций наконец-то заняться курсовой.
Заняться не получилось. В перерыве к ней подошла однокурсница – та самая, которая несколько дней назад праздновала свой день рождения, – и позвала Леру на девичник.
– Это что такое? – удивилась Лера. – Что за мероприятие?
– Приходи – узнаешь. – Девушка излучала загадочность и счастье.