– Я – нормальный, нормальный. Это вы, суки, выпендриваетесь, выделяетесь одеждой своей пидовской и музыкой. Я – нормальный, я такой, как все! Паша встряхнул упрямой круглой головой и топнул сильной ногой по красной влажной плитке бассейна:
– Ты кто такой, гад? А ну проваливай, а то убью.
– Так ты ж меня уже убил, теперь моя очередь.
– Врешь ты все, я никого не убивал.
– Не узнаешь? Ах да… Я сам себя не узнаю.
– Я знаю, кто ты, – тихо сказал Пабло и отошел от своих секс-рабов. Его «пидометр» уныло повис. – Ты тот придурок, который вступился за эмо. Ну что, давай биться, я вас, пидарасов, не боюсь.
– Вот еще – руки об тебя марать, – презрительно поморщился Эгор. – Съеште его, ребята! – И хлопнул три раза в ладоши. А потом прямо в одежде прыгнул в бассейн и поплыл, понимая, что сон крепыша подходит к концу.
– «Съеште его» – вот придурок. – Пабло засмеялся, но, повернувшись к своим жалким жертвам, увидел, что они встали с колен и медленно пошли на него. Глаза их горели из-под челок плотояднымими красными огоньками.
Пабло с удивлением увидел, что у них есть зубы, да еще и такие острые.
– Эй, вы куда прете? Офигели в атаке? Ну-ка, эмо – факс!
Зомби окружили Пашу, вытянув вперед руки с черными ногтями, и он впервые в жизни реально испугался, в большей степени из-за того, что забыл волшебные слова.
– Эмо – такс! Эмо – пас! Эмо – фас! – надрывался он, в ужасе понимая, что ему уже не вспомнить правильное сочетание слов, всегда превращавших эмо в покорных жертв. Черный колдун, самозабвенно плавающий в бассейне, украл их из его головы.
– Эмо – ска-с-с, – промямлил Пабло, взглянул на скукоженный «пидометр» и заплакал. – Не ешьте меня, пидоры. Я нормальный, я нормальный.
Но это не помогло. Голодные эмо-зомби, вышедшие из-под его контроля, уже впились острыми зубами в его горячую распаренную плоть и стали рвать Пашу на куски. Какой-то пидор укусил драгоценный «пидометр», и Пабло бешено заорал. Черный эмо вынырнул на крик, дельфином выпрыгнув из бассейна, и припечатал костлявым кулаком голову Пабло к кроваво-красной банной плитке прямым ударом в лоб. Голова треснула, как спелый арбуз, семечки и куски красной сладкой мякоти разлетелись по бане…
Пабло сидел на кровати, весь в холодном поту, голова раскалывалась от боли. Он встал и, стараясь не думать о приснившемся кошмаре, пошел в свой совмещенный санузел. Паша включил свет и посмотрел в зеркало. На лбу красным сургучом горела адская печать – череп с костями, «фига себе». Паше немедленно захотелось отлить, он сунул руку в трусы, но ничего там не нашел. Снова залившись холодным потом, Пабло, пересилив страх, заглянул в трусы. «Пидометр» висел на месте. Просто рука не узнала его, такого чужого и бесчувственного. Паша понял, что пришла беда, сел на край ванны и горько заплакал. Потом взял себя в руки, прекратил реветь, встал под холодный душ и стоял под ледяными струями, пока все тело не заледенело и не онемело, как мертвый орган между ног. Выйдя из-под душа, Пабло залепил пластырем крест-накрест шишку на лбу и, пытаясь ни о чем не думать, вернулся к кровати. «Нужно просто заснуть. А когда я проснусь, все будет нормально», – успокоил он себя. Но не тут-то было. На будильнике высвечивались семь часов утра, за окном расцветало тихое летнее утро. У соседей сверху лаяла собака, стараясь обратить внимание хозяев на свои туалетные проблемы. Во дворе урчал заводящийся «жигуль». Мир просыпался, обычен, реален и прост. Противный скрежещущий шорох привлек внимание Паши. Он посмотрел на потолок. Там, словно гекконы, держась за побелку всеми четырьмя растопыренными конечностями, копошились с десяток бледно-голубых зомби из проклятого сна. Вывернув на сто восемьдесят градусов тонкие шейки и свесив с потолка рваные челки, они плотоядно разглядывали Пабло, облизывая жирными проколотыми языками острые пики зубов, и ждали, пока их жертва заснет. Пабло молнией вскочил с кровати, наступив на высунувшуюся из-под нее руку с черным обгрызенном лаком на ногтях. Рывком схватил со спинки стула спортивные штаны и метнулся к окну, на лету умудрившись натянуть треники. Рванув на себя оконную раму, он ловко выбросил со второго этажа хрущобы свое спортивное тело и без проблем приземлился на мягком газоне. Не останавливаясь ни на секунду, Пабло бросился бежать прямиком в отделение милиции, которое было в двух кварталах от дома, затылком чувствуя, как за ним, не торопясь, но и не отставая, бегут голые голодные страшные существа.
– Врете, пидоры, не взять вам меня! Паша бежал легко – сказывались тренировки – и вскоре пулей ворвался в отделение. Дежурный лейтенант Петров проснулся и, отвалив могучую челюсть, уставился на полуголого крепыша, мячом влетевшего в дверь и сразу заблокировавшего ее всем своим телом.
– Ты что, офуел? – заорал Петров.
– Пидоры идут. Зомби-пидоры! Они нас всех сожрут! Запирай дверь, зови подкрепление. Объявляй тревогу по городу. Эмо-кидоры уже здесь.
– Белочку поймал? – выдохнул Петров. – Я тебе сейчас покажу кидоров, мать твою!
– Скорее! – взмолился Пабло. По дверям с той стороны противно заскребли острыми ногтями. – Скорее подмогу!
В обезьяннике проснулся и засуетился недовольный шумом синий бомж.
– Сейчас, сейчас, – сказал Петров. – Сейчас.
Он и правда вызвал подмогу. Но почему-то подбежавшие к Паше милиционеры стали отрывать его от двери, крутить руки и бить по почкам дубинками. Заломать Пашу было непросто даже вчетвером, он боролся до последнего, хрипел, выворачивался и кусался. С одного из сержантов слетела фуражка, и Паша в ужасе увидел выпавшую из-под нее засаленную челку. Тут же огромная ладонь с черными ободками грязи под ногтями вцепилась ему в лицо.
– Ага, – закричал Паша, – вы уже здесь! Ментовку захватили!
Четыре могучих милицейских тела наконец-то справились с буйным крепышом, заломили ему руки за спину, уронили на пол и теперь пытались надеть наручники. Захлебывающийся страхом, обидой, кровью и соплями Пабло, находящийся в центре кучи-малы, неожиданно испытал знакомое чувство наполненности жизни. «Это конец, – понял он. – Пидометр заработал, ура!» От радости он перестал сопротивляться на какое-то мгновение, которого и хватило милиционерам, чтобы повязать его по рукам и ногам, запихать в рот кляп, засунуть в обезьянник и спокойно вздохнуть.
– Пипец, какой здоровый, – пожаловался сержант с разбитым глазом, – ну в смысле, больной. Но здоровый.
– Бухой? – зевнув, поинтересовался Петров.
– Нет, вроде выхлопа нет. Обдолбался чем-то. Грибами, наверное.
– Не, не грибами, – сказал молодой милиционер. – Не сезон еще. Похоже, филателист.
– Да уж, редкостный мутант! Чего с ним делать-то? Оформлять? – спросил Петров сам у себя. – Может, в камеру к таджикским цыганам его?
– Да ладно тебе, Леха, – вступился сержант, – нормальный пацан, ну убрался, с кем не бывает? Вызывай психиатричку.
Пабло лежал в обезьяннике, над ним с любопытством склонился бомж. На бомже были рваные кеды и грязный джемпер в ромбик. Один глаз заплыл фиолетово-черным бланшем, а на второй свешивалась рваная челка. Пабло захрипел и червеобразными движениями забился в угол, откуда его и достали быстро приехавшие санитары. Пожилой угрюмый доктор скептически оглядел его и попросил вытащить кляп. Сержант опасливо выполнил просьбу врача.
– Я нормальный, – незамедлительно сообщил Пабло. – Отделение милиции захвачено пидорами. Это менты-эмо-зомби. Убей эмо – спаси мир.
– Достаточно, – сказал врач и вздохнул. – Это наш клиент. Забираем его в «Скворечник».
Через час Пабло оказался на белой кровати в смирительной рубашке, и хотя внешне, после серы в четыре точки, он быстро и надолго успокоился, внутри кипели страсти. «Все, пропал этот мир, – сокрушался Пабло. – Ну хоть пидометр жив. Мы еще повоюем!» Так простого нормального парня Павла Чачика эмо-пидоры до дурки довели…
Над Эмомиром поднималось розовое солнце. Фонари на площади Спального района продолжали гореть, потому что никогда не выключались. Под ножками черных кроватей расползался уже такой знакомый розовый туман. Эгор встал с кровати, его худое тело передернуло долгой судорогой. Он словно пытался стряхнуть с себя не только виртуальную воду из бассейна, но и всю грязь больного сознания Пабло, которая, как ему казалось, налипла на него жирными кляксами.
– Б-р-р, – сказал Эгор, – эй, толстый, я уже здесь!
Клоун оторвал голову от подушки.
– О, брат. Быстро ты управился. А я тут с Тиной Канделаки языком зацепился. Как крепыш? Ты его убил?
– Все гораздо хуже, чем я думал. Он оказался безнадежно больным на голову придурком и грязным извращенцем.
– Н-да? – Клоун прищурился. – Так ты убил его?
– Его сожрали геи эмо-зомби, герои его сексуальных фантазий. – Трэш какой-то. Не пойму, он умер?
– Я убил его морально, чувак. Физически он слишком крепок, даже для меня. Можно попробовать еще раз, но я ни за что больше не окунусь в эту клоаку. Сколько там времени?
– Семь утра, а что?
– Хочу покончить со всем этим прямо сегодня. Боюсь, что злобная бабочка может передумать и сорвет все мои планы. Короче, хочу прямо сейчас отправиться к блондину со сломанным носом, который меня фактически и убил. Надеюсь, у него сны поприятней.
– А как же телка? Ну, та, которая дала ему баллон? Ты же хотел и ее…
– Нет, я передумал. Не геройское это дело с бабами в бабских снах воевать.
– Понятно. Ну что ж, удачи. Мочи белобрысого, а я, пожалуй, тоже в бабские сны сегодня больше не полезу. Зайду для разнообразия к Абрамовичу, интересно же, что ему может сниться.
– Потом расскажешь. Все, я ныряю.
Эгор лег на кровать, вжался лицом в подушку и представил себе прозрачную ненависть голубых глаз блондина в арафатке.
Глава 15
Глава 16
– Нет, брат! Это все в тебе. Ты пьян своею эйфорией. Звучит как марка старого доброго вина. А купаться я не могу, у меня много новых татуировок, не хочу их мочить.
– Да? Что-то ты темнишь, толстый. Ну и ладно. Мне весело, Тик! Я помог Кити. Черт побери! – И Эгор, оттолкнувшись от бортика, торпедой ушел в толпу радостно завизжавших купальщиков.
– Н-да, прямо цирк какой-то, только морских котиков не хватает, – пробормотал себе под красную грушу Тик-Так.
– Может, ученые подойдут? – нарисовался неизвестно откуда эмо-кот в роскошном парчовом розово-черном пальто и в новых кедах, черных, в розовую мышку. – Признаюсь, я такого веселья в Эмомире еще не наблюдал, разве что в Барбикенстве. Я думал, эмо-киды только плакать и канючить умеют, ну, в крайнем случае, ругаться друг с другом.
– Добрее надо быть, животное. Глядишь, и жизнь тебе в ответ улыбнется, – сказала вынырнувшая из неожиданно, но очень своевременно опустившихся на площадь сумерек кукла Мания. Она быстро сняла свои шорты и сумку. И не успел клоун, у которого челюсть отвисла на метр, отпустить какую-нибудь сальность про ее прелестный зад, как она бросилась с головой в кипящую телами воду.
– Ну вот, вся банда снова в сборе, – сказал проводивший жадным взглядом полет Мании Тик. – А ты не хочешь искупаться?
– Я же Кот!
– Ну да. Кот в кедах – герой моей любимой эмо-сказки. Гы-гы-гы, – заржал клоун.
Эгору, резвящемуся в бассейне, совсем не понравились наступившие сумерки. Серпик луны не соответствовал его настроению. И хоть розовый рассвет уже проклюнулся на горизонте, он решил его не дожидаться. Эгор встал в полный рост и произнес:
– Да будет свет!
Темное небо Эмомира покорно отреагировало на его приказ, засияв переливающимся неоновым разноцветьем. Все тусующиеся на площади радостно завопили и захлопали в ладоши.
– Вечеринка продолжается! Жжем не по-детски! Зажигаем небо! – кричал в экстазе Эгор.
Не хлопали только клоун и Кот. Вернее, хлопали, но только глазами – от удивления и недоумения.
– Он сам не знает, что в него заложено, – бормотал Кот. – Он становится все сильнее и сильнее и меняет Эмомир под себя. Королева не обрадуется.
– Да. Какому же правителю понравится, когда рядом кто-то в сто раз могущественнее тебя. Вот она и стремится загнать Эгора под каблук, наивная. Интересно, а по трезвяку у него получится повторить этот фокус с северным сиянием?
– Не думаю, что Эмобой сильнее Королевы. Они равны по силе, единственные высшие создания в Эмомире. Но Королева – зрелая женщина, а Эгор – еще просто ребенок. Посмотри, как он резвится в лягушатнике с этими куклами.
– С эмо-кидами. Ну да. Дети. Эгор как будто снова в ванне со своими разноцветными игрушками. Взрослые не получают такого кайфа от купания. У них другие игрушки, хотя у некоторых все равно резиновые.
– Вот. Обязательно надо спошлить. Еще и так плоско.
– Видишь ли, Кот, я и сам раньше был плоским. Теперь я круглый, а шутки так и остались плоскими.
– Ну ладно, эту нудистскую вечеринку пора заканчивать. Ваше сиятельство! – сложив лапы рупором, закричал Кот. – Ваше сиятельство! Господин Эмобой!
Но Эгор не обращал на него никакого внимания, продолжая барахтаться в воде.
– Чего ты прикопался к парню? Пусть веселится. Наконец-то он забылся и может не думать про свои беды. Вали в свой дворец, у него еще два дня. Зачем весь кайф обламывать.
– Нет. Нет у него никаких дней. Королева переоценила свои душевные силы. Она не в силах больше ждать. Она просто рвет бабочек и мечет ножи во всех придворных. Она летает по дворцу, как привидение, и стонет, как сто голодных львиц. С тех пор как Эгор вышел из дворца, она ничего не ест, лишь пьет амброзию и кричит: «Приведите его скорей!» К тому же, как я понял, Эгор покончил со своими делами чести в Реале.
– Не нравится мне вся эта ваша затея с союзом бабочки и Эмобоя! Ничего хорошего из этого не выйдет. К тому же Эгор добрый и не будет ни с кем воевать. Он даже своих убийц пощадил.
– Простить своих врагов есть высшая мера наказания для них. На такое способны лишь самые великие воины. И только такой воин и может стать королем Эмомира. А насчет потомства не беспокойся, это не твоего ума дело, клоун.
– Тьфу, зануда хвостатая, – в сердцах плюнул Тик и отвернулся от Кота.
– Ты кто такой, гад? А ну проваливай, а то убью.
– Так ты ж меня уже убил, теперь моя очередь.
– Врешь ты все, я никого не убивал.
– Не узнаешь? Ах да… Я сам себя не узнаю.
– Я знаю, кто ты, – тихо сказал Пабло и отошел от своих секс-рабов. Его «пидометр» уныло повис. – Ты тот придурок, который вступился за эмо. Ну что, давай биться, я вас, пидарасов, не боюсь.
– Вот еще – руки об тебя марать, – презрительно поморщился Эгор. – Съеште его, ребята! – И хлопнул три раза в ладоши. А потом прямо в одежде прыгнул в бассейн и поплыл, понимая, что сон крепыша подходит к концу.
– «Съеште его» – вот придурок. – Пабло засмеялся, но, повернувшись к своим жалким жертвам, увидел, что они встали с колен и медленно пошли на него. Глаза их горели из-под челок плотояднымими красными огоньками.
Пабло с удивлением увидел, что у них есть зубы, да еще и такие острые.
– Эй, вы куда прете? Офигели в атаке? Ну-ка, эмо – факс!
Зомби окружили Пашу, вытянув вперед руки с черными ногтями, и он впервые в жизни реально испугался, в большей степени из-за того, что забыл волшебные слова.
– Эмо – такс! Эмо – пас! Эмо – фас! – надрывался он, в ужасе понимая, что ему уже не вспомнить правильное сочетание слов, всегда превращавших эмо в покорных жертв. Черный колдун, самозабвенно плавающий в бассейне, украл их из его головы.
– Эмо – ска-с-с, – промямлил Пабло, взглянул на скукоженный «пидометр» и заплакал. – Не ешьте меня, пидоры. Я нормальный, я нормальный.
Но это не помогло. Голодные эмо-зомби, вышедшие из-под его контроля, уже впились острыми зубами в его горячую распаренную плоть и стали рвать Пашу на куски. Какой-то пидор укусил драгоценный «пидометр», и Пабло бешено заорал. Черный эмо вынырнул на крик, дельфином выпрыгнув из бассейна, и припечатал костлявым кулаком голову Пабло к кроваво-красной банной плитке прямым ударом в лоб. Голова треснула, как спелый арбуз, семечки и куски красной сладкой мякоти разлетелись по бане…
Пабло сидел на кровати, весь в холодном поту, голова раскалывалась от боли. Он встал и, стараясь не думать о приснившемся кошмаре, пошел в свой совмещенный санузел. Паша включил свет и посмотрел в зеркало. На лбу красным сургучом горела адская печать – череп с костями, «фига себе». Паше немедленно захотелось отлить, он сунул руку в трусы, но ничего там не нашел. Снова залившись холодным потом, Пабло, пересилив страх, заглянул в трусы. «Пидометр» висел на месте. Просто рука не узнала его, такого чужого и бесчувственного. Паша понял, что пришла беда, сел на край ванны и горько заплакал. Потом взял себя в руки, прекратил реветь, встал под холодный душ и стоял под ледяными струями, пока все тело не заледенело и не онемело, как мертвый орган между ног. Выйдя из-под душа, Пабло залепил пластырем крест-накрест шишку на лбу и, пытаясь ни о чем не думать, вернулся к кровати. «Нужно просто заснуть. А когда я проснусь, все будет нормально», – успокоил он себя. Но не тут-то было. На будильнике высвечивались семь часов утра, за окном расцветало тихое летнее утро. У соседей сверху лаяла собака, стараясь обратить внимание хозяев на свои туалетные проблемы. Во дворе урчал заводящийся «жигуль». Мир просыпался, обычен, реален и прост. Противный скрежещущий шорох привлек внимание Паши. Он посмотрел на потолок. Там, словно гекконы, держась за побелку всеми четырьмя растопыренными конечностями, копошились с десяток бледно-голубых зомби из проклятого сна. Вывернув на сто восемьдесят градусов тонкие шейки и свесив с потолка рваные челки, они плотоядно разглядывали Пабло, облизывая жирными проколотыми языками острые пики зубов, и ждали, пока их жертва заснет. Пабло молнией вскочил с кровати, наступив на высунувшуюся из-под нее руку с черным обгрызенном лаком на ногтях. Рывком схватил со спинки стула спортивные штаны и метнулся к окну, на лету умудрившись натянуть треники. Рванув на себя оконную раму, он ловко выбросил со второго этажа хрущобы свое спортивное тело и без проблем приземлился на мягком газоне. Не останавливаясь ни на секунду, Пабло бросился бежать прямиком в отделение милиции, которое было в двух кварталах от дома, затылком чувствуя, как за ним, не торопясь, но и не отставая, бегут голые голодные страшные существа.
– Врете, пидоры, не взять вам меня! Паша бежал легко – сказывались тренировки – и вскоре пулей ворвался в отделение. Дежурный лейтенант Петров проснулся и, отвалив могучую челюсть, уставился на полуголого крепыша, мячом влетевшего в дверь и сразу заблокировавшего ее всем своим телом.
– Ты что, офуел? – заорал Петров.
– Пидоры идут. Зомби-пидоры! Они нас всех сожрут! Запирай дверь, зови подкрепление. Объявляй тревогу по городу. Эмо-кидоры уже здесь.
– Белочку поймал? – выдохнул Петров. – Я тебе сейчас покажу кидоров, мать твою!
– Скорее! – взмолился Пабло. По дверям с той стороны противно заскребли острыми ногтями. – Скорее подмогу!
В обезьяннике проснулся и засуетился недовольный шумом синий бомж.
– Сейчас, сейчас, – сказал Петров. – Сейчас.
Он и правда вызвал подмогу. Но почему-то подбежавшие к Паше милиционеры стали отрывать его от двери, крутить руки и бить по почкам дубинками. Заломать Пашу было непросто даже вчетвером, он боролся до последнего, хрипел, выворачивался и кусался. С одного из сержантов слетела фуражка, и Паша в ужасе увидел выпавшую из-под нее засаленную челку. Тут же огромная ладонь с черными ободками грязи под ногтями вцепилась ему в лицо.
– Ага, – закричал Паша, – вы уже здесь! Ментовку захватили!
Четыре могучих милицейских тела наконец-то справились с буйным крепышом, заломили ему руки за спину, уронили на пол и теперь пытались надеть наручники. Захлебывающийся страхом, обидой, кровью и соплями Пабло, находящийся в центре кучи-малы, неожиданно испытал знакомое чувство наполненности жизни. «Это конец, – понял он. – Пидометр заработал, ура!» От радости он перестал сопротивляться на какое-то мгновение, которого и хватило милиционерам, чтобы повязать его по рукам и ногам, запихать в рот кляп, засунуть в обезьянник и спокойно вздохнуть.
– Пипец, какой здоровый, – пожаловался сержант с разбитым глазом, – ну в смысле, больной. Но здоровый.
– Бухой? – зевнув, поинтересовался Петров.
– Нет, вроде выхлопа нет. Обдолбался чем-то. Грибами, наверное.
– Не, не грибами, – сказал молодой милиционер. – Не сезон еще. Похоже, филателист.
– Да уж, редкостный мутант! Чего с ним делать-то? Оформлять? – спросил Петров сам у себя. – Может, в камеру к таджикским цыганам его?
– Да ладно тебе, Леха, – вступился сержант, – нормальный пацан, ну убрался, с кем не бывает? Вызывай психиатричку.
Пабло лежал в обезьяннике, над ним с любопытством склонился бомж. На бомже были рваные кеды и грязный джемпер в ромбик. Один глаз заплыл фиолетово-черным бланшем, а на второй свешивалась рваная челка. Пабло захрипел и червеобразными движениями забился в угол, откуда его и достали быстро приехавшие санитары. Пожилой угрюмый доктор скептически оглядел его и попросил вытащить кляп. Сержант опасливо выполнил просьбу врача.
– Я нормальный, – незамедлительно сообщил Пабло. – Отделение милиции захвачено пидорами. Это менты-эмо-зомби. Убей эмо – спаси мир.
– Достаточно, – сказал врач и вздохнул. – Это наш клиент. Забираем его в «Скворечник».
Через час Пабло оказался на белой кровати в смирительной рубашке, и хотя внешне, после серы в четыре точки, он быстро и надолго успокоился, внутри кипели страсти. «Все, пропал этот мир, – сокрушался Пабло. – Ну хоть пидометр жив. Мы еще повоюем!» Так простого нормального парня Павла Чачика эмо-пидоры до дурки довели…
Над Эмомиром поднималось розовое солнце. Фонари на площади Спального района продолжали гореть, потому что никогда не выключались. Под ножками черных кроватей расползался уже такой знакомый розовый туман. Эгор встал с кровати, его худое тело передернуло долгой судорогой. Он словно пытался стряхнуть с себя не только виртуальную воду из бассейна, но и всю грязь больного сознания Пабло, которая, как ему казалось, налипла на него жирными кляксами.
– Б-р-р, – сказал Эгор, – эй, толстый, я уже здесь!
Клоун оторвал голову от подушки.
– О, брат. Быстро ты управился. А я тут с Тиной Канделаки языком зацепился. Как крепыш? Ты его убил?
– Все гораздо хуже, чем я думал. Он оказался безнадежно больным на голову придурком и грязным извращенцем.
– Н-да? – Клоун прищурился. – Так ты убил его?
– Его сожрали геи эмо-зомби, герои его сексуальных фантазий. – Трэш какой-то. Не пойму, он умер?
– Я убил его морально, чувак. Физически он слишком крепок, даже для меня. Можно попробовать еще раз, но я ни за что больше не окунусь в эту клоаку. Сколько там времени?
– Семь утра, а что?
– Хочу покончить со всем этим прямо сегодня. Боюсь, что злобная бабочка может передумать и сорвет все мои планы. Короче, хочу прямо сейчас отправиться к блондину со сломанным носом, который меня фактически и убил. Надеюсь, у него сны поприятней.
– А как же телка? Ну, та, которая дала ему баллон? Ты же хотел и ее…
– Нет, я передумал. Не геройское это дело с бабами в бабских снах воевать.
– Понятно. Ну что ж, удачи. Мочи белобрысого, а я, пожалуй, тоже в бабские сны сегодня больше не полезу. Зайду для разнообразия к Абрамовичу, интересно же, что ему может сниться.
– Потом расскажешь. Все, я ныряю.
Эгор лег на кровать, вжался лицом в подушку и представил себе прозрачную ненависть голубых глаз блондина в арафатке.
Глава 15
Тридцать ненаписанных писем
Эмобой стоял на крыше в центре города. День явно устал и пытался смениться вечером. Нервный ветер гнал пушистые облака. Везде, куда мог достать взгляд Эгора, были крыши, крыши, крыши. Старые, не крашенные десятилетиями, и модные везунчики, обитые жестью и рубероидом, игривые башенки арнуво и далекие пузатые купола соборов – все они казались пустыми и грустными, словно за их покатыми спинами прятались понурые головы и нервно сцепленные руки. На душе у Эгора стало тревожно. Он пошел по крыше, обойдя сначала огромную усатую телеантенну, потом, обогнув атавизм общей печной трубы, увидел их. Они сидели к нему спиной, свесив ноги с крыши, в полуметре друг от друга.
Блондина он узнал сразу, а девушку… С ней все обстояло гораздо хуже. Глаз Эгора налился кровью, фантом сердца подскочил к горлу и перекрыл дыхание. Своим силуэтом на фоне угасающего солнца, светлыми прядями на затылке и розово-черными гетрами на руках она просто парализовала сознание несчастного Эмобоя. «Не может быть! Кити здесь, но почему? Он похитил ее, взял в заложницы, хочет скинуть с крыши», – метались кометы-мысли уже бегущего к парочке Эгора. Блондин, сидевший к девушке вполоборота, уже протягивал ей руку, когда услышал стук шагов по крыше, и в этот же миг девчонка легко, как пушинка, соскользнула вниз.
– Нет! – одновременно завопили в отчаянии две мужские глотки.
Эгор, продолжая кричать, летел головой вниз с вытянутыми вперед руками, пытаясь схватить ногу в смешном кеде в ромашках. Но тщетно, девушка упала раньше. А Эгор, как кошка, мягко приземлился рядом с ней. Она лежала на спине замысловатым иероглифом, нелепо раскинув руки и ноги. На красивом лице застыли обида, непонимание и удивление. Белые волосы, белая блузка и задравшаяся белая кружевная юбка, надетая прямо на джинсы, на глазах меняли цвет на красный. В маслянистую лужу крови на асфальте вокруг тела скользнула тонкая струйка из уголка рта самоубийцы. Мертвая девушка оказалась совершенно незнакомой Эгору, и вблизи она совсем не была похожей на Кити. Боль и страх за Кити сменились жалостью и чувством вины перед этим несчастным созданием. Эгор встал на одно колено, взял холодеющую тонкую руку в ладонь и стал гладить ее, как замерзшую птичку. Его душили слезы, он забыл, кто он и зачем сюда пришел. В себя его привел сильный толчок в бок. Эгор упал, больно ударился и сразу вспомнил, что он во сне у своего убийцы, в абсолютно пустом и чужом городе. Он резко вскочил, готовый к бою, и увидел, что белобрысый сидит в двух шагах от него, бережно держа на коленях истекающее кровью тело девушки. Тело его сотрясалось от молчаливых рыданий. В глазах блондина зоркое око Эгора читало боль, отчаяние и ненависть такой силы, что под стать им были лишь его собственные чувства. Удивительное дело – он пришел сюда, чтобы убить этого человека, а теперь стоял и безуспешно пытался подобрать слова, способные утешить его, понимая, что это не под силу даже супергерою.
– Что, доволен, гад? – по-своему истолковал его блуждающий взгляд поднявший голову блондин.
– Я пытался ее спасти.
– Что ж не спас? Хотя бы разок, для разнообразия. Каждую ночь ты убиваешь ее у меня на глазах.
Эгор оторопел от неожиданного обвинения:
– Во-первых, я первый раз ее вижу. Во-вторых, она спрыгнула сама.
– Нет, это ты послушай, чмо. Во-первых, я тебя вижу каждую ночь с тех пор, как узнал о ее смерти. А во-вторых, она не прыгала сама, она просто глупая влюбленная девчонка, а вы забили ей голову своими суицидальными задвигами. Всего месяц от меня не приходило писем, ну, может, два, но вам, сволочам, хватило, чтобы убить ее.
– Слушай, парень, не офигевай! – закипел Эгор. – Не знаю, что ты там видишь каждую ночь, но думаю, что твоя вина в этом тоже есть. Если у тебя такая чувствительная девчонка, чего же ты ей тогда не писал?
– Не твое дело, жалкий эмо-чмошник, тебе вообще меня не понять!
– Я не эмо!
– Ха! Ты себя в зеркале-то видел?
– Ах ты сволочь! – взорвался Эгор. – Неделю назад я бегал по свету веселым, молодым и живым, но ты, гад, плеснул мне огнем в лицо, и теперь я мертвый мститель. И пришел я не за твоей подружкой, а за твоей трусливой душонкой, которую ты прятал за арафаткой.
– Ты тот парень? – Блондин встал, аккуратно уложив мертвую подругу на тротуар. – Егор Трушин? Я не хотел тебя убивать. Ты сам нарвался. Я ждал, что ты придешь, но не думал, что в таком виде. Я не боюсь тебя и не раскаиваюсь, но мне правда жаль, очень жаль тебя.
– Смешно слушать твою дешевую ложь. Я все равно убью тебя, но сначала хочу знать, что случилось с твоей девчонкой.
Белобрысый молчал, было видно, что в нем борются противоречивые чувства, но желание поделиться мучившей его болью все-таки победило. Когда он заговорил, голос его был тихим и грустным.
– Я никому еще этого не рассказывал. Мы встречались до армии, но я ей ничего не обещал, не знаю, чего она там себе напридумывала. У меня были еще подружки. Другие. И после армии я собирался отжигать по полной, а она присылала мне письма: про вечную любовь до гроба, что без меня ей свет не мил, что она считает каждую секунду до встречи и не отпустит меня ни на миг. Я испугался полного рабства… Я облажался, Егор. Я хотел еще немного погулять и не понимал, как сильно я ее люблю. Взял паузу, хотел подумать, собраться с мыслями. Ну и до дембеля оставалась всего пара месяцев. Не хотелось из-под армейского сапога попадать сразу под женский каблук. И если бы я знал тогда, что творится в ее душе. Она ждала моих писем два месяца, а раньше я писал ей через день.
А потом она оделась во все белое и спрыгнула с крыши. За день до моего возвращения. Оставила мне записку: «Мир без тебя ничто, и меня без тебя нет, не буду тебе мешать, уходя, выключаю свет». Себя убила и меня убила. Я же эти два месяца, пока не писал, все думал, думал и решил ей предложение сделать. Понял, что она мне дороже свободы. Да только поздно.
– Грустная история. Только при чем здесь эмо и за что ты меня убил?
– Да не хотел я тебя убивать. Да и эмо этих поганых я тоже убивать не собирался. Сказали мне друзья, с кем Светка моя тусовалась, посмотрел я в Интернете картинки эмовские, лозунги всякие и понял, кто ей мозги набекрень свернул. Розово-черная зараза, суицидные подпевалы.
– Понятно. Ты со своими чувствами слишком долго разбирался, а виноваты эмо, давай их валить.
– Не валил я никого. Это профилактика, пойми. Мы запугиваем девок, чтобы они уходили из этой депресухи суицидальной, а ты просто под руку попался. Я сейчас весь мир ненавижу. Если бы у меня на дороге тогда лучший друг встал, я бы и его…
– Ненависть тебя ослепила. – Эгор осекся. – Кстати, как тебя зовут?
– Виктор, – угрюмо сказал блондин, опасаясь, что странный эмо сейчас протянет руку.
– Победитель, значит. Ладно. Я, Виктор, как ни странно это прозвучит, по поводу ненависти понимаю тебя в данный момент, как никто не поймет. Это она, голубушка, меня сюда привела. И вот что я хочу тебе сказать. Если б я знал точно, что после того, как я тебя убью, ты попадешь к своей Светке, я бы тебя убил, хотя это уже не месть, а подгон какой-то получился бы. Но убивать я тебя не буду, у меня про тебя сейчас другая идея появилась.
– Убивать он меня не будет. Идея у него. Ты сначала попробуй. Пока 1:0 в мою пользу.
– Не понтуйся, красавчик. Я ведь не Егор, я теперь совсем другая птица.
И, сам поверив в свою мощь, он резко обернулся и обрушил здание на противоположной стороне улицы взглядом-молнией. Когда грохот утих и пыль осела, он сказал притихшему Виктору, заслонившему руками труп подруги.
– Достаточно? И это в твоем сне, парень! Ты спишь, поверь мне, но когда ты проснешься, ты будешь помнить мои слова. Твоя Светка всю твою жизнь будет рядом с тобой, это я знаю точно. И ты никогда не сможешь увидеть ее или почувствовать, но она всегда будет рядом. И единственное, что ты теперь можешь сделать для нее, это быть счастливым по мере возможности. Сложно теперь тебе будет, но ты уж постарайся. И вот еще что, услуга за услугу. Ты говоришь – я каждую ночь на крышу прихожу, когда ты там со Светкой сидишь и прощения просишь?
– Да, именно так. Только я не прощения прошу, а в любви объясняюсь. Ты выходишь, и она падает. А я просыпаюсь…
– Ну да, тридцать ненаписанных писем ей читаешь. Так вот, Витя. Fie буду я больше в твоем сне появляться. Слово даю, хоть и не знаю, как раньше тут оказывался. Больше не буду. Но с одним условием.
– Душу, что ли, попросишь? – криво усмехнулся блондин. – Или чтобы я в эмо пошел?
– Да, в башке-то у тебя – каша. Девушка у меня есть. То есть была. Зовут Катя Китова. И люблю я ее так же, как ты свою Светку. Хотя я это тоже слишком поздно понял. Уж больно мы с тобой похожи, Витя.
– Хочешь, чтоб я ей тебя заменил?
– Меня ей никто не заменит. А новую любовь она себе сама найдет. Слушай внимательно. Лежит она сейчас, по твоей воле, в Первой городской больнице на неврологии. Поедешь туда утром, купишь ей розовые кустистые розы и скажешь ей про меня то, что я тебе про твою Светку сказал. А чтоб поверила она тебе, скажешь, что я сердце ее на кровати видел – красивое, а вот новую татушку так и не разглядел. А еще скажи, что я теперь не против, пусть клоуны правят миром, но только добрые. И не вздумай признаваться ей, кто ты. Скажешь, что приятель мой. Все понял? Все запомнил?
– Да, все понятно.
– Но и это еще не все. Залезешь в Интернет и раскидаешь по всем эмо – и антиэмо-сайтам следующую инфу: Диму Лазарева и Пашу Чачика за свое убийство покарал Эгор Эмобой, страшное чудовище, и если кто-то мою девчонку или ее друзей обидит, с ним то же самое будет. Понятно излагаю?
– Ну да, – неохотно процедил Виктор, решив не спорить со страшным созданием.
– Ну, раз ты такой понятливый, живи пока. Я тебе только напоминалку оставлю, чтоб ты не думал, что это всего лишь сон.
Резким ударом Эгор поставил свою фирменную печать на лоб Виктору. Тот пошатнулся, но устоял на ногах.
– Ты что, гад, охренел? – схватился за голову блондин.
Эгор усмехнулся:
– Думаю, за убийство это не слишком страшная расплата. Правда, боюсь, придется тебе теперь челочку отпустить и носить всю жизнь, чтоб украшение мое скрывать. Главное – не лысей. Ладно, прощай, Виктор. Целоваться не будем. Если все, что я велел, выполнишь, больше не увидимся. Общайся со своей Светкой во сне. Сколько хочешь.
Эгор открыл глаза и, сильно выдохнув, сел на кровати. На его обычно несчастном лице блуждала улыбка, освещенная утренним эмо-солнцем. Он почему-то был уверен, что Виктор выполнит все его просьбы.
Блондина он узнал сразу, а девушку… С ней все обстояло гораздо хуже. Глаз Эгора налился кровью, фантом сердца подскочил к горлу и перекрыл дыхание. Своим силуэтом на фоне угасающего солнца, светлыми прядями на затылке и розово-черными гетрами на руках она просто парализовала сознание несчастного Эмобоя. «Не может быть! Кити здесь, но почему? Он похитил ее, взял в заложницы, хочет скинуть с крыши», – метались кометы-мысли уже бегущего к парочке Эгора. Блондин, сидевший к девушке вполоборота, уже протягивал ей руку, когда услышал стук шагов по крыше, и в этот же миг девчонка легко, как пушинка, соскользнула вниз.
– Нет! – одновременно завопили в отчаянии две мужские глотки.
Эгор, продолжая кричать, летел головой вниз с вытянутыми вперед руками, пытаясь схватить ногу в смешном кеде в ромашках. Но тщетно, девушка упала раньше. А Эгор, как кошка, мягко приземлился рядом с ней. Она лежала на спине замысловатым иероглифом, нелепо раскинув руки и ноги. На красивом лице застыли обида, непонимание и удивление. Белые волосы, белая блузка и задравшаяся белая кружевная юбка, надетая прямо на джинсы, на глазах меняли цвет на красный. В маслянистую лужу крови на асфальте вокруг тела скользнула тонкая струйка из уголка рта самоубийцы. Мертвая девушка оказалась совершенно незнакомой Эгору, и вблизи она совсем не была похожей на Кити. Боль и страх за Кити сменились жалостью и чувством вины перед этим несчастным созданием. Эгор встал на одно колено, взял холодеющую тонкую руку в ладонь и стал гладить ее, как замерзшую птичку. Его душили слезы, он забыл, кто он и зачем сюда пришел. В себя его привел сильный толчок в бок. Эгор упал, больно ударился и сразу вспомнил, что он во сне у своего убийцы, в абсолютно пустом и чужом городе. Он резко вскочил, готовый к бою, и увидел, что белобрысый сидит в двух шагах от него, бережно держа на коленях истекающее кровью тело девушки. Тело его сотрясалось от молчаливых рыданий. В глазах блондина зоркое око Эгора читало боль, отчаяние и ненависть такой силы, что под стать им были лишь его собственные чувства. Удивительное дело – он пришел сюда, чтобы убить этого человека, а теперь стоял и безуспешно пытался подобрать слова, способные утешить его, понимая, что это не под силу даже супергерою.
– Что, доволен, гад? – по-своему истолковал его блуждающий взгляд поднявший голову блондин.
– Я пытался ее спасти.
– Что ж не спас? Хотя бы разок, для разнообразия. Каждую ночь ты убиваешь ее у меня на глазах.
Эгор оторопел от неожиданного обвинения:
– Во-первых, я первый раз ее вижу. Во-вторых, она спрыгнула сама.
– Нет, это ты послушай, чмо. Во-первых, я тебя вижу каждую ночь с тех пор, как узнал о ее смерти. А во-вторых, она не прыгала сама, она просто глупая влюбленная девчонка, а вы забили ей голову своими суицидальными задвигами. Всего месяц от меня не приходило писем, ну, может, два, но вам, сволочам, хватило, чтобы убить ее.
– Слушай, парень, не офигевай! – закипел Эгор. – Не знаю, что ты там видишь каждую ночь, но думаю, что твоя вина в этом тоже есть. Если у тебя такая чувствительная девчонка, чего же ты ей тогда не писал?
– Не твое дело, жалкий эмо-чмошник, тебе вообще меня не понять!
– Я не эмо!
– Ха! Ты себя в зеркале-то видел?
– Ах ты сволочь! – взорвался Эгор. – Неделю назад я бегал по свету веселым, молодым и живым, но ты, гад, плеснул мне огнем в лицо, и теперь я мертвый мститель. И пришел я не за твоей подружкой, а за твоей трусливой душонкой, которую ты прятал за арафаткой.
– Ты тот парень? – Блондин встал, аккуратно уложив мертвую подругу на тротуар. – Егор Трушин? Я не хотел тебя убивать. Ты сам нарвался. Я ждал, что ты придешь, но не думал, что в таком виде. Я не боюсь тебя и не раскаиваюсь, но мне правда жаль, очень жаль тебя.
– Смешно слушать твою дешевую ложь. Я все равно убью тебя, но сначала хочу знать, что случилось с твоей девчонкой.
Белобрысый молчал, было видно, что в нем борются противоречивые чувства, но желание поделиться мучившей его болью все-таки победило. Когда он заговорил, голос его был тихим и грустным.
– Я никому еще этого не рассказывал. Мы встречались до армии, но я ей ничего не обещал, не знаю, чего она там себе напридумывала. У меня были еще подружки. Другие. И после армии я собирался отжигать по полной, а она присылала мне письма: про вечную любовь до гроба, что без меня ей свет не мил, что она считает каждую секунду до встречи и не отпустит меня ни на миг. Я испугался полного рабства… Я облажался, Егор. Я хотел еще немного погулять и не понимал, как сильно я ее люблю. Взял паузу, хотел подумать, собраться с мыслями. Ну и до дембеля оставалась всего пара месяцев. Не хотелось из-под армейского сапога попадать сразу под женский каблук. И если бы я знал тогда, что творится в ее душе. Она ждала моих писем два месяца, а раньше я писал ей через день.
А потом она оделась во все белое и спрыгнула с крыши. За день до моего возвращения. Оставила мне записку: «Мир без тебя ничто, и меня без тебя нет, не буду тебе мешать, уходя, выключаю свет». Себя убила и меня убила. Я же эти два месяца, пока не писал, все думал, думал и решил ей предложение сделать. Понял, что она мне дороже свободы. Да только поздно.
– Грустная история. Только при чем здесь эмо и за что ты меня убил?
– Да не хотел я тебя убивать. Да и эмо этих поганых я тоже убивать не собирался. Сказали мне друзья, с кем Светка моя тусовалась, посмотрел я в Интернете картинки эмовские, лозунги всякие и понял, кто ей мозги набекрень свернул. Розово-черная зараза, суицидные подпевалы.
– Понятно. Ты со своими чувствами слишком долго разбирался, а виноваты эмо, давай их валить.
– Не валил я никого. Это профилактика, пойми. Мы запугиваем девок, чтобы они уходили из этой депресухи суицидальной, а ты просто под руку попался. Я сейчас весь мир ненавижу. Если бы у меня на дороге тогда лучший друг встал, я бы и его…
– Ненависть тебя ослепила. – Эгор осекся. – Кстати, как тебя зовут?
– Виктор, – угрюмо сказал блондин, опасаясь, что странный эмо сейчас протянет руку.
– Победитель, значит. Ладно. Я, Виктор, как ни странно это прозвучит, по поводу ненависти понимаю тебя в данный момент, как никто не поймет. Это она, голубушка, меня сюда привела. И вот что я хочу тебе сказать. Если б я знал точно, что после того, как я тебя убью, ты попадешь к своей Светке, я бы тебя убил, хотя это уже не месть, а подгон какой-то получился бы. Но убивать я тебя не буду, у меня про тебя сейчас другая идея появилась.
– Убивать он меня не будет. Идея у него. Ты сначала попробуй. Пока 1:0 в мою пользу.
– Не понтуйся, красавчик. Я ведь не Егор, я теперь совсем другая птица.
И, сам поверив в свою мощь, он резко обернулся и обрушил здание на противоположной стороне улицы взглядом-молнией. Когда грохот утих и пыль осела, он сказал притихшему Виктору, заслонившему руками труп подруги.
– Достаточно? И это в твоем сне, парень! Ты спишь, поверь мне, но когда ты проснешься, ты будешь помнить мои слова. Твоя Светка всю твою жизнь будет рядом с тобой, это я знаю точно. И ты никогда не сможешь увидеть ее или почувствовать, но она всегда будет рядом. И единственное, что ты теперь можешь сделать для нее, это быть счастливым по мере возможности. Сложно теперь тебе будет, но ты уж постарайся. И вот еще что, услуга за услугу. Ты говоришь – я каждую ночь на крышу прихожу, когда ты там со Светкой сидишь и прощения просишь?
– Да, именно так. Только я не прощения прошу, а в любви объясняюсь. Ты выходишь, и она падает. А я просыпаюсь…
– Ну да, тридцать ненаписанных писем ей читаешь. Так вот, Витя. Fie буду я больше в твоем сне появляться. Слово даю, хоть и не знаю, как раньше тут оказывался. Больше не буду. Но с одним условием.
– Душу, что ли, попросишь? – криво усмехнулся блондин. – Или чтобы я в эмо пошел?
– Да, в башке-то у тебя – каша. Девушка у меня есть. То есть была. Зовут Катя Китова. И люблю я ее так же, как ты свою Светку. Хотя я это тоже слишком поздно понял. Уж больно мы с тобой похожи, Витя.
– Хочешь, чтоб я ей тебя заменил?
– Меня ей никто не заменит. А новую любовь она себе сама найдет. Слушай внимательно. Лежит она сейчас, по твоей воле, в Первой городской больнице на неврологии. Поедешь туда утром, купишь ей розовые кустистые розы и скажешь ей про меня то, что я тебе про твою Светку сказал. А чтоб поверила она тебе, скажешь, что я сердце ее на кровати видел – красивое, а вот новую татушку так и не разглядел. А еще скажи, что я теперь не против, пусть клоуны правят миром, но только добрые. И не вздумай признаваться ей, кто ты. Скажешь, что приятель мой. Все понял? Все запомнил?
– Да, все понятно.
– Но и это еще не все. Залезешь в Интернет и раскидаешь по всем эмо – и антиэмо-сайтам следующую инфу: Диму Лазарева и Пашу Чачика за свое убийство покарал Эгор Эмобой, страшное чудовище, и если кто-то мою девчонку или ее друзей обидит, с ним то же самое будет. Понятно излагаю?
– Ну да, – неохотно процедил Виктор, решив не спорить со страшным созданием.
– Ну, раз ты такой понятливый, живи пока. Я тебе только напоминалку оставлю, чтоб ты не думал, что это всего лишь сон.
Резким ударом Эгор поставил свою фирменную печать на лоб Виктору. Тот пошатнулся, но устоял на ногах.
– Ты что, гад, охренел? – схватился за голову блондин.
Эгор усмехнулся:
– Думаю, за убийство это не слишком страшная расплата. Правда, боюсь, придется тебе теперь челочку отпустить и носить всю жизнь, чтоб украшение мое скрывать. Главное – не лысей. Ладно, прощай, Виктор. Целоваться не будем. Если все, что я велел, выполнишь, больше не увидимся. Общайся со своей Светкой во сне. Сколько хочешь.
Эгор открыл глаза и, сильно выдохнув, сел на кровати. На его обычно несчастном лице блуждала улыбка, освещенная утренним эмо-солнцем. Он почему-то был уверен, что Виктор выполнит все его просьбы.
Глава 16
Эйфория
Эгор записал в свой дневник очередное стихотворение. Его просто распирало от чувств, и если бы он не смог выпустить их на свободу, то рисковал бы получить шарообразную комплекцию клоуна. – Я ничего не пил, не знаю даже… как я так нажрался? Клоун! Может, тут вода пьяная?
Телу свободно и весело, хочется дрыгать ногами, а день – такой, как вчера. Странно.
Хочется, чтобы весь мир танцевал и забыл обо всем, что печалит его. Странно.
Силу просторную чувствую, словно резиновой радостью тело заполнено. Странно.
И в голове все настроено ясно, спокойно и понятно, как на море в штиль. Странно.
Может быть, это от воздуха или от сна, где безумно тебя целовал. Странно.
– Нет, брат! Это все в тебе. Ты пьян своею эйфорией. Звучит как марка старого доброго вина. А купаться я не могу, у меня много новых татуировок, не хочу их мочить.
– Да? Что-то ты темнишь, толстый. Ну и ладно. Мне весело, Тик! Я помог Кити. Черт побери! – И Эгор, оттолкнувшись от бортика, торпедой ушел в толпу радостно завизжавших купальщиков.
– Н-да, прямо цирк какой-то, только морских котиков не хватает, – пробормотал себе под красную грушу Тик-Так.
– Может, ученые подойдут? – нарисовался неизвестно откуда эмо-кот в роскошном парчовом розово-черном пальто и в новых кедах, черных, в розовую мышку. – Признаюсь, я такого веселья в Эмомире еще не наблюдал, разве что в Барбикенстве. Я думал, эмо-киды только плакать и канючить умеют, ну, в крайнем случае, ругаться друг с другом.
– Добрее надо быть, животное. Глядишь, и жизнь тебе в ответ улыбнется, – сказала вынырнувшая из неожиданно, но очень своевременно опустившихся на площадь сумерек кукла Мания. Она быстро сняла свои шорты и сумку. И не успел клоун, у которого челюсть отвисла на метр, отпустить какую-нибудь сальность про ее прелестный зад, как она бросилась с головой в кипящую телами воду.
– Ну вот, вся банда снова в сборе, – сказал проводивший жадным взглядом полет Мании Тик. – А ты не хочешь искупаться?
– Я же Кот!
– Ну да. Кот в кедах – герой моей любимой эмо-сказки. Гы-гы-гы, – заржал клоун.
Эгору, резвящемуся в бассейне, совсем не понравились наступившие сумерки. Серпик луны не соответствовал его настроению. И хоть розовый рассвет уже проклюнулся на горизонте, он решил его не дожидаться. Эгор встал в полный рост и произнес:
– Да будет свет!
Темное небо Эмомира покорно отреагировало на его приказ, засияв переливающимся неоновым разноцветьем. Все тусующиеся на площади радостно завопили и захлопали в ладоши.
– Вечеринка продолжается! Жжем не по-детски! Зажигаем небо! – кричал в экстазе Эгор.
Не хлопали только клоун и Кот. Вернее, хлопали, но только глазами – от удивления и недоумения.
– Он сам не знает, что в него заложено, – бормотал Кот. – Он становится все сильнее и сильнее и меняет Эмомир под себя. Королева не обрадуется.
– Да. Какому же правителю понравится, когда рядом кто-то в сто раз могущественнее тебя. Вот она и стремится загнать Эгора под каблук, наивная. Интересно, а по трезвяку у него получится повторить этот фокус с северным сиянием?
– Не думаю, что Эмобой сильнее Королевы. Они равны по силе, единственные высшие создания в Эмомире. Но Королева – зрелая женщина, а Эгор – еще просто ребенок. Посмотри, как он резвится в лягушатнике с этими куклами.
– С эмо-кидами. Ну да. Дети. Эгор как будто снова в ванне со своими разноцветными игрушками. Взрослые не получают такого кайфа от купания. У них другие игрушки, хотя у некоторых все равно резиновые.
– Вот. Обязательно надо спошлить. Еще и так плоско.
– Видишь ли, Кот, я и сам раньше был плоским. Теперь я круглый, а шутки так и остались плоскими.
– Ну ладно, эту нудистскую вечеринку пора заканчивать. Ваше сиятельство! – сложив лапы рупором, закричал Кот. – Ваше сиятельство! Господин Эмобой!
Но Эгор не обращал на него никакого внимания, продолжая барахтаться в воде.
– Чего ты прикопался к парню? Пусть веселится. Наконец-то он забылся и может не думать про свои беды. Вали в свой дворец, у него еще два дня. Зачем весь кайф обламывать.
– Нет. Нет у него никаких дней. Королева переоценила свои душевные силы. Она не в силах больше ждать. Она просто рвет бабочек и мечет ножи во всех придворных. Она летает по дворцу, как привидение, и стонет, как сто голодных львиц. С тех пор как Эгор вышел из дворца, она ничего не ест, лишь пьет амброзию и кричит: «Приведите его скорей!» К тому же, как я понял, Эгор покончил со своими делами чести в Реале.
– Не нравится мне вся эта ваша затея с союзом бабочки и Эмобоя! Ничего хорошего из этого не выйдет. К тому же Эгор добрый и не будет ни с кем воевать. Он даже своих убийц пощадил.
– Простить своих врагов есть высшая мера наказания для них. На такое способны лишь самые великие воины. И только такой воин и может стать королем Эмомира. А насчет потомства не беспокойся, это не твоего ума дело, клоун.
– Тьфу, зануда хвостатая, – в сердцах плюнул Тик и отвернулся от Кота.