– Да, как хочешь. А я, пожалуй, постою – устал весь день сидеть в самолете.
Аманда взяла стакан и, ощущая на себе взгляд Доусона, направилась к стулу.
– Чем ты занимаешься в Луизиане? – поинтересовалась она, опускаясь на стул.
– Я рабочий-нефтяник на буровой вышке, что-то вроде помощника мастера. Завожу бурильную трубу в подъемник и вывожу ее оттуда. Моя задача убедиться, что все соединения, все насосы в исправности, чтобы не было сбоев в работе. Наверное, тебе все это трудно представить – ведь ты никогда не была на нефтяной вышке. Но это не объяснить, это можно только увидеть.
– Как это мало связано с ремонтом машин.
– На самом деле моя работа с ремонтом машин имеет гораздо более тесную связь, чем ты думаешь. Я работаю в основном с двигателями и машинами. И по-прежнему ремонтирую автомобили, по крайней мере в свободное от работы время. Мой фастбэк бегает как новенький.
– Ты до сих пор на нем ездишь?
– Нравится мне эта машина, – улыбнулся Доусон.
– Нет, – покачала головой Аманда, – она тебе не нравится – ты ее любишь. Когда-то мне приходилось буквально отрывать тебя от нее. И в половине случаев мне это не удавалось. Странно, что ты не носишь ее фотографию в бумажнике.
– Ношу.
– Правда?
– Я пошутил.
Аманда легко и свободно рассмеялась, напомнив Доусону былые времена.
– И как долго ты работаешь на буровых?
– Четырнадцать лет. Начинал разнорабочим, потом получил квалификацию рабочего и вот теперь рабочий буровой.
– От разнорабочего к рабочему, а потом до рабочего буровой?
– Ну что на это сказать? Такая у нас в океане терминология. – Доусон с отсутствующим видом ковырнул пальцем желобок, вырезанный на старинной стойке. – А ты? Ты, кажется, хотела стать учителем.
Аманда, сделав глоток, кивнула.
– Я преподавала один год, а потом родился старший сын Джаред, и я стала домохозяйкой. Затем родилась Линн, а позже… позже много чего случилось, в том числе умер отец – очень тяжелое было время. – Она сделала паузу, сознавая, как много недоговаривает, но при этом она понимала, что говорить о Бее не время и не место. Аманда выпрямилась и продолжила ровным голосом: – Через пару лет у нас родилась Аннет, и тогда мне уже не было смысла возвращаться на работу. Но последние десять лет я бесплатно работаю в больнице Университета Дьюка, устраиваю для них благотворительные обеды. Бывает тяжело, но мне это дает возможность почувствовать свою нужность.
– Сколько сейчас твоим детям?
Аманда посчитала, загибая пальцы.
– Джареду в августе будет девятнадцать, он окончил первый курс колледжа, Линн семнадцать, она пойдет в последний класс, Аннет девять, она отучилась в третьем классе – милая и веселая девочка. Джаред и Линн в том возрасте, когда им кажется, будто они все знают, ну а я, конечно же, ничего не понимаю.
– Иными словами, они того возраста, что и мы с тобой тогда?
Аманда погрустнела.
– Возможно.
Доусон умолк, глядя в окно. Аманда проследила за его взглядом. Вода в бухте приобрела металлический оттенок. В медленно движущихся водах отражалось темнеющее небо. Старый дуб на берегу не изменился с тех пор, как Доусон видел его последний раз, но от сгнившего дока остались лишь сваи.
– Здесь живет много воспоминаний, Аманда, – тихо проговорил Доусон.
Может, дело в том, как прозвучал его голос, но от его слов внутри у Аманды что-то щелкнуло, словно в скважине какого-то далекого замка повернулся ключ.
– Это правда, – наконец проговорила Аманда и умолкла, обхватив себя руками.
Какое-то время тишину кухни нарушал лишь шум работающего холодильника. Лампа над головой окрашивала стены в желтоватый цвет, на фоне которого профили Доусона и Аманды выглядели абстрактными изображениями.
– Как долго ты пробудешь здесь? – наконец поинтересовалась она.
– У меня самолет рано утром в понедельник. А ты?
– Я обещала Фрэнку вернуться в воскресенье. Однако мама считает, что мне можно уехать в Дарем раньше, что ехать на похороны не обязательно.
– Почему?
– Она не любила Така.
– Ты хочешь сказать – меня?
– Тебя она никогда не знала, – возразила Аманда. – И поэтому не давала тебе шанса. У нее всегда были свои соображения насчет того, как мне жить. При этом мои пожелания никогда не брались в расчет. Даже сейчас она мне, уже взрослому человеку, пытается указывать, что делать. Ни на йоту не изменилась. – Аманда протерла запотевший стакан. – Как-то несколько лет назад я совершила ошибку – призналась ей, что заезжала к Таку. И она отчитывала меня за это, будто я совершила какое-то преступление, все допытывалась, зачем я к нему ходила, о чем мы разговаривали, бранила меня как маленькую. После этого я перестала ей рассказывать о встречах с Таком – говорила, что ездила по магазинам или повидаться с подругой Мартой на пляже. Мы с Мартой были соседками по комнате, когда учились в колледже, она и сейчас живет в Солтер-Пат, правда, мы не виделись уже много лет, хотя в курсе дел друг друга. Не хочу отчитываться перед матерью, поэтому приходится лгать.
Обдумывая слова Аманды, Доусон сделал внушительный глоток чаю и уставился на жидкость в стакане.
– Пока добирался сюда, вспоминал об отце, каким он был деспотом. Никакого сравнения с твоей мамой. Она таким образом просто пытается удержать тебя от ошибки.
– Хочешь сказать, навещать Така было ошибкой?
– Не для Така, конечно, – пояснил Доусон. – Возможно, для тебя? Все зависит от того, чем ты руководствовалась, и только ты можешь ответить на этот вопрос.
Аманда почувствовала, что занимает оборонительную позицию, но это ощущение быстро прошло, напомнив ей, что подобные стычки у них с Доусоном представляли собой обычную манеру общения. Оказывается, ей так этого не хватало – нет, не ссор, а того доверительного отношения, которое подразумевал спор, и прощения, которое неизбежно следовало за размолвкой. Ведь они в конце концов всегда находили общий язык.
Где-то в глубине души Аманда подозревала, что Доусон проверяет ее, но предпочла оставить свои мысли при себе. Вместо этого она неожиданно для самой себя спросила, перегнувшись через стол:
– Где ты ужинаешь сегодня?
– Не знаю. А что?
– Тут в холодильнике есть стейки. Если хочешь, поужинаем здесь вместе.
– А как же твоя мама?
– Позвоню ей и скажу, что я задержалась.
– Ты уверена, что это хорошо?
– Не уверена, – призналась Аманда. – Я сейчас вообще ни в чем не уверена.
Потирая большим пальцем руки стекло, Доусон молча и внимательно смотрел на Аманду.
– Хорошо, – кивнул он. – Пусть будут стейки. Если только они не испортились.
– Их доставили в понедельник, – сказала Аманда, вспоминая слова Така. – Гриль за домом, если хочешь приступить к делу.
Минуту спустя Доусон вышел на улицу. Но она все равно чувствовала его присутствие в доме, даже когда достала из сумочки свой телефон.
5
Аманда взяла стакан и, ощущая на себе взгляд Доусона, направилась к стулу.
– Чем ты занимаешься в Луизиане? – поинтересовалась она, опускаясь на стул.
– Я рабочий-нефтяник на буровой вышке, что-то вроде помощника мастера. Завожу бурильную трубу в подъемник и вывожу ее оттуда. Моя задача убедиться, что все соединения, все насосы в исправности, чтобы не было сбоев в работе. Наверное, тебе все это трудно представить – ведь ты никогда не была на нефтяной вышке. Но это не объяснить, это можно только увидеть.
– Как это мало связано с ремонтом машин.
– На самом деле моя работа с ремонтом машин имеет гораздо более тесную связь, чем ты думаешь. Я работаю в основном с двигателями и машинами. И по-прежнему ремонтирую автомобили, по крайней мере в свободное от работы время. Мой фастбэк бегает как новенький.
– Ты до сих пор на нем ездишь?
– Нравится мне эта машина, – улыбнулся Доусон.
– Нет, – покачала головой Аманда, – она тебе не нравится – ты ее любишь. Когда-то мне приходилось буквально отрывать тебя от нее. И в половине случаев мне это не удавалось. Странно, что ты не носишь ее фотографию в бумажнике.
– Ношу.
– Правда?
– Я пошутил.
Аманда легко и свободно рассмеялась, напомнив Доусону былые времена.
– И как долго ты работаешь на буровых?
– Четырнадцать лет. Начинал разнорабочим, потом получил квалификацию рабочего и вот теперь рабочий буровой.
– От разнорабочего к рабочему, а потом до рабочего буровой?
– Ну что на это сказать? Такая у нас в океане терминология. – Доусон с отсутствующим видом ковырнул пальцем желобок, вырезанный на старинной стойке. – А ты? Ты, кажется, хотела стать учителем.
Аманда, сделав глоток, кивнула.
– Я преподавала один год, а потом родился старший сын Джаред, и я стала домохозяйкой. Затем родилась Линн, а позже… позже много чего случилось, в том числе умер отец – очень тяжелое было время. – Она сделала паузу, сознавая, как много недоговаривает, но при этом она понимала, что говорить о Бее не время и не место. Аманда выпрямилась и продолжила ровным голосом: – Через пару лет у нас родилась Аннет, и тогда мне уже не было смысла возвращаться на работу. Но последние десять лет я бесплатно работаю в больнице Университета Дьюка, устраиваю для них благотворительные обеды. Бывает тяжело, но мне это дает возможность почувствовать свою нужность.
– Сколько сейчас твоим детям?
Аманда посчитала, загибая пальцы.
– Джареду в августе будет девятнадцать, он окончил первый курс колледжа, Линн семнадцать, она пойдет в последний класс, Аннет девять, она отучилась в третьем классе – милая и веселая девочка. Джаред и Линн в том возрасте, когда им кажется, будто они все знают, ну а я, конечно же, ничего не понимаю.
– Иными словами, они того возраста, что и мы с тобой тогда?
Аманда погрустнела.
– Возможно.
Доусон умолк, глядя в окно. Аманда проследила за его взглядом. Вода в бухте приобрела металлический оттенок. В медленно движущихся водах отражалось темнеющее небо. Старый дуб на берегу не изменился с тех пор, как Доусон видел его последний раз, но от сгнившего дока остались лишь сваи.
– Здесь живет много воспоминаний, Аманда, – тихо проговорил Доусон.
Может, дело в том, как прозвучал его голос, но от его слов внутри у Аманды что-то щелкнуло, словно в скважине какого-то далекого замка повернулся ключ.
– Это правда, – наконец проговорила Аманда и умолкла, обхватив себя руками.
Какое-то время тишину кухни нарушал лишь шум работающего холодильника. Лампа над головой окрашивала стены в желтоватый цвет, на фоне которого профили Доусона и Аманды выглядели абстрактными изображениями.
– Как долго ты пробудешь здесь? – наконец поинтересовалась она.
– У меня самолет рано утром в понедельник. А ты?
– Я обещала Фрэнку вернуться в воскресенье. Однако мама считает, что мне можно уехать в Дарем раньше, что ехать на похороны не обязательно.
– Почему?
– Она не любила Така.
– Ты хочешь сказать – меня?
– Тебя она никогда не знала, – возразила Аманда. – И поэтому не давала тебе шанса. У нее всегда были свои соображения насчет того, как мне жить. При этом мои пожелания никогда не брались в расчет. Даже сейчас она мне, уже взрослому человеку, пытается указывать, что делать. Ни на йоту не изменилась. – Аманда протерла запотевший стакан. – Как-то несколько лет назад я совершила ошибку – призналась ей, что заезжала к Таку. И она отчитывала меня за это, будто я совершила какое-то преступление, все допытывалась, зачем я к нему ходила, о чем мы разговаривали, бранила меня как маленькую. После этого я перестала ей рассказывать о встречах с Таком – говорила, что ездила по магазинам или повидаться с подругой Мартой на пляже. Мы с Мартой были соседками по комнате, когда учились в колледже, она и сейчас живет в Солтер-Пат, правда, мы не виделись уже много лет, хотя в курсе дел друг друга. Не хочу отчитываться перед матерью, поэтому приходится лгать.
Обдумывая слова Аманды, Доусон сделал внушительный глоток чаю и уставился на жидкость в стакане.
– Пока добирался сюда, вспоминал об отце, каким он был деспотом. Никакого сравнения с твоей мамой. Она таким образом просто пытается удержать тебя от ошибки.
– Хочешь сказать, навещать Така было ошибкой?
– Не для Така, конечно, – пояснил Доусон. – Возможно, для тебя? Все зависит от того, чем ты руководствовалась, и только ты можешь ответить на этот вопрос.
Аманда почувствовала, что занимает оборонительную позицию, но это ощущение быстро прошло, напомнив ей, что подобные стычки у них с Доусоном представляли собой обычную манеру общения. Оказывается, ей так этого не хватало – нет, не ссор, а того доверительного отношения, которое подразумевал спор, и прощения, которое неизбежно следовало за размолвкой. Ведь они в конце концов всегда находили общий язык.
Где-то в глубине души Аманда подозревала, что Доусон проверяет ее, но предпочла оставить свои мысли при себе. Вместо этого она неожиданно для самой себя спросила, перегнувшись через стол:
– Где ты ужинаешь сегодня?
– Не знаю. А что?
– Тут в холодильнике есть стейки. Если хочешь, поужинаем здесь вместе.
– А как же твоя мама?
– Позвоню ей и скажу, что я задержалась.
– Ты уверена, что это хорошо?
– Не уверена, – призналась Аманда. – Я сейчас вообще ни в чем не уверена.
Потирая большим пальцем руки стекло, Доусон молча и внимательно смотрел на Аманду.
– Хорошо, – кивнул он. – Пусть будут стейки. Если только они не испортились.
– Их доставили в понедельник, – сказала Аманда, вспоминая слова Така. – Гриль за домом, если хочешь приступить к делу.
Минуту спустя Доусон вышел на улицу. Но она все равно чувствовала его присутствие в доме, даже когда достала из сумочки свой телефон.
5
Подготовив угли, Доусон вернулся в дом за стейками, которые Аманда уже полила маслом и приправила специями. Открыв дверь, он увидел, что она с банкой свинины с фасолью в руке стоит и с отсутствующим видом смотрит в шкаф.
– В чем дело?
– Ищу что-нибудь к стейку, но ничего, кроме этого, нет, – ответила Аманда, демонстрируя банку в руке. – Негусто.
– И какой у нас выбор? – спросил Доусон, моя руки под краном.
– Кроме фасоли, есть мамалыга, бутылка соуса для спагетти, блинная мука, полупустая коробка рожков и сухой завтрак. В холодильнике масло и специи. Ну и сладкий чай, конечно.
Доусон стряхнул воду с рук.
– Сухой завтрак пойдет.
– Я, пожалуй, выберу рожки, – сказала Аманда, закатывая глаза. – А ты разве не должен сейчас на улице жарить стейки?
– Должен, – ответил Доусон. Аманда подавила улыбку, наблюдая краем глаза, как он взял тарелку и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
На небе, окрасившемся в густые пурпурные тона, высыпали звезды. Бухта за спиной Доусона выглядела черной лентой, а верхушки деревьев уже начинали серебриться в свете постепенно восходящей луны.
Аманда налила в кастрюлю воды, бросила туда немного соли, включила конфорку и достала из холодильника масло. Как только вода закипела, она высыпала туда рожки и, поискав дуршлаг, наконец обнаружила его в глубине шкафа у плиты.
Когда рожки сварились, она слила воду и снова положила их в кастрюлю, приправив сливочным маслом, чесночным порошком, солью и перцем, после чего быстро разогрела банку с фасолью. Как только ее приготовления были закончены, с улицы с тарелкой вернулся Доусон.
– Пахнет замечательно, – объявил он, не скрывая удивления.
– Сливочное масло и чеснок, – кивнула Аманда. – Беспроигрышный вариант. А как стейки?
– Один с кровью, другой – средней прожарки. У меня и тот и другой получаются хорошо, но я не знаю, что предпочтешь ты. В любой момент могу дожарить.
– Среднепрожаренный сойдет, – согласилась Аманда.
Доусон поставил тарелку на стол и стал шарить по шкафам и ящикам, доставая тарелки, стаканы и прочие принадлежности. В открытом буфете Аманда заметила два бокала для вина и вспомнила, что Так ей сказал во время их последней встречи.
– Хочешь бокал вина? – спросила она Доусона.
– Только если ты составишь мне компанию.
Кивнув, Аманда открыла буфет, о котором говорил Так, и увидела две бутылки. Она достала одну и откупорила, а Доусон тем временем закончил накрывать на стол. Разлив вино по бокалам, Аманда передала один из них Доусону.
– В холодильнике бутылка соуса для стейка, если хочешь, – предложила она.
Доусон нашел соус, а Аманда выложила рожки в одну миску, а фасоль в другую. Они с Доусоном подошли к столу. Разглядывая накрытый стол, Аманда заметила, как тихо поднимается и опускается грудь Доусона. Прерывая молчание, он взял бутылку вина со стойки, и Аманда, качнув головой, опустилась на свой стул.
Она пригубила вино, смакуя задержавшееся во рту послевкусие, и разложила еду по тарелкам. Доусон застыл, уставившись на свою порцию.
– Что-то не так? – нахмурилась Аманда.
Звук ее голоса вернул Доусона к действительности.
– Просто пытаюсь припомнить, когда вот так последний раз ел.
– Ты имеешь в виду стейк? – переспросила Аманда, разрезая мясо и подцепляя вилкой первый кусок.
– Да, все вообще, – пожал плечами Доусон. – На вышке я питаюсь в кафетерии с ребятами, а дома один и, как правило, готовлю что-то примитивное.
– А когда выходишь куда-нибудь? В Новом Орлеане полно мест, где можно хорошо поесть.
– Я почти не бываю в городе.
– Даже когда встречаешься с женщинами? – спросила Аманда, продолжая есть.
– Я ни с кем не встречаюсь, – сказал Доусон.
– Совсем?
Доусон начал разрезать стейк.
– Совсем.
– Почему?
Доусон почувствовал на себе изучающий, выжидающий взгляд Аманды, и заерзал на стуле.
– Мне так лучше, – заявил он.
Аманда замерла на полпути, так и не донеся вилку до рта.
– Надеюсь, это не из-за меня?
– Не знаю, что ты хочешь от меня услышать, – ровным голосом проговорил Доусон.
– Не хочешь же ты сказать, что… – начала она.
Но Доусон промолчал, и она предприняла еще одну попытку:
– Ты что, серьезно хочешь сказать, что… что ни с кем не встречался после того, как мы расстались?
Доусон опять промолчал, и Аманда отложила вилку. Она почувствовала, как в ее голосе появляется раздражение.
– По-твоему, это из-за меня… из-за меня твоя жизнь сложилась подобным образом?
– Я опять не понимаю, чего ты от меня хочешь.
– Я тоже не понимаю, как реагировать на твои слова, – сощурилась Аманда.
– Что ты имеешь в виду?
– А то, что из твоих слов можно заключить, будто я причина твоего одиночества. Что… это моя вина. Знаешь, как я после этого себя чувствую?
– Я не имел в виду ничего такого. Просто…
– Понятно, что ты имел в виду, – огрызнулась Аманда. – И вот что я тебе скажу. Мы любили друг друга, но нам не суждено было быть вместе, наши отношения завершились. Но моя жизнь на этом не закончилась. И твоя тоже. – Она прижала ладони к столу. – Неужели ты думаешь, что я уеду отсюда с легким сердцем, зная, что ты остаток своей жизни проведешь в одиночестве из-за меня?
– Я не просил у тебя сочувствия.
– Тогда зачем так говорить?
– Да я, по сути, ничего не сказал, – ответил Доусон. – Кажется, даже не вполне ответил на твой вопрос. Ты сама читаешь в моих словах то, что хочешь.
– Значит, я не права?
Вместо ответа Доусон взялся за нож.
– Тебе, наверное, известна истина: если не хочешь услышать что-то неприятное, не спрашивай об этом.
Доусону всегда удавалось ответить вопросом на вопрос, и она не сдержалась:
– Ну даже если это и так, не во мне дело. Хочешь погубить свою жизнь – пожалуйста. Кто я такая, чтобы учить тебя?
Доусон, к удивлению Аманды, рассмеялся.
– Отрадно видеть, что ты нисколечки не изменилась.
– Изменилась, уж поверь.
– Не кардинально. У тебя до сих пор что на уме, то и на языке. Даже если речь идет о моей загубленной жизни.
– Тебе обязательно нужно это от кого-то услышать.
– Тогда я попытаюсь облегчить твою совесть. Я тоже не изменился и сейчас один, потому что всегда был одиночкой. До нашего знакомства я всеми силами старался держаться подальше от своей полоумной семейки. А когда я обосновался здесь, Так иногда по нескольку дней мог не разговаривать со мной, а уж после твоего отъезда я попал в исправительную колонию Каледония. Оттрубив свой срок, я уехал из города, потому что все меня сторонились. А на буровой я работаю вахтовым методом, что не очень-то располагает к постоянным отношениям – и это, пожалуй, главная причина. Конечно, некоторые пары легко переживают постоянные разлуки, но есть и такие, что не могут так жить. Мне просто удобнее быть одному, и потом, я к этому уже привык.
– Хочешь знать, верю ли я тебе? – обдумав его слова, спросила Аманда.
– Пожалуй, не хочу.
Аманда невольно рассмеялась.
– Можно тогда задать тебе еще одни вопрос? И если не захочешь отвечать, не надо.
– Спрашивай все, что хочешь, – сказал Доусон, положив в рот кусочек стейка.
– Что тогда произошло в ночь аварии? До меня дошли только какие-то отрывки слухов от мамы, но толком я ничего не знаю.
Доусон молча прожевал, прежде чем ответить.
– Да в общем-то нечего рассказывать, – наконец проговорил он. – Так заказал покрышки для «импалы», которую реставрировал, но их по какой-то причине доставили в магазин в Нью-Берне. И я должен был съездить за ними. В этот день прошел дождь, и когда я возвращался обратно, уже стемнело.
Доусон сделал паузу, в очередной раз пытаясь отыскать смысл там, где его нет.
– Мне навстречу шла машина, и парень нажал на газ. А может, это была женщина, не знаю. Как бы то ни было, а машина выехала мне навстречу перед самым моим носом и мне ничего не оставалось, как резко вывернуть руль. Потом я только помню, как он пролетел мимо меня, а мой пикап наполовину съехал с дороги. Доктора Боннера я заметил, но… – Картина случившегося до сих пор была жива в памяти Доусона, она всегда сопровождала его как некая изощренная пытка. – Все происходило как в замедленной съемке. Я ударил по тормозам, продолжая крутить руль, но дорога и трава были мокрыми, а потом…
Доусон умолк. Аманда дотронулась до его руки.
– Это был несчастный случай, – прошептала она.
Доусон по-прежнему молчал. Но вот он двинул ногой, нарушив тишину, и Аманда смогла задать вопрос, который напрашивался сам собой:
– Почему тебя посадили, если ты не пил за рулем и не превышал скорости?
Доусон пожал плечами, и тогда Аманда поняла, что сама уже знает ответ. Ей все стало ясно.
– Мне жаль, – проговорила она, хотя эти слова не могли передать и малой части того, что она чувствовала.
– Меня не нужно жалеть, – сказал Доусон. – В этой ситуации сочувствия заслуживает семья доктора Боннера. Из-за меня он не вернулся домой. Из-за меня его дети выросли сиротами, а его жена осталась вдовой.
– Ну, этого ты не знаешь, – возразила Аманда. – Может быть, она снова вышла замуж.
– Не вышла, – сказал Доусон. И прежде чем Аманда поинтересовалась, откуда ему это известно, Доусон снова принялся за еду. – А как ты? – спросил он, так резко закрывая тему, что Аманда даже пожалела о затеянном ею разговоре. – Расскажи, что происходило в твоей жизни с тех пор, как мы последний раз виделись.
– Не знаю даже, с чего начать.
Доусон взял бутылку и подлил вина в бокалы.
– Как колледж?
Аманда сдалась и рассказала Доусону обо всем, правда, поначалу в общих чертах, а он внимательно слушал ее, по ходу задавая вопросы, вытягивая из Аманды все новые и новые подробности. Слова лились словно сами собой. Аманда рассказывала о своих соседках по комнате, о занятиях и преподавателях, вдохновлявших ее. Она призналась, что преподавательская работа разочаровала ее, наверное, потому, что она даже после окончания колледжа долгое время все еще чувствовала себя студенткой. Когда она описывала их знакомство с Фрэнком, то при упоминании его имени почувствовала странные угрызения совести, а потому в дальнейшем больше не повторялась. Она вела речь о своих друзьях, о совершенных ею путешествиях, но в основном о детях, об их характерах, трудностях, с которыми она сталкивалась при воспитании, стараясь, однако, не хвастаться их успехами.
Одновременно Аманда расспрашивала Доусона о его работе на буровой, о его жизни дома, но он снова переводил разговор на ее проблемы. Было видно, что его на самом деле интересует все, что связано с Амандой, и поэтому у нее возникло странное ощущение, что этот длинный разговор обо всем и ни о чем конкретно – продолжение некогда прерванной беседы.
Позже она попыталась вспомнить, когда же они с Фрэнком последний раз разговаривали вот так или ходили куда-то вдвоем. Теперь, оставаясь с ним один на один, Аманда могла лишь слушать монолог мужа, время от времени попивающего из бутылки. И все их разговоры – исключительно деловые – касались только детей, семейных проблем и способов их решения. Фрэнк редко интересовался делами Аманды, впрочем, как и ею самой. Что ж, это обычное дело при длительном браке: все уже давно обсудили, и нет новых тем для разговоров. Но их связь с Доусоном была совершенно иной, Аманда была уверена в этом, что заставляло ее задуматься, как развивались бы их отношения. Хотелось бы надеяться, что не так, как с Фрэнком, но кто может об этом знать.
– В чем дело?
– Ищу что-нибудь к стейку, но ничего, кроме этого, нет, – ответила Аманда, демонстрируя банку в руке. – Негусто.
– И какой у нас выбор? – спросил Доусон, моя руки под краном.
– Кроме фасоли, есть мамалыга, бутылка соуса для спагетти, блинная мука, полупустая коробка рожков и сухой завтрак. В холодильнике масло и специи. Ну и сладкий чай, конечно.
Доусон стряхнул воду с рук.
– Сухой завтрак пойдет.
– Я, пожалуй, выберу рожки, – сказала Аманда, закатывая глаза. – А ты разве не должен сейчас на улице жарить стейки?
– Должен, – ответил Доусон. Аманда подавила улыбку, наблюдая краем глаза, как он взял тарелку и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
На небе, окрасившемся в густые пурпурные тона, высыпали звезды. Бухта за спиной Доусона выглядела черной лентой, а верхушки деревьев уже начинали серебриться в свете постепенно восходящей луны.
Аманда налила в кастрюлю воды, бросила туда немного соли, включила конфорку и достала из холодильника масло. Как только вода закипела, она высыпала туда рожки и, поискав дуршлаг, наконец обнаружила его в глубине шкафа у плиты.
Когда рожки сварились, она слила воду и снова положила их в кастрюлю, приправив сливочным маслом, чесночным порошком, солью и перцем, после чего быстро разогрела банку с фасолью. Как только ее приготовления были закончены, с улицы с тарелкой вернулся Доусон.
– Пахнет замечательно, – объявил он, не скрывая удивления.
– Сливочное масло и чеснок, – кивнула Аманда. – Беспроигрышный вариант. А как стейки?
– Один с кровью, другой – средней прожарки. У меня и тот и другой получаются хорошо, но я не знаю, что предпочтешь ты. В любой момент могу дожарить.
– Среднепрожаренный сойдет, – согласилась Аманда.
Доусон поставил тарелку на стол и стал шарить по шкафам и ящикам, доставая тарелки, стаканы и прочие принадлежности. В открытом буфете Аманда заметила два бокала для вина и вспомнила, что Так ей сказал во время их последней встречи.
– Хочешь бокал вина? – спросила она Доусона.
– Только если ты составишь мне компанию.
Кивнув, Аманда открыла буфет, о котором говорил Так, и увидела две бутылки. Она достала одну и откупорила, а Доусон тем временем закончил накрывать на стол. Разлив вино по бокалам, Аманда передала один из них Доусону.
– В холодильнике бутылка соуса для стейка, если хочешь, – предложила она.
Доусон нашел соус, а Аманда выложила рожки в одну миску, а фасоль в другую. Они с Доусоном подошли к столу. Разглядывая накрытый стол, Аманда заметила, как тихо поднимается и опускается грудь Доусона. Прерывая молчание, он взял бутылку вина со стойки, и Аманда, качнув головой, опустилась на свой стул.
Она пригубила вино, смакуя задержавшееся во рту послевкусие, и разложила еду по тарелкам. Доусон застыл, уставившись на свою порцию.
– Что-то не так? – нахмурилась Аманда.
Звук ее голоса вернул Доусона к действительности.
– Просто пытаюсь припомнить, когда вот так последний раз ел.
– Ты имеешь в виду стейк? – переспросила Аманда, разрезая мясо и подцепляя вилкой первый кусок.
– Да, все вообще, – пожал плечами Доусон. – На вышке я питаюсь в кафетерии с ребятами, а дома один и, как правило, готовлю что-то примитивное.
– А когда выходишь куда-нибудь? В Новом Орлеане полно мест, где можно хорошо поесть.
– Я почти не бываю в городе.
– Даже когда встречаешься с женщинами? – спросила Аманда, продолжая есть.
– Я ни с кем не встречаюсь, – сказал Доусон.
– Совсем?
Доусон начал разрезать стейк.
– Совсем.
– Почему?
Доусон почувствовал на себе изучающий, выжидающий взгляд Аманды, и заерзал на стуле.
– Мне так лучше, – заявил он.
Аманда замерла на полпути, так и не донеся вилку до рта.
– Надеюсь, это не из-за меня?
– Не знаю, что ты хочешь от меня услышать, – ровным голосом проговорил Доусон.
– Не хочешь же ты сказать, что… – начала она.
Но Доусон промолчал, и она предприняла еще одну попытку:
– Ты что, серьезно хочешь сказать, что… что ни с кем не встречался после того, как мы расстались?
Доусон опять промолчал, и Аманда отложила вилку. Она почувствовала, как в ее голосе появляется раздражение.
– По-твоему, это из-за меня… из-за меня твоя жизнь сложилась подобным образом?
– Я опять не понимаю, чего ты от меня хочешь.
– Я тоже не понимаю, как реагировать на твои слова, – сощурилась Аманда.
– Что ты имеешь в виду?
– А то, что из твоих слов можно заключить, будто я причина твоего одиночества. Что… это моя вина. Знаешь, как я после этого себя чувствую?
– Я не имел в виду ничего такого. Просто…
– Понятно, что ты имел в виду, – огрызнулась Аманда. – И вот что я тебе скажу. Мы любили друг друга, но нам не суждено было быть вместе, наши отношения завершились. Но моя жизнь на этом не закончилась. И твоя тоже. – Она прижала ладони к столу. – Неужели ты думаешь, что я уеду отсюда с легким сердцем, зная, что ты остаток своей жизни проведешь в одиночестве из-за меня?
– Я не просил у тебя сочувствия.
– Тогда зачем так говорить?
– Да я, по сути, ничего не сказал, – ответил Доусон. – Кажется, даже не вполне ответил на твой вопрос. Ты сама читаешь в моих словах то, что хочешь.
– Значит, я не права?
Вместо ответа Доусон взялся за нож.
– Тебе, наверное, известна истина: если не хочешь услышать что-то неприятное, не спрашивай об этом.
Доусону всегда удавалось ответить вопросом на вопрос, и она не сдержалась:
– Ну даже если это и так, не во мне дело. Хочешь погубить свою жизнь – пожалуйста. Кто я такая, чтобы учить тебя?
Доусон, к удивлению Аманды, рассмеялся.
– Отрадно видеть, что ты нисколечки не изменилась.
– Изменилась, уж поверь.
– Не кардинально. У тебя до сих пор что на уме, то и на языке. Даже если речь идет о моей загубленной жизни.
– Тебе обязательно нужно это от кого-то услышать.
– Тогда я попытаюсь облегчить твою совесть. Я тоже не изменился и сейчас один, потому что всегда был одиночкой. До нашего знакомства я всеми силами старался держаться подальше от своей полоумной семейки. А когда я обосновался здесь, Так иногда по нескольку дней мог не разговаривать со мной, а уж после твоего отъезда я попал в исправительную колонию Каледония. Оттрубив свой срок, я уехал из города, потому что все меня сторонились. А на буровой я работаю вахтовым методом, что не очень-то располагает к постоянным отношениям – и это, пожалуй, главная причина. Конечно, некоторые пары легко переживают постоянные разлуки, но есть и такие, что не могут так жить. Мне просто удобнее быть одному, и потом, я к этому уже привык.
– Хочешь знать, верю ли я тебе? – обдумав его слова, спросила Аманда.
– Пожалуй, не хочу.
Аманда невольно рассмеялась.
– Можно тогда задать тебе еще одни вопрос? И если не захочешь отвечать, не надо.
– Спрашивай все, что хочешь, – сказал Доусон, положив в рот кусочек стейка.
– Что тогда произошло в ночь аварии? До меня дошли только какие-то отрывки слухов от мамы, но толком я ничего не знаю.
Доусон молча прожевал, прежде чем ответить.
– Да в общем-то нечего рассказывать, – наконец проговорил он. – Так заказал покрышки для «импалы», которую реставрировал, но их по какой-то причине доставили в магазин в Нью-Берне. И я должен был съездить за ними. В этот день прошел дождь, и когда я возвращался обратно, уже стемнело.
Доусон сделал паузу, в очередной раз пытаясь отыскать смысл там, где его нет.
– Мне навстречу шла машина, и парень нажал на газ. А может, это была женщина, не знаю. Как бы то ни было, а машина выехала мне навстречу перед самым моим носом и мне ничего не оставалось, как резко вывернуть руль. Потом я только помню, как он пролетел мимо меня, а мой пикап наполовину съехал с дороги. Доктора Боннера я заметил, но… – Картина случившегося до сих пор была жива в памяти Доусона, она всегда сопровождала его как некая изощренная пытка. – Все происходило как в замедленной съемке. Я ударил по тормозам, продолжая крутить руль, но дорога и трава были мокрыми, а потом…
Доусон умолк. Аманда дотронулась до его руки.
– Это был несчастный случай, – прошептала она.
Доусон по-прежнему молчал. Но вот он двинул ногой, нарушив тишину, и Аманда смогла задать вопрос, который напрашивался сам собой:
– Почему тебя посадили, если ты не пил за рулем и не превышал скорости?
Доусон пожал плечами, и тогда Аманда поняла, что сама уже знает ответ. Ей все стало ясно.
– Мне жаль, – проговорила она, хотя эти слова не могли передать и малой части того, что она чувствовала.
– Меня не нужно жалеть, – сказал Доусон. – В этой ситуации сочувствия заслуживает семья доктора Боннера. Из-за меня он не вернулся домой. Из-за меня его дети выросли сиротами, а его жена осталась вдовой.
– Ну, этого ты не знаешь, – возразила Аманда. – Может быть, она снова вышла замуж.
– Не вышла, – сказал Доусон. И прежде чем Аманда поинтересовалась, откуда ему это известно, Доусон снова принялся за еду. – А как ты? – спросил он, так резко закрывая тему, что Аманда даже пожалела о затеянном ею разговоре. – Расскажи, что происходило в твоей жизни с тех пор, как мы последний раз виделись.
– Не знаю даже, с чего начать.
Доусон взял бутылку и подлил вина в бокалы.
– Как колледж?
Аманда сдалась и рассказала Доусону обо всем, правда, поначалу в общих чертах, а он внимательно слушал ее, по ходу задавая вопросы, вытягивая из Аманды все новые и новые подробности. Слова лились словно сами собой. Аманда рассказывала о своих соседках по комнате, о занятиях и преподавателях, вдохновлявших ее. Она призналась, что преподавательская работа разочаровала ее, наверное, потому, что она даже после окончания колледжа долгое время все еще чувствовала себя студенткой. Когда она описывала их знакомство с Фрэнком, то при упоминании его имени почувствовала странные угрызения совести, а потому в дальнейшем больше не повторялась. Она вела речь о своих друзьях, о совершенных ею путешествиях, но в основном о детях, об их характерах, трудностях, с которыми она сталкивалась при воспитании, стараясь, однако, не хвастаться их успехами.
Одновременно Аманда расспрашивала Доусона о его работе на буровой, о его жизни дома, но он снова переводил разговор на ее проблемы. Было видно, что его на самом деле интересует все, что связано с Амандой, и поэтому у нее возникло странное ощущение, что этот длинный разговор обо всем и ни о чем конкретно – продолжение некогда прерванной беседы.
Позже она попыталась вспомнить, когда же они с Фрэнком последний раз разговаривали вот так или ходили куда-то вдвоем. Теперь, оставаясь с ним один на один, Аманда могла лишь слушать монолог мужа, время от времени попивающего из бутылки. И все их разговоры – исключительно деловые – касались только детей, семейных проблем и способов их решения. Фрэнк редко интересовался делами Аманды, впрочем, как и ею самой. Что ж, это обычное дело при длительном браке: все уже давно обсудили, и нет новых тем для разговоров. Но их связь с Доусоном была совершенно иной, Аманда была уверена в этом, что заставляло ее задуматься, как развивались бы их отношения. Хотелось бы надеяться, что не так, как с Фрэнком, но кто может об этом знать.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента