Страница:
Бого и Джоско уже прикатили новое колесо.
– Да, а с осью, похоже, все в порядке. Надо поставить ее на место.
– Погоди, я позову людей…
– Не стоит, – выпрямляясь во весь рост, отмахнулся Эрик, – я сам. Тащи сюда колесо.
И тут, к вящему изумлению и восторгу всех присутствующих, за исключением собственных братьев, Эрик наклонился и, подставив одно могучее плечо под край повозки, без особого усилия приподнял ее так, что Джоско, Алерик и Жофре смогли надеть новое колесо. Легко опустив ее на землю, он слегка поморщился и повел широкими плечами под восхищенными взглядами окружающих.
– Эрик, это просто к-какое-то чудо! Т-ты был великолепен! – воскликнула Марго, восторженно улыбаясь ему.
Эрик улыбнулся в ответ, но лицо его приняло слегка озадаченное выражение.
– Ничего особенного, миледи, хотя, конечно, услышать такие слова всегда лестно.
– Сэр Эрик, – вмешался Бого, сияя счастливой улыбкой, – если когда решите из рыцарей превратиться в бродячего актера, только дайте мне знать! Из такого гиганта и силача, как вы, я сделаю такое, что люди просто с ума сойдут!
Эрик потер руки и кинул лукавый взгляд на Жофре:
– Вот так-то, братец! Смотри, какая удача мне привалила!
– Господи Боже мой! – фыркнул Жофре. – Да только дурак будет швырять деньги на ветер, чтобы увидеть твое представление! Самонадеянный осел!
– Нет-нет, ты не прав, Жофре, – вмешался Алерик. – Да я готов заплатить целых два пенни, лишь бы посмотреть, как Эрик будет стоять на голове!
– Два пенни! – захлебнулся смехом Эрик. – Да, похоже, мне не добиться славы артиста! Лучше уж оставаться добрым рыцарем и послушным сыном своего отца.
Все разразились смехом. Лишь Томас, который суетился вокруг Эрика, дабы убедиться, что с его хозяином все в порядке, укоризненно глянул на Алерика.
– А я готов отдать что угодно, лишь бы полюбоваться сэром Эриком! – возмущенно объявил он, и Эрик в ответ благодарно положил ему руку на плечо.
– Да благословит Бог всех доблестных и храбрых оруженосцев, которые никогда не оставят хозяина без помощи! – Эрик с улыбкой повернулся к обступившей его крохотной семейке: – Если хотите, можете присоединиться к нашему отряду, Бого из Брантвелла. Мы возвращаемся домой, в замок Белхэйвен, но наш путь будет лежать мимо Уикема, так что для нас не составит особого труда проследить, чтобы вы благополучно добрались туда вместе со своим семейством и успели на ярмарку.
– Благородный сэр, – воскликнул Бого и, выскочив вперед, воодушевленно затряс руку Эрика, – для нас огромная честь и великое счастье продолжать путь в вашем обществе! Может быть, по дороге мы найдем способ хоть как-то отблагодарить вас за все, что вы для нас сделали.
– Может быть, – кивнул Эрик. – Думаю, небольшого представления для наших дам и рыцарей будет вполне достаточно.
– По рукам! – сказал Бого, и все семейство вслед за ним согласно закивало головами. – Сегодня же вечером, милорд! И клянусь, вы это не скоро забудете!
Он был прав, этот смешной человечек, чуть позже думал Эрик, сидя ранним прохладным вечером возле Марго и от души наслаждаясь великолепным представлением, которое устроила семья карликов. К ним часто присоединялся и Джейс, который мигом нашел с бродячими актерами общий язык. Нет, Эрик не скоро забудет этот вечер, особенно те упоительные минуты, когда Марго, раскрасневшаяся от удовольствия, смеясь и хлопая в ладоши, сидела возле него.
Он как мог оттягивал неизбежное, но, когда она встала и ухватилась за его руку, понял, что время пришло.
– Марго, – шепнул он ей на ухо, – пойдем со мной.
– Хорошо, – так же тихо прошептала она в ответ, и он чуть было не передумал, увидев ее доверчивую улыбку.
Они ушли недалеко, лишь на другой конец лагеря, где разбили шатер для Марго. Эрик остановился напротив костров и задумался, глядя на пляшущие языки пламени. Марго стояла рядом.
– Мой Эрик, – ласково сказала она, дотронувшись до его руки.
– Я же еще вечером приказал, чтобы ты никогда больше не называла меня так!
Холодная резкость в его голосе изумила Марго. Она невольно отдернула руку.
– Я п-помню, Эрик, н-но я не д-думала, что т-ты и в с-самом д-деле этого хотел! П-прошлым вечером т-ты б-был немного расстроен и с-сердился, но не кажется ли тебе, что пора уже признаться?
– Признаться? В чем признаться?
– О, Эрик, неужто ты хочешь услышать это от меня? Почему бы тебе не сказать самому?
Он украдкой взглянул на Марго:
– Мне бы не хотелось показаться вам слишком уж тупоголовым, миледи, но я не никак не возьму в толк, о чем вы.
– Ах нет, не притворяйся, ты все отлично понимаешь! Но я не хочу заставлять тебя. В один прекрасный день ты и сам захочешь сказать мне о своей любви, и это будет счастливейший день в моей жизни. А до тех пор я все равно буду любить тебя и никогда не устану говорить тебе об этом.
Костер бросал багровые отблески на ее открытое, доверчивое лицо, полное надежды. Хрупкая фигурка едва угадывалась в темноте. Она стояла перед ним, улыбаясь так соблазнительно, такая уверенная в себе, в нем, ничуть не заботясь, что кругом люди, и Эрик вдруг понял, что ничего так не хочет, как шагнуть к ней, схватить в объятия, покрыть поцелуями это нежное лицо, а потом любить, любить… И они уже не смогут жить друг без друга. Он был так велик по сравнению с ней, что вдруг со страхом подумал: дай он себе волю, и она сломается, как едва распустившаяся роза, только нежный аромат ее останется с ним навсегда. Но нет, Марго откроется ему навстречу и отдастся радостно и навсегда. Она с восторгом будет принадлежать ему. И от этой мысли его бросило в жар, а тело заныло от такого нестерпимого желания, что ему пришлось отвернуться.
– Эрик! – взмолилась она, протягивая к нему руки.
– Это ничего не значит, миледи, – сказал он куда-то в темноту, покачав головой.
В эту минуту он почти ненавидел себя за то, что ему предстояло сейчас сделать, за то, что он обязан был сделать, и Эрик взмолился, чтобы Всевышний дал ему сил.
– Н-неужели н-не важно, мой Эрик? – отозвалась она, и ему показалось, что она улыбается.
– Нет, – медленно повторил он, отчаянно стараясь пробудить в своей душе гнев, боясь, что не выдержит этой пытки.
Он судорожно перебирал в памяти битвы, в которых ему доводилось сражаться, все обиды и несправедливости, которые когда-то больно ранили его душу, тех, кого он любил и кого уже не было рядом, даже тот проклятый день, когда он узнал правду о своем рождении.
Но все было напрасно. Вместо этого перед глазами вставала пышная церемония свадьбы: Марго и Джеймс, рука об руку идущие к алтарю, потом оба они в постели, Марго, вынашивающая ребенка брата…
Эрик повернулся и посмотрел на Марго:
– Пусть вы и говорите, что любите меня, леди Марго, но это совершенно ничего не значит. Я уже сотни раз пытался заставить вас выбросить эту дурь из головы, более того, я старался как мог ненароком не обидеть вас, потому что вскоре нам предстоит породниться и меньше всего мне хотелось бы, чтобы между нами осталась неприязнь. Но порой мне кажется, что вы просто не желаете меня понять! Так что теперь я решил говорить с вами прямо и откровенно. Я не люблю вас, Марго ле Брюн, и был бы вам крайне признателен, если бы вы выкинули из вашей хорошенькой головки все эти детские бредни о нежных чувствах и более не утруждали меня своими признаниями.
Оцепеневшая от ужаса Марго едва смогла взять себя в руки.
– Я и п-правда люблю т-тебя, мой Эрик, – твердо сказала она. Маленькие руки ее сжались в кулаки. – И всегда любила! Это не бредни, не сказки и не выдумки, как бы ты это ни называл! Это просто любовь! И я знаю, что и ты тоже любишь м-меня. Может, ты и не признаешься в этом, но это так.
Прежде чем Эрик смог ответить, гибкая фигура Жофре вдруг возникла прямо перед ними в ярком свете костров. Он появился с таким непринужденным видом, что будто вышел перед сном побродить по аллеям родного Белхэйвена. Шел он явно к Эрику, но, заметив Марго, дружелюбно кивнул ей.
– Эрик, старина, – пропел он, дружески хлопнув старшего брата по широченному плечу, – не знаю, о чем вы тут беседуете с прелестной Марго, но советую говорить потише. Твое рычание уже разносится по всему лагерю. Уверен, наши люди при желании могут легко расслышать каждое слово. Боюсь, Бого и его семейство решат, что ты репетируешь, прежде чем вступить в их бродячий цирк.
Эрик свирепо уставился на него, отлично понимая, что его деликатный братец старается по возможности исправить положение. Вдруг ему неожиданно пришло в голову: а может, это даже и к лучшему, если весь лагерь станет свидетелем тех лживых слов, которые он готовился обрушить на Марго. Ведь услышать подобное оскорбление при свидетелях куда больнее, да и ему будет не так-то легко отказаться от своих слов. Махнув рукой, он взглянул на Жофре, а потом снова повернулся к Марго.
– Все слышат? Вот и отлично! – проревел он. – Ну так вот, женщина, теперь ты поверишь мне, если я на весь мир объявлю о своих чувствах? Я не люблю тебя, никогда не любил и, уж конечно, никогда не полюблю!
– Эрик! – Лицо Жофре дрогнуло. Он схватил брата за руку, словно намереваясь оттащить его в тень. – Что это значит?
В освещенном кругу вдруг появилась леди Минна. За ней по пятам бежали Джейс, Алерик и маленький Томас.
Минне было достаточно бросить только один взгляд на помертвевшее лицо своей хозяйки, чтобы обо всем догадаться. Ни секунды не раздумывая, Минна кинулась к Марго:
– Миледи? Что случилось? – Подхватив госпожу под руку, она обернулась и вопросительно глянула на Эрика.
Марго, казалось, не видела ничего вокруг.
– Эрик… ты любишь… т-ты т-тоже любишь меня, – дрожащим голосом прошептала она.
– Нет.
– О! – совершенно потрясенная, воскликнула Минна. – О Боже!
– Будь ты проклят, Эрик! – яростно прошептал Жофре. Пальцы его, словно когти, впились в руку брата. – Ты ведешь себя как последний болван!
– Прошу тебя, Марго, пойдем в шатер! – взмолилась Минна, тряся ее за плечи. – Сэру Эрику, может быть, надо успокоиться… – Она с ненавистью взглянула на него.
Но Марго как будто ослепла и оглохла.
– Н-нет, Минна, п-просто он боится п-признать правду. Н-но однажды он поймет это, поймет, к-как он был не прав и жесток. – И, обернувшись к Эрику, добавила: – К-когда ты целовал меня, Эрик, помнишь? Ведь т-тогда ты любил меня!
– Когда он целовал тебя? – рявкнул Джейс.
– О Боже! – закрывая глаза, простонал в отчаянии Жофре.
Алерик протянул руку и быстро оттащил Джейса назад.
– Тихо, парень, – посоветовал он. Щуплый менестрель рядом с гигантом рыцарем был больше похож на мышь, решившую вцепиться в горло слону. – Подумай хорошенько, прежде чем сделать какую-нибудь глупость!
– Да, признаюсь, целовать вас было довольно приятно, миледи, – согласился Эрик, – и я крайне благодарен вам за доставленное удовольствие. Но такое же удовольствие может легко получить любой другой мужчина, пожелай он только. – Эрик подтолкнул к ней Жофре. – Ведь вы же не станете отрицать, что и мой собственный брат уже не раз пил нектар с ваших губ?
Жофре свирепо отпихнул его в сторону и в ужасе уставился на оцепеневшую Марго. Никогда прежде он не смог бы даже представить, что его галантный брат сможет быть таким жестоким по отношению к женщине, особенно к Марго.
– Я… – начал он и тут же осекся, увидев страдание на лице Марго. Она даже не повернула головы в его сторону. Взгляд ее был по-прежнему прикован к Эрику.
Бедняжка была не столько оскорблена, сколько изумлена и сбита с толку. Все мысли ее были только об Эрике. Для чего он это затеял? Она все пыталась понять и не могла. Эта жестокость в нем… она не настоящая. Марго не хотела верить в это. В Эрике никогда не было жестокости. Никогда.
С трудом выдавив дрожащими губами улыбку, она крепко стиснула трясущиеся руки и сказала очень просто:
– Я л-люблю тебя, Эрик.
Желваки заходили у него на щеках. Сжав кулаки, он ответил так, будто, кроме них двоих, вокруг не было ни души, и каждое его слово вонзалось ей в сердце острым ножом.
– Это не имеет значения, Марго. Даже если бы я и был в состоянии смириться с твоей любовью, а я не могу, неужели ты думаешь, я бы захотел иметь такую жену, как ты? Жену, которая не в состоянии выговорить по-человечески обычное слово? Да я бы со стыда сгорел рядом с тобой, я бы не пережил позора, если мне пришлось дать тебе мое имя! Вспомни, твои собственные родители стыдились брать тебя ко двору, бывать с тобой вместе на людях! Как ты могла вообразить, что я смогу решиться на то, что оказалось не по силам даже им? Как тебе пришло в голову, что я смогу жить с женщиной, которая спотыкается на каждом слове, чтобы каждый день бояться за своих детей, как бы они не унаследовали ее порок? Нет, Марго, нет! Избавь меня от своей любви. Лучше сбереги ее для человека, которому будет на это наплевать. А я не хочу ни видеть тебя, ни слышать твою речь!
Марго застыла, словно окаменев. Жуткая тишина повисла над лагерем – казалось, все боялись даже дышать. Лицо ее стало мертвенно-бледным. Только огромные, широко раскрытые глаза и жили на этом лице. Наконец из груди ее вырвался пронзительный крик, и она прижала руку к сердцу. И тут все увидели, как из глаз девушки вдруг потоком хлынули слезы, заструившись по бледным щекам.
– Боже милостивый, Эрик… – прошептал Алерик.
Эрик не раз уже сеял смерть на полях сражений, он привык убивать, но каждый раз смерть человека оставляла печаль и сожаление в его душе. Однако то, что он чувствовал сейчас, было куда хуже. Не в состоянии даже думать о содеянном и не желая видеть ее неизбывного горя, он повернулся и зашагал прочь.
– Эрик, – крикнул вслед брату Жофре, – Эрик!
Потеряв голову, тот кинулся бежать и бежал что было сил, продираясь вперед, стараясь поскорее укрыться в спасительной чаще леса.
Немного позже его нашел там Томас, хотя, как ему это удалось, Эрик так никогда и не узнал. Мальчик легкой тенью неслышно проскользнул между деревьев, через его худенькое плечо были переброшены одеяла.
Для Эрика его появление было чем-то вроде чуда. Он уже решил, что будет лучше, если он до утра останется здесь, вдали от лагеря, чтобы наедине с собой справиться со своим горем, мучившей его совестью и потерей любви. Но мальчик, конечно, не мог этого знать.
– Хороший ты парень, Томас, – едва слышно прошептал он, глядя, как тот поспешно расстилает на земле принесенные одеяла, – настоящее сокровище, а не оруженосец. Я очень благодарен тебе.
Томас молча продолжал заниматься своим делом.
Эрик смотрел на упрямо склоненную голову мальчугана и чувствовал, как все сильнее и сильнее ноет сердце.
– Я знаю, ты не понимаешь, почему все так произошло, ведь так, Томас? Но не могу винить тебя, пусть даже ты и возненавидишь меня за это. По правде говоря, – вздохнул он, – я и сам себя ненавижу.
И словно его слова явились последней каплей, Томас вдруг вздрогнул, обернулся и бросился к Эрику. Тоненькие его руки обхватили его за талию, он крепко прижался к хозяину всем своим дрожащим от волнения телом и спрятал лицо на его груди.
– Томас! – воскликнул Эрик, немало смущенный и сбитый с толку. Осторожно отодвинувшись, он обхватил щуплые мальчишеские плечи и заставил его поднять голову. Тот плакал. Боже милостивый! Томас, этот сорванец, рыдал, не скрывая слез, так, как может плакать только человек, когда сердце у него разрывается от горя. Эрик порывисто прижал его к себе и нежно провел рукой по спутанным волосам. – Прости. Прости меня, малыш.
Но Томас в ответ только яростно затряс головой и еще сильнее прижался к рыцарю.
– Никогда, – простонал он, – никогда в жизни я не буду ненавидеть вас!
Эрик еще крепче прижал его к себе и нежно покачивал, убаюкивая, как это сделала бы мать.
– Тихо, малыш. Не говори ничего.
– Н-никогда-а…
– Да, малыш, я понимаю. Я тоже никогда не смог бы возненавидеть тебя, Том, что бы ни случилось. А теперь перестань, я не могу смотреть, как ты плачешь. Я всегда буду любить тебя, Томас, клянусь, и всегда буду заботиться о тебе.
И как будто эти слова сотворили чудо. Слезы мгновенно высохли на щеках мальчишки. Он медленно отстранился и, казалось, успокоился. Эрик продолжал укачивать его как маленького.
Вдруг Томас шмыгнул носом.
– Вы любите леди Марго?
– Да, люблю.
Он еще пару раз шмыгнул носом.
– Так почему…
– Потому что люблю ее всем сердцем. Люблю больше жизни. Потому что никого и никогда так не любил.
Томас согласно закивал в знак того, что ему понятны такие тонкости, потом поднял голову. Взглянул на Эрика покрасневшими от слез глазами и вытер распухший нос рукавом. Потом отошел в сторону и бросил на Эрика обожающий взгляд.
– Вы будете смеяться… потому что я ревел. Как девчонка!
Эрик удержался от улыбки.
– Что? Что ты делал? А мне-то казалось, ты пришел утешить меня в горе, как положено доброму оруженосцу.
Томас пару секунд недоверчиво взирал на него, потом еще раз провел рукавом по глазам.
– Я и в самом деле ревел, – упрямо повторил он, явно надеясь, что Эрик возразит.
Эрик кивнул:
– Хорошо, пусть будет так, раз уж ты настаиваешь. Но если ты считаешь, что я не могу отличить девчонку от мальчишки, то уверяю тебя, ты глубоко ошибаешься.
Томас растерянно покачал головой, явно показывая, что никогда не понимал странного юмора своего господина, и принялся вновь возиться с одеялами. Покончив с постелью для Эрика, он взял еще два и устроил нечто вроде ложа для себя в ногах хозяина.
– Нет, малыш, я вовсе не желаю, чтобы ты мучился тут всю ночь по моей вине, – запротестовал Эрик, разгадав его намерения. – Отправляйся в лагерь и спи в шатре. Утром увидимся.
Томас сделал вид, будто ничего не слышит, и принялся укладываться.
– Я буду спать здесь, – заявил он, зевнул и закрыл глаза.
– Упрямый щенок! – пробормотал Эрик себе под нос.
Но он слишком устал, чтобы спорить. Устроившись на постели, которую приготовил для него Томас, он осторожно вытянулся, чтобы не разбудить свернувшегося калачиком мальчика, и натянул одеяло до подбородка.
Ему не спалось. Он лежал, глядя в небо, а перед глазами у него стояло лицо Марго в тот момент, когда он произносил эту чудовищную ложь. Уже поздно ночью он услышал, как заворочался во сне Томас, обхватил рукой его колени и прижался к ним, как ребенок прижимается к кукле. Такое простое, но полное наивной любви прикосновение, казалось, позволило вырваться на волю тем чувствам, которые бушевали в смятенной душе Эрика. И когда он лежал без сна в спасительной темноте ночи, с сердцем, истекающим кровью, одного прикосновения Томаса оказалось достаточно, чтобы Эрик дал волю терзавшему его горю.
Глава 16
– Да, а с осью, похоже, все в порядке. Надо поставить ее на место.
– Погоди, я позову людей…
– Не стоит, – выпрямляясь во весь рост, отмахнулся Эрик, – я сам. Тащи сюда колесо.
И тут, к вящему изумлению и восторгу всех присутствующих, за исключением собственных братьев, Эрик наклонился и, подставив одно могучее плечо под край повозки, без особого усилия приподнял ее так, что Джоско, Алерик и Жофре смогли надеть новое колесо. Легко опустив ее на землю, он слегка поморщился и повел широкими плечами под восхищенными взглядами окружающих.
– Эрик, это просто к-какое-то чудо! Т-ты был великолепен! – воскликнула Марго, восторженно улыбаясь ему.
Эрик улыбнулся в ответ, но лицо его приняло слегка озадаченное выражение.
– Ничего особенного, миледи, хотя, конечно, услышать такие слова всегда лестно.
– Сэр Эрик, – вмешался Бого, сияя счастливой улыбкой, – если когда решите из рыцарей превратиться в бродячего актера, только дайте мне знать! Из такого гиганта и силача, как вы, я сделаю такое, что люди просто с ума сойдут!
Эрик потер руки и кинул лукавый взгляд на Жофре:
– Вот так-то, братец! Смотри, какая удача мне привалила!
– Господи Боже мой! – фыркнул Жофре. – Да только дурак будет швырять деньги на ветер, чтобы увидеть твое представление! Самонадеянный осел!
– Нет-нет, ты не прав, Жофре, – вмешался Алерик. – Да я готов заплатить целых два пенни, лишь бы посмотреть, как Эрик будет стоять на голове!
– Два пенни! – захлебнулся смехом Эрик. – Да, похоже, мне не добиться славы артиста! Лучше уж оставаться добрым рыцарем и послушным сыном своего отца.
Все разразились смехом. Лишь Томас, который суетился вокруг Эрика, дабы убедиться, что с его хозяином все в порядке, укоризненно глянул на Алерика.
– А я готов отдать что угодно, лишь бы полюбоваться сэром Эриком! – возмущенно объявил он, и Эрик в ответ благодарно положил ему руку на плечо.
– Да благословит Бог всех доблестных и храбрых оруженосцев, которые никогда не оставят хозяина без помощи! – Эрик с улыбкой повернулся к обступившей его крохотной семейке: – Если хотите, можете присоединиться к нашему отряду, Бого из Брантвелла. Мы возвращаемся домой, в замок Белхэйвен, но наш путь будет лежать мимо Уикема, так что для нас не составит особого труда проследить, чтобы вы благополучно добрались туда вместе со своим семейством и успели на ярмарку.
– Благородный сэр, – воскликнул Бого и, выскочив вперед, воодушевленно затряс руку Эрика, – для нас огромная честь и великое счастье продолжать путь в вашем обществе! Может быть, по дороге мы найдем способ хоть как-то отблагодарить вас за все, что вы для нас сделали.
– Может быть, – кивнул Эрик. – Думаю, небольшого представления для наших дам и рыцарей будет вполне достаточно.
– По рукам! – сказал Бого, и все семейство вслед за ним согласно закивало головами. – Сегодня же вечером, милорд! И клянусь, вы это не скоро забудете!
Он был прав, этот смешной человечек, чуть позже думал Эрик, сидя ранним прохладным вечером возле Марго и от души наслаждаясь великолепным представлением, которое устроила семья карликов. К ним часто присоединялся и Джейс, который мигом нашел с бродячими актерами общий язык. Нет, Эрик не скоро забудет этот вечер, особенно те упоительные минуты, когда Марго, раскрасневшаяся от удовольствия, смеясь и хлопая в ладоши, сидела возле него.
Он как мог оттягивал неизбежное, но, когда она встала и ухватилась за его руку, понял, что время пришло.
– Марго, – шепнул он ей на ухо, – пойдем со мной.
– Хорошо, – так же тихо прошептала она в ответ, и он чуть было не передумал, увидев ее доверчивую улыбку.
Они ушли недалеко, лишь на другой конец лагеря, где разбили шатер для Марго. Эрик остановился напротив костров и задумался, глядя на пляшущие языки пламени. Марго стояла рядом.
– Мой Эрик, – ласково сказала она, дотронувшись до его руки.
– Я же еще вечером приказал, чтобы ты никогда больше не называла меня так!
Холодная резкость в его голосе изумила Марго. Она невольно отдернула руку.
– Я п-помню, Эрик, н-но я не д-думала, что т-ты и в с-самом д-деле этого хотел! П-прошлым вечером т-ты б-был немного расстроен и с-сердился, но не кажется ли тебе, что пора уже признаться?
– Признаться? В чем признаться?
– О, Эрик, неужто ты хочешь услышать это от меня? Почему бы тебе не сказать самому?
Он украдкой взглянул на Марго:
– Мне бы не хотелось показаться вам слишком уж тупоголовым, миледи, но я не никак не возьму в толк, о чем вы.
– Ах нет, не притворяйся, ты все отлично понимаешь! Но я не хочу заставлять тебя. В один прекрасный день ты и сам захочешь сказать мне о своей любви, и это будет счастливейший день в моей жизни. А до тех пор я все равно буду любить тебя и никогда не устану говорить тебе об этом.
Костер бросал багровые отблески на ее открытое, доверчивое лицо, полное надежды. Хрупкая фигурка едва угадывалась в темноте. Она стояла перед ним, улыбаясь так соблазнительно, такая уверенная в себе, в нем, ничуть не заботясь, что кругом люди, и Эрик вдруг понял, что ничего так не хочет, как шагнуть к ней, схватить в объятия, покрыть поцелуями это нежное лицо, а потом любить, любить… И они уже не смогут жить друг без друга. Он был так велик по сравнению с ней, что вдруг со страхом подумал: дай он себе волю, и она сломается, как едва распустившаяся роза, только нежный аромат ее останется с ним навсегда. Но нет, Марго откроется ему навстречу и отдастся радостно и навсегда. Она с восторгом будет принадлежать ему. И от этой мысли его бросило в жар, а тело заныло от такого нестерпимого желания, что ему пришлось отвернуться.
– Эрик! – взмолилась она, протягивая к нему руки.
– Это ничего не значит, миледи, – сказал он куда-то в темноту, покачав головой.
В эту минуту он почти ненавидел себя за то, что ему предстояло сейчас сделать, за то, что он обязан был сделать, и Эрик взмолился, чтобы Всевышний дал ему сил.
– Н-неужели н-не важно, мой Эрик? – отозвалась она, и ему показалось, что она улыбается.
– Нет, – медленно повторил он, отчаянно стараясь пробудить в своей душе гнев, боясь, что не выдержит этой пытки.
Он судорожно перебирал в памяти битвы, в которых ему доводилось сражаться, все обиды и несправедливости, которые когда-то больно ранили его душу, тех, кого он любил и кого уже не было рядом, даже тот проклятый день, когда он узнал правду о своем рождении.
Но все было напрасно. Вместо этого перед глазами вставала пышная церемония свадьбы: Марго и Джеймс, рука об руку идущие к алтарю, потом оба они в постели, Марго, вынашивающая ребенка брата…
Эрик повернулся и посмотрел на Марго:
– Пусть вы и говорите, что любите меня, леди Марго, но это совершенно ничего не значит. Я уже сотни раз пытался заставить вас выбросить эту дурь из головы, более того, я старался как мог ненароком не обидеть вас, потому что вскоре нам предстоит породниться и меньше всего мне хотелось бы, чтобы между нами осталась неприязнь. Но порой мне кажется, что вы просто не желаете меня понять! Так что теперь я решил говорить с вами прямо и откровенно. Я не люблю вас, Марго ле Брюн, и был бы вам крайне признателен, если бы вы выкинули из вашей хорошенькой головки все эти детские бредни о нежных чувствах и более не утруждали меня своими признаниями.
Оцепеневшая от ужаса Марго едва смогла взять себя в руки.
– Я и п-правда люблю т-тебя, мой Эрик, – твердо сказала она. Маленькие руки ее сжались в кулаки. – И всегда любила! Это не бредни, не сказки и не выдумки, как бы ты это ни называл! Это просто любовь! И я знаю, что и ты тоже любишь м-меня. Может, ты и не признаешься в этом, но это так.
Прежде чем Эрик смог ответить, гибкая фигура Жофре вдруг возникла прямо перед ними в ярком свете костров. Он появился с таким непринужденным видом, что будто вышел перед сном побродить по аллеям родного Белхэйвена. Шел он явно к Эрику, но, заметив Марго, дружелюбно кивнул ей.
– Эрик, старина, – пропел он, дружески хлопнув старшего брата по широченному плечу, – не знаю, о чем вы тут беседуете с прелестной Марго, но советую говорить потише. Твое рычание уже разносится по всему лагерю. Уверен, наши люди при желании могут легко расслышать каждое слово. Боюсь, Бого и его семейство решат, что ты репетируешь, прежде чем вступить в их бродячий цирк.
Эрик свирепо уставился на него, отлично понимая, что его деликатный братец старается по возможности исправить положение. Вдруг ему неожиданно пришло в голову: а может, это даже и к лучшему, если весь лагерь станет свидетелем тех лживых слов, которые он готовился обрушить на Марго. Ведь услышать подобное оскорбление при свидетелях куда больнее, да и ему будет не так-то легко отказаться от своих слов. Махнув рукой, он взглянул на Жофре, а потом снова повернулся к Марго.
– Все слышат? Вот и отлично! – проревел он. – Ну так вот, женщина, теперь ты поверишь мне, если я на весь мир объявлю о своих чувствах? Я не люблю тебя, никогда не любил и, уж конечно, никогда не полюблю!
– Эрик! – Лицо Жофре дрогнуло. Он схватил брата за руку, словно намереваясь оттащить его в тень. – Что это значит?
В освещенном кругу вдруг появилась леди Минна. За ней по пятам бежали Джейс, Алерик и маленький Томас.
Минне было достаточно бросить только один взгляд на помертвевшее лицо своей хозяйки, чтобы обо всем догадаться. Ни секунды не раздумывая, Минна кинулась к Марго:
– Миледи? Что случилось? – Подхватив госпожу под руку, она обернулась и вопросительно глянула на Эрика.
Марго, казалось, не видела ничего вокруг.
– Эрик… ты любишь… т-ты т-тоже любишь меня, – дрожащим голосом прошептала она.
– Нет.
– О! – совершенно потрясенная, воскликнула Минна. – О Боже!
– Будь ты проклят, Эрик! – яростно прошептал Жофре. Пальцы его, словно когти, впились в руку брата. – Ты ведешь себя как последний болван!
– Прошу тебя, Марго, пойдем в шатер! – взмолилась Минна, тряся ее за плечи. – Сэру Эрику, может быть, надо успокоиться… – Она с ненавистью взглянула на него.
Но Марго как будто ослепла и оглохла.
– Н-нет, Минна, п-просто он боится п-признать правду. Н-но однажды он поймет это, поймет, к-как он был не прав и жесток. – И, обернувшись к Эрику, добавила: – К-когда ты целовал меня, Эрик, помнишь? Ведь т-тогда ты любил меня!
– Когда он целовал тебя? – рявкнул Джейс.
– О Боже! – закрывая глаза, простонал в отчаянии Жофре.
Алерик протянул руку и быстро оттащил Джейса назад.
– Тихо, парень, – посоветовал он. Щуплый менестрель рядом с гигантом рыцарем был больше похож на мышь, решившую вцепиться в горло слону. – Подумай хорошенько, прежде чем сделать какую-нибудь глупость!
– Да, признаюсь, целовать вас было довольно приятно, миледи, – согласился Эрик, – и я крайне благодарен вам за доставленное удовольствие. Но такое же удовольствие может легко получить любой другой мужчина, пожелай он только. – Эрик подтолкнул к ней Жофре. – Ведь вы же не станете отрицать, что и мой собственный брат уже не раз пил нектар с ваших губ?
Жофре свирепо отпихнул его в сторону и в ужасе уставился на оцепеневшую Марго. Никогда прежде он не смог бы даже представить, что его галантный брат сможет быть таким жестоким по отношению к женщине, особенно к Марго.
– Я… – начал он и тут же осекся, увидев страдание на лице Марго. Она даже не повернула головы в его сторону. Взгляд ее был по-прежнему прикован к Эрику.
Бедняжка была не столько оскорблена, сколько изумлена и сбита с толку. Все мысли ее были только об Эрике. Для чего он это затеял? Она все пыталась понять и не могла. Эта жестокость в нем… она не настоящая. Марго не хотела верить в это. В Эрике никогда не было жестокости. Никогда.
С трудом выдавив дрожащими губами улыбку, она крепко стиснула трясущиеся руки и сказала очень просто:
– Я л-люблю тебя, Эрик.
Желваки заходили у него на щеках. Сжав кулаки, он ответил так, будто, кроме них двоих, вокруг не было ни души, и каждое его слово вонзалось ей в сердце острым ножом.
– Это не имеет значения, Марго. Даже если бы я и был в состоянии смириться с твоей любовью, а я не могу, неужели ты думаешь, я бы захотел иметь такую жену, как ты? Жену, которая не в состоянии выговорить по-человечески обычное слово? Да я бы со стыда сгорел рядом с тобой, я бы не пережил позора, если мне пришлось дать тебе мое имя! Вспомни, твои собственные родители стыдились брать тебя ко двору, бывать с тобой вместе на людях! Как ты могла вообразить, что я смогу решиться на то, что оказалось не по силам даже им? Как тебе пришло в голову, что я смогу жить с женщиной, которая спотыкается на каждом слове, чтобы каждый день бояться за своих детей, как бы они не унаследовали ее порок? Нет, Марго, нет! Избавь меня от своей любви. Лучше сбереги ее для человека, которому будет на это наплевать. А я не хочу ни видеть тебя, ни слышать твою речь!
Марго застыла, словно окаменев. Жуткая тишина повисла над лагерем – казалось, все боялись даже дышать. Лицо ее стало мертвенно-бледным. Только огромные, широко раскрытые глаза и жили на этом лице. Наконец из груди ее вырвался пронзительный крик, и она прижала руку к сердцу. И тут все увидели, как из глаз девушки вдруг потоком хлынули слезы, заструившись по бледным щекам.
– Боже милостивый, Эрик… – прошептал Алерик.
Эрик не раз уже сеял смерть на полях сражений, он привык убивать, но каждый раз смерть человека оставляла печаль и сожаление в его душе. Однако то, что он чувствовал сейчас, было куда хуже. Не в состоянии даже думать о содеянном и не желая видеть ее неизбывного горя, он повернулся и зашагал прочь.
– Эрик, – крикнул вслед брату Жофре, – Эрик!
Потеряв голову, тот кинулся бежать и бежал что было сил, продираясь вперед, стараясь поскорее укрыться в спасительной чаще леса.
Немного позже его нашел там Томас, хотя, как ему это удалось, Эрик так никогда и не узнал. Мальчик легкой тенью неслышно проскользнул между деревьев, через его худенькое плечо были переброшены одеяла.
Для Эрика его появление было чем-то вроде чуда. Он уже решил, что будет лучше, если он до утра останется здесь, вдали от лагеря, чтобы наедине с собой справиться со своим горем, мучившей его совестью и потерей любви. Но мальчик, конечно, не мог этого знать.
– Хороший ты парень, Томас, – едва слышно прошептал он, глядя, как тот поспешно расстилает на земле принесенные одеяла, – настоящее сокровище, а не оруженосец. Я очень благодарен тебе.
Томас молча продолжал заниматься своим делом.
Эрик смотрел на упрямо склоненную голову мальчугана и чувствовал, как все сильнее и сильнее ноет сердце.
– Я знаю, ты не понимаешь, почему все так произошло, ведь так, Томас? Но не могу винить тебя, пусть даже ты и возненавидишь меня за это. По правде говоря, – вздохнул он, – я и сам себя ненавижу.
И словно его слова явились последней каплей, Томас вдруг вздрогнул, обернулся и бросился к Эрику. Тоненькие его руки обхватили его за талию, он крепко прижался к хозяину всем своим дрожащим от волнения телом и спрятал лицо на его груди.
– Томас! – воскликнул Эрик, немало смущенный и сбитый с толку. Осторожно отодвинувшись, он обхватил щуплые мальчишеские плечи и заставил его поднять голову. Тот плакал. Боже милостивый! Томас, этот сорванец, рыдал, не скрывая слез, так, как может плакать только человек, когда сердце у него разрывается от горя. Эрик порывисто прижал его к себе и нежно провел рукой по спутанным волосам. – Прости. Прости меня, малыш.
Но Томас в ответ только яростно затряс головой и еще сильнее прижался к рыцарю.
– Никогда, – простонал он, – никогда в жизни я не буду ненавидеть вас!
Эрик еще крепче прижал его к себе и нежно покачивал, убаюкивая, как это сделала бы мать.
– Тихо, малыш. Не говори ничего.
– Н-никогда-а…
– Да, малыш, я понимаю. Я тоже никогда не смог бы возненавидеть тебя, Том, что бы ни случилось. А теперь перестань, я не могу смотреть, как ты плачешь. Я всегда буду любить тебя, Томас, клянусь, и всегда буду заботиться о тебе.
И как будто эти слова сотворили чудо. Слезы мгновенно высохли на щеках мальчишки. Он медленно отстранился и, казалось, успокоился. Эрик продолжал укачивать его как маленького.
Вдруг Томас шмыгнул носом.
– Вы любите леди Марго?
– Да, люблю.
Он еще пару раз шмыгнул носом.
– Так почему…
– Потому что люблю ее всем сердцем. Люблю больше жизни. Потому что никого и никогда так не любил.
Томас согласно закивал в знак того, что ему понятны такие тонкости, потом поднял голову. Взглянул на Эрика покрасневшими от слез глазами и вытер распухший нос рукавом. Потом отошел в сторону и бросил на Эрика обожающий взгляд.
– Вы будете смеяться… потому что я ревел. Как девчонка!
Эрик удержался от улыбки.
– Что? Что ты делал? А мне-то казалось, ты пришел утешить меня в горе, как положено доброму оруженосцу.
Томас пару секунд недоверчиво взирал на него, потом еще раз провел рукавом по глазам.
– Я и в самом деле ревел, – упрямо повторил он, явно надеясь, что Эрик возразит.
Эрик кивнул:
– Хорошо, пусть будет так, раз уж ты настаиваешь. Но если ты считаешь, что я не могу отличить девчонку от мальчишки, то уверяю тебя, ты глубоко ошибаешься.
Томас растерянно покачал головой, явно показывая, что никогда не понимал странного юмора своего господина, и принялся вновь возиться с одеялами. Покончив с постелью для Эрика, он взял еще два и устроил нечто вроде ложа для себя в ногах хозяина.
– Нет, малыш, я вовсе не желаю, чтобы ты мучился тут всю ночь по моей вине, – запротестовал Эрик, разгадав его намерения. – Отправляйся в лагерь и спи в шатре. Утром увидимся.
Томас сделал вид, будто ничего не слышит, и принялся укладываться.
– Я буду спать здесь, – заявил он, зевнул и закрыл глаза.
– Упрямый щенок! – пробормотал Эрик себе под нос.
Но он слишком устал, чтобы спорить. Устроившись на постели, которую приготовил для него Томас, он осторожно вытянулся, чтобы не разбудить свернувшегося калачиком мальчика, и натянул одеяло до подбородка.
Ему не спалось. Он лежал, глядя в небо, а перед глазами у него стояло лицо Марго в тот момент, когда он произносил эту чудовищную ложь. Уже поздно ночью он услышал, как заворочался во сне Томас, обхватил рукой его колени и прижался к ним, как ребенок прижимается к кукле. Такое простое, но полное наивной любви прикосновение, казалось, позволило вырваться на волю тем чувствам, которые бушевали в смятенной душе Эрика. И когда он лежал без сна в спасительной темноте ночи, с сердцем, истекающим кровью, одного прикосновения Томаса оказалось достаточно, чтобы Эрик дал волю терзавшему его горю.
Глава 16
– Господи, да она же красотка! В жизни не видел такой хорошенькой мордашки!
Человек, склонившийся над Марго, был самым уродливым созданием, какое только может привидеться в страшном сне. Нос его был сломан никак не менее чем в трех местах, круглые глазки выпучены, как у жабы, и ко всему прочему все это почему-то съехало на одну сторону лица, от чего оно казалось особенно кошмарным.
Когда он склонился ниже, обдав ее смрадным дыханием, Марго перепугалась, что ее немедленно вырвет. Чудовище оскалилось в отдаленном подобии улыбки, и в ощеренной пасти мелькнули гнилые черные зубы. Протянув руку, он провел кончиками пальцев по лицу девушки.
– Господи, чего бы я не дал, чтобы оседлать эту славную кобылку! Уж и устроили бы мы скачку, милая, ты и я, так, что небесам жарко стало бы! – Он гнусаво захихикал и больно ущипнул Марго за щеку. На глаза ее навернулись слезы.
– Оставь девчонку в покое, – пробурчал второй похититель – долговязый, тощий, весь какой-то взъерошенный, который метался по шатру из угла в угол, то и дело выглядывая наружу. – Ты прекрасно помнишь, как Черный Донал предупредил, что она нужна ему в целости и сохранности, а не то… Хочешь кончить свои дни как Эмон?
– Эмон был идиотом! – огрызнулся первый. Рука его медленно поползла вниз по щеке девушки, коснулась подбородка, потом обхватила упругую грудь и крепко сжала ее. Марго в ужасе содрогнулась. – Ох-х ты Боже мой! Кровь Христова, да она мягкая, словно тельце новорожденного! Ну что страшного, если хоть чуточку посмотрим? – Он принялся судорожно дергать шнурки корсажа, который туго стягивал грудь Марго, но долговязый оттолкнул его в сторону.
– Проклятие, Джон, я не собираюсь рисковать своей шеей только потому, что ты не в состоянии держать свои вонючие лапы подальше от девчонки! Похотливый козел! Пошел вон, не то я придушу тебя своими собственными руками! Лучше прогуляйся, – пробормотал он, сильным пинком вышвырнув разбойника из шатра, – покарауль, не едет ли Черный Донал. Да заодно остуди себе кровь! Он вот-вот будет здесь, и у меня нет ни малейшей охоты быть застигнутым врасплох!
Долговязый снова принялся сновать из угла в угол. Беспокойство, грызущее незнакомца, было так велико, что он даже не смотрел на Марго. Тревога и страх девушки понемногу утихли. Она поудобнее улеглась и уставилась в потолок шатра. Говорить она не могла, поскольку похитители туго завязали ей тряпкой рот, стянув узлом на затылке, но сейчас это ее не слишком заботило. Когда ее схватили, она визжала и бранилась на чем свет стоит, превратившись от ярости в обезумевшую ведьму, так что в конце концов тот самый, уродливый как смертный грех, заткнул ей рот, проворчав, что не в силах больше терпеть ее дьявольский язык.
– Твоим родителям следовало бы обкорнать его, когда ты была еще девчонкой, – проворчал он, больно стягивая узел у нее на затылке. – Это бы и тебе пошло на пользу да и для нас стало бы истинным благодеянием!
Она была слишком напугана в эту минуту, чтобы прислушаться к его словам.
На нее набросились внезапно, оглушив в ту минуту, когда она, спотыкаясь на каждом шагу, брела в темноте в поисках Эрика. Похитители бросили ее поперек седла и пришпорили лошадей. Ехали они недолго и скоро оказались в лагере, где их радостно приветствовали остальные. Там Марго стащили на землю и отнесли в палатку, где она и лежала сейчас, совершенно беспомощная, в ожидании человека по имени Черный Донал.
И теперь, когда руки и ноги ее были туго связаны, так что она не могла пошевелить даже пальцем, мысли Марго вернулись к тем жестоким словам, которые она только что услышала от своих похитителей, а потом к тем еще более обидным и ужасным, – что она еще раньше услышала от Эрика. И сразу же слезы навернулись ей на глаза. Забыв обо всем, кроме незаслуженной обиды, Марго, не сдерживаясь, зарыдала в голос.
Всю свою жизнь она мучилась от сознания своей неполноценности, вернее, от того, что этот недостаток делает ее ущербной в глазах других людей. Шло время, и постепенно она смирилась со своей участью. Но Марго и представить себе не могла, чтобы ее возлюбленный Эрик так отнесся к ее беде. Казалось, он уже понемногу привык к тому, как она говорит. В полудетских мечтах любимый обожал ее так же сильно, как и она его, обращаясь с ней с той же рыцарской галантностью и добротой, как в тот самый день, когда они встретились впервые и который она запомнила на всю жизнь. Но теперь она знала ужасную правду. О Господи! Теперь она знала все!
В тот далекий день он был просто добр к ней, как был неизменно добр ко всем и всегда.
Эрик по-доброму отнесся к смущенной до слез восьмилетней девчушке, точно так же, как много лет спустя он был ласков с Томасом. Да и как же иначе, ведь Марго помнила, с какой добротой он помогал попавшим в беду незнакомым людям. От нахлынувшей нестерпимой боли Марго прикрыла глаза. Да, Эрик Стэйвлот и в самом деле был добродушен, а она провела десять долгих лет, обожая человека, который однажды всего лишь согласился потерпеть ее присутствие в силу своей природной доброты. Какой же глупой она была! И как она только могла вообразить, что такой человек может полюбить жалкое заикающееся создание вроде нее, в то время как любая женщина на сто миль вокруг была бы счастлива принадлежать ему! Так с какой стати ему обращать внимание на нее – несчастную уродину, посмешище для всех добрых людей? Теперь, снова и снова перебирая в памяти все дни, проведенные вместе, Марго ясно видела, что он просто был добр к ней, даже когда целовал ее, – те драгоценные минуты она никогда не забудет. А для него, конечно, эти мгновения, когда приходилось делать нечеловеческое усилие, чтобы не обидеть ее, были просто ужасны.
Полог шатра откинулся, и Марго открыла глаза.
Тощий похититель при виде вошедшего пришел в ярость:
– Убирайся прочь! Нечего тебе тут делать! Я жду Черного Донала!
– Успокойся, приятель, – ответил другой голос, звучный, глубокий. Так мог говорить человек, неизменно уверенный в себе. – Сам Черный Донал и послал меня. Хотел, значит, увериться, что с леди все в порядке и до его приезда с нее не спустят глаз. Он будет здесь с минуты на минуту. Можешь пойти сам встретить его, если хочешь.
Марго с трудом повернула голову, чтобы разглядеть говорившего, хотя не чувствовала ничего, кроме обычного любопытства. Все эти разбойники казались ей на одно лицо, один страшнее другого. Но стоило ей бросить на вошедшего всего один взгляд, и хриплый сдавленный крик вырвался из ее груди, несмотря на платок, стягивающий рот.
О Боже милостивый, только не это! Нет! Нет! Нет!
Это был он! Тот проклятый охотник, которого она однажды встретила в лесу и который так жестоко оскорбил ее!
Человек, склонившийся над Марго, был самым уродливым созданием, какое только может привидеться в страшном сне. Нос его был сломан никак не менее чем в трех местах, круглые глазки выпучены, как у жабы, и ко всему прочему все это почему-то съехало на одну сторону лица, от чего оно казалось особенно кошмарным.
Когда он склонился ниже, обдав ее смрадным дыханием, Марго перепугалась, что ее немедленно вырвет. Чудовище оскалилось в отдаленном подобии улыбки, и в ощеренной пасти мелькнули гнилые черные зубы. Протянув руку, он провел кончиками пальцев по лицу девушки.
– Господи, чего бы я не дал, чтобы оседлать эту славную кобылку! Уж и устроили бы мы скачку, милая, ты и я, так, что небесам жарко стало бы! – Он гнусаво захихикал и больно ущипнул Марго за щеку. На глаза ее навернулись слезы.
– Оставь девчонку в покое, – пробурчал второй похититель – долговязый, тощий, весь какой-то взъерошенный, который метался по шатру из угла в угол, то и дело выглядывая наружу. – Ты прекрасно помнишь, как Черный Донал предупредил, что она нужна ему в целости и сохранности, а не то… Хочешь кончить свои дни как Эмон?
– Эмон был идиотом! – огрызнулся первый. Рука его медленно поползла вниз по щеке девушки, коснулась подбородка, потом обхватила упругую грудь и крепко сжала ее. Марго в ужасе содрогнулась. – Ох-х ты Боже мой! Кровь Христова, да она мягкая, словно тельце новорожденного! Ну что страшного, если хоть чуточку посмотрим? – Он принялся судорожно дергать шнурки корсажа, который туго стягивал грудь Марго, но долговязый оттолкнул его в сторону.
– Проклятие, Джон, я не собираюсь рисковать своей шеей только потому, что ты не в состоянии держать свои вонючие лапы подальше от девчонки! Похотливый козел! Пошел вон, не то я придушу тебя своими собственными руками! Лучше прогуляйся, – пробормотал он, сильным пинком вышвырнув разбойника из шатра, – покарауль, не едет ли Черный Донал. Да заодно остуди себе кровь! Он вот-вот будет здесь, и у меня нет ни малейшей охоты быть застигнутым врасплох!
Долговязый снова принялся сновать из угла в угол. Беспокойство, грызущее незнакомца, было так велико, что он даже не смотрел на Марго. Тревога и страх девушки понемногу утихли. Она поудобнее улеглась и уставилась в потолок шатра. Говорить она не могла, поскольку похитители туго завязали ей тряпкой рот, стянув узлом на затылке, но сейчас это ее не слишком заботило. Когда ее схватили, она визжала и бранилась на чем свет стоит, превратившись от ярости в обезумевшую ведьму, так что в конце концов тот самый, уродливый как смертный грех, заткнул ей рот, проворчав, что не в силах больше терпеть ее дьявольский язык.
– Твоим родителям следовало бы обкорнать его, когда ты была еще девчонкой, – проворчал он, больно стягивая узел у нее на затылке. – Это бы и тебе пошло на пользу да и для нас стало бы истинным благодеянием!
Она была слишком напугана в эту минуту, чтобы прислушаться к его словам.
На нее набросились внезапно, оглушив в ту минуту, когда она, спотыкаясь на каждом шагу, брела в темноте в поисках Эрика. Похитители бросили ее поперек седла и пришпорили лошадей. Ехали они недолго и скоро оказались в лагере, где их радостно приветствовали остальные. Там Марго стащили на землю и отнесли в палатку, где она и лежала сейчас, совершенно беспомощная, в ожидании человека по имени Черный Донал.
И теперь, когда руки и ноги ее были туго связаны, так что она не могла пошевелить даже пальцем, мысли Марго вернулись к тем жестоким словам, которые она только что услышала от своих похитителей, а потом к тем еще более обидным и ужасным, – что она еще раньше услышала от Эрика. И сразу же слезы навернулись ей на глаза. Забыв обо всем, кроме незаслуженной обиды, Марго, не сдерживаясь, зарыдала в голос.
Всю свою жизнь она мучилась от сознания своей неполноценности, вернее, от того, что этот недостаток делает ее ущербной в глазах других людей. Шло время, и постепенно она смирилась со своей участью. Но Марго и представить себе не могла, чтобы ее возлюбленный Эрик так отнесся к ее беде. Казалось, он уже понемногу привык к тому, как она говорит. В полудетских мечтах любимый обожал ее так же сильно, как и она его, обращаясь с ней с той же рыцарской галантностью и добротой, как в тот самый день, когда они встретились впервые и который она запомнила на всю жизнь. Но теперь она знала ужасную правду. О Господи! Теперь она знала все!
В тот далекий день он был просто добр к ней, как был неизменно добр ко всем и всегда.
Эрик по-доброму отнесся к смущенной до слез восьмилетней девчушке, точно так же, как много лет спустя он был ласков с Томасом. Да и как же иначе, ведь Марго помнила, с какой добротой он помогал попавшим в беду незнакомым людям. От нахлынувшей нестерпимой боли Марго прикрыла глаза. Да, Эрик Стэйвлот и в самом деле был добродушен, а она провела десять долгих лет, обожая человека, который однажды всего лишь согласился потерпеть ее присутствие в силу своей природной доброты. Какой же глупой она была! И как она только могла вообразить, что такой человек может полюбить жалкое заикающееся создание вроде нее, в то время как любая женщина на сто миль вокруг была бы счастлива принадлежать ему! Так с какой стати ему обращать внимание на нее – несчастную уродину, посмешище для всех добрых людей? Теперь, снова и снова перебирая в памяти все дни, проведенные вместе, Марго ясно видела, что он просто был добр к ней, даже когда целовал ее, – те драгоценные минуты она никогда не забудет. А для него, конечно, эти мгновения, когда приходилось делать нечеловеческое усилие, чтобы не обидеть ее, были просто ужасны.
Полог шатра откинулся, и Марго открыла глаза.
Тощий похититель при виде вошедшего пришел в ярость:
– Убирайся прочь! Нечего тебе тут делать! Я жду Черного Донала!
– Успокойся, приятель, – ответил другой голос, звучный, глубокий. Так мог говорить человек, неизменно уверенный в себе. – Сам Черный Донал и послал меня. Хотел, значит, увериться, что с леди все в порядке и до его приезда с нее не спустят глаз. Он будет здесь с минуты на минуту. Можешь пойти сам встретить его, если хочешь.
Марго с трудом повернула голову, чтобы разглядеть говорившего, хотя не чувствовала ничего, кроме обычного любопытства. Все эти разбойники казались ей на одно лицо, один страшнее другого. Но стоило ей бросить на вошедшего всего один взгляд, и хриплый сдавленный крик вырвался из ее груди, несмотря на платок, стягивающий рот.
О Боже милостивый, только не это! Нет! Нет! Нет!
Это был он! Тот проклятый охотник, которого она однажды встретила в лесу и который так жестоко оскорбил ее!