Языки пламени лизали закопченный свод своей пещеры. Если бы только знать, что именно прятал Йорк в стенке камина. Два тайника: здесь и в сидении кресла. Почему два? Может быть, он не хотел класть яйца в одну корзину? Или же просто спрятал что-то за камин только лет назад и не потрудился переложить в другое место?
Я с раздражением швырнул окурок в огонь и вытянул ноги к камину. Секреты, секреты, сплошные секреты черт их побери. Я нагнул голову, разглядывая кирпичные выступы по краям почерневшего от дыма устья. Хорошее место для тайника. Любопытно. Я встал, чтобы лучше присмотреться. Никаких неровностей в кирпичной кладке, никаких видимых стыков. Не увидев тайник открытым, вы ни за что не догадались бы о нем.
Я исследовал каждый дюйм поверхности, простукивал кирпичи голыми костяшками пальцев, но ни в одном месте за стенкой не отозвалась пустота. Где-то здесь должна быть защелка. Я вновь осмотрел линию соединения облицовки со стеной. В одном месте на высоте плеча виднелась затертость. Я нажал. Со щелчком распахнулась маленькая дверца.
Хитро. Она скрывалась за цельным кирпичом, который точно входил в углубление в цементе. Чтобы просунуть внутрь руку, мне пришлось придержать дверцу, преодолевая сопротивление пружины. Я пошарил в глубине, но не нащупал ничего, кроме холодной кладки. Когда я вытаскивал руку, мои пальцы коснулись маленького клочка бумаги, застрявшего в шарнире механизма. Я высвободил его очень медленно, потому что при первой попытке часть бумажки превратилась в пыль. Когда я отпустил дверцу, она захлопнулась, а в руке у меня остался обрывок старой газеты. Он потемнел от времени и был готов рассыпаться при малейшем нажиме. Печать поблекла, но оставалась разборчивой. На нем стояло название одного нью-йоркского издания, судя по дате, поступившего в продажу девятого октября четырнадцать лет назад. Что произошло четырнадцать лет назад? Саму газетную вырезку украли, этот кусочек оторвался, когда ее доставали из тайника.
Дата, всего лишь четырнадцатилетней давности.
Старею, подумал я. Такие вещи надо схватывать быстрее. Четырнадцать лет назад родился Растон.
Глава 8
Глава 9
Я с раздражением швырнул окурок в огонь и вытянул ноги к камину. Секреты, секреты, сплошные секреты черт их побери. Я нагнул голову, разглядывая кирпичные выступы по краям почерневшего от дыма устья. Хорошее место для тайника. Любопытно. Я встал, чтобы лучше присмотреться. Никаких неровностей в кирпичной кладке, никаких видимых стыков. Не увидев тайник открытым, вы ни за что не догадались бы о нем.
Я исследовал каждый дюйм поверхности, простукивал кирпичи голыми костяшками пальцев, но ни в одном месте за стенкой не отозвалась пустота. Где-то здесь должна быть защелка. Я вновь осмотрел линию соединения облицовки со стеной. В одном месте на высоте плеча виднелась затертость. Я нажал. Со щелчком распахнулась маленькая дверца.
Хитро. Она скрывалась за цельным кирпичом, который точно входил в углубление в цементе. Чтобы просунуть внутрь руку, мне пришлось придержать дверцу, преодолевая сопротивление пружины. Я пошарил в глубине, но не нащупал ничего, кроме холодной кладки. Когда я вытаскивал руку, мои пальцы коснулись маленького клочка бумаги, застрявшего в шарнире механизма. Я высвободил его очень медленно, потому что при первой попытке часть бумажки превратилась в пыль. Когда я отпустил дверцу, она захлопнулась, а в руке у меня остался обрывок старой газеты. Он потемнел от времени и был готов рассыпаться при малейшем нажиме. Печать поблекла, но оставалась разборчивой. На нем стояло название одного нью-йоркского издания, судя по дате, поступившего в продажу девятого октября четырнадцать лет назад. Что произошло четырнадцать лет назад? Саму газетную вырезку украли, этот кусочек оторвался, когда ее доставали из тайника.
Дата, всего лишь четырнадцатилетней давности.
Старею, подумал я. Такие вещи надо схватывать быстрее. Четырнадцать лет назад родился Растон.
Глава 8
Библиотека почему-то производила впечатление заброшенности. Вдоль прохода прошаркала неопределенного возраста уборщица со щеткой и совком, высматривая, что бы тут подмести. Библиотекарша, далеко не типичная на вид, красила губы в очень яркий красный цвет и так увлеклась этим занятием, что не подняла глаз, пока я не постучал по столу. Ответом была торопливая улыбка, быстрый оценивающий взгляд и еще одна улыбка, шире прежней.
— Доброе утро. Я могу вам помочь?
— Может быть. Вы сохраняете старые выпуски нью-йоркских газет?
Она встала и расправила платье на бедрах, где этого вовсе не требовалось.
— Сюда, пожалуйста...
Я последовал за ней на некотором расстоянии, рассматривая ее ножки, которые прямо-таки напрашивались на это. Я не мог ставить ей в упрек желание похвастаться ими. Мы обогнули высокие книжные шкафы и вышли к лестнице. Девушка с красивыми ножками щелкнула выключателем и повела меня вниз. На нижней ступеньке мне в нос ударил затхлый запах старой кожи и бумаги. Сырость сочилась по стенам, оставляя темные пятна на бетоне и собираясь капельками на металлических ящиках.
— Вот они, — она показала на стеллажи с пачками газет, переложенными слоями картона.
Мы отыскали старые издания “Глоб” и принялись поднимать слой за слоем. Через десять минут мы оба выглядели так, будто копались в угле. Девушка состроила недовольную гримасу.
— Уж не знаю, что вы ищете, но я определенно надеюсь, что оно не стоит всей этой мороки.
— Стоит, лапочка, — сказал я, — стоит. Смотрите девятое октября.
Прошло еще пять минут.
— Это?
Я поцеловал бы ее, будь у нее почище лицо.
— Оно самое. Спасибо.
Она протянула газету. Я взглянул на строчку с датой и названием, потом на обрывок, который держал в руке. Одинаковые. Я положил газету на стол, дернул шнурок висячей лампы и стал перелистывать ее, быстро просматривая колонку за колонкой. Девушка не выдержала.
Я произнес нехорошее слово и ткнул пальцем в нижний угол страницы.
— Вот это.
— Но... не хватает листа. Его кто-то вырвал.
— Вижу.
Она повторила то же слово, потом спросила:
— Что там было?
— Понятия не имею, лапочка. Есть тут какие-нибудь дубликаты?
— Нет, мы держим только по одному экземпляру. Их редко кто спрашивает, разве только какому-нибудь старшекласснику понадобится для сочинения.
— Угу.
Вырванный лист ничего не решал. Есть же и другие библиотеки. Кто-то старается выиграть время. Ладно, ладно, времени у меня сколько угодно. Больше, чем у тебя, братец.
Прежде чем подняться наверх, я помог ей уложить газеты обратно на стеллажи. Мы разошлись по умывальникам, чтобы смыть с себя многолетнюю пыль.
Когда мы шли к дверям, я закинул удочку:
— Скажите-ка, вы знаете Майру Грэйндж?
У нее перехватило дыхание.
— Я... нет. То есть, разве это... она... я имею ввиду с мистером Йорком?
Я кивнул. Она постаралась ничем себя не выдать, но я видел, как она отчаянно покраснела при упоминании Грэйндж. Так вот почему исчезнувшая леди проводила столько времени в библиотеке.
— Она самая, — подтвердил я. — Спускалась она когда-нибудь туда?
— Нет, — пауза. — Нет, не думаю. Ах, да. Однажды она привела сюда мальчика... сына мистера Йорка, но это было давно. Я ходила с ними. Они смотрели кое-какие старые рукописи, больше ничего.
— Когда она была здесь в последний раз?
— Кто вы?
Ее лицо выражало испуг.
В моей руке появился значок. Хватило одного его вида, она задрожала, даже не рассмотрев его толком.
— Она приходила... примерно неделю назад.
Я пристально посмотрел на нее.
— Не то, чересчур давно. Спрошу иначе. Когда вы встречались с ней в последний раз?
Намек попал в цель. Она поняла, что о Майре я знаю, а о ней самой догадываюсь. румянец, но теперь он быстро поблек, и на его месте проглянул страх.
— Не-неделю назад, я же сказала.
Я поблагодарил ее и вышел. Мисс “красивые ножки” нахально врала, хотя я не мог осуждать ее за это.
На воде начали появляться пузырьки, еще немного, и она закипит. Нужно сделать два дела перед отъездом в Нью-Йорк, одно из них просто ради собственного удовольствия.
Первую остановку я сделал в аптеке. Из-за стеклянной перегородки вышел толстый человек и пробормотал приветствие. Я бросил перед собой на прилавок таблетки, которые взял у Генри.
Их принимали вместо аспирина. Вы можете сказать, что это такое?
Он взглянул на меня и пожал плечами, беря одну из таблеток. Осторожно прикоснулся языком к белой поверхности, понюхал.
— Это не аспирин, — сказал он. — У вас есть какие-нибудь догадки на их счет?
— Я бы сказал, снотворное. Один из барбитуратов.
Аптекарь кивнул и ушел к себе за перегородку. Минут через пять он вернулся.
Я поднял на него глаза.
— Вы были правы, — сказал он.
Я бросил на прилавок две пятидолларовые бумажки и взял оставшиеся таблетки. Лихо сработано, убийца, хитрости тебе не занимать. Очень предусмотрительный тип. Будет весело, когда убийца окажется у меня на мушке. Интересно, хватит ли у него сообразительности, чтобы сделать попытку убрать меня?
Взад-вперед, взад-вперед, как качели. От похищения к убийству, от убийства к мелким пакостям и снова назад к похищению. Слишком много деталей. Они служили убийце покровом, который он пытался набросить на изначальный мотив. А такой мотив здесь есть. Просто он затерялся в путанице. Он мог быть случайным, этот взрыв бессмысленных с виду преступлений, а если они имели свои причины, убийца мог угадать их и использовать в своих интересах. Нет, таких не бывает умников. Преступление чем-то напоминает заразу. Стоит начать, и оно распространяется хуже гриппа. Все началось задолго до похищения Растона. Сейчас казалось, будто прошли месяцы... а на самом деле лишь пара коротких дней.
По дороге в Вустер я и так и этак перебирал в уме каждую мелочь, но всегда с одним выводом. Либо я дурак, либо убийца чертовски хитер. Надо найти Мэллори, надо найти Грэйндж, надо найти убийцу, если его нет среди этих двоих. Я же пока находил участников закулисной игры.
Потом я перестал ломать голову и сосредоточился на дороге. С каждой милей меня все сильнее разбирала злость, и под конец я дымил не переставая, пока не искурил всю пачку. Вустер ожил. По улицам шли прохожие, шумливые и довольные, лимузины возмущенно ревели на машины похуже, требуя уступить дорогу, и непрерывный поток устремлялся в двери и из дверей магазинов. Перед домом Элис оставалось достаточно места. Я поставил машину и вошел в фойе, живо вспоминая удар по черепу.
Дав короткий звонок, я проворно поднялся по лестнице, но Элис оказалась еще проворнее. Она уже стояла в дверях и улыбалась в ожидании поцелуя. Я не поцеловал ее, бросив только:
— Привет, Элис.
Улыбка угасла, и она занервничала.
— Что случилось, Майк?
— Ничего, детка, ровным счетом ничего. А в чем дело?
— Ты как будто чем-то недоволен.
Я вошел, не снимая шляпы. Элис потянулась за графином, но я остановил ее, швырнув на столик конверт.
— Ты, кажется, это искала?
— Я?
Она вытащила из конверта один снимок и сразу сунула его обратно с побелевшим лицом. Я ухмыльнулся и съязвил:
— В уплату за прошлую ночь.
— Теперь можешь уходить.
— Не-ет, не сразу, — она проследила за моим взглядом. В пепельнице лежало четыре окурка: два в помаде, а остальные — не моей марки.
Элис хотела выкрикнуть предостережение, но не успела. Я ударил ее по губам тыльной стороной ладони, и она упала на диван, задохнувшись от внезапной боли. Я резко повернулся, подошел к двери в спальню и распахнул ее пинком ноги. На краю постели сидел Уильям Грэхем собственной персоной и курил сигарету. Его лицо было поцарапано во многих местах колючками лесного шиповника.
Вся краска сбежала с его лица. Я схватил его, не дав ему вскочить, и с размаху врезал ему по носу. Кровь так и хлынула мне на пиджак. Он замахал руками, пытаясь оттолкнуть меня, но я снова двинул ему в нос, и еще раз, и еще, пока от него не осталась лишь мокрая бесформенная масса, хлюпающая под ударами. Потом я принялся обрабатывать все, что еще уцелело от его физиономии. Я осыпал его затрещинами, дубасил кулаком, и напоследок нанес жестокий удар ребром ладони. Он обмяк и повис у меня на руке с запрокинутой головой и широко открытыми глазами. Я выпустил его, и он осел на пол бесформенной грудой. Понадобится на тысячу долларов хирургии, чтобы сделать его лицо прежним.
Элис все слышала. Когда я вошел в гостиную, она спряталась за креслом, в ужасе припав к полу. Это не остановило меня. Я выдернул ее оттуда одним рывком. Ее платье лопнуло снизу доверху.
— Только попробуй соврать мне, Элис, — предупредил я, — и ты будешь выглядеть так же, как он. А то и хуже. Ты подговорила его пристукнуть меня, так?
Она могла только беззвучно кивнуть.
— Ты сказала ему, что его имени нет в завещании, но если они с братом найдут снимки и отдадут их тебе, ты поделишься с ними своей долей?
Она опять кивнула. Я отпихнул ее.
— Йорк сам составил свое завещание, — сказал я. — Это его деньги, и мне плевать, как он ими распорядился. Забирай свою долю и катись с нею ко всем чертям. Да тебе и так прямая дорога туда. Скажи Артуру, что я ищу его. Когда найду, сделаю похожим на брата.
Когда я выходил, она выглядела старухой. Закрывая дверь, я слышал, как Уильям стонет, булькая кровью. Удачная встреча. Я был доволен. Больше не будет никаких вражеских набегов из этого лагеря. Краснокожие разбежались, испарились, сгинули.
В истории с братьями Грэхем оставалось неясным только одно: кто из них стрелял в Рокси и почему? Будь я проклят, если слышал выстрел. Они так спешили унести ноги, что им было не до стрельбы. И вообще, они стреляли бы в меня, а не в окно. Я ни в чем не был уверен, но, если бы мне предложили побиться об заклад, сказал бы, что в ту ночь ни один из них не держал в руках пистолета.
Как раз вот такие мелочи больше всего сбивали меня с толку. Нужно было сделать какой-то выбор и держаться его до конца. Ладно, я его сделал. Грэхемы отпадают. Стрелял кто-то другой.
Я вкатил на стоянку, сунул в карман билетик, потом зашел в большую аптеку на центральной улице. Сначала я позвонил в Сайдон. К телефону подошел Харви, и я поручил ему присмотреть, чтобы мальчуган оставался в комнате вместе с Рокси и Билли, и записывать, кто будет мне звонить. Вторая монета, брошенная в щель, соединила меня с капитаном Патом Чамберсом из отдела по расследованию убийств.
— Приветствую, дружок, — сказал я. — Это дядя Майк.
— Наконец-то, соизволил брякнуть. Я уже начал думать, что ты ухлопал очередного гражданина и теперь в бегах. Ты где?
— Рядом с Таймс-сквер.
— Зайдешь?
— Нет, Пат. Мне тут нужно кое-чем заняться. Слушай, как насчет того, чтобы встретиться перед библиотекой? У входа с Западной Тридцать третьей? Важное дело.
— Ладно. Только так через полчаса. Годится?
— Хорошо.
Я повесил трубку. Пат для меня — первый человек. Коп, каких мало, дошлый и упорный. С виду он больше похож на светского джентльмена, но здесь сходство и кончается. Он соображает не хуже счетной машины, имеет прирожденный талант к полицейской работе, плюс возможности лучшего департамента полиции в мире. Обычно городские копы не якшаются с частными ищейками, но мы с Патом дружили с давних пор с одним только перерывом. Я полагаю, что тут дело во взаимном уважении.
В стоячей забегаловке я перехватил пару бутербродов с сосисками и лимонадом, а оттуда подался к библиотеке. Пат как раз вылезал из патрульной машины. Мы пожали друг другу руки и с минуту поговорили о том, о сем, потом Пат спросил:
— Так что у тебя?
— Давай зайдем внутрь, там будет удобнее говорить.
Через двери с тамбуром мы прошли в читальный зал. Понизив голос, я спросил:
— Пат, ты слышал когда-нибудь о Рудольфе Йорке?
— Ну?
— Значит, слышал, — я вкратце рассказал ему всю историю и потом добавил:
— Теперь я хочу посмотреть, что было на том вырванном листе. Газета должна быть здесь. Возможно всплывет что-нибудь такое, в чем ты сумеешь мне помочь.
— Например?
— Пока не знаю, но ведь полицейские архивы заведены не вчера, правда? Скорее всего эта каша заварилась четырнадцать лет назад. У меня не такая длинная память.
— Ладно, давай посмотрим, что удастся раскопать.
В обход заведенных в библиотеке порядков Пат показал свой значок — и нам дали сопровождающего в хранилище старых газет.
Пожилой дядя в линялом халате из синего материала безошибочно направился к книжному шкафу, выдвинул ящик и выудил требуемый выпуск, и все с первой попытки. Он указал на стол и пододвинул нам стулья.
Когда я раскрывал газету, у меня дрожали руки от возбуждения.
Есть! Две колонки сбоку страницы. Две колонки текста дюймов в шесть высотой и фото Йорка, сделанное, когда он был намного моложе. На четырнадцать лет моложе. Крупный заголовок ошеломил меня своим значением, как удар по лбу. ОТЕЦ ОБВИНЯЕТ УЧЕНОГО В ПОДМЕНЕ РЕБЕНКА.
Херрон Мэллори, чья жена родила семифунтового мальчика, умершего двумя неделями позже, обвинил Рудольфа Йорка, известного ученого, в подмене малыша. Это утверждение он основывал на том факте, что видел своего ребенка вскоре после родов и позднее узнал его, когда того показывали Йорку. Ранее ему было сказано, что его ребенок умер. Администрация отрицает возможность такой ошибки. Старшая медсестра Рита Кэмбелл поддерживает опровержение, заверив как Йорка, так и Мэллори, что она заведовала отделением в течение двух дней и видела обоих новорожденных, а также их опознавательные браслеты. Миссис Йорк умерла при родах.
Я тихо, протяжно свистнул. Мяч перешел на середину поля. Пат предложил поискать продолжение, и мы взяли следующий номер. На четвертой странице была напечатана маленькая, в одну колонку, заметочка, в которой просто сообщалось, что Херрона Мэллори, мелкого воришку и бывшего бутлегера, убедили взять назад обвинение против Рудольфа Йорка. По-видимому решили, что с его прошлым ему не под силу тягаться с таким солидным гражданином, как Йорк. На том все и кончилось. По крайней мере, тогда.
У Йорка имелась чертовски веская причина позеленеть при упоминании имени Мэллори.
Пат постучал пальцем по заметке.
— Что ты об этом думаешь?
— Может, в точку... а может, и случайность. Не представляю, для чего было Йорку выкидывать такой фортель.
— Причина найдется. Йорк был уже не молод, когда у него родился ребенок. Может, ему до смерти хотелось иметь наследника.
— Я думал об этом, Пат, но здесь не сходится одно. Если бы он затеял подмену, то, при его познаниях в генетике, наверняка подыскал бы ребенка с более благоприятной наследственностью, тебе не кажется?
— Да, если подмену совершил он сам. Но если он положился на кого-то другого... медсестру, например, над выбором могли особенно не затрудняться.
— Но сестра утверждала...
— Йорк был очень богат, Майк.
— Ясно. Но надо учесть и другое. Мэллори — жулик. Когда умер его ребенок, он мог смекнуть, какие возможности ему светят, если он поднимет шум и вцепится в Йорка. Мэллори рассчитывал, что тот крупно раскошелится, лишь бы погасить такую рекламу. Как тебе этот вариант?
— Неплохо, Майк, очень неплохо. А сам-то ты в какую версию веришь?
Я вспомнил лицо Йорка в тот момент, когда он услышал имя Мэллори. Страх, абсолютный страх и еще ненависть. Твердокаменный Йорк. Он не уступил бы ни дюйма, если бы Мэллори пустил в ход какой-нибудь заурядный шантаж. Как раз он-то и обратился бы в полицию.
— Ребенка подменили, Пат.
— Это приводит нас к Мэллори.
Я кивнул.
— Должно быть, он долго ждал подходящего случая. Дождался, пока парнишка стал для Йорка и публики дороже золота, и тогда сцапал его. Только он недооценил мальчугана и провалил дело. Когда Йорк бросился к Грэйндж, Мэллори поехал за ним и раскроил ему череп, опасаясь, что тот догадается, кто приложил руку к похищению.
— Ты пробовал выяснить происхождение топорика?
— Нет, такой можно купить в любой посудной лавке, к тому же он далеко не новый. Отыскать его след почти невозможно, нет смысла возиться. Прайс займется этим, но я, откровенно говоря, считаю это пустым делом. Зачем вырвали лист в сайдонской библиотеке — вот чего я никак не могу взять в толк. Ведь так даже времени много не выиграешь.
— Это должно иметь какое-то значение.
— Ничего, докопаемся. Не посмотришь ли для меня что-нибудь о Мэллори по картотеке? Как ты считаешь, есть у вас что-нибудь?
— Должно быть, Майк. Поехали в управление. Если его хоть раз задерживали, он у нас зарегистрирован.
— Порядок.
Мы удачно поймали такси, стоявшее перед светофором на углу Пятой и Сорок второй. Пат дал водителю адрес и откинулся на спинку сидения. Через пятнадцать минут мы вышли перед старомодным зданием из красного кирпича и поднялись на второй этаж. Я ждал в офисе, пока Пат не вернулся с папкой под мышкой. Он расчистил стол взмахом руки и вытряхнул содержимое папки на стол.
Пачку бумаг скреплял металлический зажим. Досье было не толстым. На первой странице под отпечатанным на машинке именем Херрона Мэллори сообщались данные о нем и его первом аресте. Родился в 1907 году в Нью-Йорке от русско-ирландских родителей. В возрасте двадцати лет обвинен в вождении машины без прав. Это было начало. Он поднялся до торговли спиртным, воровал по мелочам, подозревался в налете на склад конкурента, сопровождавшимся убийством, и в вооруженном грабеже. Уйма обвинений и красивый перечень приостановленных дел, а внизу страницы лаконичное: “Осужден не был”. У этого паршивца имелся либо хороший адвокат, либо влиятельные друзья. На последней странице красовалось его фото, в фас и профиль, темноволосого, довольно худощавого типа с глазками и ртом, в которых от рождения поселилась глумливая ухмылка.
Я поднес снимок к свету, желая получше рассмотреть, однако, как я его ни поворачивал, лицо ничего мне не говорило. Пат спросил:
— Ну?
— Пустой номер. Или я никогда его не видел, или он здорово изменился с возрастом. Я этого типа не знаю.
Он протянул машинописный рапорт, который не пошел дальше полицейской канцелярии. Я прочел его. Он представлял собой изложение жалобы Мэллори, который обвинял Йорка в похищении его ребенка. Кем бы ни был Мэллори, в его заявлении слышалась нотка искренности. В деле также имелась написанная на бланке больницы от руки объяснительная записка старшей медсестры Риты Кэмбелл, коротко отвергавшей обвинение, как абсолютно ложное. Заявление Риты Кэмбелл звучало достаточно агрессивно и уверенно, чтобы убедить любого: Мэллори порет чушь.
Красивые дела. Я никогда не участвовал в таких делах, но абсолютно знаю, что для работников больницы родитель — попросту никто. Новорожденного он видит минуты две, притом через стеклянное окошечко в двери и не больше одного раза. Конечно, и за это время можно узнать своего ребенка, но все младенцы выглядят в общем одинаково. Однако для медсестры, которая фактически распоряжается всей жизнью ребенка, каждый из них имеет свое лицо. Вряд ли она ошибется... разве что ей заплатят за ошибку. Черт побери, можно допустить и такое — если не знать медсестер. Они подчиняются такому же жесткому кодексу этики, как врачи. Женщина, посвятившая свою жизнь этой профессии, вряд ли относится к типу тех, кого легко можно соблазнить видом долларов.
Черт, я совсем запутался. Сначала я был уверен, что произошла подмена, теперь уверенности поубавилось. Пат заметил мои колебания. Он и сам думал о том же.
— Ну вот, Майк. Больше я ничего не сумею сделать, потому что это вне моей компетенции. Но если я могу хоть как-нибудь помочь тебе, только скажи.
— Спасибо, малыш. В общем-то не имеет особого значения, была подмена или нет. Где-то в этой истории фигурирует Мэллори. Чтобы продвинуться хоть на шаг, мне придется найти или Мэллори, или Грэйндж, но не спрашивай — как. Если она попадется Прайсу, у меня будет шанс поговорить с ней, но если Дилвик его обскачет, я получу от ворот поворот.
У Пата был кислый вид.
— Дилвику место в тюрьме.
— Дилвику место в могиле. Он сволочь.
— И все же он представляет закон, а тебе понятно, что это означает.
— Угу.
Пат начал собирать бумаги обратно в папку, но я остановил его.
— Дай-ка я еще раз на них гляну, ладно?
Пожалуйста.
Я быстро пролистал их, потом покачал головой.
— Нашел что-нибудь знакомое?
— Нет... как будто нет. Вертится какая-то мыслишка, да никак не ухвачу. А, черт с ним, забирай.
Мы вместе спустились вниз и в дверях пожали друг другу руки. Пат подозвал такси, я взял следующее и доехал до угла Пятьдесят четвертой и Восьмой, а оттуда пешком дошел до стоянки. День прошел не впустую, я все ближе подбирался к сути дела. Ко всему прочему добавилась еще вероятность подмены новорожденных. Теперь дело пойдет веселей, ведь обнаружился лежавший в основе всего скрытый мотив, глубокий и бесконечный, как океан. До сих пор я шарил вслепую, ловя кончики нитей, которые никуда не вели. С этим покончено. Вот он, кусок мяса, который можно съесть. Но сперва его надо разжевать хорошенько, а то не проглотишь.
В голове до одури стучал один и тот же вопрос. Досье. Что было в досье? Чем-то оно меня заинтересовало, но чем? Я просмотрел его достаточно внимательно, я все сопоставил, но о чем я забыл?
Ну его к черту. Я сунул ключ в зажигание и нажал на стартер.
— Доброе утро. Я могу вам помочь?
— Может быть. Вы сохраняете старые выпуски нью-йоркских газет?
Она встала и расправила платье на бедрах, где этого вовсе не требовалось.
— Сюда, пожалуйста...
Я последовал за ней на некотором расстоянии, рассматривая ее ножки, которые прямо-таки напрашивались на это. Я не мог ставить ей в упрек желание похвастаться ими. Мы обогнули высокие книжные шкафы и вышли к лестнице. Девушка с красивыми ножками щелкнула выключателем и повела меня вниз. На нижней ступеньке мне в нос ударил затхлый запах старой кожи и бумаги. Сырость сочилась по стенам, оставляя темные пятна на бетоне и собираясь капельками на металлических ящиках.
— Вот они, — она показала на стеллажи с пачками газет, переложенными слоями картона.
Мы отыскали старые издания “Глоб” и принялись поднимать слой за слоем. Через десять минут мы оба выглядели так, будто копались в угле. Девушка состроила недовольную гримасу.
— Уж не знаю, что вы ищете, но я определенно надеюсь, что оно не стоит всей этой мороки.
— Стоит, лапочка, — сказал я, — стоит. Смотрите девятое октября.
Прошло еще пять минут.
— Это?
Я поцеловал бы ее, будь у нее почище лицо.
— Оно самое. Спасибо.
Она протянула газету. Я взглянул на строчку с датой и названием, потом на обрывок, который держал в руке. Одинаковые. Я положил газету на стол, дернул шнурок висячей лампы и стал перелистывать ее, быстро просматривая колонку за колонкой. Девушка не выдержала.
Я произнес нехорошее слово и ткнул пальцем в нижний угол страницы.
— Вот это.
— Но... не хватает листа. Его кто-то вырвал.
— Вижу.
Она повторила то же слово, потом спросила:
— Что там было?
— Понятия не имею, лапочка. Есть тут какие-нибудь дубликаты?
— Нет, мы держим только по одному экземпляру. Их редко кто спрашивает, разве только какому-нибудь старшекласснику понадобится для сочинения.
— Угу.
Вырванный лист ничего не решал. Есть же и другие библиотеки. Кто-то старается выиграть время. Ладно, ладно, времени у меня сколько угодно. Больше, чем у тебя, братец.
Прежде чем подняться наверх, я помог ей уложить газеты обратно на стеллажи. Мы разошлись по умывальникам, чтобы смыть с себя многолетнюю пыль.
Когда мы шли к дверям, я закинул удочку:
— Скажите-ка, вы знаете Майру Грэйндж?
У нее перехватило дыхание.
— Я... нет. То есть, разве это... она... я имею ввиду с мистером Йорком?
Я кивнул. Она постаралась ничем себя не выдать, но я видел, как она отчаянно покраснела при упоминании Грэйндж. Так вот почему исчезнувшая леди проводила столько времени в библиотеке.
— Она самая, — подтвердил я. — Спускалась она когда-нибудь туда?
— Нет, — пауза. — Нет, не думаю. Ах, да. Однажды она привела сюда мальчика... сына мистера Йорка, но это было давно. Я ходила с ними. Они смотрели кое-какие старые рукописи, больше ничего.
— Когда она была здесь в последний раз?
— Кто вы?
Ее лицо выражало испуг.
В моей руке появился значок. Хватило одного его вида, она задрожала, даже не рассмотрев его толком.
— Она приходила... примерно неделю назад.
Я пристально посмотрел на нее.
— Не то, чересчур давно. Спрошу иначе. Когда вы встречались с ней в последний раз?
Намек попал в цель. Она поняла, что о Майре я знаю, а о ней самой догадываюсь. румянец, но теперь он быстро поблек, и на его месте проглянул страх.
— Не-неделю назад, я же сказала.
Я поблагодарил ее и вышел. Мисс “красивые ножки” нахально врала, хотя я не мог осуждать ее за это.
На воде начали появляться пузырьки, еще немного, и она закипит. Нужно сделать два дела перед отъездом в Нью-Йорк, одно из них просто ради собственного удовольствия.
Первую остановку я сделал в аптеке. Из-за стеклянной перегородки вышел толстый человек и пробормотал приветствие. Я бросил перед собой на прилавок таблетки, которые взял у Генри.
Их принимали вместо аспирина. Вы можете сказать, что это такое?
Он взглянул на меня и пожал плечами, беря одну из таблеток. Осторожно прикоснулся языком к белой поверхности, понюхал.
— Это не аспирин, — сказал он. — У вас есть какие-нибудь догадки на их счет?
— Я бы сказал, снотворное. Один из барбитуратов.
Аптекарь кивнул и ушел к себе за перегородку. Минут через пять он вернулся.
Я поднял на него глаза.
— Вы были правы, — сказал он.
Я бросил на прилавок две пятидолларовые бумажки и взял оставшиеся таблетки. Лихо сработано, убийца, хитрости тебе не занимать. Очень предусмотрительный тип. Будет весело, когда убийца окажется у меня на мушке. Интересно, хватит ли у него сообразительности, чтобы сделать попытку убрать меня?
Взад-вперед, взад-вперед, как качели. От похищения к убийству, от убийства к мелким пакостям и снова назад к похищению. Слишком много деталей. Они служили убийце покровом, который он пытался набросить на изначальный мотив. А такой мотив здесь есть. Просто он затерялся в путанице. Он мог быть случайным, этот взрыв бессмысленных с виду преступлений, а если они имели свои причины, убийца мог угадать их и использовать в своих интересах. Нет, таких не бывает умников. Преступление чем-то напоминает заразу. Стоит начать, и оно распространяется хуже гриппа. Все началось задолго до похищения Растона. Сейчас казалось, будто прошли месяцы... а на самом деле лишь пара коротких дней.
По дороге в Вустер я и так и этак перебирал в уме каждую мелочь, но всегда с одним выводом. Либо я дурак, либо убийца чертовски хитер. Надо найти Мэллори, надо найти Грэйндж, надо найти убийцу, если его нет среди этих двоих. Я же пока находил участников закулисной игры.
Потом я перестал ломать голову и сосредоточился на дороге. С каждой милей меня все сильнее разбирала злость, и под конец я дымил не переставая, пока не искурил всю пачку. Вустер ожил. По улицам шли прохожие, шумливые и довольные, лимузины возмущенно ревели на машины похуже, требуя уступить дорогу, и непрерывный поток устремлялся в двери и из дверей магазинов. Перед домом Элис оставалось достаточно места. Я поставил машину и вошел в фойе, живо вспоминая удар по черепу.
Дав короткий звонок, я проворно поднялся по лестнице, но Элис оказалась еще проворнее. Она уже стояла в дверях и улыбалась в ожидании поцелуя. Я не поцеловал ее, бросив только:
— Привет, Элис.
Улыбка угасла, и она занервничала.
— Что случилось, Майк?
— Ничего, детка, ровным счетом ничего. А в чем дело?
— Ты как будто чем-то недоволен.
Я вошел, не снимая шляпы. Элис потянулась за графином, но я остановил ее, швырнув на столик конверт.
— Ты, кажется, это искала?
— Я?
Она вытащила из конверта один снимок и сразу сунула его обратно с побелевшим лицом. Я ухмыльнулся и съязвил:
— В уплату за прошлую ночь.
— Теперь можешь уходить.
— Не-ет, не сразу, — она проследила за моим взглядом. В пепельнице лежало четыре окурка: два в помаде, а остальные — не моей марки.
Элис хотела выкрикнуть предостережение, но не успела. Я ударил ее по губам тыльной стороной ладони, и она упала на диван, задохнувшись от внезапной боли. Я резко повернулся, подошел к двери в спальню и распахнул ее пинком ноги. На краю постели сидел Уильям Грэхем собственной персоной и курил сигарету. Его лицо было поцарапано во многих местах колючками лесного шиповника.
Вся краска сбежала с его лица. Я схватил его, не дав ему вскочить, и с размаху врезал ему по носу. Кровь так и хлынула мне на пиджак. Он замахал руками, пытаясь оттолкнуть меня, но я снова двинул ему в нос, и еще раз, и еще, пока от него не осталась лишь мокрая бесформенная масса, хлюпающая под ударами. Потом я принялся обрабатывать все, что еще уцелело от его физиономии. Я осыпал его затрещинами, дубасил кулаком, и напоследок нанес жестокий удар ребром ладони. Он обмяк и повис у меня на руке с запрокинутой головой и широко открытыми глазами. Я выпустил его, и он осел на пол бесформенной грудой. Понадобится на тысячу долларов хирургии, чтобы сделать его лицо прежним.
Элис все слышала. Когда я вошел в гостиную, она спряталась за креслом, в ужасе припав к полу. Это не остановило меня. Я выдернул ее оттуда одним рывком. Ее платье лопнуло снизу доверху.
— Только попробуй соврать мне, Элис, — предупредил я, — и ты будешь выглядеть так же, как он. А то и хуже. Ты подговорила его пристукнуть меня, так?
Она могла только беззвучно кивнуть.
— Ты сказала ему, что его имени нет в завещании, но если они с братом найдут снимки и отдадут их тебе, ты поделишься с ними своей долей?
Она опять кивнула. Я отпихнул ее.
— Йорк сам составил свое завещание, — сказал я. — Это его деньги, и мне плевать, как он ими распорядился. Забирай свою долю и катись с нею ко всем чертям. Да тебе и так прямая дорога туда. Скажи Артуру, что я ищу его. Когда найду, сделаю похожим на брата.
Когда я выходил, она выглядела старухой. Закрывая дверь, я слышал, как Уильям стонет, булькая кровью. Удачная встреча. Я был доволен. Больше не будет никаких вражеских набегов из этого лагеря. Краснокожие разбежались, испарились, сгинули.
В истории с братьями Грэхем оставалось неясным только одно: кто из них стрелял в Рокси и почему? Будь я проклят, если слышал выстрел. Они так спешили унести ноги, что им было не до стрельбы. И вообще, они стреляли бы в меня, а не в окно. Я ни в чем не был уверен, но, если бы мне предложили побиться об заклад, сказал бы, что в ту ночь ни один из них не держал в руках пистолета.
Как раз вот такие мелочи больше всего сбивали меня с толку. Нужно было сделать какой-то выбор и держаться его до конца. Ладно, я его сделал. Грэхемы отпадают. Стрелял кто-то другой.
* * *
После красивых сельских видов Нью-Йорк выглядел уныло. Я не думал, что трава и деревья с их неприятным желчно-зеленым цветом способны произвести на меня такое впечатление. Заполненные людьми улицы и нескончаемый гомон голосов почему-то вызывали у меня гнетущее чувство.Я вкатил на стоянку, сунул в карман билетик, потом зашел в большую аптеку на центральной улице. Сначала я позвонил в Сайдон. К телефону подошел Харви, и я поручил ему присмотреть, чтобы мальчуган оставался в комнате вместе с Рокси и Билли, и записывать, кто будет мне звонить. Вторая монета, брошенная в щель, соединила меня с капитаном Патом Чамберсом из отдела по расследованию убийств.
— Приветствую, дружок, — сказал я. — Это дядя Майк.
— Наконец-то, соизволил брякнуть. Я уже начал думать, что ты ухлопал очередного гражданина и теперь в бегах. Ты где?
— Рядом с Таймс-сквер.
— Зайдешь?
— Нет, Пат. Мне тут нужно кое-чем заняться. Слушай, как насчет того, чтобы встретиться перед библиотекой? У входа с Западной Тридцать третьей? Важное дело.
— Ладно. Только так через полчаса. Годится?
— Хорошо.
Я повесил трубку. Пат для меня — первый человек. Коп, каких мало, дошлый и упорный. С виду он больше похож на светского джентльмена, но здесь сходство и кончается. Он соображает не хуже счетной машины, имеет прирожденный талант к полицейской работе, плюс возможности лучшего департамента полиции в мире. Обычно городские копы не якшаются с частными ищейками, но мы с Патом дружили с давних пор с одним только перерывом. Я полагаю, что тут дело во взаимном уважении.
В стоячей забегаловке я перехватил пару бутербродов с сосисками и лимонадом, а оттуда подался к библиотеке. Пат как раз вылезал из патрульной машины. Мы пожали друг другу руки и с минуту поговорили о том, о сем, потом Пат спросил:
— Так что у тебя?
— Давай зайдем внутрь, там будет удобнее говорить.
Через двери с тамбуром мы прошли в читальный зал. Понизив голос, я спросил:
— Пат, ты слышал когда-нибудь о Рудольфе Йорке?
— Ну?
— Значит, слышал, — я вкратце рассказал ему всю историю и потом добавил:
— Теперь я хочу посмотреть, что было на том вырванном листе. Газета должна быть здесь. Возможно всплывет что-нибудь такое, в чем ты сумеешь мне помочь.
— Например?
— Пока не знаю, но ведь полицейские архивы заведены не вчера, правда? Скорее всего эта каша заварилась четырнадцать лет назад. У меня не такая длинная память.
— Ладно, давай посмотрим, что удастся раскопать.
В обход заведенных в библиотеке порядков Пат показал свой значок — и нам дали сопровождающего в хранилище старых газет.
Пожилой дядя в линялом халате из синего материала безошибочно направился к книжному шкафу, выдвинул ящик и выудил требуемый выпуск, и все с первой попытки. Он указал на стол и пододвинул нам стулья.
Когда я раскрывал газету, у меня дрожали руки от возбуждения.
Есть! Две колонки сбоку страницы. Две колонки текста дюймов в шесть высотой и фото Йорка, сделанное, когда он был намного моложе. На четырнадцать лет моложе. Крупный заголовок ошеломил меня своим значением, как удар по лбу. ОТЕЦ ОБВИНЯЕТ УЧЕНОГО В ПОДМЕНЕ РЕБЕНКА.
Херрон Мэллори, чья жена родила семифунтового мальчика, умершего двумя неделями позже, обвинил Рудольфа Йорка, известного ученого, в подмене малыша. Это утверждение он основывал на том факте, что видел своего ребенка вскоре после родов и позднее узнал его, когда того показывали Йорку. Ранее ему было сказано, что его ребенок умер. Администрация отрицает возможность такой ошибки. Старшая медсестра Рита Кэмбелл поддерживает опровержение, заверив как Йорка, так и Мэллори, что она заведовала отделением в течение двух дней и видела обоих новорожденных, а также их опознавательные браслеты. Миссис Йорк умерла при родах.
Я тихо, протяжно свистнул. Мяч перешел на середину поля. Пат предложил поискать продолжение, и мы взяли следующий номер. На четвертой странице была напечатана маленькая, в одну колонку, заметочка, в которой просто сообщалось, что Херрона Мэллори, мелкого воришку и бывшего бутлегера, убедили взять назад обвинение против Рудольфа Йорка. По-видимому решили, что с его прошлым ему не под силу тягаться с таким солидным гражданином, как Йорк. На том все и кончилось. По крайней мере, тогда.
У Йорка имелась чертовски веская причина позеленеть при упоминании имени Мэллори.
Пат постучал пальцем по заметке.
— Что ты об этом думаешь?
— Может, в точку... а может, и случайность. Не представляю, для чего было Йорку выкидывать такой фортель.
— Причина найдется. Йорк был уже не молод, когда у него родился ребенок. Может, ему до смерти хотелось иметь наследника.
— Я думал об этом, Пат, но здесь не сходится одно. Если бы он затеял подмену, то, при его познаниях в генетике, наверняка подыскал бы ребенка с более благоприятной наследственностью, тебе не кажется?
— Да, если подмену совершил он сам. Но если он положился на кого-то другого... медсестру, например, над выбором могли особенно не затрудняться.
— Но сестра утверждала...
— Йорк был очень богат, Майк.
— Ясно. Но надо учесть и другое. Мэллори — жулик. Когда умер его ребенок, он мог смекнуть, какие возможности ему светят, если он поднимет шум и вцепится в Йорка. Мэллори рассчитывал, что тот крупно раскошелится, лишь бы погасить такую рекламу. Как тебе этот вариант?
— Неплохо, Майк, очень неплохо. А сам-то ты в какую версию веришь?
Я вспомнил лицо Йорка в тот момент, когда он услышал имя Мэллори. Страх, абсолютный страх и еще ненависть. Твердокаменный Йорк. Он не уступил бы ни дюйма, если бы Мэллори пустил в ход какой-нибудь заурядный шантаж. Как раз он-то и обратился бы в полицию.
— Ребенка подменили, Пат.
— Это приводит нас к Мэллори.
Я кивнул.
— Должно быть, он долго ждал подходящего случая. Дождался, пока парнишка стал для Йорка и публики дороже золота, и тогда сцапал его. Только он недооценил мальчугана и провалил дело. Когда Йорк бросился к Грэйндж, Мэллори поехал за ним и раскроил ему череп, опасаясь, что тот догадается, кто приложил руку к похищению.
— Ты пробовал выяснить происхождение топорика?
— Нет, такой можно купить в любой посудной лавке, к тому же он далеко не новый. Отыскать его след почти невозможно, нет смысла возиться. Прайс займется этим, но я, откровенно говоря, считаю это пустым делом. Зачем вырвали лист в сайдонской библиотеке — вот чего я никак не могу взять в толк. Ведь так даже времени много не выиграешь.
— Это должно иметь какое-то значение.
— Ничего, докопаемся. Не посмотришь ли для меня что-нибудь о Мэллори по картотеке? Как ты считаешь, есть у вас что-нибудь?
— Должно быть, Майк. Поехали в управление. Если его хоть раз задерживали, он у нас зарегистрирован.
— Порядок.
Мы удачно поймали такси, стоявшее перед светофором на углу Пятой и Сорок второй. Пат дал водителю адрес и откинулся на спинку сидения. Через пятнадцать минут мы вышли перед старомодным зданием из красного кирпича и поднялись на второй этаж. Я ждал в офисе, пока Пат не вернулся с папкой под мышкой. Он расчистил стол взмахом руки и вытряхнул содержимое папки на стол.
Пачку бумаг скреплял металлический зажим. Досье было не толстым. На первой странице под отпечатанным на машинке именем Херрона Мэллори сообщались данные о нем и его первом аресте. Родился в 1907 году в Нью-Йорке от русско-ирландских родителей. В возрасте двадцати лет обвинен в вождении машины без прав. Это было начало. Он поднялся до торговли спиртным, воровал по мелочам, подозревался в налете на склад конкурента, сопровождавшимся убийством, и в вооруженном грабеже. Уйма обвинений и красивый перечень приостановленных дел, а внизу страницы лаконичное: “Осужден не был”. У этого паршивца имелся либо хороший адвокат, либо влиятельные друзья. На последней странице красовалось его фото, в фас и профиль, темноволосого, довольно худощавого типа с глазками и ртом, в которых от рождения поселилась глумливая ухмылка.
Я поднес снимок к свету, желая получше рассмотреть, однако, как я его ни поворачивал, лицо ничего мне не говорило. Пат спросил:
— Ну?
— Пустой номер. Или я никогда его не видел, или он здорово изменился с возрастом. Я этого типа не знаю.
Он протянул машинописный рапорт, который не пошел дальше полицейской канцелярии. Я прочел его. Он представлял собой изложение жалобы Мэллори, который обвинял Йорка в похищении его ребенка. Кем бы ни был Мэллори, в его заявлении слышалась нотка искренности. В деле также имелась написанная на бланке больницы от руки объяснительная записка старшей медсестры Риты Кэмбелл, коротко отвергавшей обвинение, как абсолютно ложное. Заявление Риты Кэмбелл звучало достаточно агрессивно и уверенно, чтобы убедить любого: Мэллори порет чушь.
Красивые дела. Я никогда не участвовал в таких делах, но абсолютно знаю, что для работников больницы родитель — попросту никто. Новорожденного он видит минуты две, притом через стеклянное окошечко в двери и не больше одного раза. Конечно, и за это время можно узнать своего ребенка, но все младенцы выглядят в общем одинаково. Однако для медсестры, которая фактически распоряжается всей жизнью ребенка, каждый из них имеет свое лицо. Вряд ли она ошибется... разве что ей заплатят за ошибку. Черт побери, можно допустить и такое — если не знать медсестер. Они подчиняются такому же жесткому кодексу этики, как врачи. Женщина, посвятившая свою жизнь этой профессии, вряд ли относится к типу тех, кого легко можно соблазнить видом долларов.
Черт, я совсем запутался. Сначала я был уверен, что произошла подмена, теперь уверенности поубавилось. Пат заметил мои колебания. Он и сам думал о том же.
— Ну вот, Майк. Больше я ничего не сумею сделать, потому что это вне моей компетенции. Но если я могу хоть как-нибудь помочь тебе, только скажи.
— Спасибо, малыш. В общем-то не имеет особого значения, была подмена или нет. Где-то в этой истории фигурирует Мэллори. Чтобы продвинуться хоть на шаг, мне придется найти или Мэллори, или Грэйндж, но не спрашивай — как. Если она попадется Прайсу, у меня будет шанс поговорить с ней, но если Дилвик его обскачет, я получу от ворот поворот.
У Пата был кислый вид.
— Дилвику место в тюрьме.
— Дилвику место в могиле. Он сволочь.
— И все же он представляет закон, а тебе понятно, что это означает.
— Угу.
Пат начал собирать бумаги обратно в папку, но я остановил его.
— Дай-ка я еще раз на них гляну, ладно?
Пожалуйста.
Я быстро пролистал их, потом покачал головой.
— Нашел что-нибудь знакомое?
— Нет... как будто нет. Вертится какая-то мыслишка, да никак не ухвачу. А, черт с ним, забирай.
Мы вместе спустились вниз и в дверях пожали друг другу руки. Пат подозвал такси, я взял следующее и доехал до угла Пятьдесят четвертой и Восьмой, а оттуда пешком дошел до стоянки. День прошел не впустую, я все ближе подбирался к сути дела. Ко всему прочему добавилась еще вероятность подмены новорожденных. Теперь дело пойдет веселей, ведь обнаружился лежавший в основе всего скрытый мотив, глубокий и бесконечный, как океан. До сих пор я шарил вслепую, ловя кончики нитей, которые никуда не вели. С этим покончено. Вот он, кусок мяса, который можно съесть. Но сперва его надо разжевать хорошенько, а то не проглотишь.
В голове до одури стучал один и тот же вопрос. Досье. Что было в досье? Чем-то оно меня заинтересовало, но чем? Я просмотрел его достаточно внимательно, я все сопоставил, но о чем я забыл?
Ну его к черту. Я сунул ключ в зажигание и нажал на стартер.
Глава 9
Возвращаясь в Сайдон, я не превышал скорости в пятьдесят миль и только один раз остановился перекусить и подзаправиться. Когда-нибудь я выберу денек и пообедаю по-настоящему. Когда-нибудь. За три мили от города я свернул на дорожную развязку, потом вырулил на магистраль. Доехав до управления полиции штата, я перемахнул бетонку и остановился на посыпанной гравием дорожке.
По крайней мере, я на этот раз застал Прайса на месте. С ним был Дилвик.
Я поздоровался с Прайсом и едва кивнул Дилвику.
— Паршивая сволочь! — тихо пробормотал он.
— Заткнись, свинья!
— Пожалуй, вам обоим лучше заткнуться, — спокойно вмешался Прайс.
Я кинул шляпу на стол и взял в рот сигарету. Подождав, пока я раскурю ее, Прайс ткнул пальцем в жирного копа.
— Майк, он хочет поговорить с тобой.
— Послушаем, — согласился.
— Не здесь, умник. Я думаю, от тебя быстрее добьешься толку в участке. Я не хочу, чтобы мне мешали.
Это был намек в сторону Прайса, и сержант моментально среагировал.
— Отпадает! — пролаял он. — Пока он здесь, он под моей юрисдикцией. Не забывайте об этом!
Казалось, Дилвик сейчас бросится в драку, и я сильно на это надеялся. Мне не терпелось дать ему взбучку. Но шансы были слишком неравные. Он крошил Прайса убийственным взглядом.
— Я ничего не забуду, — пригрозил он.
Прайс сразу взял быка за рога.
По крайней мере, я на этот раз застал Прайса на месте. С ним был Дилвик.
Я поздоровался с Прайсом и едва кивнул Дилвику.
— Паршивая сволочь! — тихо пробормотал он.
— Заткнись, свинья!
— Пожалуй, вам обоим лучше заткнуться, — спокойно вмешался Прайс.
Я кинул шляпу на стол и взял в рот сигарету. Подождав, пока я раскурю ее, Прайс ткнул пальцем в жирного копа.
— Майк, он хочет поговорить с тобой.
— Послушаем, — согласился.
— Не здесь, умник. Я думаю, от тебя быстрее добьешься толку в участке. Я не хочу, чтобы мне мешали.
Это был намек в сторону Прайса, и сержант моментально среагировал.
— Отпадает! — пролаял он. — Пока он здесь, он под моей юрисдикцией. Не забывайте об этом!
Казалось, Дилвик сейчас бросится в драку, и я сильно на это надеялся. Мне не терпелось дать ему взбучку. Но шансы были слишком неравные. Он крошил Прайса убийственным взглядом.
— Я ничего не забуду, — пригрозил он.
Прайс сразу взял быка за рога.