Настало первое утро нового года. Все праздничные наряды Митиери были с большим мастерством и вкусом изготовлены его молодой женой. Они ласкали глаз умелым подбором цветов.
Митиери с радостью надел свои новые одежды, чтобы показаться в них всему свету, и первым делом явился в родительский дворец.
Супруга садайсе залюбовалась своим сыном.
– Ах, какая прелесть! – воскликнула она. – У твоей жены золотые руки. Я буду просить ее помочь мне, когда надо будет сшить нарядные одежды для дочери моей, супруги императора. Жена твоя – замечательная рукодельница.
При новогоднем производстве в чины и звания Митиери удостоился высочайших наград. Ему было пожаловано звание тюдзе [33], и он был повышен в ранге. Милость императора к нему все росла.
Муж Саннокими, куродо, вдруг посватался к его младшей сестре.
Митиери стал всячески убеждать свою мать:
– Это хорошая партия. Если уж выбирать жениха среди нашей титулованной знати, то лучшего не найти. Он – человек с будущим.
А на самом деле в сердце у Митиери был тайный умысел. Он знал, что мачеха считает этого зятя бесценным сокровищем. А сколько мучений приняла из-за него Отикубо! Вспоминая об этом, Митиери решил любой ценой сделать так, чтобы куродо бросил Саннокими и взял себе другую жену.
Мать Митиери думала, что если сын ее так расхваливает жениха, значит, и в самом деле этот молодой человек подает блестящие надежды, и потому она иногда приказывала дочери отвечать на его любовные письма. Поощренный надеждой, куродо стал все больше отдаляться от Саннокими.
Даже новогодние наряды, которыми он не мог нахвалиться, пока в доме жила искусница Отикубо, теперь сидели на нем косо и криво. Куродо был рад поводу высказать свое неудовольствие и не надел приготовленных для него праздничных одежд.
– Что это значит? В таком наряде стыдно на людях показаться! А куда девалась мастерица, которая так замечательно шила?
– Она ушла из нашего дома к своему мужу, – ответила Саннокими.
– К мужу ушла? Скажи лучше, не хотела здесь оставаться! Разве в этом доме станут жить хорошие люди?
– Что ж, может быть, и не найдется среди нас людей с необыкновенными достоинствами. Особенно если смотреть вашими глазами, – ответила Саннокими, больно уязвленная словами мужа.
– Как это не найдется? А Беломордый конек? Я в восторге, что такая необыкновенная персона осчастливила этот дом своим присутствием, – с издевкой бросил куродо и поторопился уйти. Теперь он редко приходил и оставался в доме недолго, но и в эти короткие минуты успевал наговорить немало неприятных слов. Саннокими и сердилась и огорчалась, но ничто не помогало.
Взбешенная бегством Отикубо, мачеха мечтала жестоко с ней расправиться, попадись она ей только в руки. До сих Пор Китаноката, можно сказать, была счастливицей. Все ей удавалось. Она так гордилась своими зятьями, так хвасталась ими, но теперь самый лучший, самый любимый зять, сокровище ее дома, куродо, все больше охладевал к своей жене. Китаноката столько стараний приложила к тому, чтобы устроить блестящую свадьбу для своей младшей дочери, и что же! Свадьба эта стала посмешищем всего города. Думая об этих неожиданных напастях, мачеха так истерзала себя, что чуть не слегла в постель.
В конце первого месяца года выпал, согласно гаданиям, счастливый день, благоприятствовавший паломничеству храм. Китаноката села вместе со своими дочерьми в экипаж и поехала в храм Киемйдзу [34].
Случилось так, что и Отикубо вместе со своим молодым супругом отправилась туда же, но семья тюнагона выехала раньше и потому опередила их. Китаноката совершала свое паломничество негласно, без особой помпы, в сопровождении только нескольких слуг.
Выезд молодых супругов, напротив, был обставлен очень торжественно. Передовые скороходы проворно расчищали дорогу для их экипажа. Скоро он нагнал выехавший раньше экипаж тюнагона и заставил его ехать быстрее, к большой тревоге сидевших в нем женщин.
Когда они выглянули из-за плетеных занавесок, то увидели при свете горящих смоляных факелов, что бык, впряженный в их тяжелый, перегруженный людьми экипаж [35], никак не может одолеть подъем.
Следовавшему за ними экипажу тоже пришлось остановиться. Слуги Митиери начали громко браниться. Митиери подозвал одного из них и спросил:
– Чья это повозка?
– Супруга тюнагона совершает тайное паломничество в храм, – ответил тот.
Митиери обрадовался. Прекрасный случай!
– Эй, слуги! – распорядился он. – Велите экипажу впереди ехать побыстрее, а если он не может, оттащите его в сторону, на обочину дороги.
Передовые скороходы побежали к экипажу тюнагона.
– Бык у вас слабый. Не может идти быстро. Отъезжайте в сторону, дайте дорогу, дайте дорогу!
Митиери крикнул, не дав им договорить, своим звучным и красивым голосом:
– Если у вашего быка силы не хватает, впрягите ему на подмогу Беломордого конька!
– Ах, какая жестокая насмешка! Кто это? – ахнули жена и дочери тюнагона.
Но в это время экипаж их наконец тронулся с места. Челядинцы Митиери начали бросать в него камешками.
– Почему вы не съехали с дороги, как велено?
Слуги тюнагона рассердились:
– Что значит: «Почему?» Напускаете на себя важность, будто слуги высшего сановника… В этом экипаже изволит ехать семья господина тюнагона. Ну-ка, троньте нас, посмейте!
– Как же, послушаемся мы какого-нибудь там тюнагона, – дерзко ответили слуги Митиери и, готовые начать драку, осыпали чужой экипаж градом мелких камней, а потом, перейдя в наступление, оттащили его в сторону, чтобы очистить дорогу для своих господ. К слугам присоединились и передовые скороходы. Люди тюнагона, увидев перед собой столько врагов, поняли, что не смогут с ними справиться, и молча отошли в сторону, а тем временем слуги Митиери столкнули экипаж в канаву.
– Не надо спорить, – говорили даже те, кто первыми начали перебранку.
Женщины в экипаже, и больше всех Китаноката, не помнили себя от обиды и возмущения.
– Кто эти паломники? – спросили они.
– Старший сын главного начальника Левой гвардии, господин тюдзе с супругой. Вон у него сколько слуг и скороходов. Мы не смогли тягаться с ними и потому отступились, – ответили слуги.
– Видно, он ненавидит нас, как самый заклятый враг, раз нанес нам такое жестокое оскорбление. А вспомните, ведь это именно он и выставил нас на посмешище, послав вместо себя другого жениха. Мог бы отказаться от невесты без огласки и кончить дело миром. Таков наш свет! Вдруг, откуда ни возьмись, появляются заклятые враги среди совсем незнакомых людей. За что он так ненавидит нас? – сетовала Китаноката, ломая руки.
Экипаж завяз в глубокой придорожной грязи, ни взад ни вперед! Слуги с такой силой принялись тащить и толкать его, что ободья колес сломались.
– Беда, беда какая! – загалдели слуги и кое-как вытащили экипаж на дорогу, подвязав ободья веревками.
– Не доедут, куда там! – говорили слуги, с опасением глядя на перекосившиеся колеса. Наконец повозка медленно-медленно начала взбираться по склону горы.
Митиери первым прибыл в храм Киемидзу и велел остановить свой экипаж возле самых подмостков для представления [36]. Спустя долгое время показался и экипаж тюнагона. Он еле тащился, покосившись набок и скрипя, так, что, казалось, вот-вот развалится.
Слуги Митиери встретили его градом насмешек:
– Глядите, такие здоровенные колеса и вдруг подломились!
Смотреть праздничное представление собралось несметное число паломников. Возле подмостков свободного места не было. Всюду сидели и стояли зрители. Экипаж тюнагона проехал дальше, чтобы сидевшие в нем женщины могли незаметно выйти из него в самой глубине двора.
Митиери подозвал к себе меченосца.
– Заметь хорошенько, где им отведут места. Мы их займем.
Меченосец поспешил вдогонку за экипажем. Китаноката подозвала к себе знакомого монаха и пожаловалась
– Я уже давно выехала из дому со своей семьей, но нас догнал этот, как бишь его, тюдзе, что ли, и велел слугам опрокинуть наш экипаж в канаву, так что колеса поломались. Из-за этого мы сильно запоздали. Нет ли у вас в храме какой-нибудь свободной кельи, где бы можно было отдохнуть? Меня растрясло в дороге.
– Какая возмутительная дерзость! – воскликнул монах. – Я приготовил для вас хорошие места у самых подшестков, как было условлено заранее. Все другие давно уже заняты. Как бы этот наглый молодой человек не приказал своим приспешникам силой захватить ваши места поистине нынче вас преследует неудача!
– Надо скорее выходить из экипажа. Если мы опоздаем, то ничего не увидим, – стала торопить дочерей Китаноката.
Один из храмовых служек пошел вперед со словами:
– У нас все приготовлено, чтобы вы могли удобно сидеть.
Меченосец последовал за ними по пятам и приметив, где отведены места для семьи тюнагона. Прибежав назад, он доложил:
– Пожалуйте, надо поспеть раньше них, – и помог своей госпоже выйти из экипажа. Другие слуги тем временем держали перед ней занавес, а муж ни на шаг от нее не отходил, так беспредельно он любил Отикубо.
Китаноката в сопровождении дочерей и служанок быстрыми шагами направилась к храму, торопясь занять места раньше, чем подоспеет ее соперник. Но тот тоже не мешкал. С подчеркнуто важным видом, шурша на ходу шелками своей парадной одежды, Митиери поспешно повел вперед Отикубо. Меченосец разгонял перед ними толпу паломников. Китаноката со своей свитой всячески старалась опередить своего недруга, но слуги Митиери нарочно загородили ей дорогу. Женщины сбились в кучу и растерянно поглядывали вокруг.
– Экие незадачливые паломницы! Всюду лезут вперед, а смотришь, опоздали! – издевались над ними слуги Митиери. Китаноката с дочерьми не знала, куда деться.
Долго не могли они пройти вперед. Один монашек сторожил для них места, но когда Митиери с женой появились первыми, монашек подумал, что это и есть те самые господа, которых он ждет, и спокойно ушел.
Митиери подозвал к себе меченосца и шепнул ему:
– Надо хорошенько высмеять мачеху.
Наконец Китаноката появилась вместе со всеми своими дочерьми и служанками. Она встретила неожиданный прием.
– Это что за бесцеремонное поведение! Здесь сидит господин тюдзе, – крикнули ей слуги.
Китаноката остановилась, не зная, что теперь делать. Толпа стала над ней потешаться:
– Уж куда глупей! Надо было попросить монахов, чтобы вам показали, где можно занять хорошие места. А самим где найти? Видите, сколько народу. А жаль вас, бедняжек! Вы бы лучше пошли вон туда, подальше, к подножью горы, где стоит храм богов Нио. Там свободного места сколько угодно!
Опасаясь, как бы его не узнали, меченосец держался в стороне, а сам потихоньку подговаривал проказливых молодых слуг, чтобы они хорошенько высмеяли старую жену тюнагона. Те не заставили себя долго просить.
Китаноката с дочерьми продолжала стоять в нерешительности, а проходившие мимо люди безжалостно толкали их, чуть не сбивая с ног. Пусть читатель вообразит, с каким чувством эти женщины побрели назад, к своему экипажу.
Если бы с ними была большая свита, слуги их могли бы прогнать обидчиков. Но сейчас об этом нечего было и думать. Не помня себя, словно во сне, стали они садиться в экипаж, так ничего и не увидев.
– Человек этот затаил злобу против нас. Наверно, он сердится за что-то на тюнагона. От такого злобного врага можно всего ожидать! – толковали между собой женщины.
Больнее всех была уязвлена Синокими словами насчет Беломордого конька.
Призвав к себе настоятеля храма, Китаноката обратилась к нему с просьбой:
– Нам нанесли оскорбление, силой заняли наши места. Нет ли других, свободных?
– Что вы, разве сейчас найдутся свободные места! Молодые аристократы отгоняют от подмостков даже тех зрителей, которые ждут здесь с самого утра. Очень жаль, что вы приехали так поздно. Видите, сколько народу собралось на храмовое зрелище… Как быть теперь? Придется вам провести эту ночь в экипаже. Другого ничего не придумаешь. Будь этот тюдзе обыкновенным человеком, я бы попробовал усовестить его, может быть, он и внял бы моим словам. Но сейчас он стал такой важной персоною, что, пожалуй, даже сам первый министр призадумается: сказать ему хоть слово укоризны или нет. Ведь одна из его младших сестер в особой милости у государя. Невозможно бороться с человеком, который хорошо знает, что государь только его одного и послушает.
Сказав эти неутешительные слова, настоятель удалился. Экипаж был битком набит, в нем приехало шесть женщин, ведь они не думали, что придется здесь заночевать. Было так тесно, – не вздохнуть, – еще теснее, чем в каморке Отикубо.
Наконец окончилась эта тягостная для них ночь. Китаноката спешила вернуться домой раньше своего ненавистного врага, но надо было починить сломанные колеса, а пока их чинили, Митиери уже успел сесть в свой экипаж. Боясь, как бы по дороге не случилось опять какой-нибудь неприятности, Китаноката решила выехать позже него. Митиери подумал: «Она будет потом теряться в догадках и, пожалуй, ничего не поймет. Пусть знает, что это было не случайное оскорбление. Надо подать ей какой-нибудь знак». Он подозвал к себе маленького слугу и приказал:
– Подойди вон к тому экипажу с открытой стороны и спроси: «Довольно ли с вас этого урока?»
Мальчик подбежал к экипажу тюнагона и без дальних церемоний спросил:
– Довольно ли с вас этого урока?
– Кто это говорит? – донесся голос из экипажа.
– Господин, который сидит вон там, – ответил мальчик.
Слышно было, что женщины шепчутся между собой:
– Так и есть. Он мстит нам за что-то.
– Нет еще! – крикнула в ответ Китаноката. Мальчик добросовестно передал то, что слышал. Глупая женщина смеет еще так дерзко отвечать!
– «Нет еще!» – усмехнулся Митиери. – Не знает она, что Отикубо здесь, со мною. – И он снова послал слугу с такими словами: – Значит, вам мало этого урока? Берегитесь, в другой раз я проучу вас покрепче.
Китаноката хотела опять что-то ответить, но дочери остановили ее:
– Не говорите ничего. Дело нешуточное, – И мальчик возвратился ни с чем.
Отикубо стала упрекать своего мужа:
– Зачем ты говоришь такие слова? Отец мой подумает, что ты жестокий и злой человек.
– А разве в этом экипаже сам тюнагон?
– Нет, но там его жена и дочери.
– Если б я осыпал их знаками почтительного внимания, он был бы, конечно, доволен. Но я не отступлюсь от того, что задумал, знай это.
Вернувшись домой, Китаноката рассказала обо всем мужу.
– Правда ли, что тюдзе, сын начальника Левой гвардии, враждует с тобой?
– Что ты, ничего подобного. Когда мы встречаемся с ним во дворце, он всегда вежлив со мной, очень обходительный молодой человек.
– Не понимаю! Он всячески старался оскорбить меня. За всю мою жизнь мне ни от кого еще не приходилось терпеть таких жестоких обид. Знал бы ты, какие возмутительно грубые слова он велел передать мне, когда мы собирались в обратную дорогу! Хотела бы я отплатить ему той же монетой. – Китаноката вся дрожала от ярости.
– Увы, я стал слишком стар и все больше теряю свое прежнее влияние в свете! А этот молодой человек вошел в такую силу, что, того гляди, станет министром. Где мне тягаться с ним! Жестокую кару посылает мне судьба за грехи, совершенные в прежней жизни! Люди будут говорить, что с вами обошлись так бесцеремонно, потому что меня ставят ни во что, – сокрушался тюнагон, щелкая пальцами от гнева.
На смену весне пришло лето. Настал шестой месяц года.
Митиери так красноречиво убеждал и уговаривал своих родителей принять сватовство куродо, что наконец они согласились. Когда тюнагон с женой узнали об этом, то чуть не умерли от огорчения и досады.
– Зять наш подло обманул нас! Ах, я хотела бы стать мстительным духом, злобным призраком, чтобы сжить его со света! – неистовствовала Китаноката, ломая в бешенстве руки.
Отикубо очень жалела отца и мачеху, думая о том, как им горько терять своего любимого зятя, в котором они души не чаяли.
Свекровь попросила ее сшить свадебный наряд для жениха, потому что никто не смог это сделать лучше Отикубо. Надо было спешно красить шелк, кроить и шить. Пока Отикубо трудилась над этим, в памяти ее снова ожили заботы и горести прежних дней, когда, сидя в своей каморке, она день и ночь шила платье для того же самого человека.
Отикубо невольно сказала:
Встретившись с куродо, он сказал:
– Говорят, что у вас есть любимая супруга, но мне давно хотелось завязать с вами узы тесной дружбы, и потому я все же упросил моих родителей отдать за вас замуж мою младшую сестру. Прошу вас любить ее наравне с вашей первой женой.
– Ах, не говорите так! Если бы вы видели мою жену, то поняли бы меня. Отныне я даже писем посылать ей не буду. Теперь, когда я слышал от вас, как сильно вы желаете моего брака с вашей сестрой, я во всем на вас полагаюсь, – стал уверять куродо и с этой поры перестал даже вспоминать о Саннокими. Зачем ему было ходить к ней, когда в доме своего нового тестя он нашел и лучший прием, и лучшую жену?
Китаноката точно обезумела, злоба так душила ее, что ей даже кусок в горло не шел.
Между тем Сенагон, служившая в доме отца Отикубо, услышала, что во дворце Нидзедоно приняли в свиту госпожи много прислужниц и что господа очень к ним добры. Нимало не догадываясь о том, кто такая на самом деле госпожа Нидзедоно, она явилась к ней, заручившись покровительством одной фрейлины по имени Бэннокйми.
Когда Отикубо увидела сквозь плетеный занавес, кто пришел к ней, она обрадовалась.
– А я-то ожидала увидеть совсем другую, незнакомую мне женщину. Не думайте, что я забыла о вашей прошлой доброте ко мне, но мне приходится опасаться людской молвы, и потому только я не подавала вам до сих пор вестей о себе. Как я рада вашему приходу! Скорей идите сюда!
Сенагон растерялась от неожиданности. Веер, которым она до той поры церемонно закрывала свое лицо, выпал у нее из рук. Ей казалось, что она спит и видит сон.
– Чей это голос? Кто говорит со мной? – спросила Сенагон у Акоги.
– Неужели вы так и не догадались, увидев здесь меня? – ответила Акоги. – Госпожу мою раньше звали Отикубо. Я так рада, так рада, что вижу вас! Тут нет никого из моих старинных приятельниц, и я еще чувствую себя, как в чужом доме.
Сенагон наконец пришла в себя.
– Ах, какая радость! Какое счастье! Так вот, значит, где скрывалась наша молодая госпожа! А я-то все о ней печалилась, из головы она у меня не выходила! Видно, сам милостивый Будда привел ее сюда!
Просияв от радости, Сенагон поспешила к молодой госпоже Нидзедоно. Но невольно перед ее глазами встал образ прежней Отикубо, гонимой, заточенной в четырех стенах мрачной каморки.
Теперь Отикубо нелегко было узнать: она выглядела совсем взрослой и расцвела новой красотой.
«Поистине ее посетило неслыханное счастье!» – подумала Сенагон.
Шурша шелками своих летних одежд, прислужницы Отикубо – числом больше десяти – оживленно разговаривали между собой. Это была прелестная картина!
Но скоро среди них послышался ропот:
– Не успела эта женщина прийти, как уже была принята госпожой. С нами было не так.
– Верно. Но у нее особые заслуги! – улыбнулась Отикубо. Как она была прекрасна! Прекраснее своих сестер, родители которых всю душу вложили в их воспитание.
«Не мудрено, что она поднялась выше них», – думала Сенагон. Пока ее слушали чужие уши, она говорила только обычные слова радости по поводу свидания после долгой разлуки, но когда в комнате не осталось посторонних, Принялась рассказывать обо всем, что случилось в доме Тюнагона после бегства Отикубо.
Акоги покатывалась со смеху, слушая рассказ о том, какая перепалка произошла на другое утро между мачехой и тэнъяку-но сукэ.
– Старая госпожа все последнее время просто из себя выходит. «Такой скандал на свадьбе! Это, верно, мне наказание за грехи в прежней жизни», – жалуется она. А сестра ваша сразу понесла, будто ей не терпелось поскорей родить. Госпожа Китаноката так чванилась своим зятем, а теперь ходит словно в воду опущенная.
– Странное дело! – заметила Отикубо. – Муж мой восхищается его красотой, но почему-то говорит, что нос у него самое замечательное. Почему именно нос?
– Шутить изволит. Нос у молодого зятя страх до чего безобразен: смотрит в небо, ноздри огромные, в каждой можно построить по боковому флигелю и еще посредине останется место для главного здания, – ответила Сенагон.
– Какой ужас! Бедная Синокими! Каково ей слушать такие безжалостные насмешки!
В разгар этой беседы вернулся из дворца Митиери, изрядно охмелевший от вина. Лицо его красиво разрумянилось.
– Сегодня вечером я был приглашен во дворец императора. Меня заставляли пить одну чарку за другой, в голове зашумело. Я играл на флейте, и государь пожаловал мне платье со своего плеча.
Он показал им подарок микадо: одежду пурпурного цвета, густо благоухавшую драгоценным ароматом. Мити-ери набросил ее на плечи Отикубо.
– Это тебе подарок от меня.
– За что ты меня так награждаешь? – улыбнулась она в ответ.
Вдруг ему попалась на глаза Сенагон.
– Как будто я уже видел эту женщину в доме твоего отца? – спросил он.
– Да, правда, – ответила Отикубо.
– Хо-хо, зачем она сюда пожаловала? Я бы, пожалуй охотно дослушал до конца ее высокозанимательный, красочный рассказ о «господине Катано»…
Сенагон, позабывшая, о чем она говорила в тот раз, ни чего не могла понять и только слушала, сидя в почтительной позе.
– Опьянел я, клонит ко сну, – сказал Митиери. Супруги удалились в опочивальню.
«Как изумительно хорош собой муж Отикубо! – думала Сенагон. – И притом сразу видно, что без памяти любит свою жену. Счастливица! Завидная досталась ей судьба»
У Правого министра была единственная дочь, которую пора было выдать замуж.
– Хотел я предложить свою дочь государю, – говорил он, – да побоялся. Кто мог бы в этом случае поручиться за ее судьбу, когда меня не будет в живых? А вот молодой тюдзе, насколько я мог узнать его за время нашего знакомства, человек надежный и верный. Я бы охотно отдал за него свою дочь. Правда, я слышал, будто у него есть возлюбленная. Но ведь она не из знатного рода, значит, ее не назовешь настоящей законной супругой, с которой стоит считаться. В наши дни лучшего жениха не найти Я уже давно присматриваюсь к нему, он мне по сердцу Это человек с большим будущим.
Правый министр стал думать, кто бы мог послужить посредником в этом деле, и поручил сватовство кормилице Митиери.
Кормилица отправилась к своему молочному сыну и стала ему говорить:
– Правый министр просил меня о том-то и том-то… Это заманчивое, очень лестное предложение.
– Если б я был одиноким, – ответил Митиери, – то с радостью согласился бы, но у меня есть возлюбленная, которую я никогда не покину. Сообщи, кормилица, мой решительный отказ.
Сказал, как отрезал, и вышел из комнаты. Кормилица подумала: «У госпожи Нидзедоно, видимо, нет ни отца, ни матери. Молодой господин – единственная опора в жизни. А у дочери Правого министра богатая могущественная родня. Есть кому позаботиться о том, чтобы зять жил в роскоши и довольстве».
И вместо того чтобы передать Правому министру решительный отказ Митиери, кормилица сказала от его имени следующее:
– Прекрасно, я очень рад. Выберу счастливый день как можно скорее и пошлю письмо невесте.
Услышав, что жених согласен, Правый министр, не тратя времени, стал готовиться к свадьбе. Обновил всю домашнюю утварь, роскошно отделал покои для молодых, нанял новых служанок, – словом, ничего не было забыто.
Скоро кто-то шепнул Акоги:
– А знает ли ваша госпожа, что господин тюдзе женится на дочери Правого министра?
Акоги очень удивилась.
– Нет, в господине нашем не заметно никакой перемены. Да полно, правда ли это?
– То-то, что правда. Свадьба, говорят, назначена на четвертый месяц года. В доме Правого министра такая горячка, все с ног сбились…
Акоги сообщила обо всем своей молодой госпоже.
– Вот что люди говорят. Знаете ли вы, что господин ваш хочет жениться?
«Может ли это быть правдой?» – подумала Отикубо вслух спросила:
– Кто это тебе сказал? Муж ни о чем мне не говорил.
– Служанка из дома Правого министра. Она слышала самых верных людей. Уже известно, на какой месяц назначена свадьба.
Отикубо предположила, что Митиери подчинился строгому приказу своей матери. «Он не мог ослушаться родителей», – думала втайне от всех Отикубо, но, как у нее ни было тяжело на душе, она ничем не выдала своей грусти, а с кажущимся спокойствием стала ждать, чтобы Митиери открыл ей всю правду. Время шло, а он все молчал.
Как ни старалась скрыть свои чувства Отикубо, но скоро тайная печаль согнала с ее лица прежние краски.
Митиери с радостью надел свои новые одежды, чтобы показаться в них всему свету, и первым делом явился в родительский дворец.
Супруга садайсе залюбовалась своим сыном.
– Ах, какая прелесть! – воскликнула она. – У твоей жены золотые руки. Я буду просить ее помочь мне, когда надо будет сшить нарядные одежды для дочери моей, супруги императора. Жена твоя – замечательная рукодельница.
При новогоднем производстве в чины и звания Митиери удостоился высочайших наград. Ему было пожаловано звание тюдзе [33], и он был повышен в ранге. Милость императора к нему все росла.
Муж Саннокими, куродо, вдруг посватался к его младшей сестре.
Митиери стал всячески убеждать свою мать:
– Это хорошая партия. Если уж выбирать жениха среди нашей титулованной знати, то лучшего не найти. Он – человек с будущим.
А на самом деле в сердце у Митиери был тайный умысел. Он знал, что мачеха считает этого зятя бесценным сокровищем. А сколько мучений приняла из-за него Отикубо! Вспоминая об этом, Митиери решил любой ценой сделать так, чтобы куродо бросил Саннокими и взял себе другую жену.
Мать Митиери думала, что если сын ее так расхваливает жениха, значит, и в самом деле этот молодой человек подает блестящие надежды, и потому она иногда приказывала дочери отвечать на его любовные письма. Поощренный надеждой, куродо стал все больше отдаляться от Саннокими.
Даже новогодние наряды, которыми он не мог нахвалиться, пока в доме жила искусница Отикубо, теперь сидели на нем косо и криво. Куродо был рад поводу высказать свое неудовольствие и не надел приготовленных для него праздничных одежд.
– Что это значит? В таком наряде стыдно на людях показаться! А куда девалась мастерица, которая так замечательно шила?
– Она ушла из нашего дома к своему мужу, – ответила Саннокими.
– К мужу ушла? Скажи лучше, не хотела здесь оставаться! Разве в этом доме станут жить хорошие люди?
– Что ж, может быть, и не найдется среди нас людей с необыкновенными достоинствами. Особенно если смотреть вашими глазами, – ответила Саннокими, больно уязвленная словами мужа.
– Как это не найдется? А Беломордый конек? Я в восторге, что такая необыкновенная персона осчастливила этот дом своим присутствием, – с издевкой бросил куродо и поторопился уйти. Теперь он редко приходил и оставался в доме недолго, но и в эти короткие минуты успевал наговорить немало неприятных слов. Саннокими и сердилась и огорчалась, но ничто не помогало.
Взбешенная бегством Отикубо, мачеха мечтала жестоко с ней расправиться, попадись она ей только в руки. До сих Пор Китаноката, можно сказать, была счастливицей. Все ей удавалось. Она так гордилась своими зятьями, так хвасталась ими, но теперь самый лучший, самый любимый зять, сокровище ее дома, куродо, все больше охладевал к своей жене. Китаноката столько стараний приложила к тому, чтобы устроить блестящую свадьбу для своей младшей дочери, и что же! Свадьба эта стала посмешищем всего города. Думая об этих неожиданных напастях, мачеха так истерзала себя, что чуть не слегла в постель.
***
В конце первого месяца года выпал, согласно гаданиям, счастливый день, благоприятствовавший паломничеству храм. Китаноката села вместе со своими дочерьми в экипаж и поехала в храм Киемйдзу [34].
Случилось так, что и Отикубо вместе со своим молодым супругом отправилась туда же, но семья тюнагона выехала раньше и потому опередила их. Китаноката совершала свое паломничество негласно, без особой помпы, в сопровождении только нескольких слуг.
Выезд молодых супругов, напротив, был обставлен очень торжественно. Передовые скороходы проворно расчищали дорогу для их экипажа. Скоро он нагнал выехавший раньше экипаж тюнагона и заставил его ехать быстрее, к большой тревоге сидевших в нем женщин.
Когда они выглянули из-за плетеных занавесок, то увидели при свете горящих смоляных факелов, что бык, впряженный в их тяжелый, перегруженный людьми экипаж [35], никак не может одолеть подъем.
Следовавшему за ними экипажу тоже пришлось остановиться. Слуги Митиери начали громко браниться. Митиери подозвал одного из них и спросил:
– Чья это повозка?
– Супруга тюнагона совершает тайное паломничество в храм, – ответил тот.
Митиери обрадовался. Прекрасный случай!
– Эй, слуги! – распорядился он. – Велите экипажу впереди ехать побыстрее, а если он не может, оттащите его в сторону, на обочину дороги.
Передовые скороходы побежали к экипажу тюнагона.
– Бык у вас слабый. Не может идти быстро. Отъезжайте в сторону, дайте дорогу, дайте дорогу!
Митиери крикнул, не дав им договорить, своим звучным и красивым голосом:
– Если у вашего быка силы не хватает, впрягите ему на подмогу Беломордого конька!
– Ах, какая жестокая насмешка! Кто это? – ахнули жена и дочери тюнагона.
Но в это время экипаж их наконец тронулся с места. Челядинцы Митиери начали бросать в него камешками.
– Почему вы не съехали с дороги, как велено?
Слуги тюнагона рассердились:
– Что значит: «Почему?» Напускаете на себя важность, будто слуги высшего сановника… В этом экипаже изволит ехать семья господина тюнагона. Ну-ка, троньте нас, посмейте!
– Как же, послушаемся мы какого-нибудь там тюнагона, – дерзко ответили слуги Митиери и, готовые начать драку, осыпали чужой экипаж градом мелких камней, а потом, перейдя в наступление, оттащили его в сторону, чтобы очистить дорогу для своих господ. К слугам присоединились и передовые скороходы. Люди тюнагона, увидев перед собой столько врагов, поняли, что не смогут с ними справиться, и молча отошли в сторону, а тем временем слуги Митиери столкнули экипаж в канаву.
– Не надо спорить, – говорили даже те, кто первыми начали перебранку.
Женщины в экипаже, и больше всех Китаноката, не помнили себя от обиды и возмущения.
– Кто эти паломники? – спросили они.
– Старший сын главного начальника Левой гвардии, господин тюдзе с супругой. Вон у него сколько слуг и скороходов. Мы не смогли тягаться с ними и потому отступились, – ответили слуги.
– Видно, он ненавидит нас, как самый заклятый враг, раз нанес нам такое жестокое оскорбление. А вспомните, ведь это именно он и выставил нас на посмешище, послав вместо себя другого жениха. Мог бы отказаться от невесты без огласки и кончить дело миром. Таков наш свет! Вдруг, откуда ни возьмись, появляются заклятые враги среди совсем незнакомых людей. За что он так ненавидит нас? – сетовала Китаноката, ломая руки.
Экипаж завяз в глубокой придорожной грязи, ни взад ни вперед! Слуги с такой силой принялись тащить и толкать его, что ободья колес сломались.
– Беда, беда какая! – загалдели слуги и кое-как вытащили экипаж на дорогу, подвязав ободья веревками.
– Не доедут, куда там! – говорили слуги, с опасением глядя на перекосившиеся колеса. Наконец повозка медленно-медленно начала взбираться по склону горы.
Митиери первым прибыл в храм Киемидзу и велел остановить свой экипаж возле самых подмостков для представления [36]. Спустя долгое время показался и экипаж тюнагона. Он еле тащился, покосившись набок и скрипя, так, что, казалось, вот-вот развалится.
Слуги Митиери встретили его градом насмешек:
– Глядите, такие здоровенные колеса и вдруг подломились!
Смотреть праздничное представление собралось несметное число паломников. Возле подмостков свободного места не было. Всюду сидели и стояли зрители. Экипаж тюнагона проехал дальше, чтобы сидевшие в нем женщины могли незаметно выйти из него в самой глубине двора.
Митиери подозвал к себе меченосца.
– Заметь хорошенько, где им отведут места. Мы их займем.
Меченосец поспешил вдогонку за экипажем. Китаноката подозвала к себе знакомого монаха и пожаловалась
– Я уже давно выехала из дому со своей семьей, но нас догнал этот, как бишь его, тюдзе, что ли, и велел слугам опрокинуть наш экипаж в канаву, так что колеса поломались. Из-за этого мы сильно запоздали. Нет ли у вас в храме какой-нибудь свободной кельи, где бы можно было отдохнуть? Меня растрясло в дороге.
– Какая возмутительная дерзость! – воскликнул монах. – Я приготовил для вас хорошие места у самых подшестков, как было условлено заранее. Все другие давно уже заняты. Как бы этот наглый молодой человек не приказал своим приспешникам силой захватить ваши места поистине нынче вас преследует неудача!
– Надо скорее выходить из экипажа. Если мы опоздаем, то ничего не увидим, – стала торопить дочерей Китаноката.
Один из храмовых служек пошел вперед со словами:
– У нас все приготовлено, чтобы вы могли удобно сидеть.
Меченосец последовал за ними по пятам и приметив, где отведены места для семьи тюнагона. Прибежав назад, он доложил:
– Пожалуйте, надо поспеть раньше них, – и помог своей госпоже выйти из экипажа. Другие слуги тем временем держали перед ней занавес, а муж ни на шаг от нее не отходил, так беспредельно он любил Отикубо.
Китаноката в сопровождении дочерей и служанок быстрыми шагами направилась к храму, торопясь занять места раньше, чем подоспеет ее соперник. Но тот тоже не мешкал. С подчеркнуто важным видом, шурша на ходу шелками своей парадной одежды, Митиери поспешно повел вперед Отикубо. Меченосец разгонял перед ними толпу паломников. Китаноката со своей свитой всячески старалась опередить своего недруга, но слуги Митиери нарочно загородили ей дорогу. Женщины сбились в кучу и растерянно поглядывали вокруг.
– Экие незадачливые паломницы! Всюду лезут вперед, а смотришь, опоздали! – издевались над ними слуги Митиери. Китаноката с дочерьми не знала, куда деться.
Долго не могли они пройти вперед. Один монашек сторожил для них места, но когда Митиери с женой появились первыми, монашек подумал, что это и есть те самые господа, которых он ждет, и спокойно ушел.
Митиери подозвал к себе меченосца и шепнул ему:
– Надо хорошенько высмеять мачеху.
Наконец Китаноката появилась вместе со всеми своими дочерьми и служанками. Она встретила неожиданный прием.
– Это что за бесцеремонное поведение! Здесь сидит господин тюдзе, – крикнули ей слуги.
Китаноката остановилась, не зная, что теперь делать. Толпа стала над ней потешаться:
– Уж куда глупей! Надо было попросить монахов, чтобы вам показали, где можно занять хорошие места. А самим где найти? Видите, сколько народу. А жаль вас, бедняжек! Вы бы лучше пошли вон туда, подальше, к подножью горы, где стоит храм богов Нио. Там свободного места сколько угодно!
Опасаясь, как бы его не узнали, меченосец держался в стороне, а сам потихоньку подговаривал проказливых молодых слуг, чтобы они хорошенько высмеяли старую жену тюнагона. Те не заставили себя долго просить.
Китаноката с дочерьми продолжала стоять в нерешительности, а проходившие мимо люди безжалостно толкали их, чуть не сбивая с ног. Пусть читатель вообразит, с каким чувством эти женщины побрели назад, к своему экипажу.
Если бы с ними была большая свита, слуги их могли бы прогнать обидчиков. Но сейчас об этом нечего было и думать. Не помня себя, словно во сне, стали они садиться в экипаж, так ничего и не увидев.
– Человек этот затаил злобу против нас. Наверно, он сердится за что-то на тюнагона. От такого злобного врага можно всего ожидать! – толковали между собой женщины.
Больнее всех была уязвлена Синокими словами насчет Беломордого конька.
Призвав к себе настоятеля храма, Китаноката обратилась к нему с просьбой:
– Нам нанесли оскорбление, силой заняли наши места. Нет ли других, свободных?
– Что вы, разве сейчас найдутся свободные места! Молодые аристократы отгоняют от подмостков даже тех зрителей, которые ждут здесь с самого утра. Очень жаль, что вы приехали так поздно. Видите, сколько народу собралось на храмовое зрелище… Как быть теперь? Придется вам провести эту ночь в экипаже. Другого ничего не придумаешь. Будь этот тюдзе обыкновенным человеком, я бы попробовал усовестить его, может быть, он и внял бы моим словам. Но сейчас он стал такой важной персоною, что, пожалуй, даже сам первый министр призадумается: сказать ему хоть слово укоризны или нет. Ведь одна из его младших сестер в особой милости у государя. Невозможно бороться с человеком, который хорошо знает, что государь только его одного и послушает.
Сказав эти неутешительные слова, настоятель удалился. Экипаж был битком набит, в нем приехало шесть женщин, ведь они не думали, что придется здесь заночевать. Было так тесно, – не вздохнуть, – еще теснее, чем в каморке Отикубо.
Наконец окончилась эта тягостная для них ночь. Китаноката спешила вернуться домой раньше своего ненавистного врага, но надо было починить сломанные колеса, а пока их чинили, Митиери уже успел сесть в свой экипаж. Боясь, как бы по дороге не случилось опять какой-нибудь неприятности, Китаноката решила выехать позже него. Митиери подумал: «Она будет потом теряться в догадках и, пожалуй, ничего не поймет. Пусть знает, что это было не случайное оскорбление. Надо подать ей какой-нибудь знак». Он подозвал к себе маленького слугу и приказал:
– Подойди вон к тому экипажу с открытой стороны и спроси: «Довольно ли с вас этого урока?»
Мальчик подбежал к экипажу тюнагона и без дальних церемоний спросил:
– Довольно ли с вас этого урока?
– Кто это говорит? – донесся голос из экипажа.
– Господин, который сидит вон там, – ответил мальчик.
Слышно было, что женщины шепчутся между собой:
– Так и есть. Он мстит нам за что-то.
– Нет еще! – крикнула в ответ Китаноката. Мальчик добросовестно передал то, что слышал. Глупая женщина смеет еще так дерзко отвечать!
– «Нет еще!» – усмехнулся Митиери. – Не знает она, что Отикубо здесь, со мною. – И он снова послал слугу с такими словами: – Значит, вам мало этого урока? Берегитесь, в другой раз я проучу вас покрепче.
Китаноката хотела опять что-то ответить, но дочери остановили ее:
– Не говорите ничего. Дело нешуточное, – И мальчик возвратился ни с чем.
Отикубо стала упрекать своего мужа:
– Зачем ты говоришь такие слова? Отец мой подумает, что ты жестокий и злой человек.
– А разве в этом экипаже сам тюнагон?
– Нет, но там его жена и дочери.
– Если б я осыпал их знаками почтительного внимания, он был бы, конечно, доволен. Но я не отступлюсь от того, что задумал, знай это.
Вернувшись домой, Китаноката рассказала обо всем мужу.
– Правда ли, что тюдзе, сын начальника Левой гвардии, враждует с тобой?
– Что ты, ничего подобного. Когда мы встречаемся с ним во дворце, он всегда вежлив со мной, очень обходительный молодой человек.
– Не понимаю! Он всячески старался оскорбить меня. За всю мою жизнь мне ни от кого еще не приходилось терпеть таких жестоких обид. Знал бы ты, какие возмутительно грубые слова он велел передать мне, когда мы собирались в обратную дорогу! Хотела бы я отплатить ему той же монетой. – Китаноката вся дрожала от ярости.
– Увы, я стал слишком стар и все больше теряю свое прежнее влияние в свете! А этот молодой человек вошел в такую силу, что, того гляди, станет министром. Где мне тягаться с ним! Жестокую кару посылает мне судьба за грехи, совершенные в прежней жизни! Люди будут говорить, что с вами обошлись так бесцеремонно, потому что меня ставят ни во что, – сокрушался тюнагон, щелкая пальцами от гнева.
***
На смену весне пришло лето. Настал шестой месяц года.
Митиери так красноречиво убеждал и уговаривал своих родителей принять сватовство куродо, что наконец они согласились. Когда тюнагон с женой узнали об этом, то чуть не умерли от огорчения и досады.
– Зять наш подло обманул нас! Ах, я хотела бы стать мстительным духом, злобным призраком, чтобы сжить его со света! – неистовствовала Китаноката, ломая в бешенстве руки.
Отикубо очень жалела отца и мачеху, думая о том, как им горько терять своего любимого зятя, в котором они души не чаяли.
Свекровь попросила ее сшить свадебный наряд для жениха, потому что никто не смог это сделать лучше Отикубо. Надо было спешно красить шелк, кроить и шить. Пока Отикубо трудилась над этим, в памяти ее снова ожили заботы и горести прежних дней, когда, сидя в своей каморке, она день и ночь шила платье для того же самого человека.
Отикубо невольно сказала:
Когда она прислала великолепно сшитый свадебный наряд, мать Митиери пришла в восхищение, и сам он тоже остался очень доволен искусством своей жены.
И вновь игла в руке!
И снова свадебный наряд
Я шью для тех же плеч.
Судьба забыть мне не велит
Печали юных дней моих.
Встретившись с куродо, он сказал:
– Говорят, что у вас есть любимая супруга, но мне давно хотелось завязать с вами узы тесной дружбы, и потому я все же упросил моих родителей отдать за вас замуж мою младшую сестру. Прошу вас любить ее наравне с вашей первой женой.
– Ах, не говорите так! Если бы вы видели мою жену, то поняли бы меня. Отныне я даже писем посылать ей не буду. Теперь, когда я слышал от вас, как сильно вы желаете моего брака с вашей сестрой, я во всем на вас полагаюсь, – стал уверять куродо и с этой поры перестал даже вспоминать о Саннокими. Зачем ему было ходить к ней, когда в доме своего нового тестя он нашел и лучший прием, и лучшую жену?
Китаноката точно обезумела, злоба так душила ее, что ей даже кусок в горло не шел.
Между тем Сенагон, служившая в доме отца Отикубо, услышала, что во дворце Нидзедоно приняли в свиту госпожи много прислужниц и что господа очень к ним добры. Нимало не догадываясь о том, кто такая на самом деле госпожа Нидзедоно, она явилась к ней, заручившись покровительством одной фрейлины по имени Бэннокйми.
Когда Отикубо увидела сквозь плетеный занавес, кто пришел к ней, она обрадовалась.
– А я-то ожидала увидеть совсем другую, незнакомую мне женщину. Не думайте, что я забыла о вашей прошлой доброте ко мне, но мне приходится опасаться людской молвы, и потому только я не подавала вам до сих пор вестей о себе. Как я рада вашему приходу! Скорей идите сюда!
Сенагон растерялась от неожиданности. Веер, которым она до той поры церемонно закрывала свое лицо, выпал у нее из рук. Ей казалось, что она спит и видит сон.
– Чей это голос? Кто говорит со мной? – спросила Сенагон у Акоги.
– Неужели вы так и не догадались, увидев здесь меня? – ответила Акоги. – Госпожу мою раньше звали Отикубо. Я так рада, так рада, что вижу вас! Тут нет никого из моих старинных приятельниц, и я еще чувствую себя, как в чужом доме.
Сенагон наконец пришла в себя.
– Ах, какая радость! Какое счастье! Так вот, значит, где скрывалась наша молодая госпожа! А я-то все о ней печалилась, из головы она у меня не выходила! Видно, сам милостивый Будда привел ее сюда!
Просияв от радости, Сенагон поспешила к молодой госпоже Нидзедоно. Но невольно перед ее глазами встал образ прежней Отикубо, гонимой, заточенной в четырех стенах мрачной каморки.
Теперь Отикубо нелегко было узнать: она выглядела совсем взрослой и расцвела новой красотой.
«Поистине ее посетило неслыханное счастье!» – подумала Сенагон.
Шурша шелками своих летних одежд, прислужницы Отикубо – числом больше десяти – оживленно разговаривали между собой. Это была прелестная картина!
Но скоро среди них послышался ропот:
– Не успела эта женщина прийти, как уже была принята госпожой. С нами было не так.
– Верно. Но у нее особые заслуги! – улыбнулась Отикубо. Как она была прекрасна! Прекраснее своих сестер, родители которых всю душу вложили в их воспитание.
«Не мудрено, что она поднялась выше них», – думала Сенагон. Пока ее слушали чужие уши, она говорила только обычные слова радости по поводу свидания после долгой разлуки, но когда в комнате не осталось посторонних, Принялась рассказывать обо всем, что случилось в доме Тюнагона после бегства Отикубо.
Акоги покатывалась со смеху, слушая рассказ о том, какая перепалка произошла на другое утро между мачехой и тэнъяку-но сукэ.
– Старая госпожа все последнее время просто из себя выходит. «Такой скандал на свадьбе! Это, верно, мне наказание за грехи в прежней жизни», – жалуется она. А сестра ваша сразу понесла, будто ей не терпелось поскорей родить. Госпожа Китаноката так чванилась своим зятем, а теперь ходит словно в воду опущенная.
– Странное дело! – заметила Отикубо. – Муж мой восхищается его красотой, но почему-то говорит, что нос у него самое замечательное. Почему именно нос?
– Шутить изволит. Нос у молодого зятя страх до чего безобразен: смотрит в небо, ноздри огромные, в каждой можно построить по боковому флигелю и еще посредине останется место для главного здания, – ответила Сенагон.
– Какой ужас! Бедная Синокими! Каково ей слушать такие безжалостные насмешки!
В разгар этой беседы вернулся из дворца Митиери, изрядно охмелевший от вина. Лицо его красиво разрумянилось.
– Сегодня вечером я был приглашен во дворец императора. Меня заставляли пить одну чарку за другой, в голове зашумело. Я играл на флейте, и государь пожаловал мне платье со своего плеча.
Он показал им подарок микадо: одежду пурпурного цвета, густо благоухавшую драгоценным ароматом. Мити-ери набросил ее на плечи Отикубо.
– Это тебе подарок от меня.
– За что ты меня так награждаешь? – улыбнулась она в ответ.
Вдруг ему попалась на глаза Сенагон.
– Как будто я уже видел эту женщину в доме твоего отца? – спросил он.
– Да, правда, – ответила Отикубо.
– Хо-хо, зачем она сюда пожаловала? Я бы, пожалуй охотно дослушал до конца ее высокозанимательный, красочный рассказ о «господине Катано»…
Сенагон, позабывшая, о чем она говорила в тот раз, ни чего не могла понять и только слушала, сидя в почтительной позе.
– Опьянел я, клонит ко сну, – сказал Митиери. Супруги удалились в опочивальню.
«Как изумительно хорош собой муж Отикубо! – думала Сенагон. – И притом сразу видно, что без памяти любит свою жену. Счастливица! Завидная досталась ей судьба»
***
У Правого министра была единственная дочь, которую пора было выдать замуж.
– Хотел я предложить свою дочь государю, – говорил он, – да побоялся. Кто мог бы в этом случае поручиться за ее судьбу, когда меня не будет в живых? А вот молодой тюдзе, насколько я мог узнать его за время нашего знакомства, человек надежный и верный. Я бы охотно отдал за него свою дочь. Правда, я слышал, будто у него есть возлюбленная. Но ведь она не из знатного рода, значит, ее не назовешь настоящей законной супругой, с которой стоит считаться. В наши дни лучшего жениха не найти Я уже давно присматриваюсь к нему, он мне по сердцу Это человек с большим будущим.
Правый министр стал думать, кто бы мог послужить посредником в этом деле, и поручил сватовство кормилице Митиери.
Кормилица отправилась к своему молочному сыну и стала ему говорить:
– Правый министр просил меня о том-то и том-то… Это заманчивое, очень лестное предложение.
– Если б я был одиноким, – ответил Митиери, – то с радостью согласился бы, но у меня есть возлюбленная, которую я никогда не покину. Сообщи, кормилица, мой решительный отказ.
Сказал, как отрезал, и вышел из комнаты. Кормилица подумала: «У госпожи Нидзедоно, видимо, нет ни отца, ни матери. Молодой господин – единственная опора в жизни. А у дочери Правого министра богатая могущественная родня. Есть кому позаботиться о том, чтобы зять жил в роскоши и довольстве».
И вместо того чтобы передать Правому министру решительный отказ Митиери, кормилица сказала от его имени следующее:
– Прекрасно, я очень рад. Выберу счастливый день как можно скорее и пошлю письмо невесте.
Услышав, что жених согласен, Правый министр, не тратя времени, стал готовиться к свадьбе. Обновил всю домашнюю утварь, роскошно отделал покои для молодых, нанял новых служанок, – словом, ничего не было забыто.
Скоро кто-то шепнул Акоги:
– А знает ли ваша госпожа, что господин тюдзе женится на дочери Правого министра?
Акоги очень удивилась.
– Нет, в господине нашем не заметно никакой перемены. Да полно, правда ли это?
– То-то, что правда. Свадьба, говорят, назначена на четвертый месяц года. В доме Правого министра такая горячка, все с ног сбились…
Акоги сообщила обо всем своей молодой госпоже.
– Вот что люди говорят. Знаете ли вы, что господин ваш хочет жениться?
«Может ли это быть правдой?» – подумала Отикубо вслух спросила:
– Кто это тебе сказал? Муж ни о чем мне не говорил.
– Служанка из дома Правого министра. Она слышала самых верных людей. Уже известно, на какой месяц назначена свадьба.
Отикубо предположила, что Митиери подчинился строгому приказу своей матери. «Он не мог ослушаться родителей», – думала втайне от всех Отикубо, но, как у нее ни было тяжело на душе, она ничем не выдала своей грусти, а с кажущимся спокойствием стала ждать, чтобы Митиери открыл ей всю правду. Время шло, а он все молчал.
Как ни старалась скрыть свои чувства Отикубо, но скоро тайная печаль согнала с ее лица прежние краски.