Пред нею
   Все побежало. Все вокруг
   Вдруг опустело — волны вдруг
   Втекли в подземные подвалы,
   К решеткам хлынули каналы,
   И всплыл Петрополь, как тритон,
   По пояс в воду погружен.
   Тритон — древний морской демон. В греческой мифологии — сын бога морей Посейдона и владычицы морей — Амфитриты, обитающий с ними в золотом дворце на дне моря. Существуют сказания о состязании Тритона с Гераклом, о единоборстве Тритона с Дионисом и о том, что танагрийцы за похищение их скота отрубили спящему Тритону голову. Что хотел сказать сравнением каменного города — Петрополя — с образом всплывшего Тритона Пушкин — вопрос спорный. Однако, история послеоктябрьской России уже один раз хорошо продемонстрировала действие механизма снятия голов у тех, кто посчитал всё им не принадлежащее в качестве своей частной собственности. Посмотрим, что покажет история послеавгустовской России. И хотя для либеральной интеллигенции народные массы, ввергнутые в революционные перемены, по-прежнему — злые воры, посягающие на “священное право” частной собственности, однако, словом “как” Пушкин как бы размежевывается с нею в видении процессов, показанных в образной форме, но тем не менее ставших суровой реальностью столетие спустя.
   Осада! приступ! злые волны,
   Как воры, лезут в окна.
   Его понимание этих процессов намного глубже, чем у современников: он различает видимое обыденному сознанию структурное и невидимое бесструктурное управление. А о том, что речь идет об управляемых разрушительных процессах говорит следующая фраза:

Челны

   С разбега стекла бьют кормой.
   В ней ключевое слово — корма. Согласно словарю В.И. Даля “кормило” — руль для управления, “корма”(судна) — задний конец или часть, противоположная носу. Одной этой краткою фразою в образной форме дается информация о двух сторонах одного и того же революционного процесса: внешне видимой, кажущейся неуправляемой, когда резко меняется направление движения государственного корабля, и внутренней, зачастую глубоко скрытой для обыденного сознания, системе управления, усилия которой сосредотачиваются на методах воздействия на низы таким образом, чтобы те творили с энтузиазмом чужое дело, как свое собственное. Вторая сторона революционных потрясений на уровне коллективного бессознательного иногда воспринимается как “жидо-масонский заговор”.
   Революция в России вне зависимости от того, происходит она снизу или сверху, — это прежде всего крушение привычных форм бытия: словно грозой разносятся веками складывающиеся межиерархические связи-мосты на различных уровнях толпо-”элитарной” пирамиды, перетряхивается весь старый багаж исторической науки и перестают быть весомыми (плывут) привычные авторитеты.
   Лотки под мокрой пеленой,
   Обломки хижин, бревна, кровли
   Товар запасливой торговли,
   Пожитки бледной нищеты,
   Грозой снесенные мосты,
   Гроба с размытого кладбища
   Плывут по городу!
   Большинство простых людей, занятых повседневными заботами о хлебе насущном, неспособно увидеть и разобраться в механизме скрытых пружин управления революционными бурями. Чуждые “большой политики”, в силу недостатка образования и свободного для осмысления социальных явлений времени, они становятся предметом этой политики. Естественно, что в её разрушительных последствиях им видятся признаки Божия гнева и, тем самым, они приписывают внесоциальному уровню управления несвойственную Ему социальную логику поведения.
   По словам М.Е. Салтыкова-Щедрина, «мужик даже не боится внутренней политики, потому просто, что не понимает ее. Как ты его не донимай, он все-таки будет думать, что это не “внутренняя политика”, а просто божеское попущение, вроде мора, голода, наводнения с тою лишь разницею, что на этот раз воплощением этого попущения является (администратор-управленец — авт.). Нужно ли, чтобы он (мужик — авт.) понимал, что такое внутренняя политика? — на этот счет мнения могут быть различны; но я, со своей стороны говорю прямо: берегитесь господа! потому, что как только мужик поймет, что такое внутренняя политика — n-i-ni, c’est fini! (кончено)» — “Помпадуры и помпадурши”.
   Народ
   Зрит Божий гнев и казни ждет.
   Увы! все гибнет: кров и пища!
   Где будет взять?
   Но и на верхних ступенях толпо-”элитарной” пирамиды (выше царя в иерархии управления только оккультные кланы знахарей или жрецы) понимание причинно-следственных обусловленностей в исторических процессах не намного отличается от нижних, которые “элитарная знать” воспринимает в качестве толпы. Поэт удивительно тонко и образно показывает содержательную общность двух толп через их неспособность отличить сложившийся в культуре образ Божий от Бога Истинного, как надмирной реальности.
   В тот грозный год
   Покойный Царь еще Россией
   Со славой правил. На балкон,
   Печален, смутен, вышел он
   И молвил: “С Божией стихией
   Царям не совладать”.
   Предсказание гибели монарха и грозного года жестоких потрясений основ империи дается в поэме через картину наводнения в столице. Мало кто из толкователей “Медного Всадника” обратил внимание на то, что образ царя со “скорбными очами”, данный в поэме Пушкиным, не походит на образ Петра I, а скорее ближе к описанию очень набожного, судя по сохранившимся дневниковым записям, Николая II [20]. Да и Государственная Дума, как законодательный орган управления, впервые появилась в период его царствования.
   Он сел
   И в думескорбными очами
   На злое бедствие глядел.
   Есть такое выражение “людское море”. Площади столицы, забитые толпами демонстрантов в период февральских и октябрьских потрясений 1917 г., когда даже по данным французского посла Мориса Палеолога, на улицы вышло около миллиона жителей Петрограда, действительно сверху смотрелись, если не как море, то как озера, с втекающими в них людскими реками.
   Стояли стогны [21]озерами
   И в них широкими реками
   Вливались улицы. Дворец
   Казался островомпечальным.
   После уничтожения СССР стало модным поддерживать в массовом сознании миф о социальной гармонии между представителями дореволюционной управленческой “элиты” и простым трудовым людом. На самом деле во времена Пушкина в море народной бедности дворцы царя и знатных вельмож выделялись не только как шедевры архитектуры, какими их привычно воспринимают наши современники, но прежде всего как острова изысканной роскоши, недоступной для тех, чьим трудом и талантом они создавались. Но, кроме данного места, острова в поэме упоминаются трижды. Первый раз во вступлении:
   В гранит оделася Нева;
   Мосты повисли над водами;
   Темнозелеными садами
   Её покрылись острова
   Второй — в начале описания наводнения-революции:
   Но силой ветров от залива
   Перегражденная Нева
   Обратно шла, гневна, бурлива,
   И затопляла острова.
   И третий — в Заключении:
    Островмалый
   На взморье виден. Иногда
   Причалит с неводом туда
   Рыбак на ловле запоздалый
   И бедный ужин свой варит,
   Или чиновник посетит,
   Гуляя в лодке в воскресенье,
   Пустынный остров.
   
   Мы имеем здесь дело с описанием процесса расцвета и деградации прозападной управленческой “элиты” Российской империи, как составной части толпо-”элитарной” пирамиды библейской цивилизации, а ключ к расшифровке — в фразе: “Дворец казался островом печальным”.
   Согласно словарю В.И. Даля слово “остров” производное от “ост” — гребень, вершина подводной горы. Такая гора, разделенная поверхностью воды на две части — природный аналог толпо-”элитарной” социальной пирамиды. Верхняя, видимая (остров) — образ правящей “элиты”, для которой нижняя, скрытая под водой (образ толпы), как бы и не существует, хотя она на нее и опирается. Основное предназначение управленцев вне зависимости от типа общественно-экономической формации — повышать качество управление в обществе в целом. Если управленцы этой потребности общества не удовлетворяют, то общество имеет право избавиться от них: либо революционным путем (так в октябре 1917 г. произошло обрезание управленческой “элиты”, иносказательно выраженное фразой: “Нева затопляла острова”); либо эволюционным (что мы пока и наблюдаем после августа 1991 г.) через ротацию кадровой базы без смены концепции управления.
    Однако, всякая попытка повысить качество управления таким способом в условиях, когда прежняя концепция управления себя исторически исчерпала, заведомо обречена на неудачу. Пушкин покажет это в Заключении поэмы, после чего станет ясно, что эволюционный путь развития без смены концепции управления в России бесплоден ( ).
   Так в образной форме дается предупреждение: “новые” управленцы, повязанные со старыми родственно-клановыми связями, воровать будут пуще прежнего, но качества управления повысить не смогут до тех пор, пока общество не избавится от освященного “Ветхим Заветом”(на него указуют слова поэмы: “ветхий домик, одежда ветхая, домишко ветхий”) ростовщичества и не похоронит его верного служителя — безумца Евгения.
   После Октябрьской бури Россия пять лет полыхала огнем гражданской войны, в процессе которой прежняя кадровая база управленцев, возглавляемая царскими генералами, ринулась в опасный путь под лозунгами спасения народа в собственном (общинном) доме от “коммунистической заразы”, без понимания того, что “коммуна” и “община” — всего лишь латинский и русский пальцы, указующие на одно и то же социальное явление.
   Царь молвил — из конца в конец
   По ближним улицам и дальним
   В опасный путь средь бурных вод
   Его пустились генералы
   Спасать и страхом обуялый
   И дома тонущий народ.
   Что получилось из попытки “спасения дома тонущего народа” хорошо показала дальнейшая история, которая, по мнению Ф.И. Тютчева, еще в пушкинские времена взяла на себя труд по защите России: “Истинный защитник России — это история; ею в течение трех столетий неустанно разрешаются в пользу России все испытания, которым подвергает она свою таинственную судьбу”(ПСС, изд. 8, с. 432).
   Тайна судьбы еврейства, как социального явления, не раскрыта до настоящего времени. Эта тайна связана с тайнами судеб многих народов, но тайна “особых” отношений евреев с народами России — одна из основных тем пушкинского творчества. Эта тема так или иначе проходит через многие его произведения, хотя прямо он её затрагивает не часто:
   Гляжу: гора. На той горе
   Кипят котлы; поют, играют,
   Свистят и в мерзостной игре
   Жида с лягушкою венчает.
   «Гусар», 1832 год.
   Не то беда, что ты поляк:
   Костюшко лях, Мицкевич лях!
   Пожалуй, будь себе татарин, -
   И тут не вижу я стыда;
   Будь жид, — и это не беда;
   Беда, что ты Видок Фиглярин.
   «На Булгарина», 1830 год.
   Как! отравить отца! и смел ты сыну…
   Иван! держи его. И смел ты мне!…
   Да знаешь ли, жидовская душа,
   Собака, змей! что я тебя сейчас же
   На воротах повешу.
   “Скупой рыцарь”, 1830 год.
   Ко мне постучался
   Презренный еврей
   «Черная шаль», 1820 год.
   Меж ними зрится и беглец
   С брегов воинственного Дона
   И черный в локонах еврей
   И дикие сыны степей…
   «Братья — разбойники», 1822 год.
   Даже перечисленного достаточно, чтобы Первый Поэт России получил клеймо антисемита. И тем не менее большинство “пушкинистов” у нас в стране — евреи. Это особенная любовь, более похожая на жесточайшую цензуру, при которой любое отклонение в понимании смысла пушкинских образов от понимаемого евреями-пушкинистами мгновенно объявляется абсурдным, противоречащим здравому смыслу, анти-научным и, в силу особого положения еврейства в средствах массовой информации, издательском деле, — не может иметь доступа к читателю. Но так ли уж свободно в своих “охранительных” действиях по отношению к пушкинскому наследию само еврейство или у него тоже есть свои “псы сторожевые”?

Глава 5. Львы сторожевые

   Тогда, на площади петровой
   Где дом в углу вознесся новой,
   Где над возвышенным крыльцом
   С подъятой лапой, как живые,
   Стоят два льва сторожевые,
   Считается, что Пушкин был великим мастером мистификаций. “Медный Всадник” наполнен ими до предела. Внешне текст как бы привязан к общеизвестным достопримечательностям Петербурга, но эта привязка очень странная. Она создает особую систему информационных умолчаний, которые, даже в случае их прямого оглашения, не могли быть поняты и тем более приняты читателями — современниками Пушкина. Так, например, Сенатская площадь никогда не называлась Петровой. В полном и достоверном тексте поэмы, в отличие от всех прежних публикаций, слово “петровой” дается со строчной, а не с заглавной буквы. “Петрос” в переводе древнегреческого — скала, камень и потому, скорее всего, Пушкин имел в виду площадь, мощеную камнем. Мостили в те времена и деревянным брусом, но во второй части поэмы поэт раскроет смысл и этого иносказания:
   И он по площади пустой
   Бежит и слышит за собой -
   Как будто грома грохотанье -
    Тяжело звонкоескаканье
   По потрясенной мостовой.
   “Тяжело звонкое скаканье” невозможно по деревянной брусчатке. Есть в оригинальном тексте и другие рассогласования с известными каноническими текстами поэмы. Так, например, запятая после слова “тогда” (в предыдущей цитате) — отсутствует. Кажется мелочи? А это как посмотреть. Без запятой и с названием площади “Петровой” фраза “Тогда на площади Петровой” — вполне определенна в смысле времени и места описываемых далее событий; по тому же, как она дается в оригинальном тексте читателю предлагается самому решить вопрос, когда и где происходило описываемое действие. И если принять версию, согласно которой имя Евгений — код, мера образа того социального явления, которое всеми воспринимается на обыденном уровне в качестве еврейства, то можно считать, что Пушкину благодаря особой системе умолчаний удалось показать существование этого загадочного явления в глобальном историческом процессе одновременно в далеком прошлом и настоящем. И еще одна “мелочь”: в оригинальном тексте дом не “новый”, а “новой”.
   Во времена написания поэмы, согласно словарю В.И. Даля, слово “новой” означало — иной, другой.
 
   Рис. 1. План Сенатской площади (ныне пл. Декабристов).
   10 — памятник Петру I; 11 — дом Лаваля; 12 — здание Сената;
   13— здание Синода; 14 — арка с фигурами “гениев”, соединяющая здания Сената и Синода; 15 — Конногвардейский манеж; 16 — Исаакиевский собор; 17 — дом Лобанова-Ростовского; 18 — Главное Адмиралтейство.
   Если рассматривать текст поэмы с привязкой к конкретно описываемому месту и времени (известно, что об истине “вообще” говорить бессмысленно; истинное понимание того или иного явления всегда связано с определенным местом и временем), то первый смысловой ряд указует на ставший литературной достопримечательностью дом Лобанова- Ростовского , который в 1833 г. действительно был новый (построен в 1817-1820 г. по проекту известного архитектора О.Монферрана). Как видно из рис. 1, этот дом отличается от всех окружающих его зданий тем, что занимает участок, имеющий в плане форму прямоугольного треугольника и потому выглядит с высоты птичьего полета как двускатная пирамида положенная на бок. Его главный фасад, обращенный к Адмиралтейству, украшен в центре портиком из восьми колонн коринфского ордера, опирающихся на сильно выдвинутую вперед аркаду, предназначенную для подъезда экипажей к парадному входу. Ставшая столь известной мраморная скульптурная группа из двух львов, установленная на “возвышенном крыльце”, примыкающем к аркаде этого дома-пирамиды вместе с созданной воображением поэта фигурой Евгения, напоминающей Наполеона, (“без шляпы, руки сжав крестом”) и есть мистически связующее звено первого смыслового ряда поэмы со вторым и третьим.
   Известно, что Сенат и Синод в России во времена монархии Романовых, а также Верховный Совет СССР и ЦК КПСС в годы советской власти, были заложены в упряжку библейской концепции мирового “господства” еврейства над всеми народами с их достоянием. Все нижестоящие государственные институты власти, включая управленческие структуры средств массовой информации, производственных предприятий, творческих союзов, различных добровольных обществ и фондов были пронизаны представителями меж(интер)национальной мафии настолько, что ни одно решение в трех важнейших сферах жизнедеятельности общества — информации, кадров и финансов — не могло быть принято без их участия. Можно сказать, что посредством еврейства осуществлялся тотальный контроль всех звеньев структурного и бесструктурного управления государством. Само еврейство при этом было и средством и жертвой тоталитарной системы, поскольку из его среды более всего и вышло, так называемых революционеров и диссидентов, которые, словно термиты, подтачивали саму систему до тех пор, пока она окончательно не разрушалась.
   Через мистическую связь, “как живых мраморных львов сторожевых”, с непонятно откуда взявшимся в истории глобальной цивилизацииеврейством (мы расстались с Евгением уснувшим накануне наводнения) открывается второй смысловой ряд поэмы. Мистика же описанной Пушкиным сцены в том, что в районе Сенатской площади существует два здания со львами на крыльце. Расположены они, как видно из представленного на рис. 1 плана, на двух противоположных углах площади: на юго-восточном — вдали от “Медного Всадника” — дом Лобанова-Ростовского (информация по оглашению), и на северо-западном — вблизи от “Медного Всадника” — дом Лаваля (информация по умолчанию), который составляет единый архитектурный комплекс с Сенатом и Синодом.
 
   Рис. 2. Арка, соединяющая Сенат и Синод с двумя скульптурными фигурами “гениев”.
 
   Рис. 3. Скульптурная
   фигура “гения”.
 
   Последние же соединены аркой (рис. 2) со скульптурными фигурами “гениев” (рис. 3), которые как бы седлают два главных государственных учреждения времен династии Романовых. Данная арка послужила поводом к рождению известного в дореволюционные времена каламбура: “Скотейший Синод и грабительствующий Сенат живут под арками ”. Официальные названия этих имперских учреждений были: Святейший Синод и Правительствующий Сенат. Таким образом, в каламбуре обыгрывалось созвучие: Скотейший — по отношению к Синоду (жеребячья порода — прозвание “духовного” сословия); и Грабительствующий — по отношению к Сенату (правительственные чиновники в России всегда воровали).
   Фасад дома Лаваля, выходящий на набережную Невы, как и фасад дома Лобанова-Ростовского, имеет крыльцо с двумя львами. Однако, в отличие от дома Лобанова-Ростовского, который (по крайней мере до последнего времени) ничем примечательным в историческом плане не отмечен, дом Лаваля сыграл заметную роль в судьбе России, поскольку непосредственно вошел в летопись культурной и общественной жизни Петербурга бурных 1820-х годов. В его стенах собирались декабристы, зараженные “модной болезнью” — масонством, перед восстанием 14 декабря 1825 г. Свое отношение к “больным” Пушкин выразил за полгода до трагических событий в “Сценах из Фауста”.
   Корабль испанский трехмачтовый
   Пристать в Голландию готовый:
   На нем мерзавцев сотни три,
   Две обезьяны, бочки злата,
   Да груз богатый шоколата,
   Да модная болезнь: она
   Недавно вам подарена.
   Это ответ пушкинского Мефистофеля на вопрос пушкинского Фауста: Что там белеет? говори,— после чего пушкинский Фауст, в отличие от Фауста Гете, решает:
   “Все утопить!”
   Все и было утоплено, т.е. “обрезано” в соответствии с указанием, данным в поэтической форме за полгода до событий на Сенатской площади. Что касается второго смыслового ряда в ответе пушкинского Мефистофеля, то речь в нем идет об исторических путях движения носителей “модной болезни” в Россию, которые действительно были хорошо известны Пушкину. Реальные же, то есть экономические причины миграции еврейства из Испании в Голландию, столетие спустя были хорошо показаны Лионом Фейхтвангером в “Испанской балладе”.
   “Корабль испанский трехмачтовый” — галион [22], единственный тип судна тех времен, на котором могли разместиться примерно триста человек. Также известно, что из шестисот членов, принадлежавших к тайным (Северное и Южное) обществам и проходящих по делу декабристов, более половины числились членами различных масонских лож [23]. В то же время отношения Пушкина с руководителями этих обществ были сложными. Судя по письмам, с одним из них дело чуть не дошло до дуэли. Масонское прозападное обезьяньиченье без понимания конечных целей играющих в “посвящения” было противно Первому Поэту России.
   После изгнания из Испании евреи с награбленным посредством ростовщичества золотом бежали морем в Голландию, после чего интенсивность экспансии еврейского капитала в Европе резко возросла. Не миновала эта экспансия и России. Столетие спустя она станет причиной многих её бед и потрясений. Так что у Пушкина были серьезные основания для оглашения своего варианта решения вопроса, поднятого Фаустом и в образной форме раскрытого пушкинским Мефистофелем.
   Поэт и сам был бы не прочь “ все утопить”до того, как катастрофа разразится и экспансия доктрины “Второзакония-Исаии”, бездумными исполнителями которой были в основном евреи, завершится.
   Однако, процесс экспансии продолжался, поскольку шел не “сам собой, как ступа с Бабою-Ягой”, а под контролем “львов сторожевых” — левитов. Чтобы раскрыть тайну истории, которую нам хотят представить как тайну еврейства, придется приподнять завесу над одной из самых древних загадок, заданных человечеству левитами. Но для этого следует внимательно вчитываться не только в то, что они открыто провозглашают, но и вслушиваться в то, о чем они тщательно умалчивают. С этих позиций проанализируем “писание” одного из современных левитов, который сумел рассмотреть возможно и сохранившийся в какой-то мере на биологическом уровне у человека “Эдипов комплекс”, но почему-то не захотел увидеть реально существующий на социальном уровне “комплекс Екклезиаста”:
   “Несомненно, еврейский народ сложился из весьма различных привходящих элементов, однако наибольшее различие внутри этих племен создавалось тем, выпало ли на их долю пребывание в Египте и все, что последовало затем, или нет. С учетом этого обстоятельства можно сказать, что нация возникла благодаря соединению двух составных частей, и не случайно после краткого периода политического единства она распалась на две части, царство Израильи царство Иудея.Истории нравятся такие реставрации, когда более поздние слияния отменяются и снова дают о себе знать ранние разделения. Впечатляющий пример подобного рода показала, как известно, Реформация, когда она снова выявила пограничную линию между некогда принадлежавшей Риму и сохранившей независимость Германии, через более чем тысячелетний промежуток времени. В случае с еврейским народом мы не можем продемонстрировать столь же верного воспроизведения древней ситуации; наше знание той эпохи слишком недостоверно для определенного утверждения, что в северном царстве сосредоточились давние аборигены, а в южном — возвращенцы из Египта, однако позднейшее распадение и здесь не могло произойти без всякой связи с имевшей место ранее . Былые египтяне (будущие евреи: наш комментарий) оказались, по-видимому, малочисленнее прочих, но проявили себя более сильными в культурном отношении; они решительнее влияли на позднейшее развитие народа, потому что принесли с собой традицию, у остальных отсутствовавшую . А может быть — еще и что-то другое,
   Это выдержки из монографии З.Фрейда “Человек Моисей и монотеистическая религия”, написанной им в 1938 г.
   Что означала для кочевников, изгоняемых из цивилизованного Египта в безводную и совершенно не приспособленную для жизни Синайскую пустыню, “искусственная спайка, более осязаемая, чем всякая традиция”? Фрейд ничего об этом прямо не говорит, но кое о чем мы можем и сами догадаться, если воспроизведем по его совету древнюю ситуацию и соотнесем её с современной. И тут мы обнаружим, что вся современная история, опирающаяся на письменные источники, свидетельствует о том, что евреев ото всюду изгоняли по причине их особой “искусственной спайки”, непонятной и неприемлемой окружающим народам. И только вторая книга Торы — “Исход” излагает нам историю добровольного бегства евреев. Но тогда одно из двух: либо в Древнем Египте не было евреев, а в плену случайно оказались какие-то особо свободолюбивые кочевники, почему-то не пожелавшие приобщаться к благам развития цивилизации