Страница:
– Нет.
– Ты знаешь, где он хранится?
– Нет.
– Так как же мы найдем его?
– Найдем. Бабочка, вспыхнувшая и исчезнувшая, на моей ладони, это компас. Теперь я ощущаю направление, которое приведет нас к ключу. Послезавтра нам в путь. Здесь предстоит завершить еще кое-какие дела.
– Куда мы отправимся?
– Пока что в Испанию. А куда дальше – не знаю.
Ну что ж, Испания так Испания. Страна монахов, конкистадоров и инквизиторских костров. Не лучшее место в христианском мире. Итак, наш путь от Короля-Солнца Людовика Четырнадцатого к его внуку Филиппу Бур бону.
У графа де Руа была сложная и запутанная жизнь. Точнее, он вел одновременно несколько жизней, и в каждой из них его поведение должно было соответствовать занимаемому месту. Он ощущал себя актером, играющим главные роли сразу в нескольких спектаклях и вынужденным надевать то маску шута, то короля, то Зевса-громовержца, и при этом, не дай Бог, что-то напутать, вложить в уста одного героя реплику другого. Б жизни богатого придворного, занимающего твердое положение рядом с троном величайшего из королей, мудрейшего из монархов (как его принято называть), Людовика Четырнадцатого, граф вынужден был вести себя легкомысленно, ветрено и высокомерно, тщательно соблюдая правила, присущие этой среде. А в свете показалось бы просто странным, если бы молодой богатый вельможа не имел дамы сердца, лучше замужней, к которой нужно красться под покровом ночи и посылать нежные записки, предоставляя этим пищу для сплетен.
Отношение к графу при дворе и так было несколько настороженным. Слава путешественника и воина выгодно отличала его от когорты лизоблюдов и бездельников, готовых на любые интриги и мерзости, лишь бы немного приблизиться к трону и урвать свой кусок в виде щедро раздаваемой рукой короля земель, состояний и привилегий. В Ги де Руа чувствовалась целеустремленность. В отличие от других, он знал, для чего живет, что в среде придворных выглядело просто неприличным. Кроме того, о нем ходили невероятные слухи, пищу которым давал круг его общения. В него входили и монахи, и чернь, и пришельцы из разных стран, и просто сомнительные типы, на лицах которых не было написано почтения к законам. Однажды недруги графа попытались обвинить его в государственной измене. Ги де Руа был объявлен шпионом испанской короны (в ту пору с Испанией велась очередная война) Его хотели надолго заточить в Бастилию, но провел он там всего три дня. Граф убелил в своей не виновности августейшую особу и еще более укрепил свое положение.
Чтобы не усугублять сплетни и слухи вокруг своей особы и перевести их в безопасную сферу, граф не уставал демонстрировать пристрастие к шумным компаниям и пирам. Он завел себе даму сердца баронессу Анжелику де Клермон, двадцатитрехлетнюю красотку, отличавшуюся непроходимой глупостью и животной страстностью. Она требовала множества хлопот и отнимала немало времени.
– Вы не против, мой милый друг, если во время беседы с вами я буду одеваться и готовиться к новому дню, – проворковала Анжелика, возлежавшая в тонкой ночной рубашке среди мягких подушек, разбросанных на диванчике. – У меня сегодня очень много дел. Ах, эти дела – как же они скучны и однообразны… Вы не представляете, сколько сил они отнимают.
– О, сегодня вы бледны, как никогда, – улыбаясь, поддакнул граф, чувствуя, что раздражение в нем продолжает нарастать
Он устал. В последнее время у него возникло столько неприятностей, а в будущем их предвиделось еще больше. И ему не хотелось тратить драгоценное время на никчемные разговоры. У Анжелики дела – подумать только! Уж граф-то прекрасно знал, что все ее дела сводятся к примерке новых платьев, приемам, беседам с такими же наседками, а главное, к передаче и обсуждению сплетен и досужих домыслов.
Ох эти сплетни – любимое занятие французского двора! «А правда ли, что карету герцога Ларошфуко видели ночью у дома мадемуазель Виктории?» – «Конечно же, правда!» – «Действительно ли король подыскивает себе новую фаворитку, разочаровавшись в старых?» – «Несомненно!» – «А правда ли, что герцогиня Бургундская покупает нюхательный табак в лавчонке мошенника Жака?» – «После того как она дважды купила там табак, у Жака нет отбоя от покупателей. Все хотят нюхать тот же табак, что и герцогиня».
– Эти вечные заботы старят, – вздохнула Анжелика. – Того и гляди, на лице появятся морщины, и тогда вряд ли на меня будут заглядываться мужчины – Она кокетливо стрельнула глазами.
– Вам это не грозит, отрада очей моих, – выдавил граф сквозь зубы. – Вашему прекрасному лицу Господь дал лучшее, что было у него в запасе, и вряд ли он станет унижать венец своего творения преждевременной.
– Ох, вы не правы! – В голосе ее звучали нотки восторга. Все-таки граф умеет подарить комплимент так, как не может никто. – А я действительно настолько бледна?
– Ваша кожа бела, как первый снег, выпавший на мостовые парижских улиц.
– Это ужасно! – воскликнула Анжелика, хотя видно было, что слова поклонника льстят ей – бледность считалась в свете хорошим тоном. – Может, я больна? Скажите, мой друг! Вы ведь знаток медицины.
«Как же, больна. Ты здорова, как скаковая лошадь твоего мужа!» – подумал граф, чувствуя, что начинает звереть. Но он лишь расплылся в широкой улыбке и прошептал:
– Возможно, вы и больны. Но смерть еще долго не приблизится к вашему ложу. Причина недомогания вашего – переутомление. Вы слишком печетесь о делах других людей.
– Это верно, мой дорогой де Руа.
С помощью подоспевших служанок она начала облачаться в неудобное платье, обошедшееся в целое состояние.
Граф должен был признать, что фигура у баронессы де Клермон прекрасная, а кожа нежная. Если бы баронесса была еще и немая!…
В том, что друг дома присутствовал при столь интимных моментах, как облачение в платье, не было ничего предосудительного. Некоторые дамы принимали гостей лежа в постели, притом часто одежда их была сведена до минимума. Другие же встречались с поклонниками лежа в ванной.
– Не кажется ли вам, мой друг, что грудь моя опала?
– Ну что вы! Ваши груди подобны двум чудесным сахарным сосудам. – Он нагнулся и поцеловал родинку на полной груди, что расценивалось не столько как страстный порыв, сколько как дань галантности.
За пустой болтовней прошло еще несколько минут.
– Как здоровье вашего супруга?
– Он здоров и свеж. Объезжает дальние поместья.
– Когда вы ждете барона?
– Он обещал быть на днях.
Будто специально дождавшись этого момента, в. будуар вошел камердинер и объявил:
– Барон де Клермон.
Появление барона не только не раздосадовало графа, но даже вызвало у него некоторое чувство облегчения. Ему до смерти надоели ежедневные визиты к даме сердца и длинные нудные беседы. Это как служба. Стоило пропустить один день, сразу же следовали упреки: «Милый, вы забываете меня. О, неверный, вы нашли другую женщину, признайтесь!» Игра в любовников в высшем свете основывалась на четких правилах, пренебрегать которыми было непозволительно.
Барон де Клермон был человеком рослым, похожим на матерого быка, если только быка можно было бы втиснуть в коричневый камзол, чулки и штаны. Лицо барона было густо напудрено, чтобы скрыть грубую, загорелую кожу и сгладить крестьянские черты На голову он нахлобучил парик, сидевший на нем как седло на корове. Обычно он был не способен ни на сильную злость, ни на добрые душевные порывы, хотя иногда и любил развлекаться поркой нерадивых слуг. Мало что на свете могло вывести его из равновесия.
– Здравствуйте, барон, – учтиво улыбнулся граф. – Я рад снова видеть своего друга.
Барон де Клермон издал булькающее, нечленораздельное восклицание, которое де Руа не понял. Он никогда не видел де Клермона в таком состоянии. Лицо барона покрылось красными пятнами, проступающими даже сквозь слой пудры, глаза метали молнии, и вместе с тем в них была какая-то отрешенность.
– Вы не хотите поцеловать меня, дорогой супруг? – Анжелика протянула тонкую руку к мужу.
– Кхе, как вы… – Барон не закончил фразу, пятна на его щеках стали ярче. Он был похож на человека, который явно не в себе.
– Дорогой мой, вы неважно выглядите. У вас такой вид, будто вы только что увидели привидение.
– Нет, Анжелика! Я увидел не привидение! Я узрел гнездо разврата! – Голос барона прозвучала рыком льва, у которого в лапе засела заноза.
– Что? – Анжелика была настолько поражена словами супруга, что с нее слетела обычная маска томности и холодности.
– Да, да, я вижу, что в моем доме свит змеиный клубок. Похоть и предательство пустили здесь корни!
– Вы о чем, мой супруг?..
– О чем?! Неверная жена, неужели вы не понимаете, о чем я говорю? – Барон нарочито грозно продекламировал эти слова с пылкостью актера бродячего балаганчика, что получилось у него весьма неубедительно. Де Руа не мог понять, что случилось с обычно покладистым бароном де Клермоном.
– Боже мой! – всплеснула руками Анжелика. – Вы ли это, мой дорогой супруг? О какой неверности ваши речи?
– Вот он! – Толстый палец барона был направлен в сторону графа. – Под видом друга проник в мой дом и овладел моей женой!
– Кто внушил вам столь вздорные мысли? – И голос, и лицо графа выражали крайнее удивление.
– Кто внушил? Об этом говорит весь Париж! Чернь и знать, офицеры и горшечники.
– Вы же знаете, что Париж живет сплетнями, и нет для парижан большего удовольствия, чем втоптать в грязь доброе имя.
Если честно, то де Клермону вовсе не обязательно было собирать эти слухи. Он и так был прекрасно осведомлен об увлечениях своей жены. Более того, когда в приступе скуки год назад Анжелика начала жаловаться на жизнь, де Клермон сам сказал ей: «Вам нужно общение. Чаще выходите в свет. Заведите себе любовника, как все».
– Пусть отсохнет ваш лживый язык! – продолжал яриться барон.
– Не ведите себя глупо! – с досадой воскликнула Анжелика.
– И вы, господин граф, не только овладели моей женой, но еще и злословите, понося своим грязным языком мое имя.
– Вы о чем, друг мой? – На этот раз удивился де Руа.
– Не вы ли три дня назад назвали меня напыщенным дураком?
– Кто оклеветал меня?
– Господин де Эньян стал свидетелем ваших гнусных слов.
– Вы прекрасно знаете, что де Эньян болтлив и злословен, ему нельзя доверять.
– Вы лжете! Вы говорили это! Вы сказали, что я, барон де Клермон, напыщенный дурак.
– Я никогда не говорил о вас ничего плохого. Вы утомились, дружище. Я зайду к вам попозже, и мы разопьем с вами бутылку старого вина из ваших прекрасных погребов.
– Вино из рук Иуды? Никогда!
– О Господи! Успокойтесь. Всего вам доброго. – Граф направился к двери, но барон ухватил его за плечо.
– Я не закончил. Вы оскорбили меня и мою семью. И я требую удовлетворения.
Он соврал с руки перчатку и бросил ее на пол.
– Вы просто сошли с ума, – покачал головой граф.
– Побойтесь Бога! – крикнула Анжелика.
– А вас, неверная жена, ждет монастырь!
По закону де Клермон имел полное право на подобное решение вопроса, и Анжелика картинно упала в обморок, сквозь полуприщуренные веки наблюдая за продолжением непристойного скандала.
– Я не обижаюсь на вас, де Клермон, и отношу ваши слова за счет утомления и нездоровья.
– Мы будем биться!
– Не глупите. Я не хладнокровный убийца. Нет такого оружия, с помощью которого вы бы одолели меня.
– Выбирайте оружие!
– Хорошо, – пожал плечами граф, которому совершенно не приглядывалось драться с бароном. – Шпаги.
– Завтра на пустыре за аббатством Святого Иакова. Жду в семь. С секундантами.
В своей карете де Руа напряженно обдумывал происшедшее. Он ничего не понимал. Измена жены не могла вывести барона из себя, равно как и брошенные спьяну графом слова. Де Клермон понял, что он пуп земли, и меньше всего обращал внимание на нелестные реплики в свой адрес, произнесенные за его спиной. Создавалось впечатление, что он намеренно вел свое дело к дуэли и лишь искал повода для этого. Зачем? Может быть, кто-то пытается использовать его, чтобы свести счеты с де Руа? Но тогда бы выбрали бойца получше и ненадежнее. Да и не похоже было, что барон играл в чью-то игру. Он просто сошел с ума… Нет, если бы это было лишь сумасшествие. Тут кроется что-то иное. Гораздо более значительное. Странное. И неотвратимое…
Ровно в семь граф был на пустыре. Там уже собрались секунданты и врач, которые скрепя сердце согласились принять участие в этом деле. В четверть восьмого, когда де Руа уже начал надеяться, что де Клермон одумался, барон появился. Он сухо поприветствовал всех и встал неподвижно, широко расставив ноги, держа руку на эфесе шпаги, глаза его смотрели куда-то поверх голов присутствующих.
– Не желаете ли вы признать, что ссора была ошибкой и лучшим выходом будет примирение? Никто не упрекнет вас, если вы примете такое решение. Оно было бы правильным, – произнес секундант.
– Я согласен на примирение, – кивнул де Руа. – И готов просить у моего противника извинения за обиды, которые, как он считает, я нанес ему.
– Вам, господин де Клермон, лучше всего бы последовать примеру господина де Руа, – с облегчением произнес секундант, надеявшийся на счастливый исход. Высочайшим эдиктом дуэли были запрещены и наказание грозило не только дерущимся, но и тем, кто им содействовал.
– Никакого мира. Я буду сражаться! – горячо воскликнул де Клермон. Со вчерашнего дня в нем не произошло никаких изменений к лучшему. Он выглядел еще более безумным.
– Я не хочу вас убивать, барон… Я не буду драться.
– Жалкий трус!
– Нет. Просто я не убийца.
– Тогда я убью тебя! – де Клермон выхватил шпагу и приставил к груди графа.
– Ладно, глупец, ты сам выбрал свою погибель! – бросил де Руа в лицо противнику.
Клинки со звоном скрестились.
Сперва де Руа надеялся улучить момент и выбить оружие из рук барона, но с самого начала все пошло не так, как ему хотелось. Барон обрушился на него подобно урагану. И де Руа был вынужден сразу уйти в оборону. Он отступал, парируя бесчисленные выпады противника. Один раз он чуть не споткнулся, но устоял на ногах.
Вскоре граф понял, что пора отбросить прочь благородные чувства и подумать о себе Он начал драться всерьез, в полную силу.
К его удивлению, барон мастерски парировал самые замысловатые удары. С каждой минутой его яростный напор возрастал. Если так дальше пойдет, шпага обманутого мужа вскоре достигнет цели
Улучив момент, граф рванулся вперед и со всей силой нанес свой любимый удар, который еще никому не удавалось отразить… Но барон без труда парировал его и в ответ полоснул соперника по плечу. На рубахе де Руа появилось алое пятно.
– Твоей рукой управляет сам дьявол! – воскликнул он.
– Наверное, так оно и есть, – прохрипел безжизненным голосом де Клермон. И от этих слов у де Руа выступил холодный пот. Что творится? Барон, здоровенный, неповоротливый увалень, просто не мог так драться. Он бы уже давно пал. Его словно вела чья-то чужая воля, придававшая силы и управлявшая его рукой.
Барон рубил шпагой, будто мечом, сплеча, и лезвие мелькало так, что стало почти невидимым. Де Руа отступал, понимая, что спасти его может только чудо. Он опять споткнулся, но снова смог удержаться. Потом кинулся вперед, нацелившись барону в живот, и с отчаянием увидел, как переломилось лезвие его шпаги. Барону только и оставалось, что вонзить свою шпагу в тело де Руа.
Граф покачнулся, выпустил из пальцев обломок шпаги, замер на мгновение, вглядываясь в глаза своего убийцы. В последний миг жизни он понял, что напугало его еще вчера во взоре барона. Так смотрела два дня назад черная птица, бившаяся в окна постоялого двора, где он встречался с братьями Белого Ордена. Это был взгляд его смерти, и ему следовало бы понять это еще тогда…
Барон, покачиваясь, стоял над трупом, потом упал на колени, в ужасе разглядывая свои руки. Он будто очнулся после долгого кошмара. Потом он поднялся и, согнувшись, побрел прочь, не обращая внимания на вопросы секундантов, пораженных увиденным. Добравшись домой, он до вечера просидел в своем кабинете, уставившись в одну точку. Наконец, он вытащил пистолет и повернул ствол к груди.
Перед тем как нажать на спусковой крючок, барон явственно увидел перед собой немигающий круглый глаз сказочной птицы, в котором отражались звезды.
Барон де Клермон пережил свою жертву всего лишь на несколько часов…
– Вот так погиб наш друг граф де Руа, – закончил свой рассказ Адепт.
– После того, как принес нам послание Верхних Адептов?
– Да.
– Смерть идет по нашим пятам.
– Но она пока недостаточно расторопна, и мы можем опередить ее.
Я был подавлен рассказом моего наставника Предыдущая жизнь не была для меня легкой, но то, что происходило со мной после того, как в московском домике я нашел злосчастную брошь, вряд ли можно было с чем-нибудь сравнить. Все это время смерть кружила поблизости, собирая обильный урожай. С некоторых пор я чувствовал себя как солдат, оказавшийся в самом пекле жестокой битвы, держащийся из последних сил, видящий, как вокруг него один за другим падают убитые и раненые, и понимающий, что скоро и с ним произойдет то же самое. Если только Господу не будет угодно сотворить чудо.
Снизу слышался шум веселой попойки. Гуляли королевские гвардейцы, остановившиеся на постоялом дворе на ночь. Вчера они получили жалованье. Впереди их ждали битвы плечом к плечу вместе с новым союзником Франции – Испанией против недавних союзников: Англии, Голландии, Австрии. Гвардейцы уже опустошили немалую часть винных запасов хозяина, и это было только начало.
– Я думаю, нам следует отойти ко сну, – произнес устало Адепт – Завтра рано вставать. Нас уже заждалась Испания.
Я затушил свечу. В окно падал бледный свет луны. На миг он померк. Мне показалось, что по диску ночного светила скользнула тень крыла громадной черной птицы.
– Не всегда кратчайшие пути – лучшие. Самая легкая и короткая дорога ведет в ад.
– Почему ты думаешь, что дорога, которую мы выбрали, лучше?
– Потому что я это знаю. Потому что на моей ладони лежала бабочка, и она подарила знание и предчувствие того, какая дорога ведет к ключу и как нам ее осилить.
– Ну что ж. Если предпочтительнее путь в Английское королевство через Индию, мы пойдем им.
Лето в тот год пришло очень рано. И выдалось оно очень жарким. От тех дней в моей памяти остались лишь жара, бесконечная пыльная дорога, ночевки под открытым небом. Если отметить наш курс на карте, он представил бы ломаную линию. Иногда мы даже возвращались назад, теряя немало времени. По словам Адепта, это был лучший маршрут, при котором у Хранителя оставалось меньше шансов настигнуть нас
Мы не особенно спешили. Адепт говорил, что пока нет смысла понапрасну загонять лошадей, время терпит. Мы оставили за спиной Тур, Лимож, затем сделали крюк и очутились в Бордо, где Винер с головой погрузился в какие-то загадочные дела, нанес несколько визитов, пополнив запас денежных средств и сведений о том, что происходит в Европе. А я беззаботно бродил по городу, любуясь роскошным готическим собором, развалинами древнеримского амфитеатра, толкаясь в привычной портовой суете среди купцов, мореходов и жуликов. С легкой грустью прислушивался к заумным беседам, которые горячо вели прямо на улицах студенты местного университета, старого, почетного заведения, основанного почти триста лет назад, вспоминая, что и сам когда-то с прилежанием постигал различные науки, связанные с медициной. Как давно это было!
В Бордо мы провели три дня. Под конец я стал нервничать, поскольку у Винера находились все новые дела, а каждый час пребывания на одном месте повышал возможность того, что Хранитель обнаружит нас своим дьявольским внутренним зрением и уничтожит. Он держал нас на леске, как рыбак держит добычу, и с каждым днем все ближе подтягивал к берегу.
Мы решили двинуться в путь рано утром, но едва я заснул, как проснулся от внутреннего толчка. Я ощутил, что мое сердце с нечеловеческой силой сжимает грубая, беспощадная рука.
– Вставай, – воскликнул я, расталкивая Адепта. – Нам надо бежать. Я чувствую его длань!
Уговаривать мне моего спутника не пришлось…
Мы отчаянно гнали лошадей, и им будто передались наше возбуждение и страх. Мимо пролетали темные силуэты деревьев, лунная дорожка блестела на озере, горела лампа в окне крестьянского дома. Стук копыт разрушал ночную тишину, и иногда ему вторил лающий волчий вой.
Когда начал заниматься рассвет, мы, измотанные и облепленные грязью, барабанили в ворота придорожной гостиницы. Нужно было подкрепиться, дать немного отдыха лошадям и отдохнуть самим.
Только что пропели петухи. В большой комнате, уставленной огромными столами и тяжелыми стульями, дремала жена хозяина, положив щеку на пухлую руку. Муж дернул ее за плечо и грубо велел обслужить господ. Мы уселись за стол. – Кроме нас в углу помещения скучал щупленький мужчина лет тридцати пяти. Его смуглое лицо изрезали морщины. Встретившись со мной глазами, он улыбнулся, обнажив ровные белые зубы. Он был в удобной для дороги кожаной одежде и высоких сапогах.
– Что-нибудь поесть. И кувшин вина – нас мучит жажда! – велел Адепт.
– Все будет сделано, – склонился в низком поклоне хозяин и исчез с женой на кухне.
– Разрешите подсесть к вам, господа? – учтиво обратился к нам мужчина в кожаном, – Я сразу увидел в вас приятных собеседников, встреча с которыми в долгих странствиях сравнима с находкой жемчужины в куче навоза.
– Думаю, вы ошибаетесь, сударь. Не зная нас, вы слишком высоко оцениваете наши достоинства, – суховато произнес Адепт. – Но мы благодарны вам за лестные слова и, конечно, не против, если вы присядете рядом и разделите с нами кувшин вина
Недомерок устроился напротив нас, и я получил возможность получше рассмотреть его. Лицо незнакомца было некрасивым, с мелкими, какими-то крысиными, чертами и вместе с тем не лишено некоторого обаяния. В карих глазах светился ум. Шрамы на лице и обветренная кожа говорили о том, что жизнь этого человека была нелегка и полна приключений. Длинные тонкие пальцы постоянно находились в движении – он теребил свой рукав, мял хлеб, крутил кольцо на мизинце. Было видно, что он привык работать пальцами, скорее всего играя на каком-нибудь струнном музыкальном инструменте. Судя по чертам лица и цвету кожи, в его жилах текла турецкая или мавританская кровь
– Вижу, вы держите путь издалека, – начал он.
– Вряд ли есть в Европе страны, чью дорожную пыль мы не носили бы на подошвах наших сапог.
– Мне, странствующему дворянину, с детства безжалостно брошенному в океан жизни, это знакомо. Видал я во дни своих странствий места и похуже, но, скажу честно, сия таверна представляет из себя жалкое явление. Хозяйка ленива и плохо готовит. Слуги неучтивы. Хозяин наверняка вор и укрывает доходы от государевой казны. Представьте, он не хотел пускать на порог меня, измотанного долгой дорогой и ослабевшего от голода и усталости. – Незнакомец укоризненно покачал головой. – Он так и намекнул мне, что если у представителей моего славного рода и водились деньги, то было это еще до великого потопа.
– Так и сказал? – покачал я головой, отмечая про себя, что хозяин был абсолютно прав.
– Так и сказал… А ведь бедность, судари, вовсе не относится к числу человеческих грехов. Скорее наоборот, является добродетелью. К счастью, я не всегда наделен этой самой сомнительной из добродетелей. Вид золота в моих карманах отрезвил этого мерзавца, и это к лучшему, ибо я тогда уже почти решил обрубить ему уши. И клянусь, без ушей он смотрелся бы куда лучше, чем теперь.
– Сие было бы излишне, ибо смирение должно входить в число душевных качеств порядочного человека, – возразил ему Адепт с самым серьезным видом, стараясь сдержать улыбку.
– Согласен с вами. Но, к сожалению, этим душевным качеством не владели ни мой добрый отец, вынужденный подрабатывать морскими плаваниями, ни дед, казненный Яковом Вторым, чтоб еще тысячу лет все плевали на могилу этого августейшего выродка, а у его детей из ушей росла шерсть!
– Вы слишком суровы к нему, – подал я голос. – Хотя, конечно, Яков был отъявленным плутом и мерзавцем, пролившим кровь многих порядочных людей.
– Да, именно так, мой друг. Хотя, если признаться, и мой дед был плутом и мерзавцем. К счастью, его кровь не отразилась на мне, и нравом я вышел кроток, а душой чист. Я даже, к стыду своему, излишне добродетелен, что не может не осложнять жизнь человека в наши тяжелые времена.
Наш новый знакомый отхлебнул из кружки и кинул взгляд в окно.
– О, солнце поднимается. Пожалуй, мне пора. Вот что я вам скажу. Если решите остановиться здесь надолго, знайте – эта тараканья дыра полна всяких олухов, скучных, как проповедь святого отца-бенедиктинца. Баронесса де Брагелонн со слугами держит путь в один из замков своего мужа, но живет здесь уже два дня. Мы въехали одновременно. Ее вовсе не интересуют более чем сомнительные местные пасторальные красоты и не ласкает слух мычание коров на лугу. Интересы ее не простираются дальше красавца – испанского капитана Аррано Бернандеса. Если же она не соберется задерживаться здесь надолго, то вам повезло, ибо один только вид этой пресной и глупой курицы может наполнить тоской чью угодно душу… Хорошо, что меня не слышит капитан. Этот бешеный идальго взрывается быстрее, чем порох в корабельном магазине, в который угодил горящий факел. Честно сказать, идальго этот всего лишь надменный индюк, с детства привыкший пускать людям кровь и созерцать аутодафе, наслаждаясь ароматом горящего человеческого мяса. Клянусь, у него просто страсть к огню, как и у всех испанцев… Ну что же, мне пора покинуть вас! – Он развел руками, закончив подробное описание постояльцев. – Кстати, я забыл представиться вам. Генри Джордан, английский дворянин. Мы тоже представились.
– Ты знаешь, где он хранится?
– Нет.
– Так как же мы найдем его?
– Найдем. Бабочка, вспыхнувшая и исчезнувшая, на моей ладони, это компас. Теперь я ощущаю направление, которое приведет нас к ключу. Послезавтра нам в путь. Здесь предстоит завершить еще кое-какие дела.
– Куда мы отправимся?
– Пока что в Испанию. А куда дальше – не знаю.
Ну что ж, Испания так Испания. Страна монахов, конкистадоров и инквизиторских костров. Не лучшее место в христианском мире. Итак, наш путь от Короля-Солнца Людовика Четырнадцатого к его внуку Филиппу Бур бону.
* * *
«Как же меня утомили ее ужимки и нарочитая кокетливость», – думал граф Ги де Руа, пытаясь одолеть раздражение и как можно натуральнее изобразить долженствующие моменту едва сдерживаемые вожделение и страсть.У графа де Руа была сложная и запутанная жизнь. Точнее, он вел одновременно несколько жизней, и в каждой из них его поведение должно было соответствовать занимаемому месту. Он ощущал себя актером, играющим главные роли сразу в нескольких спектаклях и вынужденным надевать то маску шута, то короля, то Зевса-громовержца, и при этом, не дай Бог, что-то напутать, вложить в уста одного героя реплику другого. Б жизни богатого придворного, занимающего твердое положение рядом с троном величайшего из королей, мудрейшего из монархов (как его принято называть), Людовика Четырнадцатого, граф вынужден был вести себя легкомысленно, ветрено и высокомерно, тщательно соблюдая правила, присущие этой среде. А в свете показалось бы просто странным, если бы молодой богатый вельможа не имел дамы сердца, лучше замужней, к которой нужно красться под покровом ночи и посылать нежные записки, предоставляя этим пищу для сплетен.
Отношение к графу при дворе и так было несколько настороженным. Слава путешественника и воина выгодно отличала его от когорты лизоблюдов и бездельников, готовых на любые интриги и мерзости, лишь бы немного приблизиться к трону и урвать свой кусок в виде щедро раздаваемой рукой короля земель, состояний и привилегий. В Ги де Руа чувствовалась целеустремленность. В отличие от других, он знал, для чего живет, что в среде придворных выглядело просто неприличным. Кроме того, о нем ходили невероятные слухи, пищу которым давал круг его общения. В него входили и монахи, и чернь, и пришельцы из разных стран, и просто сомнительные типы, на лицах которых не было написано почтения к законам. Однажды недруги графа попытались обвинить его в государственной измене. Ги де Руа был объявлен шпионом испанской короны (в ту пору с Испанией велась очередная война) Его хотели надолго заточить в Бастилию, но провел он там всего три дня. Граф убелил в своей не виновности августейшую особу и еще более укрепил свое положение.
Чтобы не усугублять сплетни и слухи вокруг своей особы и перевести их в безопасную сферу, граф не уставал демонстрировать пристрастие к шумным компаниям и пирам. Он завел себе даму сердца баронессу Анжелику де Клермон, двадцатитрехлетнюю красотку, отличавшуюся непроходимой глупостью и животной страстностью. Она требовала множества хлопот и отнимала немало времени.
– Вы не против, мой милый друг, если во время беседы с вами я буду одеваться и готовиться к новому дню, – проворковала Анжелика, возлежавшая в тонкой ночной рубашке среди мягких подушек, разбросанных на диванчике. – У меня сегодня очень много дел. Ах, эти дела – как же они скучны и однообразны… Вы не представляете, сколько сил они отнимают.
– О, сегодня вы бледны, как никогда, – улыбаясь, поддакнул граф, чувствуя, что раздражение в нем продолжает нарастать
Он устал. В последнее время у него возникло столько неприятностей, а в будущем их предвиделось еще больше. И ему не хотелось тратить драгоценное время на никчемные разговоры. У Анжелики дела – подумать только! Уж граф-то прекрасно знал, что все ее дела сводятся к примерке новых платьев, приемам, беседам с такими же наседками, а главное, к передаче и обсуждению сплетен и досужих домыслов.
Ох эти сплетни – любимое занятие французского двора! «А правда ли, что карету герцога Ларошфуко видели ночью у дома мадемуазель Виктории?» – «Конечно же, правда!» – «Действительно ли король подыскивает себе новую фаворитку, разочаровавшись в старых?» – «Несомненно!» – «А правда ли, что герцогиня Бургундская покупает нюхательный табак в лавчонке мошенника Жака?» – «После того как она дважды купила там табак, у Жака нет отбоя от покупателей. Все хотят нюхать тот же табак, что и герцогиня».
– Эти вечные заботы старят, – вздохнула Анжелика. – Того и гляди, на лице появятся морщины, и тогда вряд ли на меня будут заглядываться мужчины – Она кокетливо стрельнула глазами.
– Вам это не грозит, отрада очей моих, – выдавил граф сквозь зубы. – Вашему прекрасному лицу Господь дал лучшее, что было у него в запасе, и вряд ли он станет унижать венец своего творения преждевременной.
– Ох, вы не правы! – В голосе ее звучали нотки восторга. Все-таки граф умеет подарить комплимент так, как не может никто. – А я действительно настолько бледна?
– Ваша кожа бела, как первый снег, выпавший на мостовые парижских улиц.
– Это ужасно! – воскликнула Анжелика, хотя видно было, что слова поклонника льстят ей – бледность считалась в свете хорошим тоном. – Может, я больна? Скажите, мой друг! Вы ведь знаток медицины.
«Как же, больна. Ты здорова, как скаковая лошадь твоего мужа!» – подумал граф, чувствуя, что начинает звереть. Но он лишь расплылся в широкой улыбке и прошептал:
– Возможно, вы и больны. Но смерть еще долго не приблизится к вашему ложу. Причина недомогания вашего – переутомление. Вы слишком печетесь о делах других людей.
– Это верно, мой дорогой де Руа.
С помощью подоспевших служанок она начала облачаться в неудобное платье, обошедшееся в целое состояние.
Граф должен был признать, что фигура у баронессы де Клермон прекрасная, а кожа нежная. Если бы баронесса была еще и немая!…
В том, что друг дома присутствовал при столь интимных моментах, как облачение в платье, не было ничего предосудительного. Некоторые дамы принимали гостей лежа в постели, притом часто одежда их была сведена до минимума. Другие же встречались с поклонниками лежа в ванной.
– Не кажется ли вам, мой друг, что грудь моя опала?
– Ну что вы! Ваши груди подобны двум чудесным сахарным сосудам. – Он нагнулся и поцеловал родинку на полной груди, что расценивалось не столько как страстный порыв, сколько как дань галантности.
За пустой болтовней прошло еще несколько минут.
– Как здоровье вашего супруга?
– Он здоров и свеж. Объезжает дальние поместья.
– Когда вы ждете барона?
– Он обещал быть на днях.
Будто специально дождавшись этого момента, в. будуар вошел камердинер и объявил:
– Барон де Клермон.
Появление барона не только не раздосадовало графа, но даже вызвало у него некоторое чувство облегчения. Ему до смерти надоели ежедневные визиты к даме сердца и длинные нудные беседы. Это как служба. Стоило пропустить один день, сразу же следовали упреки: «Милый, вы забываете меня. О, неверный, вы нашли другую женщину, признайтесь!» Игра в любовников в высшем свете основывалась на четких правилах, пренебрегать которыми было непозволительно.
Барон де Клермон был человеком рослым, похожим на матерого быка, если только быка можно было бы втиснуть в коричневый камзол, чулки и штаны. Лицо барона было густо напудрено, чтобы скрыть грубую, загорелую кожу и сгладить крестьянские черты На голову он нахлобучил парик, сидевший на нем как седло на корове. Обычно он был не способен ни на сильную злость, ни на добрые душевные порывы, хотя иногда и любил развлекаться поркой нерадивых слуг. Мало что на свете могло вывести его из равновесия.
– Здравствуйте, барон, – учтиво улыбнулся граф. – Я рад снова видеть своего друга.
Барон де Клермон издал булькающее, нечленораздельное восклицание, которое де Руа не понял. Он никогда не видел де Клермона в таком состоянии. Лицо барона покрылось красными пятнами, проступающими даже сквозь слой пудры, глаза метали молнии, и вместе с тем в них была какая-то отрешенность.
– Вы не хотите поцеловать меня, дорогой супруг? – Анжелика протянула тонкую руку к мужу.
– Кхе, как вы… – Барон не закончил фразу, пятна на его щеках стали ярче. Он был похож на человека, который явно не в себе.
– Дорогой мой, вы неважно выглядите. У вас такой вид, будто вы только что увидели привидение.
– Нет, Анжелика! Я увидел не привидение! Я узрел гнездо разврата! – Голос барона прозвучала рыком льва, у которого в лапе засела заноза.
– Что? – Анжелика была настолько поражена словами супруга, что с нее слетела обычная маска томности и холодности.
– Да, да, я вижу, что в моем доме свит змеиный клубок. Похоть и предательство пустили здесь корни!
– Вы о чем, мой супруг?..
– О чем?! Неверная жена, неужели вы не понимаете, о чем я говорю? – Барон нарочито грозно продекламировал эти слова с пылкостью актера бродячего балаганчика, что получилось у него весьма неубедительно. Де Руа не мог понять, что случилось с обычно покладистым бароном де Клермоном.
– Боже мой! – всплеснула руками Анжелика. – Вы ли это, мой дорогой супруг? О какой неверности ваши речи?
– Вот он! – Толстый палец барона был направлен в сторону графа. – Под видом друга проник в мой дом и овладел моей женой!
– Кто внушил вам столь вздорные мысли? – И голос, и лицо графа выражали крайнее удивление.
– Кто внушил? Об этом говорит весь Париж! Чернь и знать, офицеры и горшечники.
– Вы же знаете, что Париж живет сплетнями, и нет для парижан большего удовольствия, чем втоптать в грязь доброе имя.
Если честно, то де Клермону вовсе не обязательно было собирать эти слухи. Он и так был прекрасно осведомлен об увлечениях своей жены. Более того, когда в приступе скуки год назад Анжелика начала жаловаться на жизнь, де Клермон сам сказал ей: «Вам нужно общение. Чаще выходите в свет. Заведите себе любовника, как все».
– Пусть отсохнет ваш лживый язык! – продолжал яриться барон.
– Не ведите себя глупо! – с досадой воскликнула Анжелика.
– И вы, господин граф, не только овладели моей женой, но еще и злословите, понося своим грязным языком мое имя.
– Вы о чем, друг мой? – На этот раз удивился де Руа.
– Не вы ли три дня назад назвали меня напыщенным дураком?
– Кто оклеветал меня?
– Господин де Эньян стал свидетелем ваших гнусных слов.
– Вы прекрасно знаете, что де Эньян болтлив и злословен, ему нельзя доверять.
– Вы лжете! Вы говорили это! Вы сказали, что я, барон де Клермон, напыщенный дурак.
– Я никогда не говорил о вас ничего плохого. Вы утомились, дружище. Я зайду к вам попозже, и мы разопьем с вами бутылку старого вина из ваших прекрасных погребов.
– Вино из рук Иуды? Никогда!
– О Господи! Успокойтесь. Всего вам доброго. – Граф направился к двери, но барон ухватил его за плечо.
– Я не закончил. Вы оскорбили меня и мою семью. И я требую удовлетворения.
Он соврал с руки перчатку и бросил ее на пол.
– Вы просто сошли с ума, – покачал головой граф.
– Побойтесь Бога! – крикнула Анжелика.
– А вас, неверная жена, ждет монастырь!
По закону де Клермон имел полное право на подобное решение вопроса, и Анжелика картинно упала в обморок, сквозь полуприщуренные веки наблюдая за продолжением непристойного скандала.
– Я не обижаюсь на вас, де Клермон, и отношу ваши слова за счет утомления и нездоровья.
– Мы будем биться!
– Не глупите. Я не хладнокровный убийца. Нет такого оружия, с помощью которого вы бы одолели меня.
– Выбирайте оружие!
– Хорошо, – пожал плечами граф, которому совершенно не приглядывалось драться с бароном. – Шпаги.
– Завтра на пустыре за аббатством Святого Иакова. Жду в семь. С секундантами.
В своей карете де Руа напряженно обдумывал происшедшее. Он ничего не понимал. Измена жены не могла вывести барона из себя, равно как и брошенные спьяну графом слова. Де Клермон понял, что он пуп земли, и меньше всего обращал внимание на нелестные реплики в свой адрес, произнесенные за его спиной. Создавалось впечатление, что он намеренно вел свое дело к дуэли и лишь искал повода для этого. Зачем? Может быть, кто-то пытается использовать его, чтобы свести счеты с де Руа? Но тогда бы выбрали бойца получше и ненадежнее. Да и не похоже было, что барон играл в чью-то игру. Он просто сошел с ума… Нет, если бы это было лишь сумасшествие. Тут кроется что-то иное. Гораздо более значительное. Странное. И неотвратимое…
Ровно в семь граф был на пустыре. Там уже собрались секунданты и врач, которые скрепя сердце согласились принять участие в этом деле. В четверть восьмого, когда де Руа уже начал надеяться, что де Клермон одумался, барон появился. Он сухо поприветствовал всех и встал неподвижно, широко расставив ноги, держа руку на эфесе шпаги, глаза его смотрели куда-то поверх голов присутствующих.
– Не желаете ли вы признать, что ссора была ошибкой и лучшим выходом будет примирение? Никто не упрекнет вас, если вы примете такое решение. Оно было бы правильным, – произнес секундант.
– Я согласен на примирение, – кивнул де Руа. – И готов просить у моего противника извинения за обиды, которые, как он считает, я нанес ему.
– Вам, господин де Клермон, лучше всего бы последовать примеру господина де Руа, – с облегчением произнес секундант, надеявшийся на счастливый исход. Высочайшим эдиктом дуэли были запрещены и наказание грозило не только дерущимся, но и тем, кто им содействовал.
– Никакого мира. Я буду сражаться! – горячо воскликнул де Клермон. Со вчерашнего дня в нем не произошло никаких изменений к лучшему. Он выглядел еще более безумным.
– Я не хочу вас убивать, барон… Я не буду драться.
– Жалкий трус!
– Нет. Просто я не убийца.
– Тогда я убью тебя! – де Клермон выхватил шпагу и приставил к груди графа.
– Ладно, глупец, ты сам выбрал свою погибель! – бросил де Руа в лицо противнику.
Клинки со звоном скрестились.
Сперва де Руа надеялся улучить момент и выбить оружие из рук барона, но с самого начала все пошло не так, как ему хотелось. Барон обрушился на него подобно урагану. И де Руа был вынужден сразу уйти в оборону. Он отступал, парируя бесчисленные выпады противника. Один раз он чуть не споткнулся, но устоял на ногах.
Вскоре граф понял, что пора отбросить прочь благородные чувства и подумать о себе Он начал драться всерьез, в полную силу.
К его удивлению, барон мастерски парировал самые замысловатые удары. С каждой минутой его яростный напор возрастал. Если так дальше пойдет, шпага обманутого мужа вскоре достигнет цели
Улучив момент, граф рванулся вперед и со всей силой нанес свой любимый удар, который еще никому не удавалось отразить… Но барон без труда парировал его и в ответ полоснул соперника по плечу. На рубахе де Руа появилось алое пятно.
– Твоей рукой управляет сам дьявол! – воскликнул он.
– Наверное, так оно и есть, – прохрипел безжизненным голосом де Клермон. И от этих слов у де Руа выступил холодный пот. Что творится? Барон, здоровенный, неповоротливый увалень, просто не мог так драться. Он бы уже давно пал. Его словно вела чья-то чужая воля, придававшая силы и управлявшая его рукой.
Барон рубил шпагой, будто мечом, сплеча, и лезвие мелькало так, что стало почти невидимым. Де Руа отступал, понимая, что спасти его может только чудо. Он опять споткнулся, но снова смог удержаться. Потом кинулся вперед, нацелившись барону в живот, и с отчаянием увидел, как переломилось лезвие его шпаги. Барону только и оставалось, что вонзить свою шпагу в тело де Руа.
Граф покачнулся, выпустил из пальцев обломок шпаги, замер на мгновение, вглядываясь в глаза своего убийцы. В последний миг жизни он понял, что напугало его еще вчера во взоре барона. Так смотрела два дня назад черная птица, бившаяся в окна постоялого двора, где он встречался с братьями Белого Ордена. Это был взгляд его смерти, и ему следовало бы понять это еще тогда…
Барон, покачиваясь, стоял над трупом, потом упал на колени, в ужасе разглядывая свои руки. Он будто очнулся после долгого кошмара. Потом он поднялся и, согнувшись, побрел прочь, не обращая внимания на вопросы секундантов, пораженных увиденным. Добравшись домой, он до вечера просидел в своем кабинете, уставившись в одну точку. Наконец, он вытащил пистолет и повернул ствол к груди.
Перед тем как нажать на спусковой крючок, барон явственно увидел перед собой немигающий круглый глаз сказочной птицы, в котором отражались звезды.
Барон де Клермон пережил свою жертву всего лишь на несколько часов…
– Вот так погиб наш друг граф де Руа, – закончил свой рассказ Адепт.
– После того, как принес нам послание Верхних Адептов?
– Да.
– Смерть идет по нашим пятам.
– Но она пока недостаточно расторопна, и мы можем опередить ее.
Я был подавлен рассказом моего наставника Предыдущая жизнь не была для меня легкой, но то, что происходило со мной после того, как в московском домике я нашел злосчастную брошь, вряд ли можно было с чем-нибудь сравнить. Все это время смерть кружила поблизости, собирая обильный урожай. С некоторых пор я чувствовал себя как солдат, оказавшийся в самом пекле жестокой битвы, держащийся из последних сил, видящий, как вокруг него один за другим падают убитые и раненые, и понимающий, что скоро и с ним произойдет то же самое. Если только Господу не будет угодно сотворить чудо.
Снизу слышался шум веселой попойки. Гуляли королевские гвардейцы, остановившиеся на постоялом дворе на ночь. Вчера они получили жалованье. Впереди их ждали битвы плечом к плечу вместе с новым союзником Франции – Испанией против недавних союзников: Англии, Голландии, Австрии. Гвардейцы уже опустошили немалую часть винных запасов хозяина, и это было только начало.
– Я думаю, нам следует отойти ко сну, – произнес устало Адепт – Завтра рано вставать. Нас уже заждалась Испания.
Я затушил свечу. В окно падал бледный свет луны. На миг он померк. Мне показалось, что по диску ночного светила скользнула тень крыла громадной черной птицы.
* * *
Быстрее всего мы могли бы добраться до цели морем. Морское путешествие сэкономило бы нам немало душевных и физических сил, уберегло от множества самых различных невзгод и опасностей. Когда я завел разговор на эту тему, Адепт лишь пожал плечами, проговорив:– Не всегда кратчайшие пути – лучшие. Самая легкая и короткая дорога ведет в ад.
– Почему ты думаешь, что дорога, которую мы выбрали, лучше?
– Потому что я это знаю. Потому что на моей ладони лежала бабочка, и она подарила знание и предчувствие того, какая дорога ведет к ключу и как нам ее осилить.
– Ну что ж. Если предпочтительнее путь в Английское королевство через Индию, мы пойдем им.
Лето в тот год пришло очень рано. И выдалось оно очень жарким. От тех дней в моей памяти остались лишь жара, бесконечная пыльная дорога, ночевки под открытым небом. Если отметить наш курс на карте, он представил бы ломаную линию. Иногда мы даже возвращались назад, теряя немало времени. По словам Адепта, это был лучший маршрут, при котором у Хранителя оставалось меньше шансов настигнуть нас
Мы не особенно спешили. Адепт говорил, что пока нет смысла понапрасну загонять лошадей, время терпит. Мы оставили за спиной Тур, Лимож, затем сделали крюк и очутились в Бордо, где Винер с головой погрузился в какие-то загадочные дела, нанес несколько визитов, пополнив запас денежных средств и сведений о том, что происходит в Европе. А я беззаботно бродил по городу, любуясь роскошным готическим собором, развалинами древнеримского амфитеатра, толкаясь в привычной портовой суете среди купцов, мореходов и жуликов. С легкой грустью прислушивался к заумным беседам, которые горячо вели прямо на улицах студенты местного университета, старого, почетного заведения, основанного почти триста лет назад, вспоминая, что и сам когда-то с прилежанием постигал различные науки, связанные с медициной. Как давно это было!
В Бордо мы провели три дня. Под конец я стал нервничать, поскольку у Винера находились все новые дела, а каждый час пребывания на одном месте повышал возможность того, что Хранитель обнаружит нас своим дьявольским внутренним зрением и уничтожит. Он держал нас на леске, как рыбак держит добычу, и с каждым днем все ближе подтягивал к берегу.
Мы решили двинуться в путь рано утром, но едва я заснул, как проснулся от внутреннего толчка. Я ощутил, что мое сердце с нечеловеческой силой сжимает грубая, беспощадная рука.
– Вставай, – воскликнул я, расталкивая Адепта. – Нам надо бежать. Я чувствую его длань!
Уговаривать мне моего спутника не пришлось…
Мы отчаянно гнали лошадей, и им будто передались наше возбуждение и страх. Мимо пролетали темные силуэты деревьев, лунная дорожка блестела на озере, горела лампа в окне крестьянского дома. Стук копыт разрушал ночную тишину, и иногда ему вторил лающий волчий вой.
Когда начал заниматься рассвет, мы, измотанные и облепленные грязью, барабанили в ворота придорожной гостиницы. Нужно было подкрепиться, дать немного отдыха лошадям и отдохнуть самим.
Только что пропели петухи. В большой комнате, уставленной огромными столами и тяжелыми стульями, дремала жена хозяина, положив щеку на пухлую руку. Муж дернул ее за плечо и грубо велел обслужить господ. Мы уселись за стол. – Кроме нас в углу помещения скучал щупленький мужчина лет тридцати пяти. Его смуглое лицо изрезали морщины. Встретившись со мной глазами, он улыбнулся, обнажив ровные белые зубы. Он был в удобной для дороги кожаной одежде и высоких сапогах.
– Что-нибудь поесть. И кувшин вина – нас мучит жажда! – велел Адепт.
– Все будет сделано, – склонился в низком поклоне хозяин и исчез с женой на кухне.
– Разрешите подсесть к вам, господа? – учтиво обратился к нам мужчина в кожаном, – Я сразу увидел в вас приятных собеседников, встреча с которыми в долгих странствиях сравнима с находкой жемчужины в куче навоза.
– Думаю, вы ошибаетесь, сударь. Не зная нас, вы слишком высоко оцениваете наши достоинства, – суховато произнес Адепт. – Но мы благодарны вам за лестные слова и, конечно, не против, если вы присядете рядом и разделите с нами кувшин вина
Недомерок устроился напротив нас, и я получил возможность получше рассмотреть его. Лицо незнакомца было некрасивым, с мелкими, какими-то крысиными, чертами и вместе с тем не лишено некоторого обаяния. В карих глазах светился ум. Шрамы на лице и обветренная кожа говорили о том, что жизнь этого человека была нелегка и полна приключений. Длинные тонкие пальцы постоянно находились в движении – он теребил свой рукав, мял хлеб, крутил кольцо на мизинце. Было видно, что он привык работать пальцами, скорее всего играя на каком-нибудь струнном музыкальном инструменте. Судя по чертам лица и цвету кожи, в его жилах текла турецкая или мавританская кровь
– Вижу, вы держите путь издалека, – начал он.
– Вряд ли есть в Европе страны, чью дорожную пыль мы не носили бы на подошвах наших сапог.
– Мне, странствующему дворянину, с детства безжалостно брошенному в океан жизни, это знакомо. Видал я во дни своих странствий места и похуже, но, скажу честно, сия таверна представляет из себя жалкое явление. Хозяйка ленива и плохо готовит. Слуги неучтивы. Хозяин наверняка вор и укрывает доходы от государевой казны. Представьте, он не хотел пускать на порог меня, измотанного долгой дорогой и ослабевшего от голода и усталости. – Незнакомец укоризненно покачал головой. – Он так и намекнул мне, что если у представителей моего славного рода и водились деньги, то было это еще до великого потопа.
– Так и сказал? – покачал я головой, отмечая про себя, что хозяин был абсолютно прав.
– Так и сказал… А ведь бедность, судари, вовсе не относится к числу человеческих грехов. Скорее наоборот, является добродетелью. К счастью, я не всегда наделен этой самой сомнительной из добродетелей. Вид золота в моих карманах отрезвил этого мерзавца, и это к лучшему, ибо я тогда уже почти решил обрубить ему уши. И клянусь, без ушей он смотрелся бы куда лучше, чем теперь.
– Сие было бы излишне, ибо смирение должно входить в число душевных качеств порядочного человека, – возразил ему Адепт с самым серьезным видом, стараясь сдержать улыбку.
– Согласен с вами. Но, к сожалению, этим душевным качеством не владели ни мой добрый отец, вынужденный подрабатывать морскими плаваниями, ни дед, казненный Яковом Вторым, чтоб еще тысячу лет все плевали на могилу этого августейшего выродка, а у его детей из ушей росла шерсть!
– Вы слишком суровы к нему, – подал я голос. – Хотя, конечно, Яков был отъявленным плутом и мерзавцем, пролившим кровь многих порядочных людей.
– Да, именно так, мой друг. Хотя, если признаться, и мой дед был плутом и мерзавцем. К счастью, его кровь не отразилась на мне, и нравом я вышел кроток, а душой чист. Я даже, к стыду своему, излишне добродетелен, что не может не осложнять жизнь человека в наши тяжелые времена.
Наш новый знакомый отхлебнул из кружки и кинул взгляд в окно.
– О, солнце поднимается. Пожалуй, мне пора. Вот что я вам скажу. Если решите остановиться здесь надолго, знайте – эта тараканья дыра полна всяких олухов, скучных, как проповедь святого отца-бенедиктинца. Баронесса де Брагелонн со слугами держит путь в один из замков своего мужа, но живет здесь уже два дня. Мы въехали одновременно. Ее вовсе не интересуют более чем сомнительные местные пасторальные красоты и не ласкает слух мычание коров на лугу. Интересы ее не простираются дальше красавца – испанского капитана Аррано Бернандеса. Если же она не соберется задерживаться здесь надолго, то вам повезло, ибо один только вид этой пресной и глупой курицы может наполнить тоской чью угодно душу… Хорошо, что меня не слышит капитан. Этот бешеный идальго взрывается быстрее, чем порох в корабельном магазине, в который угодил горящий факел. Честно сказать, идальго этот всего лишь надменный индюк, с детства привыкший пускать людям кровь и созерцать аутодафе, наслаждаясь ароматом горящего человеческого мяса. Клянусь, у него просто страсть к огню, как и у всех испанцев… Ну что же, мне пора покинуть вас! – Он развел руками, закончив подробное описание постояльцев. – Кстати, я забыл представиться вам. Генри Джордан, английский дворянин. Мы тоже представились.